Текст книги "Черная синица"

7. Бездна смотрит

Она позавтракала в гостинице. Шведский стол по-турецки, кружка кофе со сливками, пара яблок в сумку с собой – здравствуй, новый день. Что ты мне предложишь? Чем удивишь?

Спускаясь в лобби, она рассчитывала увидеть там Черную майку, но его там не было. Зато на улице стоял черный Ford, в ста метрах от отеля.

«Всю ночь здесь ждал? – подумала она, садясь в такси. – Поедешь за мной или останешься?»

Ford не поехал. Значит, жучок. Давай, давай, ставь. Уже узнал, в каком номере я живу? Если у тебя есть мозги, поймешь, что тебя развели. Но есть ли они?

Она злилась.

Монстры шевелились внутри. Чувствуя их силу, она знала, что вечером они снова потребуют пищи. Прошло два дня, а они уже голодны. Это все Черная майка, из-за него. Из-за Горшкова. Из-за шайки в «Истанбул Иншаат».

«Вероника, у вас будет тут комната, ключи будут только у вас», – сказал Йылмаз, воткнув перед тем два жучка в эту комнату. – Если что, обращайтесь к Дмитрию и ко мне с любыми вопросами».

Конечно я обращусь. Вопросов будет много, друзья мои. И к тебе, уважаемый Мехмет, и к тебе, Дима Глущенко.

Вчерашний анализ операций «Истанбул Иншаат» показал, что на два десятка поставщиков и подрядчиков приходится восемьдесят процентов расходов. За них она и возьмется в первую очередь. Поищет связи с фигурантами дела, завышенные цены, тендеры с нарушениями, необычные сделки. Для начала у нее есть доступ к официальной базе данных о турецких компаниях. Акционеры, руководители, финансовые показатели, изменения в регистрационных данных – кладезь информации. Не беда, что все по-турецки – приложение-переводчик ей в помощь. Если уж на то пошло, договоры и документы тоже на турецком.

Она открыла базу.

Через два часа закрыла.

Ничего. Ни Василий Горшков, ни Мехмет Йылмаз, ни кто-либо из прочих топ-менеджеров «Истанбул Иншаат» напрямую не владеет и не управляет ни одним из поставщиков. Было бы странно, если бы было иначе. Но что насчет иных связей – родственных, дружеских, офшорных? Офшоров хватает. У каждой третьей компании – офшор в конце акционерной цепочки. Бермуды, Багамы, Барбадос, Панама – в тропиках прячут и прячутся. Там трудно найти, а где-то вообще невозможно.

К офшорам она вернется позже. Сейчас надо сделать более простые вещи: выгрузить контакты Мехмета из соцсети для сверки с базой, запросить у Глущенко договоры и тендерную документацию. Понять, почему по некоторым компаниям из списка обороты год к году выросли в два-три раза. Рост объемов? Инфляция? Мошенничество? Есть и новые компании. С ними раньше не работали, но сейчас они в топе по расходам, причем у некоторых из них офшорные акционеры.

А вот и сам Глущенко.

На ловца и зверь бежит.

– Доброе утро, – сказал он, на мгновение встретившись с ней взглядом. – Как ваши дела? Если уже есть вопросы, готов ответить.

«Его прислал Мехмет, – решила она. – Через силу пришел, давит из себя нужные слова».

– Доброе утро, – сказала она. – Все в порядке, работаю. Я отправлю вам список контрагентов, пришлите, пожалуйста, по ним договоры, акты и тендерную документы. За этот год и за прошлый.

– Можно взглянуть на список?

Глущенко подошел ближе.

Она показала ему список компаний.

Он напрягся. Прочистил горло.

– Знаете, Вероника, мы не всегда проводим конкурсы. Мы не можем доверить стройку или поставки кому попало. Есть, так сказать… проверенные компании. У них гарантия качества при рыночных ценах.

– То есть нет тендеров?

– Есть, но не всегда. Наша закупочная политика позволяет проводить закупки у единственного поставщика. В этом нет нарушения. Если мы где-то ошибаемся, скажите, но конкретно, а не просто, что нет тендера. Мы всегда стремимся к максимальной эффективности.

– Давайте я пришлю вам список, а вы посмотрите, что есть.

– Хорошо, присылайте.

