Текст книги "Спецназ в Афганистане"

Судя по интенсивности сегодняшнего артобстрела, полковник Горский, начальник артиллерии дивизии, решил все-таки похоронить моджахедов под развалинами. После последних разрывов среди глиняного скопища домов наступила гнетущая тишина. Вскоре на окраине появились фигурки в белоснежных чалмах и темных пальто. Они шли, размахивая белой тряпкой.

– Парламентеры, – обрадовались на командном пункте. Больше других ликовал Федоровский. Он был отчаянным мерзляком, а в степи по утрам стоял ощутимый морозец. Майор очень страдал без калорифера и доброго стакана разбавленного медицинского спирта. Но это оказались не «духи». На наши позиции вышли деревенские старейшины. Они сообщили, что моджахеды покинули деревню. Теперь там остались только мирные жители.

Мы не поверили своим ушам. Неужели среди этих развалин остались мирные? Старейшины просили больше не стрелять по их домам. Они даже были готовы вывесить красные или белые флаги, дабы показать свою лояльность.

Наше командование выставило условие: через час собрать население на окраине, будет проверка документов и жилищ. Если все пройдет нормально, жители смогут вернуться к себе домой. Никого не тронем.

Старики вернулись в деревню. Пока мы общались с ними, кое-где над домами действительно появились красные лоскуты материи. Деды еще не успели доковылять до ближайших строений, как в небе появилась пара «сушек». И тут такое началось! Самолеты метко отбомбились по домам с красными метками. До наших летчиков, увы, изменения в оперативной обстановке еще не дошли. Всего пару часов тому назад по нам велся огонь из этих домов, и мы сами вызывали авиацию подсобить.

Спустя полчаса пехота вошла в бывшие городские кварталы. Тишина. Ни одного ответного выстрела. Ни единой живой души. Повсюду россыпи стреляных гильз и окровавленные бинты. Кое-где из-под развалин торчали руки и ноги. Видимо, все уцелевшие ушли подземными ходами.

К вечеру наши закончили проверку всей юго-западной окраины Герата. Отряды Турана Исмаила повсюду прекратили сопротивление и оставили позиции. Я думаю, они все остались в городе, потому что за пределы Герата выпускали только мирное население – стариков, женщин и детей. Скорее всего, моджахеды попрятали оружие и на время стали местными жителями. На Востоке все просто. Взял винтовку в руки, ты – партизан. Если спрятал ее под камень, ты – обычный крестьянин. Больше всех страдают безвинные. Большинство не участвуют и не хотят участвовать в этой войне. Думаю, им наплевать, при каком режиме жить, лишь бы не убивали и жилось спокойно. Каждый день мы видим на дороге автобусы, идущие в сторону Ирана и Пакистана. Уезжают целыми семьями.

В какой-то книжке о войне во Вьетнаме читал о проблемах с психикой у американских вояк. У меня пока с головой все нормально. Пью, сплю, иногда отдыхаю. В октябре к нам приезжала с концертами сама Эдита Пьеха. Я даже сфотографировался с ней на память, до блеска начистив сапоги. После концерта артистов возили в Адраскан. В тамошних дуканах огромный выбор дубленок. У нас в Союзе с этим делом туго.

15 декабря. База в Шинданде

Новый год на носу, а мы еще не начали к нему подготовку. А водка, между прочим, продолжает дорожать. Из четырех кроватей, стоящих в нашей комнате, три постоянно пустуют. А иногда и все. После большой войны в Герате нам дали передышку в два дня. Затем снова полеты и рейды в составе разведбатальона.

На этот раз нас бросили под Гуриан. Гуриан – маленький городок на дороге на полпути между Гератом и иранской границей. Мы занимаемся проверкой разведданных. Их очень много, и большинство из них – сплошная дезинформация. Я неоднократно убеждался в том, что добровольцы из местных дехкан, помогающие нам, зачастую решают свои личные проблемы.

