Текст книги "Земля точка небо"

– Подожди, Макс, – она улыбнулась. – Димка, что ты там говорил?

– Вы же снимали уже видео, – сказал Дима. – Приходит человек, а вы помогаете ему поменять жизнь.

– Да, слушай, – Лиза осторожно коснулась переносицы. – Ведь мы так и собирались.

– Только не я, – Максим развернулся, шагнул к подоконнику и забарабанил костяшками по эмали. – Помнится, это была ваша идея. И помнится, вышло полное говно. Может, на этот раз оставим слово профессионалу?

«Всегда хочет быть в центре», – подумала Лиза.

«Не догадался предложить, а теперь злится», – решил Дима.

«Опять они двое вместе, и опять работают против меня», – думал Макс, разминая пальцы. С ним обходились крайне несправедливо. Какова ей польза от этого клоуна, от взрослого ребенка, который не умеет ровно застегнуть рубашку и двадцать минут завязывает шнурки? Тем не менее, вот он и вот Максим, ее человек на телевидении, готовый все сделать ради Лизы – и что?

– Знаете, что? – не удержался он. – Мне плевать. Я участвовал по единственной причине – чтобы кое-кому не было стыдно потом сниматься в этом. Я не нужен – пожалуйста.

– После фото в «РФ» мне уже ничего не стыдно, – сказала Лиза. – Мы ищем хорошую идею, и Дима точно так же…

– Сойдет любая идея, – Макс вытряхнул сигарету из пачки и снова затолкал ее назад. – Хоть эксперименты ваши драгоценные, хоть любой другой бред – я завтра пойду на «44-й», а послезавтра начнутся съемки.

– Но… почему сразу вдруг? – спросила Лиза. – Не забывай, у меня тоже есть опыт, я лично знакома со студией. Не так всё просто, как тебе кажется.

– У вашего Члеянца война с исполнительным.

– С Бергалиевой?

– Да. Она не хочет принимать его всерьез, он втайне злится и непрерывно ищет способ доказать старой стерве…

– Она не старая.

– Я цитирую. Не составит труда сыграть на его амбициях, и он вполне способен запустить наш проект, если будет считать его своим.

– Да ну, – Лиза нахмурилась. – Только не Члеянц. Я знаю его, он совершенно безвольный и безобидный, особенно по московскому уровню.

– Уровень московский, а правила те же, – сказал Макс. – Кто знает людей и умеет с ними работать, добьется чего угодно. Главное навыки и положение.

– Ты намекаешь, что я безработная?

– Я намекаю, что собрал много информации, которую теперь могу использовать.

– Зато я знаю их лично!

– В случае Члеянца это явно не помогло, – Максим покачал головой. – Кстати, ты в курсе, что он педик?

14 ноября 2003 года

– Ты все равно хочешь быть с ним?

Лиза уронила чашку на поднос, и горячий кофе плеснул ей между пальцев.

– Ты что, не пошел в редакцию?

Она решила завтракать на крыше, хотя снаружи падал дождь, и салфетки пришлось убрать в карман. А чашку накрыть ладонью, чтобы тяжелые капли хоть немного пощадили ее кофе.

– Не хочется сегодня пешком, – сказал Дима. Он подошел и устроился рядом, усевшись на мокрый бетон вполоборота к ней. – Наверное, пойду на автобус, или как-нибудь.

– А-а. Поддался столичному ритму? – Лиза взяла чашку в другую руку и вытерла губы сладкими пальцами, – Что ты там спрашивал?

– Макс. Тебе еще нужен Макс?

Промокнув чашку, Лиза пробормотала:

– Мне нужен парень, это точно… Эй! – она спохватилась. – Вообще-то, это не твое дело!

Лиза ухмыльнулась и скомкала мокрую салфетку.

Дима промолчал, глядя в утреннее рваное небо.

– Что? – не выдержала Лиза. – Что случилось?

Она вытерла руки и наклонила голову, заглянув в его неуверенные распахнутые глаза.

– Думаешь, у него получится? – спросил Дима. – Ну, там, на телевидении?

– А что?

– Ничего, просто, – Дима выглянул через бортик на Ленинградское. – С ним разве что-то поймешь. Он когда говорит, как будто всё время руку прячет за спиной.

– Я, кстати, тоже интроверт. И ты сам, – Лиза хлебнула кофе. Ленивый дождь утих, ветер переменился, и крышу затопил мокрый уличный шелест.

