Текст книги "Демоны ночи"

ГЛАВА 4

Оставим пока в покое подающего надежды журналиста Павла Мерзлова. Пусть себе почивает на продавленной тахте и видит сны, сладкие и ужасные одновременно, и обратимся к другому действующему лицу нашего повествования.

Никифор Митрофанович Бурышкин, о котором пойдет речь, являлся личностью, во многих отношениях весьма примечательной. Проживал он в самом центре столицы, в огромной коммунальной квартире, не расселенной до сих пор лишь потому, что дом, в котором она находилась, должны были вот-вот снести. Часть жильцов уже получила новое жилье, оставались лишь самые стойкие или хитрые.

Для Никифора Митрофановича бытовые условия не имели особого значения, но покидать Центр он категорически не желал. Пока что он обитал в полупустой квартире и уезжать из нее никуда не помышлял.

Довольно пестрая жизнь, о перипетиях которой свидетельствовали многочисленные фотографии, украшавшие стены его комнаты, отличала данного индивида от серой массы совслужащих. Эти несколько запыленные картинки в старомодных рамочках действительно производили впечатление на неподготовленного гостя. Например, Бурышкин в группе военных «с большими звездами» (единственный, между прочим, штатский), среди которых выделяется осанистый маршал Жуков. Или вот: Никита Сергеевич Хрущев в гуще «народных масс», на заднем плане Бурышкин. Первый космонавт Юрий Гагарин в окружении пионеров сажает дерево, неподалеку все тот же Никифор Митрофанович. Известные актеры, певцы, шахматисты (Михаил Таль) и даже знаменитый клоун Олег Попов – все они в разное время общались с Бурышкиным, или же он находился поблизости от них. Были ли эти многочисленные снимки настоящими? Вопрос оставался открытым. Сам же хозяин, когда его спрашивали, где он снимался с той или иной знаменитостью, хранил многозначительное молчание, намекая чуть ли не на государственную тайну.

Кем же являлся этот загадочный человек? Работником спецслужб? Телохранителем? А может, иностранным разведчиком? Ни то, ни другое, ни третье… Специальность у Никифора Митрофановича была самая мирная – дантист. Да-да, зубной врач! Вернее, техник. Но какой! Таких специалистов – поискать. Умелец! Бывало, такой бюгель «смастрячит» – любо-дорого смотреть. И народ, конечно, ценил мастерство. Поэтому и пускали туда, куда простому смертному путь закрыт.

Конечно, зубников на свете немало, да и подлинные умельцы встречаются не так уж редко. И амбициозных среди них хватает. Но амбиции у Бурышкина имели особое свойство. Он постоянно стремился в высшие сферы, в круг, так сказать, «небожителей». Не было для Никифора большего удовольствия, чем попасть в объектив какого-нибудь известного или не очень фотомастера. И не просто попасть, а чтобы неподалеку имелась важная персона.

Нет на свете такого человека, у которого хоть раз в жизни не болели зубы. Поэтому фотографы охотно делились с Никифором отснятым материалом.

Бурышкин родился здесь же, в Москве, незадолго до войны. Родословную свою он выводил от известных московских купцов-мануфактурщиков, но скорее всего являлся просто их однофамильцем. Отец, служивший в Моссовете в небольшой должности делопроизводителя, но бывший членом ВКП(б), в тридцать седьмом, когда Никеше стукнул всего годик, загремел в лагеря, опять же благодаря громкой фамилии. Неизвестный ревнитель «чистоты рядов» настрочил анонимку, в которой обвинил Никешиного батяньку в связях с парижской эмиграцией и сокрытии непролетарского происхождения.

Из партии отца вычистили, а вскоре и посадили. При этом мать как работала на секретном Гознаке мастером, так и продолжала там работать.

Отец вернулся домой в конце пятьдесят третьего. К тому времени Никеше стукнуло шестнадцать. Ничем особым среди сверстников он не выделялся. Учился средне. Закончил семилетку, подался в ремеслуху получать профессию печатника. Мать посоветовала.

