Текст книги "Спецназ в Афганистане"

В самом Гульбахаре обстановка тоже не была спокойной. Однако батальон в самом городе практически не воевал, хотя и подвергался неоднократным обстрелам из минометов и безоткатных орудий. Обстрелы производились ночью и были очень короткими по времени. Дав несколько залпов из минометов, установленных порой прямо в кузовах пикапов, исламские партизаны под аккомпанемент беспорядочной ответной стрельбы покидали окрестности базы.

Попытка батальона покарать назойливых моджахедов окончилась печально. Одна из его рот сунулась в зеленую зону в сторону Махмудраки и в полутора километрах от базы напоролась на такой мощный отпор, что у комбата надолго пропала охота «перетряхивать» Гульбахар.

Новая зона ответственности батальона представляла довольно обширный регион и включала провинции Кабул, Вардак, Каписа, Парван и даже Газни. Постепенно спецназ начал отказываться от классической тактики, предполагавшей действия небольшими группами, так как это вело в условиях Афганской войны к большим потерям. На операции стали выходить ротами.

Спецназовцы простояли в Гульбахаре одиннадцать месяцев, но и за этот период в батальоне мало что изменилось. По-прежнему подавляющее большинство офицеров и прапорщиков до отправки в Афганистан не служили в спецназе и ВДВ. Поэтому и речи быть не могло о воспитании рядовых спецназовцев в лучших традициях элитных частей советской военной разведки. Многие солдаты и сержанты покуривали чаре, выменивая его у афганцев на консервы, солярку и обмундирование. Курение наркотических веществ они объясняли желанием забыться, расслабиться, подавить чувство тоски и голода.

Батальон в основном выходил на засадные действия, однако чаще всего выходы заканчивались впустую или ограничивались перестрелкой с моджахедами. В оперативных сводках действий батальона, подаваемых наверх, картина рисовалась более радужными красками. О низкой подготовке военнослужащих батальона, плохо поставленной разведке и неэффективной тактике в этот период свидетельствовали большие, ничем не оправданные потери.

Только в ночь на 14 января 1984 года на плато Соруби рота этого батальона была отрезана от «брони» и подверглась массированному огневому воздействию исламских партизан. Потери спецназа исчислялись десятками убитых и раненых.

Плато Соруби вообще пользовалось дурной славой. В этом же месте через несколько месяцев, весной 1984 года, моджахеды окружили и полностью уничтожили небольшую группу спецназа из джелалабадского батальона, которая действовала в отрыве от основных сил. Неудачи в районе Соруби можно объяснить отчасти и тем, что информация о предстоящих действиях «рейнджеров» каким-то образом попадала в распоряжение исламских партизан. Абдул Хак – лидер моджахедов уезда Соруби – в интервью американскому журналисту Д. Айсби, отвечая на вопрос «как он противостоит вражеским операциям?» – сказал: «Мы устраиваем противозасадные действия. Получив разведданные о предполагаемом времени и районе советской засады, мы занимаем там позиции до появления противника. Мы провели пять успешных операций такого рода».

Постепенно спецназовцы научились разгадывать тактические хитрости и уловки моджахедов. Это умение доставалось большой кровью и большим трудом, и еще не раз батальону приходилось попадать в неприятные ситуации.

Зимой 1984 года батальон был переброшен в Газни. Там, на новом месте, он был создан практически заново. Было назначено новое руководство. Почти все прибывшие офицеры имели опыт службы в частях спецназа. Был частично заменен сержантский и рядовой состав. Батальоны получили новую бронетехнику. Кроме того, за спецназовцами была закреплена вертолетная авиация, что сразу повысило их боевые возможности. В феврале они развернули боевые действия в районе Газни и сразу же добились успеха в нескольких операциях по уничтожению караванов и складов исламской оппозиции.

К концу 1983 года в стратегию действий советских войск в Афганистане были привнесены изменения. Ряд крупных операций в различных регионах страны не дал желаемого эффекта. Через совершенно открытую и никем не охранявшуюся границу с Пакистаном и Ираном по-прежнему к моджахедам продолжалась бесперебойная доставка оружия, боеприпасов, продовольствия и медикаментов.

Афганские пограничные бригады в лучшем случае могли защитить пункты своей постоянной дислокации, а о каких-то операциях по прикрытию границы оставалось только мечтать. Активность моджахедов не снижалась, а потери советских войск не уменьшались, поэтому, не отказываясь от проведения операций внутри Афганистана, командование сделало ставку на использование батальонов специального назначения, чтобы прикрыть ими основные караванные тропы на границе и таким способом сорвать снабжение моджахедов.