– Но… – Дима чуть не опрокинул поднос. Он виновато покосился на Лизу и поскреб свой мокрый затылок. – А вот если окажется, что у него в руке ничего нет? Ты всё время старалась угадать – а в итоге там пусто?

– Димка, с каких пор ты пишешь песни?

– Что?

– Или это визуальный мотив? Ты заразился от меня психоанализом?

– При чем здесь психоанализ, просто, раз человек не совсем искренне…

– У тебя был когда-нибудь секс? – перебила Лиза, ковыряя ногтем твердую соринку на ободке чашки.

– Э-э… ну да. Несколько раз, – Дима отнял руку от затылка. – Для меня это не так важно. А зачем тебе?

– Макс рос без матери. Не знаю, что с ней случилось – он тоже, если верить на слово. Всех девушек ему приходится напоить вусмерть, и самому тоже довести себя. Понимает он сам или нет, но в ясном сознании он никогда не был с женщиной. Морально он девственник.

Она вернула чашку на поднос и почти с удовольствием заметила, что Дима, ее верный источник успокоения и прозрений, не может найти ответ.

– Но, – покраснел и замялся он. – Что такого. Разве это важно.

«Может, я просто переросла его», – подумала Лиза.

– В итоге Максу приходится уживаться с девушкой, которая ему интересна…

Надеюсь, интересна.

«Прекрати!»

– И с парнем, в котором он наверняка видит соперника, – закончила Лиза себе назло.

«Тьфу, говорю, как Элиза», – она поскребла ободок. Хоть бы у Макса все получилось там. Хоть бы получилось.

– А тебе что с этого? – спросил Дима.

– А? – бугорок на чашке не поддавался. Скорее всего, это был дефект на керамике.

– Тебе что с этого, если у него проблемы с девушками?

– Ну ты даешь, – Лиза фыркнула, продолжая ковырять бугорок. – Раз уж я согласилась на авантюру с Москвой, если Макс на нас рассчитывает, разве можно теперь его бросить?

– Но ты ведь тоже должна рассчитывать. А он ничего не говорит прямо.

– Он юрист по образованию.

– Ты уверена?

– Чего тебе ВСЕ всё должны говорить прямо? – Лиза грохнула чашку на поднос и сжала пальцы. – С чего ты взял, что нужно всем тыкать в лицо свою правду? Не знаю, и не важно, это твое личное общение, тебе и решать. Но чего ты лезешь решать за других? Разве можно считать себя лучше них просто потому, что ты больше видел и больше перестрадал? Что хорошего в этих страданиях? Это просто… просто глупо! – ей в нос попала капелька воды из мокрого воздуха. Лиза чихнула и забыла, к чему вела речь.

Дима сидел и улыбался.

– Ты его любишь! Не знаю, насколько меня, но его точно в сто раз больше.

– Никого я не люблю, – пробубнила Лиза в забитый нос. – Мы все – просто друзья.

Дима протянул руку, выдернул чистую салфетку из ее кармана и протянул ей.

– Разве бывает такая дружба?

– Видно, бывает, – Лиза шмыгнула носом. – Дружба как дружба, просто очень странная.

Она промокнула глаза салфеткой и снова взяла чашку.

14 ноября 2003 года

И снова были Альпы: черное лоскутное шоссе, кромка деревьев, аромат отсыревших сосен и едкий, вкрадчивый запах виноградной лозы. Синица, маленькая и беззаботная, гуляла по разделительной полосе, а он подошел, коснулся ее руки и с осторожной настойчивостью увлек девушку прочь, к самой обочине, где ее не смог бы – никогда – задеть ни один ночной грузовик.

– Ну что? – спросила она, как всегда легко позволив увести себя. – Как оно?

– В общем, непонятно, – сказал он, стараясь попасть в ногу с неутомимой Синицей. – В журнале теперь все мне говорят «привет» и «здравствуйте», у нас куча людей, и даже те, кого я не знаю, всегда приходят ко мне здороваться. Даже Е. М., и та мне кивает на входе.

– Кто такая Е. М.?

– Елена Михайловна, – сказала Ксюша, усаживаясь напротив главного редактора. – Все-таки вы должны признать, что это – настоящая журналистика.

Главный редактор помолчала, вынула сигарету из-за уха, глянула по сторонам и стукнула фильтром о стол.

