Текст книги "Последняя"

До зари Къельт, Нтай и Глия с лицами, выражающими безграничное недовольство, бродили по поляне, цепляли рогатинами кошек и складывали их в кучу. Эрсиль по частям уничтожала курган заклятием Фламефла́грум, сдерживала подступающую тошноту и корила себя за то, что обильно поужинала.

Пока длилась уборка и обмен свежими впечатлениями, Нтай заявил, дескать, знает восточный удел Вирдхоля как свои пять пальцев, и забытых богом кладбищ вдоль тракта нет. Эрсиль было не до остроумных высказываний, иначе она упомянула бы, что у людей все ж таки двадцать пальцев, и поэтому утверждение ветряка крайне сомнительно.

Когда забрезжило утро, все чувствовали себя измотанными. Несгибаемый Къельт и тот зевал в открытую. Эрсиль, испепелившая едва не сотню морви, тихонько прикорнула у дуба, и даже вонь паленых костей и шерсти ее не смутила.

К обеду компания прибыла в Круксвик – на северном наречии Крестови́к. Глиэна погорячилась, назвав деревню захолустной. Процветающая и опрятная, она со дня на день могла влиться в семейство милых провинциальных городков. Затуманенным взором Эрсиль провожала невысокие фахверковые домики с фонарными окошками и э́ркерами88
  Эркер – выступ из стены здания, полукруглый или многогранный, с окнами. Увеличивал пространство и освещенность комнат.


[Закрыть] всех мастей, что навевало ей грезы об уюте и теплой постели.

Отлежаться у Эрсиль не получилось: ее безжалостно разбудили, водрузили на Тенька и строго-настрого запретили дремать в седле.

– Через пару часов приедем, тогда и выспишься, – отрезал Къельт.

По дороге голова Эрсиль болталась из стороны в сторону, как чугунный шар на тряпичной подпорке. Мысли о вооруженном нападении покинули Эрсиль подобно всем прочим мыслям. Она то погружалась во мрак, то выныривала из него. Смекалистый Тенек чуял слабину и замедлял шаг или прижимался к обочине – полакомиться листиком орешника. По этой причине Эрсиль все время тащилась в хвосте и заработала грозную отповедь Къельта.

Возле гостиницы «Перепутье» их встретил приветливый хозяин и расселил по комнатам на втором этаже. Нтай и Къельт устраивали лошадей на конюшне, Глия взялась расспрашивать народ о пресловутых странностях. Делала она это умело: сразу давала понять, что ни воображаемым колдовством, ни кознями выдуманных фейри здесь и не пахнет, намекая на шалости местных озорников. Эрсиль же, как самая перетрудившаяся в ночной буче, поднялась наверх и рухнула в кровать, не раздеваясь. Очнулась она лишь на закате.

* * *

– Что за вздор! – все больше и больше кипятилась Глиэна, портя товарищам аппетит. – Надо же сочинить такую ахинею – кряхтящий холм!

– Уймись ты! И без того избыточное внимание к тебе! Охотница, тоже мне. Твоя задача – усмирить нечисть, а не горланить по кабакам, – с набитым ртом пробубнил Нтай, потрясая над столом покусанной куриной ножкой.

– Жуй и не лезь, Дурайгль! Нет никакой нечисти! Забулдыжник, оглоблей ушибленный, заблудился в дебрях, захрапел, а потом взбаламутился: «Кто это кряхтит?!»

– Пастух, – с досадой отметил Нтай. – У него овцы разбежались. Сын фермера…

– А я что говорю? – вклинилась Глия. – Пьянь да недоросль!

В корчме было жарко и тесно. Еще бы! Солидная толпа умудрилась впихнуться в квадратный зальчик, чтобы поглазеть на Охотников. Каждый мужчина почитал своим долгом подойти, вежливо поздороваться и пожелать удачи в грядущем предприятии. Те, кто похрабрее, осмеливались немного порассуждать о виновнике беспорядков. Чаще всего в доносах звучало имя некоего молочника. Чем уважаемый господин Питхорт не угодил землякам, так и осталось для Эрсиль тайной.

Их команда обосновалась в самом темном закутке, напротив двери в кухню. Пышненькая восторженная юница в белоснежном чепце все подбавляла кушаний за счет заведения, кокетливо подмигивая то Къельту, то Нтаю. Они ласково ей улыбались и сметали угощение за доли секунды. Глиэна злобствовала и к еде не притрагивалась. А Эрсиль была голодна, точно свора бездомных собак, и почти что заткнула за пояс тъельмов.