В конце зимы 1984 года началась переброска войск спецназа на восток и юг страны. Батальон из Гульбахара был переброшен в Газни, а батальон, стоявший в Айбаке, разместился в Джелалабаде. Вскоре в Афганистан из Советского Союза прибыли еще шесть батальонов. Так была создана невиданная для наших войск концентрация частей спецназа в одной общевойсковой армии, ибо, как правило, в составе одной армии имеется всего одна рота спецназа. Из прибывших батальонов создали две бригады: одна со штабом в Джелалабаде, другая – со штабом в Лашкаргахе. Батальоны этих бригад дислоцировались в Асадабаде, Джелалабаде, Газни, Бараки, Шахджое, Кандагаре, Лашкаргахе и Фарахе. Как говорится в подобных случаях, русские медленно запрягают, но быстро ездят.

Если бросить взгляд на карту и соединить одной линией места дислокации батальонов, то получится длинная дуга в полторы тысячи километров вдоль афгано-пакистанской и афгано-иранской границ. Так началась самая яркая и остросюжетная глава в истории частей спецназа в Афганистане, сделавшая их, без преувеличения, всемирно известными и оставившая о них долгую и печальную память среди афганцев. Во всяком случае, и после вывода советских войск из Афганистана моджахеды с содроганием вспоминали о беспощадных и опустошительных рейдах и налетах «рейнджеров» спецназа на их караваны, базы и кишлаки. Так начался взлет спецназа, который длился вплоть до февраля 1989 года, до последних дней пребывания советских войск в Афганистане.

Западные военные специалисты не могли не признать, что «операции, проводимые подразделениями спецназа во многих пограничных районах, в сочетании с бомбардировками и минированием перечеркнули способность моджахедов осуществлять поставки вооружений с помощью караванов в глубь страны с той безнаказанностью, которой они упивались в первый период войны».

Однако эта война, участие в которой для СССР заранее в силу ряда причин было обречено на неудачу, не могла быть выиграна даже с прибытием такого количества подразделений спецназа. Спецназ смог лишь притушить, ослабить накал джихада, но полностью загасить его он был не в состоянии.

Охотники за моджахедами

Спецназ не сразу превратился в ту грозную силу, которой опасались моджахеды. Не в одночасье известие о возможном столкновении с ним стало приводить в трепет самых опытных и удачливых командиров отрядов оппозиции.

Покинув обжитые городки в европейской части СССР, батальонам спецназа пришлось пройти трудную школу выживания в совершенно новых условиях, прежде чем они приступили к ведению эффективной антипартизанской войны. Базы спецназа размещались на различном удалении от пакистанской границы – от 10 до 150 километров, а зона ответственности, на территории которой спецназ вел боевые действия, в основном распространялась на районы, примыкавшие к Пакистану и Ирану. Близость границы, которую спецназ должен был перекрывать, перехватывая караваны моджахедов, создавала для него немало трудностей.

Ведь исламские партизаны в случае опасности всегда могли отступить на пакистанскую территорию или подтянуть оттуда резервы, если малочисленные группы спецназа слишком близко подходили к ней. Спецназ умел постоять за себя, поэтому иногда на помощь моджахедам приходили подразделения малишей (племенного формирования в Пуштунистане – исторической области, находящейся на территории Афганистана и Пакистана) из состава пакистанской пограничной стражи. Их форма, включающая камуфлированные полевые куртки, серые национальные рубахи до колен и черные береты с красно-желтой кокардой, нередко вводила спецназовцев в заблуждение. При виде малишей они считали, что их атакуют наемники из западных стран, и воевали с удвоенной энергией, стремясь заполучить в качестве трофея черный берет.

Иногда столкновения с пакистанцами возникали из-за различий в нанесении госграницы между Афганистаном и Пакистаном на географических картах, которыми пользовались советские и пакистанские военнослужащие. Например, на советских картах провинции Кунар граница проходит по горной гряде, располагающейся на правом берегу одноименной реки, а на пакистанской карте линия той же границы проведена по реке, а правый берег полностью считается пакистанской территорией. Из-за подобной картографической несуразицы происходили случаи, когда группы спецназа углублялись в ходе боевых действий на несколько километров в глубь Пакистана, будучи уверены, что они все еще на афганской земле. Ведь границы с ее атрибутами – вышками, рядами колючей проволоки, вспаханной полосой – между этими двумя странами не существует.

