Текст книги "Земля точка небо"

Вокруг шуршала и ворочалась тихая весенняя ночь. Повернув с Ленинградского, Дима нырнул во тьму. Мимо потянулись темные пустыри и дворы. Он словно плыл в неподвижном космосе, и на чужих домах переливались огни, а позади них, в небе, кружили созвездия. Вокруг тянулся огромный незнакомый мир, и Дима едва мог дышать от восторга. Он брел напропалую, почти не следя за направлением, и готов был идти так вечно – в его распоряжении была и ночь, и следующий день, и целая жизнь.

Он снова видел детство, черную кромку леса и покосившиеся вехи телеграфных столбов. Они с парнями сидели на бревнах, пили теплый самогон из большой эмалированной кружки. Такими звездными ночами кто-то всегда заводил речь насчет религии, и они обсуждали, что будет после смерти, куда ты попадешь, и как там всё организовано. И спорили, не без мата и оскорблений, как устроена вселенная, и что бы делал каждый из них, если бы жил тысячу лет.

С годами ему надоело. Разговоры повторялись, и Дима начал понимать, что дай любому здесь тысячу лет, он так же просидит на полене, харкая под ноги и рассуждая, что бы сделал, если бы жил в десяток раз дольше.

Тогда Дима и решил уехать, и уговорил родных послать его документы в университет.

Денег на поступление ему не дали бы – не один такой – у Димы было три родных брата, пять родных сестер и еще столько же двоюродных. Поэтому он выбрал теормех – экзамены были сложные, зато конкурс низкий, престижа никакого. Его друзья уже повзрослели, женились, успели завести детей и проблемы с милицией, кто-то сел, кто-то умер, кого-то забрали в армию. Дима занимался целое лето с паническим остервенением, сдал экзамены на четыре и окончательно закрепился в звании ботаника.

Когда он приезжал домой на каникулы, все лезли к нему с разговорами о тракторах и моторах. Даже родители считали, что Дима учится на механизатора.

Наверное, потому он и остался на кафедре. За лаборантами сохраняли место в общежитии, хотя ночевать всё равно приходилось где попало. Два года он включал компьютеры, носил парты, разгружал машины, переключал слайды на конференциях. И сидел на шатком стуле в преподавательской. Здесь без перерыва крутились доценты и ассистенты, они пили коньяк из пластиковых стаканов и говорили о науке. О том, как устроена вселенная, и что такое жизнь, и о том, что скоро в медицине произойдут открытия, после которых человек сможет жить практически вечно. Минимум тысячу лет.

Тогда как раз была весна. В окно рвался мокрый ветер, и Дима не выдержал. Он взял лист бумаги и написал заявление. Когда спросили – почему, он сказал «мало денег». Они поняли. Всем платили мало. Дима бросил заявление в отделе кадров, спустился по главной лестнице, вышел наружу и едва не захлебнулся от чувства свободы.

Через месяц его призвали в армию. В его документах кто-то написал: «механик-водитель», и Диме пришлось учиться водить. Ему помогли более сильные и опытные сослуживцы – под их руководством он неделями ползал туда-сюда между кроватей, толкая перед собой тряпку и озвучивая поворотные сигналы.

И закончил службу водителем с категорией.

Дима не забыл ничего. Он мог воссоздать каждую важную секунду, каждое переживание. Он гордился своей памятью.

Вчера под утро, когда небо меняло цвет, окрестности внезапно стали знакомыми, Дима узнал свой подъезд, и мир сузился, и предметы в нем заняли свои места. Ухабистый асфальт. Бетонная урна. Зеленая дверь.

У порога он выронил мобильник и поцарапал экран.

«Вот так», – подумал Дима, растерянно полируя стекло большим пальцем. Конец любой вещи начинается с первой царапины.

«Не только вещи», – поправил он себя.

В квартире было тихо и пахло свежей бумагой. Он вытащил из кармана фото Синицы и опять не узнал ее. В пляшущем комнатном полумраке Дима снова и снова разглядывал мятый листок, но видел только незнакомую девушку. Синица исчезла.

19 апреля 2005 года

– Слушай, реально, не стоило бы здесь курить, – второй Максим качнул подбородком в сторону белого диска на потолке.

– Детектор, – Макс откинул голову и пустил в потолок густую дымную спираль. – Как видишь, подделка. Не работает. А знаешь, почему? Скажу, почему.