Хадовцы как-то привели к нам одного, пожелавшего показать нам с воздуха склад с оружием. Подлетели к деревне. «Доброжелатель» тычет грязным пальцем в большой богатый дом с садом.

– Вот оно, – логово врагов.

Отбомбились. Пожали ему руку. А потом всплыла очень неприятная правда. Дом принадлежал богатому соседу. Сосед по весне дал посевное зерно в долг. Бедный, но хитрый крестьянин решил одним махом две проблемы решить: зерно не возвращать, а соседа устранить как врага народной власти. Сюжет в стиле Ходжи Насреддина.

Наш выход оказался безрезультатным. Так бывает очень часто. За колонной постоянно наблюдают. Любой маневр фиксируется. Все «духи» разбегаются в радиусе десятка километров. Спалили массу горючего, съели тонны сухпая и позабавили местных моджахедов. На обратном пути они прижали нас на перевале. Пришлось немного пострелять. Обошлось без потерь, не считая одной БМП, наскочившей на мину.

Пока мы катались по пустыне, на аэродроме произошла трагедия. Транспортный самолет фельдъегерской связи, забитый под завязку бумагами, садился на полосу. Уже стемнело, был легкий туман – явление обычное для Шинданда зимой. Как летчики не заметили выруливающий вертолет Ми-6, остается гадать. Вертушка была загружена боеприпасами. Почти пять тонн снарядов и ракет. Взрыв был жуткий. Говорят, что чудом выжил только один самолетный техник, спавший в хвостовой кабине. От остальных не осталось и следа. Аэродром срочно оцепили. Подняли по тревоге мотострелковый полк и обыскали каждый квадратный метр территории. Собирали разлетевшиеся документы. Думаю, за некоторые бумажки «духи» заплатили бы очень дорого.

На фоне всех этих печальных событий у меня маленькая радость. Мой товарищ Серега Седченко преподнес мне королевский сюрприз. Он простой командир взвода, академий пока не кончал, но к толстым книжкам в кожаных переплетах с арабской вязью относится с почтением. Знает, что книга на незнакомом ему языке – лучший подарок для меня. После боев в Герате приволок Сережа мне целый мешок с книжками. Среди них встретились ценнейшие экземпляры. Новейшее издание Корана на фарси с арабским подстрочником тегеранского издания. Роскошный альбом с миниатюрами гератской школы. И среди них десяток работ моего любимого Бехзада. Сергею скоро заменяться в Союз. Он весел, счастлив и рассчитывает после Афгана попасть в Ленинград. Там живет его семья. За книги я расплатился коньяком, припасенным на Новый год.

С Сергеем мы подружились в сентябре во время похода в провинцию Чагчаран. Вместе несколько дней проторчали в деревушке Тулак. Наши подразделения стояли рядышком. Каждый день глушили рыбу в горной речушке, жарили шашлык из барана, подаренного местным правителем.

Поход запомнился и моим днем рождения. Второго сентября колонна преодолевала перевал, отделяющий Чагчаран от провинции Герат. Наши прошли спокойно, а вот афганскую часть моджахеды прижали. Объявили привал на ночлег. Горное плато идеально подходило для этой цели. Я успел расстелить плащ-палатку. Нарезал хлеб, сало и огурчики. Наш хозяйственный прапор достал из укрытия бутылку с самогоном. Чай, не каждый день исполняется двадцать два года. Собрались друзья. В этот волнующий момент меня вызывают на КП. Задача – срочно с ротой мотострелков выдвинуться к перевалу и прикрыть афганцев огнем. Моя персональная задача – обеспечить взаимодействие с афганцами по радиосвязи.

Вернулись за полночь. Едва нашел свой броневик. Все давно спят. От следов пирушки не осталось даже крошек. Улегся с чувством голода и обиды.

