Текст книги "Земля точка небо"

– Я не собираюсь нарушать обещание и рисковать работой, – соврал Максим.

На самом деле он собирался. Когда Макс вернулся из душевой и обнаружил, что Лиза успешно смылась, он решил, что плевать хотел на такую работу. Если кое-кто считает, что он, Максим, не ждал этого и сильно расстроился… тогда первым делом он закажет хороший обед в номер. И запишет расходы кое-кому на счет.

И кстати, он заказал совсем немного. По крайней мере, так ему казалось, пока хозяйка не внесла тарелки. Кружка пива… обычная, но салата – целое ведро, и гора картошки, а из мяса при желании можно было собрать небольшое животное. И в порцию мяса, оказывается, входил еще один салат.

Максим съел всё до грамма. Он пытался сдержаться, но готовили здесь великолепно, и ему невыносимо было, что остатки придется выбросить. Он жевал и жевал, и хлебал горькое пиво (снова жалкие четыре с половиной оборота), и, смыв последним глотком последний кусочек мяса понял, что скорая прогулка отменяется. Едва в силах пошевелиться, Макс рухнул возле ноутбука, вяло настроил гостиничный интернет и следующие два часа медленно ковырялся в сети, пытаясь разыскать что-то новое о себе и о Лизе. Но свежих комментариев на сайтах не было, а старые новости Максим уже перечитывал раз по сто, и его начала одолевать легкая пищевая апатия. Он думал поспать, но заснуть не удавалось. Тогда Макс опять раскрыл ноут и валялся с ним до сих пор. Пока вернулась Лиза, полная впечатлений о городе и местных уродцах, на которых ему, Максиму, было плевать как никому.

Когда она взяла полотенце и заперлась в душе, Макс подумал: «ну ладно». Выйти хоть на минуту? Пожалуйста.

Сложившись пополам, он нашарил под кроватью ботинки. Тихо приоткрыл шкаф и вынул новый сложенный пиджак. Еще не просунув руки в рукава, он вышел из номера и спустился в тихий вестибюль, и вышел наружу, почему-то чувствуя удовлетворение. Пусть гадает, куда он делся. Пускай ждет его до поздней ночи. А уж Максим найдет, чем заняться.

Кроме новостей о себе, он много прочел о городе. Макс теперь знал все местные кабаки. И первый из них располагался прямо через дорогу.

Спустя три часа Максим вышел на окраину, уставший, пьяный и злой. Он только начал осознавать, какой ужасной страной была Германия. Переставляя ноги, совершенно разбитые о брусчатку, волоча на себе два килограмма стеклотары, он искал мусорный контейнер. И не просто контейнер, а для стекла. И не просто для стекла, блядь, а для коричневого стекла.

Всё, буквально всё оказалось разочарованием. Немецкое пиво – в первом кафе опять была только светленькая моча, все сорта одной крепости и почти одинаковые на вкус. Ладно, он даже смирился и хотел остаться – но в туалете какой-то мужик начал болтать с ним прямо у писсуара, и Макс удалился, втайне решив, что там собираются голубые.

Он подался в ночной клуб. Вход оказался бесплатным, но внутри было совершенно пусто, а в меню – только газировка и бабские коктейли. Девушка у стойки туманно объяснила ему, что сюда многие заходят под таблетками, и клуб предпочитает не подавать крепкий алкоголь.

Кстати, девочки в Германии были так себе. Тощие вешалки, ни фигуры, ни рожи. Хотя это Максим знал и раньше, из немецкого порно.

Третья забегаловка оказалась как бы в турецком стиле, настолько, что официанты даже не говорили по-английски. Он с трудом выяснил, что здесь продавали табак, поэтому алкоголя, видите ли, в меню вообще не было.

«Какого черта», – думал Макс. Нет, что за свинство?

Он закурил и обнаружил, что сигареты почти закончились.

Нужно было искать бензоколонку.

Он нашел ее. И купил сигарет по бешеной европейской цене. И крепкого пива – видимо, единственный сорт на всю Германию, – в бутылках с проволочным намордником. Пришлось устроиться с пивом на лавке и пить его под косыми взглядами, но Максиму уже было плевать на чье-то внимание. Он решил выпить пару бутылок, взять еще две, и отправиться домой.

И тут возникла проблема стеклотары.

