Текст книги "Наполеон III. Триумф и трагедия"

Гортензия всегда воспитывала сына в духе единения с простым народом. Она не только не противилась, но и приветствовала общение и игры своих сыновей с детьми из «простых» семей. Тут свою роль сыграло то, что, возможно, она сама ошибалась в жизни, полагая, что подавляющее большинство французов были сторонниками Наполеона Бонапарта. Поэтому события в Дижоне для нее оказались шоком. Оказывается, была и другая Франция, настроенная против Наполеона. Но она не изменила своим принципам и продолжала поощрять общение своего младшего сына с ребятами с улицы. Как в Экс-ле-Бен, так и в Констанце он увлеченно играл с ними, и взрослые при этом не делали каких-либо различий в социальном статусе детей. Однажды, убежав на улицу от своего учителя, аббата Бертрана (увы, весьма лениво подходил Луи к обучению), он встретил мальчиков, которые просили милостыню. Поскольку у него не было карманных денег, он не раздумывая подарил им свой пиджак и башмаки и босиком, в одной рубашке вернулся домой[174]174
  Fenton Bresler. Napoleon III: A Life. Carroll & GrafPublishers, Inc. New York, 1999. P. 73. См. также: Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 47.


[Закрыть].

Тем временем жизнь в Констанце вошла в спокойное русло. Гортензия и все окружавшие почувствовали себя гораздо увереннее. Они прекрасно осознавали, что их положение в Германии не идет ни в какое сравнение с тем, что происходило в это время во Франции. Газеты, приезжавшие знакомые из Франции и просто слухи доносили ужасные новости о казнях, преследованиях и насилии, творимых сторонниками королевской власти над побежденными бонапартистами и бывшими революционерами.

В июне 1816 года Гортензия вместе с Луи Наполеоном посетила Евгения Богарне в Баварии. Он проживал в живописном имении Штарнберг недалеко от Мюнхена. В отличие от многих других Бонапартов, Евгений жил достаточно спокойно, поскольку после первого отречения отчима в 1814 году отошел от политики и не принял участия в событиях «Ста дней». За это королевские власти Франции были полностью в ладу с бывшим вице-королем Италии. У него также сохранились дружеские отношения с российским императором Александром I. В 1806 году Евгений женился на Августе Людовике Баварской, дочери баварского короля Максимилиана I. Причем и этот брак был отражением воли императора французов. Поэтому Евгений мог наслаждаться комфортной жизнью во владениях своего тестя. Эта встреча Гортензии с братом, после всех пережитых потрясений, была душевной и радостной. Луи Наполеон с удовольствием играл с детьми своего дяди и восторгался прекрасными видами озерно-лесной Баварии.

В сентябре 1816 года герцогиня Стефания де Богарне намерилась посетить Гортензию в Констанце. Этот приезд вызвал целую волну дипломатической переписки. Вначале французский посол в настойчивой форме напомнил о незаконном пребывании Гортензии в Констанце, а затем потребовал от баденских властей высылки бывшей королевы Голландии[175]175
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 48.


[Закрыть]. Затем уже и Гортензия получила любезное письмо от всесильного австрийского министра иностранных дел Меттерниха, в котором он сообщил, что если ей нравится жить на берегу Боденского озера, то Австрия будет приветствовать ее, сына и всех близких на австрийском берегу озера в городке Брегенц. Гортензия, как полагает Ридли, разгадала истинные намерения австрийского министра, кто хотел заманить ее и Луи Наполеона на свою территорию и более уже оттуда не выпускать. Австрия уже удерживала таким образом сына Наполеона I, римского короля, превратившегося просто в герцога Рейхштадтского[176]176
  Там же.


[Закрыть]. Теперь это была политика великих держав: не позволять членам семейства бывшего императора французов проживать в небольших суверенных государствах. Гораздо спокойней держать их на территориях, подконтрольных союзникам. Гортензия ответила тактичным, но отрицательным письмом[177]177
  Там же.


[Закрыть].

