Текст книги "Земля точка небо"

Макс увидел его и осекся.

Дима тонул в мягкой обивке, глядя в никуда. Он полностью сгруппировался, уперев локти в переднее сиденье и подобрав колени, готовый спрятать в них голову в любой момент.

Максим покачал головой, отвернулся и выдохнул с легким присвистом.

И высвободил кисть из дверной скобы, не из бредовых опасений, а просто ради комфорта.

14 мая 2004 года

Сонная от вина и долгого обратного пути, Лиза ввалилась к себе в спальню, едва не забыв прикрыть дверь. Она грохнулась поперек кровати прямо в уличной одежде и туфлях, потом сделала усилие и спихнула их на паркет. Ноги так устали, что казались на размер больше.

В целом Лизе понравился вечер. Конечно, дискотека была так себе: люди выходят на танцпол по графику и танцуют непонятно для чего, глядя перед собой. Но музыку крутили хорошую. Мартини тоже был под стать, хоть и очень крепкий – его мешали из джина с вермутом, она даже не знала, что так можно.

И погода стояла отличная, весенняя, насквозь черная, несмотря на фейерверк центральных огней.

И такси в оба конца.

Нет, Макс был прав, она сама устала идти пешком. Но при Диме сознаваться не хотелось.

Лиза сделала еще одно усилие и подтянула к себе ноутбук.

Журналисты «е-Женедельника» работали быстро. В ленте уже висела новость, гласившая, что им удалось взять «интервью у ЭЛИЗЫ ФРЕЙД, известного психолога и телеведущей [1]». Которая, судя по тексту, была предельно скрытной, держала в секрете личные данные, но признавалась, что «мечты о звездно-эстрадной карьере порой не дают ей уснуть».

Внизу предлагалось оставить комментарий, но единственным, кто успел воспользоваться этой возможностью, оказался Аноним (без фото), написавший: «Полное гавно». Лиза была с ним согласна, но все равно не удержалась и слегка обиделась.

«Ну и пошли вы». Лиза хлопнула крышкой ноутбука и тут же забыла обо всем, готовая провалиться в сон.

Нет. Сначала раздеться.

Лиза потянулась, высвобождая ноги из джинсов, нечаянно тронула себя между ног и чуть не застонала от болезненного изнеможения.

«Блин, нужно найти хоть кого-то потрахаться», – сонно подумала она. А то вообще с ума можно сойти.

Была поздняя ночь, и сквозь оконную решетку густо сияло московское небо.

12 сентября 2005 года

– Ну что, разместили его, Поттер?

– В той же трешке. Хотя не понимаю, с какой стати мы…

– Нас попросили об этом из министерства. И кстати, они прислали к нам человека.

– Инспекция? Сколько времени…

– Вообще говоря, нисколько. Вот он, инспектор. Знакомьтесь.

20 июня 2005 года

В углу рта у меня шрам, который я получил, когда встретил Музыканта второй раз в жизни.

После космических размеров прежней жизни город казался мне крошечным, его тротуары – узкими, а прохожие – сонными и простыми. Частица меня еще не вернулась на землю. Она считала, что парит над большинством.

Как наивен я был. И как беззащитен.

На 7-м Горизонте цвело клейкое лето, и солнце, едва успев сесть, уже подсвечивало небо с другой стороны. Заснуть было непросто, и я стоял внизу, у дома, глядя вверх на собственное окно.

Мне часто снятся ночные дома. И окна. Квартиры. Тесные капсулы, в которых нам выпало жить. Которые мы чистим, обставляем, учимся любить и считать родными. Стена, усеянная горящими окнами – будто картотека. Бетонная этажерка, стопка маленьких теплых укрытий от безучастного тревожного мира.

– Хули пасешь?

Сначала я не понял ни слова.

Искра.

Маленькая искра сверкнула в уголке глаза, и спустя миг я стоял на четвереньках, разбитыми ладонями упершись в асфальт. Моя скула горела, пульсируя ровными толчками. Я попытался встать.

– Прошу, не в рёбра, – сказал я.

Куда угодно, только не в рёбра.

– Ты чё, страх жизни потерял?