– Если пацан молодой и не знает, что можно, а чего нет – это не делает его хорошим журналистом.

– И все равно, – Ксюша мельком осмотрела свои ногти. – Все равно, разве не здорово, что кто-то вот так занимается этим, вот такими расследованиями…

– Нет.

– Но, – Ксюша придвинула стул поближе. Елена Михайловна устало поморщилась. – Вот вдруг мы его отпустим, а он пойдет в другое место работать, и с ним по неопытности что-то случится? Разве вы не переживаете за него совсем?

– Нет. И Ксения, хорош давить на инстинкты. У меня дома взрослый ребенок. Твой парень сам хочет уйти.

– Хочет потому, что нет интересной работы.

– Ее и не будет. Еще придумаешь аргументы, или с тебя достаточно?

– Его все ОБОЖАЮТ!

– Что? – Елена Михайловна склонилась вперед, едва не переломив сигарету. – Кто?

– Все! – Ксюша тоже подалась навстречу. – Все девочки слышали про его список, и все думают, что он талант, и что таких надо беречь!

– С моей точки зрения это ничего не меняет, – ответила главный редактор, откинувшись назад и сунув несчастную сигарету между коронок в углу рта. – У нас по-прежнему нет для него работы.

– Машка сказала, что отдаст ему письма читателей, – торопливо добавила Ксюша.

Елена Михайловна еще больше откинулась в кресле, жуя сигарету.

– Ну, девочки… Я вообще не знаю… вы прямо не редакция, а какой-то детсад, черт меня дери.

– Спасибо! – Ксюша вскочила и зарумянилась, торопливо собирая бумаги. – Я тогда передам Машке, что всё в порядке…

– Доиграетесь вы, – пообещала главный редактор, наполовину прикрыв глаза.

Снова Альпы, и Синица улыбнулась.

– Вот, – сказал он ей.

– Что?

Дима очнулся. У самого дивана в полумраке светились чьи-то очертания. Это был Максим, – полностью одетый, пахнувший холодной улицей и еловым перегаром мартини.

14 ноября 2003 года

Весь день Лиза чувствовала себя неважно, и только к вечеру, когда начались месячные, ей стало ясно, почему осенний город стал так противен и отчего с утра она кричала на Димку. – но извиняться было уже поздно. Лиза приняла вечерний душ, нацепила широкую неудобную прокладку и забралась под одеяло, укрывшись до самого подбородка.

Так ее и обнаружил Макс. Он ввалился к ней в спальню почти без стука (пьяный, конечно) и возбужденным шепотом принялся шелестеть о том, как на студии вышел на кого надо и переговорил с кем следует, и кто надо проникся, и завтра же идея пойдет в обсуждение. Лиза лежала и думала о том, что, с одной стороны, она ждала вестей целый день, а с другой, он мог бы и подождать до утра, и пускай, с третьей стороны, она ему благодарна, но, с четвертой стороны, как невыносимо всё у нее сейчас ныло.

– Конечно, пока дело за маркетингом, но по концепции уже завтра можно будет говорить более определенно…

Максим достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

– Извини, ты не мог бы здесь не курить? – попросила Лиза из-под одеяла.

– Но у тебя ведь и так накурено, – Макс огляделся, придвинул к себе тяжелую пепельницу и положил сигарету на хрустальный зазубренный край.

– Пожалуйста, не кури, – упрямо повторила Лиза. – Я не очень хорошо себя чувствую.

– Да ладно тебе, – Максим недовольно сломал и потушил едва начатый окурок.

«Что значит – нехорошо себя чувствую?», – возмутился он мысленно. Как можно плохо себя чувствовать в такие решающие моменты? Когда тебе принесли такие новости.

Когда ради тебя столько сделали.

– Мы выпьем хотя бы? – предложил он.

– Нет! Нет, ты что, – Лиза повернулась на бок. – Я не могу сейчас.

– Извини, но что это за херня, – Макс обиделся. – Прихожу тут, время еще детское, а меня никто не дождался, все спят… то есть…

Максим замялся и глянул через плечо на приоткрытую дверь.

– Кстати, – сказал он вполголоса. – Твой… этот, друг. Он спит вообще когда-нибудь?

– Ты про Димку? А что?

Макс неопределенно пожевал губу.