Отличали Никифора от дворовых приятелей его «золотые руки». За что бы паренек ни взялся, все у него получалось. Предложит, к примеру, в школе учитель труда изготовить самостоятельно в подарок матерям или сестрам к Восьмому марта шкатулки. Большинство поковыряется пару вечеров, да и бросит. Отдельные ребята доведут дело до конца, но уж больно убогие у них изделия получаются. Все вкривь и вкось. Учитель только морщится. Зато Никеша сотворит вещицу – хоть в музей ее отдавай. Выпилит лобзиком все завитушки орнамента с величайшим тщанием. Лаком покроет – загляденье! Учитель его всегда в пример ставил. Но шкатулки очень скоро перестали интересовать Никешу Бурышкина. Юному умельцу требовались вещи посерьезнее.

Однажды в руки Никифора попал поломанный «наган». Война кончилась не так давно, и подобного хлама у ребятишек водилось – хоть отбавляй. Тем более далеко за военными железками ходить было не нужно. Поезжай в Ельню и поройся в полуобвалившемся окопе.

В ремеслухе имелась хорошая слесарная мастерская, а наш «Кулибин» быстро овладел азами специальностей токаря и фрезеровщика. «Наган» он довольно быстро починил и продал знакомому хулигану, выручив приличные деньги. Однако очень быстро смекнул, что легко может изготавливать подобные «игрушки» самостоятельно. На третьем стволе «кустарь-одиночка» попался. Присутствовавший на суде отец только горько кивал головой. «Эх, сынок, – сказал он напоследок, – не знаешь ты, куда идешь. Хапнешь горя… Хотя, может, это и к лучшему. Как говорится: «от тюрьмы да от сумы…» Раньше сядешь – раньше выйдешь».

Получив срок, Никифор, нужно заметить, не особенно расстраивался; и правильно делал! Именно «на киче»[3]3
  Кича (жарг.) – тюрьма.


[Закрыть] он овладел профессией зубного техника, выведшей его в люди и сделавшей в определенной степени знаменитым. Приобщил толкового парнишку к стоматологическому поприщу некий пожилой кишиневский еврей, отбывавший наказание за незаконные сделки с драгметаллами. Старец по кличке Лева Жид был великим докой по части протезирования. В лагерях, по причине плохого питания, зубы у людей портятся значительно быстрее, чем на воле. К тому же в соответствующих кругах существовала мода на коронки, так называемые «фиксы». Для разной мелочи: «битых фраеров»[4]4
  «Битый фраер» (жарг.) – человек, близкий к блатному миру, но не вор.


[Закрыть], «бакланов»[5]5
  «Баклан» – хулиган.


[Закрыть] и прочей «шестерни» фиксы изготовлялись из дешевых заменителей, всяких там латуней и рандолей, а то и просто из нержавейки. Но настоящий, авторитетный вор, в соответствие рангу, должен был иметь только «рыжую», то есть золотую, коронку, и желательно не одну.

Лева Жид благодаря своей профессии в лагере жил припеваючи, пользовался уважением, его никто не смел обидеть. Однако через пару лет он должен был освобождаться. Приметив сметливого Никешу, Лева некоторое время присматривался к нему, а потом помаленьку стал посвящать в секреты своего ремесла. Довольно быстро Бурышкин освоил навыки профессии, а вскоре мастерил коронки не хуже своего учителя. Вначале многоопытный Лева относился к Никифору с некоторой настороженностью, но, увидев, что его ученик хоть и «хитрован», но не «гнилой», проникся к нему отцовскими чувствами. «Ты, Никешка, – говорил он, – как откинешься[6]6
  «Откинешься» – освободишься.


