Текст книги "Бездна"

Когда вернулась Ольга, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, удивленная, он не поднялся со стула, чтобы уступить ей место. Он как ни в чем ни бывало разлил по бокалом остатки шампанского из пузатой бутылки.

Маленькое представление для своих.

И Ольга решила принять в нем участие.

Она села рядом и обратилась к нему заговорщицким шепотом:

– Я кое-что видела.

– И?

– Понравилось? Оторвался?

– От чего?

– От тела гражданской жены.

– Я мысленно был с ней.

– Да?

– Правда.

В это время Вика Ерохина как ни в чем ни бывало пила шампанское и улыбалась. Это был легкий намек на улыбку. Кажется, она догадывалась о содержании разговора между соседями.

– Как там твой сосунок? – он перешел в наступление. – По-моему, он смахивает на голубого. Никого не было поприличней?

– Зато он молоденький, – парировала Ольга. – И, естественно, женщин бальзаковского возраста тянет на приключения, – прибавила она громче. – Да, Вик?

– Да! Еще как! Предлагаю выпить за них. За приключения, – сказала она. – Чтобы не было скучно.

Ее улыбка была адресована ему: ты знаешь, о чем это я, у нас есть наши маленькие секреты.

«Вика хищница, – подумала Ольга. – С мужиками играет как с мышками: поймает, придушит, отпустит, снова придавит лапой – и ее не волнует, что они чувствуют».

– Как тебе Вика? – шепнула она ему на ухо. – Ты хотел бы с ней переспать?

Покачав головой, он ничего не ответил, а она не отстала:

– Да?

Вика усиленно делала вид, что не прислушивается.

– Естественно – да, – ответил он, подыгрывая. – Пригласим ее в гости?

– Извращенец, – шепнула она. – Я ей волосы выдеру.

Он усмехнулся. Классная была бы сценка.

Остаток вечера они провели на троих: выпили бутылку шампанского, подшучивали друг над другом, эксплуатируя сексуальную тему, шалили, а Сергей Иванович, поглядывая на Вику, с сожалением чувствовал, как исчезает прежняя магия. Уже не было тайны. Не было обещания. Она уже не его женщина. Виктор Ветренцев уехал домой, ее это не заботило, и точно также ее не заботили чувства Сергея Грачева, ее очередного поклонника. Она хорошо проводила время. Когда под занавес праздника он пригласил ее на медленный танец, то сразу понял, что ей это неинтересно. Она улыбнулась какой-то бездушной улыбкой, протягивая ему руку, и не было уже прежней искренности. Предпринимая попытку вернуться в рай, он знал, что дороги туда нет. Он мог бы сберечь воспоминания о сегодняшней сказке, те волнительные мгновения, когда он был влюблен и счастлив, а вместо этого взял и намазал поверх волшебной картины ее невыразительную бездарную копию.

Они танцевали под Scorpions и оба почувствовали облегчение, когда песня закончилась.

Вот и все.

В половине двенадцатого они собрались домой. К этому времени осталась дюжина самых крепких гостей, а виновница торжества все еще была в строю, несмотря на количество выпитого.

После заключительного тоста на посошок (выпили за Наталью) Сергей Иванович и две его спутницы вышли на свежий воздух, вызвав перед этим такси.

Светила полная луна, в небе висели яркие гроздья звезд, а улица, шумная и пыльная днем, была пуста до самого горизонта. Где-то в траве стрекотали кузнечики. Ночная прохлада приятно бодрила. В такие минуты, когда ты смотришь на звездное небо, приходит волнующее чувство – словно вся твоя жизнь: с ее проблемами и желаниями, – становится совершенно неважной, и Вселенная обращается на языке вечности к тебе, маленькому человечку, едва видимому на Земле.

Что тебе известно о жизни?

Что тебе известно о будущем?

Зачем – ТЫ?

Звезды знают ответ.

А ты – нет.

Часть вторая

Глава 1

На дворе стояли погожие сентябрьские дни. Пришла короткая, но дивная пора бабьего лета.

В ожидании него хандришь, почем зря ругаешь погоду, топая по лужам в мокрых ботинках и в куртке на синтепоне, и только надежда на то, что скоро увидишь солнце и может даже пройдешься в рубашке по улице, поддерживает в тебе жизнь.

