Текст книги "Пропавший патрон"

Глава 3

Руководство государственной телекомпании, конечно, схитрило, направив своим представителем на беседу с президентом именно ее, двадцативосьмилетнюю симпатичную женщину, без году неделя переведенную из репортеров в комментаторы и даже не аккредитованную в Кремле. Лицо, еще не воспринимающееся заставкой между рекламными роликами, само по себе должно быть приятно и зрителям, и президенту. Эффектный ход! Особенно на фоне непременных участников – собаку съевшего в этом деле и будто сохранившего в лице ее послевкусие патриарха отечественного эфира Позднева или вечного дилетанта Евнукидзе, тщательно избегающего всяческой глубины, по слухам, вследствие перенесенной в детстве кессонной болезни. С тех пор коммунисты всех стран и народов бессрочно отвечают перед ним за единственного члена своей партии – бабушку, не удержавшую его головку во время купания.

А какие еще варианты? Юноша бледный со взором горящим, которого словно подопечного братьев Запашных выпускают на экран ровно на полчаса, поспешно захлопывая дверь студии снаружи?

Тот самый ведущий «22.22.», написавший уже и книги под смешными названиями «Евангелие от меню» и «А пока сепсис»? Знавшие его ближе говорили, что еще уместнее было обозначить жанр – «Адамгелие» ввиду полного осознания автором своего исторического первенства. А еще более близкие свидетельствовали, что эта мания первенства вовсе преобразила его рублевские владения – вся средняя растительность средней полосы была заменена исключительно пальмами и лаврами. Правда, карликовыми, но таковы условия, такова среда – «а, впрочем, для здоровия полезны холода», как пелось в романсе из «Двенадцати стульев».

Нет уж среди обозревателей ни того телеакадемика, что еженедельно разглаживал холеные усы в эфире, ни того, что, сдвинув набекрень брови, недоуменно ласкал ладошкой аллергию от недавно сбритых пушкинских бакенбардов.

Выбор-то и впрямь был не столь уж велик. За полтора десятка лет и на телевидении, и на радио сменилось уже три поколения – пеной с губ рожденные, крикливые пустобаи начала девяностых нахрапом вытеснили строгих профессионалов прежней школы, а потом время сполоснуло с экрана уже их самих, отдав и вовсе предпочтение формам, а не содержанию – инфотеймент! Седеющие дикторы и режиссеры молчаливо смотрели на извивающихся под чью-то дудку, как коброобразный доллар, телеведущих глазами булгаковского профессора Преображенского и лишь в разговоре друг с другом позволяли переводить свои эмоции в общепринятые «у… е…».

Аборигены здесь делились, по сути, на две категории. «Кочевники», опустошительно двигавшиеся по каналам, программам и титрам в поисках свежей зелени, с хорошо развитыми ноздрями, локтями и ногтями. И «хуторяне», с фигурами и манерами «ваньки-встаньки», отлично развитым и максимально приземленным центром тяжести, давно и прочно обжившиеся в Останкино целыми семьями, качающие жизненные блага, как «Газпром» из скважины, из одной и той же передачи, а нередко и из самого «Газпрома».

Печатной прессе, наверное, повезло все-таки больше. В силу специфики. Как своей собственной, так и самих вольноопределяющихся демократических медиапризывников. Им ведь сразу хотелось славы, денег, узнавания, почитателей и лобызателей, шале и дефиле.

А это все дает только «ящик». Текстами и собственными именами запомниться куда сложнее, чем псевдонимным мельканием на экране, где важно не что и как, а – сколько и с кем. Чтобы сделать серьезное имя, требуются работа и годы, чтобы явить нужное лицо – пять минут и визажист. Да и читать себя любимого бывает тяжелее, чем лицезреть. Кстати, чем газеты и были все-таки обязаны телебуму, так это явлением портретиков рядом с публикациями, этаких фотопроб «претендентов на большее». Успех подобных ведущих уверенно определялся критерием интернета – числом пользователей.

На записи интервью Инна, впервые оказавшись в такой близости от президента, поставила себе задачу скрупулезно фиксировать манеры, мимику, жесты, выражение глаз этого человека. Но, будто разгадавший ее замысел господин президент, отвечая не только на ее собственные, но и на вопросы ее коллег, часто смотрел прямо в глаза Инны, уверенно и несокрушимо, заставляя ее без всякой необходимости опускать взор к запискам на столе, теребить пальцами авторучку.