[Закрыть], приезжай до меня в Кишинев. Здесь, в лагере, так, чепуха. Нормальной вещи не сработаешь, а там у меня своя мастерская…» Никифор так и поступил. Именно в Кишиневе он достиг совершенства в своем деле, однако солнечная Молдова не стала для Бурышкина временным «портом приписки». По прошествии нескольких лет он вернулся в Москву. Молва о золотых руках бежала впереди мастера. От клиентуры не было отбоя, однако не материальная выгода была стимулом для Никифора. Он жаждал славы совсем в иных сферах. Вначале стремился сблизиться с разными знаменитостями. Его благосклонно допускали к телу, а чаще просто снисходительно терпели, как терпели и других нужных людей: парикмахеров, портных, ювелиров, заведующих гастрономами и промтоварными базами. Никифор, человек амбициозный, а значит, и самолюбивый, очень скоро понял, что никогда не встанет на равную ногу с каким-нибудь захудалым певцом, третьестепенной балеринкой и тем более генералом или космонавтом. Нужно прославиться самому. И не чудесами зуботехники, а чем-нибудь необычным, интригующим, недоступным пониманию большинства…

В середине шестидесятых годов, во время так называемой «оттепели», советский человек вдруг осознал: окружающий его мир полон загадок. На протяжении предыдущих десятилетий народу внушали: основная его задача строить… Сначала социализм, а потом, хотя первую стройку, как у нас водится, так и не завершили, переходить к следующему этапу – возводить величественное здание коммунизма. Генеральная линия не допускала разночтений. Официальную церковь едва терпели, инородные секты выжигали каленым железом. Что касается всяких там оккультных тайн, то за интерес к ним, случалось, и срок давали. Если, скажем, генетику объявили лженаукой, что уж тут говорить об остальном…

Но времена меняются. И вот уже всякого рода необъяснимые явления захватывают умы, в первую очередь молодые. Вот, к примеру, снежный человек… Чем не загадка века. Где-то в горах геологи обнаружили следы, похожие на человеческие, только очень большие. Такие могли принадлежать двухметровому гиганту. Местные жители сообщили: это, мол, хозяин тайги, «йети» – дикий человек. И стоило в молодежной газете появиться публикации на эту тему, как со всех концов страны посыпались сообщения о находке подобных отпечатков, окаменелых экскрементах и даже о коротких контактах с неопознанной косматой личностью. Якобы имел место случай, когда лесное чудище похитило и держало в плену три дня и три ночи молодую геологиню. Девушке в конце концов удалось бежать, а спустя девять месяцев родила она «неведому зверушку», по обличью схожую с шимпанзе. Факт этот был описан в одной сибирской газете. Номер вышел в аккурат первого апреля. Однако редактора все равно сняли. Но вырезки из газеты пошли гулять по стране. И тут выяснилось: водятся эти снежные люди не только на территории СССР, но и за его пределами. Даже в солнечной Калифорнии встречали подобных существ. И не только встречали, а и сфотографировали. И потянулись в необжитые районы самодеятельные экспедиции на поиски снежного человека. Между прочим, фильм на эту тему сняли. «Человек ниоткуда» назывался. Кстати, тамошний дикарь выведен этаким простодушным идеалистом с незамутненной совестью и преувеличенным чувством справедливости. Своего рода субъектом коммунистического будущего.

Снежного человека так и не нашли, зато новое поветрие заразило пытливые умы. Речь, конечно же, идет о инопланетянах… О пресловутых маленьких зеленых человечках… О летающих тарелках… О таинственных наскальных рисунках… О гигантских знаках-иероглифах, выложенных на плато Наска в Андах и служивших будто бы ориентирами при посадке инопланетных космических кораблей… Да мало ли еще существует вещей, происхождение которых приписывают проискам внеземного разума.

Наш Никеша, к тому времени ставший Никифором Митрофановичем, желая прославиться, тоже захотел сделать важное открытие, но размениваться на разные сомнительные сенсации не стал, решив остановиться на чем-нибудь более-менее реальном. Таковой оказалась библиотека Ивана Грозного.

История эта общеизвестна; во всяком случае, сейчас. Византийская принцесса София Палеолог, будущая жена государя всея Руси Ивана III, привезла с собой в Москву большое количество греческих и латинских инкунабул и манускриптов. К этим книгам добавились и другие редкие издания, приобретенные московскими царями. В эпоху страшного Ивана библиотека пропала. По одной версии, она до сих пор находится в подземельях под Кремлем, по другой – во время опричнины была вывезена в Александровскую слободу и спрятана опять же в тамошних подземельях. В разное время библиотеку искали и якобы даже находили, но теряли место находки.