– Пусть лучше лопнет презренное пузо, чем пропадет драгоценный продукт! – прочавкал ветряк, хватаясь за блюдо с медовыми коврижками.

Глия не вытерпела такого обжорства и, надменно процедив: «Как мало вам нужно для счастья!», удалилась. Посетители замолкали, когда она проталкивалась мимо них, а затем тыркали друг дружку локтями и шушукались – гадали, что это за девица. Неужели Охотница? Да господь с вами! А до чего хороша-то, молоденькая. Челядинка, вестимо. Держи карман шире, челядинка! У нее вон осанка гордая. А штаны-то видали под плащом? Бесстыдница!

– Ты ждешь нас тут. – Къельт откинулся на спинку стула и заранее наградил Эрсиль хмурым взглядом. – Оберегай вещи.

– Я вам что, сторожевой огог? – удивилась она. – А вдруг нарветесь на засаду? Нет, забудь.

– Мы торопимся, Эрти, ты нам только помешаешь. К тому же это наверняка опасно.

– Не опаснее морви, пожалуй…

После недолгих, но бурных препирательств Эрсиль дозволили присоединиться к действу. Покоренный бесплатным ужином ветряк поцеловал ручку зардевшейся служанке и под шепот любопытных зевак вывалился в густеющие сумерки за Къельтом.

Глия отыскалась быстро. Она яростно полосовала воздух саблей на заднем дворе харчевни, развлекая тем самым упитанную кошку и паренька-стременного, которые благоразумно прятались: кошка – за корытом, паренек – за углом коровника. Едва на пороге показался Нтай, Глиэна закончила свои упражнения и, задрав нос, прошествовала к воротам. Эрсиль наспех снарядили великанским заступом – на случай, если потребуется что-нибудь или кого-нибудь раскапывать, – и всю дорогу до холма, внушавшего трепет пастухам и фермерским мальчишкам, заклинали вернуться в деревню.

Обогнув полями Круксвик с его желтыми огоньками фонарей и окон, компания достигла задичалого тракта, что вел к разоренному – как гласила легенда, туво́льфцами-оборотнями – городу Така́сл. Давным-давно он являлся столицей королевства Вирдхоль, но во время одной из жесточайших войн Темной Эпохи обезлюдел. Минули столетия, Такасл превратился в руины, а селение Крестовик сохранило название, даром что «крест», то есть перекресток, канул в вечность.

Все это разъяснял ветряк, пока Эрсиль еле-еле ковыляла за ним. Сытый желудок и громоздкая лопата не способствовали ее резвому передвижению, и Эрсиль без устали ругала себя за то, что отвергла идею насладиться спокойным вечерком в гостинице. Нежилась бы у очага под пледом в кресле, мечтай теперь!

Просеку окаймляли непролазные кустарники, а сама она добротно прикрылась осинником, поэтому выкарабкаться из гущины получилось, мягко выражаясь, не сразу. В итоге к лесу вынырнули уже ночью. Повезло еще с безоблачной погодой и яркой луной.

Через полмили обнаружилась длинная прогалина, обтекавшая скособоченный бугор. На его вершине под холодным сиянием звезд покачивали ветвями два старых клена. Ветер играл в пятнашки с облетевшими листьями; деревья поскрипывали, недовольные вторжением чужаков.

– Это была не самая удобная тропа, – ворчал Нтай, вытряхивая из волос прутья и паутину. – Целый гербарий собрал… Глия, ты почему короткий путь не спросила?

– Чувствуете колдовство? – Глия, натянутая как струна, обнажила клинок и шагнула к пригорку с отчетливым намерением раскатать его по камушку.

Нтай и Къельт помотали головами.

– Думается мне, надо караулить, – заключил ветряк.

Что ж, сказано – сделано. Къельт разместил членов отряда вокруг урочища и велел кричать при возникновении угрозы. Прислонившись к рябине, Эрсиль взяла лопату на изготовку и обратилась в слух. Вкрадчиво шуршала пожухлая трава, слева приглушенно бранился Нтай. «Куртку продырявил… Либо гадюка за сапог тяпнула, – вообразила Эрсиль. – Но все приличные гадюки спят зимним сном».

В какой-то миг Эрсиль осознала, что ее размышления сопровождаются легким ненавязчивым гулом. Звук нарастал и нарастал, и вскоре холм содрогнулся, изрыгая некое подобие стона-кряка.