Природа радуется. Люди радуются. Пряный воздух кристально чист и прозрачен. Появляется ощущение, что лето еще не закончилось. Однако посмотрим вокруг: многоцветье палитры, мягкий ковер под ногами, солнце не забирается высоко, не обжигает – это осень, батенька. Легкая, понарошку. Однако уже скоро, через неделю, придет настоящая, с ливнями, грязью и северным ветром. Сбросившие листву деревья будут грустно раскачиваться под низкими тучами, чувствуя близость зимы, и человек здесь ничего не изменит, он здесь бессилен, ибо не царь он природы и лишь потчует свое жадное эго, жалуя себе царское звание как самозванец.

Прочь, грустные мысли! Сейчас: когда из-за облака выглядывает солнце, когда чувствуешь теплые запахи осени и так легко дышится, а в душе мир, – они неуместны. Не время. Надо жить и радоваться жизни, и думать о чем-то хорошем.

– Как прошел день? – спросила Елена.

На ходу поддев носком туфли горку желтых листьев, он ответил:

– Нормально. А у вас?

– У меня тоже.

Она улыбнулась.

Он смотрел на нее, слышал ее голос и думал о том, что ее улыбка такая же мягкая и теплая, как этот сентябрьский день.

Ощущая гармонию внутреннего и внешнего, разве ты не счастлив? И пусть это только слово, обманчиво простое слово, которое ты много раз препарировал как исследователь, изучающий суть, а не форму, – не вздумай сегодня вскрывать его и рассматривать в окуляр философского микроскопа. Оставь это сомнительное удовольствие для другого дня. Для другого времени. Для настоящей осени.

Когда они проходили мимо скамейки, пристроившейся между двумя елями, он предложил:

– Может, присядем?

– Разве что на минутку. Я обещала сыну забрать его пораньше из садика.

Они сели.

– Чем занимаетесь в свободное от работы время? – спросил он.

– Вообще или конкретно сегодня?

Он на секунду смутился.

– Вообще.

– Вы не поверите. Мне нравится играть на синтезаторе.

– В самом деле? А я, знаете ли, книги читаю.

– Из школьной программы? – Она пошутила.

– Положим, «Преступление и наказание» – нет, я знаю его наизусть.

– Кто ваш любимый писатель?

– Достоевский.

– Я так и думала.

– Он на голову выше всех. По глубине проникновения в человеческую сущность ему не было и нет равных.

– За гениальность приходится платить большую цену.

– Гений занимается саморазрушением. Разрушая себя, он создает шедевры из своей плоти и крови. Это плата за вход в вечность. Люди обожают мертвых. Скажите, если бы вам предложили на выбор: прожить долго, но ничего особенного не сделать, или…

– … Сделать что-то великое и умереть юной девой?

– Да.

– Пожалуй, я выбрала бы второе, при условии, что у меня не было бы ребенка. Но это не выбирают. Мы такие, какие мы есть. Я мать. Я учитель. Я самая обычная женщина. Хотя, знаете, я бы подумала. Как-то не хочется умирать.

Она смотрела вдаль, на верхушки деревьев, охваченных разноцветным пламенем, а он смотрел на нее.

– Сергей Иванович, могу я задать вам один нескромный вопрос? – спросила она.

– Конечно.

– Вы счастливы? – спросила она после паузы. И тут же поспешила прибавить:

– Можете не отвечать.

– Я, пожалуй, попробую, – с улыбкой сказал он, – Если и не отвечу, то только потому, что не знаю ответ.

Она его удивила. Этот вопрос он задавал себе каждый день. Она прочла его мысли.

– Есть небольшая проблема, – сказал он. – Я не уверен, что мое понимание счастья верное. Как бы вы его описали?

Елена задумалась.

– Счастье – это когда в душе радостно, – сказала она. – Это как свет. Только что было пасмурно, а тут раз – солнышко.

Он так улыбнулся, что стало понятно: у него есть что сказать.

– Это самый простой вариант, кратковременное состояние. Есть ли что-то еще? Я полагаю, бывает счастье не яркое, а тихое? Скажем, сегодня душа не поет, но и не грустно, завтра день меланхолии, а послезавтра жизнь бьет ключом. Что если взять все душевные состояния за неделю, за год или за целую жизнь? Можно их усреднить?

Он заводил ее в лабиринт, где часто бродил сам. Он ждал, что она скажет. Она молчала, а он наблюдал за ней. Он почти физически чувствовал, как движется в ее головке ее серьезная мысль.