Никифор рьяно взялся за поиски, изучил имеющиеся на этот счет документы и решил уже было попробовать проникнуть в кремлевские подземелья, но о его намерениях стало известно компетентным органам. С исследователем потолковали в одном достаточно серьезном учреждении, и от поисков библиотеки пришлось отказаться. Новая затея Никифора тоже опиралась на вполне реальные факты. На этот раз он взялся за поиски клада Наполеона. Согласно легенде, отступая из Москвы, великая армия тащила с собой сокровища, награбленные в барских усадьбах и кремлевских соборах, в том числе золотой крест с колокольни Ивана Великого. По мере продвижения по Старой Смоленской дороге, в условиях постоянных налетов казаков и партизан, тяжелый груз сильно мешал, и его решили затопить в одном из ближайших озер. Назывались два водоема, в которых, предположительно, могли находиться сокровища. Никифор на свои деньги организовал команду аквалангистов и принялся за поиски. Увы, клад в прямом смысле «как в воду канул». Три месяца непрерывных ныряний оказались безрезультатны. Следующими начинаниями Бурышкина были… Впрочем, перечислять можно довольно долго. Упомянем лишь о некоторых объектах: поиски конкретного места Куликовской битвы (так и не нашел), попытка опубликовать купленные по случаю мемуары наперсницы последней императрицы фрейлины Вырубовой (оказались фальшивкой), экспедиция в Монголию на поиски мертвого города Хара-Хото (задержан монгольскими пограничниками и выслан из страны), и прочее, прочее, прочее… Жизнь Бурышкина превратилась в непрерывную цепь авантюр. Не одну книгу можно было бы написать о его приключениях. А главное, на склоне лет он добился того, о чем мечтал, а именно – стал знаменит в определенных кругах. Хотя его слава была сродни славе барона Мюнхгаузена, старика это вполне устраивало. В редакциях научно-популярных и приключенческих журналов Бурышкин пользовался исключительным вниманием. Сам он статей не кропал, но с его слов было записано немало занимательных историй. Как и в рассказах Мюнхгаузена, правда и вымысел в бурышкинских байках были настолько переплетены, что даже специалист вряд ли распознал бы, где тут быль, а где сказка. В последнее время Никифор Митрофанович уселся за сочинение мемуаров, однако трудился над ними недолго. Его целиком захватило новое начинание, а именно – исследование феномена реинкарнации.

О реинкарнации, или переселении душ, писали и пишут довольно много. Согласно восточным религиям, индуизму и буддизму, душа после смерти тела возрождается в другом человеке или животном, растении или даже в каком-нибудь неживом предмете, скажем, камне. Все зависит от того, какую жизнь усопший вел. Был, допустим, праведником – получай божественную сущность, а грешил – продолжай страдать в человеческом обличье или даже, что характерно, в скотском. Отсюда вытекает понятие о карме – влиянии совершенных действий на характер настоящего и последующих существований.

Однако Бурышкина интересовало не столько теоретическое обоснование реинкарнации, сколько практическое подтверждение ее существования. И ему удалось собрать ряд фактов, как будто подтверждающих это явление.

Года три назад в одном из московских таблоидов была опубликована следующая заметка:

РЕБЕНОК «С ТОГО СВЕТА»

