Текст книги "Земля точка небо"

– Фу, и ты правда собрался это есть? – ужаснулась Лиза, глядя на черное тельце улитки, проколотое вилкой.

Дима торжественно отправил улитку в рот и принялся жевать.

– А что, – сказал он, не успев сглотнуть. – Не так уж плохо, между прочим.

И отправил в рот еще одну.

Максим отхлебнул вина и поперхнулся.

– Тьфу… – выдавил он сипло. – Кислятина беспонтовая. И сколько шума… французские вина, хуе-мое! Год кометы…

– Да это же, наверное, нужно понимать! – Лиза ткнула ножом устрицу. – Боже, я вообще не знаю, как есть их.

– Я тебя научу, – промычал Дима с набитым ртом и взялся показывать ей, как подрезать устриц.

Макс отпил «божоле», на этот раз даже что-то распробовав.

– Кажется, я понял, – сообщил он, глядя сквозь бокал на свечи. – Нужно думать о цене, тогда сразу чувствуешь его неуловимый, тонкий букет.

Кстати, вышло не так уж дорого. Когда официантка принесла счет, они с Лизой боялись открыть его, обнаружив четырехзначную цифру, но сумма едва превышала сотню евро.

– В Москве и то было бы дороже, наверное, – Лиза раскрыла сумочку, но Дима остановил ее.

– Я угощу теперь, – сказал он.

Максим так удивился, что забыл напомнить о чаевых. Впрочем, Дима помнил о них сам и положил, судя по глазам официантки, сумму куда больше обычной.

– Слушай, а ты не разоришься? – спросил Макс. – Без обид, но ты в этом журнале, как бы, не гребешь деньги лопатой.

– Я когда-то год жил вообще без денег, – ответил Дима. – Черт! Вылетело… Девушка!

Официантка вернулась.

– А это самое, лягушачьи лапки? – он хлопнул себя по лбу. – У вас есть лягушачьи лапки?

Девушка впервые смутилась. Наклонившись между ними, она заговорила вполголоса.

– Вы знаете, это не принято спрашивать, это запрещено законом. Охрана животных.

– Но улитка тоже животное, – возразил Дима. – По сути, брюхоногие тоже животные.

«Брюхоногие», – подумал Максим и опять хрюкнул, едва зажав рот ладонью.

К черту лягушек. Обед и так вышел замечательным.

– Между нас с вами, – сказала официантка, не повышая голос. – Если вы так хотите эти лапки, вам нужно обратиться к китайцам. Только тихо. Здесь рядом есть китайское заведение.

Спустя десять минут они уже сидели там.

В китайском ресторане было темно. Свет одинокой лампы едва пробивался сквозь красный бумажный абажур, который поворачивался на теплом сквозняке. По настенной росписи из вееров и драконов кружились алые отблески. Хозяин-китаец говорил только по-французски. Диме пришлось искать карандаш и рисовать своих лягушек на салфетке. Когда хозяин понял, о чем идет речь, он поклонился, смял рисунок и ушел. И Максим ощутил себя заговорщиком. В нем даже проснулся аппетит.

Симпатичная китаянка принесла квадратное блюдо и три набора палочек. На блюде горкой лежало нечто вроде салата из грибов и каких-то замасленных побегов. Дима ковырнул салат, и под ним действительно оказались конечности, природа которых не вызывала сомнений.

– Ну-ка, дай палочки, – сказал Макс. Они с Димой выудили по одной прозрачной лапке в медовом соусе и принялись жевать, сосредоточенно глядя друг на друга.

– Боже, вы бы видели свои лица, – сказала Лиза.

Сладко-горькое мясо липло к зубам. Максим раскусил косточку, и ему в язык моментально впился колючий осколок.

– Тьфу, – Макс осторожно сплюнул недожеванную лапку в бумажное полотенце. – Жаль, что на вкус как дерьмо, мне только есть захотелось.

– М-м, – сказал Дима, ковыряясь в зубах. – Да, ты прав. Ну их, этих жаб. Сейчас, у меня еще идея.

Он взял колокольчик и позвонил. У столика немедленно вырос китаец-хозяин. Он без тени смущения взял начатое блюдо, унес его и вернулся.

– Сейчас… сильвупле, – Дима снова нацарапал что-то на салфетке. Хозяин посмотрел ее на свет и широко улыбнулся. Сказал что-то по-китайски, положил рисунок на стол и опять исчез.