Там, где приходилось действовать спецназу, противник располагал многочисленными базовыми районами. Многоярусная система оборонительных позиций, укрытий, способных выдерживать прямое попадание фугасных авиабомб и реактивных снарядов, труднодоступная местность, словно созданная для оборонительных действий, делали базовые районы весьма опасными.

Чтобы, например, разгромить базовый район моджахедов «Джавара» в провинции Пактия рядом с пакистанской границей, пришлось проводить крупную армейскую операцию с привлечением большого количества бомбардировочной и штурмовой авиации. Перед спецназом не стояла задача громить эти «осиные гнезда». У него просто бы не хватило сил и технических возможностей для проведения подобной акции. Тем не менее группы «рейнджеров» время от времени вторгались на территорию базовых районов неприятеля, уничтожали там отдельные объекты и громили караваны. Сделав свое дело, они спешили покинуть район, пока во много раз превосходящие силы исламских партизан не взяли их в кольцо. Находясь на территории «духов», спецназовцы должны были соблюдать все меры предосторожности, чтобы не быть обнаруженными раньше времени. Малейшая ошибка приводила к печальным последствиям.

Однажды в конце октября 1987 года в районе Дури-Мандех группа из шахджойского батальона спецназа углубилась на территорию такого района. Солдаты досматривали караван кочевников и, увлекшись проверкой, слишком поздно заметили неладное. Моджахеды попытались окружить их. На связь с базой удалось выйти, когда бой уже был в полном разгаре, поэтому вертолеты смогли прилететь с большим опозданием. Остатки группы были спасены, но одиннадцати парням из спецназа никакая помощь уже не требовалась.

Не в пользу спецназа работал и климатический фактор. Сводящая с ума жара в летний период, заболоченные малярийные берега Кабул-реки в окрестностях Джелалабада, отчаянное безводье Регистана, одной из самых больших афганских пустынь, и песчаные, секущие лица ветры Фараха вряд ли смогли прийтись по вкусу уроженцам России. Суровая азиатская природа и присущая в то время спецназу бесшабашность подчас приводили к трагическим результатам.

Стремительные, бурные воды афганских рек нельзя назвать глубокими. Большинство из них летом можно перейти вброд, не замочив колен, но есть и исключения. Тот, кто видел Фарахруд, Гильменд или Кабул в период весеннего паводка, никогда не забудет несущуюся со скоростью курьерского поезда массу мутной студеной воды с бешеными водоворотами. Спецназ всегда стремился ходить напрямик, зачастую толком не разведав дороги.

Так было и той мартовской ночью 1985 года при форсировании Кабул-реки вблизи местечка Мухмандара (провинция Нангархар). За одну минуту стремительный поток перевернул три БТРа с людьми. Утонули двенадцать спецназовцев. Несколько дней подряд военнослужащие батальона и их соседи из мотострелковой бригады прочесывали берега в поисках трупов. Некоторые удалось найти. Течение реки унесло их за много километров от места трагедии.

Незадолго до этого случая примерно при таких же обстоятельствах в той же самой реке утонула БМП из джелалабадского батальона вместе с десантом и грудой трофейного оружия, взятого после успешной вылазки в местечке Кама. Спаслись лишь несколько человек, обладавших быстрой реакцией и большой физической силой. Они успели сбросить с себя многокилограммовое снаряжение.

Летом самым тяжелым испытанием была жара. Чтобы меньше находиться под воздействием обжигающих лучей солнца, «рейнджеры» стремились вести боевые действия и перемещаться на местности ночью, в сумерках или на рассвете. Долго не могли понять, как удается моджахедам относительно спокойно переносить пекло. И вот в Асадабаде – центре провинции Кунар – дотошные европейцы разгадали тайну выносливости аборигенов, которые, чтобы предотвратить обезвоживание и вывод солей из организма, пили соленый чай. Мерзко, невкусно, но нужно, если хочешь выжить. Спецназ не хотел повторять ошибок соседей-мотострелков, у которых за один знойный день в июне 1984 года в горах погибли 10 солдат от солнечного удара и обезвоживания.