Странные события разыгрались не так давно в семействе ветеринара Дмитрия Сергеевича Мурлаги. Семейство это проживает в небольшом среднерусском городке Свияге. Этим летом Дмитрий Сергеевич вместе с дочерью Машей, которой всего лишь девять лет, отправился в Москву, так как давно обещал ребенку посетить зоопарк. Отправились они в столицу на собственном автомобиле, «Жигулях» девятой модели. После проведения означенного мероприятия ребенок захотел кушать, и отец предложил пообедать в «Макдоналдсе». Однако Маша идти туда не захотела, заявив, что бывала в нем много раз и чизбургеры ей надоели. Удивленный отец поинтересовался, когда это Маша посещала «Макдоналдс», ведь в Москве она первый раз. Ребенок несколько растерялся, но все же сообщил, что бывал в кафе «в прошлой жизни», что еще больше удивило Дмитрия Сергеевича. Вдобавок Маша заявила, что лучше бы им перекусить дома. Когда ветеринар заметил, что до дома несколько сот километров и вернутся они туда в лучшем случае лишь к ночи, Маша отвечала, что имела в виду вовсе не Свиягу, а Москву, где и проживала до последнего времени. На вопрос отца, где именно она жила, девочка уверенно назвала адрес: Кутузовский проспект… Решив уличить дочь во лжи, пытливый ветеринар отправился по этому адресу, и, к его удивлению, Маша, напомним, впервые посетившая столицу, уверенно указывала направление движения, а когда они подъехали к нужному дому, спокойно вышла из машины и направилась к нужному подъезду. Заинтригованный папаша последовал за ней. Девочка вместе с отцом вошла в лифт, поднялась на седьмой этаж и нажала кнопку звонка одной из квартир. Мурлага не знал, что и подумать. Когда дверь отворилась, Маша бросилась к открывшей ее девочке, стала целовать ее, называла малюткой, словом, выказывала нежные чувства. Ничего не понимающий ребенок поднял крик. На шум прибежали две женщины: молодая интересная дама и ее мать. Донельзя сконфуженный ветеринар совершенно растерялся, а Маша вела себя, будто бывала здесь тысячу раз. Она называла женщин по именам, причем пожилую еще и мамой, интересовалась, как они живут, и вообще вела себя как дома. Так, она потребовала, чтобы ее немедленно накормили. Вместо этого хозяева бросились звонить в милицию. Однако Мурлага сумел уговорить их пока что этого не делать.

Он показал документы, извинился и сообщил обстоятельства их нежданного появления, объяснил, что Маша ранее никогда в Москве не бывала, однако уверенно ориентируется и привела его именно в эту квартиру, утверждая, что проживала в ней в прошлой жизни. О чем идет речь, он не может объяснить и просит извинить их за беспокойство. Женщины были изумлены. Оказалось, примерно с год назад глава семейства, предприниматель Н., был убит возле своего подъезда. И вновь их подозрения усилились, и они опять решились звонить в милицию. Однако Маша рассказала, при каких обстоятельствах покойный Н. познакомился со своей будущей женой, сообщила подробности их свадьбы и, наконец, некоторые интимные моменты первой брачной ночи, которые были известны только им двоим. Присутствующие не знали, что и думать. Однако Машу накормили, причем она потребовала блюда, которые до этого не только не пробовала, но даже не знала об их существовании, например, лобстеров. Несмотря на протесты отца, девочка также выпила рюмку французского коньяка и закусила ее ломтиком лимона. Но самое удивительное было впереди. Маша сказала, что в свое время спрятала в квартире крупную сумму в иностранной валюте, и показала место. Тут уж все были действительно потрясены и напуганы. Шокированный отец хотел ретироваться, но это оказалось не так просто. Машу обнимали, целовали, требовали рассказать, что с ней произошло после смерти. Однако девочка оставила этот вопрос открытым, зато сообщила, что знает, кто ее убил и почему. К сожалению, следственные органы не принимают во внимание показания выходцев с того света.

А дальше события развивались поистине в калейдоскопическом темпе. Мы забыли сказать, что ветеринар Мурлага тоже был вдовцом. Несколько лет назад он потерял жену, скончавшуюся по причине перитонита. Вдова предпринимателя Н., его теща и дочь слезно просили Машу немного пожить у них. Не в силах отказать скорбящему семейству, ветеринар согласился, хотя и был донельзя сконфужен. Однако Маша, напротив, вела себя совсем по-хозяйски, словно жила в квартире давным-давно. Постепенно освоился и Дмитрий Сергеевич, причем настолько, что вскорости предложил неутешной вдове руку и сердце, на что она охотно согласилась.