Макс не хотел оставлять бутылки под лавочкой – что бы ни воображали себе немцы, он принадлежал к цивилизованному миру. О чем теперь жалел, потому что вокруг, оказывается, стояли урны для какого-то особенного мусора, куда не полагалось выбрасывать бутылки. Максим поволок их через весь город, высматривая контейнер для стекла, и ему попалось несколько. Правда, мать их, никто ему не сказал, что бывают контейнеры для зеленого стекла, для белого и коричневого – по отдельности.

Вскоре он сдался. Макс выбросил коричневое стекло в зеленый бак и ушел, невольно ощущая себя нарушителем. У него оставалось еще две бутылки пива, и нужно было срочно найти туалет.

Вот теперь Максим почувствовал себя в западне. Дома с этим не возникло бы проблем – на улице давно стемнело, зайди в любой темный угол, раз-два, и можно пить дальше. Но здесь…

Он метался вперед и назад по узеньким средневековым улицам, вдоль красивых фасадов и палисадников, сбитых в одну мощеную кишку. Изнывая от растущего давления в мочевом пузыре, сжимая в руках неудобные холодные горлышки, Макс пытался высмотреть хоть один пустырь, хоть один высокий забор, хотя бы какие-то дикие заросли. Но ему не попадалось ни кустика, ни заброшенной арки, ни безлюдного тупика. Все кусты росли в кадках, все оградки едва достигали пояса, и в каждом углу горел фонарь.

В последний момент, уже едва в силах держаться, он повернул на детскую площадку, обогнул кучку подозрительных людей у фонтана и нырнул в стриженный зеленый лабиринт. Здесь, в тишине среди ароматных зарослей, было даже чище, чем на улице, но Максим уже не мог выбирать. Расстегнув брюки, он уставился в звездное небо и минуты две поливал рыхлый песок, содрогаясь от невыносимого блаженства.

У выхода из лабиринта его ждал человек.

Он спросил о чем-то по-немецки.

– Простите, ду ю спик инглиш? – Макс едва успел перевести дух.

Перед ним стоял полицейский в аккуратной фуражке. Вежливый, корректный европейский полисмен. Деньги предлагать не было смысла, это Максим понял сразу.

– Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете? – спросил полицейский на правильном английском. Куда правильней, чем спросил бы Макс.

– Мой… – он беспомощно убрал руки за спину. – Э-э… мои штаны… я сел на грязь и должен был почистить. Их.

– Вы знаете, что это за место? – полисмен наклонил голову и внимательно посмотрел ему в лицо. Максим растерялся окончательно.

– Это, хм, – он кашлянул и глупо хихикнул, понимая, что совершенно пьян. – Германия. Это Германия. Правильно?

– Ваши руки, пожалуйста.

– Что?

– Могу я посмотреть, что вы держите в руках?

У Макса пересохло в горле.

– Это, – полисмен добавил что-то неразборчивое. Он жестом попросил Максима извлечь руки из-за спины. В них Макс по-прежнему сжимал по бутылке пива. Как две гантели.

«Хероин спот», – разобрал наконец Макс. Вот что сказал мент.

– Здесь собираются наркоторговцы и их клиенты.

– А, – перед ним блеснула искра надежды, и даже по-английски стало говорить легче. – Нет. Понимаете, я не отношусь. Я русский.

– Как многие из них, – полисмен еще смотрел ему в глаза, но Максим уже поймал нить.

– Окей, слушайте, – заявил он, набираясь уверенности с каждым словом. – Я здесь никого не знаю. Я гулял и пил пиво.

Полицейский выглядел растерянным, и Макс быстро поправился.

– Да, так вот, я пил пиво, а затем гулял. Мне нужно было почистить штаны, – он показал, как чистит брюки. – И я зашел сюда. Сейчас я иду в гастхаус и несу пиво с собой.

Он сунул полисмену бутылки в доказательство.

Тот еще немного поколебался и устало отдал честь.

– Пожалуйста, будьте осторожны, это плохое место для прогулки.

И всё. Полицейский развернулся и ушел.

«Ни хрена себе», – подумал Максим, едва сдерживая радость. Нет, какие идиоты. Какие милые, наивные идиоты.

«Хероин спот», – мысленно повторял он по дороге в гостиницу. Вот это место не помешало бы навестить.

В номере было тихо. Лиза давно спала. Грохнувшись на кровать, Макс весело расправился с оставшимся пивом. И отключился, строя планы на завтрашний день.

