Текст книги "Спецназ в Афганистане"

И все же, когда сегодня утром с нашей сопки мы увидели медленно ползущие по дороге на том берегу танки и броневики, мы были почти счастливы. Соединились! Когда колонна поравнялась с сопкой, мы обозначили себя сигнальными ракетами. Говорят, что у 108-й дивизии в порядке вещей долбануть по своим соседям. Извините, мол, ошибочка вышла.

После обеда КП переместился ближе к дороге. Теперь мы расположились в самой деревне. Местные жители так и не появились. В деревне только солдаты и небольшая группа афганцев из Ваграма и Кабула. Они – так называемое ядро народной власти и состоят членами в партии и молодежной коммунистической организации ДОМА. Все они немного напуганы и стараются держаться ближе к нам. В их распоряжении два грузовика ЗИЛ. На них загружены железные кровати, мешки с продовольствием и почему-то несколько клеток с куропатками. У каждого активиста автомат. Я пытался поговорить с некоторыми из них. Отвечают лозунгами, цитатами из газет. Среди них ни одного уроженца этих мест. В основном недоучившиеся студенты из Кабула. Для меня загадка, как они будут общаться с местными жителями, если те все же вернутся домой.

О домах в округе. Многие постройки серьезно пострадали во время бомбардировок и обстрелов. Некоторые дома все еще горят. Я зашел в мечеть. Опрятный белый домик с маленьким минаретом. Рамы и створки дверей выкрашены в зеленый цвет. Внутри – полный бардак. На полу кучки дерьма, рваные книги, охапки соломы. Лучшей почвы для антисоветской агитации не придумать.

Через деревню бесконечно тянутся колонны войск. Иногда они делают привал, и тогда по окрестным домам разбредаются группы солдат по два-три человека в поисках чего-нибудь ценного или разжиться птицей, барашком на обед. Командование запрещает подобные действия, но мародеров трудно остановить. За каждым не углядишь. Рядом с мечетью бронетранспортер мотострелков, сдав назад, завалил черешневое дерево. Солдатам лень лезть на ветки. Ягода уже почти поспела. Один из наших офицеров делает замечание. Ему лениво отвечают, мол, все в порядке, революция все спишет.

У меня странное чувство чуть ли не вражды к этим солдатам из колонны. Мы, понимаешь, захватили этот плацдарм, потеряли людей, а они явились на все готовенькое и хозяйничают как дома. А когда думаешь обо всем в целом, то мысли становятся еще более дурацкими. Их не хочется доверять бумаге.

Говорят, завтра нас тоже перебросят дальше в глубь ущелья, и мы будем прочесывать боковые ущелья, выходящие к речке. Там засели «духи». Будем выкуривать их из пещер.

Самое тяжелое воспоминание сегодняшнего дня – осмотр места падения стыровского вертолета. Обгорелые, искореженные останки машины. В куче черного пепла какие-то лохмотья, угадывается сфера летного шлема. От людей не осталось и следа. Братская могила на одиннадцать человек.

Наверное, эти три дня я не забуду до конца своей жизни. Сегодня с одной из вертушек прислали свежие газеты из Союза. Хоть бы одна строчка о войне в Панджшере и нашей армии. Нас нет. И война эта тоже не происходит.

26 мая. Деревня Базарак. Ущелье Панджшер

Еше одна неделя в ущелье. Завтра нас выводят из Панджшера. Об ущелье и событиях в нем родина все же узнала. В газете «Правда» огромная статья в двух последних номерах. Заголовок «В ущелье пяти львов». «Пандж» – пять, «шер» – лев. Автор статьи – военный обозреватель газеты товарищ Тимур Гайдар. Целый капитан первого ранга. Статья вызвала смех и досаду. Гайдар действительно посетил ущелье, прилетев на вертолете с группой сопровождающих из политотдела армии. Побывал и у нас в расположении. Однако в статье ни одного слова о наших солдатах. Сплошные афганские патриоты, сражающиеся против душманов и их покровителей из США. Еще он исхитрился разглядеть ликующие толпы мирных крестьян. Они наконец-то освободились от власти баев и мулл. Доблестная правительственная армия добивает врага. Мир и спокойствие воцаряются на древней афганской земле.