Была ли это защитная реакция или нарочитое внимание опытного политика к молодому поколению, но в результате этой визуально-таранной тактики Инна четко запомнила лишь, как он вошел – нарочито уверенно, пружинисто и энергично перекидывая тяжесть тела с одной ноги на другую, покачивая плечами, чуть исподлобья, неприметно, но цепко схватывая округу. Почему-то подумалось, что так ходят парни, провожающие поздним вечером девушку в чужой район.

Запечатлелась в памяти и старательная глубокая морщинка над переносицей, которая сопровождала текст как компьютерный значок важности послания. И акцентированная артикуляция – так на родном языке говорят с детьми и глухонемыми или с иностранцами, но уже на их собственном. Седовато-облачные голубые глаза, слишком усталые для этого еще достаточно молодого, подтянутого, энергичного лица. Взгляд, который он переводил на нее, был временами почти откровенно скучающим, протокольно обязательным, какой бывает у человека, предвидящего течение мысли собеседников и обреченно выжидающего ее окончательного словесного оформления.

Лишь изредка этот взгляд исподлобья менялся, менялся мгновенно, в глазах пробегала искорка интереса, даже задора, едва скрываемая прищуром. Перед тем как ответить на неудобный вопрос, он слегка откидывался в сторону, будто боксер в замедленном рапиде пропуская над плечом прямой выпад противника, опирался на стол левым или правым локтем, бросал короткий взгляд на собеседника, как бы привычно определяя расстояние до него, и затем, причем уже не глядя, уверенно и твердо начинал говорить.

О чем? Инна по-настоящему сумела оценить смысл его ответов только в монтажной, прокручивая туда и обратно исходник. На самой встрече катастрофически мешала разница между тем, что было нужно и возможно, и тем, что хотелось спросить на самом деле. Впрочем, это было неважно. Анкетное, заранее отобранное и просеянное интервью, как ни старайся, как ни демонстрируй свой профессиональный класс, для опытного зрителя все же остается осетриной второй свежести.

Видимо, это внутреннее смятение было достаточно заметно, раз сразу после традиционного «спасибо всем» президент, уже встав с кресла, улыбнулся Инне и вдруг спросил:

– Вы чем-то расстроены?

– Тем, что так и не смогла с вами поговорить! – со всей накопившейся прямотой выдала Инна.

– Ну, это поправимо. Прилетайте ко мне на юг, в горы! Там времени будет побольше, волнения поменьше. Помните, как называется одна из глав «Гулливера»? «Дышите глубже, вы взволнованы». Так вот вместе со Свифтом разрешите прописать вам сеанс горного воздуха. Здесь только начинается весна, а там уже и лето, и горные лыжи. Прилетайте, прилетайте! – И уже почти вполоборота вдруг с лукавым прищуром обронил: – Кстати, это поможет вам избавиться от необходимости носить очки без необходимости. Ведь со зрением-то у вас все в порядке, не так ли?

И, не дожидаясь ответа, он попрощался.

Эффект был рассчитан точно. Знак внимания – это вежливость, а знак внимательности – это уже чуткость. Очки у Инны были действительно без диоптрий, в строгой, нарочито нефирменной, но тонкой и даже изящной оправе. Она стала надевать их несколько лет назад, для солидности и серьезности, а главное – избавления от имиджа «милашки», столь популярного на нынешнем экране. Надо признать, что они еще и шли ей, чуть прикрывая легенькие врожденные складки под глазами, будто ретушью подчеркивая утонченность и даже определенную изысканность, присущую чертам ее красивого лица. Косметику Инна не жаловала, избегая всякой яркости, резкости, ограничиваясь неизбежным аккуратным макияжем для эфира.