Меня ударили еще раз, в ухо, к счастью. От пинка лязгнули зубы, и губа застряла между ними. Я с хрустом откусил болтавшийся лоскуток и сплюнул, и под языком сразу начала собираться кровь. Я сплюнул еще раз, изучая густое пятно на асфальте, – оно мелело, вбирая пыль.

– Ляжь, понял?! Чё он не ляжет? – спросил кто-то и пнул меня в бок. Он сказал еще что-то, но в ухе звенело, и я не разобрал. Теперь явилась боль, она стягивала лицо как резина. Я открыл рот, чтобы кровь текла на подбородок и не мешала дышать.

Они были правы: я совсем потерял страх жизни. За что и был наказан.

Когда меня обхватили за спину и подняли, я разглядел нападавших. Двоих уже волокли прочь, один молотил по асфальту пятками, второй был неподвижен. А третий стоял передо мной. Ниже меня ростом, загорелый, пухлый, совсем ребенок. Обычный, если бы не глаза. Они были пусты. Они смотрели в никуда и одновременно повсюду, как неживые.

– Друг, то есть, понял, уважаемый, понял, не надо, ладно? Мы ж не это самое, понял, – сказал он и дернул овальной макушкой.

Меня отпустили, и я чуть не упал. Стриженый паренек не смотрел на меня. Он моргнул и приоткрыл рот. У него были яркие белые зубы.

Кто-то незнакомый шагнул из-за моей спины и выбросил руку вперед. В горле стриженого что-то булькнуло, между его белоснежных зубов выскользнул черный поток. Кровь плеснула ему за шиворот, закапала на асфальт рядом с моей, и была темной, густой как масло. Паренек сказал, – н-н-н-н, – и голова его мелко затряслась. Я смотрел ему в лицо, а кровь широкой лентой скользила за ворот, но взгляд его не переменился – на меня смотрели внимательные пустые глаза насекомого.

Судороги прекратились. Незнакомец осторожно уложил тело на тротуар и повернулся ко мне. В его руке густо блестело острие. Человек нагнулся и окунул шило в песок у бордюра, потом вынул и затоптал черную дырочку.

Аллея вдруг наполнилась людьми в белых халатах. Они бродили парами – двое плеснули воды на асфальт. Моя кровь и чужая смешались, побежали струйками, оставив розовую пену. Двое перекатили рыхлое тело на полиэтилен, а я стоял и молча смотрел в насекомовидные глаза, так и не поменявшие выражения.

– Не волнуйся. Это и так был мертвец, – человек убрал шило в трубку на поясе. Блок-флейта.

Она разбирается.

– Я тоже тебя узнал, – кивнул Музыкант. – Обычно мы не вмешиваемся.

Сзади ударил свет, и наши тени завертелись хороводом. От них меня бросило в штопор, но Музыкант цепко ухватил мое плечо.

– Сейчас, – тихо сказал он. – Я закончу с делами, проведу тебя домой, и мы поговорим.

Позади остановился древний фургон с мигалкой. «Скорая». Темно-зеленая, облупленная, как старый умывальник. С полустершимся крестом на белом фонаре.

Люди в халатах расположили мертвецов перед ней, – три куска мяса, обернутые в мутный полиэтилен. Музыкант уже стоял там. Он говорил тихо, но я слышал всё, и меня тошнило.

– Этот повесился, вы знаете, где. Этот – зарезал этого, – на сверток шлепнулся кухонный нож. – Нанес удар в шею, пока тот душил его, рану расширьте, отпечатки нужны. Этих в лес, этого в детский сад под дальний павильон – пускай свои найдут.

Его люди погрузили тела в фургон и захлопнули дверь.

– Нравится? – спросил Музыкант, когда мы остались наедине. Он хлопнул себя по блок-флейте. – Это твоя. Сначала мы использовали колья. Удобно: сжигаешь, и никакого орудия.

Я тронул разбитую скулу. Она выросла почти вдвое.

– Выглядишь, как наш человек, – он махнул рукой с неподвижными пальцами. – Если хочешь присоединиться, могу за тебя замолвить слово. У нас такие все.

С травмами?

– Так или иначе. Одним кости переломали, другим жизнь, – Музыкант улыбнулся. – Я их собрал через интернет.

