Текст книги "Ведьма Алика. Психотерапия для демонов"

Александра Власова
Ведьма Алика. Психотерапия для демонов

Серия «Другие миры»

© Александра Власова, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Сколько себя помню, меня никогда не пугала темная сторона. С ней все понятно.

Гораздо больше в людях меня страшит сторона светлая. Она дезориентирует. Мне страшно, когда девочка, превратившая жизнь некоторых одноклассниц в ад, подкармливает бездомного котенка. Или мать, ударившая мою одноклассницу, покупает ей дорогое платье или планшет. Становится не по себе.

Посещает мысль: вдруг темная сторона привиделась? Или это был внезапно вселившийся демон, и человек, которого я посчитала ужасным, изначально был милым и добрым. Только раз оступился. Так какая же сторона настоящая?

Запись из дневника пятнадцатилетней ведьмы Алики

Глава 1
Проклятье

Наши дни

Клиентка была ухоженная, умная, похожая на бизнесвумен, какими их рисуют в фильмах: волосы забраны в строгий пучок, на глазах модные очки, юбка чуть выше колен. Пахнет от женщины корицей. Между работой и походом к ведьме Алике она пекла пирожки для детей и мужа. Колдунье клиентка сразу понравилась.

Как только женщина вошла и уселась за стол, сразу начала беззвучно плакать, аккуратно прикрыв ухоженное лицо бумажным платочком.

– На всем нашем роду проклятье! Я пыталась его снять: и в церковь ходила, и молитвы читала. И даже пробовала обратиться к бабке-ворожее, она свечку подержала да что-то над моей головой пошептала! Ничего не помогает!

– Проклятье? – Ведьма иронично приподняла бровь. Судя по дорогому парфюму, дорогой сумочке, холеному личику и прочему благополучию, женщина не казалась ни несчастной, ни проклятой. Но что-то грызло ее изнутри острыми крысиными зубками. Что-то давнее, темное. То, что давно пора отпустить.

– Да, – призналась женщина, опустив усталые глаза, – я прокляла родную сестру.

И начала рассказ.

В детстве я была неуклюжей, смешной и полненькой. А Аня, так зовут мою сестру, не оставляла случая самоутвердиться за мой счет и постоянно выставить меня дурочкой перед своими друзьями.

– А сколько будет корень из четырех? – спрашивала сестренка приторно-ласковым голоском.

Я не знаю, ведь корни проходят только в седьмом классе, а я только в третьем.

– Дуреха! – смеются ее друзья и поклонники.

– Я не дуреха, – краснею, готовясь вот-вот разреветься.

– Раз ты не дуреха, скажи, сколько у тебя хромосом? Сорок шесть или сорок семь? – доверительно заглядывая в глаза, спрашивает Анька.

Чувствую, вопрос с подвохом. Главное – не прогадать. Почему-то кажется, чем больше хромосом (даже толком не знаю, что это такое), тем лучше.

– Сорок семь! – выдаю я, гордясь собственной сообразительностью.

Друзья сестры взрываются таким хохотом, что трясется люстра на потолке.

– А ты не дауненок, случайно? Может быть, наши родители что-то недоговаривают! Смотрите-ка, и рот у нее приоткрыт! Точно, ты даун!

Измывательства продолжались так долго, что Аня умудрилась убедить всех детей, с которыми мы общались, что я – альтернативно одаренная. При взрослых она лицемерно изображала идеальную сестричку, нежную и заботливую до приторности.

Но стоило старшим отойти, в ней просыпалась иная натура. Было в сестре нечто гадкое, изобретательно-злое.

Она ябедничала на меня взрослым, рассказывая обо мне всякие небылицы, в которые любому адекватному человеку сложно поверить. Но родители верили, и каждый раз после Анькиных кляуз следовало неизбежное наказание.

Сестрица портила мои вещи – рвала одежду, кофточки и блузки, а однажды даже разрезала ножом моего любимого плюшевого медвежонка – подарок мамы на день рождения.

Сейчас я понимаю, почему Анька так себя вела. Наша мать развелась с Анькиным отцом, вновь вышла замуж и родила меня, и Анька, когда-то избалованная всеми принцесса, страдала от острой нехватки внимания.