– Не знаю, я вернулся сегодня – он не спал. И в прошлый раз, ночью, проходил через гостиную, а он лежит с закрытыми глазами, общается с собой чуть слышно, непонятно о чем. Он что, лунатик, или вурдалак, не знаю даже?

– Нарушение сна, – почти беззвучно ответила Лиза. – Это одна из причин, по которым я не хотела оставлять его одного. Я за него беспокоюсь.

– Да ну, господи, – он достал сигареты и все-таки закурил. – Что беспокоиться? Взрослый парень, пусть разбирается.

– Ты думаешь? – устало отозвалась Лиза. Она привстала на кровати, задрапировавшись одеялом, и тоже взяла сигарету. – Почему ты тогда сам с ним возишься, как с ребенком?

Максим осекся. Когда Лиза прикуривала, одеяло скользнуло ниже, и до сознания Макса дошло, что она совершенно голая, – хоть это было не совсем верно, – и вспомнилось, как в ту сумасшедшую ночь он раздевал ее: здесь же, своими руками, Жарко покраснев, Максим пытался найти ответ, и немедленно припомнил, как учил Дмитрия завязывать галстук и общаться на деловом уровне, – и за двумя воспоминаниями пришло то, что их связывало: нестерпимый ужас, который оба раза являлся позже; невыносимая пустота, заполнявшая тело от живота до горла, обжигавшая холодом и мешавшая перевести дух. Ощущение того, что все моменты жизни имеют свой конец, и что назад вернуться уже нельзя.

Даже от воспоминаний его спину продрал мерзкий холодок. Макс осторожно пристроил дрожавшую сигарету на край пепельницы и сказал:

– Лизка…

Получился сухой неслышный шелест.

– Лизка, – Максим напрягся. – Что такое страх смерти?

Но Лиза снова не расслышала. Она курила, откинувшись на подушку. Макс сидел молча и разглядывал ногти. За окном шуршали поздние машины, и по обоям струились полосами размазанные блики фар.

– В детстве я думала, что это ночные эльфы, – она выпустила дым и указала кончиком сигареты на отблески. – Ну, знаешь, которые приносят сны.

Макс крепко затянулся сигаретой.

– Я спрашивал, как можно избавиться от страха перед смертью.

– Э, – Лиза повернула к нему голову. – По-моему, никак. А зачем тебе? Страх смерти есть у любого живого существа, это естественная биологическая…

– Затем, что у меня самого некоторые проблемы со сном, – это была манипуляция, но он решил продолжать. – Говоря откровенно, я часто не могу уснуть, потому что на грани сна приходит этот неприятный дебильный страх. Как будто лежишь на квадратном пятачке, и это верх огромной башни… вроде обелиска. И повсюду обрыв. И музыка, и… вот так.

Максим высказался и обнаружил, что это приятно. Ему понравилось, как он выразил свои чувства. Коротко, емко и достаточно беспристрастно.

– Вообще, по описанию это непохоже на страх смерти, – Лиза потянулась к пепельнице и стукнула по сигарете ногтем, выбив стайку оранжевых искр.

– Что значит «непохоже»? – Макс поднял брови. – Ты представь, каково это: ледяной, пронизывающий…

– Я понимаю, о чем ты, – остановила его Лиза. – Нет, а вообще, правда, это очень частое заблуждение.

Она затянулась и кашлянула.

– Страх смерти – это другая вещь. Например, ты стоишь на платформе – нет, допустим, на крыше дома. Грубо говоря, та сила, что толкает тебя прочь от края, и есть этот страх. Или, например, если кто-то попробует тебя столкнуть, ты будешь изо всех сил упираться, и это страх смерти в действии, это такой подсознательный механизм, то есть, наподобие сигнала.

Максим хотел возразить, но припомнил, как чуть не махнул за бортик, и снова поежился.

– Но… что со мной, в таком случае?

– С тобой наоборот, – Лиза старательно потушила сигарету. – То, что ты описал, больше похоже на страх жизни.

– Страх жизни?

– Боязнь неустроенности, каких-то, например, упущенных возможностей. Вообще, это страх довольно обычный и, чтоб ты не переживал, он очень субъективный, то есть, ничего не значит. Это просто сигнал от подсознания.

– Сигнал – по поводу?

– Ну, с поводами и причинами только ты сам можешь разобраться. Ты не против? – она кивнула на дверь. – Я уже спать хочу.

