Текст книги "Спецназ в Афганистане"

Возвращение в Афганистан

Вопреки ожиданиям тогдашнего кремлевского руководства, операция «Шторм» в ночь с 27 на 28 декабря, в результате которой к власти был приведен Кармаль, и ввод Советской армии в Афганистан не стабилизировали обстановку в этой мусульманской стране. В течение многих веков афганцы сражались за право жить свободно на своей земле. Они традиционно привыкли видеть врага в любом иностранце с оружием в руках, с какими бы благородными и возвышенными намерениями он ни пришел на их территорию, даже под лозунгом «интернационального долга».

Присутствие Ограниченного контингента советских войск лишь подлило масла в огонь гражданской войны в Афганистане, заставив его вспыхнуть с ураганной силой, и одновременно напрочь разрушило положительный образ русского человека – друга – в среде простых афганцев, который десятилетиями создавался добросовестным самоотверженным трудом советских специалистов и рабочих в этой стране. Афганцы, поднявшись на джихад – священную войну против иноверцев, – лишний раз доказали, что их психология, образ мышления и жизненные ценности мало изменились со времен англо-афганских войн в XIX–XX веках.

Вооруженное сопротивление афганского населения прошло несколько этапов в своем развитии. На первых порах моджахеды не блистали тактической выучкой, были вооружены в основном трофейным стрелковым оружием, захваченным у афганской армии, или допотопными музейными ружьями середины XIX века и эпохи Первой мировой войны.

Спустя некоторое время, используя классическую партизанскую тактику и действуя небольшими, чрезвычайно мобильными, обученными в пакистанских и иранских лагерях группами, они превратились в достаточно эффективную силу. С 1981–1982 годов на полную мощность заработал международный конвейер по поставке вооружения, боеприпасов, различного военного имущества для оппозиции. По сотням троп и дорог в Афганистан потянулись караваны верблюдов, лошадей и автомобилей, поддерживая пламень джихада.

Советские войска, введенные в Афганистан, не были готовы к ведению антипартизанской войны в горных условиях с точки зрения подготовки личного состава организационной структуры и тактической выучки. Эти войска могли бы сражаться на полях Европы против войск НАТО или на сопках Маньчжурии против Китая, но в условиях горно-пустынного бездорожья Афганистана они оказались малоэффективными и ограниченными в маневре.

Итоги некоторых крупных операций, проводимых советским командованием, обычно напоминали процесс набирания воды решетом, так как моджахеды предпочитали не сталкиваться лоб в лоб с многократно превосходящими их по силе армейскими частями, которые были вооружены артиллерией, танками и поддерживались авиацией. Они обычно наносили беспокоящие удары по коммуникациям, держа в напряжении значительное количество советских и афганских правительственных войск. Как только войска уходили из кишлачной зоны, после рапорта о том, что «от мятежников очищен еще один район страны», моджахеды немедленно возвращались на ранее утраченные позиции.

Проведя несколько крупных операций, считавшихся весьма удачными в сферах высшего военного руководства, советские войска на первом этапе своего пребывания в Афганистане оказались не в состоянии нанести решительное поражение противнику внутри страны или хотя бы пресечь снабжение исламских партизан по караванным тропам из-за границы. Даже широко разрекламированная операция в долине Панджшер в 1982 году, стоившая Ограниченному контингенту больших потерь, лишь на короткий срок смогла ослабить влияние моджахедов в этом стратегически важном районе Афганистана. Массированные бомбардировки территории, находившейся под контролем оппозиции (а она удерживала до 85 процентов территории страны), также не приводили к значительным результатам.

Оказавшись в специфических условиях, войска были вынуждены действовать не только согласно наставлениям, изложенным в Боевом уставе сухопутных войск. Фактически моджахеды навязали свои правила игры контингенту, и тот стал приспосабливаться к тактике исламских партизан.

Как это было… Свидетельства участника событий

1982 год, 20 апреля. Провинция Газни

Окрестности деревни Калаи Нау

Вчера наша колонна покинула базу и двинулась в сторону аэродрома Газни. Шли открыто, не таясь от любопытствующих глаз местного населения.