Идти против отчима она боялась, поэтому отрывалась на самом беззащитном члене семьи со всей изощренной жестокостью подростка.

Когда Аньке стукнуло четырнадцать, к всеобщему облегчению, сестра переехала в Москву к своему папе. Он пристроил дочку в престижную математическую гимназию. Сестренка, несмотря на скверный характер, неплохо соображала. В столице было больше развлечений и перспектив, и Аня считала себя выше того, чтобы остаться в нашем захолустье.

С тех пор мое детство стало беззаботным и счастливым.

Я вспоминала Аньку как наваждение, страшный сон, приснившийся из-за того, что за окном бушует гроза, в то время как в самом доме тепло и уютно.

Память имеет свойство сглаживать все дурное. Аня звонила несколько раз в неделю маме, щебетала в трубку нежности и каждый раз просила к телефону «любимую сестричку».

На словах мы были лучшими подругами, и ужасы раннего детства начали забываться.

Потом я подросла, увлеклась психологией. Много читала об экспериментах, подтверждающих то, что детская память – вещь ненадежная.

Воспоминания не хранятся в мозгу как фотоснимки в старом альбоме. Каждый раз наш разум заново разыгрывает историю на внутреннем экране сознания. И невольно «переписывает» ее по мелочи, в зависимости от того, что происходит с человеком сейчас.

Повзрослевшие дети, которые считают, что над ними издевались, часто это выдумывают, не со зла, просто психика так устроена. Под обвинения попадают мамы и папы, сестры и братья, тети и дяди.

Может быть, все было не так уж жестоко? Что, если я что-то дофантазировала, в чем-то преувеличила?

Из каждого утюга неслись пламенные речи о необходимости прощать. В конце концов, Аня была ребенком. Даже если то, что я помню, отчасти правда, нужно давать людям второй шанс.

Когда она приехала в город вновь, мне было пятнадцать, а Ане уже стукнуло девятнадцать. Вы удивитесь, как так вышло, что мы с сестрой не виделись больше четырех лет?

Мама часто ездила к Ане в Москву, я же каждый раз находила убедительную «отмазку» для того, чтобы не видеться с ней. Если ничего не получалось придумать, перед самой поездкой у меня внезапно поднималась температура.

– Жалеешь, наверное, что не поедешь? Скучаешь по сестренке? – сочувственно гладила лобик мама.

– Скучаю! – вздыхала я. Мы так долго изображали прекрасных сестер, что я себе практически верила.

Поэтому, когда настал день икс, я вместе с семьей поехала встречать Аньку на вокзал, и, когда с поезда сошел не гадкий утенок, а прекрасная молодая леди, я сделала то, чего так ждала мама, – бросилась Аньке на шею.

Аня очень изменилась, никаких колкостей или издевок, сама элегантность, грация и красота. На радость маме мы делали то, что и положено сестрам, – гуляли в парке, уплетая сахарную вату, катались на аттракционах и ходили в кино.

Через неделю я начала понемногу ей доверять. А через две – после некоторых колебаний, отважилась сделать то, чего категорически делать не следовало, – познакомить Аньку с друзьями.

Признаюсь, уже тогда я испытывала едва заметную тревогу. Объясняла себе это тем, что переживаю за Аню.

Вдруг сестренка начнет вести себя так, как раньше, или не впишется в нашу компанию. Все-таки разница в возрасте и интересах давала о себе знать.

Но Анька быстро развеяла все опасения: она была мила и обворожительна со всеми, включая меня: делилась байками из студенческой жизни, которая нам казалась очень «взрослой», высмеивала надменных богатеньких однокурсниц и болтала о любовных приключениях, которые ей уже довелось пережить.

Уже через несколько вечеров сестра стала душой компании.

Однако тревожное предчувствие, не покидающее с самого начала, только росло. Оно жило у меня под кожей и, как прожорливый хищный зверь, поглощало всю радость.

Так во время первых сцен фильма ужасов, когда ничего страшного еще не происходит, герой только въезжает в старый особняк, распаковывает вещи, а по спине зрителя уже бегут мурашки.

