Текст книги "Земля точка небо"

Лиза старалась понять, он видел это.

– Не знаю. Ведь так же у наркоманов, – осторожно сказала она. – Им срочно нужна доза, они бегут куда-то среди ночи… вместо того, чтобы разобраться в себе.

– Пускай, – Дима подобрал что-то с пола. Маленький пузырек, гремевший желтыми таблетками. Валерьянка. – Мне всё равно нужен отдых от всего этого. Если разбираться в себе, то не здесь, это точно.

– Ладно, – сказала Лиза. – Что конкретно ты решил делать?

– Там была ее подруга, Сюзанна. Она должна помнить.

– И как ты ее теперь найдешь?

Дима улыбнулся.

– Уж это я хорошо умею.

– Ладно, – сказала Лиза. – Знаешь, будь от меня какая-то польза, я бы тебя отговорила. Но я сама в полной жопе.

Она засмеялась, и Дима тоже не удержался.

– Вот сразу видно, что ты психолог. Я когда решил ехать, мне всё равно было как-то не по себе. А теперь я точно знаю, что всё получится.

– Та же фигня. Между прочим, я еду с тобой.

И веселье кончилось.

– Нет, ты что, – сказал Дима, помолчав. – Так нельзя. И вообще, у тебя эфир на днях.

– Плевать, мне всё равно, мне нужен отпуск.

– Но не так же.

– Я должна выбраться, – она заглянула ему в глаза. – Серьезно говорю: я без тебя сдохну тут.

– У тебя есть Макс.

– Так, – она переменилась в лице. – Давай не будем о нем.

– Почему?

– Долго рассказывать.

Он ждал, но Лиза так и не продолжила.

– Тебя уволят, – сказал Дима наконец.

– Я знаю.

– И много людей потеряет работу.

– Эх, – Лиза скрипнула зубами. – Вот обязательно тебе? Ты специально? Взял мне и всё пересрал.

Она едва не заплакала, и Дима растерялся. Он молчал, катая в ладонях твердый пузырек валерьянки.

– Вот так я каждый день думаю только о других, – говорила Лиза, наклонив к нему лицо. – Стоит мне заболеть или проспать, и что? Один дебил купил машину в кредит… у другого семья и дети… какой-нибудь шалаве нечем будет заплатить за фитнесс… куда мне деваться? Да поставь ты этот сраный пузырек!

Дима быстро вернул пузырек на тумбочку. Тот покатился и ссыпался на пол. Не зная, чем занять руки, Дима взял подушку. Она была сырая, вся испачканная помадой.

Он растерянно глянул на Лизу.

– Глянь в зеркало, – сказал Дима. – Что случилось-то?

– А, это, – Лиза отвернулась. – Фигня, замажу сейчас. Это как раз поправимо.

«Ей точно нужен отпуск», – подумал он. Даже больше, чем мне.

Пока Лиза возилась с косметикой, Дима лихорадочно соображал.

– Вообще, есть один способ выбраться, – медленно сказал он. – Но тебе придется много работать. И это будет обман.

– Тоже мне, новость, – ответила Лиза через плечо. – Ну, говори. Давай.

– Со мной тебе всё равно нельзя, это ты сама должна… Машиной очень долго, лучше на самолете.

– Ну-у! – потребовала она.

– И тебе нужен Максим.

– Нет.

– Да, – нажал Дима. – Не знаю, что у вас там получилось, но без него никак. Придется договариваться.

– Я не хочу.

– Не тебе. Ему придется. С телеканалом.

Лиза спрятала крем и щелкнула зеркальцем.

– Ладно, – сказала она. – Ты скажешь, что придумал, или мы так до утра просидим?

В комнате пахло свежими обоями и сосновой рамой, а по жести карниза непрерывно барабанил дождь.

14 сентября 2005 года

– Никаких следов растительных волокон. Вообще никаких.

– И что…

– А то, что ваш «вегетофил» – и где вы слово такое взяли? – придумал отличную схему. Он устроился сюда с личной целью. Не суть важно: армия, нейролептики. Главное – он знал, что нормального питания не будет. Вот и придумал. Санитарам веселье, а ему – пара овощей или фруктов каждый день. Неплохо?

– В таком случае, мы немедленно его выпишем.