Пара слов об «активистах». Когда мы покидали Руху, начался минометный обстрел. Обстрел был совсем несильный. И в другое время на него не обратили бы внимание. Все предыдущие дни патриоты варили шурпу, поглощали чай и периодически с помощью звуковещательной станции крутили национальную музыку на всю округу, обращаясь к невидимому населению. Рассказывали о великой Апрельской революции и достижениях советских среднеазиатских республик. К ним так никто и не пришел для диалога.

Уже отъехав от деревни на порядочное расстояние, я оглянулся назад. В хвосте колонны пылили оба ЗИЛа. Под вечер я сумел разговорить одного из «активистов». Он сам подошел к нашему костру. Афганцы уже знали, что я говорю на дари. Игорь ехидно поинтересовался причиной их бегства из деревни. «Активист» сделал круглые глаза:

– Какое-такое бегство, понимаешь? Вы что, думали, мы одни останемся в Рухе? Повсюду душманы. Да они нас сразу бы постреляли. – Как говорится – никто не хотел умирать.

Вот этим храбрецам и была посвящена статья Гайдара. Ну а нас он просто не заметил. После таких статей любого из нас, кто попробует рассказать правду о боях, наверняка посчитают за брехуна. Конечно, если мы доживем до возвращения в Союз.

Два дня тому назад был легко ранен Игорь. Сквозное ранение плеча. Сейчас он в госпитале. Надеюсь, что скоро мы встретимся на базе. В тот день разведчики чистили одно из маленьких безымянных ущелий, коих великое множество в Панджшере. Их обстреляли с горы. В числе раненых был Игорь. Теперь разведчиками командует один из сержантов.

Всем уже надоело ежедневно лазить по горам. К опасности уже привыкли. Вчера меня опять чуть не ухлопали. На этот раз свои. Ситуация как в анекдоте.

После ужина мы с авианаводчиком пошли до ветру. Было уже темно. Решили сделать это на бережку в камышовых зарослях. Взяли сигареты и газету «Правда». Пока днем мы проверяли пещеры, в наше отсутствие саперы зачем-то возились в камышах. Только уселись, у меня вывалились сигареты из пачки. Пока их собирал, задел тонкую стальную проволочку в траве. И тут начался такой фейерверк! Сигнальные ракеты взлетали в воздух, издавая пронзительный визг. С дороги по нам моментально ударили из пулеметов. Боясь прямого попадания, я зарылся носом в песок. Юра глухо матерился рядом. Когда стрельба смолкла, мы начали истошно вопить, мол – свои. Конечно, перепугались. Было бы обидно принять смерть со спущенными штанами.

Оказывается, из штаба армии пришел приказ усилить охранение в ночное время. Вот саперы и постарались. Над нами еще долго будут подтрунивать при случае. Я попал в историю и фронтовой фольклор. Стопроцентно эпизод станет популярной байкой и украсится кучей всяких смешных подробностей.

Еще одно смешное происшествие на неделе. В одной из придорожных деревень рядом с командным пунктом какой-то кабульской части встретил своего соседа по парте в институте Юру Вищика. Он стоял на берегу в одних трусах и занимался выведением насекомых. По толстому белокожему телу, поросшему рыжей шерстью, катился пот. В цинк из-под патронов была залита солярка. Она горела. А на ней стоял таз с одеждой моего однокашника. Я окликнул его. Удивление было таким неожиданным, что таз опрокинулся на солярку. Шмотки мы спасали совместными усилиями. Встреча напомнила о существовании института, предстоящих экзаменах и такой нереальной московской жизни. Мы здесь все здорово одичали.