Глия засновала по поляне, то ли стращая неведомого кряхтуна боевыми воплями, то ли выманивая его. Так и подмывало поставить ей подножку: авось приляжет, угомонится. Но Эрсиль не дала себе послабления и обошла дозором возвышенность, помахав Къельту и Нтаю, которые безмятежно фланировали неподалеку. Из-за этой их безмятежности они проворонили виновника переполоха. Зато, на свою беду, не проворонила его Эрсиль. Или он ее, улучив момент, когда поблизости никого не было.

В дернистом склоне внезапно прорезалась хлипкая дверца из необтесанных, непригнанных досок. Она бесшумно отворилась, и чья-то костлявая лапища рванула обескураженную Эрсиль внутрь.

Проехавшись животом по чернозему и чуть не вышибив себе зуб черенком лопаты, Эрсиль уперлась взглядом в пучеглазое нечто. Оно было одето в линялую ночную рубаху с вышитыми цветочками, а на его макушке красовался голубой фланелевый колпак. На минуту воцарилась тишина, затем Эрсиль опомнилась.

– Не того сцапал, дуролом, так тебя наперекосяк! – гаркнула она.

Вскочила и с силой топнула каблуком, отдавив ногу долговязому уродцу. Тот взвизгнул, отпрянул.

– Как енто?

– Как, как! Ты ведь на Къельта охотишься!

Горбун поднял свисающую до пят ручищу и почесал вихрастый затылок.

– Чайку, может, а?

Эти слова побудили Эрсиль умерить свое негодование и осмотреться. Полый в середине холм оказался тайным жилищем: грязно, душно, светло. Тянуло перегноем и отчего-то жженым сахаром. Змеистые корни высовывались из стен и потолка. Обстановка была простенькая: кровать, выстланная мхом, табуреты, стол, выполненный в грубой манере, пара кухонных шкафчиков. На щербатой замусоренной полке – масляная лампа с треснутым стеклом.

– Тебя разве не Глия науськала? Ты не Водохлёба ловил? – настороженно уточнила Эрсиль, назвав Къельта так, как называли его кранды, чтобы выходец из магического племени быстрее ее понял.

– Водохлёб – это жаба, что ль? А чайку-то хлебнешь? – обронил тот, шлепая к искореженному ящику. И ухитрялся же о свои громадные ступни не запинаться! Вынул гигантские оловянные кружки-ведерки, брякнул их на табурет.

– Не нужно мне ничего! – взвилась Эрсиль и, направив на чудище лопату, выстрелила в него гневной тирадой: – Если ты меня не освободишь, на котлеты тебя нашинкую! Пророются мои приятели и в бараний рог тебя согнут! Выпускай меня и улепетывай, пока я не спалила тебя к чертям собачьим!

– А чаек-то у меня нажористый, язык проглотишь! – Безобразина ни капельки не испугалась обещаний Эрсиль и захихикала: – Ну, коли не желаешь, тогда… Раскрывай мешочек свой, кошелечек будет мой!

Эрсиль растерянно моргнула: вот уж где не рассчитывала встретить грабителей!

– Ты кто? – спросила она запоздало.

Но вместо ответа существо крякнуло и закрутилось волчком, ловко избегая столкновения с рассохшимися сундуками и прочим хламом. Через мгновение оно прыгнуло к Эрсиль, пытаясь завладеть ее сумкой. Эрсиль защищалась как умела – пиналась, бешено колотила заступом, но прыткое создание шутя от нее уворачивалось.

Эрсиль уже пошатывало, когда грянул почти что колокольный «бум». Ее противник шмякнулся на пол, оскорбленно потирая шишку, вздувавшуюся на лбу. Эрсиль отбросила лопату и припечатала разбойника Воздушным Ударом.

– О-о-ох! – На морщинистом зеленоватом лице уродца застыл ужас. – Так вы, госпожа, колдунья! Смилуйтесь надо мной, не почуял сразу! У-у-у! Не подчиняйте меня, умоляю… Я и без заклятий служить вам готов преданно-преданно!

– Ни к чему мне твоя служба, – прохрипела Эрсиль, отнимать ладони от солнечного сплетения она не спешила. – Я тороплюсь, меня ждут. И кто ты такой?

– Я бо́хан, госпожа, совсем безобидный бохан! Мне тут страшно одиноко! – заныл горбун, выкатывая глазищи. – Мой хозяин помер давно… очень давно. Теперь я вам служить буду! Выпьете чайку? Я тотчас заварю, моему хозяину нравился чай. Но ежели у вас пахучие листочки при себе, а то у меня нету…

– Да отвяжись ты со своим чаем! Мне пора!