– Без надобности. Я уже сделал это. Итак, остался последний. Видите? Никакой хитрости. Банальный естественный отбор.

23 июля 2005 года

При мысли об эволюции мы видим заботливую силу, которая трудится над организмами, делая из них совершенство. Примат умнеет, берет мотыгу и гордо поднимается с четверенек. Мало кому видится кровавая борона, рыхлящая биомассу. Природе наплевать и на себя, и на своих защитников.

Я очнулся лишь тогда, когда маятник эволюции просвистел рядом, двинул мне в челюсть и раскромсал губу. Он забрал троих ночных уродцев и понесся дальше, но я знал – он вернется. Любой маятник возвращается.

Если от тебя нет пользы, ты первая мишень. Иммунная система мира ищет возможности избавиться от лишней детали, пока она не принесла вреда.

Конец любой вещи начинается с первой царапины.

Люди перестали меня замечать. Поэтому я и мотался по улицам, пытаясь найти себе место.

У площади стояла древняя обглоданная старуха, похожая на охапку бурого тряпья. Во мне сработала установка: нужное дело – значит, хорошее. Подать нищей – это хорошо. Скорее, чтобы не передумать, я бросил в ее жестянку сто долларов. Мои последние сто долларов.

И секунды две мне казалось, что дело сделано.

Потом старуха рассмотрела деньги и повисла на моей руке мягким грузом.

– Мало, сынок, мало! – запищала она птицей. – Мало, сынок, мало, мало…

Я вырвал руку и побежал сквозь пешеходный ливень. И смог остановиться только спустя два перекрестка.

Так я истратил почти все деньги.

Отныне мне страшно было иметь дело с нищими. Я шатался вдоль скамеек и витрин целый вечер, пока в голову не пришла еще одна идея.

Эти парни и девочки, которые раздают листовки – они топчутся на улицах и в переходах по двенадцать часов в день, пытаясь избавиться от своих бумажек, приставая к безучастным прохожим, стараясь улыбаться или хотя бы не хмуриться. Взять у каждого из них по буклету – как милостыня наоборот. И не придется отдергивать руку, боясь, что ее схватят мерзкие требовательные когти.

Так я нашел себе занятие. День за днем я шел через город, собирая урожай из раздавашек, буклетов и флаеров, трамбуя их в кулаке, пока мог удержать. Потом выбрасывал, и всё шло прекрасно. Мне говорили «спасибо», мне улыбались. Вплоть до сегодня, когда одна девушка протянула мне рекламу какой-то парфюмерии.

Привычным движением я взялся за липкий глянец, но девчонка рванула листок на себя так резко, что мы качнулись друг навстречу другу.

– Э-э… – начал я и осекся, рассмотрев ее. Девушка была совсем маленькой. Взбитые каштановые волосы. Дешевое крикливое платье. Слишком высокие сандалии на каблуке. Она беззвучно плакала, и под ее глазом чернело густое пятно.

– Господи, тебя что, ударили? – спросил я. Трудно было поверить в это, но я сам накануне обзавелся раздутым ухом и соленым шершавым рубцом под нижней губой.

Девочка помотала шапкой завитых волос. Нет.

– Это… – тихо булькнула она в заложенный нос. – Это тушь просто… Молодой человек, вы не проводите меня домой?

Ее звали Эврика. То есть, Эвридика, сказала она. Мы брели по улице, и девчонка неудобно держала меня выше локтя, постоянно меняя хват. И журчала сонным заплаканным голосом, рассказывая куда больше, чем мне было интересно знать.

Она расстроилась из-за парня, который вообще был очень классный, но украл ее золотую цепочку, которую сам же подарил, еще когда они начали встречаться.

– Я говорю – ты ее взял, а он такой – нет, я не брал. Я говорю – а что в кармане? А он такой, говорит «не порть себе впечатление». Он вообще при деньгах, он какой-то директор в ночном клубе. Его зовут Фернандес, может, ты его даже и знаешь.

И вышло так, что я знал. Когда-то я общался с этим Фернандесом. И да, он запросто мог снять цепочку с ее шеи.

– Главное, это когда мы целовались, ты представь только!

И я решил не говорить Эврике, что знаком с ним.