Согласись, читатель, эта история выглядит просто невероятно, однако она – подлинная правда. Чего только не бывает в нашем мире.

Прочитав занятную статейку, Бурышкин не поленился отправиться в редакцию таблоида, нашел журналиста, ее писавшего, убедился, что тот ни на йоту не соврал, выяснил адрес таинственной Маши, но отправляться туда до поры не спешил. Вместо этого он принялся собирать информацию о подобных случаях, как будто подтверждающих существование реинкарнации. Благодаря его обширным связям в самых разных кругах сделать это оказалось довольно просто. Вот лишь некоторые факты, которые ему удалось раскопать.

Рассказ полковника В.Г. Алтынова, в годы Отечественной войны летчика-истребителя:

До конца войны оставалась пара месяцев. Базировались мы тогда на большом немецком аэродроме неподалеку от Данцига. Хотя взлетная полоса была частично повреждена при бомбежках, взлетать с нее все-таки можно, однако, нужно заметить, летали мы немного, поскольку к тому времени имели в воздухе максимальный перевес перед немцами. Правда, они продолжали драться так же ожесточенно, как обычно, а возможно, еще свирепей. Ведь дни их были сочтены. Как-то раз эскадрилья, которой я командовал, барражировала вдоль балтийского побережья. Вокруг было чисто, то есть ни одного вражеского самолета не наблюдалось. Вдруг с земли команда: «Внимание, в вашу сторону движутся шесть «мессеров» «сто девятых». И точно! Вот они, голубчики. Против солнца заходят, с северо-востока… Думают: проморгаем их появление. Однако мы их уже ждем. И завертелась карусель! Мы во внешнем круге, потому что нас больше, – они во внутреннем. Короче, зажали их. Представьте, оба круга вращаются в противоположных друг другу направлениях, а два наших «Яка» наверху. И время от времени они пикируют сверху на немцев. Тогда оба круга разрываются, одни стараются увернуться, другие – сбить их. Короче, подбили один «мессер». Он задымил и пошел вниз. Немецкий пилот выбрался из кабины, и вот уже под нами раскрывается белый купол парашюта. Неожиданно он вспыхивает, не знаю уж, по какой причине, и летчик, объятый пламенем, камнем летит к земле…

Дальше началось твориться непонятное. Мой ведомый, Костя Хорохорин, который, собственно, и сбил «мессера», ходит как в воду опущенный. Не пойму почему. Ведь радоваться нужно! Вижу, переживает, но в чем причина? Немца, что ли, жалко? Так он не первого сбивает. Спрашиваю, чего, мол, посмурнел? Молчит. И вот еще какая странность. У него вроде нарушилась координация движений. То вдруг руками начинает размахивать невпопад или идет куда и вдруг встанет как вкопанный, словно забыл, в какое место направлялся. И по-прежнему все – молчком.

Ночевали мы в общежитии для пилотов, прямо возле аэродрома. Немецкое, понятно, общежитие, типа гостиницы с двухместными номерами. После землянок и блиндажей – рай земной. Горячая и холодная вода из кранов бежит. Белоснежные ванные и унитазы. Люстры висят… Одним словом, комфорт. Приняли мы за ужином положенную наркомовскую сотку и отправились спать. А я с Хорохориным в одном номере жил. И вот слышу сквозь сон, кто-то рядом по-немецки разговаривает, а потом вдруг как заплачет. Навзрыд прямо ревет. В чем, думаю, дело? Может, к нам какой диверсант залез, но почему рыдания? Включил свет, оказалось, это Костя стенает. Ничего понять не могу. Хорохорин – нормальный мужик, сибиряк из Читы, нрава несколько грубоватого, матерщинник, каких поискать. И вдруг – рыдания! Тут он опять по-немецки залопотал, да складно так. А я знаю на сто процентов, иностранными языками мой Костя не владеет. О чем он толкует, не могу понять. Только часто повторяет «муттерхен», мамочка, значит. И тут до меня доходит: свихнулся парень! На фронте это случалось. Не скажу, чтобы часто, но два случая я видел. Оделся, пошел за врачом в санчасть. А время – ночь кромешная. Ну, растолкал того, привел в номер. Врач наш, по фамилии Бернштейн, хороший, кстати, человек и не дурак выпить, по-немецки понимал. Костя знай себе лопочет и слезами заливается. Бернштейн послушал, послушал, да и говорит: Хорохорин, мол, точно чокнулся. Немцем себя считает. Матери своей жалуется, как ему плохо. Прощения просит, что не смог себя уберечь. Один он сын… Похоже, из дворянской семьи. И на нем их древний род пресекся. Ну и так далее в том же духе.