Говорила я раньше, что Анька была ужасно внимательной и хорошо понимала людей?

Оказалось, она подмечала всё: то, как я смотрю на Пашу, а затем отвожу глаза и мучительно краснею. То, как он мнется, когда обращается ко мне, и с трудом находит слова.

– Ты его любишь? – спросила сестра по дороге домой, доверительно заглянув мне в глаза. – Скажи, любишь его или нет?

Я промолчала. Будто внутри зажегся красный сигнал светофора – остановись! Аньку мои сомнения, казалось, изумили до глубины души.

– Я же твоя сестра! Самый близкий на земле человек!

Аня нежно взяла меня за руку. Ее ладонь была теплой и такой родной – как у мамы.

– Вместе мы что-нибудь придумаем. Я помогу, обещаю.

Я кивнула, слезы стыда и облегчения покатились из глаз. Эту любовь я носила годами, баюкала ее как больного ребенка, не решаясь рассказать о тайном чувстве никому, даже маме. А Анька легонько гладила меня по спине.

– Ну что же ты плачешь, дуреха? Я с ним поговорю, слышишь? Он тебя тоже любит, надо лишь сделать шаг навстречу, и вы непременно будете вместе!

Тогда я была даже рада, что ей доверилась, нерассказанная тайна жгла гортань. На секунду показалось, умница-сестренка все устроит.

Весь следующий день я была как на иголках. Анька же оставалась собой – веселой, собранной и спокойной. Она сказала, поговорит с Пашей в парке, подберет нужные слова, которые уже много лет не могла подыскать я (в этом Аня действительно была мастерица), чтобы не смутить его и заставить признаться в чувствах.

Меня она просила подойти к трем часам. Я пыталась читать, рисовать (тогда ходила в ИЗО-студию), но кисти валились из рук, а слова не хотели складываться в предложения. Я не смогла ждать трех, в два тридцать уже была у скамейки, где мы должны были встретиться.

То, что случилось дальше, было ужасно, но вы должны понять и меня. Увиденное меня уничтожило. Анька целовалась с Пашкой взахлеб, смакуя каждый момент, упиваясь его внезапно вспыхнувшей страстью.

Не могу допустить, чтобы ей, девятнадцатилетней королеве, действительно нравился робкий долговязый подросток.

Не знаю я, зачем ей это было нужно. Доказать свое, и без того очевидное, превосходство?

Анна одарила меня взглядом победительницы. Засмеялась:

– Смотри, подошла дуреха! Дуреха!

Паша что-то кричал, клялся, что я все «не так поняла», а Аня всего лишь хотела научить его целоваться, чтобы он не ударил передо мной лицом в грязь. Не хотел, чтобы все зашло так далеко!

Но я убежала, закрылась в комнате, отказываясь выходить, даже когда родители пригрозили, что накажут меня за «плохое поведение», как в раннем детстве. И тогда я от всей души прокляла родную сестру.

– Пусть она будет тупой и толстой, слышите? Тупой и толстой! – повторяла я весь вечер и весь день, всю неделю, сглатывая соленые слезы.

Я твердила это до тех пор, пока Анька не убралась из нашего дома в блестящую расфуфыренную столицу.

– И что же? Анька стала такой? – спросила ведьма.

Клиентка интенсивно закивала:

– В том-то и дело, что стала!

Ведьма взглянула на фотографию Аньки. Из гимназии ее исключили на следующий же год, несмотря на связи отца. Взрослые не стали говорить об этом второй девочке, чтобы не делать из сестры негативный пример.

Вес Аня начала набирать уже в девятнадцать лет, просто клиентка, опьяненная эффектом ореола, этого не заметила. Правду сказать? Не поверит. Будет бегать по экстрасенсам, магам, ведунам, шарлатанам…

Ведьма идет на кухню, заваривает чай с кусочком лимона, корицей и летними ягодами. Что-то шепчет над кружкой. Приносит женщине.

– Вот средство против проклятий.

– Это же просто чай!