Когда мы свернули на тропинку возле ее дома, Эвридика оступилась и подвернула каблук. Я поймал ее за талию, и Эврика погладила мое плечо тонкими пальцами. Даже в полумраке летнего вечера было видно, что путь не кончится у ее подъезда. Эта дорога вела прямо домой к Эвридике, куда-нибудь на диван, где будет чай и глупые фотографии, а потом сумерки затопят комнату, и мы останемся вдвоем до утра.

К моему счастью, лифт где-то застрял, и пришлось идти по лестнице, медленно взбираясь по ступенькам. Эврика хромала впереди прекрасными загорелыми ножками, и у меня ниже пояса всё затвердело так, что двигаться стало трудно.

У самой двери ее квартиры я понял, что не смогу. Притронуться к Эвридике сейчас было так же невыносимо, как остаться в тесной кабине лифта.

И мы распрощались тогда, как мне казалось – насовсем.

Вместо того, чтобы утешать Эврику в постели, я решил завтра пойти к Вернадскому и хотя бы уговорить его извиниться.

«Так будет правильно», – думал я. Это будет нужное дело.

Сейчас мне куда больше известно о правильных и нужных делах.

9 мая 2005 года

Самолет засвистел, вздрогнул и тронулся с места, подпрыгивая на стыках, а Максим до сих пор не верил, что он взлетит. По ту сторону иллюминатора вид совершенно не изменился – на эти огни и вышки Макс уже насмотрелся из автобуса.

После двух недель беготни, разговоров, нервов, затхлого ОВИРа и турникетов консульства трудно было просто откинуться в кресле и ждать. Тем более, они с Лизой последние три часа проторчали у терминала: рейс оказался чартерным (Максим так и не понял до конца, что это значит), и за точное время отлета никто поручиться не мог, тем более – в праздник. И тем более, в такую облачность.

Мягко вздрогнув еще один раз, самолет вырулил на полосу.

«Наконец», – успел подумать Макс, но они лишь повернули и покатились вдоль цепочки ярких огней.

– Какого черта, – буркнул Максим в ухо Лизе. – Он до самого Франкфурта вот так ехать будет?

Лиза промолчала. Она редко говорила с ним после того вечера, и только по своей прихоти. Макс, передай Бергалиевой, что без отпуска я не согласна. Макс, выясни, как поживает мой загран. Макс, помоги мне заполнить анкету.

Он рад был даже этому. Когда Бергалиева проглотила идею фальшивых эфиров, уже после того, как Члеянц неожиданно вызвался помочь, Максим почти решил, что прощен. Они с Лизкой две недели по шестнадцать часов торчали в студии, записывали и нарезали выпуски, тасовали актеров, – настоящих гостей в эту аферу звать было опасно, – придумывали ход «голосований в реальном времени». Приходилось учитывать каждую мелочь: всякий идиот у телевизора должен был верить, что видит Элизу в прямом эфире, и что его голос в интернете немедленно попадет на экран. Четыре выпуска. Публика остается в дураках на целый месяц. На большее телеканал не согласился бы.

«Все равно неплохо», – думал Макс. Так им, уродам, и надо.

Стремительный рывок оборвал его мысли. Турбины загудели как огромная сушилка для волос, и самолет ринулся вперед, набирая скорость. Он несся так быстро, что стало трудно дышать.

– Ого! – крикнул Максим. Он чувствовал себя ребенком на аттракционе: долгое ожидание, внезапный металлический рык, и небо уже летит навстречу, а земля падает вниз. Макс думал, что боится летать, но теперь, едва попробовав, решил, что страх пойдет на хер. Самолет лег на крыло, и в иллюминатор заглянуло море столичных огней, безмятежное с такой огромной высоты. Светлячки текли по дорогам, рябили на ветру и мерцали до самой кромки горизонта, где смыкались низкие облака.

Лиза что-то сказала.

– А? – в уши Максима словно набилось ваты. Он сглотнул, и слух вернулся, но лишь на секунду.

– Раздавишь меня! – повторила Лиза ему в ухо, и Макс отчаянно заерзал, пытаясь сесть вертикально.

Самолет выровнялся, и городские огни заволокло туманом.

«Тучи», – ошалело подумал Макс. Вот они какие изнутри, тучи.

Он снова дважды сглотнул. Тряска прекратилась, и в салоне теперь было относительно тихо.