Находясь в горах под лучами палящего солнца, спецназовцы прибегали еще к одному приему, который помогал им противостоять жаре, не теряя боеспособности. В некоторых группах действовало железное правило: воду из фляжек можно было пить только с разрешения командира группы. И не дай бог, если кто-то пытался тайком приложиться к горлышку своей фляги. Провинившийся подвергался наказанию. Это жестокое правило возникло не на пустом месте. Часто солдаты в первые часы пребывания выпивали все содержимое своих фляг, а потом часами мучились от жажды, так как найти воду в афганских горах – дело сложное.

На новом месте спецназ встретился еще с одной проблемой, о которой он не подозревал в северных районах Афганистана, заселенных преимущественно таджиками, узбеками и туркменами. Здесь же в основном проживали пуштуны. В батальонах всегда служило определенное количество солдат – выходцев из Средней Азии. Они в случае необходимости могли без труда переговорить со своими афганскими сородичами, чтобы выяснить обстановку. Их знания языка хватало и на допрос пленного моджахеда. Однако, очутившись среди пуштуноговорящего, преимущественно сельского населения, которое в лучшем случае лишь немного изъяснялось на дари, эти солдаты сразу почувствовали непреодолимый языковой барьер.

Выручали сотрудники ХАДа, услуги которых были иногда весьма сомнительны, ибо и они часто переводили лишь то, что считали нужным. Сложившаяся ситуация изменилась к лучшему лишь тогда, когда в батальоны стали прибывать военные переводчики со знанием пушту, окончившие специальные курсы в Москве.

На первых порах батальонам, которые были передислоцированы из Союза, не хватало опыта ведения боевых действий против такого умелого и хитрого противника, каким была вооруженная исламская оппозиция. Да и сама Афганская война разительно отличалась от того, на что натаскивали спецназ дома.

Как это было… Свидетельства участника событий

1983 год, 19 ноября. Провинция Фарах. Район Сафедкох

Чувствуется приближение зимы. Ветер с океана, который мучил нас на протяжении почти четырех месяцев, стих. Афганцы так и называют его – «Баде як садо бист руза» (стодвадцатидневный ветер). Он несет бесчисленные мириады песчинок. Песок повсюду. Он хрустит на зубах, когда ешь или говоришь. Он каким-то образом попадает в наши закрытые чемоданы под кроватью. Он набивается в глаза и уши. От него страдает наша техника. Особенно вертолетные двигатели. Мне приходится много летать на вертушках. К концу моей службы у меня будет налет, как у заслуженного летчика. Мое присутствие на борту вызвано необходимостью. Мы патрулируем приграничную зону. Сама граница нанесена только на карте. В природе она ничем не обозначена. Это у нас в Союзе есть контрольно-следовая полоса, ряды колючей проволоки и пограничные наряды. Местный народ, тысячелетиями живущий на этих землях, просто не знаком с таким выражением, как «граница на замке». Люди легко пересекают невидимую линию, отделяющую Афганистан от Ирана. По одну и другую сторону границы живет один народ. А кочевники, вообще, как птички: сегодня они в Пакистане, завтра в Иране или Афганистане. У многих и паспортов-то нет. Чьи они граждане, знает только Аллах.

Переход границы преступлением не считается. Люди гоняют стада, везут товары или ходят в гости к родственникам свободно. Исторически так повелось.

И вот произошла марксистская революция. Вначале в Афганистане. А затем и в Иране. Но исламская. Режимы по своей сути с большими отличиями друг от друга. Это раньше в обеих странах на тронах сидели монархи. В Кабуле Заир Шах, в Тегеране – шах Мохаммед Реза Пехлеви. Иран, конечно, гораздо сильнее Афганистана и в военном, и в экономическом смысле. Герат – второй по величине и численности населения афганский город – лежит всего в семидесяти километрах от Ирана. Народ гератский всегда чувствовал себя ближе к иранской культуре, языку и образу мысли. Да и экономически Герат больше завязан на соседа. Пока шах был у власти в Афганистане, вопросов по Герату ни у кого не появлялось. Теперь в стране господствует смута. Кабул мало чем влияет на Герат, и может произойти всякое.

Кабул делает сильный ход – приглашает советские войска. И вот мы появляемся в Герате. Герат должен остаться афганским городом, лояльным новой кабульской власти, хотя враги революции лезут изо всех сил через границу, чтобы вредить народной власти. Наша задача – стеречь границу, поэтому мы ежедневно болтаемся по шесть и более часов в воздухе. Нас часто сопровождает пара вертолетов огневой поддержки. Когда вечером мы спускаемся по трапу на бетонку, нас качает, как во время шторма. В ушах стоит шум.