– Нет, ну я понимаю, если б не дудка, – парень нервно выглянул из комнаты. – Всё-таки, статья…

– Потому, что всем наплевать, – объявил Максим. – В каком-нибудь хранилище – всё работает – сигнализация, порошок. Или в монтажной. А здесь что? Продюсеры? Да и хер с ними. Угощайся.

Он подвинул навстречу второму Максу фольгу с прессованной марихуаной.

– Из Ташкента. Запаял, отправил себе до востребования. Когда-то постоянно так делал.

Максим номер два яростно рылся в карманах.

– Я почему зашел. Девочка та, помнишь… – он поднял указательный палец и задумался. – Аня, правильно? Так вот, совершенно вылетело из головы – я же денег у тебя занимал…

– Оставь, – сказал Макс. Он затянулся полной гильзой и с удовольствием закашлялся. – Тьфу… денег у меня теперь как говна, угощайся, говорю.

– Нет-нет-нет, – запротестовал второй Максим, листая бумажник. – Я не согласен, мы тогда отлично съездили, у меня был замечательный секс, и я просто не могу… сколько там было? Шампанское, правильно?

Он выложил на стол пару мятых купюр – осторожно, чтобы не задеть квадрат из фольги.

– Угощайся, говорю, – повторил Макс. – Забить тебе один?

– Н-нет, ты знаешь, пожалуй, нет, я пас, работать еще всё-таки. И ты бы сам осторожней, в конечном итоге…

– Да брось ты, – сказал Максим. Он развернул к себе монитор. – Всё под контролем. Это же не пьянство на рабочем месте.

– У тебя глаза красные.

– И кто меня видит? И вообще, – он засмеялся. – Такой умный, а сам-то? Когда нюхал в последний раз? Вчера вечером?

– Ой-й, – Макс номер два сморщил лоб. – Даже не напоминай. Эта смесь новая, это был пиздец. Куда-то нас понесло среди ночи… Какая-то стройка, собаки. Меня жена искала.

– Ну вот, – Максим стряхнул холодный пепел широким ленивым жестом. И правда ведь, не пьянство. Макс не терял контроль. Он был расслаблен, остроумен и сообразителен.

– В чем, кстати говоря, и заключается суть телевидения, – сказал он, пометив точку во фразе тлеющим концом гильзы. – Уделанные трудятся для уделанных. И берут за это сотню баксов в час.

– А ты правда трахаешься с этой, как ее, психиаторшей? – живо спросил Максим номер два, но Макс его не слушал.

– И мы подходим к вопросу справедливости, – говорил он. – Какие-то люди производят говно, получают за это большие деньги и спускают их на что хотят – а другие жруг это говно, причем сами платят. И внимание, вопрос: должен ли я уважать их лишь за то, что живу за счет них же? Хоть на грамм?

Когда Максим прервался, чтобы набрать в легкие дым и задержать дыхание, второй Макс тут же отпросился и вышел, законопатив дверь наглухо и снова бросив его наедине. В этот раз Максим не был против. Он подобрал одну купюру, подумал секунду, и весело свернул из нее косяк. Потом оттолкнулся, не вставая, подгреб к маленькому окну и распахнул его до отказа. Снаружи наливались красками весенние сумерки, а грудь Макса приятно грели изнутри густые вяжущие смолы. Зверски хотелось пить, но это было неважно. Всё прошлое стремительно теряло значимость перед его молодостью и новой весной. Даже Лиза.

Она бросила курить – просто так, без всяких усилий – сказала, что ей больше не хочется. Максима это весьма расстроило, хоть он и не подал виду. Теперь на перекуры Макс ходил в одиночку, поговорить было не с кем, да и вообще. Он попытался бросить сам, выдержал полтора дня и понял, что дело того не стоит.

Максим раскурил косяк и закашлялся. Деньги горели плохо и давали жирный едкий дым с отдаленно знакомым душком.

«Говно», – подумал Макс. Он засмеялся. Точно. Говно и есть.

Лизка в последнее время определенно загонялась. «Я буду очень рада, если ты найдешь себе кого-нибудь». Нет, это его просто убило.

И ладно. Макс ухмыльнулся, потягивая косяк из банкноты. Так и быть. Опробуем кого-нибудь из этих остроносых москвичек. Элементарно. Его фото, кстати, в каждом таблоиде. А с машиной – так и вообще. «Привезу домой телку, и посмотрим в твое радостное лицо», – думал Максим. Психиаторша.