Булькнул и погас сигнал на табло. Можно отстегнуть ремни. Максим посмотрел на Лизу и чуть не рассмеялся, потому что она улыбалась. Впервые за… даже не вспомнить, за сколько.

– Спасибо, – сказала Лиза.

– За что?

– Что меня вытащил.

Макс не знал, как ответить ей. Он набрал воздуха, подбирая слова вроде «что угодно для тебя»… нет, «всё ради тебя»… и тут дымные облака позади нее расступились, и в тесный иллюминатор ударило солнце, чистое, пронзительно яркое, и Максим сразу лишился мыслей.

– Я, в общем, – он прикрылся рукой, но фиолетовый диск остался гореть перед глазами. – Я хотел сказать… еще раз, по поводу Светланы… короче, на сто процентов – тогда ничего не было.

– Ну хватит, – Лиза нахмурилась и отвернулась к иллюминатору.

– Я тебе серьезно говорю…

– Не нужно, – сказала она, не оборачиваясь. – Прошу тебя, я не хочу вспоминать об этом. Не сейчас.

«Она права», – подумал Макс. Их прежние размолвки, все эти ссоры, вся глупая возня осталась по ту сторону непроницаемого снега, который ворочался под крылом. Здесь, на космической высоте, это всё не имело значения. Здесь было только небо – такого чистого, прозрачного и огромного небосвода Максим не видел еще никогда. Он готов был смотреть в иллюминатор вечно. И с удовольствием занялся этим, наблюдая, как солнце опускается в облака, и купол стратосферы гаснет, расцветая малиновым, и лиловым, и фиолетовым – куда только хватало глаз.

«Если разобьемся», – думал Максим, глубже и глубже опускаясь в небесную полудрему, «то я, по крайней мере, умру счастливым».

Когда разносили спиртное, он уже крепко спал.

10 мая 2005 года

Они сели во Франкфурте поздней ночью. Снаружи шел крупный весенний дождь, и Лиза могла только радоваться, что Макс перед вылетом договорился насчет такси. Микроавтобус подобрал их у стеклянного купола и повез через ночь и другую вселенную, в незнакомый пригород, где Максим заказал гостиницу. Трасса была непривычно гладкой, и машина почти летела, и Лиза уснула бы под шум дождя и мотора, если бы не Макс. Он, зараза, выспался еще в самолете и теперь хотел праздновать. Он трижды спросил засыпавшую Лизу, не стоит ли найти по дороге круглосуточный ресторанчик. К ее счастью, водитель, поляк с огромными усами, едва понимал русский язык и не знал, что такое «круглосуточный». После отчаянных разъяснений он кое-как сообщил Максиму, что по дороге таких нет, и предложил ему «пить дринк ин готел». Но Макс не сдавался. Он не хотел ждать «готел».

– Ну как же, Лизка, – зудел он над ухом. – Как можно, немецкое пиво, я убью себя, если сейчас его не попробую. Нам ехать три часа! Что мне делать весть этот путь?

– Боже, ну поспи, как я, – сказала Лиза, не открывая глаз.

– Да не засну я здесь. Нет, тебе хорошо, ты шампанского взяла в самолете, а я как?

Лиза почувствовала, что шампанское Максим будет ей вспоминать еще долго.

– Макс, – бессильно проскрипела она. – Смотри, ты в Германии… вокруг всё немецкое… разве это не круто?

– Вот именно! О чем я и говорю. Вокруг немецкое пиво, а мне сидеть до самой гостиницы.

Водитель что-то сказал через плечо. Звук его голоса почему-то напоминал Лизе о свежих огурцах.

– М-м? – переспросил его Максим на универсальном языке.

«Станция бензинова», – сказал водитель. Или что-то вроде.

– Бензоколонка? – догадался Макс. – Гэс стэйшн?

– Йа, – ответил водитель. Он с горем пополам объяснил, что по дороге есть бензоколонка, где парень может купить себе немецкое пиво, если хочет тратить много денег.

Максим хотел, а у Лизы не было сил возражать. Они свернули у зеленого указателя («Аус-чего-то-там»), запетляли по боковым дорогам и, наконец, притормозили у заправки, мутно сиявшей через пелену дождя. Не дожидаясь, пока мотор заглохнет, Макс отодвинул боковую дверь, выпрыгнул на асфальт и скрылся в мокром тумане.