Через несколько месяцев Гортензия и Кошеле поехали на несколько дней в Швейцарию. Проезжая через кантон Тургау, бывшая королева обратила внимание на прелестный дом, расположенный на превосходном высоком берегу Нижнего озера (один из водоемов Боденского озера). Невдалеке от дома расположились деревни, церкви и замки, утопавшие в зелени. С высокого берега открывался превосходный вид на Нижнее озеро и расположенный вдалеке остров Райхенау. В феврале 1817 года она приобрела имение Арененберг у Иоганна фон Штренга. В договор покупки бывшая королева предусмотрительно включила пункт, в соответствии с которым сделка не имела силы в том случае, если союзные державы не позволят ей жить в кантоне Тургау[178]178
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 50.


[Закрыть].

Одновременно с этим она распорядилась начать работы по внешней и внутренней перестройке здания и созданию парковой зоны. Перестройка осуществлялась на манер интерьеров, какие были приняты в домах в Париже и загородных резиденциях времен Первой империи. В дальнейшем этот стиль получил общее название – имперский ампир. Со временем Гортензии удалось со вкусом обустроить этот дом, и он начал напоминать живой осколок наполеоновской Франции. По мере дальнейшего развития событий он все больше и больше напоминал центр великосветской жизни и бонапартизма.

Одновременно с совершением этой сделки Гортензия обратилась к брату с просьбой помочь ей приобрести еще какое-нибудь подходящее жилье в Баварии. Она также написала письмо царю Александру I с просьбой разрешить проживание в Баварии. Несмотря на то что вскоре она получила ответ из Министерства иностранных дел Российской империи, в котором ничего, по сути, не говорилось о ее просьбе, император употребил свое влияние, и вопрос был решен положительно[179]179
  Там же.


[Закрыть]. Рассмотрев разные варианты, она предпочла купить дом в Аугсбурге.

* * *

Как мы видим, на широкую ногу жила Гортензия в изгнании, поэтому будет не лишним сказать несколько слов о материальном положении семейства Бонапартов.

Как-то мадам Летиция еще во времена правления ее сына, Наполеона I, сказала, что не верит во всех семейных королей и принцев и наступит день, когда они придут к матери за куском хлеба. В чем-то она оказалась права, а в чем-то и нет. В жизни клана Бонапартов наступила черная полоса. Они были изгнаны из Франции и ограничены на территории королевства в своих имущественных правах. Для многих это обернулось бы катастрофой, которая не позволила бы спокойно жить дальше, но это не про них. Большинство членов семейства Бонапартов в материальном плане продолжали чувствовать себя неплохо и после падения Первой империи. В практичности и изворотливости им точно не откажешь. Они лишились своих корон, но не доходов и комфортной жизни. Пример Гортензии показателен.

Она могла позволить себе и своим близким спокойно переезжать с одного места на другое, снимать достойное жилье, покупать недвижимость, перестраивать и обустраивать ее, покупать лошадей и картины, нанимать прислугу, преподавателей для детей, регулярно собирать гостей из высшего общества, путешествовать и многое другое. Британский историк Ридли по этому поводу говорит следующее: «С учетом всех невзгод, Гортензия в одном отношении была удачлива: она была чрезвычайно богата. Это было важнейшее обстоятельство в жизни ее семьи… Даже после того, как она потеряла пенсион по решению правительства Людовика XVIII, дом на улице Серютти и поместье Сен-Лё, у нее еще было состояние Жозефины почти на 4 миллиона франков, бóльшая часть которого состояла из собственности за пределами Франции, главным образом в Италии. Ее доход составлял около 70 000 франков в год – 275 000 фунтов без налогов по сегодняшним ценам (по состоянию на конец 1970-х годов XX века, на момент написания Ридли биографии Наполеона III. – Прим. авт.). У нее также было много драгоценностей, какие подарил ей Наполеон I, и время от времени она продавала алмаз или другую реликвию, когда срочно нуждалась в деньгах. И она, и Луи иногда жаловались на финансовые трудности и придерживались строгой экономии, но это никогда не было чем-то бóльшим, чем временная нехватка наличных денег, и при этом они всегда могли заимствовать деньги под гарантию своих активов»[180]180
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 48.


[Закрыть].

«Подавляющую часть состояния Гортензии, – пишет Бреслер, – составляло наследство Жозефины, которое было, в основном, в виде собственности за пределами Франции, и в ежегодном исчислении составляло около 400 000 фунтов без налогов по сегодняшним ценам (по состоянию на конец 1990-х годов XX века, на момент написания Бреслером биографии Наполеона III. – Прим. авт.). У нее также было много ценных украшений.