Ранее на городском базаре был пущен слух: «Советская колонна идет на Кандагар». Слухи распускали сами, отовариваясь в дуканах, надеясь, что эта маленькая хитрость поможет нам.

Ночь провели на аэродроме. Аэродромом этот пустырь можно назвать с большой натяжкой. Взлетная полоса, рассчитанная только на вертолеты, несколько кирпичных одноэтажных построек и рощица шелковиц – вот, пожалуй, и все. Картину дополняли останки сгоревших вертушек, колючая проволока и окопы полного профиля по периметру территории.

На рассвете должны загрузиться на борт вертушек. Подлетное время до Калаи Нау десять минут. Еще до восхода нас десантируют на сопки вокруг этой деревни. Судя по аэрофотоснимкам, наш объект – скопище глинобитных домишек с куполообразными крышами, вытянутое в виде рыболовного крючка.

Пусть местные думают, что утром русские пойдут по кандагарской дороге. А мы им – сюрприз. Мой шеф, начальник разведки полка Стыров скептически улыбается. Оказывается, «духи» знают, что мы дурим им голову. Но куда мы на самом деле двинемся – это для них все же вопрос. Я верю Стырову. Его служба в Афгане уже подходит к концу. Он помнит те времена, когда отчаянные головы на одном лишь УАЗике могли смотаться в Кабул за водкой и спокойно вернуться назад на базу. А теперь меньше, чем батальонной колонной с воздушным прикрытием, наши никуда не суются.

Я – новичок. Два месяца тому назад нашу языковую институтскую группу сняли с занятий и почти в полном составе отправили в Афганистан для прохождения лингво-страноведческой стажировки в частях 40-й армии на полгода. Конечно, я мечтал попасть в страну изучаемого языка. Но не таким образом и не сюда. Тегеран, Мешхед, Исфаган – вот города моей мечты. Но они далеко, они в Иране.

На целых полгода захолустный гарнизон в окрестностях Газни должен стать моим домом. Самое забавное: по возвращении в Союз нас ждут экзамены, отпуск и переход на пятый выпускной курс института. Готовиться к ним у меня не было ни желания, ни времени.

Стыров приказывает всем спать. Мы лежим на броневике и смотрим в небо. Оно черное, с миллионом крупных и мелких ярких звезд. Я долго не могу уснуть, думая о завтрашней операции.

Калаи Нау не случайно стал целью нашей вылазки. Неделю назад группа разведчиков на двух Ми-8 патрулировала район рядом с деревней. По грунтовке со стороны Пакистана пылили несколько грузовиков. Утреннее солнце еще не осветило эту долину. Стыров приказал снизиться. Ничего подозрительного он не увидел, но на всякий случай приказал дать предупредительную очередь перед головной афганской машиной, груженной какими-то мешками. Машины остановились.

Один борт сел у обочины, а другой продолжал нарезать круги в небе. Стыров и досмотровая группа выпрыгнули из вертушки и побежали к машинам. В этот момент с ближайшей сопки и из грузовиков по ним ка-а-ак дали из пулеметов! Двух бойцов сразу убило. Конечно, все носами в землю. А по приземлившейся вертушке врезали из гранатометов. Второму вертолету тоже досталось. Шквал огня. Вот тебе и рутинная проверка гражданского транспорта.

По радио вызвали помощь – штурмовую авиацию. На авиабазе Баграм всегда на взлетной полосе дежурит пара «сушек» с полным боекомплектом. А из Газни вылетели вертолеты огневой поддержки. С земли очень активно огрызались. Стыров и его ребята были в разных переделках, но в такой переплет уже давно не попадали. Второму вертолету удалось эвакуировать разведчиков и экипаж сгоревшего борта, включая убитых и раненых.