– Немецки пиво – бест ин ворлд! – крикнул водитель ему вслед и оскалился в усы.

Они проторчали у бензоколонки минут тридцать. Лиза дремала, а водитель бродил вокруг машины, хлопал капотом и весело насвистывал. Лиза давно не встречала человека, который мог так непринужденно шататься под холодным дождем.

– Ю кам ту Эуроп из гут, – объявил он, сунув блестящий нос в открытую дверь. – Вэрк?

– Э… ноу, – Лиза поглубже укуталась в теплую кофту, поражаясь его терпению. Сколько можно, где этого Максима черти носят? Он там что, все запасы решил купить?

Наконец он показался, довольный и насквозь промокший, в обнимку с черной жестянкой размером в полведра.

– Представь, никто по-английски не говорит, – сообщил Макс, падая на сиденье. – В итоге она ходила со мной по всему магазину и показывала рукой на всё подряд, пока мы пиво не нашли.

Водитель сел за руль, что-то крикнул, и они тронулись. Максим с хрустом вскрыл банку, хлебнул из нее и довольно поморщился.

– Ого, какая здоровая, – сказала Лиза. Ей захотелось пить. – Ладно… дай попробовать это свое немецкое пиво.

– Вообще говоря, оно датское, – Макс передал ей холодную тяжелую жестянку. – У них из немецкого был только светлый лагер, четыре и пять оборота, я такое не пью.

Лиза отхлебнула из банки и вернула ее Максиму. Пиво было слишком горьким и крепким. Но Макс теперь нашел себе развлечение, и Лиза могла спокойно поспать.

Она проснулась только на мостовой под неутомимым дождем, когда огни микроавтобуса уже таяли вдалеке. Сквозь утренний полумрак виднелась улица из детских сказок – дома с черепичными крышами, чугунные фонари… Лиза осталась бы посмотреть, но снаружи было слишком мокро, да и Макс один не втащил бы все чемоданы. Она подхватила две сумки, и они вдвоем побрели через улицу к альпийскому домику с деревянной вывеской. «Гастхаус», прочла Лиза. Как это прекрасно.

Внутри гостиница напоминала средневековую пивоварню. Здесь даже стоял камин, и даже с настоящим огнем, а другая стена была целиком выложена из огромных бочек с потертыми старинными плакатами. Из плетеного кресла навстречу Лизе поднялась маленькая улыбчивая старушка. Она побрела за конторку, вручила им ключи и по-немецки спросила что-то насчет «эссен». Ужинать.

Максим оглянулся на Лизу, но ее до сих пор мутило с дороги. Она помотала головой, и они друг за другом побрели к деревянной скрипучей лестнице и наверх, волоча по смоляному полу неподъемные дорожные чемоданы.

Номер оказался совсем небольшим, зато под самой крышей, с окнами на косой наружной стене. По стеклам водопадом катился дождь, и свет уличных фонарей уютно плясал в его струях. Между кроватей на столике лежало два полотенца, два квадратика мыла, и горел бумажный торшер.

– Ой, как классно, – сказала Лиза. – Интересно, у тебя тоже в комнате так?

– У меня? – не понял Макс. – Это наш общий номер.

– Подожди, ты что, совсем? Как это, общий номер?

– Слушай, – Максим поморщился. – Только не начинай. Это комната на двоих. Кровати раздельные.

– Но с какой стати? Ты что, не мог снять две разные? Мне нужно уединение! Я не хочу жить с тобой в… не важно с кем, в одном тесном номере.

– Извини, – Макс бросил куртку в угол, сел на кровать и принялся развязывать шнурки. – Я за тебя отвечаю. У меня вполне четкие указания.

– Это… – Лиза ощутила, как возвращается забытое давление. Максим топтался рядом, от него пахло аэропортом и баночным пивом. – Это как же получается? Ты теперь постоянно будешь ходить за мной следом?

– Да, – он протиснулся мимо и побрел в каморку с умывальником и душевой.

– Блин… даже не знаю, что сказать, – рухнув на свежую постель, Лиза уставилась в окно, прямо в небо, размытое безразличными потоками дождя. Где-то внизу скрипел водостоком незнакомый ветер. Максим возился за открытой дверью, раскладывая бритвы, шампуни и зубные щетки. Его большая тень окутывала комнату.