Пленных за неделю было совсем немного. Всех передавали особистам, а те сплавляли их дальше, в отдел ХАДа. Машина с хадовцами тоже теперь постоянно присутствует в наших боевых порядках. Подошли бронетранспортеры из нашей части. Теперь я могу больше не таскать найденные книги в вещмешке на горбу, а сложить их в машине. Что хадовцы делают с пленными земляками после допросов, нас абсолютно не волнует.

По вечерам регулярно разбираю захваченные документы противника. В основном это списки тех, кому и под каким номером выдано оружие. На всех списках печать исламского комитета. Много личных и служебных писем. Попадаются приказы. Я становлюсь специалистом по рукописным почеркам. Иногда даже нахожу орфографические и грамматические ошибки. Ничего удивительного – пишут малограмотные крестьяне. Сегодня, прежде чем сесть за дневник, изучал «духовские» журналы под названием «Мисоке хун». Переводится как «капля крови». Журналы отпечатаны в Пакистане. В одном из журналов интервью с нашими бывшими солдатами – уроженцами Таджикистана. Они якобы добровольно перешли к моджахедам. Мне поручено сделать письменный перевод и отдать его особистам. Одна из «горячих» для них тем – судьба исчезнувших военнослужащих. Думаю, на моем переводе им удастся заработать очки в глазах своего начальства.

Наверное, сегодня уже можно подвести некоторые предварительные итоги операции в Панджшере. По моим сведениям, наш полк понес самые большие потери за все время пребывания в Афганистане. Одними убитыми мы потеряли тридцать семь человек. Раненых за сотню. Особенно много потерь среди офицеров. Военный результат операции – сомнителен. Мне кажется, мы просто выбили моджахедов из деревень, но серьезного поражения им не нанесли. Теперь моджахеды будут сидеть в горах и ждать нашего ухода. А потом спустятся вниз, и все пойдет по-прежнему. Говорят, в некоторых кишлаках встанут наши гарнизоны на постоянной основе. Боюсь, они будут сидеть в осаде. Вместо панджшерской дороги, по которой «духи» перебрасывали оружие и прочие военные грузы из Пакистана, появятся новые маршруты в обход. Наверное, эта война будет длиться целую вечность. Были же когда-то столетние и тридцатилетние войны. Похоже, здесь аналогичный случай.

Прощай, Панджшер! Я надеюсь больше никогда не увидеть тебя.

30 мая. Пункт постоянной дислокации в 10 километрах юго-западнее Газни

Три дня назад мы вернулись домой. Я не оговорился. Именно домой, в цивилизацию. Я снова сплю на железной кровати с пружинной сеткой, у меня есть рукомойник и электричество. В любой момент я могу сходить в военторговский магазинчик и купить бутылку боржоми.

Дом встретил нас не очень-то гостеприимно. Как только наши бронетранспортеры остановились на площадке у автопарка, началась тотальная проверка наших вещей. В роли проверяющих выступают солдаты комендантского взвода. Мы предъявляем свои вещмешки к осмотру.

Комендачи тяготятся возложенной на них задачей. Есть некая неловкость в этой ситуации. Мы пришли с войны, грязные и усталые, потерявшие товарищей. Мы имеем моральное право на уважение, почести и отдых. Вместо этого нас шмонают на предмет ценностей, денег и трофейного оружия. Главная крамола – если найдут антисоветчину на русском языке или душманские листовки с карикатурами. К антисоветчине причислены и брошюрки по исламу, изданные в Пакистане и рассчитанные на советских солдат. В них расписано все: как и когда надо молиться, сколько раз, кто такой Мухаммед и к чему он призывал.

Комендачи особенного ража при проверке вещей не проявляют. Можно ведь и по морде вечером получить. Попробуй, задень злых разведчиков или ребят из третьего батальона.