Я увидел Стырова лишь за ужином в нашей столовке. Он выглядел очень расстроенным. Майор берег своих людей. Последний раз у него погиб боец в феврале во время рейда в Пактию. Сегодняшние двое были для него большой потерей. Настроение у разведчиков было подавленным. Один из погибших был дембелем. Его приятель по фамилии Малышев сказал мне, что «кореш» начинал службу в Венгрии в Южной группе войск и родители были до сих пор уверены, что сын служит в Европе. За полтора года сын ни разу в письмах не обмолвился о войне и жизни в горах.

Наша авиация проутюжила место засады. А вечером того же дня батарея «Град» (реактивная артиллерия) нанесла мощный удар туда, где шел бой. Расчет был прост: в темноте моджахеды наверняка захотят осмотреть останки вертолета, собрать трупы своих товарищей. Днем они не полезли бы на рожон после такой заварушки.

Всю неделю собирали данные по району Калаи Нау. Выяснилось, что у нас под боком существовала оживленная «тропа», по которой постоянно передвигались «духи».

Отцы-командиры решили проверить и деревню, и окрестности. Агентура ХАДа (афганская правительственная служба безопасности, аналог нашего КГБ) уверяла нас в наличии многочисленных тайников с оружием и боеприпасами. Штаб армии дал согласие на операцию.

– Только никаких союзничков, – упрашивал Стыров начальство, – тогда, может, чего и найдем.

Начальство в ответ пожимало плечами и разводило руками. Там, наверху в Кабуле, сами решат, пойдут ли с нами афганские части.

В Газни дислоцировалась 14-я пехотная дивизия афганской армии. Половина солдат была бывшими дезертирами, а другая готовилась ими стать. Наши планы, если в них были посвящены союзники, сразу становились известны моджахедам и всему населению. Не любят спецназовцы ходить вместе с афганцами на операции.

Бог услышал мольбы Стырова. Мы пошли без них. В силу необходимости с нами отправились кадровый офицер ХАДа и агент – местный житель. Пожилой мужичок в чалме и ватнике, насквозь пропахший опиумным дымом, каким-то особым, специфическим запахом. Мышиные глазки постоянно в движении. Собаки, жившие в гарнизоне, за сто метров чувствовали афганцев – когда они появлялись у нас, то начинали брехать как сумасшедшие. Агента звали Аминулла. Он-то и должен показать «духовские» схроны.

Моя персональная задача – обеспечивать общение между хадовцами и нашими разведчиками. Я только второй раз иду на боевые действия, и мне все интересно. Это не на семинаре в институте сидеть. Жаль, что не был с разведчиками во время того боя.

Утром, как говорится, все прошло как по маслу. Мы выпрыгнули из вертолетов, когда те зависли над самой землей, в сплошную пыльную завесу. Короткие перебежки. Пока все тихо. Небо светлеет. Снизу, из деревни доносится лай и мычание.

Часть десанта блокирует деревню. Группа будет ждать подхода бронетехники, после чего населению прикажут покинуть дома и собраться на окраине. В это время будут проверять их дома. Другая часть вместе с агентами ХАДа уходит в горы. Аминулла – разведчики окрестили его Сусаниным – ведет нас известной только ему и Аллаху извилистой тропой вдоль сухого русла. За ним – командир взвода Игорь и я.

Игорь, на правах ветерана, меня явно опекает.

– Первые пули – твои, – обрадовал он, – а потому, как начнут стрелять, ныряй в камни и прячь голову.

Засада может подстерегать где угодно. Стыров идет в середине колонны. Его можно принять за простого солдата. Выцветший солдатский ватник, вещмешок, автомат, старые ботинки. Никаких признаков его майорского звания. В свои тридцать он подтянут, строен, и только усталое лицо с аккуратно подстриженной полоской усов выдает возраст. Принцип Стырова – не выделяться из толпы, когда идешь в горы. «Духи» действуют грамотно: всегда стремятся подстрелить офицеров. Этот принцип – одна из уловок, продлевающих жизнь.