– Такая маскировка, милочка, – ухмыляется ведьма. – Это настоящее зелье! Главное, кто готовит да с каким посылом. Если бы тут плавал чей-то глаз и хвост летучей мыши, на вас это произвело бы более сильное впечатление?

Клиентка смеется, с опаской подносит чашку к губам. Делает первый глоток, чувствует, как в груди разливается блаженное тепло. От чувства вины и старых обид – в самый раз. Денег Алика не взяла.

– Люблю я снимать проклятья! По душе мне такая работенка, – улыбнулась ведьмочка во весь рот. – Дальше ее вес уже на ее совести!

– А сестренке что передать? – спрашивает клиентка у самых дверей.

– Поменьше мучного, девочка, – хитро улыбнулась ведьма Алика. – Поменьше мучного!

Пять лет назад

Алика

«Сколько себя помню, меня всегда удивляли человеческие предрассудки. Почему поверить в злых духов, порчи и проклятья легче, чем в естественный ход событий?»

Я вздыхаю, откладываю телефон с заметками в сторону. Наверное, это не то, над чем должна задумываться пятнадцатилетняя девочка. Но мне больше нечем заняться. Та, что столь сильно добивалась встречи со мной, опаздывает.

Я сижу в пустом кабинете, листаю учебники по психотерапии, записываю мысли в заметке на телефоне. Каждый день с часу до трех кабинет пустует. Считается, что учительница истории и по совместительству классная руководительница проводит здесь факультатив.

Вначале так все и было. Но очень скоро наши занятия стали проходить примерно так: классная с явным наслаждением скидывала туфли с миниатюрных ножек, откидывалась на спинку стула и жалобно спрашивала:

– Может быть, вы сами что-нибудь почитаете?

Никто не осуждал молодую учительницу. Ей и так приходилось несладко: Вероника Геннадьевна недавно закончила университет, пришла к нам вся восторженная, готовая нести «свет знаний», но реальная работа в школе явно отличалась от ее фантазий. Здесь была и травля изгоев, которую она не могла остановить, и сложные подростки, готовые спорить с каждым словом девушки, и хулиганы.

На лице учительницы застыло выражение недоумения, словно Вероника Геннадьевна до сих пор не совсем поняла, где она очутилась, а золотистые кудряшки вокруг лица придавали сходство с беспомощным ангелком.

Школа не место для таких хрупких созданий.

Вскоре Вероника Геннадьевна вовсе перестала приходить на внеклассные занятия. Официально считалось, что факультатив все еще проводится, и дверь остается открытой.

Желающих посетить пустой кабинет было немного. Поэтому лучшего места для моих целей было не найти.

Поглядываю на часы. Девушка, которая подложила в пенал записку, умоляя о встрече, явно не торопится. Она писала, что ни за что не потревожила бы меня, не случись что-то из ряда вон выходящее! Записка написана печатными буквами, чтобы в случае «утечки информации» никто не мог разгадать почерк.

Начинает глодать любопытство. Чувствую себя Шерлоком Холмсом, к которому обратились с очередным делом. За дверью слышатся шаги. Походка легкая, женская. Я напрягаюсь. Вдруг Вероника Геннадьевна решила вспомнить о своих обязанностях?

На пороге появляется староста Женька. Первая мысль: «Заложит учителям». Но, кажется, можно расслабиться, она пришла сюда явно не для того, чтобы устроить облаву. Щеки девочки пылают трогательным румянцем, от этого одноклассница кажется смущенной, будто девочка из аниме. Она нервно теребит в руках ластик и отводит глаза.

Я не привыкла видеть Женю такой. Обычно она собранная, спокойная, готова в любой момент ответить преподавателю. Сейчас Женька оглядывается, будто готовясь сорваться и убежать, но затем пересиливает себя и входит в кабинет.

Итак, что за секреты могут быть у нашей умницы и отличницы? Да еще те, что требуют вмешательства сверхъестественных сил?

– Мне говорили… ты ведьма, – запинаясь, выдает одноклассница.

Еле сдерживаю смешок. Удивляет одно: почему у вроде бы неглупых людей мое заявление не вызывает никаких сомнений?