Максим подобрал салфетку и фыркнул. В углу ее была изображена маленькая такса.

– Нет, всё-таки, это уже слишком, – он показал рисунок Лизе.

– Ого! – сказала Лиза. – А что, я бы попробовала.

– Собаку? Ты в своем уме?

– Ну, извини. Не ты ли только что ел жабу?

– Лягушку, – поправил Макс. – И что? Всё-таки лягушка – не собака.

– Вот именно.

– Блин. Это безумие.

– Да, – Лиза улыбнулась. – И что?

Максим только хмыкнул.

Хозяйка принесла накрытое блюдо. Оно было нагретым, и когда Дима поднял крышку, им в лицо тут же ударил горячий мясной пар. И, надо сказать, аромат оказался приятным.

– И как оно? – не выдержал Макс, наблюдая, как Лиза и Дима таскают с блюда кусочек за кусочком.

– М-м. Очень вкусно, – сообщил Дима.

– Да, как ни странно, – держа в каждой руке по деревянной палочке, Лиза подцепила еще кусок. – Если плюнуть на культурные установки, то очень даже.

– Ну ладно. Дайте попробовать.

Мясо было красным и очень мягким, почти как желе. Содрогнувшись, Максим положил в рот маленький лоскуток и тронул его языком.

– М-м, – сказал он. – И правда, вкусно.

Собачье мясо таяло во рту и стремительно исчезало с тарелки. Чуть переждав, они взяли еще порцию и уничтожили ее с таким же аппетитом.

Еще один приятный сюрприз их ждал, когда хозяин принес счет.

– Да здесь вообще копейки, – удивилась Лиза.

– Ну еще бы… поймали шавку в подворотне, – сыто прокомментировал Макс.

– Кстати, он лягушек не записал, – сообщил Дима, роясь в кармане.

Забрав деньги, китаец вернулся с подносом и расставил перед ними три бокала вина. И три блюдца с маленьким печеньем. Он снова поклонился и объяснил жестами, что это «ритуал».

– Традиция, – перевел Максим. – Китайская традиция.

Дима раскусил печенье.

– А что это за бумажка?

– Предсказание будущего, – сказала Лиза.

– М-да, – Макс разломил сухое тесто и вынул крошечную записку. – И что здесь можно прочитать? Одни иероглифы. Хрен будущее узнаешь.

– Так это же наоборот здорово, – сказал Дима.

Лиза улыбнулась и подняла бокал с прозрачным китайским вином.

– Я предлагаю тост. За наши безумные поступки. Ради чего еще стоит жить?

– Аминь, – ответил Максим и выпил. – Ух ты. Вот таким должно быть вино. А не таким, как это «божоле» поганое.

15 мая 2005 года

Ее второй лифчик висел на сушилке возле душевой. Лиза отнесла его в комнату и бросила на кровать рядом с первым. Две пары нераспакованных колготок, чистая пара джинсов, юбка, туфли на среднем каблуке (всё равно большая оплошность, учитывая здешние мостовые). На покрывале в ряд лежал весь ее нынешний быт. Зубная щетка, паста и ноутбук. Тени, помада и зарядное устройство.

Лиза старалась припомнить хоть что-то нужное из вещей, оставшихся на Ленинградском. Кроссовки? Зимняя куртка? Летний купальник?

«Хлам один», – подумала она. Два года жизни, и совершенно нечего взять. Даже ищи Лиза повод вернуться, его просто не было.

Лиза села на свежее покрывало. Что-то кололо ее сквозь джинсы. Камешек, подобранный ею в замке. Лиза взвесила его на ладони, разглядывая гору вещей.

Большое искушение смены места: облить прошлое бензином и своими руками поджечь его. Выбросить привязчивый мусор и хоть на время ощутить легкость. Пока не обрастешь им заново. Лиза уже проделала это с переездом в Москву, и опыт ей понравился. Тем более, денег у нее теперь была целая куча, даже по европейским меркам.

Она расстегнула сумку и принялась раскладывать вещи по отделениям. Сменное белье. Гражданский паспорт. Две толстые пачки евро. Загран. Визы хватит на три месяца, но отпуск через две недели кончится. И лучше договориться здесь прежде, чем подавать на увольнение в «Мега-44 м». Бергалиева, конечно, взбесится. И хрен с ней. Она хотела полный контроль над шоу – вот и пускай теперь разбирается. И Члеянца подключит.