Ее богатство, впрочем, никогда не мешало ей или Луи периодически жаловаться на перерасход и вводить режим временной, но решительной экономии»[181]181
  Fenton Bresler. Napoleon III: A Life. Carroll & Graf Publishers, Inc. New York, 1999. P. 74.


[Закрыть].

В свою очередь, Стэктон добавляет, что «царь Александр ее простил и купил большую часть коллекции картин Мальмезона за хорошие деньги, а она продала столовое золото и серебро», а в Констанце ее брат, Евгений, «приехавший ее навестить, договорился, чтобы ей открыли кредитный счет во франкфуртском отделении Дома Ротшильдов под залог ее драгоценностей»[182]182
  Стэктон Д. Бонапарты: от императора до наших дней. М.: Захаров, 2012. С. 182.


[Закрыть]. Стэктон полагает, что в начале осени 1815 года Луиза Кошеле и аббат Бертран привезли Гортензии в Экс-ле-Бен значительные суммы денег и драгоценности, которые бывшая голландская королева не успела захватить из Парижа[183]183
  Там же. С. 181.


[Закрыть].

Супруг Гортензии Луи, как мы уже говорили, прибыльно избавился от собственности во Франции. Так, особняк в Париже он продал банкиру Торлония за 535 000 франков. По договоренности, банкир продолжал ссужать его деньгами, а после перепродажи имущества выплачивал ему разницу между покупкой и последующей продажей[184]184
  Там же. С. 180.


[Закрыть]. Луи купил недвижимость в Риме и Флоренции и особо себе ни в чем не отказывал.

Да и сама мадам Летиция, которая стала главой семейного клана, не особо была стеснена в средствах. В 1818 году она приобрела палаццо Ринуччини на площади Венеции в Риме и «жила на широкую ногу, окруженная бесчисленной челядью, включая камергера, и всегда выезжала в карете, дверцы которой украшал герб, подаренный ей сыном»[185]185
  Сьюард Д. Семья Наполеона. Смоленск: Русич, 1998. С. 365–366.


[Закрыть].

* * *

6 мая 1817 года бывшая королева с сыном и домочадцами покинула Констанц и направилась в Аугсбург. Через несколько месяцев они уже из Аугсбурга переехали в Арененберг. Был заведен следующий график проживания: теплое время года – в Арененберге, а в холодную и ненастную пору – в Аугсбурге[186]186
  Pierre Milza. Napoléon III. Perrin. Paris, 2007. P. 36.


[Закрыть].

Великие державы не возражали против их проживания в Арененберге, хотя британский посол в Швейцарии Стратфорд Каннинг доложил лорду Каслри, что это место нежелательно для проживания Гортензии, поскольку секретному агенту было бы очень сложно продолжать наблюдение за домом, не раскрывая себя[187]187
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 50.


[Закрыть].

В октябре 1817 года опять напомнил о себе Луи Бонапарт. Он прислал Гортензии Наполеона Луи и хотел, чтобы она направила Луи Наполеона к нему в Италию. Мать была рада видеть старшего сына, но расставаться с младшим у нее не было никакого желания. Чтобы выйти из этой затруднительной ситуации, она с обоими сыновьями летом 1818 года поехала в Италию, где в Ливорно встретилась с супругом. Там, как пишет Ридли, Луи убедил мальчиков встать на колени перед матерью и просить ее вернуться к нему и жить всем вместе. Поведение мужа и использование сыновей в таких целях возмутило Гортензию, и она решительно отказалась жить с мужем и дать ему развод. В конечном итоге бывшая королева вместе с Луи Наполеоном уехала обратно в Швейцарию[188]188
  Там же.


[Закрыть].

Осенью 1818 года произошло важное событие в жизни Луи Наполеона. Его учителем стал двадцатипятилетний Филипп Леба. По мере того как жизнь входила в спокойное русло, Гортензия уделяла все больше внимания образованию сына. Она непосредственно обучала его рисованию, танцам и хорошим манерам. В конечном итоге Луи Наполеон научился хорошо танцевать и рисовать. Хорошие манеры также стали отличительной чертой молодого человека. Хотя с рождения Луи Наполеон был недостаточно развит физически и имел хрупкое телосложение, он впоследствии усердно занимался верховой ездой и плаванием и со временем стал превосходным пловцом, а его физические кондиции развились в полной мере.