11 мая 2005 года

Он всё-таки нашел ее.

Сюзанна похудела, ноги ее стали еще тоньше, а черты еще острее, но губы по-прежнему складывались в горькую улыбку, которую Дима хорошо помнил.

– Блин, – она сразу полезла в сумку за сигаретами. – Это ты. Мне сказали, это какой-то журналист.

Они сидели в бистро напротив съемочной площадки. По ту сторону витрины копошились рабочие, все как один загорелые и носатые. Они весело ругались по-французски, раскладывая стремянки и закрепляя прожектора.

– Надо же, – Дима улыбнулся. – Настоящая киностудия. А я думал, ты еще снимаешься в этом, в порно.

Сюзанна выпустила дым сквозь плотно сжатые зубы.

– Прости, но можно вот без этого? Я, конечно, понимаю, что никто не разберет, о чем ты, но можно не афишировать?

Дима не знал, что сказать, и только кивнул.

– Я актриса, – объяснила Сюзанна. – В кино много кто… начинал по-разному, но об этом незачем говорить.

Он снова кивнул.

– Ну, – теперь она улыбалась по-настоящему. – И чего тебя снова принесло в такую даль?

И опять, четыре года спустя, Дима не знал, как рассказать ей. Он заговорил о Синице, об их свиданиях у него в голове, о том, как стал журналистом, потому что этого хотела она. И о том, как Синица исчезла. И о том, как устроена память. Как в ней хранится отпечаток живого человека, пока у мозга достаточно информации, чтобы воссоздавать его.

Официант принес кофе, и Дима умолк.

– Живого человека? – Сюзанна взяла крошечную ложечку и постучала ей о блюдце. – Она же умерла.

– Нет, не совсем, – сказал он. – Видишь, получается, ее можно вернуть.

– Стоп, – выдохнула девушка, взяв чашку тонкими пальцами. – Давай я спокойно выпью кофе, и мы поговорим.

– Давай.

Она хлебнула из чашки, и Дима заговорил снова, не в силах ждать ни секунды.

– Понимаешь, это самое дорогое, что у меня есть. Я люблю ее. У меня ничего нет, кроме этого. Без нее всё не важно.

– Первое, – Сюзанна звякнула чашкой о блюдце. – Если уж честно, ты совсем ее не знал.

– Нет, знал, – он сглотнул и поправился. – Нет, знаю. Мы всё время говорим. Я могу ее представить… мог ее представить в каждом сне. И если мне что-то было нужно…

– Ты говоришь с собой, – вдруг ее улыбка стала злобной. – Прости, я знаю, это жестоко, но ты просто занимаешься мастурбацией, выдумал себе девчонку, которой никогда не было, и я без понятия, зачем тебе это нужно, но только прошу, не втягивай меня. Я еще живая.

– Поверь, – Дима силился объяснить ей. – Это она. Я люблю ее настоящую, я мог ее вспомнить до самых мелочей…

Сюзанна что-то сказала, но он не расслышал.

– Что? – переспросил Дима.

– Как ее имя? Как ее зовут? Ты говоришь, ты ее знаешь. Кого «ее»?

– Синицу! – выдохнул он. – То есть, это я так придумал. Понимаешь, «синица в руках»…

Сюзанна подняла два пальца с тлеющей сигаретой, и Дима остановился.

– Прости. Вот что ты сейчас несешь? Что за бред ты только что сказал?

Он мог объяснить ей, что это не бред. У Димы нашлась бы тысяча возражений, и он легко переубедил бы Сюзанну, если бы она замолчала на секунду и дала ему подумать. Но Сюзанна забыла о кофе, забыла о сигарете и всё говорила. И слушать ее было всё тяжелее.

– Между прочим, я, в отличие от тебя, два года жила с ней в одной комнате. И у нас были отношения. Да-да, и вообще, я за то и это время пережила столько говна, сколько тебе и не снилось. И вот она я, и у меня всё в порядке. А ты – блин, прошло столько лет, и ты всё там же, и всё ноешь, и еще просишь, чтобы я тебе помогла заниматься этим дальше.

– Заткнись! – Дима вскочил и зачем-то схватил пепельницу. У него так сильно дрожали руки, что окурок выскочил наружу и упал на стол, взорвавшись искрами.

Сверкнув холодными глазами, Сюзанна подняла недокуренную сигарету.