Лиза не беспокоилась даже за Макса. Тем более, он вроде смирился. Говорил, что проблем не будет. Они легко найдут кого-то на ее место. «И правильно», – думала Лиза. Желающих наверняка тьма.

Правда, она слегка переживала за Диму. В последнее время он изменился, – так резко, что это просто не могло считаться нормальным. Он постоянно говорил, даже больше Максима под этой дрянью. Когда-то Лиза едва могла вытащить из Димы одно внятное слово, а теперь он постоянно вещал о каких-то откровениях, постоянно рационализировал, брал и вываливал наружу любые свои мысли, и это ее нервировало.

– Дело не в Синице, – говорил Дима. – И дело не в любви, то есть, не в любви к реальному человеку, то есть, на подсознательном уровне мне хотелось вернуться, и я придумал себе повод, и причем такой, чтобы потом задержаться здесь как можно на дольше, а потом, когда выяснилось, что опять надо ехать назад, я отказался и решил на подсознательном уровне, что лучше быть несчастным, но сохранить этот свой повод, а всё дело в том, что уезжать-то мне было некуда, потому что до тех пор у меня особо не было настоящей жизни, разве что с тракерами, но теперь, уже в Москве с вами, она появилась, и как раз поэтому мои выдумки стали исчезать, а вовсе не потому, что обновляются клетки мозга, которые, кстати, почти не обновляются, просто я, как всегда, не хотел этого видеть, пока мне прямо не дали понять…

И так до бесконечности. Лизу не радовала та легкость, с которой Дима вышвырнул на помойку свою мечту. Пускай даже одержимость. Пускай ради счастья. На подсознательном уровне.

Всё-таки прежний Дима нравился ей больше.

С другой стороны, он хотел рано или поздно вернуться сюда. И остаться легально. Это ее успокаивало.

Лиза упаковала последние вещи, аккуратно застегнула сумку и посмотрела в сумерки за наклонным окном. Где-то в Москве люди по-прежнему строили башню из темных зеркал, из последних сил и средств, по метру в день карабкаясь навстречу звездам. И Лизе нравилось их упрямство, но теперь ее грело другое. Она мечтала о низких постройках – о старых домах из детской сказки, затянутых виноградом, о мощеных улицах без проезжей части, где на каждом фонаре есть каркас для гирлянды из живых цветов. Где люди способны улыбаться по дороге на работу.

На этот раз ее незачем было уговаривать. На этот раз Лиза выбирала сама.

В недрах дорожной сумки тихо затрещал сотовый. Негромко выругавшись, Лиза вывалила сложенные вещи на пол и нацарапала вибрирующую трубку, похороненную на самом дне.

Ей звонила мама.

«Ничего себе», – подумала Лиза, глядя на экран и не решаясь ответить. Каждая минута в роуминге стоила бешеных денег. По крайней мере, для ее матери.

Повод наверняка был серьезным. Лиза нажала кнопку.

– Алло, мам?

– Привет. Ну, как дела в Европе? Хорошо?

На душе у Лизы стало еще тревожней.

– Нормально, – осторожно сказала она. – А у вас как?

– И у нас нормально, – отозвался мамин голос. Почти мамин. Что-то в нем было не так.

– Точно? Всё в порядке? Тогда зачем ты звонишь?

– А что, разве нельзя узнать, как у тебя дела? Всё ли хорошо?

– Мам, – сказала Лиза, чувствуя привычную усталость. – Здесь всё просто отлично. Со мной ничего здесь не случится. Со мной двое друзей.

– Друзей? – спросила мама. – Это тех друзей?

– Каких, мам?

– Не важно. В принципе, это твоя личная жизнь, я не хочу вмешиваться.

– Мам. Что произошло?

– Ничего. А что?

– И ты просто звонишь узнать, как дела.

– Ну да.

– Дела хорошо. Как я уже говорила.

– Ну, тогда хорошо.

– Пока?

– Пока, береги се… – мама повесила трубку, оборвав себя на полуслове.

Нет, у них определенно было не всё в порядке.