Поход на Чагчаран запомнился знакомством с жизнью хазарейцев. До этого я лишь мельком видел их на улицах Кабула и Газни. Эти лица с ярко выраженными монголоидными чертами резко отличаются от других народов, живущих здесь. Иногда наши во время боевых действий принимали пленных хазарейцев за китайских наемников в рядах моджахедов и удивлялись, что те никак не хотели говорить по-китайски.

Бытует мнение, что хазарейцы – потомки осевших в Афганистане солдат из армии Чингисхана. Этот герой наделал здесь бед. Жег и разрушал все на своем пути. Прошли столетия. В отместку за пережитые беды коренные афганские нации сделали хазарейцев самой низшей по своему статусу кастой в современном Афганистане. Теперь они выполняют самую грязную работу за самые маленькие деньги. Более бедных кишлаков я еще не видел. Крайняя степень нищеты. Лица людей, задавленных обстоятельствами и привыкших к оплеухам. Зима. В горах лежит снег. Местные ходят в резиновых галошах на босу ногу. А многие и вовсе сидят дома по причине отсутствия оных.

Кроме меня на бронетранспортере еще пять бойцов. Раньше я не замечал за ними великодушных жестов в отношении афганцев. В солдатских глазах все они если не душманы, то душманские пособники. Чудо случилось в Хазараджате. Мои гвардейцы по собственной воле отдали детишкам две буханки хлеба и полпачки сахара.

Наша армия в Афганистане занимается кроме войны еще и оказанием гуманитарной помощи. Раздают муку, сахар, спички. Военные доктора принимают больных аборигенов и ставят им диагноз. Даже кино про Чапаева показывают с помощью кинопередвижек. Под это дело в каждом соединении создан агитационно-пропагандистский отряд. Продукты им выдает начпрод со склада по ведомости, а мои бойцы отдали свою пайку добровольно.

Среди нас было немало идиотов. На днях один капитан на моих глазах привязался к старику-афганцу в торговых рядах, упорно выпытывая:

– Ты душман?

Дед что-то принимался объяснять, но капитан снова и снова повторял свой дурацкий вопрос. Других слов на дари он просто не знал. Мы брали товар в соседнем дукане. Шестакову надоело слушать эту волынку. Он сделал резкое замечание. Капитан заулыбался: «Это у меня шутка такая». Он просто развлекался.

Когда штурмовали Герат, увидел всякое. Чумазый танкист высунулся из башенного люка. В глазах восторг, рот открыт в крике. Стреляет из автомата по пробегающим собакам и мирно жующим ослам.

Хозяйственные солдатики, деловито загружающие в КамАЗ пачками деревянные оконные рамы и двери из покинутых домов. Дерево на восточном базаре ценится дорого. Даже дрова отвешивают на весах. Большой грузовик с деревяшками – целое состояние. Дороже только солярка. Такие вот примеры из жизни.

Приехавшие из России плохо представляли себе противника, против которого их отправили воевать. Поистине трагическая история произошла в конце апреля 1985 года в провинции Кунар с асадабадским батальоном спецназа, расквартированным до этого под Минском. Учения в лесах Белоруссии по отработке захвата ракетных баз и командных пунктов противника из НАТО остались позади. Вероятно, потому что с новым противником они были едва знакомы, среди военнослужащих батальона царили шапкозакидательские настроения в отношении моджахедов. И командиры, и их подчиненные имели явно преувеличенные представления о собственных силах и занижали боевые возможности противника. В то время в Кунаре действовали многочисленные, хорошо вооруженные и обученные отряды исламских партизан. За исключением нескольких населенных пунктов они безраздельно господствовали на всей территории провинции. Небольшой гарнизон советских и афганских войск в Асадабаде находился фактически в постоянной осаде. Противник действовал дерзко, умело, а близость Пакистана давала ему уверенность в том, что его всегда поддержат. Несколько раз партизанам удавалось нанести ощутимые потери советским и афганским правительственным войскам, когда те проводили операции в горах.