Однако Гортензия была недовольна успехами в изучении французской и латинской грамматики, математики и других предметов. Она пришла к выводу, что аббат Бертран недостаточно усердно занимается сыном[189]189
  Там же. P. 50–51.


[Закрыть], поэтому по совету друзей обратила внимание на умного и строгого молодого учителя – Филиппа Леба.

Филипп Леба был сыном одного из известнейших деятелей Великой французской революции Филиппа Франсуа Жозефа Леба. Леба-старший был членом Национального конвента (голосовал за казнь короля Людовика XVI) и Комитета общественной безопасности, находился в близких отношениях с Максимилианом Робеспьером и отличался радикальными взглядами. После термидорианского переворота был арестован и в заключении покончил жизнь самоубийством, не желая попасть под нож гильотины[190]190
  Eric Anceau. Napoléon III. Editions Tallandier. Paris, 2012. P. 39.


[Закрыть]. Его жена, Элизабет Леба, с пятимесячным сыном была также арестована и несколько месяцев содержалась в печально знаменитой тюрьме Conciergerie. После того как в конце 1794 года их освободили, Леба была вынуждена работать прачкой, чтобы прокормить малыша. Филипп выжил и через всю жизнь пронес любовь к своему отцу и Робеспьеру. Он был убежденным республиканцем.

Филипп Леба ненавидел приверженцев термидорианского режима и богатых. Он не был сторонником Наполеона Бонапарта, но Бурбонов не любил еще больше. В юношеском возрасте он ушел в армию и принимал участие в кампаниях 1813 и 1814 годов. В это время у него случилось личное горе. Незадолго до этого он женился на молодой женщине, но их ребенок умер вскоре после рождения[191]191
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 51.


[Закрыть]. Леба был любознательным человеком и много читал, поэтому он начал зарабатывать себе на жизнь, давая уроки. Все, кто нанимал Леба для обучения своих детей, лестно отзывались о нем.

Леба приехал в Арененберг в июне 1820 года. Обстоятельно переговорив с матерью и получив разрешение на работу с мальчиком, он взялся за его обучение. Через несколько недель учитель был поражен тем обстоятельством, что Луи, которому уже шел двенадцатый год, по уровню интеллектуального развития и знаний находился на уровне семилетнего ребенка[192]192
  Там же. P. 52.


[Закрыть]. Он не мог правильно изъясняться по-французски; почти не знал латинской грамматики; его познания в арифметике были ужасны; ему потребовалось полчаса, чтобы объяснить, что это за глагол, потому что ему было затруднительно объяснить даже те вещи, которые он действительно понимал. Леба пришел к выводу, что отсталость в развитии ребенка была следствием того, что у него нет строгой дисциплины и прилежания к ежедневному тяжелому труду. Луи Наполеон был типичным избалованным ребенком из высшего общества. Хлебнув многого в жизни, Леба не испытывал робости перед представителями императорской семьи и смело взялся за дело.

Прежде всего учитель ввел строгий распорядок дня[193]193
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 52. См. также: Fenton Bresler. Napoleon III: A Life. Carroll & GrafPublishers, Inc. New York, 1999. P. 78.


[Закрыть]: 6 утра – подъем, с 6 до 7 – прогулка (в том числе по горам), с 7 до 10 – занятия (французская и латинская грамматика), в 10.30 – завтрак, с 11.30 – уроки по арифметике, немецкому и греческому языкам, с 15.00 до 16.00 – занятия плаванием, с 16.00 до 18.00 – занятия по истории, географии, в 18.00 – ужин и прогулка, с 20.00 до 21.00 – повторение пройденного за день, и в 21.00 Луи шел спать, падая от усталости. После вольницы, какая была у Луи при аббате Бертране, жизнь с новым учителем стала непривычной и тяжелой. Леба был строг, но справедлив, не позволял лениться и заставлял много работать. Занятия занимали в день до девяти с половиной часов.