Лиза открыла ноутбук и включила интернет. Новости – всё по-старому, как отдохнуть летом, самый жаркий май с такого-то года… лесные пожары, где-то как всегда стрельба… валовой доход, повышения тарифов…

И вдруг Лиза увидела. Не в обычной ленте, а среди мелких баннеров, которые липнут к любой странице, вопя о заработке, бесплатных сиськах и пустых сенсациях. Она щелкнула на заголовок, ожидая спам и тонну рекламы, но ссылка вела на простую заметку, набранную огромным шрифтом. Едва шевеля курсором, Лиза прочла до конца и снова открыла поиск. Так и есть. Это было повсюду. Двадцать четыре тысячи совпадений.

Когда вернулся Максим, она перехватила его у порога.

– Нужно вернуться назад, – сказала Лиза. – Прямо сейчас.

– Это с какой стати? – удивился Макс.

– Пойдем.

Она потащила его в комнату и развернула ноутбук Максиму навстречу.

– Это что? – спросил он.

– Читай.

– «Развратные знаменитости», – медленно прочел Макс. – Э-э…

ЭЛИЗА ФРЕЙД ЖИВЕТ С ДВУМЯ МУЖЧИНАМИ.

И фото Лизы с приделанной обнаженной грудью.

– Нужно вернуться. Прямо сейчас.

Часть II. Настоящее

Глава 6. Снова земля

15 сентября 2005 года

Изнутри психбольница обманывает любые ожидания. Ты ждешь смирительных рубашек – а их нет. Ждешь безумия – а его не больше, чем на улице. Ждешь хоть чего-то необычного – а это просто больница: грязная, холодная и нищая. Здесь есть решетки на окнах, но они бывают везде. Есть решетка и на двери, но только на той, что ведет наружу. И дежурный запирает ее только вечером. Или когда идет на перекур.

Здесь нет буйных. Их держат в другом здании, куда из наркологии можно попасть лишь за особые заслуги. Мои обрывочные ночи и дни прошли в компании двух самых безобидных ребят, которых мне доводилось видеть. Когда приехал инспектор, быстро выяснилось, что им здесь вообще не место, и я остался в тройной палате один.

Режим, питание, железные кровати – больше всего напоминают мне детский сад. Я смутно помню те же правила: тихий час, руки на одеяло, культурные походы в столовую. Я уже ел все эти блюда: сырники, яйца всмятку, гороховая жижа, от которой шарахаются мухи, – так же точно мне приходилось давиться ими ребенком, под суровым надзором садистов в белых халатах. Так устроена жизнь: когда оказывается, что ты не готов, тебя снова и снова приводят сюда, и опять заставляют пройти вводный курс.

Мой экзаменатор, врач из министерства, что успел за пару дней вычистить наркологию и сексопатологию, оказался совершенно лыс. По его мягкому длинному лицу, слегка похожему на гриб, невозможно было определить, шутит он или говорит серьезно.

– Вот она, местная знаменитость, да? – спросил он, усевшись на койку возле моей. Сетка заскрипела и натянулась. Инспектор поерзал, усевшись глубже, и раскрыл на коленях тонкий портфель.

Кроме меня в палате не осталось никого, поэтому лысый доктор не ждал ответа.

– Посмотрите сюда, – он улыбнулся, а может, просто глянул в мою сторону. – Прислали распечатку скана ксерокопии. В конверте. Сказали, файл с картинкой большой, по электронке не отправишь.

Я молчал. Неловко говорить с человеком, по лицу которого невозможно определить даже возраст. Сколько лет ему было? Тридцать? Пятьдесят? Я не знаю до сих пор.

– Черт знает сколько работаю в министерстве, – сказал инспектор. – И ни разу не получал документов по электронной почте. Только на такой вот, на папиросной бумаге. Так еще и на матричном. Приходится буквы от руки дорисовывать.

Врач говорил и рылся в портфеле. Его лицо оставалось гладким, как продолжение лысины.

– Ну? – спросил он, так и не подняв глаз. – А у вас какие соображения по поводу?

По какому?

– По любому. По всей этой, вон… суровой действительности?

В оконную сетку царапались первые желтые листья.

16 мая 2005 года

Лиза сидела в кресле.

Они с Максом погрузились в автобус тем же вечером, уснули и проснулись в нем, и снова наступил день, а потом опять был закат, и снова за окнами стемнело, а Лиза всё так же сидела в кресле.