– И еще есть список старых контрагентов, с которыми уже не работаете. По ним тоже нужны документы.

– Зачем?

– Для понимания динамики.

– Ладно.

Глущенко вышел.

Ника взглянула на список. Двадцать компаний. Несколько десятков турецких фамилий, с вкраплением европейских и арабских. Шесть офшоров. Хуже не придумаешь, но трудности ее не пугают. Они ее мотивируют. Третий закон Ньютона гласит: «действию есть всегда равное и противоположное противодействие». Это о ней, главный принцип ее жизни с некоторых пор. Жизнь давит – она давит в ответ.

На обед она спустилась в кафе на втором этаже.

Глущенко тоже был тут. Не повезло ему.

Взяв салат, горячее и кофе, она подсела к нему за столик:

– Не возражаете?

– Нет.

Он попытался улыбнуться. Что еще ему оставалось?

– Готовим вам документы, – сказал он. – Буду высылать частями. Некоторые из них только на турецком, некоторые на турецком и английском. Если нужен переводчик, скажите.

– Пока не нужен. Дмитрий, можно вопрос?

– Да.

Он сделал глоток кофе. Полные губы обхватили край чашки, и Ника почувствовала, как демоны шевельнулись внутри. У одного из тех, кто насиловал ее в Ангарске, были такие же губы: толстые, влажные. Приставив нож к ее шее, он смрадно дышал ей в лицо, в то время как второй рвал ее сзади. Потом они поменялись местами.

Слегка тряхнув головой, она выдернула себя из темного подъезда в Ангарске и вернула в реальность.

– Вы сказали, что работаете с проверенными надежными компаниями, – сказала она. – Вам известны акционеры компаний из списка, который я прислала? Там есть несколько офшоров. Кто за ними?

– Насколько мне известно, местные бизнесмены. – Глущенко смотрел ей в глаза. – Не все хотят светиться.

– Укажите, пожалуйста, их имена в списке. Хорошо?

Глущенко поставил чашку на блюдце.

– Там есть чувствительные моменты, – сказал он. – По этому вопросу вам лучше обратиться к Йылмазу.

– Хорошо. – Ника улыбнулась. – Обращусь.

– Как вам тут живется? – Она сменила тему. – Не тянет на родину?

Глущенко пожал полными плечами:

– Нормально живется. Красивый город, тепло, море. На родине часто бываю.

– Как семья? Здесь? – Пытаясь нащупать Глущенко-человека, она натыкалась на стену, мягко-твердую, защитную, и хотела пройти дальше.

Сейчас она почувствовала, что попала в болевую точку.

Помрачнев, Глущенко уткнул взгляд в стол.

– Мы в разводе, – сказал он. – Официально еще нет, по факту – да. Дочь с женой в Москве, я – тут.

– Извините.

– Ничего. Бывает. А у вас есть семья?

– Нет. В планах.

Наконец-то Ника увидела Глущенко-человека, а не Глущенко-функцию. Да, он несчастен. Жизнь дала трещину. Мехмет давит на него, к бабке не ходи; семья распалась, дочь далеко, а тут еще с проверкой из Москвы пожаловали. У него нет семьи, у нее – тоже. Два одиночества. В этом они похожи. Ей по-своему жаль Глущенко, но она разрушит его жизнь, не задумываясь, если потребуется, – то, что еще не разрушено.

Разговор себя исчерпал. Дальше они в основном молчали. Ели, тщательно пережевывая пищу, и исподволь поглядывали друг на друга. Потом Ника вернулась в комнату с жучками, а Глущенко – в свой кабинет. Интересно, там тоже жучки? Мехмет всё и всех держит под контролем?

Позвонил Дима.

Чтобы поговорить с ним, она вышла на улицу, взяв с собой ноутбук. Нельзя оставлять ноутбук в офисе.

Солнце палило нещадно, в тени было больше тридцати градусов, а на солнце – все сорок. Марево висело в плотном горячем воздухе. Плавился асфальт. Чтобы не плавиться вместе с ним, Ника встала под деревом, в двух десятках метрах от офиса.

– Скинул тебе инфу по Бурову-младшему, – сказал Дима. – Занимается системами информационной безопасности, есть слухи, что работает на спецслужбы Эмиратов. Знаком с Дуровым. С отцом созванивается редко, на родине бывает пару раз в год. Есть российский номер телефона. Не думаю, что он может быть тебе интересен.