В первое время избалованный мальчишка всячески сопротивлялся, стал нервным и беспокойным. Леба полагал, что это связано с чрезмерными физическими нагрузками от занятий верховой ездой, плаванием и танцами. Он запретил все эти занятия (позволялось только плавание), и в последующем его единственной нагрузкой были прогулки с учителем, в ходе которых он также получал знания по астрономии и ботанике.

Осенью, когда семья переехала из Арененберга в Аугсбург, Филипп Леба посчитал, что мальчик все еще отстает, и увеличил время учебы[194]194
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 52.


[Закрыть]. Луи должен был вставать в 6.30 и, пока не ложился спать в 9 часов вечера, проводил за уроками одиннадцать с половиной часов, отвлекаясь на час для приема пищи и на два – для игр и физических упражнений. Луи очень нервничал, и почти каждую ночь ему снились кошмары, при этом он часто бодрствовал ночью в течение двух или трех часов. Леба решил не наказывать его за это, но и не проявлял снисхождения к слабостям ребенка.

Аббат Бертран позволял Луи иметь в комнате постоянно горящую свечу, поскольку мальчик боялся темноты. Леба же запретил свечи в комнате Луи. Через несколько дней мальчик больше не кричал половину ночи от ужаса. Суровые методы учителя дали свои результаты. Через несколько месяцев Гортензия была поражена прогрессом, которого достиг Луи в своих познаниях[195]195
  Eric Anceau. Napoléon III. Editions Tallandier. Paris, 2012. P. 41.


[Закрыть]. Она предоставила Леба полную свободу действий, но настояла, чтобы мальчик проводил час перед сном с ней и ее дамами в гостиной. Педагог не одобрил этот шаг, но ничего не мог поделать. Свободное время Луи также проводил со своим учителем. Время от времени они все вместе собирались в гостиной, где Леба учил своего подопечного участвовать в светской беседе.

Через некоторое время Леба предложил, чтобы Луи начал обучаться в школе Gymnasium в Аугсбурге, поскольку считал, что там высокий уровень преподавания и мальчики получают хорошее образование. Гортензия согласилась, и с апреля 1821 года Луи начал посещать Gymnasium. Ему трудно давалось изучение предметов на немецком языке (ведь его родной язык – французский), но Леба считал, что он сможет преодолеть это затруднение[196]196
  Там же. P. 41.


[Закрыть].

Результатами по немецкому языку Леба был удовлетворен, когда по итогам первого срока обучения в школе Луи оказался на пятьдесят четвертом месте из девяноста четырех учеников. В тесте надо было написать сочинение на немецком языке, сделать перевод с немецкого на латынь и решить задачу по математике. По итогам второго теста он уже был на пятидесятом месте, а третьего – в июне 1821 года – на двадцать четвертом. Леба поздравил себя с тем, что «одержал победу над материнской любовью»[197]197
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 53.


[Закрыть].

Гортензия и все домочадцы были просто в восторге, а аббат Бертран из Арененберга поздравил Леба, написав следующее: «Вы говорите, товарищ, что Луи прыгнул с пятьдесят какого-то до двадцать четвертого. Ну, какой триумф для вас, республиканских шавок! Мы, старые ультрас, не способны достичь таких потрясающих подвигов»[198]198
  Там же.


[Закрыть].

В феврале 1822 года Луи занял четвертое место из шестидесяти шести в своем классе, хотя все остальные мальчики были немцами, сдававшими тест на родном языке.

* * *

5 мая 1821 года на острове Святой Елены умер Наполеон I. Эта новость дошла до Европы спустя два месяца. Для всех сторонников бывшего императора наступили скорбные дни.

Мадам Летиция потребовала у британских властей выдать ей тело сына. В обращении на имя министра иностранных дел Великобритании Каслри (лорда Лондондерри) она, в частности, писала: «Мать императора Наполеона намерена потребовать от его врагов выдачи праха ее сына. Она просит вас передать ее требование британскому кабинету Его Величества и лично Его Величеству… Государственные интересы и все то, что называется политикой, не имеют никакого отношения к безгласному праху. Какую цель преследует британское правительство, удерживая его у себя? Моему сыну теперь нет нужды в почестях, одного его имени достаточно для поддержания его славы, но я испытываю вполне понятную необходимость припасть к праху его. Я своими руками приготовила ему в скромной часовенке могилу. Я дала Наполеона Франции, всему миру. Во имя справедливости и человечности заклинаю вас не отвергать эту обращенную к вам мольбу…»[199]199
  Кастело А. Наполеон. М.: Центрполиграф, 2010. С. 672–673.