– Ну и дурак, – она затянулась. – А мог бы потрахаться.

Постояв секунду, Дима выронил пепельницу и побрел наружу, опрокинув по дороге пару тяжелых стульев.

– Несчастным быть глупо! – крикнула Сюзанна, и больше он ее не слышал.

11 мая 2005 года

Когда у подушки забулькал гостиничный телефон, Лиза проснулась так резко, что сначала не могла вспомнить, где находится. Она сняла трубку автоматически, еще думая, что вокруг Москва и нужно ехать на студию.

– Здравствуйте, – сказали в трубке с немецким акцентом. – Вас зовут Элиза Фройд?

– Э, да, – в голове у Лизы было совершенно пусто. – Да. А что… в смысле, кто…

– Приносим извинения за беспокойство. Это полицейское управление. У нас находится человек, который утверждает, что путешествует с вами.

– Макс! – она сразу пришла в себя. – Что случилось, он… он в порядке?

– Да, вы можете не волноваться, – говорила женщина. – Вы не могли бы к нам приехать сейчас?

– Конечно, – Лиза нервно пошарила в темноте, стараясь нащупать сумочку. – Но… как я приеду, на чем?

– Мы пришлем за вами авто, – сказала трубка. – До свиданья.

– А… – начала Лиза, но связь уже прервалась.

«Боже, Максим, ну что ты успел натворить», – гадала она, быстро надевая вещи. Краситься или нет? Черт. Ну, спасибо тебе.

«Нажрался ведь», – думала Лиза, садясь у гостиницы в полицейский «мерседес». Водитель не знал английского, и ей пришлось мучиться в тишине до самого участка.

В крошечном вестибюле за стеклянной дверью Лизу встретила женщина лет пятидесяти, пухлая и рыжая, похожая на здешние пирожки.

– Здравствуйте. Хотите кофе? – спросила она, указав на кофейный автомат. Лиза кивнула, взяла у нее бумажный стаканчик и присела на край дивана.

Женщина села напротив и раскрыла папку с бумагами.

– А где… мой друг? – спросила Лиза.

– Ваш друг, – сказала женщина. – Утверждает, что болен нервным расстройством, а вы сопровождаете его в поездке как личный психотерапевт. Это правда?

– Н-ну, – Лиза поежилась и хлебнула кофе. – В общем, да. Более или менее.

З-зараза, Макс, вот я тебе покажу «расстройство». Не хватало еще, чтобы ее посадили за лжесвидетельство. Или что-то в таком роде.

– У него есть проблема с наркотиками? Или с алкоголем? – женщина мельком глянула на Лизу. – Мы пока не можем обыскать его, вы понимаете.

– Наркотики… вряд ли. Не знаю, – ответила Лиза чужим голосом. – С алкоголем – может быть. Что он там сделал?

С-скотина.

– Что? Нет, нет, не сделал. Но если вы его лечащий врач, мы обязаны поставить вас в известность. Возможно, его следует проверить.

– Я проверю, – мрачно пообещала Лиза. – Но где он?

– Сейчас его приведут, – женщина посмотрела в бумаги и вдруг спросила. – Вы еврейка?

– Э-э… нет, – удивилась Лиза. – А почему вы спрашиваете?

– Ваша фамилия Фройд?

– Фрейд, – машинально поправила она, и хотела добавить, что это сценическое имя, но вовремя остановилась.

– Загранпаспорт у вас при себе?

– Простите, нет, – Лиза отвернулась, чувствуя, как загран колет ее сквозь задний карман джинсов.

Еще не хватало, чтобы в документах прочли другое имя.

– Вы хотели бы учиться в Германии?

– Я?

– Мы проводим государственную программу, набираем студентов. Нехватка специалистов со знанием языка. Если вы еврейка, вам нужно быстрее. Скоро нас перестанут сюда брать.

– Но я как раз не знаю немецкого…

– Нет, нет, русского. Сюда постоянно прибывают репатрианты. Технически это немцы, но они говорят только по-русски. Страна предоставляет им жилье и работу, но они не хотят. Они практически всегда в депрессии, у них проблема с алкоголем, им обязательно нужна терапия.

– У нас почти всем нужна терапия, – пошутила Лиза, но женщина не поняла ее.