– Что бы я сейчас не сказала, это будут только слова.

Она вновь повторяет его мысли. Не иначе как магия.

– Вы случайно не обладаете телепатическими способностями? – спросил он.

– Почему?

– Вы одну за другой читаете мои мысли.

– В самом деле?

– Да. Вы тоже не верите в слова?

– Альтернативы им нет.

– Есть. Например, музыка. Или абстрактная живопись. Все, что идет напрямую из подсознания и воздействует непосредственно. А что такое слова? Очень часто мы их используем для описания того, что нельзя описать. Наша проблема в том, что более или менее стройный набор слов мы склонны считать истиной. Мы заложники языка. Слова удобны. Ими играют. Мы перекладываем их как кубики, а стоит только задуматься о том, что они значат – приехали. Знаете, что такое счастье по Ожегову? «Чувство и состояние полного, высшего удовлетворения». Получается, одному слову дали определение с помощью шести. Но стало ли это слово понятней? – он сделал паузу. – В конце концов, почему полного и высшего?

– А как бы сказали вы?

– Я бы сказал так: ты счастлив, когда знаешь, что жизнь прожита не зря. Все остальное – это временные подъемы и спады.

– То есть только в конце жизни можно понять, счастлив ли ты?

– Почему? Взгляните на нее сегодня: что скажете? Как живете? Сбылись ли мечты? Достигли ли целей? Или их нет и вы плывете по течению? Еще есть время что-то исправить.

Елена молчала.

– У вас есть мечта, которая кажется вам фантастической? – спросил он. – Такая, которую, в принципе, можно осуществить, но это будет очень непросто?

– Я хочу побывать в Австралии.

– Прекрасно! Когда?

– Скорее всего – никогда. Слишком дорого и далеко.

– Это один из кирпичиков вашего счастья. Отказываясь от одного, другого, третьего, десятого, двадцатого, мы рискуем не достроить свой дом. Я не шопенгауровец и не буддист и не считаю, что желания – это плохо и что надо избавляться от них, так как они источник страданий. Человек без желаний – не человек. Он невозможен. Это его природа.

– По вашему, счастье зависит от того, сбываются ли мечты?

– Я бы сказал так – общая величина накопленного счастья. Общее ощущение от прожитых лет. Главное – не ошибиться с мечтами. И еще надо уметь радоваться тому, что есть. Иначе вся жизнь пройдет в погоне за призраками. Проблема в том, что никто не знает, какова норма хотения – чтобы, с одной стороны, не уходить в монастырь, а с другой – не превращаться в маньяка, которому всегда всего мало и хочется большего. У каждого своя мера. У одного мечты маленькие, а у другого – большие. У одного материальные, у другого – нет.

– По-моему, у большинства мечты маленькие, и их много. Во всяком случае, у меня так.

– Это не хорошо и не плохо. И все относительно. Один видит себя героем страны, второй мечтает о мерсе, третий – о «Жигулях» или о ящике водки. Что же. Отлично! Если они счастливы и будут счастливы, что в этом плохого? Не все Рафаэли, Наполеоны и Достоевские. У каждого есть возможность быть счастливым. Правда, всегда есть риск упустить что-то более важное. Не зря ли растрачивают силы? Может, не видят лес за деревьями? Если же цель грандиозна, то все остальное неважно. Причем нужно быть одержимым, уверенным в ней на двести процентов и быть готовым на жертвы. В случае с целью всей жизни попытка только одна.

– Я должна вырастить сына. Это хорошая цель? – спросила она с улыбкой.

– Отличная. Я все больше склоняюсь к тому, что это единственный смысл нашей жизни и что от нас ничего больше не требуется. Все остальное – приманка природы. Но это всего лишь теория. Есть сотни других теорий.

– Мне эта нравится.

– Я пока не готов с ней смириться, хотя все говорит в ее пользу. Мы биологические организмы, мы часть природы, и почему наша цель должна отличаться от цели других существ? Все в нашем мире связано с волей к жизни. Мир – это и есть эта воля. Искусство, любовь, ненависть, трусость, героизм, эгоизм, – она всюду. Эволюция продолжается. Естественный отбор никто не отменял.

– А как же милосердие, сострадание? Как они вписываются в эту теорию?