Через час энергичной ходьбы добрались до места, указанного проводником. Подножие мрачных базальтовых скал. Мы видим лазы под исполинскими валунами, неприметные каменные сарайчики под нависшими скалами. В каждой постройке ночью жгли костры. Зола еще теплая. На полу грязные перины. Разведчики очень осторожно начинают осмотр подземных ходов. Могут быть мины. По оценке Стырова, здесь было не менее полусотни человек. Аминулла невозмутимо следит за происходящим.

В одной из нор саперы снимают растяжку. Под огромной каменной глыбой мы обнаружили и извлекли десятки цинковых запечатанных коробок с патронами, мины в ребристых пластмассовых корпусах, заряды к гранатометам и два ствола от крупнокалиберного пулемета.

Я спрашиваю у Стырова:

– Почему «духи» не забрали это добро с собой?

Он в ответ снисходительно поучает:

– Свежего ослиного или конского дерьма на земле нет. Значит, ночевавшие были не из каравана. Они и так были навьючены оружием и другим барахлом. На своих двоих много не унесешь.

Группа из пяти разведчиков пошла в горы. Вскоре в той стороне, куда ушли ребята, послышалась стрельба. Внезапно, словно по команде, она прекращается.

Вернулись двое наших дозорных. С ними испуганный афганец средних лет. Одет опрятно и чисто. На голове войлочная шапка блином. Стыров приказывает мне допросить задержанного. Аминулла стоит в стороне, не проявляя интереса к соплеменнику. Солдаты сообщили, что афганец шел по тропе, когда его заметили разведчики. Услышав окрик, он остановился, но потом бросился бежать. Чтобы его остановить, пришлось стрелять.

Следуют традиционные вопросы: кто такой, откуда и зачем в такую рань. Задержанный дрожит всем телом. Левую ладонь приложил к груди. Отвечает сбивчиво, повторяя одни и те же слова. Я прошу его говорить только на языке дари. На пушту я знаю лишь отдельные фразы.

В его бумажнике находим старый, еще королевских времен, паспорт с фотографией. Карточка пожелтела, но сходство с оригиналом налицо. Афганец представляется учителем в городском лицее. Здесь был в гостях у родственника. Встал с первыми петухами, чтобы добраться до большой дороги и успеть к началу занятий. На бандита он явно не похож.

Разведчики рассматривают его ладони, плечи, пытаясь найти следы от обращения с оружием. Чисто. Я чувствую, что разведчики не хотят вот так запросто расстаться с учителем. На их взгляд, он очень подозрителен.

Стыров спрашивает, какой предмет преподает афганец. Оказывается, классическую персидскую литературу. Я перевожу, а затем от себя лично читаю ему пару четверостиший Джами на пехлеви (средневековый персидский язык). Автора не называю. Пускай учитель сам назовет его. Учитель обрадованно закивал головой. В моей «бурсе» курс литературы читает чистокровный иранец, профессор Джахонгир Дорри. Гонял нас как бобиков, но кое-какие знания в нас заложил.

Ответ прозвучал немедленно:

– Саади.

Стырову надоело слушать наш диалог, явно выходивший за рамки его вопроса. Я объяснил, что он не знает своих поэтов.

– Ловко ты его зацепил, Леха, – обрадовался Стыров. Кто-то предложил не тянуть резину и расстрелять «учителя». Без сомнения, они грохнули бы афганца, но Стыров помешал этим замыслам. Учителя связали, а радист доложил на базу о трофеях и одном пленном.

Вечером, добравшись до своего закутка в офицерской общаге, я первым делом полез в чемодан за конспектами, прихваченными из Союза для подготовки к экзаменам. Меня весь день мучили сомнения относительно авторства тех двух четверостиший. Джами или все-таки Саади? Я нашел нужные записи, и горячая волна стыда залила краской мою физиономию. Я ошибся. По дороге на базу Игорь объяснил мне причину, по которой Стыров заступился за афганца. С нами был проводник ХАДа. Посторонние глаза и уши. Если бы не его присутствие, то учителю был бы конец.