– Вы правы, но этим людям она нужна в первую очередь, а нам трудно ее предоставить. Они не хотят учить язык, а найти русскоговорящего терапевта очень сложно. Кроме меня, вообще-то, сейчас никого нет. Видите, даже по ночам, – она улыбнулась. Лизе нравилась эта тетка. И такое доверие… учиться в Германии… хотя платят копейки, скорее всего. Психологам везде так. Но всё равно. Хотя шоу, конечно. Хотя опять же…

– Мне надо подумать, – сказала Лиза. – Дайте ваш номер, пожалуйста, на всякий случай.

Женщина щелкнула кошельком и протянула визитку.

– А вот и ваш друг, – она кивнула на Максима, который уже мялся на пороге в компании полицейского. Вид у Макса был несчастный, лицо перепуганное. Он нес загранпаспорт, и у него дрожали руки.

– Элиза, здравствуйте, – сказал Максим фальшиво и развязно. – Объясните господам, пожалуйста, что я нахожусь здесь противозаконно, и не забудьте упомянуть о моем нервом заболевании, благодаря которому, точнее, по причине которого…

– Заткнись, идиот, – прошипела Лиза в ухо Макса, вонзив ногти ему под локоть. – Молчи, и идем со мной.

– Распишитесь вот здесь, пожалуйста, – женщина выложила на журнальный стол какую-то бумагу.

Лиза схватила ручку и, не глядя, поставила косой росчерк.

– Еще раз извините за беспокойство. Вызвать вам такси?

– Нет, – она помотала головой. – Спасибо, мы как-нибудь найдем дорогу.

– Я знаю дорогу, здесь нефиг искать. Ай! – сказал Максим. – Аккуратнее можно? Хватит этими своими когтями здесь…

Не слушая и не глядя по сторонам, Лиза выволокла его за стеклянную дверь, свела вниз по ступеням и отпихнула прочь.

– Эй, ты куда? – спросил Макс. – Ты идешь не в ту сторону! Это, конечно, не мое дело…

Лиза развернулась ему навстречу и остановилась в бессильной злобе. Максим улыбался нездоровой улыбкой. Он достал сигарету и пытался закурить, и у него по-прежнему дрожали руки.

– Подожди, – вдруг Лизу осенило. Зафиксировав голову Макса между двух ладоней, она заглянула в его черные зрачки. – Ты что, принял что-то? Это потому тебя задержали?

– Да нет, – Макс дернулся, пытаясь вывернуться, но Лиза удержала его. – Нет, они взяли меня потому, что я снова обретался возле, как его, есть тут такое, «хэ-эроин спот», место встречи барыг и клиентуры, которые…

Лиза сделала шаг назад, и он замолчал.

– Это героин? – она заранее ощутила ужас.

– Гер… да нет, ты что! – Максим порылся в кармане. – Геро… какой на хер героин, ты что, задрачиваешь, это спиды обычные, хочешь?

И вытащил запаянную авторучку.

11 мая 2005 года

Я механик. Биомеханик. Я занимался наукой. Был в армии. Сдавал на категорию. Я умел водить трак. И, наверно, еще умею.

В комнате стояло три кровати, и Дима лег на ту, что посередине. Лунные блики сначала лежали под окном, а теперь вытянулись и карабкались по стене напротив. Комната медленно вертелась, следуя ходу планеты, и где-то здесь, казалось, проходит ее центральная ось.

Дима снял номер в дешевом хостеле, весь целиком, чтобы ночью кто-нибудь не ввалился с вещами и холодом. Чтобы ему не мешали думать.

Всё случилось очень быстро. Сколько жизни осталось позади? Треть? Половина? Раз, два, ты ребенок, у кровати пружинная сетка и холодный железный каркас, во дворе урчат собаки, в небе гудит самолет. Ты закрываешь глаза, и перед тобой метелью несутся звезды. Раз, два, и ты здесь, на три десятка лет в будущем, за четыре тысячи километров от дома, у тебя работа в каком-то журнале, дорожная сумка, чужой пиджак висит у изголовья, и ты боишься спать, потому что больше не видишь сны.

– Мы так не договаривались, – неслышно сказал Дима.

Он сел на кровати, порылся в сумке и вывернул ее на пол. Он порылся в куче барахла и подобрал свой очередной блокнот. Совершенно чистый. Маскировка под журналиста.

– Записать всё, – решил Дима. – Срочно всё записать.

Он пошарил в груде белья и нашел карандаш. Тоже новый, с фабричной огранкой.