– Ты стоишь больших денег, – подал голос Макс. – Нельзя допустить, чтобы в поездке с тобой что-то случилось.

– И студия приставила ко мне личного надзирателя, – сказала Лиза, не поднимая головы.

– Можешь воспринимать это так, – скрипнула ручка крана, зашипела вода. – Или можешь – я просто предлагаю – считать, что мы друзья, которым интересно проводить время вместе.

Максим сунул руки под воду и коротко вскрикнул: из горячего крана лился обжигающий кипяток.

10 мая 2005 года

Всё, что ты есть, и всё, что ты делаешь, и всё, что после тебя останется – это твои истории. Вещи разрушаются слишком быстро, люди – еще быстрее, и только их невидимые оттиски живут и живут, лишь бы кто-то хранил их среди воспоминаний.

Лиза всегда удивлялась, как ему удалось разыскать Синицу, а это было совсем несложно. Он ходил от человека к человеку и спрашивал. И рассказывал одну и ту же историю. Дима говорил, что собирает материал для статьи. Он притворялся журналистом, потому что думал – раз она с телевидения, значит, так ее найти будет проще. И было. Если бы Дима знал, что Синица работает в порно, то разыскал бы ее сразу же.

Оказалось, что быть журналистом выгодно – стоило вынуть потертый блокнот и огрызок карандаша, и люди начинали говорить немного другим тоном. И если они хотели в газету, то старались помочь изо всех сил, а если нет – то всё равно старались, только бы отделаться без лишнего шума. Редко кто мог удержаться.

Но между историей и ложью тонкая грань, поэтому Дима решил когда-нибудь в самом деле стать журналистом. И стал.

– Еще раз, какое издание вы презентуете? – спросил мелированный парень с необычным произношением. Родился в эмиграции. Русский, конечно же.

– «Ритм энд блюз», журнал для прогрессивной молодежи, – ответил Дима автоматически. – Митяй Честный, город Москва.

Парень сложил бумаги в аккуратную стопку и постучал ей о светлый полированный стол.

– Не совсем понимаю, чем наша студио может вам помочь, – сказал он и снова подровнял бумаги.

Теперь, когда Дима на самом деле был журналистом, говорить стало еще проще. Теперь он умел рассказать историю правильно. Главное – выбрать слова нужной полярности.

Положительная: сказать то, чего не ждут, но хотели бы слышать. Отрицательная: чего не хотят, но втайне ждут. Простые основы манипуляции.

– У вас на студии работала девушка по имени Сюзанна, – теперь вместо блокнота у Димы был личный диктофон, и действовал он в тысячу раз мощнее. – Я хочу взять у нее интервью.

– Простите, мы не разглашаем приватной информации о наших моделях, – парень укусил колпачок от ручки. После московских звезд он был слабым противником.

– Жалко, – Дима огляделся по сторонам. – То есть, мне придется так и записать с ваших слов… «не разглашаем», менеджер студии – как вас зовут, кстати?

– Неважно. И вы не имеете…

– Ладно, это я узнаю, это нетрудно, – Дима поднялся из-за стола. – Спасибо, тогда у меня всё.

– Подождите, – мелированный парень замахал рукой в его сторону. – Вы хоть фамилию от нее знаете, хоть что-нибудь?

– А я должен?

– Итак, – парень заерзал в пластиковом стуле, елозя им по гладкому полу. – Вы вообще понимаете, что вам, фактически, посчастливилось, что я знаю, о ком вы?

– О-о, это хорошо! – Дима снова уселся напротив. – Так вы подскажете, где мне ее найти?

– Нет! Мы не располагаем такой информацией. Поймите, она находилась здесь по своей воле. У нее был стандартный контракт, она прервала его и уехала.

– Стандартный контракт?

– Мы не держим здесь никого силой, – и парень не врал. Он слишком нервничал, чтобы врать.

Дима задумался.

– И вы не знаете, где она сейчас?

– Нет. За пределами страны, это я вам точно скажу.

«Плохо дело», – подумал Дима. По ту сторону границы Сюзанну найти будет очень тяжело. Сколько времени понадобится? Год? Десять лет? Весь остаток жизни?

Дима снова поднялся.

– Ладно, – сказал он, рассеянно заталкивая диктофон мимо кармана. – Тогда спасибо, до свидания.