В горах у разведчиков закон один – после допроса подозрительное лицо отправлять в расход. Ведь отпущенный с миром абориген может привести за собой банду человек в сто и тогда в расход отправляются разведчики. По словам Игоря, такие истории имели место.

Потрясенный его комментарием, я долго молчал. В «Красной Звезде» публикуют репортажи о дружбе афганских крестьян и советских воинов-интернационалистов. А в жизни все совсем не так.

Учителя мы оставили на аэродроме. Его должны были передать хадовцам для дальнейших разбирательств. Разведчики не сомневаются, что его уже освободили.

Перед сном я заглянул в солдатскую палатку к разведчикам. Они пили бражку из походного десятилитрового термоса. Мне тоже налили кружку. Зашел разговор об учителе. Один из сержантов заверил меня, что он нам еще встретится где-нибудь в горах. У меня уже нет сомнений, что тогда с ним будет. Слава богу, моя ошибка не привела к человеческой смерти. Тоже мне, выискался знаток литературы. Решил отныне больше думать, прежде чем проявлять инициативу.

15 мая. Аэродром Баграм.

15 километров севернее Кабула

Недели за три до описываемых событий к нам на базу прилетело высокое начальство из Кабула во главе с генералом Тер-Григоряном. Перед его визитом наши командиры дважды летали в Кабул. Потом было явление народу генерал-майора Генералова. Представляю, как ему доставалось в армии из-за фамилии, когда он был лейтенантом.

Он отрекомендовался нашим главным отцом-хранителем и куратором на период подготовки к какой-то супероперации. И действительно: на территории базы сели вертолеты и мы, включая поваров, несколько дней подряд отрабатывали приемы десантирования из зависшего над землей вертолета.

Следом прилетел лектор из ГлавПура (Главное политическое управление), который объяснил нам, что в ущелье Панджшер зреет явная угроза для Апрельской революции, а ее носитель – некий Ахмад-Шах и его войско. Долина являет собой почти неприступный природный объект, окруженный высоченными горами со всех сторон.

Ахмад-Шах много денег заработал на поставках опиумного мака. А на те доллары вооружил по полной программе своих сородичей. Половина Кабула уже куплена им. Оперативные карты афганского Генштаба чуть ли не в первую очередь попадают к нему, а уже потом на подпись к Кармалю (главе правительства Афганистана). Еще немного, и сидеть Ахмаду на троне. Революция в опасности.

Наша задача – высадиться в долине и нанести поражение противнику. После чего в Панджшере воцарится народная власть и наступит перелом в деле стабилизации обстановки. Ну а если серьезно, то, по мнению моих старших сослуживцев, будет много крови, чужой и нашей. За последние два года они ходили воевать и в Кандагар, и в Гардез, и еще много куда, но про Панджшер никто из наших раньше не слышал.

Начались ежедневные упражнения на стрельбище, утренние марш-броски со всей амуницией на горбу по территории базы и интенсивный ремонт бронетехники в автопарке. Стыров сказал, что нечто подобное по размаху было в его части перед вводом войск в Афганистан в далеком шестьдесят восьмом году.

За последнее время я ближе познакомился с нашим замполитом – майором Опариным. Интеллигентный, грамотный, и при этом – настоящий военный человек. К нему относятся все с уважением. Редкое явление в войсках. Пребывая в действующей армии уже четвертый месяц, я четко уяснил – авторитет политработников здесь весьма невелик. Опарин всегда спокоен, невозмутим. Я сопровождаю его на встречах с губернатором провинции, местными функционерами НДПА (афганские марксисты), командованием афганской пехотной дивизии. Приходится много переводить. Для меня это хорошо. Сидя за проволокой в гарнизоне, язык дари должным образом не освоишь.

Губернатора зовут Шах Вали. На вид – очень добродушный, гостеприимный человек. Напоминает положительного героя из индийского кино: упитанный, черноусый оптимист с хитринкой в глазах. Второй секретарь местного обкома НДПА шепнул мне приватно, что губернатор – крупнейший землевладелец в провинции, а братья его осели в Пакистане. Шепнул после седьмой или восьмой по счету рюмки на приеме в честь четвертой годовщины «великой» Апрельской революции.