«Я механик», – нацарапал Дима скачущими детскими буквами. «Я биомеханик».

Мне скоро тридцать четыре.

«Я занимался наукой. Я был в армии. Я водил трак. Я встретил девушку. Я ее не помню. Мне было одиноко».

Он повертел карандашом над строчками и зачеркнул «было».

Я работал мусорщиком. Я работаю журналистом.

И всё. Едва треть листа.

Дима с треском перевернул страницу и принялся царапать дальше.

«Проблема старости интересна тем, что разрушение организма с возрастом – не следствие его износа», – он застрочил еще быстрее. «То, что мы называем старением – это не результат механического повреждения тканей, а следствие работы отдельных гормонов, которые тело начинает вырабатывать с определенного возраста».

Конец любой вещи начинается с первой царапины.

«Если устранить или обратить это действие, например, убрав гормоны, тогда получилось бы остановить процесс саморазрушения клеток, а их механического ресурса хватит, по разным оценкам, на…»

Щелк. Кончик грифеля подломился и скатился на пол.

Дима хотел нагнуться за ним и сразу передумал.

Толку в этом не было. Он перечитал новые строки.

– Геронтология! – Дима едва не рассмеялся. – Вот же она, геронтология.

«С тем же успехом можешь написать, что бы ты делал, если бы жил тысячу лет», – подумал он.

Через минуту, сковырнув ногтем пару щепок и обнажив грифель, он вернулся на страницу назад и аккуратно вывел сразу после «я механик»:

Я хочу снова водить машину.

Я хочу научиться играть на флейте.

Я хочу дорогой велосипед.

Когда список уперся в геронтологию, Дима выдрал ее вместе с парой чистых страниц и продолжил царапать дальше, не исправляя и не перечитывая.

Я хочу бегать по утрам.

Я хочу много интересной работы.

Я хочу попробовать всю еду в мире.

Я хочу съездить в Америку.

Я хочу новую куртку.

Страница кончилась. Еще одна, и еще. Спустя десяток он замешкался на секунду и начал с новой строки, не в силах удержаться:

Я не хочу пугаться метро.

Я не хочу пугаться лифтов.

Я не хочу жить на одном месте.

Я не хочу, чтобы меня звали Митяй.

Я не хочу быть один.

Блокнот почти закончился. Дима выдохнул, опять подковырнул грифель и дописал:

Я не хочу быть несчастным.

Он перечитал эту строчку несколько раз.

– Всё верно, – пробормотал Дима. – Потому что несчастным быть глупо.

Впервые за всю жизнь он столько раз подряд написал «я».

Положив распухший блокнот на тумбочку, Дима вытянулся на скрипнувшей кровати.

«Всё равно, что в туалет сходить», – блаженно подумал он…

Я хочу спать.

И уснул.

11 мая 2005 года

Магазин работал до шести вечера, как и всё остальное – супермаркеты, аптеки, почта, банк – после восемнадцати ноль-ноль деловая жизнь в городе прекращалась, открыты были только кафе и бензоколонки. «И ведь ни один идиот не догадается торговать после шести», – думал Максим. Когда практически нет конкуренции. Смех и абсурд.

– Какого черта мы здесь делаем? – спросил он Лизу. – Лучше бы зашли в продуктовый, взяли что-то поесть.

– То есть выпить? – она ухмыльнулась, и Максу пришлось замолчать.

В музыкальной лавке было тесно, хоть и совершенно безлюдно. Здесь пахло деревом и бумагой. Ни одного покупателя, зато повсюду картонные ящики, набитые старыми тусклыми компактами. Видимо, немцы разучились качать музыку из сети. Этого Максим тоже не мог понять.

– Еще раз, тебе действительно что-то здесь нужно? Смотри – «Абба» за восемь евро.

– Я ищу подарок, – ответила Лиза.

– Какой же это подарок, если, как ты говоришь, он напрямую сделал тебе заказ?

– Он просил обычную блок-флейту. А я хочу сделать сюрприз.

– Я вообще не пойму: у него там что, не нашлось этой дудки? В целой Франции?

– Ему нужно срочно. И он знает только этот магазин.

Они прошли в новую комнату, где на полках и стенах в беспорядке висели музыкальные инструменты. И снова им пришлось тесниться, пробираясь у стен, потому что всё помещение занимал огромный белый рояль.

– Вот, – сказал Макс. – Купи ему вместо флейты. Настоящий сюрприз.