Предостережения мотострелков, давно действовавших в этом районе, были выслушаны руководством батальона с известной долей скептицизма. Батальон готовился к своей первой самостоятельной операции, и, видимо, комбат посчитал, что «не пристало спецназу руководствоваться наставлениями пехоты».

Начало операции не предвещало трагедии. Прохладная апрельская ночь, чуть занимавшийся рассвет, стремительный бросок одной из рот батальона в глубь Мараварского ущелья и несколько трусливо удирающих моджахедов. К сожалению, и рота, и комбат, руководивший операцией с КП, купились на этот испытанный прием моджахедов и дали заманить себя в ловушку у самой границы с Пакистаном, где их поджидала засада.

Запустив спецназ поглубже в ущелье, исламские партизаны ударили с нескольких сторон, осыпая разгоряченных преследованием солдат пулями и гранатами из РПГ. Затем они отсекли от основных сил группу человек в тридцать, окружили ее, а остальных принудили отступить из ущелья. Вместо того чтобы сразу вызвать авиацию, огонь артиллерии или запросить помощь у стоящих рядом мотострелков, комбат решил обойтись своими силами и «не выносить сор из избы» на всеобщее обозрение. Как-никак, первая операция под его руководством.

Время было упущено. Окруженные сопротивлялись до последнего. Часть из них бросилась на прорыв, другие заняли оборону в полуразрушенном строении. Отбивались они недолго. Моджахеды подтащили безоткатные орудия и многоствольные реактивные установки. Из ближайших лагерей, находившихся на территории Пакистана, прибыло подкрепление. Прошло несколько часов, и почти все, попавшие в кольцо, были перебиты, а их трупы, раздетые донага, были преданы издевательствам и глумлению. Ближе к вечеру моджахеды, построившись в цепь, тщательно прочесали ущелье, добивая раненых спецназовцев.

Под утро следующего дня оттуда приполз раненый прапорщик с множеством пулевых ранений, а затем вышел солдат этой роты. Они были единственными, кто уцелел в той бойне. Чтобы вытащить с поля боя трупы и отправить их в Союз, пришлось проводить операцию силами двух бригад.

После этого поражения личный состав был деморализован, и потребовалось немало времени, чтобы снова приступить к боевым действиям. К ним готовились, досконально изучая местность, обстановку и тактику моджахедов. Теперь на легкую победу никто не рассчитывал. Комбат был снят с должности, а офицерский состав батальона разбавлен имевшими боевой опыт людьми из других частей спецназначения. В дальнейшем асадабадский батальон сполна рассчитался с моджахедами за свое поражение в первой операции.

В процессе адаптации к новым условиям менялись качественные характеристики спецназа. Впервые за годы Афганской войны спецназу были приданы на постоянной основе вертолетные подразделения. Например, редкая операция лашкаргахского батальона спецназначения обходилась без взаимодействия с 205-й вертолетной эскадрильей. На вертолетах спецназ совершал облет больших участков приграничной территории, досматривая караваны. Вылетал на них к районам операций и при необходимости десантировался. А вертолеты огневой поддержки надежно прикрывали его в бою.

Атака на противника в ее классическом понимании была явлением необычным во время войны в Афганистане. Если бы советские войска ходили в лобовые атаки на пулеметы противника, как это было в период Отечественной войны, то наши потери в Афганистане были бы намного больше. В атаку в этой стране, как правило, не ходили. Исключение составлял лишь спецназ.