Кстати, интересное наблюдение. После седьмой-восьмой мои услуги были не нужны. Наши отцы-командиры и афганские деятели понимали друг друга легко. Как будто в один детский сад ходили. Ну а мне подарили два плаката: пожимают руки друг другу Брежнев и Кармаль на одном плакате и храбрые афганские солдаты на фоне богатых трофеев и пленных душманов – на другом. Я пришпилил их на стенку в своей каморке. «Зенда бад инкелабе саур» – «Да здравствует Апрельская революция» в переводе на русский язык.

Мы уже три недели не ходим на боевые действия. Готовимся к большой «войне» за дальними горами. Наши местные контрреволюционеры наконец-то вздохнули спокойно. Дорогу между базой и аэродромом минируют каждую ночь. Стыров хотел было устроить охоту на минеров, но ему запретили.

И вот наступил день «X». Партиями по пятьдесят человек с вещами и оружием нас распихали в шесть огромных Ми-6 (транспортные вертолеты) и перебросили на авиабазу Баграм, в пятнадцати километрах севернее Кабула. Было непонятно, как мы будем бегать по горам со всей этой амуницией. На каждого килограммов по сорок. Некоторые солдаты с трудом дотащили это барахло от бронетранспортеров до взлетной полосы.

Имеются даже малые саперные лопатки и противогазы. Один бронежилет с каской весит будь здоров. А патроны с гранатами в огромном количестве?! Словно мы там будем воевать целый год.

Ночуем прямо на земле под открытым небом рядом со взлетно-посадочной полосой. Разведчики фотографируются на память всей командой. Стыров отказывается: плохая, мол, примета перед боем сниматься. Его уговаривают, и он в конце концов соглашается занять почетное место в центре. Я тоже пристраиваюсь сбоку. На стояночных площадках из сборных металлических конструкций стоят десятки вертолетов. Я насчитал штук сорок, потом сбился и махнул на это дело рукой.

Генерал Генералов тут как тут. Он объявляет, что мы идем с первой волной десанта сразу вслед за артподготовкой. Задача – перекрыть единственную дорогу, тянущуюся по ущелью, и захватить господствующие высоты в нашем секторе. От Джебаль-ус-Сираджа, где находится вход в ущелье, будут наступать мотострелки из 108-й дивизии. «Духи» будут отступать по ущелью, а мы перекроем пути отхода и уничтожим деморализованного противника. Я замечаю по лицам наших офицеров и их репликам вполголоса, что они не разделяют энтузиазм командования. Впрочем, наше дело – исполнять приказы. На то она и армия.

18 мая. Ущелье Панджшер. Деревня Руха

Только сегодня под вечер мне удалось продолжить записи. Событий было так много, что если писать обо всем подробно, мне не хватит и ночи. Пишу при свете керосиновой лампы. Начну с позавчерашних дел.

Подъем в пять утра. Над землей тонкая пелена тумана. Из нее на горизонте со всех сторон вершины гор. Утренний чай с галетами. Настроение приподнятое, но на душе очень неспокойно. Слышен грохот и рев реактивной артиллерии. Началась артподготовка.

Мы разбиваемся на группы по восемь человек и шагаем к вертолетам. За каждой группой закреплен вертолет. Наш борт номер 37. Взлетаем. В иллюминаторе незабываемое зрелище. Полнеба в вертолетах. Под нами огромная долина. Лоскутное одеяло из земельных участков, рощиц и домов-крепостей.

В головном вертолете находится главный штурман авиации 40-й армии. Он лично укажет места выброски десанта первой волны. Вторая волна будет десантироваться после обеда.