А если бы я представилась эльфом или феей Морганой, они бы тоже поверили?

– А я, – Женя понижает голос до доверительного шепота, – давно это подметила. Ты с самого начала была такая… странная, диковатая. Как взглянешь, бывало, – по коже мурашки.

Ну спасибо, милая! Всегда приятно с тобой поговорить!

– А помнишь, Ванька тебя в столовой толкнул? – продолжает делиться наблюдениями староста. – Так он на следующей же неделе палец вывихнул, вот!

Что меня не устает удивлять в людях, так это умение их мозга связывать воедино совершенно разрозненные явления. Если уж человек во что-то уверовал, он будет находить подтверждения собственным домыслам абсолютно во всем!

– А Катька? Как ты с ней разделалась! До сих пор под проклятьем ходит!

Воспоминания о том вечере, когда я проявила «сверхъестественные способности» в первый раз, проносятся моментально: оскорбления и крики девчонок, асфальт перед моим лицом. Вот Катя заносит руку, чтобы ударить, и…

Я морщусь, прогоняя непрошеные образы. После той истории мне до сих пор немножко стыдно. И в то же время испытываю гордость за то, что смогла себя защитить.

Лучше считаться ведьмой, чем быть изгоем до конца школьных дней. А что касается последствий… девочки сами виноваты. Так им и надо.

Женя еще раз суеверно оглядывается, крестится и садится за парту. Едва проснувшееся любопытство гаснет. Ее «из ряда вон выходящая» история предсказуема и даже банальна. Жене нравится мальчик из соседнего класса, но она не знает, как к нему подступиться. Иногда специально идет мимо его класса, чтобы взглянуть на любимого хотя бы одним глазком, а сердце замирает: и сладко, и больно.

А тот будто специально не замечает! Она даже краситься научилась по видео из Ютуба и прикупила новую блузку, но ничего не работает.

Женя умоляюще складывает ладони. На что она рассчитывает? Что я хлопну, притопну – и человек, который был к ней равнодушен, начнет таскать Женькин портфель и распевать под окном серенады?

Едва подавляя зевок, достаю колоду карт. Жестом фокусника делаю «расклад», то есть выкладываю разноцветные картинки в случайной последовательности. Что это все значит?

Понятия не имею, когда-то я подсматривала значения в маленькой белой книжечке, что шла в комплекте с колодой, но вскоре плюнула и на это.

Большая их часть благополучно выветрилась из головы сразу после прочтения. Еще на первых «консультациях» я смекнула: главное – побольше спецэффектов, гипнотический шепот, «выходы в астрал», использование непонятных слов типа «энергетика», «аура», «биополе».

Я прикрываю глаза: иллюзия того, что «ведьма» впадает в «транс», сильно действует на «клиентов».

Перед глазами встает лицо Мирона – озорные глаза хулигана, длинные волосы, забранные в неряшливый хвост, едва пробивающаяся бородка, которой парень ужасно гордится. Откуда пришло его имя? Наверное, Женя упомянула.

Я едва его знаю, но перед внутренним взором сразу появляется сценка (как интересно работает воображение): вот Женя проходит мимо него пятый раз за день, а он смотрит на герань на окне, на пробегающих шестиклассников. На девушке взгляд не замирает. Будто что-то мешает парню ее разглядеть.

Вот она отваживается с ним заговорить. Все заготовки, которые девушка мучительно сочиняла дома, вмиг испаряются. Женя неловко отводит глаза и задает самый банальный вопрос:

– Сколько времени?

– А? Что? – переспрашивает Мирон.

Его уже отвлекают друзья. В голове уже нет ни вопроса, ни самой девушки. Будто файл с этим эпизодом так и не сохранился даже в кратковременной памяти.

Вот Мирон бежит в раздевалку. У самого входа врезается в Женьку. Торопливо извиняется – и как мог не заметить девчонку у входа? – и несется дальше за своей курткой.

Я окидываю отличницу оценивающим взглядом – личико в форме сердечка, на щеках рассыпаны поцелуи солнышка, но главное – это глаза. С тех пор как Женя влюбилась, они сияют, как стоваттные лампочки.