– Спасибо, Димочка. Любая информация сейчас имеет ценность.

– И цену, – прибавил Дима.

– Да. Я помню. – Ника улыбнулась.

– Как думаешь, реально что-то найти по турецким подданным? – спросила она, прикрыв рот ладонью.

– Я искал по Мехмету, ничего пока не нашел. Глухо. Никто не откликается.

– А копии телефонов? Возможно?

Дима помолчал.

– Думаю, да, – сказал он после паузы. – Но дорого. И… глубоко. Понимаешь, о чем я?

– Да. Я посмотрела детализации звонков, они мало что дают, тем более что сейчас все пользуются мессенджерами.

– Кто тебя интересует?

– Глущенко, Горшков, Белкин.

Дима присвистнул на другом конце линии:

– Никки, аппетит приходит во время еды?

– Нужно идти с разных концов. Еще одна тема – офшоры, но тут ты мне вряд ли поможешь. Не уверена, что там вообще можно что-то сделать.

– Я пробью тему с гаджетами. Готовься к большим расходам и суши сухари на всякий случай. Жаль, что исправительные учреждения на нашей родине разделены по половому признаку, – я буду скучать по тебе, если нас повяжут. Когда следишь за кем-то, он, возможно, следит за тобой.

– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя. – Ника сделала паузу. – Это про меня.

Попрощавшись с Димой, она вернулась в офис.

Здесь было прохладно, пол не плавился под ногами, а маленькие жучки чутко слышали каждый звук.

Чтобы бороться с чудовищами, нужно самому стать чудовищем, иначе с ними не справиться.

Она села за стол. Открыла ноутбук.

Ввела пароль из двенадцати символов.

Охота продолжается.

8. У мусорных баков

Когда она вышла из офиса в половине десятого, душный стамбульский вечер встретил ее за порогом.

Черной машины не было в зоне видимости. Мавр сделал свое дело – мавр может уходить, да, мистер Черная майка?

Подъехало такси.

Еще раз оглядевшись по сторонам, она села в машину. День был длинный и плодотворный. Завтра она задаст первые вопросы Мехмету, и эти вопросы ему не понравятся.

Что она чувствует?

Предвкушение. Азарт. Опасность. Ее любимое состояние, ее наркотик, обезболивающее, то, что наполняет смыслами-симулякрами вакуум ее бытия. Чтобы жить с пустотой внутри, нужно чем-то себя занять. Она как акула, которая всегда в движении: остановишься – сразу пойдешь ко дну, в темные воды бездны, поэтому нельзя останавливаться. Вперед, вперед, всегда вперед.

Получится ли у Димы? Смартфон – зеркало человека. Покажи мне свой смартфон, и я скажу, кто ты. Идеальный преступник не будет хранить в телефоне компрометирующие материалы, но люди не идеальны. Они оставляют следы. Они теряют бдительность. Они люди, одним словом.

Оглянувшись, она увидела сзади черный Renault.

Через несколько минут снова оглянулась.

Все тот же черный Renault.

Это ты, Черная майка? Или твой напарник?

На этот раз она не стала останавливаться на Галатском мосту, а вышла на набережной и пошла прежней дорогой.

Город готовился к ночи. Почти все было закрыто, почти никого не было на улицах.

За ней шел Черная майка. Он держался на расстоянии, метрах в сорока от нее, за спинами редких прохожих, но она видела его, а когда не видела – чувствовала. Это было сродни ожиданию удара ножом меж лопаток. С них станется, с Горшковых да Йылмазов, и она не может сказать, что ей не страшно. Страшно. Но страх пробуждает силу. Напитываясь им, демоны требуют большего, и она даст им это, не может не дать, сейчас они главные.

Свернув в узкий переулок, где не было ни души, она прошла около пятидесяти метров и свернула еще раз. Здесь был тупик, темный глухой аппендикс с мусорными баками, изнанка какого-то отеля. Камер нет. Запах гниющего мусора смешивается с кухонными выхлопами. Дыхание частое и глубокое. В одной руке – нож, кисть другой сжата в кулак. Она считает про себя, вслушиваясь в тишину. Примерно тридцать секунд. Каждая из них долгая, тягучая, тяжелая – как возле черной дыры, где время замедляется по закону Эйнштейна.