– Извольте, я вам клад отыщу?

– Послушайте, господин бохан, чего вам еще надо? В лоб вы получили, отцепитесь от меня! – У Эрсиль было ощущение, что они с этим нелепым фейри говорят на разных языках: она ему про пироги, а он ей про сапоги.

– Возьмите меня с собою, госпожа колдунья! – канючил бохан. – Я ведь и сквозь стены просачиваюсь, и сокровища искать горазд. Я ради вас что угодно… куда угодно! У-у-у, сокровища!

– Ты в здравом уме?! Ты же меня убить хотел! – поразилась Эрсиль.

– Что вы! Что вы! Да с чего вам взбрело-то? Я лишь проверить кой-чего! Да и не знал я, что вы – госпожа колдунья! Бохан к волшебникам относится с глубочайшим почтением. Мой хозяин был волшебником, а бохан ему повиновался беспрекословно. Я бохан. Повинуюсь во всем.

– И как я, по-твоему, это друзьям объясню? – Горбун выглядел до того по-сиротски в своей рубахе с вышитыми цветочками, что сердце Эрсиль дрогнуло.

– Дык я спрячусь! И хозяин меня прятал, – заскулил бохан. Он выудил из-под кровати самодельную шкатулочку, украшенную мутным зернышком янтаря, и любовно прижал ее к впалой груди. – В ней и схоронюсь!

– Боюсь, тебя не одобрят в качестве моего питомца, – усмехнулась Эрсиль.

Вообще-то у нее промелькнула мысль, что поддержка бохана ей не помешает: о своих способностях он откликался весьма лестно. Без сомнения, у горбуна наблюдались воровские наклонности, и он задумал наложить лапу на собственность Эрсиль. Но она была счастливой обладательницей «ускользающего» кошелька, который подарила ей перед смертью бабушка. Никто не смог бы найти его, кроме самой Эрсиль. Даже такой шельмец, как бохан.

– Да я уж все обкумекал! – тараторил между тем горбун. – Дам вам репу, заворожу, а вы растолкуете, что с визглем смахнулись – эти тоже по норам шарятся, и башку его в доказательство предъявите.

– Хорошо, – согласилась Эрсиль. К чему спорить? Ей не терпелось вырваться из пещеры бохана. – Но не надейся у меня шкодить. К спутникам моим не суйся. И не забывай, магия всегда при мне, малейший проступок – и…

Бохан заплясал, радостно ухая.

– Ты пошевеливайся! Выполняй обязательства! – цыкнула на него Эрсиль, соображая, как бы впоследствии избавится от этого юродивого, чтобы помягче, без скандала.

– Только, чур, вы меня кормите!

Эрсиль устало кивнула. Бохан затопотал по комнате, засобирался, но сменить затрапезный костюмчик не удосужился. Откопал в ящике две клеклые репы и щелчком пальцев зачаровал их под головы визглей. Те вышли на диво: морды оскаленные, кровь с обрубленных шей капает, а глаза остекленевшие.

– На ваш вкус, госпожа. – Бохан с благоговением протянул трофеи Эрсиль.

Она взяла ту, что поменьше: визгли – зверьки небольшие, сродни хорькам, разве что с рожками и туловище у них длиннее.

– Имя-то у тебя есть, страдалец горемычный? – поинтересовалась у бохана Эрсиль.

– Грязюком хозяин называл, но вы лучше зовите меня Ва́льфином, – проурчал он и, пристроив шкатулку на углу табурета, снова щелкнул пальцами.

В мгновение ока бохан съежился до размеров майского жука и юркнул под крышку.

– Н-да, хозяин у тебя был милейшей души человеком, – пробормотала Эрсиль, запихивая коробочку с Вальфином в карман.

– Лампа! Лампа же! – пронзительно запищал бохан изнутри. – Потуши!

Эрсиль погасила фитилек, и во мраке замерцала невидимая до той поры дверь.

Поскорее шагнув на поляну, Эрсиль осмотрелась. К ее величайшему изумлению, никто на нее с расспросами не накинулся. Обогнув пригорок, она тоже никого не встретила. И что это за игры? Неужели она всем надоела и ее бросили тут?

– Вальфин, вылезай, – прошептала Эрсиль. Ее обиду на товарищей быстро вытеснил страх – одной, ночью, в глухом лесу обижаться несподручно.