Но Женьку не замечает не только Мирон. Все парни в школе. Нет, они списывают у нее домашку, просят, чтобы староста выгораживала перед учителями, но чтобы увидеть в Жене девушку… Не могу отделаться от ощущения, что на Женьку как будто накинут серый полиэтиленовый пакет.

Сложно объяснить, откуда взялся этот образ.

– Он не видит тебя. На тебе висит серая вуаль, – выношу «диагноз». Понятия не имею, что это означает, но звучит очень уж по-магически.

Глаза Женечки становятся огромными от ужаса, к ним подступают слезы.

– Я навсегда останусь одна?

– Не останешься. К счастью, ты вовремя обратилась за помощью к профессионалу!

Эх, попала бы Евгения к какому-нибудь другому «колдуну», пришлось бы выворачивать карманы. К счастью, перед ней всего лишь я.

Я даю девочке банальные советы, вычитанные из психологических книг. Я, конечно, ведьма, «вуаль» сниму, но и тебе придется над собой поработать.

В любви не помогут ни приворотные зелья, ни снадобья и заклинания.

Магией не получить того, чего не можешь добиться сам. Для начала нужно попробовать стать для него интересной.

Прежде чем заговаривать с мальчиком, необходимо узнать, о чем с ним вообще можно поговорить, выведать, в какие игры играет, какие фильмы смотрит, какие книги читает.

Мне кажется, староста вот-вот меня разоблачит. Скажет всем: «Она никакая не ведьма. Она всего лишь маленькая врушка».

Но Женька смотрит на меня с трепетом, боится упустить хоть слово и кивает, как завороженная.

– У тебя есть знакомые в его классе, которые близко общаются с Мироном? Сможешь у них все разузнать?

Девочка серьезно кивает. Дальше – магическая часть.

Я обещала себе этого не делать. Давать одноклассникам только психологические советы. Но завершаю «консультацию» плавными пассами рук. Закрываю глаза. Вновь вижу мысленным взором, что на Женьке висит серый целлофан.

Я сдергиваю его руками, скатываю в маленький шарик и выкидываю в ведро. Чувствую при этом ничем не объяснимое удовлетворение.

– Всё, негатив снят.

Женькина улыбка освещает класс. Кажется, она стала ярче. Как статуэтка, которую протерли влажной тряпочкой, освободив от слоя пыли.

Какие чудеса, однако, способно сотворить плацебо!

– А плата? – спрашивает девочка, затаив дыхание.

Мифы о необходимости «платы» тоже мне на руку. Это не я запугивала одноклассников. Они все сами почерпнули из фильмов, книг и мистических передач.

Женька протягивает мне мятую пятисотку – откладывала с обедов в школьной столовой.

Я не беру с нее денег. Пусть нормально поест. Женя – староста. Вот будет конец четверти, тогда ее помощь и пригодится. Где-то двойку, поставленную карандашом, подотрет. Где-то перед учителем слово замолвит.

Я выхожу из школы, подгоняемая щекочущим чувством стыда. И зачем взялась за эту «консультацию»? Почему не смогла отказать? Сама не понимаю.

Конечно, репутация ведьмы укрепила мои позиции в классе. Но так не может продолжаться вечно. Однажды ко мне на «прием» придет кто-то посообразительнее доверчивой Женечки.

Будет анализировать каждое мое действие со скептическим, недобрым прищуром и, конечно же, не купится на дешевые фокусы.

Или одна не в меру восторженная одноклассница проболтается учителям или родителям о том, что в школе завелась «ведьма». Что, интересно, тогда будет?

Сделают выговор? Маме влепят штраф за то, что ее дочка занимается шарлатанством?

Или меня ждет что-то более страшное, например, детская комната полиции? По коже бегут мурашки – бр-р-р… даже представлять не хочу.

Вдруг чую: за мной кто-то идет.

Замираю, как маленький лесной зверек, чувствуя, что за ним начинается охота. Преследователь тоже останавливается. Девочки? Навряд ли они отважатся сунуться ко мне второй раз, после того что я устроила пару месяцев назад.