Вечером пьянка. Пьют везде. В офицерских бараках и солдатских палатках. Пьют все, что удалось достать. Брагу, спирт и водку. В бараке, где живут преимущественно младшие офицеры, устроили дуэль. Правила благородны и просты. В пистолете всего один патрон. В бараке один общий коридор. С обоих торцов здания входные двери. Дуэлянты забегают каждый со своего входа и нажимают на курок. Тут уж кому повезет.

Обошлось. Одна пуля ушла в «молоко», другая порвала ухо одного из дуэлянтов. Потом следует замирение, и застолье продолжается. Народ поминает друзей, пьет друг за друга и за здоровье всего прогрессивного человечества.

Допоздна топятся бани-землянки. Мы смываем грязь и продолжаем пить в землянках. Изнутри баня обшита досками от снарядных ящиков. Есть печь-каменка и лавки. В особой цене веники из эвкалиптовых веток. Их привозят вертолетчики, летающие в Джелалабад. Баня запомнилась. И не только хорошим паром. В одном-единственном окошке парной было уже темно, когда вспыхнула вдруг стрельба снаружи. Пули летели, как нам всем показалось, точнехонько над баней. Первая мысль: гады-душманы проникли по подземным кяризам на территорию базы и устроили стрельбу.

Кяризы – наша головная боль. Они повсюду. База стоит в зоне орошаемых полей. Вода протекает не только сверху по арыкам, но и снизу – по подземным каналам. Они-то и называются кяризами. По ним может спокойно передвигаться невысокий человек. Прошлой зимой в Москве появился фильм «Тегеран-43». В кино немецкие агенты в Тегеране тоже использовали кяризы, чтобы добраться к месту совершения диверсии. Такие же кяризы проходят и под базой. Чего только с ними ни делали: взрывали, заваливали землей, минировали. Бесполезно. Кяризы были, есть и будут.

Голый народ ломанулся из бани наружу. Не тут-то было. Дверь в парилку закрыта. В голове проносятся варианты развития событий. Сплошная драма. Неожиданно стрельба прекратилась. Мы в полном неведении. Чьи-то ноги протопали рядом с оконцем. Чьи это ноги, интересно? Минут через десять дверь открылась. На пороге банщик с перепуганным лицом.

Выясняется следующая картина – ссора между двумя солдатскими землячествами. Туркмены и чечены чего-то не поделили. Драка ремнями. Затем перегруппировка сил. Чечены занимают банно-прачечный модуль, а туркмены укрепляются в хлебопекарне. Расстояние между позициями враждующих сторон не больше трехсот метров. Посередке – наша баня.

Результат ссоры – несколько раненых. Комендантский взвод и караул усмирили буянов. Разумеется, наутро эту историю постараются замять. Не дай бог, дойдет до штаба армии. Ну а раненых можно списать на боевые потери.

Общение со старожилами нашего гарнизона дает много интересных сведений об истории нашего прославленного 191-го отдельного мотострелкового полка. Незадолго до моего прибытия в полк сняли его командира. Он чудил как мог. Злые языки утверждают, что на развалинах кишлаков он приказывал вбивать колышки с табличкой. А на табличке четкая надпись: «Здесь был гвардии подполковник Федько», но сняли его за ЧП. В ходе одной из операций наши расстреляли человек двадцать пленных. Их сбросили в кяриз и напоследок забросали ручными гранатами. Эта история стала известна армейской прокуратуре.

В полку арестовали четверых офицеров из числа тех, кто непосредственно принимал участие в этом деле. Такие истории сразу же пресекаются. Тем более, что ее даже осветили на какой-то радиостанции, типа «Свобода». Утверждают, что сам губернатор провинции Газни обратился к нашему командованию и прокуратуре в Кабуле с ходатайством освободить офицеров. Мол, то были враги революции, которых убили. А к храбрым «шурави» (советские люди) я и моя власть претензий не имеем. Но закон есть закон. Пленных надо передавать в органы афганской госбезопасности, а не казнить самовольно. Федько не обеспечил соблюдение законности, не проводил воспитательной работы среди господ офицеров – вот и пришлось ему сдать полк новому командиру.