Вертолеты базируются на авиабазе Шинданд, а рядышком в пяти километрах служу я в 5-й гвардейской мотострелковой дивизии. Звание мое – лейтенант, и послали меня дальше Кушки. И даже взвод не доверили. Впрочем, это все шутки. У нас очень серьезная работа. Кроме патрулирования границы, мы занимаемся еще и реализацией разведданных. Мне приходится много общаться с местными жителями, агентами ХАДа, афганскими пограничниками (появились у народной власти и такие войска) и пленными моджахедами. По вечерам – разбор и сортировка документов, составление аналитических записок. Я числюсь в штате политотдела инструктором по работе с местным населением, но реально выполняю в основном функции переводчика и постоянно нахожусь на выезде.

Вчера во время облета границы произошла неприятная история. По этому поводу мне пришлось писать объяснительную и иметь беседу с пристрастием у особистов.

Патрулирование подходило к концу. За весь день ничего особенного. Несколько раз садились в пустыне – проверяли семьи кочевников, шедших караванными тропами, и пассажирские автобусы, до отказа набитые людьми и товарами. Два тентованных УАЗика заставили нас спуститься ближе к земле. За ними тянулся шлейф пыли. Наши сигналы остановиться и даже предупредительная очередь из курсового пулемета не произвели никакого впечатления на ездоков. По карте до Ирана оставалось несколько километров. Тогда летчики врезали из всего имеющегося на борту оружия по головной машине. Я находился во втором вертолете и стоял за спинами летчиков. Один вездеход завалился на бок. Из другого выскочили вооруженные люди. Дальнейшее меня потрясло. Один из афганцев остановился, повернулся к нам лицом, широко расставил ноги и вскинул автомат.

Пикирующий вертолет, изрыгающий ракеты и крупнокалиберные пули, – очень страшная вещь. А этот молодой афганец все же не испугался. Его поступок – за гранью логики и моего понимания. Нормальный человек в таких случаях старается спрятаться за камень или еще куда. Думаю, он был или обкурен, или находился в состоянии аффекта.

Я хорошо разглядел его. Светло-зеленая национальная одежда, патронташ на груди, безбородое юное лицо с большими глазницами. Блестящие черные волосы до плеч. Он успел выстрелить, прежде чем его снесло нашим свинцом. Вот такой поединок героя с драконом.

Мы приземлились. Солдаты рассыпались в цепь и, ведя огонь, короткими перебежками побежали к машинам. Лежавший на боку УАЗик горел. Из него высыпались скатанные в рулоны ковры. Придавленный машиной водитель был мертв. Его пассажир, весь в крови, едва дышал. Второй автомобиль стоял с распахнутыми дверцами. Оттуда какой-то сумасшедший еще пытался по нам стрелять. Тогда машину изрешетили из автоматов. Вертушка все это время с ревом продолжала кружиться над нами. Наши быстро собрали оружие и документы убитых. Из пяти афганцев, тела которых мы обнаружили, живой был только один. Но он не годился для допроса. Его душа уже готовилась к встрече с Аллахом. Командир группы посетовал, что ковры больно хороши и наверняка пропадут здесь в пустыне.

Быстро погрузились на борт. Уже в полете разбираю документы. Среди документов нахожу два удостоверения членов Корпуса стражей исламской революции, один иранский паспорт и водительские права, выданные в Мешхеде. Ну и дела. Похоже, мы отработали непростых ребят. Иранские документы – это серьезно. Теперь жди неприятностей.

Прямо на аэродроме договариваемся с разведчиком. Он парень ушлый и понимает меня с полуслова. Решили: оружие сдаем, документы оставляем у себя. На всякий случай.

Сегодня с утра вызов в особнячок к особистам. В комнате присутствовали и незнакомые мне лица. Два подтянутых мужика средних лет. Оба в одежде советников. Ткань дорогая. Лица хмурые. Хотят знать все о вчерашнем случае. Наш особист держится скромно. Гости явно старше его по званию.

Я объяснился. Тогда один из «советников» жестким тоном потребовал признаться, на каком основании мы напали на их людей. Якобы это были агенты то ли ХАДа, то ли нашей местной резидентуры КГБ, и направлялись они для выполнения боевой задачи. Я был в состоянии транса. Выяснилось, что при них находилась большая сумма денег. Где эти деньги теперь, спрашивается?