Он хихикнул и вышвырнул догоревший косяк в окно, прямо в гудки машин и свежий уличный шум, в густой квадрат вечернего неба.

26 апреля 2005 года

Лиза теперь жалела, что поручила Катьке выбрать заведение. Да, интерьер был ничего, и посетителей мало – но это оказался жуткий, дешевый, жирный фастфуд. Лиза не ела такого ужаса со времен учебы. Картошка-фри, сырные медальоны, куриные ломтики, – в каждом названии слышался приговор… и непередаваемое, почти сексуальное искушение.

– И все-таки, неужели рядом нет чего-то лучше? – спросила Лиза, мысленно уже прикидывая: допустим, блинчики. Если курятина вареная… тесто на воде… сметана не очень жирная…

– Лучше – ничего нет, – отрезала Катька, бывшая Анжелика. – И вообще, не все здесь телезвезды, и не всем пофигу, сколько башлять за кофе.

– «Лучше» не значит «дороже», – сказала Лиза. Так, блинчики ладно. Дальше, котлета в панировке. Нет, это ужасно. Пельмени домашние. И того хуже. – Можно ведь суши какие-нибудь.

– Суши?! – Катька словно выругалась. – Ты издеваешься, что ли? Знаешь, сколько платят на государственном?

– И сколько?

– Короче. Прекрати меня смущать, у тебя это отлично получается. Ты что берешь?

Тяжело вздохнув, Лиза глянула по сторонам, но деваться было некуда. Они уже стояли у кассы, и девушка в зеленом фартуке с виноватой улыбкой ждала заказ.

– Так, я буду, – сказала Катька, не дождавшись ответа. – Картошку-фри, кальмаров-фри, бутерброд с ветчиной и сыром… и блинчик вот этот. И кофе. Ну, определилась? Тебе что?

– Домашние пельмени, – сказала Лиза, глядя в сторону. – И суп с фрикадельками. И салат.

«В принципе, если суп и салат, получится не так вредно», – подумала она. В процентном отношении.

– Пить что-то будете? – спросила девушка. – Скажите, а это вы ведете ту передачу, да? Я смотрела много раз. Так классно, особенно когда было с болотом – это по-настоящему?

Лиза дернула плечом и неопределенно кивнула. Она вообще не помнила, что там было с болотом.

– Ой, а как у вас это получилось?

– И чай, пожалуйста, – Лиза откашлялась. – Без сахара.

– Десять минут, – сказала девушка и крикнула через плечо. – Картошка, кальмары, ветчина-сыр, блинчик, пельмени, суп с фрикадельками! Чай, кофе сразу?

– Да, несите, – распорядилась Катька. Она прошагала к столикам и с диким скрежетом отодвинула табурет. – Ну что, рассказывай, как оно.

– Ой, – сказала Лиза, когда они уселись. – Даже не знаю, с чего начать.

– Я так поняла по телефону, вами теперь командует мамочка-балерина.

– В общем, да. Она и остальные…

Вообще, по сути, мало что изменилось. Лиза так же ходила на эфиры, так же уставала и дома падала без сил, едва успев раздеться. Но прежде в этом был ее выбор, и когда студийное напряжение оставалось позади, а дома набиралась ванна, и на чистенькой свежей кухне ждал чай… В такие минуты Лизе казалось, что ей больше нечего желать, и всё на своих местах, и пускай дела пойдут как угодно – у Лизы было счастье, полное и безраздельное.

Теперь же всё стало по-другому. Из автора она превратилась в исполнителя. Теперь от Лизы вечно что-то требовалось, за нее всё решали другие, какие-то странные, неугомонные люди, которых она едва знала в лицо. Они хотели, чтобы Элиза пела. Хотели, чтобы она выпустила книгу. У них был договор со студией на июнь. С писателем договорятся ближе к осени.

Свое будущее заменилось для нее чужим.

Лиза начала переживать из-за болезней. Любая ее простуда могла нарушить чьи-то планы. Любой ушиб или перелом мог всё перечеркнуть. Даже головная боль в неподходящее время способна была сдуть весь карточный домик, которым стала ее судьба; и что делать потом – Лиза понятия не имела.