Послышались шаги. Это Черная майка. Он не бежит, но быстро идет, взволнованный тем, что объект слежки пропал из виду.

Вот и он.

Поворачивает за угол, к ней.

Раз! – Она бьет его в шею.

Два! – Ногой в пах.

Три! – Бросается на него и обхватывает рукой его шею. Нож жалит кожу у сонной артерии, в двух-трех сантиметрах от смерти.

Тонкая струйка крови течет по коже, напитывая шов майки.

– Дернешься – умрешь, – говорит она. – Русский?

Черная майка не может дышать. Не может сказать ни слова. Она чувствует его страх и его поджарое тело в своих руках. Он сильный, но она сильнее, у нее есть нож. Возможно, у него тоже есть нож, но он знает, что не успеет ударить ее – она нажмет, и через несколько секунд он умрет.

Она дает ему время для двух-трех вдохов-выдохов.

– Вы мне шею проткнете, – хрипит наконец он. – Не давите так.

– Уже проткнула. Чувствуешь, как течет кровь? Нравится быть шпионом?

– Вероника, я не шпион. Меня прислал Буров, вас охранять.

Не испытывая доверия к Черной майке, она, тем не менее, ослабила нажим:

– Есть номер Бурова?

– Да.

– Звони по громкой связи. Только медленно бери телефон, не дергайся, а то вдруг правда ненароком проткну сонную артерию.

– Я Олег. Очень приятно.

Вынув телефон из кармана, он поднял его на уровень глаз и набрал номер. Включил громкую связь.

– Олег, что случилось? – тяжелый властный голос Бурова, не без ноток беспокойства, раздался в тиши мусорного аппендикса.

– Григорий Валентинович, добрый вечер. Извините, пожалуйста, за беспокойство. Вы не могли бы подтвердить Веронике, что я здесь для ее безопасности?

– Спалился? – Буров рассмеялся недобрым свинцовым смехом. – Яйца на месте или уже в Босфоре?

– На месте, Григорий Валентинович.

– Повезло, значит. Я тебя предупреждал, чтоб был аккуратней. Не поверю, что ты цел и невредим.

– У меня дырка в шее, а так все в порядке.

– Вероника, извините, пожалуйста. – Буров обратился к Нике. – Я сделал это из лучших побуждений.

– Спасибо за заботу, Григорий Валентинович. – Ника отпустила Олега. – Но я могу сама постоять за себя, мне не нужны няньки, с которыми может справиться женщина. Завтра нянька летит домой. А лучше – сегодня.

Коснувшись пальцами шеи, Олег посмотрел на кровь.

– Вероника, не рубите так сразу, подумайте, – сказал Буров. – Утро вечера мудренее.

– Подумаю. Спокойной ночи, Григорий Валентинович.

– Спокойной ночи, Вероника. Спокойной ночи, Олег.

Буров положил трубку.

Держась рукой за шею, Олег развернулся лицом к Нике. Теперь она могла рассмотреть его как следует. Худощавый, крепкий, загорелый, русые волосы выгорели на солнце, на сухих губах – усмешка, в глазах – шок. Опустив глаза, он смотрит на нож:

– Спасибо, что не убила.

– У меня есть бинт. Давай забинтую.

Он удивился еще сильнее:

– Кто ты?

– Аудитор.

Сунув нож в чехол, она вынула из сумочки гемостатический гель и бинт. Гель, бинт и нож – дорожный набор леди.

Забинтовав шею Олегу, она окинула взглядом повязку:

– Жить будешь. Но недолго, если будешь таким растяпой.

– Прощай, – прибавила она. – За дырку в шее не извиняюсь.

– Ты зря отказываешься. Я знаю Горшкова, он плохой человек. Очень.

Уже сделав шаг прочь, Ника замерла на месте.

– Что они не поделили с Буровым? – спросила она.

– Горшков решил его кинуть, как мне кажется. Просто кинуть. Как в старые добрые времена.

– Расскажешь о нем?

– Прямо здесь, у мусорок? Или найдем место получше?

– Мой номер устроит?

– Вполне. – Кажется, Олег не мог поверить в реальность происходящего.