Весь день гудел мотор. Весь день у нее мерзли ноги. Лиза сбросила туфли ночью, а с утра не смогла надеть их – как и предупреждал Дима. Ее шея не поворачивалась. Она горела так, будто позвонки растерлись в мелкий песок. Об этом Дима тоже говорил. Они с Максимом пытались убедить Лизу часа два, но всё без толку. Она добилась, чего хотела, и жаловаться теперь было некому.

– Я звонил во Франкфурт, – говорил Макс. – Вполне реально взять билеты на завтра, мы закажем такси с утра, и днем уже сядем в самолет. Завтра же вечером будем на месте.

– Когда долго сидишь неподвижно, в ногах собирается жидкость, – рассказывал Дима. – Обувь будет на размер меньше.

– Нет, нет, – Лиза мотала головой. – Я не могу. Нужно ехать прямо сейчас. Я не смогу заснуть, пока мы не выедем.

– В автобусе ты тоже не поспишь, – возражал Дима. – На этих креслах нормально заснуть не получится, это нужно уметь.

– Завтра же, – повторял Максим. – Завтра вечером. А не послезавтра, как в случае с автобусом.

– Нет, нет, – бубнила Лиза, едва прислушиваясь. – Пожалуйста. Срочно нужно ехать. Я не высижу на месте до завтра.

Только сейчас ей стало ясно, насколько глупо это звучало.

За целый день автобус остановился два раза, утром и вечером. С утра Лиза даже выползла на свежий воздух. Под вечер уже не хватило сил. Она сидела и пялилась в экран. В автобусе без перерыва крутили американские комедии, скучные и бездарные, с этим черным актером, который одинаково играет в каждом фильме. Едва одна успевала закончиться, как начиналась другая, и Лизе казалось, что и сюжет, и шутки, и титры, и синий экран – всё повторяется снова и снова, подавляя в ней сознание. Время загустело, и в голове у Лизы клубился вакуум.

– Когда приедем, мы будем экспертами по ничего-не-деланью, – сказала она Максу.

– Э-эм, – ответил тот, бросив на Лизу пустой отяжелевший взгляд.

Она завидовала Максиму. У того не возникло проблем с ночевкой в автобусе – он набрал в дорогу столько пива, что в первый вечер легко упился до беспамятства и вырубился, свесив подбородок на грудь. И дрых беспробудно всю ночь, пока Лиза отчаянно вертелась, пытаясь лечь буквой Г поперек косого сиденья.

Теперь снова был вечер, и Макс решил повторить фокус с пивом. Заснуть он еще не успел, но для беседы уже не годился. Поэтому Лизе осталось только одно занятие.

Она сидела в кресле. И смотрела в окно, за которым висел чернильный горизонт. Сидела и думала, что могла бы выпить, если бы знала, где Максим прячет запасы своего пойла. И если бы ее не мутило при мысли о выпивке. Сидела и думала, что за дерьмо творится в Москве, и какого черта теперь делать. Она представляла себе Диму, который, скорее всего, трясся где-то рядом, в закрытом прицепе для нелегалов. Потом думать стало не о чем, и Лиза просто сидела в кресле.

Она пыталась уснуть и снова не могла.

Лиза пробовала смотреть на экран, но там был только Уилл Смит в роли Уилла Смита, и снова, и снова, и снова.

17 мая 2005 года

Он пришел в себя от грохота воды, льющейся в полупустую ванну. Он сел вертикально и растер кулаками веки, чтобы не уснуть в очередной раз.

Его нервы и кости дрожали, а в горле застрял непроглоченный спазм. Гостиничная ванна была просторной и белоснежной, но даже в чистой горячей воде Дима чувствовал себя чуть озябшим и слегка грязным.

И немного пустым.

«Абстиненция», – определил Дима, стуча зубами. Алкоголь… да, этот точно. Может, еще и табак. И какой-то другой наркотик. Минимум один.

Экстази?

Дима потрогал скулы. «Уже теперь не вспомню».

Он просто зашел узнать насчет перевозчиков. Кто едет через границу. У кого есть тайник. Кто хочет заработать. У Димы были деньги, и найти машину стало гораздо легче.

Тракеры у стойки что-то праздновали. Трое или четверо, все с востока: худые, зубастые, простые как наждачная бумага. Они предложили ему выпить, и слово за слово.

Дима помнил, что долго не мог опьянеть. А потом – как учил кого-то на стоянке разным болевым захватам. Это уже был не тракер. А вроде даже немец.