– Гм, – Лиза наклонилась и заглянула под тяжелую крышку. – Кстати, интересно, сколько такой стоит?

– Сто пятьдесят кусков, – ответил Максим.

– Да ладно.

– Только так. У отца стоял такой же в гостиной.

– Да ладно. Зачем?

– Как зачем, – Макс гордо выпятил подбородок. – Мы же с ним были аристократы.

Он манерно обошел рояль, касаясь его ладонью, и уселся за клавиши, откинув невидимый фрак. Лиза открыла рот, чтобы посмеяться, но Максим взял две ноты – правильные ноты – и заиграл, и она застыла с идиотским лицом, не зная, что подумать.

Макс играл нетвердо и без особого интереса, как скучающий любитель, но он играл, и это было полностью неожиданно. «Это всё наркотики», – подумала Лиза растерянно. Тьфу. Какие еще наркотики?

Ей просто не верилось, что Макс умел играть. Всё это время.

Но рояль гудел, и от басов звенели инструменты на стенах. Кто-то зашел на звук, и еще один, и в комнате уже толпились люди. Хозяин магазина, немецкий старичок в гороховом жилете, хмурился, когда Максим неровно играл пассажи, но в целом поглядывал в их сторону благожелательно.

Мелодия, конечно, была заезжена до ужаса. Бетховен, «К Элизе». Она преследовала Лизу от рождения. Каждый второй мужик пытался сыграть ее Лизе на чем придется, в меру слуха и навыков. Хотя черт с ними. Она слушала и гордилась.

Макс обернулся, заметил публику и немедленно сбился, заиграв что-то вовсе мимо партии. Он быстро отнял руки, встал и опустил крышку.

Лиза не удержалась и захлопала, и спустя миг весь магазин аплодировал вместе с ней.

– Короче, – сказал Максим, пройдя сквозь толпу нетвердым шагом. – Ищи свою дудку, и пошли отсюда. Сейчас начнутся заказы. Такие вещи меня нервируют.

Но люди разошлись, и они с Лизой снова остались бродить наедине в поисках флейты.

– Никогда бы не подумала, что ты умеешь, – она кивнула на закрытый рояль.

– Я не умею, – Макс качнул головой. – Меня натренировали играть только вот это. Штук десять преподавателей, и никакого толку. Выучился жать на клавиши в нужном порядке, чтоб он отстал.

– Кто?

– Отец. Постоянно требовал, чтоб я ему играл это. Странно, да? Бандюган шансонный…

– Гм, – Лиза поджала губы. – Правда, странно. Почему бы это.

– Может, потому, что мать звали как тебя.

«Ничего себе, новости», – подумала Лиза.

– Но… слушай, это так важно! Было. Почему на сеансе ты ни разу…

– Я шучу, – ответил Максим. – Я без понятия, как ее звали. Он мне так и не сказал.

Лиза снова растерялась. Говорить с Максом о его отце было еще труднее, чем о нем самом. «Как жаль, что ты не разобралась», – подумала она. Вот так бросила всё, перешла на личные отношения, затеяла детсадовские игры…

А человек нуждался в твоей помощи. И таких вокруг еще миллионы.

«Ты обязана сказать ему».

– Я решила остаться, – с трудом выдавила Лиза.

– Где? – не понял Максим.

– В Европе. Начать заново.

– М-да? Конечно, – он хихикнул. – Типа, гори всё огнем. Слава. Деньги. Положение.

– Как раз от этого всего я сюда сбежала, помнишь? И мне предложат жилье, а потом, наверное, и работу, можно переоформиться, даже выезжать никуда не нужно…

– Аллё! – неприятно перебил Макс. – Тебе напомнить? Ты звезда.

– Я психолог, – упрямо сказала Лиза. – И очень жалею, что занялась не своим делом.

– А как насчет людей, которые от тебя зависят? Которые заняты в шоу? Как насчет меня? Ты думала обо мне?

Теперь настал ее черед разозлиться.

– Слушай, Максим. А ты думал обо мне, когда пришлось ехать забирать тебя среди ночи? И врать полиции? Когда размахивал своей… своей дурью перед входом в участок?

– Я тебя умоляю! Наивные идиоты… кстати, я мог бы сам о себе позаботиться. Если что.

– Вот и позаботишься, – ответила Лиза. – А я остаюсь.