Рваный ветер прошелестел в кронах деревьев и обдал нас холодом. Я ждал, что начнется буря, но пыль улеглась, только мелкий дождик брызнул за шиворот.

– Мы позаботимся, чтобы больше здесь такого не случилось, – Музыкант кивнул на меня.

Он сунул между зубов сигарету и закурил.

Кто – мы?

– Ночной дозор, – он коротко хмыкнул, и сигарета пальнула искрами.

Если бы не разбитая губа, стянувшая рот в тугой узел, я тоже засмеялся бы. А если бы не дождь – перестал бы соображать вовсе.

– Так получилось, – объяснил Музыкант. – Сперва колья, потом эта машина, и фильм как раз был у всех на слуху…

Мы кое-как открыли дверь и протиснулись на черный ход.

– Какой этаж, напомни?

– Девятый.

– Хорошо, – он потащил меня к лифту, но я замотал головой. – По ступенькам? А ты не свалишься по дороге, нет?

Я снова мотнул головой, и мы поковыляли к лестнице.

– Уже давно следим за Горизонтом, – он привалил меня к стене, вынул сигарету и снова закурил. В его ухе чернел беспроводной наушник. – Обычно не вмешиваемся при свидетелях.

Но кто-то всё равно может увидеть.

– И всё равно не поймет. Мы просто «скорая» на месте происшествия.

А милиция?

– Где мы, там ее обычно нет, – Музыкант сбил пепел и ухмыльнулся.

Но они находят тела.

– Пьяная драка, несчастный случай.

И до сих пор ни один человек…

– Если честно, – Музыкант выбросил окурок и подошел ко мне. – Всем плевать.

В квартире до сих пор горел свет. Мы попрощались и обменялись номерами, как старые друзья. Музыкант ушел, а я побрел в комнату, в три приема лег на шаткую кровать и нащупал здоровым ухом ледяную подушку.

12 сентября 2005 года

– И что же, как дела в столице? Сейчас покажу вам его, и вы увидите…

– Нет-нет, не утруждайтесь. Я проверю всех. Мне интересно самому найти проблему.

Глава 5. Небо

16 февраля 2005 года

Где-то в стене очнулся репродуктор.

– C добрым утром, московское время – шесть часов, сегодня шестнадцатое февраля, среда, день рожденья Николая Равноапостольного, вы слушаете новости гос…

Лиза шевельнулась, поняла, что наполовину одета, и вспомнила, где находится.

Она спала в гулком «люкс-экономе», в гостинице у Третьего кольца. Лиза вывернулась из скрипучей кроватной сетки, жмурясь на яркое окно без штор. У изголовья пылился телевизор с одним каналом, а где-то под обоями с утра до ночи бубнил замурованный динамик.

Лиза тронула ногой холодный шершавый пол. Ребята спали в смежной комнате, откуда не доносилось ни шороха. Где-то хлопали двери, лилась вода, но в «люксе» было тихо, не считая радио. Лиза нашарила под кроватью резиновые шлепанцы, обулась и прошаркала в душевую.

Сбросив халат на кафель, она ступила в кабинку. Зажмурившись, повернула кран, и трубы зарычали. Душ не столько лил воду, сколько плевался острыми струями. Лиза вздохнула и выдавила в руку шампунь.

«Самое противное, что ты богата», – подумала она. Даже знаменита, отчасти. А живешь в этой дыре, и спишь на дребезжащей сетке, и вода еле теплая, и напор по утрам никакой.

Лиза приоткрыла глаз, и в него сразу брызнула пена.

Кто знал, что богатство и слава могут быть так неприятны.

– Мы купим новую квартиру, нет, всем по квартире, – сказала Лиза, вернувшись из банка, где обналичила первый гонорар. У нее тогда поломалась застежка на сумочке, а Макс не мог сложить пополам бумажник. Но, конечно, выяснилось, что на квартиру не хватит, тем более – на три. Даже разъехаться выходило дорого – куда дороже, чем они платили хозяевам каждый месяц. Нет, Максим нанял агента, они посмотрели несколько терпимых вариантов, но всё шило на мыло, тем более, ни в одном не было выхода на крышу.

– Ладно, если так, – сказала Лиза, когда они договорились остаться. – Тогда купим новую мебель и всё здесь отремонтируем.