Тут вдруг с нашим Костей новые пертурбации начались. Внезапно прекратил он по-немецки болтать и на родную речь перешел. Вытаращил свои поросячьи глазки и кричит:

– Выньте его из меня! Уберите к такой-то матери!

– Кого, Костя, убрать? – спрашиваю.

– Да немчуру эту проклятую, которую я сегодня сбил. В меня, понимаешь, влез и покою не дает.

– Шизофрения, – шепчет Бернштейн, – раздвоение личности.

Костя услышал.

– Думаете, – говорит, – я………? Вот вам…! Эта фашистская сволочь меня захомутала. Душа его во мне, или уж не знаю, что там еще…

И тут он понес и Гитлера, и Геринга, и вообще всю Германию с помощью, как сейчас выражаются, ненормативной лексики. Причем во всю свою сибирскую голосину. Понятное дело, на шум народ сбежался, пришел командир полка… Все в полном недоумении и как бы в легкой панике. Действительно, явление с научной точки зрения объяснить весьма трудно. Но на войне, как известно, постоянно случаются всевозможные происшествия, не всегда поддающиеся разумному объяснению. Но комполка, бывалый вояка, за четыре года такого насмотрелся, что ни ад, ни дьявол ему не страшны. Первым делом комполка удалил всех лишних, остались лишь я с доктором. А Костя тем временем опять на вражеский язык перешел. Командир потребовал перевести, что он такое лопочет. Оказалось, ничего нового. Все те же драматические страдания.

– А нельзя ли вступить с ним в беседу? – спрашивает он у Бернштейна.

Доктор как ни старался, ничего у него не вышло. Либо немец этого не желал, либо просто не получалось по техническим причинам.

– Хорошо, – говорит комполка. – Тогда попробуем по-другому. (А нужно сказать, Костя по-прежнему сидел в кальсонах на своей кровати.)

И как рявкнет:

– Встать, товарищ старший лейтенант!

Костя не реагирует. Командир снова:

– Встать сейчас же, так тебя, растак!!!

Он хоть и интеллигентный человек был, но при необходимости мог выражаться не хуже Кости.

Хорохорин вроде бы слегка встрепенулся. Словно дрожь по телу пробежала.

– Действует, – шепчет Бернштейн. – Может быть, еще раз попробовать?

– Встать, негодяй!!! – заревел комполка. – Как смеешь ты сидеть в подштанниках в присутствии старшего по званию?!!

И, видать, пробило моего Костю. Вскочил он, зенки выпучил, комполка взором ест.

– Докладывай… Что с тобой такое происходит?

– Немец в меня вселился, товарищ подполковник. На посадку когда заходил… Вроде как мгновенный обморок. Очнулся, двигатели уже заглушены. Видать, он и посадил. Моими руками…

– Ты его слышишь?

– Никак нет. Только чувствую присутствие. Как если бы в соседней комнате радио играет. Бормотание какое-то…

– А как же ты тогда определил, что это немец?

– Запах от него идет такой… не знаю, как сказать… Не наш, короче.

– Запах?! Ты вот что, Хорохорин… Договориться с ним попробуй, уж как, не ведаю, только постарайся. А то неприятности большие могут быть. До особого отдела армии дойдет, тогда сам понимаешь, какие последствия будут. Ты соберись. Ведь советский офицер. Победитель! От полетов тебя пока отстраняю. И заключаю под домашний арест, а то мало ли чего он может натворить, – комполка хмыкнул, – твоими руками. А вы, доктор, будете постоянно находиться при Хорохорине. К двери часового поставим. Чтобы в случае необходимости пришел на помощь. А ты, Хорохорин, если хочешь, чтобы все хорошо закончилось, выдавливай из себя врага. Любыми способами!