– Есть разные мнения, но лично я склоняюсь к тому, что это все та же воля к жизни. Мы демонстрируем силу, когда помогаем слабым. И получаем от этого удовольствие. И поддерживаем свой род. Но, например, у Ницше были на этот счет другие соображения. Он презирал слабых. Он говорил, что не надо им помогать. Он дарвинист. Я его уважаю, но не готов с ним во всем соглашаться.

– Сколько людей – столько и мнений.

– Очень часто мы нетерпимы друг к другу. Критика – наше любимое дело. Если бы мы могли встать по ту сторону добра и зла, то сказали бы: «Он таков, какой он есть, и мы не боги, чтобы его судить» – но мы набрасываемся и критикуем. Мы самоуверенны. У каждого свой взгляд на мир. И мало кто знает, что все относительно. Нет ничего абсолютного, эталонного. Тем более в философии.

Они продолжили свой путь по скверу, усыпанному желтыми листьями.

– Я вас замучил?

– Да что вы. Мне интересно.

– У меня столько всего в голове, что если я с кем-то не поделюсь, есть риск взрыва мозга.

– Берегите себя. Если истины нет, то и не нужно зря напрягаться, так? – она улыбнулась лукаво. – Для продолжения рода это не требуется.

– Это не означает, что мы должны все бросить и делать детишек пачками. Природа продумала все от и до. В ней нет ничего лишнего. Это было бы слишком большой роскошью. Природа очень рациональна. Кто знает, чего хочет воля к жизни от каждого из нас? Даже то, что мы сами усложняем себе жизнь, может быть частью общего плана.

Через минуту они спустились под землю.

Это то место, где они расстаются. Она входит на станцию через стеклянные двери, а он идет дальше по переходу.

Завтра они встретятся.

Глава 2

Седьмого сентября две тысячи первого, в пятницу, все началось с того, что она опоздала на работу.

Выехав из дома на десять минут позже обычного, она застряла в длинной пробке на Красном проспекте. Две машины притерлись друг к другу и стали причиной пробки. Красный аварийный знак на асфальте, пульсация желтого, потоки машин на грани фола, толстопузый хмурый гаишник – а люди едут и смотрят. Не оторваться. Душа отчего-то радуется. Это сопереживание с двойным дном. Хорошо, что не со мной. С другими. Сегодня не их день.

Она опоздала на семь минут. Это был смертный грех. Она нарушила одну из заповедей «Хронографа» и своего внутреннего кодекса. Как требовать с других, если сама не безгрешна? Горячими волнами накатывает злость на обстоятельства и на себя. Но обстоятельства здесь не при чем, милая. Это все ты. Прособиралась. Если бы выехала вовремя, не опоздала бы.

Поздоровавшись с охранником без традиционной улыбки и споткнувшись на разбитых ступенях – черт! – она вошла в офис.

Первое, что она увидела – Олеся красит ресницы, открыв от усердия рот.

Это тоже нарушение правил. На лице Олеси появляется замешательство, зеркальце закрывается, тушь отправляется в верхний ящик, а ящик —

– Ши-и-и-х! Бум! —

задвигается.

Все это не глядя. Надо смотреть в глаза Ольге и приветственно улыбаться.

– Здравствуйте, Ольга Владимировна!

– Доброе утро, Олеся. Сделай, пожалуйста, кофе.

Она прошла в кабинет.

Доброе утро, мое черное кожаное кресло. Мы не виделись с тобой целую ночь. Ты у меня такое мягкое и удобное. Я откинусь на твою высокую спинку, вздохну и на одну минутку прикрою глаза. Я успокоюсь. Я соберусь.

Когда я открою глаза, я буду другим человеком.

…

Их было двое.

Две черные маски, два автомата.

СЕЙЧАС?

Следом вошли еще двое, в гражданском.

Нет. Это всего лишь проблемы. Большие проблемы.

– Налоговая полиция. Капитан Алексеев. – Один из гражданских выставил вперед раскрытую красную книжицу.

– Старший налоговый инспектор Травкин, – второй тоже достал удостоверение. – Ольга Владимировна Зимина?

– Я.

Ей уже не было страшно. Перебоялась.

– Что случилось? – спросила она.

– Пока ничего. – Старший налоговый инспектор Травкин, коренастый владелец прокуренных висячих усов и несвежего мешковатого пиджака, раскрыл кожаную папку.