Его взаимодействие с вертолетчиками достигало такой степени, что позволяло даже на открытой местности атаковать позиции моджахедов. Происходило это следующим образом: вертолет заходил на цель и открывал огонь из всех пулеметов, пушек и кассет с НУРСами. Нервы моджахедов, стрелявших до этого из крупнокалиберного пулемета и чувствовавших себя неуязвимыми, не выдерживали. Они спешили спрятаться от смерти в укрытиях. В этот момент спецназовцы совершали перебежку, приближаясь к цели. Затем залегали, когда вертолет, выйдя из пикирования, шел на разворот, чтобы снова зайти на пулеметную позицию неприятеля. Сделав несколько перебежек, спецназовцы забрасывали расчет пулемета гранатами, если тот не успевал удрать или не был уничтожен огнем вертолетчиков.

Имея в своем распоряжении вертолеты, спецназ проворачивал такие «дела», о которых он не мог раньше и думать. Летом и осенью 1986 года, во время облетов территории Белуджистана, вертолеты со спецназом на борту, маскируясь за невысокими сопками, залетали на территорию Пакистана на глубину 15–20 километров, а затем шли над караванными тропами в сторону Афганистана. Конечно, пилоты рисковали, но расчет был точный: за те считаные минуты, что они находились над чужой территорией, сбить их вертолеты силами ПВО пакистанцы просто не успевали. По сопредельной земле моджахеды шли беспечно – не маскируясь даже днем. Услышав шум вертолетных двигателей, они не прятались, принимая советские вертолеты за пакистанские. Через секунду на них обрушивался шквал огня.

Изменилось в лучшую сторону и качество комплектования частей спецназа. Как правило, почти все офицеры, прибывавшие в Афганистан, были выпускниками Рязанского воздушно-десантного училища, разведфакультетов и десантных рот общевойсковых, инженерных и политических училищ. Некоторые старшие офицеры имели опыт участия в боевых действиях в Эфиопии, Анголе и на Ближнем Востоке.

Солдаты и сержанты проходили перед отправкой на войну курс спецподготовки в учебном центре в Чирчике на территории Узбекистана, так как климатические условия и рельеф местности этого региона были схожи с афганскими. В части спецназа старались отбирать тех, кто на гражданке серьезно занимался спортом. Особенно охотно брали разрядников по дзюдо, боксу, борьбе. Спортсмены были нужны в Афганистане, но служить их туда приезжало весьма мало. На войну в основном попадали крестьянские дети, которые сроду спортом не занимались. Какой спорт в деревне?

Подготовка в Чирчике включала в себя даже такой специфический элемент, как отработка передвижений по кяризам и ведение в них боевых действий. Отсутствие кяризов в учебном центре с лихвой компенсировалось запущенной канализацией. По ее подземным лабиринтам спецназовцы часами лазили в противогазах. После трехмесячной муштры рекрутов спецназа отправляли в Афганистан, где за первые полгода они завершали свое практическое обучение непосредственно в батальонах и становились настоящими охотниками за моджахедами.

Кроме того, в чирчикском учебном центре были открыты краткосрочные курсы переподготовки офицерского состава. В течение одного месяца перед отправкой «за речку» с офицерами спецназа проводились практические занятия. Они включали вождение бронетехники, стре́льбы из пушек и пулеметов, установленных на ней, минирование местности и объектов. Читались лекции по тактике действий моджахедов и методам антипартизанской борьбы, по общей военно-политической обстановке в Афганистане. На курсах имелась богатая коллекция трофейных мин и фугасов, служившая учебным пособием на занятиях по разминированию.

Эффективность спецназа во многом объяснялась высокой степенью свободы командиров подразделений при планировании боевых операций. В мотострелковых и десантных частях боевые действия планировались в штабе. Решение принималось командиром части и утверждалось в штабе армии. Затем оно спускалось в ту же самую часть, и подразделения начинали действовать согласно его пунктам. Поэтому очень часто с момента поступления разведывательной информации до выхода подразделений на операцию проходило столько времени, что обстановка менялась полностью.