Трюк с очками подсказал отец. Когда она поделилась своими опасениями по поводу имиджа, он рассказал, как в семьдесят втором, в начале второго курса, их группу журфака МГУ отправили на практику в химкинскую районную газету под названием «Вперед», которую, как говорилось, никто не берет. Он быстренько написал зачетный фельетон о том, как на последние этажи тогдашних девятиэтажных небоскребов не поступает горячая вода. Но помимо этого краем уха услышал, что местный комбинат древесностружечных плит и деталей регулярно на какие-то сумасшедшие проценты перевыполняет план. Писать еще один материал в районку? Это роскошь! О передовиках, как, впрочем, и о второкурснике МГУ должна знать вся страна. Куда писать, куда писать… Только в «Правду»! Наиглавнейшую и славнейшую!

Хотя даже крайне беглый взгляд в зеркало свидетельствовал о некотором несоответствии в весовых категориях. Дефицит солидности, как ему подумалось, могла успешно компенсировать только… шляпа, фетровая, с полями и шелковой лентой, с лихо смятым под три пальца верхом. Именно такие регулярно по праздникам печатала «Правда» на первой полосе на панорамном фото постояльцев Мавзолея.

Войдя в кабинет директора, он отрепетированным жестом определил ее на стол рядом с блокнотом. И все же в глазах собеседника во время беседы играла добродушно-ироничная, покровительственная улыбка этакого мецената, будто он снисходительно оценил и принял некие условия игры, щедро отдал свое драгоценное время в жертву юному дарованию.

Это было начало октября. Студент отнес свое творение в редакцию. А через две недели в «Правде», на первой полосе, рядом с очередной телеграммой любвеобильного Брежнева появилась стострочная заметка. А ведь это же накануне ноябрьских праздников! А первая страница «Правды» – это не журналистика, это руководство к действию. Предприятие получило к годовщине Октябрьской революции целый ворох переходящих красных знамен – отраслевых, областных, республиканских, союзных, а директор одно, но зато не преходящее – с лентой, на лацкан. «Сначала было дело, но дело было в шляпе!» – запомнила Инна заключительную фразу отцовского рассказа.

Очки, как и та шляпа, по сути, едва ли серьезно меняли облик. Скорее нужны были лишь самому обладателю для нейтрализации навязчивого возрастного комплекса, для творческого уюта. В позапрошлых веках это, кстати, были веера, лорнеты, монокли… А начинающим телеведущим всегда советовали в прямом эфире теребить в руках некое снимающее напряжение пишущее приспособление.

«Прилетайте, прилетайте!.. Дышите глубже, вы взволнованы…»… Какой предмет теперь поможет ей быть в своей тарелке?

Глава 4

Их съемочную группу встретили прямо на летном поле. Джип с офицером охраны подкатил к самолету и затем через шлагбаум в стороне от аэровокзала выехал на трассу.

Инна хотела было по привычке профессионально наладить контакт с сопровождающим. Но молодое мускулистое лицо секьюрити столь явно выражало полную готовность предельно скупо ответить на любой вопрос, что уже первое предпринятое гостями уточнение пути до резиденции, скорее всего, выбрало весь лимит его откровенности.

А через десять минут желание поговорить пропало уже у самой Инны. По городу, по шоссе дерзкая скорость передвижения даже радовала, но когда начался горный серпантин!.. Сидевшая справа от водителя Инна не раз инстинктивно прикидывала и глубину ущелий, и сантиметры, отделявшие колеса от обрыва. А ноги ее неустанно искали педали, стремясь исправить неугомонную лихость водителя.

Как выяснилось, они снова попали к обеду, соблазнительному своей шведской естественностью и кавказской насыщенностью, особенно после целлофанового угощенья стюардесс.

Затем их проводили в небольшой, но уютный двухэтажный коттедж, предупредив, что президент освободится к шести. У них еще три часа. Можно отдохнуть, поиграть на бильярде на втором этаже, сходить в бассейн, в тренажерный зал или на корт, познакомиться с оранжереей. Оператор и звукорежиссер с удовольствием стали гонять шары, отдавая должное качеству стола, луз и киев, а Инна, приняв душ, вышла на лоджию, опоясывающую почти весь второй этаж.

С гор дул легкий, приятно освежающий ветерок. Но голова была ватная. То ли от недавнего перелета, перемены пояса, то ли от высоты. Сколько здесь над уровнем моря? А над уровнем жизни? Белые коттеджи, кипарисовые аллеи, цветники, лужайки, теннисные корты… И все это в зеленовато-сизом окружении гор.