Макс остановился и уставился под ноги. Потом вскинул голову и сложил руки за спиной.

– Сколько угодно, – сказал он. – Поступай, как знаешь. Мне поебать.

Она всё-таки нашла красивую блок-флейту. И взяла набор для чистки. И коробочку воска. Лиза ходила от полки к полке, собирая Диме подарок, а Максим стоял и наблюдал за ней. Он ждал чего-то, но так и не дождался. Всё было сказано, и вряд ли чужие заботы теперь могли ее удержать.

12 мая 2005 года

– Нет, серьезно, ты не обиделся? Ты в порядке?

Макс поднял глаза на Лизу, рассеянно кивнул, и уставился в меню. Тяжелое, в деревянном переплете, на двух языках.

– Здесь даже цены не указаны, – сказал он. – Я, конечно, всё понимаю, но не все среди нас миллионеры. Может, не стоило выбирать настолько крутое заведение?

– Это не я, – Лиза махнула рукой в сторону туалетов. – Это он выбрал.

– Кто? Дмитрий, что ли?

Она кивнула.

«Нет, это не мое», – подумал Максим. Он, конечно, ел в дорогих московских ресторанах, но здесь всё было иначе. Что в Москве? Понты в основном. Вилки потяжелее, скатерти потолще, салфетки из бархата. Иногда перед заказом дают бесплатные закуски. Да и всё.

А здесь люди обедали во фраках и галстуках. В настоящих, киношных фраках. И они смотрели.

«Как пить дать, нас попросят отсюда. Чтоб не портили репутацию заведения».

И Дмитрий, баран. Раз выбрал такое место – хоть бы пиджак надел.

Официантка, симпатичная белокурая девушка, раскладывала перед Максимом столовые приборы: две вилки справа, два ножа слева, две ложки горизонтально. С точностью хирурга.

– У французов, конечно, бабы красивей, чем в Германии. Раз в двести, – сказал он Лизе. – Хоть это радует.

– Спасибо, – официантка улыбнулась. Она говорила по-русски. – Я не француженка, я из Словакии.

Лиза хихикнула. Макс покраснел и заткнулся.

Из туалета вернулся Дима, благоухающий освежителем. Придвинул себе дубовый стул и уселся.

– Куэ, – сказал он, чудовищно квакая. – Куэ муа манж, сё эскаргё, сильвупле.

– Она говорит по-русски, – хмуро подсказал Максим.

– Да? – ни капли не смутившись, Дима улыбнулся. – Мне, в общем, улиток, можно? Во Франции же как раз едят улиток?

– Не только во Франции, – сказал Макс.

– А вы не станете заказывать обед? – девушка наклонилась к Диме и раскрыла его меню. – Обычно полагается выбрать сначала аперитив, после этого основное блюдо…

– Нет, спасибо, – Дима кивнул в их сторону. – Это вон, Лиза с Максимом пускай. А я хочу улиток, попробовать, как оно, что оно. И стакан воды, запить, и всё.

«Бля», – подумал Макс. Точно, сейчас вышвырнут его. И нас вдвоем за компанию.

Но официантка лишь кивнула и повернулась к ним.

– Э… я буду устриц, – сказала Лиза. – А ты обязательно хочешь улиток? По-моему, уж лучше устрицы.

– Их я пробовал, – ответил Дима. – У меня даже ракушка с собой.

Максим скривился еще больше.

«И чего мы такие веселые», – думал он. Совсем на Дмитрия не похоже. «Может, он под чем-то? Хотел бы я сам такого же».

– Вы что будете есть? – официантка приняла заказ у Лизы и повернулась к нему.

– Спасибо, я не голоден.

– Ты точно уверен? – спросила Лиза. – Ты уже похудел даже, съешь хоть что-нибудь.

– Бокал «Божоле», пожалуйста, – сказал Макс, не глядя в ее сторону. Он пытался красиво произнести название, хотя вышло немногим лучше, чем французский у Дмитрия.

Когда девушка забрала меню и ушла, он не сдержался и хрюкнул, прикрывшись ладонью. Потом захихикал, не отнимая руки, и спустя миг они все тряслись от беззвучного смеха. Лиза стонала, промокая слезы плотной салфеткой, а Дима кашлял и тряс головой. Они чувствовали себя террористами в мире этикета и сложных манер.

Впервые за долгое время они трое были вместе. И не могли успокоиться даже тогда, когда прибыл заказ.