– Двести десять, – сказала она. – Предупрежу парня на ресепшн. Не будем ходить под ручку.

– До встречи, – прибавила она. – Дорогу помнишь? – Ее губы смеялись над ним, почти с дружеской иронией.

– Да.

Она пошла, а он остался у мусорных баков, удивленно глядя ей вслед. На белом бинте проступило пятнышко крови.

9. Разговоры в ночи

Через пятнадцать минут они встретились в номере Ники.

К этому времени пятнышко на бинте расплылось и стало большим алым пятном.

– Как тебя пустили в отель? – Ника смотрела на бинт. – Не вызвали полицию?

Олег подошел к зеркалу на стене:

– Ты правда могла бы меня убить?

– Сомневаешься? Убила бы и сбросила в мусорный бак.

Он потрогал окровавленный бинт:

– Не сомневаюсь.

– В холодильнике есть лед. Давай приложим. И еще раз намажем гелем.

Разбинтовав шею, приложили к ране лед, в одноразовой шапочке для душа.

Ника заварила чай.

Когда остановилась кровь, сели пить чай. Олег сидел на диване, Ника – в кресле напротив. Их разделял низкий стеклянный столик.

– Я вся внимание, – сказала она. – Что ты знаешь о Горшкове, чего не знаю я?

– Был период, когда я видел его каждый день. В курсе, что он живет в Испании?

Ника кивнула:

– В Кастельдефельсе под Барсой.

– У Бурова тоже там дом. И у Месси. Приятное местечко. Я по долгу службы был там при Бурове – то его охранял, то Алину, то их вместе, – так что часто видел Горшкова.

– Алину?

– Жену Бурова. Гражданскую, так сказать… – Олег прочистил горло. – Они года три вместе, но не расписаны. Она там жила почти постоянно, а Буров бывал наездами.

– Какая у нее фамилия?

– Жданова, кажется. Алина Жданова. Вице-мисс конкурса красоты, где, собственно говоря, и встретилась с Буровым. Хорошая девушка.

Олег опустил взгляд. Сделал глоток чаю.

– Нравится тебе? – спросила Ника.

– Кто?

– Алина.

По реакции Олега она поняла, что Алина ему нравится.

– Испания, море, солнце, муж далеко, – продолжила она. – Идеальные условия для адюльтера, не так ли?

Наблюдая за тем, как Олег съеживается на диване под давлением ее слов, она чувствовала удовольствие, смешанное с профессиональным аудиторским интересом.

– Между нами ничего не было, – сказал он, залившись краской от ушей до ключиц. – Не выдумывай.

– Не бойся, я не скажу Бурову, и он тебя не убьет. – Сделав паузу, Ника продолжила: – Она любит Бурова?

– Откуда я знаю?

– А все-таки?

Он поднял взгляд, посмотрел ей в глаза:

– Знаешь, как бывает, когда женщин тянет к богатым и успешным? Как понять, где любовь, а где магнетизм денег? Она не исповедовалась передо мной, я не священник. Может, любит. Может – нет. Он ее вроде любит. Хочет детей, но у нее проблемы со здоровьем.

– Ладно, это был экскурс в дела амурные, – сказала Ника, заканчивая пытку. – Давай вернемся к Горшкову. Расскажи мне о нем.

– Он конкретный бандит. Не знаю, зачем Буров с ним связался. Наверное, думал, что Горшков не посмеет его кинуть, а Горшков посмел. Они были как бы друзья, но у Горшкова нет друзей. Нескольких своих партнеров он грохнул в девяностых. Рядом с ним страшно. Никогда не повышает голоса, улыбается, а потом – раз! – ты труп. – Олег помолчал, сделал глоток чаю. – Он умный. Намного умнее Бурова. У него все ходы записаны, все продумано наперед. Будь аккуратнее. Если найдешь что-то на Горшкова, не кричи на каждом углу, а сразу иди к Бурову. Думаю, у Горшкова и на этот случай есть козырь в рукаве, вот увидишь. Ты тоже должна быть умной, иначе он тебя съест. Будь уверена, он уже все знает о тебе. Мехмет – тоже.

Олег сделал глоток чаю.

– Йылмаз – его человек, от и до, ручной пес, – продолжил он. – Я был там, когда они встречались. Сразу видно, кто хозяин. Бурова он слушает, а к Горшкову прислушивается, гнется перед ним по-лакейски.