– У тебя дома время течет как везде? – обратилась Эрсиль к возникшему слева бохану.

Ей припомнились легенды о проказниках-фейри. Они заманивали людей в чертоги под холмами, и гости веселились на чудесных пирах, танцевали, пили, ели… А потом возвращались в подлунный мир и обнаруживали, что минуло пятьдесят лет.

– Время? Да, как везде. Иначе-то и быть не могёт! – фыркнул бохан.

Не успев еще основательно рассвирепеть, Эрсиль ощутила болезненное покалывание под ребрами. Она зажмурилась, прислушалась к себе. Неотлучное присутствие Къельта рядом плохо отразилось на чувствительности Эрсиль к волшебной нити. Привычка терпеть, не замечать стала подобна стене, потребовалось долго и кропотливо разрушать ее. И когда Эрсиль с этим справилась, у нее подломились ноги: Къельт был на юго-востоке… без сознания. Насколько далеко, Эрсиль определить затруднялась.

– Госпожа, госпожа! Что с вами? Друзья ваши заплутали просто…

– Нет, Вальфин. Негодяйка Глия осуществила план. Теперь его убьют… в любую минуту!

– Кого, кого? – залепетал бохан, пугливо озираясь.

– Человека, в котором вся моя жизнь. – Эрсиль прислонилась к влажному откосу, дюйм за дюймом сползая вниз и глотая слова вместе со слезами.

– Я сейчас! – Вальфин плашмя хлопнулся на землю и принялся нюхать сушеное разнотравье. – Навалом их здесь шастало, – вынес он свой вердикт. – Дюжины полторы, да с верховыми и этими у-у-у…

– И что мне делать? – Эрсиль сидела, обняв колени, и покачивалась взад-вперед.

– Пойдемте, госпожа, пойдемте. Напрасно мы замешкались.

А ведь точно, погоня! Костеря себя за промедление, Эрсиль метнулась к заросшей дороге на Такасл.

– Коробульку потеряли! И башку визгля! – заголосил Вальфин и ринулся за Эрсиль. – Погодите, погодите меня!

По лицу хлестали ветви, легкие жгло. Эрсиль падала, поднималась, бежала, опять падала и ругала себя, ругала: «Хотела одиночества? Подавись!»

Бохан поравнялся с ней лишь у задворок Круксвика, пока она мучительно хватала ртом воздух, опираясь на ивовый плетень. Всучил ей завороженную репу, сразу очутившуюся в кустах, шкатулку и сгинул.

Эрсиль влетела в гостиницу вся перепачканная, исцарапанная. Промчалась по лестнице на второй этаж, переворошила свои котомки в поисках самой подробной карты Вирдхоля, сунула ее за пазуху. На всякий случай Эрсиль проверила комнаты Нтая, Къельта и Глии – ничего, даже сумок нет.

В обеденном зале ее задержал владелец «Перепутья», взволнованный и порядком осоловевший.

– А господа ваши нагрянули, лошадей забрали, скарб, – зачастил он. – Сказали, что все уладили, зачинщика проучили и торопятся нынче.

– Кто был, кто?! – воскликнула Эрсиль, цепляясь за пухлый локоть трактирщика.

– Да та, в штанах, бессовестная… Кричала, всеми командовала, что ваша королева!

Эрсиль, не прощаясь, выскочила за порог. В конюшне растрясла мальчонку, сладко сопящего на копне сена, велела подготовить Тенька – слава звездам, его не украли!

Служка засуетился и шустро все исполнил. Эрсиль наградила его медяком, выволокла сонного жеребца за ворота и, прыгнув в седло, дала шпоры. Тенек коротко заржал, срываясь в галоп, Эрсиль склонилась к холке, напряженно глядя на широкую полосу тракта перед собой.

Улицы Круксвика были пустынны и темны, лишь собаки хриплым лаем провожали Эрсиль до окраин.

Миновав луга и общинные выпасы, она резко натянула удила.

– Вальфин! Ты сумеешь мне посветить?

Бохан – немногим крупнее полёвки – угнездился на макушке Тенька, у двойного затылочного ремня. Покрутился, осмотрелся, щелкнул пальцами. Крохотный огонек завис возле Эрсиль. Она уткнулась в мятый пожелтелый лист бумаги с изодранными уголками.

– Вот! – Эрсиль черкнула ногтем по слабо прорисованной стежке между Круксвиком и А́гденом. – Нам сюда!

– Почем вы знаете, госпожа?