Комполка удалился.

Бернштейн растерянно смотрит то на Костю, то на меня. А Костя примолк, улегся на койку и натурально захрапел.

– Что же делать? – спрашивает Берштейн.

– Спать, – отвечаю. – Завтра разберемся. Ложись, Самуилыч, на мою койку, коли тебе при нем находиться приказали, а я в другой номер ночевать пойду.

Наступило утро. Я первым делом проведать своего ведомого и Бернштейна. Что там у них за ночь нового случилось? Оказалось, ничего нового не произошло.

– Костя, – рассказывает Бернштейн, – пару раз ночью вставал. Вскочит и по-немецки начинает жаловаться на свою судьбу, войну проклинать. А раз стал недоумевать: как это его в русское тело занесло? Почему не в рай попал или хотя бы в преисподнюю, а именно в того, кто его убил. Я с ним пытался поговорить – ничего не выходит. Или не слышит, или игнорирует как низшую расу. Тут у меня одна мысль родилась, Витя, – обращается он ко мне. – Может, тебе она странной покажется.

– Ну, выкладывай.

– А что, если нам Хорохорина напоить?

– Это еще зачем?!

– Я как рассуждаю. Может, алкоголь подавит личность этого немца, а Костя, наоборот, проявится. Ведь немец, можно понять, не из простых, водку трескать не привык… Так вот, мы его одним стаканом оглушим, а вторым – прикончим.

– Мысль, конечно, интересная, но почему ты, Самуилыч, думаешь, будто немец пить не умеет? Мало ли что – из дворян. Дворяне, знаешь, тоже всякие бывают. Впрочем, почему бы не попробовать. Только нужно комполка доложить и разрешение от него получить на всякий случай.

Мы так и сделали. Командир тоже несколько засомневался… Он даже предположил, что все происходящее – розыгрыш с целью организовать грандиозную пьянку. Однако, зная Хорохорина и понимая, что даже ради подобного мероприятия Костя вряд ли сумел бы в столь короткие сроки выучить язык, комполка дал добро на проведение эксперимента. Нужно заметить, все в полку были осведомлены о происходящем и с интересом следили за развитием событий. Короче, мы принесли Хорохорину в номер бутылку, кусок вареного мяса и соленый огурец, налили граненый стакан и вручили его страдальцу. Он долго ворочал глазами, вроде не понимая, что и зачем, потом разом ахнул стакан, закусил и вновь улегся. Через некоторое время его «понесло». Вначале, по своему обыкновению, он начал по-немецки жаловаться на судьбу и просить прощения у матери, потом слезливое настроение сменилось приступом идиотической веселости, немец затянул какую-то игривую песенку, однако пел недолго, поскольку впал в ярость, стал выкрикивать ругательства вперемешку с воинственными призывами.

– Нужен еще один стакан, – предположил Бернштейн.

Вторая доза уложила немца наповал, зато наш друг Хорохорин «вынырнул на поверхность». Язык у него тоже слегка заплетался, однако он рассуждал вполне разумно, не в пример немцу. Идею с водкой он очень даже одобрил, правда, усомнился, долго ли сможет выдержать подобный эксперимент.

– Ведь если в течение месяца лакать ее, проклятую, стаканами – белая горячка может случиться, – справедливо заметил он.

– Ты уж, дорогой, выбирай, что для тебя лучше: delirium tremens[7]7
  Delirium tremens (лат.) – дословно: «дрожательный бред» – белая горячка.


[Закрыть] или трибунал, – веско заметил Бернштейн.

– При чем тут трибунал?! – воскликнул Костя.

– А при том! В особом отделе в мистику и переселение душ практически не верят. Тут и так уж все утро особист крутился. Расспрашивал: что да как?