В спецназе же почти все решения принимались командиром роты или батальона на основании текущих разведданных. Командир батальона утверждал решение командира роты на боевую операцию, и ближайшей ночью группы спецназа уходили охотиться на караваны. Были случаи, когда командиры выводили людей на операцию без предварительных данных. Сами офицеры спецназа утверждали, что нередко можно было наблюдать следующую сцену: в ротной канцелярии, томясь от жары и тоски, ротный и его заместитель наугад с закрытыми глазами бросают заточенные перья в карту региона, на который распространяется зона ответственности их части. Куда воткнется перо, туда и отправится ночью рота. Как ни странно, нередко в таком наудачу выбранном районе спецназ давал хороший результат, возвращаясь на базу с трофеями и пленными.

В обрисованной ситуации есть доля шутки, но в целом она близка к истине. Опытные командиры групп, воевавшие в Афганистане по второму году, настолько подробно знали некоторые районы своей зоны ответственности, что спокойно обходились без карты во время операции. Исходя из опыта, они, даже не имея оперативной информации о противнике, хорошо представляли себе, по каким тропам и в какое время можно ожидать передвижение караванов, где следует опасаться засады моджахедов. Один из офицеров спецназа сказал в шутку: «Я вполне смог бы заработать миллион у “духов”. Подался бы к ним в проводники, и все дела». За некоторыми группами были неофициально закреплены определенные участки территории, куда они постоянно выходили на охоту. Поэтому даже солдаты порой знали местность, то есть ее рельеф, тропы, колодцы и кишлаки, не хуже коренных жителей.

Действия спецназа не по шаблону всегда ставили моджахедов в тупик. Самостоятельность в решениях, свобода в выборе маневра, инициатива были присущи спецназу. Веря в свой успех, «рейнджеры» тем не менее принимали в расчет и известный процент неудачи. На войне всякое случается. Поэтому перед выходом на операцию определялись места сбора, вероятные маршруты движения групп на тот случай, если все рации, имеющиеся в группе, выйдут из строя.

Обычно планирование крупномасштабных операций штабом 40-й армии велось во взаимодействии с Генштабом афганской армии через аппарат советников. Нередко секретные сведения о предстоящей операции прямиком из афганских штабов попадали в руки моджахедов. Например, в ходе десантной операции в районе Черных гор под Джелалабадом в сентябре 1984 года в одном из захваченных вражеских укреплений среди трофейных документов было обнаружено письмо с точными сведениями о количестве вертолетов и самолетов, привлекаемых для участия в операции, сроках и месте ее проведения. Операция проводилась совместно с афганскими правительственными войсками, а информаторы моджахедов, действовавшие в кругу высших офицеров, сработали без осечки.

Аналогичную картину можно было наблюдать и в мае 1982 года во время операции в Панджшере. Уже в ходе боев, когда были допрошены первые пленные, выяснилось, что исламские партизаны за неделю до начала операции узнали о точном времени и месте выброса вертолетного десанта.

Спецназ же практически никогда не действовал вместе с афганскими правительственными войсками. Поэтому их непосвященность в деятельность «рейнджеров» в немалой степени способствовала успеху спецназа в антипартизанской борьбе. Исключение спецназ делал для афганской службы безопасности, с которой он имел достаточно тесные связи. К операции привлекались агенты ХАДа на местах – так называемые «наводчики» и наиболее проверенные сотрудники этой службы. Иногда со спецназом ходили мелкие группы из состава его оперативных батальонов. Но перед операцией их несколько дней выдерживали на базе спецназа, лишая всякой возможности связаться с моджахедами, если бы они этого захотели. К тому же, обладая информацией о районе предстоящих боевых действий, афганцы были в полном неведении относительно маршрута выдвижения спецназа к цели, количестве участников операции, средств поддержки. Таким образом спецназ страховался от любой случайности, которая могла бы привести к неудаче.

Кроме разведданных, поставляемых ХАДом, спецназ пользовался информацией резидентур ГРУ, сотрудники которых действовали в каждой афганской провинции. В ходе операций, проводимых спецназом, она подтверждалась на 60–70 процентов.