Закончилась наша беседа тем, что я предъявил иранские документы убитых и рассказал о коврах. Теперь наступила очередь моих визави впасть в глубокое удивление. Документы, особенно служебные удостоверения членов КСИР, произвели на обоих глубокое впечатление. Было видно, что не их «контора» снабдила покойников этими бумажками. О существовании партии дорогущих ковров они вообще не подозревали. Наше общение на этой ноте закончилось. Напоследок я написал объяснительную записку на имя неизвестного мне генерала. Итак, я свободен. Кроме меня успели допросить всех разведчиков из досмотровой группы и даже вертолетчиков. Как-никак они первыми приняли решение атаковать этих злополучных афганцев. Из всей истории мне стало ясно одно – так называемые агенты, судя по всему, работали не только на КГБ. Одно непонятно: почему они не остановились после наших предупредительных сигналов. Могли вполне остаться живыми и здоровыми. Ну задержали, ну допросили. Все равно отпустили бы при наличии таких влиятельных заступников.

Это только один эпизод из жизни на иранской границе. Мой старший товарищ Толя Шестаков, блестящий иранист, отважный разведчик и любитель поддать, рассказал мне совсем невероятную историю.

Некоторое время тому назад советский транспортник Ан-26 с грузом радиоаппаратуры ЗАС и группой сопровождающих должен был приземлиться в афганском Зарандже. Груз предназначался для советников из погранбригады правительственных войск. Рядом граница с Ираном. Там примерно такой же серый и унылый в каменистой пустыне городок. И даже название похожее – Зенджан. Одним словом, наши сели на иранском аэродроме. Ошибочка вышла. Итак, самолет приземлился, вырулил на стояночную площадку.

Рядом со взлетной полосой – аккуратное красно-кирпичное здание. На нем огромные портреты Хомейни и государственные флаги Исламской республики Иран. Пока наши любовались этим замечательным пейзажем и чесали затылки, их самолет заблокировали машинами.

Только в кино всегда есть место подвигу. Когда стоянку окружили автоматчики и пустили едкий газ внутрь самолета, пришлось поднять руки. Хорошо хоть документацию успели сжечь. Бедолага штурман застрелился. Мысль о трибунале и позоре на всю жизнь подвигли его на этот отчаянный поступок.

Ну а дальше все как обычно. Дипломатические ноты, извинения, процедура передачи самолета и людей нашим властям. Аппаратуру иранцы, конечно, развинтили до мельчайшего болтика, а потом собрали. Пожалуйста, заберите. Мол, нам чужого не надо.

Толин дружок находился там. Теперь он служит в Загорянке и вряд ли когда-нибудь покинет пределы родины. Для него история закончилась вполне благополучно. Спасибо, папа помог. Мог бы и в Забайкалье осесть.

Поведал бы мне подобную историю кто-нибудь раньше, ни за что не поверил бы. Теперь, после собственных приключений, охотно верю.

3 декабря. Герат. Южная окраина города

Мне нравится афганская природа. Сама по себе каменистая степь выглядит весьма уныло. Глазу не на чем остановиться. Зато какие краски дает вечернее или утреннее освещение! Цвета в постоянном изменении. Игра оттенков и полутонов. Гармония земли и неба. Пожалуй, только один Рерих из европейцев оценил степную азиатскую красоту.

Наверное, Герат еще ни разу не слышал такой канонады, а его древние постройки не сотрясались с такой силой. Залп реактивных установок «Ураган» сопоставим с началом светопреставления. Но это не кара Божья. Это наша 5-я гвардейская мотострелковая дважды орденоносная дивизия штурмует Герат.

Проводится большая операция по зачистке этого города. В последнее время «духи» совсем обнаглели. Параллельно с народной властью целые районы Герата контролируются исламскими комитетами. Главный злодей – главарь по кличке Туран Исмаил. Я видел его фото. Ну прямо вылитый Буденный в молодости плюс очки в очень стильной оправе. Туран Исмаил командует целой армией моджахедов, по количеству штыков превосходящей правительственный гарнизон Герата. Его финансируют из-за границы, и он ведет себя как некоронованный король местных земель. Кабул периодически вступает с ним в переговоры, но что они могут ему предложить? Турану Исмаилу нужна неограниченная власть над провинцией, а у Кабула своих генералов достаточно. После срыва очередных переговоров в столице решили поставить несговорчивого провинциала на место. Как водится в таких случаях, обратились за помощью к нам. Многочисленные органы военной разведки, госбезопасности и даже местной милиции «Царандой» выкатили на-гора массу сведений о войске противника. Сколько отрядов, сколько оружия, места дислокации, места складирования боеприпасов и размещения баз, караванные маршруты.