Макс помолчал.

– Извини, но это бред какой-то. Например, это чувство появлялось у меня, когда я, – он чуть не сказал «помогал тебе раздеться», но сглотнул и поправился. – Помогал Дмитрию собраться на собеседование. При чем тут упущенные возможности?

– Не знаю, – промычала Лиза. – Отцовство, может.

– Тьфу, да я… – Максим несколько раз открыл и закрыл рот.

«Отцовство, хер знает что», – подумал он. Тоже мне, Зигмунд Фрейд. Анальное единение.

– В общем, завтра можно будет говорить о твоем шоу с большей определенностью.

– Угу, я уже поняла, – ответила Лиза в подушку.

– Ладно, – Макс поднялся и схватился за столик, чтобы не упасть. – Тогда спокойной ночи.

– М-м, – сказала Лиза. – Спокойной ночи.

Максим развернулся и пошел к двери, слегка раскачиваясь на затекших ногах.

7 сентября 2005 года

– Ты звонил в дурдом?

– Так точно. Передал, что мы намерены вернуть им клиента, или как вы сказали.

– И что доктор?

– Говорит, мы его проверим и отправим назад, так что давайте пропустим эту фазу и предположим, что он уже у вас. Говорит, всё равно разбираться вам.

– Вот как. Пропустим, значит? Хорошо, мы пропустим. Разберемся? Ох, мы разберемся…

– Товарищ майор, но что тут сделаешь?

– Эх. Толку от вас двоих.

24 июля 2005 года

Девушки занимаются парнями, а парни – девушками.

Одинаковые дома ее района листались вдоль шоссе как бетонные страницы. Над головой сухо шумели июльские кроны, густые и зеленые, нависавшие так низко, что нужно было постоянно склонять голову.

С Эврикой я виделся только раз в жизни. К счастью, в этот единственный раз мне удалось запомнить дорогу. Серый прямоугольник, четвертый в одинаковой череде. Дальний подъезд, высокий этаж. Ее площадка так сильно пропахла краской, что даже мухи не присаживались тут надолго. Эвридика снимала квартиру одна, и – мне снова повезло – в этот вечер она была дома.

– Кто там?

– Я, – сказал я, не зная, с чего начать. Нужно было срочно увести ее отсюда.

– При-вет! – изумилась Эврика, выглянув из дверной прорези. Она была одета в неровно сшитый халат и огромные сине-зеленые шлепанцы. От нее пахло духами и паром. На голове она свила хитрый узел из полотенца – может быть, даже из двух.

– Привет, – сказал я. Эвридика встала на цыпочки, просунула голову в дверную щель и мягко чмокнула меня в щеку около носа. Поначалу я смутился, но она, видно, приветствовала так любого, кого встречала больше одного раза. Эврика была доверчива.

– Я пришел забрать тебя.

Дверной зазор между нами тут же сократился вдвое.

А может, ей просто нравилось целовать людей в щеку.

Нужно было срочно исправиться.

– То есть, – начал я. – Пришел забрать тебя на прогулку. В этом смысле. Пригласить.

– Куда пригласить, ты с ума сошел, – Эвридика снова приоткрыла дверь. – Я, между прочим, после работы, и вообще я только из ванной.

– Слушай, – я глянул по сторонам, дурея от химической вони. – Мне больше не с кем, почему не сходить куда-то, выпить кофе? Я угощу.

– Не люблю кофе.

– А что тебе нравится?

– Не знаю. Ну там, пицца.

– Без проблем.

– Да? – она еще шире открыла дверь. – Это же просто? Не как свидание? Это же ни к чему не обязывает?

Эврика вытянула шею и заглянула мне в глаза. Я покачал головой и едва не покачнулся следом. От удушливого запаха краски на языке оставался горький привкус.

– Фу, как здесь воняет, – удивилась Эвридика. – Что ты стоишь тогда, заходи, подожди меня в комнате, а я в ванной переоденусь.

Так я оказался в ее тесной спаленке, между бархатных покрывал и кружевных занавесок, среди давящей массы плюшевых медведей и пушистых фламинго, рассаженных везде, где хватало места. Все книжные полки Эврики заполняла череда пластмассовых ламп и часов, декоративных, самого разного вида – бесформенный медведь, воздушный шар, кораблик с розовыми парусами, жуткий надутый гном, оплывшие пупсики и точеные кошечки, слон из гипса и прозрачная хрустальная свинья. В комнате было немного душно – пахло жасмином, сандалом и недорогой парфюмерией.