Вид был поистине завораживающий. На горы вообще можно смотреть долго. Они постоянно меняются. Это зависит от времени суток и погоды, от любого облачка или тучки. Будто мудрецы, ежечасно решающие проблемы подопечных им долин, аксакалы-чабаны, охраняющие отару свою от волков и всяческих напастей, они – то сумрачно хмурятся, то проясняют свое чело, то сияют от внезапного прозрения.

В их компании должны неплохо себя чувствовать и людские избранники, водители и радетели народные, ищущие блага для отечества. Тут уютнее думается, большие дали приоткрываются. Впрочем, Кавказ ведь традиционный Олимп российский, здесь «все подо мною, один в вышине»… И хотя бы изредка человек, созерцающий горы, великие и вечные, должен задуматься над собственной значимостью, над масштабом себя и дел своих. А это может привести и к ощущениям, нарушающим привычный процесс пищеварения, включая и пищу духовную, конечно, а стало быть, весь процесс жизневарения.

Инне вдруг пришла мысль о том, как появились на главной площади страны знаменитые голубые ели – ведь это своеобразные муляжи этих гор, создающие при ракурсе исключительно с трибуны Мавзолея стойкое ощущение вершины мира, вершины власти и счастья, горней проповеди, воспарения и превосходства над всеми и всем.

Как удивительно созвучно этой картине возвышенное тютчевское:

 
Там в горнем, неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет;
Лишь жизнь природы там слышна —
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных тишина.
 

Готовясь к поездке, Инна, конечно же, пересмотрела немало видеозаписей, почитала наиболее интересные выступления и интервью, посмотрела биографические материалы о президенте.

И возраст, и темперамент, и свободная манера общения Сергея Сергеевича Разина, нынешнего правителя России, были непривычны, пожалуй, даже не имели аналогов в послеимперской истории. Даже скрытность его была какая-то открытая, откровенная. Ну а рейтинг традиционно высок.

Поначалу это во многом объяснялось знаменательной аббревиатурой имени, отчества и фамилии – С.С.Р. и резким контрастом с предыдущим лидером нации. То едва вмещающееся в экран, самодовольное лицо страдающая и беднеющая страна уже открыто ненавидела, от ложных обещаний и неуместного скоморошества давно испытывала усталость и стыд. Достаточно уже быть просто не таким. Просто не таким. Более худым, менее высоким, менее мясистым, губастым и носастым, наконец, даже иначе причесанным и одетым. А преемник оказался еще и более корректным, трезво мыслящим, уравновешенным, чутким к реалиям и людям.

Особое обаяние Разина первыми начали отмечать, как водится, признанные завсегдатаи признанных столичных публичных домов – кино и литераторов – люди творческих профессий, со сгущенным молоком Станиславского впитавшие главный рецепт успеха – искать в отрицательном положительное, а в положительном – отрицательное. Если бы завет Константина Сергеевича в расчете на особо впечатлительных был снабжен суровым грифом «Для служебного пользования. Из театра не выносить», это могло бы уберечь Россию от целого ряда навязанных кумирами заблуждений.

Светских женщин привлекали в президенте спортивность фигуры, худощавая мужественность лица, чувство юмора, находчивость, быстрота реакции, решительность, энергичность. Мужчин – осмотрительность и осведомленность, холодная ясность ума, оригинальность подготовленных решений. Многие поначалу гадали, на каких условиях ему передали власть. Одних смущала неприкасаемость некоторых одиозных фигур прежней администрации, других то, что характерным показателем стабильности экономического развития страны стало ежегодное увеличение числа миллиардеров и соответственное повышение «средней зарплаты по больнице».

Похвалы были столь противоречивы, что иногда казалось, будто речь идет о двух совершенно разных людях. Впрочем, и сам Сергей Сергеевич, безусловно, менялся едва ли не с каждым проходом вдоль почетного караула преображенных киверастых кремлевцев.