Понятное дело, подполковнику Борзых всякие глупые происшествия во вверенном ему полку ни к чему. Тем более при полной неопределенности, как оценит штаб в Кабуле участие полка в операции и роль его командира. Слишком большие потери при выполнении задач.

Утром полк с помятыми лицами выстроен на плацу. Начальник оркестра Болдонс дирижирует блестяще. Звучит бравурная музыка. После прохождения все отправляются по делам.

В городе уже знают, что полк вернулся из Панджшера. Особенно возбуждены дуканщики из центральных торговых рядов. Скоро в советском гарнизоне выдача зарплаты. И они с нетерпением ждут этого дня. Впрочем, и помимо зарплаты у нас водятся кое-какие деньги. Мы ведь на войне. Дуканщики – привилегированная каста. Благодаря им можно спокойно проехать по улицам новой части города в дневное время, не опасаясь за жизнь. Ни одна сволочь по тебе не будет стрелять. Торговля – самое уважаемое дело на Востоке.

Я думаю, что владельцы дуканов платят моджахедам процент прибыли. За спокойствие. После обеда нашим в городе лучше не появляться. Ну а в темное время суток весь город безраздельно принадлежит противнику, за исключением цитадели и одного квартала в центре. В цитадели, по-афгански «арк», дислоцируется правительственная пехотная дивизия. В квартале находится вся администрация. Губернатор, партком, вилла наших советников, управление местной милиции. Старый город принадлежит «духам» независимо от времени суток. В нем мы вообще не появляемся. Там узенькие улочки, полные неизвестности, повсюду глухие стены с бойницами и наглухо задраенные ворота и калитки. Каждый дом – крепость с автономным жизнеобеспечением. Я посетил еще до операции в Панджшере один из таких домов. Внутри садик, колодец, имеется хлев для скота и хранилище для запасов продовольствия. Стены толщиной в метр. Многим крепостям уже по сто-двести лет.

Англичане, которые неоднократно занимали Газни во время трех англо-афганских войн, так и не смогли ни разу установить полный контроль над городом. Традиции на Востоке чтят. Мы даже и не пытаемся соваться в Старый город.

Аналогий с английскими колонизаторами в принципе быть не должно. Мы – воины-интернационалисты, и нас сюда позвал сам афганский народ. Помогать ему в борьбе с контрреволюцией и ее покровителями с Запада. Так говорит наша пропаганда. И вообще, истоки революции, ее первоначальный этап есть тайна за семью печатями. В брошюрах Главпура и Политуправления Туркестанского военного округа об этом как-то смутно говорится. Я уже четвертый месяц здесь, но так и не заметил движущих сил революции. Мои сослуживцы просто не задумываются об этих материях. У меня же хватает ума не обсуждать в компании столь скользкий вопрос.

Пока мы находились в Панджшере, оставшаяся часть полка провела успешную вылазку. Местные духи взяли моду обстреливать расположение полка почти каждую ночь. Пользуясь темнотой, они подбирались к полку на пикапах. Давали залп из минометов или реактивной установки и мгновенно уезжали. Силами одной мотострелковой роты была организована засада в местах, откуда велся огонь.

Добыча не заставила себя долго ждать. Один вездеход марки «Ниссан» теперь стоит в нашем автопарке. Имеются дырки от пулевых попаданий в кабине и кузове. Это дело поправимое. Наши ремонтники все зашпаклюют. Второй автомобиль был сожжен в ходе перестрелки. Ночных возмутителей спокойствия перестреляли, как на учебном полигоне. Их было всего-то человек семь.

Послезавтра наступает календарное лето. Фактически оно уже давно наступило. Пора браться за конспекты. Еще полтора месяца, и пора обратно, в Союз. Надо будет сдавать экзамены. Одни мысли об учебе в институте кажутся мне фантастикой. Связь с тем миром – это письма от родителей и свежие газеты, которые нам подвозят по воздуху почти каждый день.