Сам спецназ также располагал достаточно широкими возможностями для ведения разведки. Немалую долю информации он собирал за счет изучения трофейных документов, допросов пленных моджахедов, данных радиоперехвата и аэрофотосъемки. Все без исключения органы разведки различных ведомств, порой конкурирующих между собой, старались передать собранную информацию в первую очередь спецназу, который был ударным отрядом Ограниченного контингента. Если по полученным данным ему удавалось разгромить моджахедов или, как говорилось в Афганистане, «дать результат», то сотрудники ведомства, предоставившего информацию, могли рассчитывать на награды.

Период адаптации, который проходил для спецназа с кровью и потом, заложил основу успешных боевых действий в будущем. Пройдя его, спецназ вышел на тропу войны, чтобы побеждать.

Как это было… Свидетельства очевидца

1984 год, 19 января.

15 километров юго-восточнее Джелалабада.

Провинция Нангархар

Давно не вел записи. Были причины, были события. Перед Новым годом состоялся приказ о моем переводе в Джелалабад с повышением. Первоначально большой радости не испытал. Слишком известна была поговорка: «Если хочешь пулю в зад, поезжай в Джелалабад». Жалко было расставаться с друзьями, коих осталось немало в Шинданде. Был и другой резон не покидать привычных мест. Джелалабад и его окрестности находятся в Пуштунистане. Родной язык тамошнего народа – пушту. Я же говорю на дари и фарси. Но начальству виднее. Приказы надо выполнять.

Бурно отметил Новый год. Такого салюта не бывает даже в Москве на день Победы. Ну как не пострелять в небо по такому случаю! Вся дивизия в эту ночь была пьяна. Наутро примчался местный правитель Шинданда. Первый его вопрос:

– Что, ночью на вас напали душманы? – Рядом с нашей хибарой не осталось ни одного целого фонаря. Связистам пришлось весь первый день нового года восстанавливать перебитые кабели и провода. Повеселились славно.

Неделю спустя накрыл стол для друзей и улетел в Кабул за предписанием. Прожил три дня в Кабуле. Квартировал в крепости Балахисар – легендарной городской цитадели. Жил у друзей. Дважды одевал «гражданку» и делал вылазки в город. Передвигался на такси. Конечно, некий мандраж присутствовал. Войну пока никто не отменял. Сразу после праздников в Кабуле застрелили средь бела дня какого-то полковника из комитета на глазах его собственного сына. Отец на минуту вышел из машины купить сигареты. Когда он расплачивался с торговцем, его грохнули из пистолета. Видимо, следили. Ну, я был слишком мелкой сошкой для показательной диверсии. Но на всякий пожарный всегда носил в кармане пистолет.

В городе навестил нашего институтского наставника Шванева Владимира Ивановича. Он преподавал нам страноведение. Арабист с таинственным прошлым. Теперь он – директор советского культурного центра. Человек досконально знает Восток и отлично разбирается в людях. Несмотря на свой пенсионный возраст, он ведет активный образ жизни. После традиционных приветствий достал бутылку «Johnnie Walker» с красной этикеткой и стаканы со льдом. Наш человек. У Шванева удивительное лицо. По нему не определишь, откуда родом его владелец. Выцветшие, но очень живые глаза. Короткие ежиком серебристые волосы над мощным морщинистым лбом. Один раз в институте он отмочил шутку. Пришел в одежде арабского бедуина и заговорил на гортанном наречии. Мы его сразу не узнали.

Культурный центр – самая суперсовременная постройка в Кабуле. Построен по проекту какого-то киприота. Денег вгрохали немерено. Демонстрация фасада великой державы. Смотрится так, словно инопланетный корабль приземлился среди преимущественно глинобитного города. Напротив – дровяной базар. Узловатые кривые дровишки загружают на осликов.