[Закрыть].

Правительство Великобритании ей не ответило.

* * *

Гортензия с аббатом Бертраном была в Бадене, когда они узнали о смерти императора на Святой Елене. 14 июля Бертран направил Леба письмо, в котором попросил сообщить племяннику императора эту ужасную новость.

Леба выполнил просьбу Бертрана и освободил на три дня от занятий, чтобы юноша пришел в себя. 24 июля Луи написал матери: «Когда я поступаю неправильно, то думаю об этом великом человеке, и мне кажется, что чувствую, как его голос внутри меня говорит быть достойным имени Наполеона… Если мое обычное веселье иногда возвращается, это не значит, что мое сердце не грустит и что у меня нет постоянной ненависти к англичанам»[200]200
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 54. См. также: Jerrold Blanchard. The Life of Napoleon III. Vol. I. Longmans, Green, and Co. London, 1874. P. 99–100.


[Закрыть].

Тем временем жизнь шла своим чередом. Под руководством наставника Луи продолжал делать дальнейшие успехи в учебе. Теперь они занимались алгеброй, древнегреческой литературой и другими предметами. Леба был все более и более удовлетворен результатами Луи, хотя все еще считал, что у мальчика нет достаточной концентрации и остаются проблемы с математикой. Как отмечает Ридли, учителя также беспокоило, что отец Луи время от времени просил прислать сына к нему в Италию. Это, по его мнению, привело бы к значительному перерыву в занятиях, и он поделился этими опасениями с Гортензией[201]201
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 54.


[Закрыть]. Она разделяла мнение наставника сына и любыми способами отсрочивала отъезд сына. Но в сентябре 1823 года Луи Бонапарт вместе со старшим сыном сам прибыл в Арененберг.

Приезд мужа стал неприятным событием в жизни Гортензии. Радовало, что можно было провести какое-то время с Наполеоном Луи. Супруг убедил Гортензию отпустить младшего сына вместе с наставником на короткий отдых в Богемию в Мариенбад (современные Марианске-Лазне в Чешской Республике. – Прим. авт.), мотивируя это тем, что мальчики могут провести время вместе под присмотром Леба. Однако время, проведенное Леба с Луи-старшим в Арененберге и Мариенбаде, только подтвердило его худшие опасения. Ему не нравился Луи Бонапарт за его лень и переменчивое настроение, и он был сильно огорчен, что Луи Наполеон практически ничего не делал в Мариенбаде, потому что отец постоянно предлагал ему различные пустые развлечения.

Филипп Леба был также обеспокоен, что начиная с зимы 1823/1824 года Гортензия начала брать Луи с собой в Италию и проводить полгода, с ноября по май, в Риме. Учитель поехал с ними, и его рассматривали как важного члена семьи. Со временем он познакомился с несколькими Бонапартами, принцами и принцессами, но это не доставило ему удовольствия, поскольку он начал чрезвычайно беспокоиться, что процесс обучения Луи ухудшился[202]202
  Там же.


[Закрыть].

В столице Папского государства Луи стал поздно ложиться спать, каждый день в полдень ездил на лошади, возвращался к трем часам дня, на занятиях в пять часов вечера уже зевал и остаток дня проводил у своего отца. По пути из Арененберга в Рим и обратно он практически уже не занимался. Несколько раз в письмах к своей семье Леба жаловался, что дать хорошее образование во время дальних переездов не представляется возможным[203]203
  Там же.


[Закрыть].

К слову сказать, Италия за несколько лет стала излюбленным местом для членов семейства Бонапартов. Здесь обосновались мадам Летиция и ее брат, кардинал Феш, Луи, Люсьен, Элиза и Полина Бонапарты, Каролина Мюрат. На зимнее время, как и Гортензия, в Италию постоянно приезжал Жером Бонапарт.