10 июня. Уезд Джагату, провинция Газни

Мы уже несколько дней в горах. Идут бои в районе базового лагеря ИПА (Исламская партия Афганистана) в 20–25 километрах от Газни. Сегодня у нас удачный день – ни одного раненого и очень большие трофеи. Моджахеды спешно оставили свою базу. В нашем распоряжении склады с амуницией, медикаментами и боеприпасами. По просьбе наших врачей я перевожу инструкции к лекарствам. Вдруг что-нибудь пригодится и нам. Найдена подземная тюрьма с подобием пыточной камеры. Узников, правда, мы не обнаружили, зато к нам в руки попала богатая коллекция разнообразных кандалов, плеток, наручников и дубинок. Стены подземелья в бурых пятнах. Запах стоит очень тяжелый. Обнаружили несколько зеленых полотнищ с изречениями из Корана. Одно из них я взял себе на память.

Радостное событие – из госпиталя вернулся Игорь. Его рана почти зажила. Он сказал, что в кабульском госпитале готовятся к выписке еще несколько солдат из нашего полка. Все хотят вернуться. Ребята после ранения вполне могли бы добиться отправки в Союз. Но у них еще не вышел срок службы, а дембель они хотят встретить с друзьями, оставшимися в полку. Я не уверен, хватило бы у меня сил и мужества поступить так же в подобной ситуации. В основном народ предпочитает эвакуацию в Союз и обратно не возвращается.

Вместе с нами в боевых действиях принимают участие афганские правительственные войска. У них нет никакого желания воевать. Это видно невооруженным взглядом. Они озабочены в основном вопросами своего жизнеобеспечения в походных условиях. У каждого офицера свой денщик. Афганцы постоянно кашеварят, пьют чай в сумасшедших количествах. Если все же приходится идти в горы, стараются держаться за нашими спинами.

Мы находимся в контакте с их командирами. На наши упреки следует стандартный ответ:

– Солдаты у нас безграмотные, темные, пока недостаточно обучены и не поняли сути революции. Их еще учить и учить.

Или другая отговорка:

– У нас, несчастных, нет такой мощной военной техники, как у советских войск. Мы не можем наступать.

И как завершение – логичный вывод:

– Великий северный сосед пришел к нам на помощь – вот и помогайте, дорогие старшие братья!

Сравниваешь, как воюют «духи» и как – правительственное воинство, и удивляешься, каким образом здесь вообще могла победить какая-то революция. Кто, кроме нас, ее поддерживает? А вот душманы действуют очень даже неплохо и доставляют нам кучу неприятностей.

С другой стороны, все разъясняется достаточно просто. Мы изучали историю Афганистана на третьем курсе. Братоубийственная война никогда не была популярным занятием в новейшей афганской истории. Особенно если присутствовала иностранная армия.

Ислам занимает важнейшее место в жизни афганцев. Моджахеды клянутся в своей приверженности к исламу и ведут священную войну против «неверных», то есть против нас. Я вспоминаю загаженную нашими солдатами мечеть в Панджшере. Это фактически наглядная агитация в пользу «духов». Наверное, поэтому мобилизация в правительственную армию ведется насильственно. Видимо, простым крестьянам ближе и понятнее лозунги ислама, чем догмы марксизма.

Волей-неволей, а порой задумываешься над всем, что здесь происходит. Ведь я не просто солдат, но отчасти еще и востоковед. После выпуска из института мне одна дорога – в Афганистан. Не претендую на роль провидца, но война здесь продлится еще не один год.

Однако, проанализировав малоутешительные итоги полуторагодичной деятельности войск в Афганистане, командование не придумало ничего лучше, чем подавлять вооруженное сопротивление моджахедов в несколько этапов, по очереди концентрируя усилия войск то в одном регионе страны, то в другом. При условии, что там, где прошлись войска, немедленно поднимаются красные флаги и население начинает с энтузиазмом поддерживать «построение социализма», этот план имел бы смысл.