– Я, в принципе, умею клеить обои, – сказал Дима.

– Какие обои, вы что, не в себе? – спросил Макс. – Нет, вы делайте, что хотите, но я в этом участвовать не буду. Какой смысл быть при деньгах и что-то делать самому?

– Блин. А правильно, – согласилась Лиза. – А то я уже подумываю, где найти время.

– Нищенская психология, – сказал Максим.

– Можно подумать, у тебя с детства слуги были, – сказал Дима.

– Представь себе.

– Ух ты. И как оно?

– Что?

– Когда слуги?

Максим хмыкнул.

– Воруют.

И они наняли рабочих.

Под телевизором, у розетки, заряжался ноутбук. За ночь в ее «Входящие» накапало 1706 сообщений. Все от незнакомых людей, почти все заглавными. «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!!!!!», «МОЛОДЕЦ!!!», «земля и небо отстой!!!!!!!11». «СДОХНИ СУКА!!!!!!!». Лиза отсеяла их по восклицательным знакам, как показывал Макс, и удалила всей пачкой, не читая.

За окном темнел февраль, сырой и холодный. Нужно было где-то позавтракать, но искать кафе, открытое в шесть утра, ей не хотелось. Завтрак в гостинице в такую погоду выглядел даже привлекательно.

Он состоял из плохо сочетавшихся закусок: соленые плавленые сырки, повидло в цветных коробочках, мохнатые дольки мандаринов. Лиза набрала всего понемногу и заварила чай.

«Срочно найти ресторан на Третьем кольце», – думала она, выбирая, что съесть первым.

Лиза очистила треугольный сырок от фольги, подцепила его вилкой и отправила в рот. На вкус он был ничего, только…

– Привет.

Она подняла глаза от блюдца. Напротив уселась незнакомая девочка, совсем юная, с плохо расчесанными черными волосами.

– Привет, – ответила Лиза, сглотнув плавленый сыр. – Мы разве знакомы?

– К моему несчастью, нет.

– Почему?

– Что? – спросила девчонка.

– «К несчастью», – Лиза вскрыла коробку с яблочным повидлом и лизнула фольгу.

– Ну… ты, наверное, очень разносторонний и интересный человек. Поэтому. Как-то так.

Хмыкнув, Лиза ковырнула повидло. Девушка уставилась за туманное стекло, по которому вилась одинокая капля воды. Лиза жевала, а девчонка молча следила за каплей, не проявляя интереса ни к чему больше.

– Так что? – спросила Лиза, допив чай.

– А? – очнулась девушка. – В каком смысле?

– Ну, ты же что-то мне принесла.

– Я?! – девчонка широко открыла глаза, потом достала черный рюкзак и зарылась в него по локоть. – Ну, как-то не совсем, скорей… но сейчас…

Она выложила на столик неровно скрепленный веер из принтерной бумаги.

– Вот, это как бы повесть под моим авторством. Если я тебе, конечно, не мешаю. Жанр – постмодернизм. Тема – кризис молодежи в современном обществе.

– Но при чем здесь я? – Лиза разжевала холодную дольку. После варенья мандарин казался ужасно кислым, и какая-то прожилка забилась ей между зубов. – Я же не издательство.

– Ну ты же на телевидении! – сказала девушка. – Ты же там знаешь всех, если бы ты ее там покажешь, может, кому-то будет интересно, и по моей повести снимут фильм.

– Да кого я там знаю, – беспомощно промямлила Лиза, но девчонка не слушала.

– Смотри, допустим, они купят у меня права за десять тысяч долларов. Тогда пять тебе, а пять мне, так подойдет?

– Честное слово, я ничем не могу помочь, – Лиза отчаянно пыталась выковырнуть языком застрявшую прожилку. – У меня никто не возьмет читать повесть.

– Ну ладно, – девчонка устало глянула по сторонам. – В принципе, бери все десять тысяч себе, мне главное, чтоб меня услышали. И сняли фильм.

«Когда ты научишься отказывать?», – устало думала Лиза, поднимаясь в номер с охапкой рассыпавшихся листов. Можно было включить Элизу, в принципе. Но толку? Элиза тоже взяла бы. Ей нравилось внимание.