Кардинал Феш стал убежденным сторонником старого режима, папской власти и состоял в папском дворе и Коллегии кардиналов. Он перешел в лагерь реакционеров и приветствовал ограничения гражданских свобод в Папской области и других государствах на Апеннинском полуострове. Луи Бонапарт, как и его дядя, также начал рьяно придерживаться католицизма. Поэтому нет ничего удивительного, что убежденному республиканцу Филиппу Леба время от времени было тяжело общаться с такими родственниками его подопечного.

Луи Наполеону было шестнадцать лет, когда весной 1824 года пришлось спешно возвращаться из Италии в Баварию, где недавно умер Евгений Богарне. Между Римини и Болоньей Гортензия и Луи переправились через небольшую речушку Рубикон, предположительно в том месте, где в древности ее пересек Юлий Цезарь, когда шел на Рим. В засушливом мае по руслу реки едва бежала струйка воды, но Луи был очень рад увидеть Рубикон; он вышел из кареты и наполнил бутылку водой из ручья[204]204
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 55.


[Закрыть]. Через двадцать семь лет, в декабре 1851 года, когда Луи Наполеон задумает свой государственный переворот, он назовет этот план кодовым названием «Рубикон».

Тем временем во Франции сменился король. После того как во сне умер больной Людовик XVIII, на французский престол в сентябре 1824 года взошел его младший брат, шестидесятисемилетний граф д’Артуа, который стал Карлом X.

Карл X олицетворял собой крайние воззрения дворян-эмигрантов, которые вернулись во Францию после низложения Наполеона I. Они не желали признавать изменения, произошедшие в стране в результате революции. Поэтому он часто выступал оппонентом своему более здравомыслящему старшему брату, в частности, в вопросах возвращения конфискованной в результате революции собственности, использования государственного аппарата, сформированного во времена империи, принятия и соблюдения Конституционной хартии 1814 года и других.

Его правление ознаменовалось ужесточением политики по отношению к буржуазии, рабочему классу и парламенту. Расширились привилегии старого дворянства. Наметился отход от выполнения Конституционной хартии. В стране нарастало недовольство правлением Карла X и его приближенных.

* * *

Филипп Леба оставался с Луи Наполеоном в течение семи лет, до той поры, пока юноше не исполнилось девятнадцать лет. Он всем сердцем привязался к Луи и полюбил его; его тронула искренняя дружба, которая связала молодого принца с ним и его женой. Леба проявил исключительные способности преподавателя и наставника в целом. Его усилия имели потрясающий успех, и он смог сделать из избалованного, не очень развитого в интеллектуальном и духовном плане ребенка полноценного взрослого человека со знаниями и стремлением к ежедневному труду.

В конечном итоге республиканские взгляды и спартанский образ жизни Леба не могли не войти в противоречие с образом жизни и воззрениями аристократов, к кому относились Гортензия и ее сын. За несколько лет он близко познакомился со многими членами семейства Бонапартов и другими представителями высшего света и увидел их жизнь изнутри. Он прямо высказывался о праздности их образа жизни и своем неприятии этого.

В сентябре 1827 года Гортензия неожиданно уволила Леба, обидно уволила, без объяснения причин, практически указав на дверь. Для него и его жены это стало сильным ударом[205]205
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 55.


[Закрыть]. Причины увольнения, может быть, кроются в том, что бывшая королева начала настаивать на занятиях и увлечениях сына, которые должны были отражать его принадлежность к высшему обществу: верховая езда, праздные прогулки, охота, рауты и т. д. В этом Леба не только не был наставником и помощником, но выражал противоположные взгляды, поэтому его время прошло.

В октябре 1827 года Филипп Леба уехал в Париж и через некоторое время сделал блестящую академическую карьеру. Он стал большим специалистом в области археологии, античной и греческой истории и литературы. Много лет возглавлял библиотеку в Сорбонне. В 1858 году стал президентом Института Франции. Леба не изменил своим политическим убеждениям и не был сторонником Луи Наполеона, когда тот стал сначала президентом республики, а потом и императором. При этом он никогда не афишировал свою роль в судьбе Наполеона III. Единственный раз, когда жизнь их снова свела, оказался прием, который в первый день 1859 года император устроил для делегаций иностранных национальных академий, собравшихся в Париже. Леба, как президент Института Франции, представил делегации главе Франции. Но ни старый преподаватель, ни его ученик внешне не показали вида, что признали друг друга[206]206
  Jasper Ridley. Napoleon III and Eugénie. The Viking Press. New York, 1980. P. 56.