Потом они двое как-то сразу попали на дискотеку. И, помнилось Диме, там он пил еще. И танцевал.

Гостиничная ванна была полна до краев. Из последних сил вытянув затекшую ногу, Дима захлопнул кран.

Что еще? Вроде бы он курил. По крайней мере, сейчас першило в горле. Вроде занимался сексом. Дима помнил, как стаскивает трусы по ноге какой-то девочки. Она еще заехала ему в ухо тогда, в качестве флирта. Перед сексом. Если был секс. Дима вспоминал, как стоит у автомата и пытается купить презервативы, которые нигде теперь не удавалось найти.

Он погрузился в горячую воду по самый подбородок. Ему хотелось пить, и Дима хлебнул прямо из ванны. Еще и еще раз, пока не сдалась его бездонная жажда.

Ну как? Ты счастлив?

Теперь он постоянно задавал себе этот вопрос, и каждый раз не мог ответить. Что делает человека счастливым? Удовлетворение всех желаний? Стимуляция нервов? Серотонин? Он был почти уверен, что за ночь перепробовал всё это. Он помнил, что перепробовал.

А теперь чувствовал себя грязным – и ничего кроме. Дима торчал в гостиничной ванной с утра: набирал воду, спускал воду, мылился, поливал себя из душа, полоскал рот и снова лез набирать ванну. И всё равно ему мерещилась эта несвежая липкость по всему телу. Грязь и усталость.

И сухость в горле. И сожаление.

Глупо быть несчастным – да, но по-другому он просто не умел. И кто знает, сколько уйдет времени, пока научится.

Ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь, а Синица исчезла.

«Ее и не было», поправился Дима. Ты и есть она. Ты сам ее выдумал.

– Тогда почему не поговорить с собой? – громко спросил он, поворачивая к себе зеркало. – Да, правда. Итак, начнем заседание. Что скажешь… Дима?

Предлагаю обсудить наши планы.

– Да, предлагаю обсудить наши планы. Нам нужно выбираться отсюда.

Лизка с Максом уже, наверное, возле границы.

– Давай собираться, и догоним их. А там посмотрим.

Точно. В точку, Дима, как всегда.

– Спасибо. И обсудим по дороге нашу суровую действительность. В машине у нас будет много времени.

Знаешь, а ты настоящий псих.

– Знаю, Дима. И даже… радуюсь этому.

Уж хоть так, для начала.

– Классно погуляли, да?

Он засмеялся и вернул зеркало на полку. В гулкой ванной опять стало тихо.

17 мая 2005 года

Максиму пришлось тяжелее всех. Лизка спокойно отдыхала в кресле, смотрела фильмы; за Дмитрия он тоже не переживал – тот наверняка привык терпеть и большие расстояния – а вот Макса колбасило очень не по-детски.

Ему доводилось терпеть подобное, и он подготовился заранее. Побольше алкоголя, чтобы уснуть. Еще нужны были кое-какие таблетки, но в немецкой аптеке они не продавались – там вообще ни хера не продавалось без рецепта, кроме леденцов. «Если бы знать», – думал он, – «можно было спросить что-нибудь на хероин споте». Но кто знал.

И кто знал, что в бездействии терпеть это окажется настолько трудно.

Всё началось через сутки, как по графику. Лёгкое недомогание. Потом оконный свет начал жечь ему глаза. Максим опустил веки и ждал, регулярно отогреваясь пивом. Рано или поздно это должно было пройти, и прошло, но апатия, пришедшая следом, уходить не спешила. Она ждала, готовясь превратиться в черную, глубокую абстинентную депрессию. И Макс, не имея других занятий, ждал вместе с ней.

Автобус притормозил и заглох. Максим запоздало понял, что движение прекратилось. Его голова поплыла вперед, и Максу пришлось ухватиться за подлокотник.

На Людвигсдорфе бушевал ветер, и флаги трепетали на мачтах почти вертикально.

Хотелось выйти. Но приходилось терпеть, пока между рядов шел польский таможенник, собиравший паспорта. Наконец автобус тронулся и сантиметр за сантиметром пополз через границу. Когда зашипела и распахнулась дверь, Максим вылетел наружу первым. Еле сгибая ноги, он побежал к серому бункеру, где виднелась надпись «Туалет», выведенная забытыми буквами.