«Не умеешь, так научись хоть выбрасывать».

Она выудила из-под кровати огромный хрустящий пакет, забитый почти доверху. Чужие тетради, распечатки, компакты, рисунки. Чьи-то мечты, надежды, подробные указания.

«Как с почтой. Отобрать по восклицательным и удалить целиком», – подумала она.

И снова не решилась этого сделать.

25 февраля 2005 года

Острый перламутровый ноготь постучал у его ладони, звонко цокая по столешнице.

– Ну что? – прошелестели в ухо. – Митяй, ты скажешь ей?

В редакции были одни девушки. Раньше он как-то этого не замечал.

А теперь жалел обо всех темах, что брал у них, о каждой полосе, которую уступали ему на время, обо всех конфетах, что девочки клали на край его стола.

Душок интриги водился здесь и раньше. Наверняка. Обрывки шепота, захлопнутые окна сообщений, негласные стайки, группы по интересам и одежде. Внезапный Ксюшин уход и то, как Диму сделали редактором… что-то было, но в стороне, в области самого бокового зрения, которое редко встречается у мужчин. Особенно близоруких.

Но теперь проблема вскрылась, она торчала у всех на виду: яркая, как фиолетовая помада, прозрачная, как черный свитер на голое тело, – проблему звали Аля, и она закончила журфак.

Она и Дима в чем-то были похожи: оба попали в редакцию случайно, оба толком не знали, что здесь делают, но его любили, а ее – нет. Без всякого повода, казалось Диме, просто за то, что Аля не была парнем.

– Должна же быть какая-то причина.

– Ну, – девочки оглядывались друг на друга. – Ну вот ты кто по образованию?

– Биомеханик.

– Ну вот! И разве ты не понимаешь?

– Нет.

Все заговорили хором, не повышая голоса.

– Она училась на журналиста! Как можно выучиться на журналиста?

– Это всё равно, что сказать «я фотограф» или «я поэт». Даже хуже.

– Это значит, человек вообще ничему не учился.

– И считает себя выше других!

За окном стелилась прозрачная тишина. Одинокая машина проплыла за поворот, блеснув красными сигналами. Дима уткнулся лбом в холодное стекло. Он заговорил, наблюдая, как слова расползаются пятном конденсата.

– Получается, Михайловна не хочет ее увольнять, она попросила кого-то из вас. Меня она точно не просила.

– Лена сказала, это может сделать кто угодно, если она кому-то не нравится…

– Вот, а эта Аля ведь не нравится всем.

– И кто еще ей скажет, ты же мужчина!

Дима молчал. Испарина таяла на стекле, истончаясь по краям и улетучиваясь.

– Ну и что? – спросил он, когда пятно исчезло.

Девушки отвернулись, изобразив одинаковую гримасу. Они тихо засовещались, а Дима так и стоял у окна. Ему хотелось грызть ногти. У него чесалось в носу и между лопаток, но он терпел, чувствуя дамское присутствие, ожидая, когда нервные импульсы растают один за другим.

Девушки снова заговорили хором:

– Ну слушай, Митяй, ты же у нас самый честный.

– Ты же всегда говоришь людям правду, всегда!

– Кто еще скажет ей, как не ты?

Она сидела за самой дальней перегородкой, там пылился древний «пентиум» с матричным принтером, который девочки назначили Але. Она не возражала. Она вообще мало говорила, и всегда не по делу – это, наверное, и злило остальных, решил Дима.

– Какими ветрами? – спросила Аля прокуренным голосом, обернувшись ему навстречу.

Она работала над чем-то, хотя пока ее не печатали. Все ее материалы застревали где-то у редакторов, но Аля работала и работала, добывая темы неизвестно откуда. Дима читал одну ее заметку: вещи лежат в женской сумочке, каждая олицетворяет черту характера ее хозяйки. Говорящие вещи. Неформат.

На краю стола пылилась черная шоколадка, разломленная на осколки. Дима рефлекторно потянулся к самому мелкому, но Аля отодвинула шоколадку подальше.

Так было не принято.

– Говори давай чё-что.

Его снова потянуло грызть ногти. Дима остановил руку на полпути ко рту, и она повисла у подбородка.