– Нить стремится туда.

Вальфин помычал этак по-умному, якобы что-то понял.

– Разрешите мне в коробульку не залезать? Снаружи лучше: вам от меня польза и мне посвежее… – запричитал он.

– Сдует тебя – не моя печаль, – одернула его Эрсиль: нянчиться с боханом никто не нанимался.

Свернув карту, Эрсиль сжала поводья и возобновила преследование. Как выяснилось, галоп не такая уж страшная штука – особенно когда деваться некуда.

Глава 7. Через горы

Нужную развилку Эрсиль бы не заметила без содействия бохана. На сумрачном колдобистом проселке о спешке пришлось забыть: того и жди, Тенек оступится и повредит ногу. Эрсиль поехала шагом, едва горизонт побледнел – рысью. Ближе к полудню Эрсиль пощадила утомленного коня и сама вздремнула, обязав бохана, который вызвался покараулить, вскоре ее растолкать.

Без одеяла было зябко, поясницу ломило, словно не Эрсиль на Теньке каталась, а он на ней; острая саднящая тревога не исчезала, но усталость быстро взяла свое.

Очнулась Эрсиль от сырости, и внимание ее тут же привлек Вальфин. Он сидел к ней боком, скрючившись на пеньке около вечно что-то жующего Тенька. Сидел и гнусавенько напевал себе под нос:

– Тринь, три камушка у меня. Три янтарика, ага! У-у-у, сокровищ у меня будет куча, тринь ля-ля. Осторожненько гу-гу, а то камушек тю-тю, станет плохо у-у-у…

Вечерело. Небо над перелеском, где Эрсиль устроила привал, застилала мягкая облачная пелена с опаловой кромкой. На высокой пожелтевшей ольхе каркала ворона, недовольная редким тоскливым дождиком.

Эрсиль проспала без малого пять часов. От всего сердца всыпав бохану за то, что не разбудил ее вовремя, Эрсиль кое-как вскарабкалась на Тенька и отправилась дальше.

В синеющем воздухе над деревьями вздымались белоснежные пики Ала-Лкаланского хребта. Дорога стала хуже прежнего: завихляла по буеракам, раздробилась ухабами. Чуть позже Эрсиль достигла северо-восточного поселения Вирдхоля – деревни Инчтэ́йл. Деревня эта притулилась в узкой ручьистой долине и сверху казалась горсткой цветных зернышек, оброненных в густой зеленый мох.

Как только Эрсиль спустилась с холмов, бохан уменьшился, для надежности извинился еще разок и притаился в кармане. Скрытность его была нелишней, обитатели Инчтэйла и без того удивляли Эрсиль непомерной пугливостью. Всякий, с кем она пыталась заговорить, убегал в свое жилище и недвусмысленно гремел засовом. Широкоплечий кузнец и тот с непроницаемым лицом захлопнул дверь пышущей жаром кузни. О других и упоминать нечего.

Эрсиль пересекла десяток затихших дворов, напилась из колодца и в конце концов придержала Тенька у лачуги на самом отшибе. За покосившимся забором на лавке среди чахлых вишен что-то стругал из чурбачка седой мужчина в залатанной куртке.

– Простите, вы не могли бы мне помочь? – вежливо окликнула его Эрсиль.

– Сдается, мог бы, – усмехнулся старик. – Но коли тебе работа требуется, бог свидетель, здесь ее нет как нет.

– Работа мне ни к чему. Я догоняю отряд, конный… Человек тридцать.

– Служанка? Отстала, поди?

Эрсиль кивнула. Старик отложил плашку и, нахмурив косматые брови, поднялся. Он был сухощав, потрепанная одежда болталась на нем точь-в-точь на шесте.

– Служанка, а если и не служанка, мне дела нету. – Он подковылял ближе. – Славная у тебя лошадка.

Старик облокотился на изгородь, свесив мозолистые руки и буравя Эрсиль блестящими черными глазами.

– Так был в Инчтэйле отряд? – повторила она и наклонила голову, чтобы спрятать шрам.

Старик молчал, его всклокоченные бакенбарды лохматил промозглый ветер. Эрсиль сообразила, чего от нее добиваются. Она нашарила в сумке монету и протянула старику.

– Да, пропылили мимо какие-то, – сообщил он. – Но это не для чужих ушей. Заходи, подсоблю тебе.

Эрсиль нерешительно обернулась: а с Теньком-то что?

– Лошадку вон туда. – Старик мотнул подбородком в сторону коровника, окруженного яблонями-дичками, и распахнул воротца.