Пока сидели-выпивали, за окном случился дорожный инцидент. Пацан лет десяти попал под легковую машину с дипломатическими номерами. Лежит на обочине, держится за ногу и орет. Сразу набежала толпа местных. Шум и гам. Машину взяли в кольцо.

Шванев пояснил происходящее. Такое бывает здесь часто, потому что по улице постоянно снуют машины с иностранцами. Рядом квартал дипломатических миссий и посольств. Местная беднота, чьи кварталы взбираются в горы по соседству, придумала беспроигрышный способ заработать.

В семье какого-нибудь Абдуллы десять детей. Заработок у отца никакой. Жена не работает и абортов не делает. Жрать хочется всем и всегда. На носу зима, и нужно еще позаботиться о топливе. Что делают порой эти люди? На семейном совете принимают решение: маленький Ахмед плохо ведет себя последнее время: шалит, грубит старшим, обижает братьев и сестер. Ахмед должен искупить свои проступки. Опытные люди учат Ахмеда, как надо вести себя, чтобы и под машину попасть и при этом себе сильно ничего не повредить. Некоторые юные дарования проделывают трюк с машиной по нескольку раз за год.

Обычно впечатлительные иностранцы сразу останавливают машину и выскакивают из нее. Тут же к ним подбегает дорожный царандоевец (местный гаишник), который в доле с семьей Абдуллы. Обычно иностранцы предпочитают откупиться. Деньги, конечно, не ахти какие, но семье Абдуллы на всю зиму хватит. А раны заживут. В худшем случае Ахмед останется хромым навсегда.

В Джелалабад летел на вертолете. Всего сорок минут полета, и из зимы я попал в лето. Здесь жарко, деревья зелены, а в садах цветут розы. Не хватает только соловьиных трелей.

В первый же вечер на новом месте меня послали на операцию. Я не успел толком познакомиться со своими новыми соседями по комнате, как мне вручили чей-то автомат и поставили задачу. Соседи экипировали меня для действий в ночной пустыне.

Вышли ночью. Вначале доехали на грузовиках по отличному шоссе до какого-то моста, спешились и потопали по сухому руслу в темноту. Дело привычное – реализация разведданных. Оставили за спиной километров десять. Позиции заняли на вершинах сопок вокруг деревни. Деревня почти не видна. Она в низине. Собаки почуяли нас и подняли лай. Не видно ни черта. С ночной оптикой у нас небогато.

Имеем приказ открывать огонь по любому, кто побежит из кишлака. Ждем восхода солнца и подхода бронегруппы. Тогда начнется зачистка. По данным разведки, в деревне караван моджахедов. Везут оружие из Пакистана.

Лежим на холодной земле. Курить запрещено. Собаки брешут, не умолкая. Неожиданно метрах в двадцати от меня дал очередь наш пулемет. И сразу вспыхнула перестрелка. Со стороны деревни замигали вспышки ответных выстрелов. Мы запустили осветительные ракеты. В неестественном освещении разглядели верхнюю часть построек. Как только ракеты погасли, слева от нас на достаточно большом расстоянии прогремел взрыв.

Позже мы узнали, что с другой стороны деревни по грунтовке пытался выскочить афганский грузовичок. Солдаты попали в борт из подствольного гранатомета. Машина была под завязку нагружена боеприпасами. Всех, кто был в кабине, порвало в клочья.

Пока не рассвело, с кишлака не спускали глаз. То и дело освещали местность вокруг. Ночью лезть в кишлак не стали. Слишком рискованно.

Чуть рассвело, начали зачистку. По нашему требованию местные собрались рядом с останками грузовика. Находившиеся с нами сотрудники ХАДа проверили почти всех мужчин. На наши расспросы получаем традиционные ответы: они ничего не знают, не видели и не слышали. Кто был в грузовике, тоже не знают. Наши перерыли всю деревню. Нашли лишь пару старых ружей, место которым в лавке антиквара.