Она стала бояться курения – в паре с такими нагрузками запросто может вызвать рак. Она пошла в дорогой бассейн и начала бегать кроссы. Ей страшно было даже поесть лишний раз.

– Я тебя понимаю, – сказала Катька.

В этот момент Лиза отправила в рот последний домашний пельмень, и ей стало неловко. В остальных ее тарелках уже было пусто.

«А, чёрт с ним», – решила она. Приятно же. Когда-нибудь можно себе позволить, тем более, после тренировки.

– В общем… а твои как дела? – спросила Лиза, чтоб увести разговор подальше от еды.

– Да что мои, – Катька махнула рукой с яркими ногтями. – Всё как обычно, по большому счету. Делаем выпуск, наверху кому-то что-то не нравится, нас трахают, и все довольны. Ты лучше скажи, как там, это самое. Продюсер твой, как его?

– Максим, – ответила Лиза. Она не стала говорить «я с ним, кстати, не встречаюсь», и всё такое. Катька не подразумевала этого прямо, а Лизе и так надоело поправлять всех и каждого. – Он купил машину. В кредит, шестисотый «мерс».

– Шести… – Катька шумно поперхнулась кофе. – Он чё у тебя, бандюган? Зачем?

– Его спроси, – Лиза и сама не знала. Дима тоже не понял.

Когда Макс вытащил их на улицу показать «мерседес», Дима трижды обошел его, глянул под колеса и сказал:

– Ты же сам смеялся, что твой папа купил себе такую.

– Во-первых, – ответил Максим, размашисто хлопнув ладонью по черному капоту. – Я не смеялся. И никогда не говорил, что смеялся. Во-вторых, это надежно, это стиль, это качество. Это лучшее, что сейчас есть на рынке.

Катька закурила, позвала официантку, заказала пепельницу и взяла меню.

– Теперь он без денег, – сказала Лиза. – И не дай бог шоу накроется. С этим кредитом на восемь лет. На восемь лет. Что тогда делать – я просто не знаю.

– Короче, еще я буду мороженое, – отозвалась Катька, глядя в тонкое меню. – И, наверно, снова по кофе. Ты?

– Н-не знаю, – сказала Лиза. – Там был какой-то фруктовый десерт… честно, я очень боюсь поправиться.

– Амфетамин пробовала? Некоторым вроде помогает.

– Ну, знаешь. Некоторые и глистов себе специально заводят. Я пока что в своем уме.

– В общем, кофе, чай, мороженое, фруктовый десерт, – перечислила Катька официантке, и та ушла за подносом.

«Черт с ним», – повторяла себе Лиза. Просто свежие фрукты. И немного сливок.

После тренировок ее всегда мучил дикий голод.

– Иди в журналистику, – посоветовала Катька. – Те же яйца, те же эфиры, зато мозги парят так, что не поправишься. И жрать можно что угодно.

– Мне просто нужен отпуск, – Лиза покачала головой. – Чтоб отстали хоть на время, а там с новыми силами…

Прибыл десерт и, к сожалению, это были не свежие фрукты, а печеные ломтики, доверху залитые приторным сиропом. Лиза отхлебнула чай и скривилась – на этот раз официантка забыла и добавила в него сахар.

Из кухни потянуло горелым жиром, и в кафе стало душно. Беззаботная Катька терзала свое мороженое, а Лиза ерзала на табурете, мечтая сбегать в туалет и сунуть два пальца в горло. Ее распирало от тяжелых углеводов и чувства вины.

«Поздравляю», – думала она. Скоро. Уже скоро у тебя будет не только известность и личный водитель, но и прекрасная, новенькая звездная булимия.

26 апреля 2005 года

Девочка из персонала, худая и длинная, как цапля, носила вязаный свитер, под которым угадывалась такая грудь, что Максима продирала дрожь, когда он представлял, как накроет ее ладонями, в идеале – стоя позади. Отбеленные волосы девочки рушились на ее плечи шелковой лавиной, а каблуки туфель были вдвое выше тех, что Максу доводилось видеть на Лизе. Хоть это и не имело значения.

– Но ты с ней живешь, ага?

– Я тебе уже объяснил. Мы снимаем квартиру вместе. У меня своя комната и свои дела, у нее – своя.

– Но дома курить она тебе не дает, что ли? Просто, чё тогда мы курим здесь?

Они сидели в машине у подъезда. Девочку звали Света, и она работала гримершей Лизы, хоть это тоже не имело значения.