Пока Эрсиль заводила Тенька, снимала с него упряжь и подвязывала торбу с овсом, хозяин изучал гостью – спасибо, не через лупу.

– К себе в комнаты я тебя не приглашаю, не обессудь, – заявил он без обиняков, когда Эрсиль заперла стойло на ржавую щеколду. – Дурные вещи у нас творятся, каждому встречному-поперечному доверять нельзя.

– Мне, собственно, всего-то и нужно, узнать, куда двинулся отряд. – Эрсиль и сама ни за какие коврижки не посетила бы берлогу этого сварливца.

– Потолкуем снаружи, – отрезал он.

Прихватив с собой фонарь, они покинули хлев. Заросшей сорняками тропинкой обогнули нищенский дом с пегими от лишайника каменными стенами и заняли скамью у задней калитки. Впереди темнел угрюмый кустистый сад. В прорехах мглы плыла мутная луна. Эрсиль поежилась.

– Отряд тебе понадобился? – заскрипел старик. – Промчался рано утром – и к горам, напролом. А известно ли тебе, что с отрядом этим не все ладно?

– О чем вы?

– А, бесовщина чистой воды! Тени за ним неслись. – Старик ссутулился, потер узловатыми пальцами лоб. – Околесица, да? Но приметил их не я один. Серые тени, здоровенные. Говорит тебе о чем-то?

– Нет, – ответила Эрсиль, раздумывая, что такое следовало за Глииной сворой. Хорошо бы, оно настучало Живоглотнице по шее! Но, скорее всего, то были уэли, поскольку старик о них даже не заикнулся.

– Ты сама-то из Вирдхоля? – полюбопытствовал тот.

– Я издалека, – слукавила Эрсиль. – Благодарю за подсказку, мне пора.

– И куда ты на ночь глядя?

– Это уже моя забота, – отозвалась Эрсиль.

– Я бы не советовал тебе соваться в горы, – предупредил ее старик. – Тем более перевала у нас днем с огнем не сыскать. Торная дорога начинается южнее миль на двадцать, с Торитских серебряных шахт. Но отсюда напрямки ты к ней не попадешь, ежели только на своих двоих по буграм скакать. Хочешь верхами, тогда тебе на Северный тракт и на запад, и потом на юг, – пояснил он. – А сегодня готов приютить тебя. В сарае. Притащу тюфяк.

– Но раз нет перевала, где проехали всадники? – недоумевала Эрсиль.

– Меня это не меньше твоего интересует, – проворчал старик. – Ну что, останешься?

– Пожалуй…

Хозяин не слишком располагал к себе, но едва ли он был способен навредить. К тому же Эрсиль совсем из сил выбилась, словно от зари до зари жернов на мельнице крутила – за неимением вола.

– Коли так, с тебя полукрона, – уведомил старик.

Против оплаты Эрсиль не возражала: смурной господин жил с зубами на полке, и дополнительная монетка ему бы не помешала.

Без колебаний Эрсиль рассчиталась с хозяином, за что получила смердящий мышами тюфяк и ячменный каравай в тряпице. Кроме того, ей одолжили свечной огарок, и теперь Эрсиль ужинала в компании Вальфина и Тенька, наблюдая, как танцуют пятна света на потрескавшихся потолочных балках.

Обветшалый коровник был захламлен граблями, мотыгами и прохудившимися корзинами. Уцелел единственный загон, туда Эрсиль определила жеребца. Для себя она разгребала местечко, складывая рухлядь в углу.

– Такое впечатление, что наш хлебосольный хозяин меня опасается…

Эрсиль потчевала жесткой корочкой Тенька, который высунулся из-за перегородки. Бохан обосновался на дырявом мешке с подгнившими опилками, уминал горбушку за обе щеки и вступать в беседу не торопился.

– Вальфин, ты, случайно, не догадываешься, почему я не почувствовала угрозы Седому, когда была у тебя в землянке? – Эта странность давно беспокоила Эрсиль, и вот появилась свободная минутка, чтобы понять.

Невинный по сути вопрос нашел горячий отклик у бохана – он подавился и выпучил глаза.

– Нет, не догадываюсь почему. И кто энтот Седой, тоже не догадываюсь! – забухтел Вальфин, покашливая и пофыркивая.

– Допустим, ранений у Къельта нет, поэтому и у меня их нет. Но потерю сознания я бы уловила. Разве что он сам заснул… а это вряд ли. Колись, хорек! Твоя работа?!