Когда мы пошли на снижение, в ущелье вовсю шло сражение. По вертолетам велся с земли массированный огонь. А на аэродроме нас уверяли, что оборона противника полностью подавлена. Экипаж нашего борта выделывал цирковые кульбиты, уклоняясь от огня. Непрерывно стреляли пулеметы и установки НУPC (реактивные снаряды). Один раз вертолет зацепило осколками.

Вместо приземления на вершине одной из сопок нас сбросили на крошечный островок посредине бурлящей речки. События явно развивались не по плану. Сразу после десантирования у нас появился первый раненый. Пуля раздробила челюсть нашему связисту. Мы поспешили переправиться на берег, дабы не быть мишенью. Я впервые преодолевал горный поток. Оказывается, всем надо крепко взяться за руки, чтоб вода не валила с ног.

Пока мы карабкались в гору, на моих глазах был сбит один из вертолетов. Он задымил, ушел за склон одного из холмов и там взорвался. Спустя несколько минут я заметил двух афганцев в гражданской одежде с оружием. Они бежали по тропе вдоль реки. Мы были выше, и они нас не видели. До бегущих было рукой подать.

Я впервые в своей жизни стрелял в людей. Никаких эмоций в отличие от книжных переживаний. Оба были застрелены мгновенно. Игоря заинтересовал портфель в руке одного из убитых. Решили, что посмотрим ночью, когда стемнеет. В портфеле могут быть важные бумаги.

Вокруг нас повсюду, где был сброшен десант, шла интенсивная стрельба. Мы попытались связаться с командованием. Определить по карте свое местонахождение не было никакой возможности. Поймали волну вещания какой-то станции из Союза. Шла трансляция церемонии открытия комсомольского съезда в Москве. Мы предоставлены сами себе.

Лишь к вечеру стали известны наши координаты. Появились пленные. На сопку, которую мы заняли, подтянулись еще несколько групп десанта. У подножья стоял полуразрушенный дом. Туда сносили раненых. Сообщили страшные новости. Вместе с вертолетом сгорел Стыров. Я отказываюсь этому верить. Стоит жуткая неразбериха: могли и напутать.

К нам на сопку поднялся комполка и начштаба. Им понравился обзор с нашей сопки. Отныне командный пункт размещается у нас. Натянутые антенны и блеск оптики привлекают внимание. Как следствие – по нам начинают постреливать. Нас спасает ограда из каменных обломков.

От авианаводчика, его зовут Юра Солонцов, мы узнаем невероятные вещи. Погрешность при высадке составила почти десять километров. Нас бросали на неподавленную оборону противника. Сбито три вертолета, многие повреждены. Юра корректирует взаимодействие наземных частей и авиации.

Пленных допросили. Вначале они не желали говорить. Несли чушь. Тогда одного застрелили из пистолета на глазах другого. Второй дал важные показания. О том, что будет операция, душманы знали за две недели. Население ушло в горы и долину Ваграма к родственникам. Для нас Ахмад Шах приготовил встречу. Его малая родина, кстати, видна с нашей сопки. Называется Руха. У Ахмад Шаха есть и другое имя – доктор Маасуд. Оказывается, он окончил Кабульский университет. Пленный сообщил о структуре их отряда, вооружении. Пообещал показать дом, где размещался исламский комитет.

О вылазке в долину для реализации разведданных и речи быть не может. Там идет настоящее сражение. После обеда вертолеты продолжили высадку. Я после допроса пленного отпросился у начштаба спуститься вниз к реке вместе с группой, которая шла за водой. На берегу встретил Опарина. Их только что высадили с вертушек. Он с отрядом примерно в двадцать человек переправлялся на ту сторону.

Ночью Опарин вышел на связь. Сообщил, что ведет бой. Есть потери. На следующий день до нас дошли слухи, что вся группа погибла во главе с замполитом.

Нам тоже досталось этой ночью.

Как только стемнело, противник открыл огонь по нашему командному пункту. Стреляли из деревушки Мариштан. Она лежала в лощине между нашей сопкой и более высокой горой. Стреляли откуда-то справа и слева. Ночью «духи» попытались взять приступом дом у подножия, но нарвались на противопехотные мины. Штурм был отбит. Даже раненым пришлось стрелять и бросать гранаты.