Ступени вели под землю, в невыносимо смердевший кафельный мешок. Пол был затоплен, и под ногами хлюпала какая-то мерзость. Помочившись в неровную дырку, Макс оглянулся в поисках раковины, которой не было. В углу виднелся стул. На его спинку опиралось мутное зеркало – старинное, огромное, в резной деревянной раме.

«С возвращением», – подумал Максим, вытерев руки изнанкой кармана.

Из последних сил он вскарабкался по крошащимся ступеням навстречу дневному свету, забрался в автобус и рухнул около Лизки, которая так же безучастно смотрела в экран.

– Есть хочешь? – спросила она.

Макс помотал головой.

– Достань мне гамбургер, пожалуйста.

Вынув замасленный пакет, Максим осторожно понюхал содержимое. Оно не пахло ничем. Макс передал бутерброд Лизе, и она съела его в три жадных укуса. А Максиму было плевать. Ни аппетита, ни обоняния, до сих пор.

Когда они снова набрали скорость, Максу показалось, что у автобуса сломалась подвеска. До таможни он будто плыл, мягко покачиваясь на шоссе – а теперь кабину трясло, швыряло, подбрасывало на каждом ухабе. Кресло било Максима под зад. Вокруг дребезжало железо, а где-то внутри тяжело грохал незакрепленный багаж.

«Ни фига себе», – вяло подумал Макс. Нет, он слышал эти шутки о дорогах, и сам иногда пересказывал их, но чтобы настолько…

Вдоль обочины тянулась распаханная грязь. Они проезжали какую-то деревню, всё серое на сером – косые заборы, неровные шиферные крыши. Жуткие горбатые старухи брели вдоль трассы, волоча то повозку, то пыльный мешок, то неровную вязанку дров. Земля, до самого горизонта, казалась неопрятной, убогой и совершенно брошенной.

– Черт, – пробормотал Максим непослушными сухими губами. – Ведь мы улетали из нормальной страны. Что здесь случилось, пока нас не было?

– Боюсь, это та же страна, Макс, – Лиза потерянно смотрела по сторонам.

Он силился и не мог понять, значит ли это, что ей видится то же самое, или наоборот.

– Скажи, это один я… – начал он, но Лиза не слушала. Она неловко подобрала бумажный пакет, наклонилась, и ее сильно вырвало.

– Гамбургер, – сказала Лиза. – Испортился. И укачало.

– Дай сюда, – Максим забрал у нее отяжелевший пакет, завертел его наглухо и растерянно держал в руках эту мерзость до следующей остановки, безразлично надеясь, что пропитанная жиром бумага стала водонепроницаемой. Он уже истратил запас отвращения.

– В райцентре остановка пять минут, – оглушительно передал стюард по громкой связи. – Будьте осторожны, здесь воруют.

Макс вышел из автобуса, держа сверток на вытянутой руке, и едва не споткнулся о тощего загорелого паренька.

– Дядя, дай на хлеб, – потребовал тот.

– Нет денег, – хмуро ответил Максим.

– Тогда давай еду, – паренек вытянул руку, норовя схватить тяжелый булькающий пакет.

– Это не еда.

Макс отошел к бетонной урне и сбросил неприятный груз. Парень тут же нырнул следом, зарывшись в мусор по локти. Максим резко отвернулся и закурил, но спустя миг вышвырнул начатую сигарету, которую немедленно подобрали.

«Санитары леса», – подумал он. Ни вкуса, ни обоняния. И курить не тянет.

Возможно, так даже лучше.

18 мая 2005 года

«Виолончель», – сообразила Лиза, еще не проснувшись. Ребристый тягучий рев прорвался в ее грезы, оставив воображаемый привкус меди во рту. Звук ширился и рос, и Лиза открыла глаза, не в силах удержать обмелевшие грезы.

На высоком потолке раскинулась люстра – чугунное страшилище, увешанное гроздьями матовых шаров. Лиза перевернулась на бок. Упругая кровать, покрытая бархатом, спросонья показалась ей бесконечной – ползешь и ползешь, а края всё нет.

Зато у Лизы было время, чтобы вспомнить место. Дорогие апартаменты в одном из этих кирпичных небоскребов на охраняемой территории, за полосатым шлагбаумом и стриженной изгородью. Швейцар у входа. Повсюду геометрический порядок. Не столько жилье, сколько дорогой аксессуар.