– И вам, – парень вскочил и протянул руку. – Делать нечего, в Германии вы ее не найдете.

– В Германии? – от неожиданности Дима сжал его пальцы, и бедный парень дернулся от боли. – Извините… я думал, она выехала из Европы.

– Нет, вы что, – сказал парень, спрятав руку в карман. – Из Европы, отчего бы. Она во Франции. Сменила имидж, или мне неизвестно, что за обстоятельства.

Дима улыбнулся, снова извинился, подхватил рюкзак и выскочил из приемной.

«Хорошо, ладно, хорошо», – думал он, сбегая по черным лестницам. Во Франции. Хотя бы ясно, где искать дальше.

Дима пошел через велостоянку, и через арку, откуда когда-то угнал почтовик с корзинами, и дальше, вверх по мостовой. Радость пополам с горечью. «Всё равно, что прийти туда, где игрался в детстве», – подумал Дима. И двор на месте, и та же куча песка, и лавочки выкрашены свежей краской, и вокруг стало не то чтобы хуже, а даже лучше – и всё равно назад уже не вернуться. В тот же поселок. И на 7-й. И в Москву, наверное. Всякий раз, уезжая откуда-то, ты уезжаешь навсегда.

«И вечно мы пытаемся что-то вернуть», – подумал Дима. С детства каждый рвется вперед, а потом – раз! – и уже все хотят только назад. И фотоальбомы ведем ради этого, и напиваемся. И та же психотерапия с геронтологией.

«Ну, хватит».

Интересно, как там Лиза с Максом? Дима обещал показать им Германию. «Встретимся – скажу, пока занят», – решил он. Европу мы еще посмотрим. Только бы сначала найти Сюзанну.

Только бы Синица вернулась, и всё хоть каплю было по-старому.

10 мая 2005 года

Воздух при больших объемах непрозрачен.

Он густой, молочно-голубого цвета, что особенно хорошо заметно в предгорье Альп. На такой высоте было холодно, и Лиза жалела, что не захватила куртку. И не обула что-то без каблуков. Она взбиралась по тропинке из молотого гравия целую вечность. Ее обгоняли люди в кроссовках, с двумя странными палками в руках. Они улыбались ей как знакомой, говорили «халё», а у Лизы едва хватало воздуха, чтобы здороваться в ответ. Старые каменные башни, крошечные снизу, теперь висели прямо над головой, но тропа, как назло, петляла размеренно и неторопливо, с каждым изгибом поднимая Лизу всего на пару метров.

«Надо же, замок», – продолжала удивляться она, чтобы не думать о морозном ветре и боли в стоптанных ногах. Такой маленький город, а в нем замок. Послушать Диму, здесь они чуть ли не в каждой деревне. Иллюстрация из сказки. Лиза до сих пор не могла поверить, что такой город может существовать на самом деле, что в этих старинных домах с черепицей, литыми балконами и нарисованным четвертым окном живут обычные люди. Тесная мощеная улочка, ведущая от гостиничной площади, тонула в цветах, и прямо на мостовой стояли плетеные стулья. Вдали гудели колокола, и запах булочных казался таким божественным, что Лиза не удержалась и присела возле кафе, и взяла маленькую булку с чашкой кофе, и это была самая вкусная булочка на свете.

Приятная женщина, которая принесла заказ, немного говорила по-английски.

– Скажите, у вас сегодня праздник? – спросила Лиза, глядя на прохожих. Даже грузчики таскали ящики с радостным видом, и даже здоровенные ребята в брезентовых робах о чем-то шутили, ворочая крышку люка в мостовой.

Официантка беспомощно улыбнулась и покачала головой.

– У вас, – объяснила Лиза. – У вас в городе праздник сегодня?

– О! Нет, нет, – женщина махнула рукой. – Следующий праздник осенью. День нашего города. Унд Октоберфест.

– Просто мне казалось, – Лиза отчаянно вспоминала английские слова. – Я думала, может быть, вы ждете праздник. Все такие… счастливые.

– Октоберфест – очень счастливо, – согласилась женщина. Она указала рукой на башни, парившие над городом. – Фейерверк. Много. Вон там.