Командир нашего полка – подполковник Борзых. Он классический советский пехотный офицер. Громко отдает команды, много матерится и отпускает грубые шутки. Несколько раз за день он повторял: «Это, б… Сталинград какой-то!» Его можно понять. Ситуация развивается независимо от воли и планов командования. Положение сторон напоминает слоеный пирог. Нашему авианаводчику приходится туго. Так прошел первый день операции. Ночью поспать так и не удалось.

Наутро повторилась вчерашняя картина. Одно отличие – бой откатился от реки в предгорья. У нас стало потише. К обеду подтвердилась информация о гибели Стырова и Опарина. Настроение подавленное. Точное количество погибших солдат пока неизвестно. Многие трупы еще не эвакуированы.

Наша доблестная авиация отличилась. Мы завтракали сухим пайком, когда на нас зашел «крокодил» (вертолет огневой поддержи Ми-24) и вдарил по нашей вершине НУРСами. Солонцов схватился за рацию, мы запустили сигнальные ракеты и зажгли пирофакелы. Но «крокодил» дал еще раз. В результате у нас трое раненых. Борзых потребовал от Солонцова узнать номер вертушки и пообещал отдать пилотов под трибунал.

Нам разрешили сделать вылазку за речку. Группу разведчиков возглавил Игорь. Пока спускались, меня едва не убили. На полпути мы сделали минутную остановку отдышаться. Ко мне подошел солдат что-то спросить. Он не успел произнести и двух слов. Пуля вошла ему в затылок и вышла через правый глаз. Меня окатило кровью. Откуда стреляли, мы так и не поняли. Боец еще какое-то время был жив, пока мы тащили его тело вниз. До доктора мы его не донесли.

Мы не сразу переправились. Вначале пришлось помочь вытащить раненых из дома на берег. Ждали санитарных вертолетов. Доктор сообщил, что за ночь один умер от перитонита, и надо срочно эвакуировать других. Есть очень тяжелые. Недалеко от дома в прибрежных камнях разведчики обнаружили несколько трупов афганцев. Они были убиты во время ночного штурма. Все с нагрудными патронташами для автоматных магазинов. Рядом оружие – китайские АКМы и карабины СКС. На шее каждого кожаный мешочек-амулет с запиской. На ней замысловатой вязью какие-то изречения на арабском.

Трофейное оружие мы отправили вместе с раненым. Наш пленный показал нам дом, где был штаб душманов. Внутри, кроме портретов исламского лидера Раббани и изречений из Корана в резных рамках, мы ничего больше не нашли. После осмотра постройки пленный вдруг решил показать нам склад с оружием. Идти надо куда-то к черту на кулички.

– Да он, сволочь, время тянет, – сказал Игорь, выслушав перевод.

– Нашел дураков. Заведет нас к своим. Знаем, проходили, – подтвердил сержант со снайперской винтовкой.

Пленный был нам больше не нужен. После всего, что я увидел за вчерашний день, судьба отдельно взятого дехканина меня мало волновала. Из здания исламского комитета я прихватил учебник для детей. Современная тематика. Примеры на сложение и вычитание иллюстрировались изображениями патронов и ружей. Были рисунки с вертолетами. На одной из страниц медведь, изображающий Брежнева, тянулся к винограду. Очертания грозди повторяли контуры Афганистана. Может, удастся прихватить книжку с собой в Москву?

И этот день пролетел незаметно. Вечером на командном пункте узнал последние новости. Сопротивление отрядов Ахмад Шаха повсеместно ослабло. Его люди отходят в горы. От Джебаль-ус-Сираджа к нам движется бронетанковая колонна основных сил. Через пару дней они соединятся с нами. Чувство победы и радости ощущается слабо. Люди очень устали. Многие из тех, с кем я познакомился и сдружился на базе, сейчас в госпиталях или в армейских моргах «готовятся» к отправке на родину.