– В общем, – искусственно проговорил он. – Тебя здесь почти все не любят. Хотят, чтобы ты написала заявление.

– А ты?

– Что я?

– Ну, ты сам как?

Аля подняла резкие брови, вытянула пыльную джинсовую ногу и стукнула носком сапога о системный блок.

– Ч-черт, завис опять, – она покосилась на монитор и снова уставилась на Диму.

– В общем, – снова замялся он. – Если честно, тебе вряд ли понравится здесь работать, раз уж так. То есть, ты тут не при чем, но в таких условиях…

– Ладно, – Аля отвернулась и принялась размашисто собирать вещи. – Без проблем.

– Если честно, я сам не знаю, что здесь делаю, – зачем-то сказал Дима.

– Ничего, – успокоила его Аля. – Разонравится – найдешь себе что-нибудь. Даже я что-нибудь найду.

Она встала и пошла, споткнувшись о ножку стула.

«Сломанная кукла», – подумал Дима. Еще одна.

– Подожди, а написать… – сказал он, но Аля уже исчезла за перегородкой.

– Всем пока, – донесся ее шершавый голос, и спустя полминуты хлопнула тяжелая дверь.

Девушки пришли благодарить. Они спросили, заварить ли ему чай, но Дима не ответил. А так и стоял, держа вялую руку у подбородка.

«Что-то поменялось», – думал он. И не сейчас, а вообще.

И не просто, а насовсем.

3 марта 2005 года

Клуб на Чистых назывался «Место, ранее не имевшее названия». Кухня давно закрылась, кальянщик уехал, а расценки в баре Макса решительно не устраивали. Тем более, терминал не работал. Хотя диджей был неплох, и музыка тоже, но ровно в три все дружно засобирались куда-то, и зал опустел. Максим и сам ушел бы – если бы мог выдержать еще хоть ночь в этой засранной гостинице.

– Слушай, ты же сказал, у тебя можно заночевать, – крикнул он в ухо парню с телестудии, которого тоже, кажется, звали Макс.

– Можно! – ответил парень, хлопнув его по спине.

– Но уже почти утро!

– Да расслабься, тут как раз будет самое интересное. А ты не пьешь?

– Нет. Дорого, неохота.

– А, дорого, дорого… короче, тогда у меня тут есть один порошок, МДМ и ЛСД пополам с коксом, хочешь? Я всё равно не буду.

– Не нужно, спасибо! – Максим затряс головой.

Он до сих пор немного опасался их, ребят с телестудии, боялся их странных наркотиков, летучего нрава и спонтанных развлечений. Все знали «Z&N» и знали Макса, и относились к нему даже с избытком уважения, а он всё равно чувствовал себя чужим.

В клуб забрело несколько девчонок, они повертелись у стойки, осмотрели пустой танцпол, расселись на табуретах и дружно закурили, стрельнув у него и второго Макса по сигарете.

Максим извинился и побрел к шаткой лестнице, ведущей наверх, к туалетам.

Он устал практически в говно, что было странно. Когда-то Макс не просто мог вынести ночь в клубном грохоте – когда-то он так жил, не мечтая ни о чем еще.

В огромной туалетной комнате по углам стояло два унитаза, а у стены между ними – часы с маятником. Под ногами оседал мохнатый ковер.

«Ты стареешь», – заметил Максим, разглядывая себя в зеркальной стене напротив.

И не почувствовал ничего.

У двери туалета его перехватил Макс, парень с телестудии.

– Слушай, как насчет секса, не хочешь потрахаться?

Максим открыл рот, не в силах подобрать ответ.

– Короче, тут эта девчонка, я сказал ей, кто ты, все дела, и она ясно дала понять, что хочет забрать нас обоих домой. Она живет где-то, блядь, ну, в Пушкино, или хрен ее знает, в какой-то деревне здесь рядом. Поддерживаешь тему?

– Нет. Спасибо, конечно…

– Почему?

– Ну, скажем, у меня кое-кто есть.

– И что? – парень сунул ему под нос руку с обручальным кольцом. – У меня тоже.

Макс вяло качнул головой.

– Ну смотри, я-то по-любому еду.

– А я куда денусь? – спросил Максим. – Ты же сказал, у тебя можно переночевать.