– А сейчас, Ольга Владимировна, – продолжил он, – мы вручим вам решение о проведении выездной налоговой проверки, и, соответственно, начнется проверка Общества с ограниченной ответственностью «Хронограф» за период одна тысяча девятьсот девяносто восьмой тире две тысячи первый год. Проверка будет проходить с привлечением сотрудников налоговой полиции. Ознакомьтесь и распишитесь. Можете снять себе копию.

– Минутку.

Она пробежалась взглядом по тексту.

– Зачем это шоу? Объясните, пожалуйста.

Она говорила жестко и смотрела мужчинам в глаза.

– Ольга Владимировна, это не шоу, – ей ответил подтянутый гладковыбритый капитан. – Мы с вами не в театре. Повода для веселья нет. Сейчас мы начнем выемку документов.

– Слава, нам нужны понятые, – он обратился к одному из камуфлированных амбалов. – Только повежливей.

– Есть! – ответила маска.

Поправив на плече ремень «Калашникова», полицейский вышел. Тяжелые армейские ботинки протопали по итальянскому паркету из массива дуба.

Инспектор Травкин вручил ей постановление о выемке:

– Ольга Владимировна, у нас есть основания полагать, что некоторые документы могут быть уничтожены, сокрыты или исправлены, поэтому мы проведем их изъятие. В течение пяти дней вам будут предоставлены заверенные копии.

Он говорил резко, отрывисто. Он как будто зачитывал Налоговый кодекс и при этом не смотрел ей в глаза. У нее сложилось впечатление, что он состоит из комплексов и пытается скрыть их под маской облеченного властью человека. У этого инспектора-бюрократа наверняка проблемы с женщинами, да и вообще не складывается общение с людьми. Он отыгрывается на других за собственную несостоятельность.

Ольга хотела взять телефон, но капитан остановил ее жестом.

– Ольга Владимировна, я попросил бы вас воздержаться от звонков, – сказал он. – Давайте лучше пригласим главного бухгалтера, придут понятые, и начнем выемку.

– Тогда нам в большую комнату. Все документы и главный бухгалтер там. – Она встала и сделала шаг вперед.

Путь ей преградил «физик». Встав перед дверным проемом и почти целиком закрыв его своей огромной фигурой, он не сводил с нее взгляда из прорези черной маски. Он смотрел на нее, и она видела маленький насмешливый огонек в его взгляде. «Что теперь будешь делать, крошка?» – словно спрашивал он.

Алексеев молча ему кивнул: пропусти.

Человек-гора освободил проем, и все трое: Ольга, Алексеев и инспектор Травкин, – прошли в общую комнату. Здесь на входе стоял еще один камуфлированный здоровяк, а третий держал под контролем вход в офис.

Сколько их тут? Маски-шоу. Цирк.

Она увидела взволнованные взгляды сотрудников.

– Это всего лишь налоговая проверка, – сказала она. – Просто товарищи проверяющие немного переборщили.

Капитан ухмыльнулся.

Ольга подошла к Тане, девушке двадцати семи лет, главному бухгалтеру.

– Таня, у нас проверка за три года, за девяносто восьмой – две тысячи первый. Господа хотят взять документы с собой. Надо им помочь, иначе они применят к нам грубую физическую силу.

Она издевается. Капитана покоробило, а усатый инспектор резко прочистил горло.

Раскрасневшаяся от волнения, Таня смотрела на них.

Тем временем капитан окинул комнату цепким профессиональным взглядом.

– Все документы здесь или есть где-то еще?

Он кивком показал на шкафы со стеклянными дверцами, за спиной Тани.

– Еще есть в соседней комнате.

– А в кабинете?

– Нет.

Пристальный взгляд в глаза. Просвечивание рентгеном.

«Если все перевернете вверх дном, зачем спрашиваете»? – подумала Ольга.

Через пару минут пришли понятые (сотрудники из соседнего офиса, у которых, судя по выражению их лиц, это были не самые приятные мгновения их жизни) и – началось.

Ольга лично за всем следила, а между тем анализировала ситуацию.

Во-первых, чем грозит эта проверка? Учитывая, что часть оборотов идет мимо кассы (как у всех), а на компьютерах хранится специфическая информация, будет плохо, если их заберут. Но о компьютерах речь пока не идет, а с документами все в порядке. В сейфе лежат сто тысяч рублей, но это мелочи: если что это личные деньги. А вот в банковскую ячейку им не попасть: она оформлена на нее. Там много чего интересного: деньги, печати, разные документы.