Ретроспективный просмотр, предпринятый Инной, был более чем занимателен. Да, да, перемены заметны. В лексике и стилистике, уверенности общения, выражении лица. Это уже не чей-то ставленник и преемник, а фигура вполне самостоятельная, день ото дня наращивающая собственную политическую волю, раскованность, иногда даже лихо переплескивающуюся через край. Но это, в свою очередь, добавляло ему народности, «свойскости». Убавляя очки по одному критерию, он с лихвой отыгрывал их по другому. Не теряя одних сторонников, приобретал других. Это промахи на публику, как у искусного канатоходца, вызывающего одинаково искреннюю реакцию всех секторов, независимо от стоимости купленных билетов. Походка его лишь чуть-чуть изменилась, как меняется у одного и того же борца при выходе на татами и потом к пьедесталу.

Все познается в развитии. При Разине появилась и утвердилась на телевидении ежедневная новостная картинка президентского кабинета с приватным докладом одного из высших чиновников. Гости поначалу робели, словно боясь, что в следующий раз вызовут уже вместе с родителями, но постепенно успокоились, вошли в роль, и телекадры эти стали мало отличаться от производимых неподалеку сувенирных фото встречи любого гостя столицы с картонным «Горбачевым» или «Ельциным» в полный рост. Возник и постоянный сюжет общения с премьер-министром или Советом безопасности под предельно емкое и столь же предельно откровенное информационное сопровождение: «на встрече обсуждались некоторые вопросы внешней и внутренней политики».

Немного странно, что все чаще вместо супруги, порой даже на официальных встречах с главами других государств, в кадре регулярно фланировала знаменитая собака президента – большой, мохнатый и добродушный сенбернар Тони. Тони и ножки Буша, собака и руки Ширака, не говоря уже о неподражаемой радости хвоста при визите тезки Блеера… Удостоенный всех протокольных почестей и ласк, этот сенбернар мог бы гордиться перед собратьями уникальной коллекцией ароматов мировой политической элиты. При этом тихо и мирно лежащая у ног Разина огромная собака активно участвовала в переговорах, напоминая гостям о ядерном потенциале страны.

Даже самая полная видеотека хроники оставляла впечатление, что с супругой президент встречается реже, чем со стюардессой на трапе борта номер один. У Инны в голове даже зародилась мысль, что и среди политиков, как среди духовенства, бывают белые и черные клобуки. Хотя на монаха он вроде бы тоже не походил.

В Останкино по этому поводу, конечно, гуляло немало слухов. Точно было одно – бизнесмены и чиновники знали, что протаскивать какое-то решение, как водилось при других лидерах, методом русской репки – последовательно подключая жену и дочку – уже не получалось, а Жучку, то бишь, пятидесятикилограммового Тони, соблазнить было и того сложнее. Тони порой одним только взглядом обеспечивал провозглашенный хозяином постулат о равноудаленности представителей бизнеса от власти. Но не забывайте, ведь и в сказке решающим-то было участие последнего персонажа, серой мышки, которые в Кремле, как в любом историческом здании, конечно же, водились. Роль их в кремлевской иерархии незаметна, зато чуткостью и аппетитом, знанием всех потайных ходов и ловушек обладают отменными. И притом каждая уж, конечно же, гораздо богаче своих сородичей церковных. Их жизнь могла осложниться лишь однажды, когда на одном из выступлений президент вдруг заговорил о жирных котах, но позже выяснилось, что он имел в виду банкиров, с которыми у мышей были вполне сложившиеся отношения. Мышам ведь всегда выгодно перекармливать котов.

Разин действительно интересовал Инну. Поначалу чисто профессионально. Впервые это был не вождь в футляре, оторванный от почвы, как орхидея, взращенный без стебля и листьев на единой гидропонике из трех партийных источников и неизменно вянущий без этой привычной подпитки. Не доставленный без особых внешних повреждений сквозь пространство и время, а человек по возрасту, манерам, пристрастиям достаточно понятный и близкий ее поколению.

Через какое-то время под влиянием встреч с людьми, которые при разговоре с московской журналисткой часто стремились высказать свои симпатии, надежды, проверить ожидания, она стала наблюдать за президентом уже как бы и с их точки зрения.