[Закрыть]. Филипп Леба умер в Париже 19 мая 1860 года.

Освободившись от занятий строгого наставника, следующие два года Луи провел в праздности и удовольствиях. Как говорит Бреслер, «он был молод, довольно красив, отличный наездник, с небольшими военными усами (знаменитая короткая, острая борода появится гораздо позже) и приятным голосом. Одним из ранних его удовольствий стал секс. Французский историк Кастело рассказывает, что Луи впервые влюбился в возрасте двенадцати лет в невысокую девочку в Аугсбурге. Он выложил ее имя из семян на клумбе для цветов, но Леба сердито смешал семена с землей. Однако в следующем году Луи поступил гораздо серьезней, чем просто выложенное имя девушки из семян. В возрасте тринадцати лет он потерял девственность с горничной по имени Элиза в Арененберге»[207]207
  Fenton Bresler. Napoleon III: A Life. Carroll & Graf Publishers, Inc. New York, 1999. P. 81.


[Закрыть].

Но была не только ранняя физическая страсть. Луи мог также быть романтичным и веселым в самом лучшем, «старомодном» понимании этого слова. Например, однажды пятнадцатилетний Луи гулял с тремя своими кузинами, дочерьми великого герцога Баденского, вдоль берега реки в Мангейме. Они говорили о золотом веке рыцарства, и девушки утверждали, что его больше нет. Луи возразил, что это неправда, но в этот самый момент порыв ветра сорвал декоративный цветок, украшавший шляпку одной из девушек, и унес в воду. «Мой дорогой Луи, – произнесла одна из девушек, – вот хорошая возможность для настоящего рыцаря показать свою доблесть!»[208]208
  Там же. P. 81–82.


[Закрыть]. Без разговоров, в одежде, Луи бросился в реку и достал цветок.

Годом позднее, когда Луи еще ходил в школу в Аугсбурге, ему понравилась одна девушка, которая сидела у окна. Хотя они прежде не виделись и не общались, Луи сказал Валери Мазуер, одной из подруг матери, что он запомнит эту девушку на всю жизнь[209]209
  Fenton Bresler. Napoleon III: A Life. Carroll & Graf Publishers, Inc. New York, 1999. P. 82.


[Закрыть]. По словам Кастело, «в подростковом возрасте Луи уже представлял угрозу для “молоденьких крестьянских девушек” вокруг Арененберга. Однако, когда соседи подали его матери официальную жалобу, она только снисходительно улыбнулась»[210]210
  Там же.


[Закрыть].

Луи был отличным наездником, первоклассным пловцом, хорошим гимнастом, искусным фехтовальщиком и превосходным стрелком. Другими словами, как говорит Бреслер, «возможно, он и был активнее в сексуальном плане по сравнению со своими сверстниками, но при этом он был совершенно нормальным, атлетически сложенным молодым человеком из высшего общества. Два года после увольнения его преподавателя прошли для него очень приятно, будь то в Арененберге летом или в Риме зимой, хотя, возможно, не для девушек, которых он лишил девственности или чьи сердца разбил»[211]211
  Там же.


[Закрыть].

* * *

Тридцатые годы XIX века, когда Луи Наполеон вступил во взрослую жизнь, можно охарактеризовать как время надежд и молодежной романтики. Европа достаточно далеко отошла от революционных и наполеоновских войн. Затянулись шрамы войны. На континенте шли процессы промышленной революции и машинного производства, значительно окреп класс буржуазии. Технические новинки все больше и больше находили свое место в жизни людей. Постепенно крестьянская община вступала в процесс распада. Наметился рост городского населения за счет притока крестьян. Власти стали уделять гораздо большее внимание развитию городского хозяйства. Были достигнуты успехи в медицине и естествознании, литературе и искусстве. Неуклонно повышалась грамотность населения, и пресса становилась значимой силой в жизни общества. Гуманистические и философские идеи находили отклик у образованной части населения.