Например, в соответствии с одним из сроков, намеченных в плане, предполагалось до конца осени 1982 года очистить от оппозиционеров северные районы Афганистана, прилегающие к границе с СССР. Данный план чем-то напоминал планы сталинской коллективизации: сначала зона сплошной коллективизации распространяется на самые богатые хлебом южные районы страны, затем охватывает менее богатые и т. д.

Чтобы сделать более успешной антипартизанскую борьбу, в Афганистан направляются два батальона войск спецназначения из состава Туркестанского и Среднеазиатского военных округов. Один из прибывших батальонов размещают в Меймене (провинция Фарьяб), другой – в Айбаке (провинция Саманган). Однако военная обстановка складывается в Афганистане таким образом, что концентрировать усилия в каком-то одном районе невозможно, так как в это же время исламские партизаны активизируют свою деятельность в других районах, поэтому на первоначальный план поэтапной ликвидации вооруженной оппозиции по зонам вскоре махнули рукой. К тому же на севере Афганистана маневренные группы советских погранвойск довольно надежно прикрыли южную границу и успешно противодействовали моджахедам.

На мой взгляд, оба прибывших батальона не могли действовать по классическим канонам применения спецназа в ходе боевых действий против регулярных войск противника, так как характер войны в Афганистане существенным образом отличался от того, на что была ориентирована подготовка ударных частей военной разведки. Пришлось нарушить традиционную структуру этих частей и направить в оба батальона бронетехнику. В Союзе подразделения спецназа ее не имели. Для выполнения тех заданий, к которым спецназ готовился дома, она была просто не нужна. Здесь же выходить на операцию в горы или в зеленую зону без бронегруппы, полагаясь лишь на «верный АКС», было делом весьма рискованным.

В условиях современной войны с регулярной вражеской армией группы спецназа, забрасываемые в тыл противника, оказались бы смертниками. Характер их заданий оставляет ничтожно мало шансов на возвращение домой. В Афганистане цели были иные. Спецназ должен был работать в качестве машины многократного действия по перемалыванию живой силы противника. Без бронетехники в этом случае не обойтись.

К тому же на первом этапе деятельности батальонов спецназа в Афганистане отбор личного состава для службы в них, причем не только солдатского и сержантского, но и офицерского, велся в основном из пехоты. Батальоны не имели прикрепленной к ним вертолетной авиации, отсутствовало тесное взаимодействие с афганскими органами госбезопасности – одним из важнейших поставщиков разведывательной информации. Поэтому эти батальоны мало чем отличались от обычных мотострелковых подразделений и не могли достаточно успешно действовать против моджахедов. Их результативность была весьма низкой.

Более того, батальон из Айбака долгое время выполнял чисто охранные функции: защищал от партизан топливопровод, проложенный от советской границы до Пули-Хумри. В этот период лишь отдельная рота специального назначения, размещавшаяся в Кабуле возле холма Таджбек, действовала весьма эффективно. Ее использовали как пожарную команду, перебрасывая из одного конца страны в другой, порой за тысячу километров от Кабула.

Весной 1982 года угрожающая обстановка сложилась на востоке Афганистана в регионе, примыкавшем к Кабулу. На сей раз опасность для правящего режима исходила из долины Панджшер, протянувшейся на двести с лишним километров от Джебаль-ус-Сираджа до Нуристана. Эту долину с 1980 года контролировала группировка «Исламского общества Афганистана» под руководством молодого, энергичного и умного лидера по имени Ахмад Шах.

Его отряды действовали вдоль важнейшей магистрали Кабул – Хайратон, по которой осуществлялось снабжение афганской столицы и большинства частей 40-й армии с территории Союза, и наносили мощные удары по транспортным колоннам. Кроме того, отряды Ахмад Шаха действовали в Баграмской долине, обстреливая аэродром с базировавшейся на нем советской и афганской авиацией. В Кабуле ему удалось создать разветвленную агентурную сеть, охватившую практически все государственные учреждения, в том числе министерство обороны и разведывательное управление афганской армии.