Во-вторых, кто заказчик спектакля? Разве обычные налоговые проверки так проводятся? Конкуренты подсуетились? Рейдеры?

Выемка длилась пять часов. Все устали, с обеих сторон. Когда все закончилось, капитан подошел к Ольге:

– До скорой встречи. Рад был познакомиться.

– Не могу сказать то же самое о себе.

– Что же вы так? У каждого своя работа: вы платите налоги, мы их собираем. Мы же не злые, – он ухмыльнулся, – просто работа у нас такая.

– Сражаетесь с чудовищами?

– Что?

– Ничего, не берите в голову.

Она постаралась вложить в улыбку все чувства, что испытывала в данный момент.

– Прекрасная леди почитывает Ницше? – вдруг спросил Алексеев.

Она подняла брови:

– Интересуетесь?

– Знаете сказку – «Красавица и чудовище»? Это про нас с вами. – Он смотрел на нее с прищуром. – Вам не страшно?

– А вы сами как думаете?

– Думаю, что пока нет.

– Зачем тогда спрашиваете?

– Приятно общаться с красивой женщиной. В общем, до скорого. Я не прощаюсь.

К ним подошел Травкин. От него несло куревом, прогорклым потом и еще чем-то кислым. Изо рта разило как из помойки.

– Едем? – сказал он капитану, не глядя на Ольгу.

– Да.

– Только не забывайте, пожалуйста, что есть закон, – сказала Ольга. – Не преступайте его, а то как бы чего не вышло.

Ух ты, черт! Она угрожает!

– Конечно, конечно, – сказал капитан с ухмылкой.

– Тогда удачи.

Она прошла мимо них, вошла в кабинет и первым делом взяла мобильный. Она набрала номер Красина.

– Оля, привет! – его голос звучал на фоне уличного шума. Геннадий был в командировке в Москве.

– Привет. У меня не очень хорошие новости.

– Что случилось?

– Налоговая проверка. С маски-шоу. Забрали доки за три года.

– Полиция? – спросил он после паузы.

– Налоговая инспекция и полиция.

– Что с компьютерами?

– Компьютеры не забрали.

– Слава Богу. Тогда все не так уж плохо. Лишнюю информацию удалите, перепишите на жесткий диск и отнесите в банк. Какие будут соображения?

– Думаю, нас заказали.

– Барышников?

– Или рейдеры.

– На Барышникова это похоже. От слов перешел к делу. Я удивляюсь, как эта сволочь в мэрии оказалась, да еще начальником управления. Ладно, Оля, мало приятного, но не смертельно. Послезавтра вернусь, и разберемся. Я еще отсюда кое-кому звякну, попробую что-нибудь разузнать. Помнишь фамилии добрых молодцев?

– Капитан Алексеев и инспектор Травкин.

– Спасибо. Алексеев и Травкин. Запомню.

– Как твои-то дела?

– Слава Богу, договорились. Сейчас такое время, когда надо ковать железо, пока горячо.

– Берете кредит?

– Да.

– Поздравляю!

– Спасибо. В остальном все нормально?

– Да.

– Не волнуйся. Еще извиняться придут, вот увидишь. И на Барышникова управу найдем. Сколько народу-то было? Полк?

– Четверо с автоматами и эта парочка.

– Дармоеды. Лучше б бандитов ловили. Ты им все высказала?

– Да.

– С боевым крещением тебя.

– Спасибо.

– Звони, если что. И постарайся расслабиться.

– Я постараюсь.

– Точно?

– Да.

– Тогда до связи.

– Пока.

Отбой.

Она обошла стол и села в кресло. Схлынувшее напряжение оставило после себя безжизненную сухую равнину с трещинами, и с ним ушли силы. Все это время она держалась на адреналине, на эмоциях, и сейчас чувствовала, как ее размазывает по креслу и как внутри становится пусто. Еще три часа до конца рабочего дня. Это так долго.

Не расклеивайся. Тебя ждут, все хотят видеть своего лидера. Как бы ты себя ни чувствовала, ты должна выйти к ним и сказать правильные слова. Ты должна помочь им. А они, в свою очередь, помогут тебе.