Конечно, не всё было так уж радужно, думала Лиза теперь, карабкаясь на гору. От кофе началась изжога. На улицах куча людей в инвалидных колясках. На площади сидели нищие, а по дороге сюда ей попался ненормальный старик. И две женщины с непонятной болезнью – они тоже улыбались, но у каждой вместо рук из плеч росли…

«Как плавники, что ли», – вспоминала Лиза. Она в жизни не видела ничего подобного. А может, ей вообще померещилось.

Стены замка подступили так близко, что скрылись из виду. После очередного изгиба тропа раздалась и выпрямилась, потянулись гранитные ступени, и стала видна смотровая площадка у ворот. Тут же, вдали от гулявших пар, туда-сюда бродил Дима, который не заметил ее, пока Лиза не позвала:

– Эй, привет! – и смутилась в предчувствии, что десятки голов повернутся сейчас на звук чужой речи. Но волноваться было не о чем – в ее сторону посмотрел только он.

– Привет! – сказал Дима. – С приездом, а где же Макс?

«Так странно», – подумала Лиза. Будто встретиться с кем-то у себя во сне.

– Я сбежала, – она засмеялась и обняла его. Дима был худой и угловатый, как деревяшка.

В замок, оказывается, пропускали бесплатно. Они поднялись на стену и теперь гуляли по камню вдоль неровных амбразур. За ними в голубой низинной дымке застыл игрушечный городок. Солнце коснулось гор, и под черепичными крышами одно за другим разгорались оранжевые закатные окна. Гудел колокол на городской ратуше, и на другом конце долины, где лежала тень, уже тлели первые фонари.

– Вообще, – Лиза покачала головой. – Представь себе: тысячи людей живут и не знают, что такие места где-то есть. Я и сама не знала.

– Кого-то нужно сажать за такое, – криво улыбнулся Дима.

– За какое?

– Что не каждый человек в мире может это увидеть.

– Впервые слышу, чтобы ты так говорил.

– Это не я. Это она.

– А-а, – Лизе не хотелось сейчас думать о мертвых девушках. Она подобрала камешек и примерилась вышвырнуть его с обрыва, но передумала и сунула в задний карман. – Как там твои дела? Нашел кого искал?

– Н-нет, – Дима покачал головой. – И еще, Лиз. Я не смогу остаться с вами. Мне нужно во Францию.

– Ого! Всё, я еду с тобой.

– Нет.

– Ну-у. Ну пожалуйста!

– Серьезно. Я должен сам. Это личное.

– Да ну тебя. В своем стиле.

– Я позвоню. Вы можете приехать потом.

«Ну почему», – думала Лиза. Почему обязательно что-то не складывается? Почему даже в такой сказке кто-то все равно обделен?

Они зашли в гранитный тупик и повернули обратно. Дима шаркал ногами рядом, и Лиза знала, что он теперь может идти вот так, молча, до самого подножья, и до самой Франции, а потом очнуться и заговорить в пустоту откуда-то с полуфразы.

У ворот она всё-таки решила спросить.

– Кстати, слушай, а что за болезнь, когда у людей вот руки… вот как бы сразу кисти… – Лиза повертела у плеча двумя пальцами.

– А-а, это «Контерган», – ответил Дима. – Было здесь такое лекарство для беременных. В конце пятидесятых, а потом обнаружились дефекты у новорожденных.

– Ничего себе, – она задумалась. – Подожди, я видела двух таких … ну, одной было лет сорок… но второй гораздо меньше. Она никак не могла родиться в конце пятидесятых.

– А, нет, – объяснил Дима. – Тогда было первое поколение. Просто это наследуется.

10 мая 2005 года

– И они настолько чувствуют себя нормальными, что не боятся завести детей, – сказала она Максу в номере. – Представь, какая здесь должна быть терпимость.

– Какой должен быть идиотизм, – ответил Максим. – Я бы их вообще стерилизовал.

– Ты как фашист. Они же не виноваты.

Макс убрал с груди ноутбук и бешеным усилием оторвал голову от подушки.

– Чтоб ты знала, – сказал он. – Я жду тебя с двух часов. Еще бы час, и я готов был начать массовые расстрелы.

– Ждешь? Зачем? – Лиза сняла куртку и повесила ее в шкаф. – И как ты вообще можешь целый день торчать в номере, когда вокруг такая красота? Неужели не хочется выйти хоть на минуту?