Оппозиция именовала восторженных приверженцев Разина просто – «разинями». Инна вовсе не принадлежала к их числу. Несмотря на некую априорную симпатию, уверенного и устойчивого отношения к нему как-то не удавалось выработать. Она – то яростно и искренне защищала его в разговорах с коллегами, то не могла скрывать явного разочарования от его решений. От случая к случаю он порождал разные чувства, и порой это была обида, причем обида личная, будто бы на хорошего знакомого, близкого человека, которому доверяешь, от которого ничего, кроме добра, не ждешь. Может, не доглядел, времени не хватило вникнуть, разобраться, советники в очередной раз подвели. Но кажущаяся непоследовательность, противоречивость в отдельных делах, высказываниях и решениях спустя время принимала вид программной целостности и однозначности. И снова в одном случае это радовало, в другом – пугало.

Совершенно необъяснима была кадровая политика. Ну, то, что смена должна проходить постепенно, это понятно. И то, что появились на вершинах власти земляки, лично знакомые с детства, юности, по университету и прежней работе – тоже понятно. Кто ж и куда нынче приходит без своей команды? Ее отец, Андрей Сергеевич Иволгин, прозвал их «однодворцами», тем более что один из знакомых ему генералов-соратников, уж совсем по-тургеневски, носил фамилию Овсянников. Но за первой волной «однодворцев» пошла вторая – знакомые однокурсников, однокурсники знакомых, подросшие дети. И в списках «Форбс» постепенно появились иные люди. «Знатоки болевых приемов уверенно вышли на татами отечественного рынка», – снова шутил ее отец, тоже некогда кандидат в мастера по самбо.

Однодворцы, вышедшие в вельможи, вельможи, ушедшие в «вель-бомжи» – все это не новинки для отечественной истории. Но почему же, как ни в чем не бывало, чирикают и каркают, перепархивая с одной высокой ветви власти на соседнюю, суетливо успевая между делом все и всех клевать вокруг, серенькие деятели прежних времен, те, которые имеют давно признанные мрачные заслуги и пугающие антирейтинги?

Сакраментальное «других чиновников у меня нэт»? ПГУшное «своих не сдаю»? Они пригодятся в случае аварийной ситуации, как мешки с песком теряющему высоту воздушному шару? Стратегический балласт? Но балласт этот уж очень активный и деятельный, продолжает утяжеляться и утяжеляться за счет откровенно набиваемых карманов. У них давно «заправлены в планшеты» кредитные карты с космическими цифрами и маршруты выверены, и огонь на посадочных полосах вечен, поскольку «на халяву» зажжен от священного.

И снова мудрый отец говорит: «Успокойся, это все люди вчерашнего дня, их будущее – кому на нары, кому на Канары. Ведь и дети-то их давно за рубежами учатся, живут, женятся, делают карьеры, забывают язык. Россия для них давно уже Гекуба».

Это временно, но неизбежно? Это и есть та самая «Золотая орда», которая выдала Разину ярлык на княжение? Дань тяготит, однако избавляться от нее в старорусских традициях надо подспудно, хитро и осторожно? Но ведь и президентство у нас не пожизненное. Надо что-то успеть, что-то изменить, не разочаровать избирателей, оставить о себе добрую память, влияние, наконец, даже возможность возвращения на вершину. «А тебе сразу Дмитрия Донского подавай! – Снова вспомнилась реплика отца. – Нет, сегодня каждый кулик свое Куликово поле славит».

Наверное, ни один режиссер не придумал бы лучшего задника для разговора о перипетиях власти, чем эти горы, ущелья и перевалы. Пожалуй, и беседу надо строить по заветам альпинистов – осмотрительно, не торопясь, step by step, надежно закрепляясь на достигнутом, страхуясь и тщательно подбирая следующий вопрос.

Тут заиграла мелодия ее мобильника – любимый вальс из свиридовской «Метели». Номер вызывающего был скрыт, а вот голос она узнала легко. Президент поздоровался, поинтересовался, как долетели, как устроились, и вслед за тем предложил прогулку-экскурсию по территории.

– Сколько вам нужно времени?

– На интервью?

– Нет, на то, чтобы собраться. Время для интервью еще будет. А пока камера вместе с операторами вполне может отдохнуть. Тем более что они такие заядлые бильярдисты!

Тут он будто бы заметил ее инстинктивный поворот головы, настороженный взгляд и шутливо уточнил:

– Да не волнуйтесь вы так, камеры здесь следят только за мной! Причем последние два дня это им делать проще.