(Аня, правильно?)

– Слушай, – Макс нетвердо засмеялся. – Короче, чего пристала. Тебе моя гламурная тачка не нравится? Так и скажи.

– Не, всё классно, честно, – девочка уставилась на кончик сигареты. – Просто, ну, знаешь, меня ж могут и с работы уволить.

– Это еще с какой стати?! Кто?

– Да не… В общем, забудь. Говори, как докуришь.

«Говори, как докуришь», – подумал Максим. Господи, и зачем она настолько тупая.

Он приметил эту Свету уже давно, в основном благодаря формам, которые очерчивал ее свитер, всякий раз новый, хоть непременно вязанный. И благодаря походке. Когда Света шла мимо, она будто несла себя на блюде. У нее всё состояло из живого секса: волосы, плечи, зад. Глаза, лицо… лицо терпимое. Не стыдно показать в компании.

Макса раздражал только ее голос – будничный сиплый шелест на грани разборчивости, как у библиотекарши. Словно в этом красивом горлышке навечно сели голосовые связки.

К тому же, она слегка шепелявила.

Света потянулась, ерзая на сиденье, и забросила ногу за ногу. Подумав секунду, Максим положил руку ей на колено. Потом замялся и убрал ее.

– Чё это ты? – прошелестела Света. М-мать ее. При такой вялой интонации вообще невозможно было отличить насмешку от флирта. С одной стороны, вроде явный зеленый свет, а с другой – вдруг она просто издевается? Вдруг девочки на студии думают, что он никто?

«В чате с ней было проще», – думал Макс, вынимая новую сигарету. Там можно было прикинуть. Рассчитать. А здесь – оставалось только действовать.

Так действуй, идиот.

Он раздавил в пепельнице едва зажженный окурок и распахнул дверь машины навстречу суровому, беспощадному соблазнению.

– Вот смотри, – зачем-то начал Максим возле лифта. – Как тебе кажется, разве нормально, когда девушка в твоем присутствии говорит вещи вроде «я бы могла выйти замуж за кого угодно». Если бы захотела. В смысле, за банкира, за министра. Типа она теперь настолько крута, что это не вопрос.

– Так вы с ней встречаетесь, или не? – отозвалась Света. – Неохота в итоге ссориться, вдруг она подумает чё, мы же как бы с одной работы…

– Да нет, я же сказал. И дело не в этом. Просто, для женщины, нормально ли говорить о таком в присутствии, допустим, абстрактного парня?

– Не знаю, – разговор с ней как-то не ладился. – Лично я бы нормально реагировала. Но я же не парень, так что не мне судить.

«Хоть бы она молчала, если мы встретим Лизку», – думал Макс. Хоть бы она молчала.

– Так, и главное – тс-с, – на всякий случай попросил он, тихо отпирая дверь. Может, Лизы вообще нет дома.

Но она была. Лиза сидела на диване в гостиной и пила чай, укутавшись до подбородка в шерстяное одеяло. Максим засуетился. Он понятия не имел, как обставить эту встречу. Раньше ему представлялось нечто вроде показа мод и триумфального шествия, но теперь…

– Лизка, привет. Это… – он вдруг забыл. – Э-э, это Света.

(Света, правильно?)

– Добрый вечер, – сказала Лиза без особой радости или удивления.

– Ты ее знаешь. То есть вы друг друга знаете. В общем, ладно, Светлана, вот сюда, а я сейчас… нет, то есть я следом. Да.

Света кивнула и побрела в комнату. Без каблуков ее ноги смотрелись так себе, грустно отметил Макс. И вообще, зря она надела чулки. В джинсах и ноги казались ровнее… да и слишком она худая, какие-то даже ямки на икрах… некрасиво.

Вдруг ему стало неприятно от мысли, что в его комнату войдет посторонний человек. И что Лиза может услышать их через дверь. Хоть это и не имело значения. Всё на свете не имело значения.

В спальне он усадил девчонку в кресло, врубил новые колонки и поставил что-то наугад. Лишь бы спокойное. Мягкий звуковой барьер.

Максим отрегулировал громкость и застыл посередине комнаты.

– Так-так-так, – он с трудом остановился, чтобы не залипнуть на этом «так». – Ты выпить хочешь?

– Можно, – ответила Света. Даже будто с облегчением.