Вальфин замер, безуспешно сочиняя оправдание… Внезапно он тюкнулся лбом об пол и завсхлипывал:

– Не со зла я, не со зла! Заморочил чуточку! Но без этого вы и слушать бы меня не пожелали, все к друзьям бы рвались, а я такой несчастный!

– Что ты натворил! – вспыхнула Эрсиль. – Я бы уж попробовала их защитить! Постаралась бы…

– Смилуйтесь, госпожа колдунья. Я впредь ни-ни!.. – пробулькал бохан униженно.

Немалого труда стоило Эрсиль побороть свой гнев. Но что толку метать громы и молнии, если сделанного не изменить?

– Ладно, смилуюсь, – процедила она. – И как ты меня заморочил, а, Вальфин?

– Травка бубон: накурил травкой бубон, – промямлил бохан и, смекнув, что расправы для него не припасено, опять вполз на куль с опилками. – Вы поэтому меня не забоялись. Она глушит страх, настороженность притупляет.

– Надо же, а я ничего не заметила.

– На то она и травка бубон!

Вальфин свернулся жилистым клубком, повозился, поквохтал жалостливо и захрапел. А Эрсиль еще долго не спала, возвращаясь мыслями к вчерашним событиям. Неужели дым боханской травы обладал такой мощью, что на время ослабил нить между ней и Къельтом? Некое влияние было, с этим не поспоришь: уж очень самонадеянно и бесшабашно Эрсиль вела себя под холмом, что ей совершенно несвойственно. И она запросто взяла с собой бохана. Видимо, совсем разомлела из-за того запаха! Да, сейчас Эрсиль припомнила, что ощущался сладковатый запах. А Вальфин в действительности вызывал уйму подозрений. Не ради приятного общества он навязался в попутчики. Но велика ли важность? Къельт с каждым мгновением все дальше и дальше, смерть, напротив, все ближе и ближе. Эрсиль чудилось ее дыхание за спиной.

Промаявшись полночи и встав с первыми лучами солнца, Эрсиль упрятала бохана в шкатулку, взнуздала Тенька и потихоньку выскользнула из хлева. Когда она гремела засовом у калитки, ее окликнул хозяин, выскочивший на крыльцо:

– Куда лошадь-то волочешь?! Она по скалам лазать не обучена!

– Но отряд проехал! – Эрсиль испытующе глядела на старика.

Поверх ночной рубашки тот надел пальто с драными обшлагами. Из прохудившихся, расхлябанных башмаков торчали костлявые щиколотки.

– Не поверила мне, да и шут с ним. Но на той козьей стежке, что начинается за мостом, твой сивко изувечит ноги! Валяй, сама убедись. Это в ста ярдах отсюда.

– И что вы советуете? – уточнила Эрсиль: несомненно, ее хотят обдурить!

– Поручи скакуна мне. Я позабочусь о нем за небольшую плату. А расквитаешься с этим отрядом своим – полыхай он синим пламенем! – так заберешь.

Надувательское предложение Эрсиль отвергла с лету, но, потоптавшись на берегу речки Пенистой, одумалась. Старик выразительно улыбнулся бредущей назад Эрсиль, и по обоюдному согласию они тщательно обсудили все расценки и все подробности «опеки над Теньком».

– Не волнуйся, я умею ладить с животными, – утешил напоследок старик, открывший наконец свое имя – Нидж Э́ннери. – И не воображай, что я калымщик, упаси господи! В Инчтэйле занятий никаких, овцы у меня в падёж издохли десяток зим тому. Отец мой фермерством кормился, я тоже. Да место пропащее тут. Потому и выкручиваюсь…

– Печально.

Говоря по совести, Эрсиль печалилась оттого, что вынуждена бросить Тенька на произвол судьбы. Мистер Эннери несколько вырос в ее глазах, и все же знакомство с ним было чересчур коротким. А вдруг он продаст жеребца? Или заморит его голодом и погонит на скотобойню?..

– Не обижайте Тенька, пожалуйста. – Эрсиль уплатила приличную сумму за содержание коня, погладила его по мягкому серому носу и простилась с господином Эннери.

Покинув Инчтэйл второй раз за утро, Эрсиль поспешила на восток. Миновала подновленный бревенчатый мостик над бурлящим потоком и углубилась в прореженный слоистыми глыбами лес, что замыкал долину. Все здесь казалось хмурым, пониклым и отчаянно одиноким, как сама Эрсиль.