Полчаса спустя Эвридика еще не вернулась, а в моем кармане зажужжал «Сименс».

Вз-з. Вз-з. Вз-з.

Я снял трубку.

– Йоу, клево, ты не сменил номер, – это был Фернандес. – Я вот чё. Знаешь, что на самом деле реально грустно?

Что?

– Предсказуемость. Мы ищем человека, а находим животное. Одна и та же фигня. Всегда они ведут себя одинаково.

И Вернадский оборвал связь.

Стеклянные глаза медвежат, котят и фламинго следили за мной из каждого угла. Часы на полках тикали в унисон, потом вразнобой, потом опять в унисон, медленно перемалывая мой разум. За дверью ванной гудел фен. Потом он умолк, и зажурчала вода. Когда я уже готов был подумать, что Эвридика принимает ванну еще раз, краны замолчали, и в маленькой квартире стало тихо. Через десять минут в прихожей щелкнул выключатель, и в комнату вошла она, припудренная и накрашенная, в цветастом платьице и на таких высоких каблуках, что пальцы ее ног едва касались пола.

– Ну, – Эврика надула блестящие губки. – Ты хоть скажи что-нибудь. Не видишь, как для тебя нарядились?

– Очень красиво, – сказал я. – Но, пожалуйста, обуйся во что-то удобнее. Вдруг придется долго идти.

Или убегать.

Она нахмурилась еще больше.

– Мужикам вот ничем не угодишь, – Эвридика тряхнула кудрями и вышла, пошатываясь на высоких каблуках. Я прошел за ней.

Взамен каблуков Эврика нацепила пару бесформенных уродливых мокасин и собралась перекрасить ногти, но я взял ее под руку и поволок наружу.

Она была категорически против («Ну куда, ну там же лак из-за тебя смажется теперь»), но позволила выволочь себя на площадку и сама заперла входную дверь. Эвридика видела свою коллекцию медведей в последний раз.

– Ты не хочешь вызвать нам лифт?

Ох, черт. Об этом я не подумал.

Черт.

– Н-нет, – ответил я. – То есть, извини, может, спустимся пешком? Неохота в нем ехать, наверх еще ладно, а вниз…

– Ты какой-то странный, – объявила Эврика. Она протянула руку и нажала кнопку вызова. – Честно, я ничего такого не имела в виду, то есть, это ничего не значит, но меня это иногда в людях просто пугает, ничего, что я так сразу вот? Нет, знаешь, наверное, забудь всё, что я сейчас сказала, хорошо?

Без проблем.

Двери скрипнули, Эврика шагнула внутрь и уставилась на меня.

– Ты езжай, – я улыбнулся ей как можно дружелюбнее. – Мне проще по лестнице.

Эвридика вытянула руку, вдавила кнопку в стену, и двери с грохотом захлопнулись. Я побрел вниз, но вдруг подумал: Эврика едет одна, а внизу ее может уже поджидать целая стая их. Сколько времени прошло с тех пор, как звонил Фернандес? Я начал спускаться быстрее, потом еще быстрей, и вскоре побежал как школьник, прыгая через три ступеньки и хватаясь на повороте за перила. Что будет, если беззаботная Эвридика выйдет из лифта и попадет в руки психоделов?

Неожиданно мысль об этом вызвала у меня возбуждение и напугала еще больше. Я хотел Эврику. А это значило, что ее придется спасать не только от Вернадского, но и от себя. Я несся по лестничному колодцу и лихорадочно думал, что будет теперь. И как важно оказаться на первом этаже прежде кабины.

Я почти успел. Эвридика стояла внизу. Она встретила меня так же хмуро, как провожала, но все равно взяла под руку. Дверь подъезда хлопнула, и мы вышли на долгую прогулку. В небе уже пылали вечерние облака, и низкое солнце трепетало в кронах далеким костром. Я остановился у лавочек и перевел дух.

– Ты вообще в курсе, что это невежливо, так поступать? – допрашивала меня Эврика. – Когда ты с девушкой, если она хочет ехать в лифте, вообще-то, некрасиво говорить ей…

У подъезда стоял мотороллер.