Макс радостно кивнул, отпер дверь и выскочил наружу.

Лиза сидела на прежнем месте, подобрав ноги и безразлично дуя в чашку. Не глядя в ее сторону, он пронесся на кухню и со звоном распахнул холодильник. Вынул мартини и взял из сушки два бокала. Потом снова открыл холодильник, достал еще одну бутылку и вернулся мимо Лизы в комнату, до отказа нагруженный алкоголем и стеклом.

Света рылась в его фонотеке.

– Эй, – Максим еле подавил раздражение. – Прошу к столу.

Он грохнул бутылки на тумбочку у кровати, отвинтил пробку, и в спальне запахло еловой сладостью. «А в общем, всё может пойти очень даже неплохо», – подумал Макс.

Спустя пару бокалов ему вдруг захотелось одиночества. И марихуаны.

– Вообще говоря, ты права, – сказал он Свете, которая пила мартини, продолжая рыться в его дисках. – Я курил бы прямо здесь, но Лизка… рассказать, как мы с ней познакомились?

Света протянула руку и наполнила доверху свой бокал. Максим воспринял этот жест как согласие. Он закрыл глаза. Теплые сладкие волны несли его куда-то в уютную пропасть, а он говорил и говорил – о том, как встретил Лизу, как они вдвоем поставили эксперимент, как сняли несколько роликов…

– Заткнись, – кто-то прошипел ему в ухо. Макс поднял веки. Обзор ему закрывала грудь, обтянутая свитером, а острые ногти Светы пробирались в его волосы, то ли гладя их, то ли терзая. – Я тебе счас устрою эксперимент. А ну давай.

Света надавила ему на затылок, и Максим беспомощно уткнулся лицом в ее прекрасный фасад, задыхаясь от запаха женских волос, и духов, и вязаной шерсти. Он прижался к ней головой и снова зажмурился.

– Нет, ну вот что ты делаешь? – пробубнили ему в макушку. – Губами давай. И все дела. Тебя чё, учить надо?

Макс вяло пошевелил губами. Шерсть лезла ему в рот, а длинные ногти царапали затылок. Еще секунда, и это стало невыносимым.

– Вообще-то, я сначала рассчитывал поговорить, – сказал Максим, вывинтив голову из женских ладоней. – Неужели так трудно дослушать?

Света отшатнулась, прошла два шага и уселась, едва не промахнувшись мимо кровати.

– Ты это специально, – заявила она, и господи, как неприятен был ее повышенный тон. – Ты всё это, чтоб надо мной посмеяться.

– Не знаю, о чем ты, – ответил Макс. – Я просто говорю, что…

– Я тебе не разрешала, – лучше бы она шелестела, как прежде. – Если я и сказала, то это не значит, что я позволю себя тебя… себе тебе трахать в мозг!

Она была совершенно пьяна. И в ярости. И Максим теперь не знал, куда деваться.

– Так, – он забегал по комнате. – Так. Давай так.

Где этот кошелек, сука?

Макс поспешно распахнул бумажник и вытащил пару мятых купюр.

– Двести долларов. И ты уйдешь спокойно. Без скандала. Я провожаю, мы прощаемся.

– Это я тебе что?! Это ты за что меня держишь?

– Тихо, – он взял ее за плечи и произнес самым вразумительным тоном, на который был способен. – Допустим, это плата за… разговор. Двести долларов. Как у психотерапевта. Ну?

Света помолчала, сложив нарисованные губы сердечком.

– Триста.

– Хорошо, – сказал Максим, и впервые за вечер почувствовал облегчение.

26 апреля 2005 года

Поначалу это было даже смешно, и, конечно, не могло означать ничего серьезного, – само то, что Макс выбрал именно Светлану (чтобы поразить Лизу навыками соблазнения хищных блондинок). И то, как они вошли – она выше него ростом даже без каблуков, а Максим едва в себе, носится туда-сюда у нее под ногами, как озабоченный гномик, не зная, в каком порядке и за что хвататься.

Они заперлись в комнате и поставили музыку.

«Ну и ладно», – думала Лиза, плотнее запахнув одеяло. Противно, конечно. Взял и привел в дом какую-то телку с телеканала, но, вообще-то, здесь и его дом, и ты сама ему это разрешила. Ладно, пускай не это, пускай нечаянно, и всё равно.