Лиза спрыгнула на пол и оглянулась в поисках одежды, но ее не было. На Лизе осталось только нижнее белье, к тому же – не первой свежести. Ее джинсы, свитер, даже чулки – всё исчезло.

Она протиснулась мимо широкой кровати. Стену напротив целиком занимал встроенный шкаф. За его тяжелой дверью обнаружилась целая выставка платьев – на вид дорогущих, хоть и чересчур парадных, как на последний ужин. Лиза выбрала самое неброское (всё равно тысячи две зеленых) и надела его, вдохнув роскошную шелковую свежесть.

В дверце шкафа нашлось и зеркало, но краситься было нечем, да и незачем, решила Лиза. Умыться только – и сойдет. Решив найти ванную где-нибудь по дороге, Лиза прикрыла за собой дверь и ступила босиком на мягкий ковёр. Ноги до сих пор гудели после автобуса.

Музыка струилась ей навстречу. Лиза пошла на звук, спустилась по мраморной винтовой лестнице и вышла прямо к хозяйке.

Бергалиева сидела в кресле посреди широкой гостиной. Второе кресло, пустое, стояло напротив, отделенное низким полированным столиком. «Мебельный стенд», – подумала Лиза.

Директриса вытянула руку и щелкнула ногтями по кожаному сиденью.

– Присаживайся.

Ухватившись за спинку двумя руками, Лиза сдвинула тяжелое кресло и уселась. Сиденье было удобным, но каким-то нарочито упругим, будто ортопедический снаряд.

– Хорошо выспалась?

«Странно всё это», – подумала Лиза. Начиная с прибытия. Она ждала, что возле автобуса их встретит разгневанная толпа с гнилыми помидорами, но площадь была пуста. Когда они с Максом вышли из здания вокзала, а через дорогу стоял огромный белый джип, из которого вышла Бергалиева, то Лиза решила: вот сейчас – точно начнутся помидоры или того хуже. Но директриса повела себя уж вовсе непредсказуемо.

– Ты, – сказала она Максиму. – Лови машину, вези домой багаж. А тебя я забираю к себе.

– Зачем? – спросила Лиза, хотя Макс не был против и сразу побрел искать такси.

– Тебе надо выспаться, – ответила директриса. – Отдохнешь с дороги, придешь в себя, тогда поговорим.

И вот, они сидели у нее. Лиза выспалась, отдохнула и теперь ждала чего угодно. Кроме новых проявлений заботы.

– Любишь музыку? Классическую? – спросила Бергалиева, указав пультом на колонки позади. Каждая напоминала два огромных внимательных зрачка.

– Я вообще больше росла на джазовой… – промямлила Лиза.

– У меня и такая есть, – директриса нажала кнопку, переключив колонки на Эллингтона.

Они посидели молча, слушая музыку. Лиза гадала, можно ли как-то намекнуть, что она с детства ненавидит джаз. Выходило, что уже нельзя, момент упущен.

Ладно, хорошо хоть не «К Элизе».

– Не знаю, где мои вещи, – сказала Лиза, кивнув на платье.

– В мусоропроводе, – ответила Бергалиева. – Это моей дочери. Она учится в…

Директриса небрежно произнесла несколько букв, которые, видимо, должны были значить что-то престижное, но Лиза не разбиралась в московских вузах, и гордое название оказалось потрачено впустую. Как и роскошь апартаментов. Как и музыкальное сопровождение. Лиза всё равно была начеку.

Скорее закончить прелюдию.

– Зачем вы меня пригласили? – спросила она. Вообще-то, Элиза говорила «ты» всем и каждому, включая директоров, но пока Лиза решила оставаться собой. Тем более, кто знает – возможно, Бергалиева позвала ее не только от своего имени.

– Зачем? – директриса поднялась из кресла и прошла к барной стойке. – Потому что мы – девочки. Мы должны держаться вместе.

Бергалиева распахнула шкаф над мойкой. Весь кухонный уголок, да и остальной интерьер, выглядел так, будто попал сюда прямо из мебельного. Лиза невольно ждала, что в шкафчике окажется пусто, не считая пакетика запчастей и мятого техпаспорта, но за дверцей виднелась батарея стекла и зеленых бутылок.

– Будешь вино?

– А? Нет, спасибо, желудок, – Лиза коснулась живота и поморщилась. У нее до сих пор не было аппетита.