Все попытки выбить моджахедов из долины оканчивались неудачей. Весной 1982 года было решено наконец-то покончить с набившим оскомину «инженером Маасудом».

Несмотря на большое количество привлеченных войск, бронетехники, артиллерии и авиации, операция затянулась, и оказалась весьма кровопролитной для советской стороны. В разгар боев для поддержки находившихся там воинских частей был переброшен из Меймена батальон спецназа. Советских «рейнджеров» разместили в Рухе – небольшой деревушке, сильно разрушенной после ожесточенных столкновений в мае, когда здесь на не подавленную авиацией оборону моджахедов высадился советский вертолетный десант. В Рухе практически не осталось целых домов, за исключением мечети и нескольких дуканов.

Живописный горный пейзаж с бурной, богатой рыбой речушкой Панджшер разительно отличался от скудной красками и растительностью песчаной пустыни в районе Меймене. Однако горы с их многочисленными ущельями, окружавшие Руху, таили опасность для спецназа. Они давали возможность моджахедам скрытно подбираться к кишлаку для обстрела лагеря спецназовцев и для устройства засад на единственной в долине дороге.

Окрестности Руха простреливались с высот и из ущелий, поэтому вертолеты из-за опасности подвергнуться обстрелу при посадке туда не летали. Эту местность можно было с полным основанием назвать долиной смерти, так как к концу 1982 года на берегах и островах «Панджшерки», на горных террасовидных полях и в ущельях валялись искореженные остатки доброй дюжины сбитых вертолетов. Относительно безопасную посадочную площадку для приема вертолетов пришлось оборудовать в шести километрах от кишлака, там, где горы немного расступались, освобождая место для относительно ровного и обширного участка долины.

Каждодневные перестрелки приводили к потерям с обеих сторон и продолжались до глубокой осени, пока не начались переговоры между Ахмад Шахом и представителями Главного разведывательного управления. Факт проведения переговоров означал полный провал плана «военной коллективизации». С афганскими правительственными органами лидер исламских партизан разговаривать отказался. Переговоры завершились заключением перемирия, по условиям которого группировка ИОА «Панджшер» отказывалась от боевой деятельности против советских войск. На афганские войска и органы правительственной власти эти условия не распространялись.

Достигнутый временный компромисс советская сторона посчитала за чистую монету, не учтя одного из положений джихада – мусульманин должен обмануть кафера, чтобы затем убить его. Вероломства повстанцев можно было ожидать, зная историю Афганистана. К сожалению, наши военные руководители смутно представляли себе не только историю страны, но и психологию настоящего мусульманина.

Во время второй англо-Афганской войны (1868–1872) афганские повстанцы пригласили главного представителя английских оккупационных сил в Кабуле лорда Макноттена на переговоры о перемирии. Во время встречи лорд был убит, а лагерь англичан подвергся штурму. Кампания была проиграна. И в дальнейшем афганские племена, проживавшие в районах, на которые распространялась юрисдикция английских властей, постоянно нарушали подписанные соглашения и выступали против англичан.

Соглашение, заключенное зимой 1982 года в Пандшере, проработало недолго – чуть больше года. Ровно столько времени понадобилось Маасуду для восстановления своих сил. Сразу после достижения перемирия батальон в феврале 1983 года был передислоцирован в Гульбахар. Солдатам и офицерам к этому времени смертельно надоели красивая долина и величественные горы, полные ловушек и неприятных сюрпризов. После негостеприимного и безлюдного Пандшера, в котором практически не осталось торговавших дуканов, где цена за бутылку некачественной водки ашхабадского розлива достигала астрономической суммы – в пятьдесят и более инвалютных рублей, куда вертолеты летали с большой вероятностью быть сбитыми, попасть на «большую землю» спецназовцы посчитали за благо.