Медленно оборачиваюсь и вижу парня в серой куртке. Он следует за мной, стараясь держаться на расстоянии нескольких метров. Первая мысль: «Ну все. Он узнал, кто я и чем занимаюсь».

Испуганно вжимаю голову в плечи и уже хочу убежать, но на помощь приходит голос разума.

Милая, да у тебя, похоже, мания преследования. С чего ты взяла, что парень идет именно за тобой? Может, по своим делам, к примеру, во-о-он в ту «Пятерочку»?

Я заставляю себя спокойно, не ускоряя темп, войти в здание библиотеки.

Беру несколько книг по психологии и психиатрии. Вообще-то, эти книги находятся не в детском отделе. Поэтому, перед тем как заговорить с библиотекаршей, мысленно представляю, что мне уже восемнадцать и я студентка психфака.

В «магии» это называется мороком. Я же считаю обыкновенным позиционированием.

Парень ждет снаружи. Заметив мой взгляд, делает вид, что читает объявления на остановке.

Может быть, стоит последовать совету мамы и носить с собой перцовый баллончик? Вместо этого я выпрямляю спину, расправляю плечи и гордо прохожу мимо. Когда принимала роль местной «ведьмы», решила никогда ничего не бояться. И тебя я тоже не боюсь, видишь?

Переступая порог дома, я будто попадаю в другую реальность.

Квартира встречает запахом теста и яблок – мама испекла шарлотку. На обоях красуются улыбающиеся котики и собачки. В последний раз здесь делали ремонт пять лет назад, и даже тогда я находила мамины дизайнерские идеи наивными… в лучшем смысле этого слова.

Мама работает в библиотеке и живет будто в другом, книжном мире, где самое страшное, что может случиться, – это дуэль между двумя влюбленными рыцарями за сердце дамы.

А нападение на ее дочь за школой – не может.

– Все хорошо, зайка? – спрашивает мама, отрезая щедрый кусок шарлотки.

«Нет, мам. Не все хорошо. С каждым днем я завираюсь все больше, и теперь в школе считают, что я колдунья. Если прекращу это, даже не знаю, что со мной будет! А еще твоя „зайка“ сделала несколько ужасных вещей. Таких, от которых у тебя, мама, волосы на голове зашевелятся».

Но я просто киваю. Она вздыхает. Наверное, мама слегка обижена и думает, что ей больше не доверяют, но я не могу ничего рассказать. Слишком ее люблю, чтобы расстраивать.

– Я понимаю, у тебя сложное время. Переходный возраст.

Кажется, мама начинает говорить фразами из недавно прочитанной психологической книги «Как понимать сложных подростков». Я ее тоже читала. Судя по тексту, автор видел подростков только в американских сериалах.

– Но, если бы случилось что-то плохое, ты бы рассказала мне?

– Конечно.

Конечно, нет, мама.

Какое-то время мы смотрим вместе комедию. Чувствую, как напряжение начинает отступать. Прикрываю глаза. Кажется, будто наши души обнимаются и лечат друг друга…

Я мотаю головой, прогоняя непрошеное видение. Пожалуй, достаточно на сегодня «магии». Перечитала книг по эзотерике, чтобы убедительнее дурачить людей, чересчур увлеклась вхождением в образ, вот и мерещится всякое.

– Спокойной ночи, ма!

Незаметно прихватываю с собой в кровать книгу по психиатрии. Когда в очередной раз перечитываю симптомы психопатии, слышу мамины шаги в коридоре. Приходится спрятать книгу под подушку и притвориться спящей. Как только закрываю глаза, усталость берет свое.

«Если бы чудеса и магия действительно существовали, первое, что я бы сделала, – это избавила себя от кошмаров», – последнее, что я думаю, прежде чем провалиться в пугающее пространство сновидений. Особенно от одного, преследующего меня каждую ночь.

Но магии нет. Кому как не девочке, эксплуатирующей мифы о волшебстве, это знать. Поэтому каждую ночь я вынуждена просматривать одно и то же дурное кино.

Вот первые кадры. Мне нравится одноклассник Андрей. Во сне я вновь вижу его длинные светлые ресницы, мягкие руки и еще более мягкие губы.