Стукнул замок по ту сторону двери. Максим выскочил и пропал на кухне. Звякнула дверца холодильника, зашипел и смолк новый кран. Макс прошмыгнул обратно, стуча бутылками и тонкими бокалами.

«Ничего себе, бухла набрал», – подумала Лиза. Хоть бы что-то оставил, эгоист хренов.

Она прошла на кухню, открыла холодильник и с грустью осмотрела пустую стеклянную полку. Выплеснула заварку прямо в раковину и снова нагрела себе чай, максимально крепкий и горький, чтобы по вкусу напоминал сигарету.

Лизе плевать было, чем эти двое там занимаются. Она взяла горячую чашку, вернулась на диван и снова укуталась в одеяло. Ее до сих пор мутило после жирного обеда с Катькой.

«Разрешила», – думала она. Зачем вообще разрешать – слово она дала, тоже мне… они с Максимом взрослые люди, у каждого своя, отдельная жизнь. Крошечная часть Лизы была готова отчаянно возражать, но Лиза предложила ей заткнуться. Собственничество. Вот как это называется.

За дверью Макса гудела музыка. В холодном воздухе гостиной Лизе начал мерещиться запах чужих духов. И мартини. И едкой помады. И секса.

Лиза хлебнула из чашки и облизала губы.

«Ты дура», – сказала она себе. Какая ты дура. Что ты сидишь здесь, как пенек? Неприятно – сходи погуляй. Купи что-нибудь дорогое и бесполезное. Надень кроссовки и намотай пару кругов на школьном стадионе. Потом наверни сладкого.

Всё равно Лиза знала, что никуда отсюда не денется. Что она так и будет сидеть, ожидая не пойми чего, раздираемая мыслями о своей глупости и несовершенстве. Когда-то, на этом же месте, она превратилась в Элизу, безумную и незрелую. «А теперь», – подумала Лиза, – «сказка кончилась, и ты снова ты». И нет смысла бежать.

А если они на всю ночь? Сидим до утра?

Лиза прислушалась. Опять едва различимый голос, снова крошечная несогласная часть ее самой.

«Элиза, ты?»

Да, это была она.

«Значит, так», – сказала Лиза себе, и в ней проснулось желание сделать всё по-своему, и в комнате стало уютней, и снова казалось, что всё будет хорошо.

Во-первых, хватит молчать. И так уже слишком. Когда-то ты хотела быть с ним, и сейчас тебе снова этого хочется, потому ты и ревнуешь – да-да, и самой обычной ревностью.

«Просто мне тяжело одной», – возразила Лиза. – «При такой нагрузке без поддержки никуда. Я уже согласна положиться на кого угодно ради хоть капли заботы».

Во-вторых, – не слушала ее Элиза, – тебе нужен отпуск. Пойди и возьми его.

«Кого? Что?»

И кого, и что.

«Ладно», – подумала она. – «Я всё поняла. Я постараюсь».

Вперед.

«Ладно», – повторила Лиза, снова оставшись наедине. Давай, Макс. Выставь Светлану, и мы поговорим. Мы всё обсудим прямо. Если хочешь встречаться – можно попробовать. Что нам уже терять.

Сейчас возьму и постучусь к ним.

Горький чай кончился. Лиза встала и сделала шаг навстречу очередной безумной затее.

Дверь спальни распахнулась. В гостиную шагнула Светлана. Ее вел под руку смущенный раскрасневшийся Максим. Света была пьяна и неуправляема.

– Элиза, как вас там по отчеству, – громко возвестила она. – Я вам передаю, так сказать, этого парня.

Она нагнулась к Максу и присосалась к нему, едва не свалив на пол.

– Макс-сим, – Света неровно вытерла губы Макса двумя пальцами. – Всего хорошего, спасибо за отличный секс-с. Чё уставился, ты сам бухой, токо глянь на ся.

Лиза хотела что-то сказать, но в ее желудке булькнуло, и к горлу подступила желчь.

– Лизка, она врет, – сказал Максим, глядя в сторону. – У нас абсолютно ничего не было.

– М-мда? – Света захихикала. – Слышишь, тогда с какого эти триста баксов?

Она разжала пальцы, и по ее ладони одна за другой скатились три влажные трубочки.

Сотня. Еще сотня. И еще одна.

Лиза молча переступила их, нырнула к себе в комнату и расплакалась прежде, чем успела повернуть задвижку.