В этом не было ничего странного, мотороллеры часто стоят у подъездов – если бы не его размер. Такой скутер, огромный, как дирижабль, не купишь у нас: за ними ездят куда-нибудь в Таиланд. Такие скутеры можно увидеть только на стоянке у черного входа Рейва.

– Просто чтоб ты знал потом, вот будешь по-настоящему вести кого-то в кафе…

Мягкий певучий голос Эврики имел замечательное свойство: при желании его можно было слушать как журчание воды, как птичью мелодию, не разбирая слов. Наверняка Фернандесу это тоже нравилось. Мы пересекли ухабистый двор, а Эвридика пела и журчала без умолку.

– Ты главное не думай, что я тебя как-то учу, но просто есть всеми принятые вещи – ты не обижаешься, правда? Не обижайся.

Сзади фыркнул мотор. Я обернулся, и мне в глаза сверкнула передняя фара скутера. Он скользил за нами, не спеша догонять и не отпуская, держа нас в лиловом конусе света.

Мы уходили вдоль шоссе, и красное солнце мелькало сквозь тополиную изгородь. Около мигавшего желтого светофора к первому скутеру присоединились еще два. Они выкатились неизвестно откуда, и наши тени на асфальте почти исчезли в перекрестном свете фар.

– Женщину, всё равно, даже чужую, для вежливости нужно какое-то время подождать, а насчет пиццерии, тут есть рядом хорошее место, но я там уже двести раз была, один раз даже с моим парнем, хоть он пиццу и не любит, а наоборот…

Я не удержался, сунул руку за спину и помахал мотороллерам средним пальцем. Это было ошибкой.

Двое из них, недавно прибывшие, изменили строй и теперь ехали по сторонам, – пускай не рядом, но всё равно неприятно близко, настолько близко, что запросто можно было видеть их безмятежные лица и черные наушники в ушах.

Мы с Эвридикой уже почти бежали, но психоделы цепко держались рядом, даже не глядя в нашу сторону, – один позади, один слева от меня и один справа от Эврики.

– Куда мы спешим?

– Мы не спешим, – ответил я, переходя на бег.

– Подожди! Стой! Ну что такое? – Эвридика повисла на моей руке. – Ну подожди!

Рано или поздно всё равно пришлось бы рассказать ей.

– За нами гонятся плохие люди.

– Какие? Я прямо уже не знаю.

– Например, тот, который от тебя справа. И остальные. На мотороллерах.

Эврика покосилась на психодела. Тот поднял руку в ответ. Эвридика тут же уставилась на меня и одернула платье.

– Что им нужно? – спросила она другим голосом, уже не журчавшим.

– Они караулят нас и хотят что-то сделать.

– Что? Что сделать?

– Не знаю, – ответил я, скосив глаза к небу. – Скорее всего, что-то плохое.

Рывок.

– Стой! – Эврика остановилась и бросила мой локоть. – Всё, я больше никуда не пойду, пока ты мне не скажешь, чего у тебя случилось.

Много чего.

– Короче, мы идем в кафе, или как?

Два психодела рванули вперед, лавируя между кочек на асфальте. Я открыл рот, не зная, что сказать ей, но вдруг увидел, что мотороллеры возвращаются. Два сияющих полумесяца двинули навстречу, они шли рядом, как передние фары автомобиля, дрожа от рыка моторов и неровностей асфальта. Издав короткий визг, Эвридика прижала к ушам ладони, а я стоял будто пришпиленный, глядя, как две фары летят прямиком на меня.

Они пронеслись с обеих сторон, так близко, что мне в лицо ударила волна горячей пыли, а платье Эврики встрепенулось как флаг. Она схватила подол рукой и стояла, приоткрыв рот, беспомощно глядя мне через плечо.

– Нужно бежать, – я очнулся и схватил ее под руку. – Давай, быстрее!

И мы побежали, спотыкаясь и петляя, развлекая психоделов, которые больше не следовали за нами. Теперь они носились мимо – вперед, назад и наперерез; пугая нас треском моторов, огнями в лицо и толчками воздуха ниже спины.

Я начал задыхаться. Худенькая Эвридика с ее тесными легкими и вовсе захлебывалась; ее шея побелела от напряжения, а по лицу ползли густые красные пятна. Еще десять секунд, и я понял, что мы зря тратим силы. Оторваться было невозможно – ни по тротуару, ни через двор и подворотни. Даже забавляясь, эти маньяки держали нас под холодным наблюдением, а где пройдет человек – проедет и мотороллер.