Кажется, симпатия взаимна. Зачем иначе каждый день провожать девушку после школы и носить ее сумку?

В Андрея влюблена большая часть одноклассниц. Наверное, это новая мода, вроде увлечения плетением фенечек или вязанием плюшевых игрушек.

Они пытаются завоевать его внимание смешными детскими способами: то просят донести рюкзак, то помочь с пустяковыми задачками по алгебре, восторженно превознося Андрюхины выдающиеся интеллектуальные способности.

Бесхитростная грубая лесть на него не действует, но девочки этого не понимают и продолжают сверкать на парня неумело накрашенными глазами.

Я этого не замечаю: какая разница, кто там вьется возле моего мальчика, если нам так хорошо вдвоем?

Я никогда не говорила ему о любви и даже симпатии. Лишь нравилось любоваться, как зимой мерцают снежинки на его ресницах, как красиво смотрится моя миниатюрная ручка в его большой и сильной ладони.

Андрей оказывается первым человеком, с которым мне интересно говорить.

Раньше я думала, что в начале знакомства люди специально обсуждают что-то поверхностное – одежду, модных певцов и сериалы. Только когда познакомятся поближе, заговорят о том, что заставляет их сердца биться быстрее.

Но, как правило, круг тем не менялся. Только от повторений прежде просто скучная информация становилась чудовищно скучной. Андрей был не таким.

Однажды среди зимы мы до хрипоты обсуждали теории происхождения Вселенной, а потом замерзли и заскочили в чужой подъезд, за женщиной с коляской, и Андрей грел мои холодные ладони своим дыханием. Думаю, в том подъезде он хотел меня поцеловать, но так и не отважился.

А я даже мечтать не смела о большем, чем наша полудружба, полулюбовь. Андрей казался таким славным. Таким теплым.

Следующий кадр. Я посмела поверить в счастье настолько, что отважилась сесть с Андреем за одну парту.

Когда в пенале оказалась записка: «Отстань от Андрея. Не то пеняй на себя», я не восприняла «предупреждение» слишком серьезно – порвала бумажку на мелкие кусочки и демонстративно выкинула в мусорную корзину.

Слишком маленький грешок? Некоторые девочки так не думали. В один не слишком прекрасный вечер Андрей задерживается на факультативе, а я иду из школы одна.

Когда до дома остается всего ничего – пересечь улицу, почему-то испытываю смутное волнение.

Хочу обернуться, но не успеваю, потому что на мои глаза опускается темная шапка. Кто-то ставит подножку и сшибает с ног. Я понимаю, что сейчас будет. Не раз слышала истории о том, как после школы устраивают темную, но не думала, что такое происходит на самом деле.

– Ты… ты ведьма. Андрея приворожила.

По дрожащему голосу я узнаю Катьку. Она липнет к Андрею больше других и терпеть не может, когда не находится в центре внимания.

Катька отличается миниатюрностью, неправдоподобно прекрасными, кукольными глазками, а также необузданным нравом и способностью всегда оказываться безнаказанной.

А еще она никогда не шла на подобные «дела» без подруг.

На их стороне были сила и количество. А на моей – мозги. Решение пришло откуда-то сверху.

Моя мама по образованию филолог. В раннем детстве она ради смеха разучила со мной стихотворение римского поэта Катулла на латыни. Когда-то я начала его декламировать на детском утреннике, а суеверная воспитательница решила, что в ребенка вселились бесы.

– Да, я ведьма, – молниеносно признаюсь я.

И начинаю читать. В этом трогательном лирическом произведении, жемчужине римской поэзии, Катулл объяснился в любви своей прекрасной возлюбленной, воспел ее неземную красоту. Но как одноклассницы это поймут, если не знают латыни?

Что, если я призываю демонов?

 
Ille mi par esse deo videtur,
ille, si fas est, superare divos,
qui sedens adversus identidem te
spectat et audit.
 

– Что ты несешь? – кричит Катька, но в ее голосе нет ни издевки, ни надменной самоуверенности, прозвучавшей минуту назад. – Какая-то тарабарщина.