Думаю, когда все эти данные в виде символов и значков нарисовали на какой-нибудь большой карте в кабульском штабе, генералы схватились за голову. Мать честная, целое море врагов, а среди черных волн редкие островки наших и афганских гарнизонов. Решение могло быть только одно – помочь делу Апрельской революции путем проведения большой операции.

Обстрел вели не только дивизионы реактивной и ствольной артиллерии. Шла активная бомбардировка Герата с воздуха. Штурмовики Су били строго по целям. Трудно было представить, что в этом аду может остаться что-то живое.

Однако всякий раз, когда наши мотострелки под прикрытием боевых машин пехоты пытались проникнуть на южную окраину города, их встречал плотный огонь. Старые районы испещрены подземными ходами, кяризами, которые прокладывались не одно столетие. На время обстрела моджахеды спускаются вниз и пережидают. Так продолжается уже третий день. Дважды нашим удавалось закрепиться в разрушенных кварталах. Однако «духи», опять-таки используя кяризы, неожиданно появлялись за спиной, грозя отрезать штурмовые группы от основных сил. И мотострелкам приходится отходить. Авиации тяжело «работать», когда враждующие стороны разделяет сотня метров.

Я не могу сказать, что до декабрьской операции город был цел и невредим. В августе мне довелось впервые посетить Герат. В глаза бросились сплошные руины по обе стороны от центральной дороги. Четыре высоченных минарета гигантской пятничной мечети, словно огромные столбы, подпирали небо. Мечеть не трогали. Пятничная мечеть – местная святыня. Не дай бог ее тронуть. Ближе к центру меньше развалин, больше целых домов. В центре – традиционная для Востока крепость, основанная чуть ли не самим Македонским.

На вопрос по поводу печального пейзажа мой непосредственный шеф Федоровский только пожал плечами. Местная история его не интересует. Сюда его сослали из Союза за какую-то провинность. Пришлось самому наводить справки. Герат страдал от бомбардировок всегда. Просто в прошлые века артиллерия была слишком маломощна, чтобы причинить большой вред. За город шли постоянные столкновения между Ираном и Афганистаном. Современный обстрел Герат впервые перенес весной 1979 года.

В городе вспыхнуло исламское восстание против кабульской власти. Толпы религиозных фанатиков сметали все на своем пути. Часть гарнизона присоединилась к восставшим. Тогда марксисты подняли авиацию из Шинданда. Летчики, большинство которых прошло подготовку в Союзе, остались верными правительству. Наших тогда в Афгане еще не было, поэтому афганским летчикам пришлось изрядно потрудиться. Они, говорят, славно отбомбились. С тех пор местные их ненавидят. Семьи пилотов стараются без надобности не покидать пределы военного городка. На днях на авиабазе Шинданд произошла диверсия. Взорвали несколько афганских военных самолетов. Я думаю, в этом акте были и отголоски старой мести за бомбежку Герата.

После бомбардировки перебросили войска из Кабула, преимущественно состоявшие из пуштунов. Жители Герата в своем подавляющем большинстве таджики. Неприязнь между двумя народами существовала всегда. Бунт подавили очень жестко. Тогда в городе было разрушено немало домов. Потом был декабрь и оказание интернациональной помощи. И вот уже четвертый год в Герате регулярно устраиваются малые и большие зачистки.

На мой взгляд, местные сами виноваты в разрушении города. Кто их просит устраивать войну в городской черте? Хочешь воевать, иди в горы и воюй на здоровье. Главная причина, по которой в городской войне участвуем мы, лежит на поверхности. Через город проходит стратегическое шоссе, кольцом опоясывающее Афганистан. По нему идет снабжение наших гарнизонов. Лучшего места для устройства засад, чем бесчисленные развалины вдоль дороги, не придумаешь. В безлесных горах засаду организовать сложнее. Колонны идут в сопровождении вертолетов. Укрыться от них сложно. Вот и лупят «духи» из гранатометов по нашим бензовозам и грузовикам с боеприпасами. Каждый километр дорожного полотна в городской черте полит нашей кровью. По обочинам – сотни искореженных, сожженных грузовиков и бронетранспортеров.