Лишь когда впереди мелькнули ступени, я ощутил что-то вроде надежды. Собрав остатки воздуха, я крикнул Эврике в ухо:

– Подземный переход! Они не смогут…

Глаза Эвридики сверкали на воспаленном лице.

– Там, – она закашлялась. – Там не…

Мы запрыгали по неровным ступеням, и я с облегчением услышал, что шум моторов стал глуше, а потом и вовсе затерялся позади.

– Сейчас, – выдавила Эврика, продолжая кашлять. Она распахнула сумку.

Коридор петлял, и кафельный пол его спускался всё глубже под землю. Навстречу рванул холодный несвежий ветер. Электричество и резина.

Эвридика толкнула меня в бок и молча протянула магнитную карточку.

Мы что, поедем на метро?

7 сентября 2005 года

– У майора друзья какие-то в Министерстве.

– МВД?

– Здравоохранения.

– А при чем здесь дурдом? Там ведь больных держат.

– Держат – тем самым охраняя здоровых.

10 декабря 2003 года

– Без новостей, да? – спросила Лиза, когда Максим вернулся с подносом.

– Новость одна: работать никто и здесь не умеет, – он сел напротив.

Они ужинали в торговом центре – плексигласовом дворце в пять стадионных этажей – и ждали, пока закончится час пик. Макс выбрал закусочную на среднем ярусе, у бескрайнего окна, за которым бушевал фонтан и гроздьями цвели вечерние огни Москвы.

– Что, нашу идею совсем не приняли? – спросила Лиза, глядя в кофе. – Конечно, глупо было надеяться, хотя…

– Приняли, с оговорками, – сказал Максим, раскладывая салфетки. – Как всегда, синдром качающейся лодки. Поправки, за ними исправления, снова поправки, а потом идея, уже не наша, завалится на бок и пойдет ко дну, или…

– Или что?

– Или ее утвердят в самом первом варианте. Если случится чудо.

– Желания и страхи? – Лиза болезненно улыбнулась. – Честно, это настолько средне. Не уверена, что я сама взялась бы такое снимать.

– Идея отличная, – возразил Максим. Он хлебнул безвкусный горячий чай и сморщился. – Ты вспомни, как четко она работала.

Он сделал еще глоток.

Лиза отставила кофе и придвинула к себе «карбонара дольче вита».

– Почему не пиво? – она кивнула на его чашку.

– А, у них только импортное, кружка от десяти баксов.

– Ну и что, какая разница, один раз себя побаловать?

– Дорого. За такие деньги ящик можно купить, – поймав ее взгляд, Макс быстро добавил. – Я просто, к примеру. Я экономлю.

Лиза кивнула, потом задумалась и ехидно улыбнулась.

– То есть, сегодня ты без пива?

– Почему. Куплю по дороге, бутылки три, пожалуй. Еще скажи, что это много.

– Тебе видней, – ответила Лиза и вернулась к мидиям, запутавшимся в спагетти.

Макс покосился в сторону.

– Во-первых, одна бутылка не считается, она уйдет по дороге домой.

Он подождал секунду, щелкнул пальцами и тоже принялся за еду.

– Жаль, конечно, что не получается со съемками, – Лиза вздохнула.

– Всё получится.

– Неохота зря мечтать.

– Совсем не зря. Как у тебя дела с работой?

– Написала две статьи в этот новый медицинский журнал.

– И сколько платят?

– Там по знакам. Уцелеет хоть десять тысяч – уже триста долларов.

– Кстати, – сказал он, жуя кусок отбивной под четырьмя сырами. – Как продвигается твой эксперимент?

Лиза неудачно глотнула из чашки, поперхнулась и закашлялась так отчаянно, что Макс подскочил, вытянул руки, потом снова уселся на край стула, не зная, как ей помочь.

– К… к-какой эксперимент? – слабо выдавила Лиза. Она нашарила салфетку, промокнула глаза и продула нос.

– Да тот, с него всё началось – помочь людям изменить себя. Данные для научной работы.

– Помню, – Лиза кивнула, продолжая возиться с комком из салфетки. – Если честно, я уже махнула рукой на всё это.

– Жаль, – Максим огляделся по сторонам, вынул сигарету и закурил, прикрывая огонек ладонью.