– А Белкин? Чей он?

– Саша всегда со всеми, но при этом сам по себе. Хитрый малый. Не удивлюсь, если он тоже замешан. С некоторых пор Буров не доверяет ему, и правильно делает. Белкин гнилой.

– Есть факты?

– Есть слухи. Не буду их повторять. Просто имей в виду. Скажу лишь, что Буров хочет, чтобы его сын Иван возглавил холдинг, а Горшков этого не хочет, его устраивает Белкин.

– Ладно. Еще что-то? Пока негусто. Что-то не договариваешь?

– Я сказал все, что мог. Если снова приставишь нож к шее, не скажу больше.

– Что насчет Глущенко?

– Раньше был нормальным парнем, а сейчас он мне не нравится. Видел его пару раз в Москве и Испании – что-то в нем не то. Изменился. Хмурый стал, весь в себе, дерганый. Заметила?

– Да.

– Знаешь, я удивился, когда узнал, что Буров отправил сюда девушку-аудитора. Все удивились. Но теперь я вижу, что он был прав. Единственный вопрос – твоя безопасность. Зря отказываешься от помощи. Понимаешь, что это за игра? Горшков против Бурова, а ты между ними – как между молотом и наковальней.

– Я понимаю. Это и моя игра тоже.

– Как она называется?

– Жизнь после смерти. Когда умер, но жив, и уже не боишься смерти.

– Мне не нужен охранник, – прибавила она. – Делай, что должно, и будь, что будет.

Олег смотрел на нее молча, с немым восхищением.

– В твоем безумии – твоя сила, – наконец сказал он. – Удачи. Завтра я уезжаю. Будь осторожна.

– Оставь номер телефона.

– Да.

Допили чай. Потом Олег ушел, а Ника осталась. Подождав несколько минут, она спустилась вниз, сдала ключ от номера удивленному администратору и вышла в пряную стамбульскую ночь. Она не стала вызывать такси. Отсюда до ее апартаментов рукой подать – пятнадцать минут пешком.

На улице ни души.

Звуки ее шагов раздаются в ночной тиши, отражаясь от древней каменной стены парка Гюльхане, и никто не идет за ней по пятам. Черной майки нет. Она одна. Она чувствует ночь остро, тонко – как зверь; ей нравится играть с другими животными не в игры, но в жизнь. Что мертво, умереть не может. Подкрадывайтесь ко мне, набрасывайтесь – я готова.

Дорога вывела ее к площади Султахмет, к Айя-Софии. Здесь она остановилась на минуту. Стамбул – декорация спектакля. С тем же успехом каменные стены могли бы быть фанерными конструкциями или компьютерными спецэффектами – так она чувствует себя здесь. Айя-София, Голубая мечеть, дворец султанов Топкапы – играя свою роль, она проходит рядом с ними, но не может прикоснуться к ним, войти в них, стать хотя бы на время частью города. Город отдельно, она – отдельно. Он чужой. Она чужая. Драма набирает обороты, эпизод за эпизодом двигаясь к кульминации, и зрители, почувствовав вкус крови, жаждут большего.

Демоны молчат. Они получили свое.

Она идет мимо древних обелисков, подсвеченных на темном фоне, по территории бывшего римского ипподрома, и, прислушиваясь к ночи, думает о том, что борьба Бурова и Горшкова – ничтожно малый акт в масштабах мировой истории. Кто такой Буров? Кто такой Горшков? Маленькие человечки, мнящие себя властителями судеб и хозяевами богатств. Что останется после них? Кто вспомнит их? А ее кто вспомнит? Все суета. Жизнь бессмысленна, но нужно ее прожить.

В этот момент раздался звонок.

Резкий, громкий, он разорвал ткань ночи и заставил ее вздрогнуть от неожиданности.

Неизвестный российский номер. Звонят по мессенджеру.

Она взяла трубку:

– Да.

– Вероника?

Мужской голос звучал ровно, стерильно, неестественно – как у робота. В первое мгновение она подумала, что это рекламный обзвон и на другом конце линии – не человек, а синтезированный виртуальный помощник.

– Да, – сказала она, готовясь положить трубку.

– Вероника, у меня к вам деловое предложение относительно вашей проверки. Хотите его услышать?