27 апреля 2005 года

Невидимый ливень барабанил по жестяному навесу где-то над головой. Лиза беспокойно топталась на месте, чувствуя, как мягкая земля крошится под ногами – даже не земля, а бурые листья и жухлый картон. Зыбкий мир вокруг дышал цементом, столярным клеем и сырой бумагой. Сценарий намокнет, – подумала Лиза, и оглянулась, чтобы подобрать его, но Макс успел раньше. Он бродил где-то рядом, переворачивая шуршащие листы, и негромко говорил с рабочими. Его волосы слиплись, а на рукаве пиджака клочьями свалялась паутина. Максим пытался стряхнуть ее, но паутина и опилки снова липли к его манжетам.

– Это цена, – сказал он. Нет, ей послышалось. Правильно – «эта сцена». – Эта сцена религиозного характера, где ты, как ведущая, займешь центральный пост вот здесь…

Слова Макса с шелестом растворились в рабочем шуме: два человека, одетые в зеленую форму студии, установили под навесом большой сосновый крест, взяли по молотку в руки и завозились у опоры.

Тук, тук, тук. Бревно легко уходило в грунт, подмытый дождем.

– Здесь тебе висеть, – шепотом объяснил Максим, листая белевший в темноте сценарий. – Спокойно, всё ненастоящее.

– Зачем? Я что, выиграла землю? – спросила Лиза.

– Землю выиграл я, – засмеялся Макс, пиная размокшие листья. – Ты как раз выиграла небо.

Тук, тук, тук. Позади возились рабочие.

Лиза оглянулась на крест, и ей стало жутко.

– Стой, я не хочу, – сказала она. – С какой еще стати? Это я отправляю сюда людей!

– Раньше да, – ответил Члеянц, перебирая бумаги. – Но теперь Тамара Владимировна сама решает, как и что выбрать из материала. Вы же всё подписали?

Лиза увидела, что белые листочки – не сценарий, а ее контракт, и договор об авторских правах, и банковское соглашение.

– Нет, если честно, я не подписывала…

– Тс-с, – сказал Макс. – Эфир уже начался, давай. Виселица в небо.

Тук, тук, тук.

Опять постучали в дверь ее спальни. Полумрак растворился, вокруг стало тихо и пусто. На тумбочке мерцал синей лампочкой ноутбук, а за окном шумел весенний ливень.

Тук, тук, тук.

– Кь… кто там? – спросила Лиза, окончательно просыпаясь.

– Я, – это был Дима.

– Димка? – Лиза вскочила и подбежала к двери.

Он был полностью одет. Дима прошел в комнату и пристроил у кровати тяжелый рюкзак.

– Я зашел попрощаться, – сказал он. – Мне нужно идти.

– Куда? – Лиза потерла виски ладонями.

– Пока не знаю. Найти водителя, который перевезет меня через границу. Нужно попасть обратно в Европу.

– З-зачем?

– Долго рассказывать.

– Нет, стой. Расскажи. Расскажи мне всё.

Усевшись на спинку кровати, Дима помолчал и беспомощно выдохнул.

– Синица исчезла, – сказал он.

– Кто? Это… подожди, та девочка? Которая погибла?

– Не до конца. Может, еще что-то можно сделать. Найти Сюзанну…

– Стой. Димка, пожалуйста, – Лиза дважды сглотнула. – О чем ты? Я вообще не понимаю!

Тогда он заговорил, медленно пережевывая слова. Он снова пересказал Лизе свою теорию. Что ни один человек не умирает насовсем, пока живут воспоминания. Пока кто-то может представить себе его лицо, походку и голос. Это наше сознание, объяснил Дима ей, оно мало изучено, но суть простая: в каждом из нас хранятся копии тех, кто для нас важен. Наш разум умеет полностью воссоздать их, например – во сне. Мы все продолжаем жить внутри друг у друга. Пока не забываем.

– А я вот забыл. Все эти новые дела в Москве… клеткам не хватает ресурса. Нужен кто-то другой, кто напомнит. Ты считаешь, я ненормальный, я знаю.

– Димка, перестань.

– Нет, слушай, даже если у меня с головой не всё в порядке, это, в общем, не важно – всё равно нужно вспомнить. Это самое дорогое. Не знаю, как объяснить. На любого психа можно найти лекарство. Когда-то я нашел, но оно теперь кончилось.