Она молчала.

– Молчание – знак согласия, – продолжил ровный голос. – Предложение такое, на выбор: вы сворачиваете тему и для отчета находите пару-тройку формальных нарушений, за что получаете сто тысяч долларов. Или же не получаете сто тысяч, а получаете проблемы, большие. Какой вариант выберете?

– Можно конкретней? О каких проблемах речь?

– У вас крепкое здоровье?

– Да.

– Вы же не хотите попасть в больницу? А в морге когда-нибудь были?

– Нет.

– Тогда я бы на вашем месте выбрал первый вариант.

– Можно я подумаю?

– Да. Только недолго. До завтра. Завтра я позвоню. До свидания, Вероника.

Мужчина положил трубку.

Вот и первые угрозы. К ним нужно относиться серьезно. Когда на кону большие деньги, все становится серьезным. Механический голос не блефует, за его ровными холодными интонациями – большой опыт запугиваний и практической реализации угроз. Голос-стилет. С ней говорил человек, но голос был нечеловеческий, обработанный в какой-то программе, что лишь усиливало вескость каждого слова.

Она сказала: «Можно я подумаю?», и это была правда. Она подумает. Но не о том, принять ли предложение, а о том, как реагировать на угрозу.

Она заглянула в мессенджер. Дима был две минуты назад, несмотря на позднее время. Он сова, типичный айтишник – днем спит, а вечером и ночью сидит за компьютером, взбадриваясь с помощью кофе и хэви метала.

Она набрала Диму.

– Привет! Что случилось? – В его голосе слышалось беспокойство. Он всегда беспокоился за нее.

– Привет. Можешь пробить номер? На кого зарегистрирован, локация, звонки за последний месяц. Вряд ли поможет, но попытка не пытка.

– Что за номер?

– Мне угрожают. Ничего нового.

– Мне не нравится, как ты это сказала. Попроси охрану у заказчика.

– Я только что отправила домой горе-охранника. От таких пользы ноль.

– Ты отмороженная, Никки. Просто нет слов.

– Одни лазят по скалам без страховки, другие гоняют на байках без защиты, а у меня свой способ развлечения. Жизнь скучна, Дима. Скучна и бессмысленна. Мы слишком сильно держимся за нее, слишком сильно боимся.

– Никки…

– Пробьешь номер? – она не дала ему сказать.

– Диктуй. – Он словно обиделся. – Думаешь, они блефуют? Ты слишком спокойна.

– Думаю, они не блефуют. Но я не дрожу от страха. Мне интересно, что будет дальше.

– Ох, Никки, Никки. – Дима вздохнул. – Не буду больше ничего говорить. Ты сама все знаешь.

– Да. Спасибо, Димочка. По гаджетам есть подвижки?

– Закинул тему, жду. Это не быстрый процесс, требует артподготовки.

– Спасибо.

Она оглянулась. Никого. Сегодня никого. Срок ультиматума истекает завтра. Что ж, господа, вы лезете напролом, рассчитывая на силу и страх, – но побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее.

Через несколько минут она вошла в апартаменты.

Проверила, нет ли жучков.

Раздевшись догола, встала перед зеркалом шкафа-купе в коридоре.

Что она видит?

Сильное красивое женское тело с несколькими порезами разной степени свежести, которые она сама себе нанесла. Тело самки примата из рода homo sapience. Объект вожделения самцов. Причина войн, кровопролитий, подвигов, преступлений, творчества, любви. Кости, мышцы, нервы, кожа, внутренние органы. Живой организм. Биомашина для выживания.

Положив руку между ног, она нажала пальцем на клитор. Все хотят удовольствий, и цель оправдывает средства в глазах того, кто жадно хочет.

Она вспомнила, как воткнула нож в шею Олега. Как текла кровь на черный шов майки. Как его сильное мужское тело стало беспомощным в ее руках.

Ее монстры урчат. Они двигают ее пальцем. Они хотят большего, они всегда требуют большего. Они смотрят на нее из ее темных глаз, из расширенных зрачков, из Зазеркалья ее сущности, а она смотрит на них, не прекращая движения. Получите. Берите. Оставьте меня хоть на минуту.

Впереди большая игра. Большая жатва.

У вас будет много пищи.