– Ну боже мой, ну езжай с нами, у нее и заночуешь.

– Ладно, – деваться было некуда. – Только без секса.

– Как сам хочешь.

Девочка ждала их у стойки. Длинноволосая, в серебристом платьице из блесток, простая и беззаботно пьяная. Она тут же взяла Макса под локоть обеими руками и щекотно зашептала ему в ухо:

– А мне про тебя всё рассказали! Я хочу быть в твоем шоу.

– Ты хоть знаешь, о чем оно?

– Плевать, – девушка широко махнула рукой. – Хоть о чем. Обещаешь?

– Ладно, – он сам не понял, что именно пообещал.

– Ну? Поехали? Такси прибыло! – объявил второй Максим.

– Кстати, его тоже зовут Макс, – сообщил он девочке, когда они втроем утрамбовались на заднее сиденье.

– Классно, – мяукнула девушка, полузакрыв глаза. – Ты Макс, и ты Макс. Я сижу между двумя Максами… это на удачу.

Она зевнула, положила мягкую голову Максиму на плечо и сразу уснула.

– Куда едем? – спросил водитель.

– В этот, как его, – отозвался парень. – Эй, Макс, разбуди ее. Как там называется этот ее Зажопинск?

Близкая весна хлестала город мокрой тряпкой; пустые черные перекрестки неслись мимо, сверкая лужами и желтыми светофорами. Девчонка спала, больно уперев голову в ключицу Максима. Пиджак уже пропитался горьким ароматом ее духов.

«Ладно», – думал Макс, – «отвозим ее домой, там сразу говоришь им, что хочешь спать. Потом идешь спать». Никакого пьянства. Никаких порошков. Никакого секса.

– Эй, да, стой на секунду, – ожил впереди Максим номер два. – Вон там, у магазина, притормози?

Огромный супермаркет был пуст, его яркие лампы, рассчитанные на тысячи покупателей, сияли как день, вызывая у Макса сонливость. Девочка осталась в такси, в качестве залога.

Второй Макс был полон сил. Он ракетой пронесся между рядами и явился на единственную ночную кассу с бутылкой шампанского в каждой руке.

– Карточку примете?

Сонная кассирша молча указала ему на табличку: «ТЕРМИНАЛ НЕ РАБОТАЕТ».

– Ну вот, – второй Максим расстроился, но быстро нашелся. Он повернулся к Максу. – Слушай, буквально до завтра, займешь чуток? Я честно, ну вообще без налички.

– Я тоже, – Макс уныло вынул кошелек и протянул оставшиеся купюры. Он глянул на ленту и обмер.

– Супер, офигенно. И пакетик, – Максим номер два сунул его деньги кассирше, затолкав остаток себе в карман. – Я пока оставлю, мало ли, всё равно потом полностью рассчитаемся. Кстати, насчет секса ты все-таки поразмысли!

Макс только кивал, беспомощно глядя по сторонам. Ему хотелось исчезнуть.

«Господи», – мысленно твердил он по дороге к машине, и в такси, и до самого пригорода. «Два парня в три часа ночи берут шампанское и презервативы. Баба на кассе, и охранник, что они подумали?»

«Нет», – решил Максим, когда машина остановилась где-то в непроходимой глуши, у полосатого шлагбаума. Нет, после такого меня уже не смутишь ничем.

– Ох, ни хрена себе, – подал голос Макс номер два. – Ни хрена себе.

Это был закрытый поселок. Охрана с тупоносыми автоматами быстро заглянула в окно и пропустила их дальше. Такси вильнуло на боковую улочку, подпрыгнуло на ухабе и встало у чугунных ворот. За ними сиял гигантский особняк.

– Ну вот, – пробурчала девушка, сонно улыбнувшись Максиму. – Вот мы и дома.

3 марта 2005 года

– Опять рабочие не смогут закончить вовремя, – сказала Лиза, но он не расслышал.

– Да, и сортир был просто огромный. Как стадион. И это только на первом этаже…

– Я оценила размах, – перебила она, глядя в густые заросли, где кричали птицы и журчала вода. – Ты был сильно пьян?

– Нет, я… при чем здесь? – Максим недовольно сморщил лоб. – Нет, к твоему сведению – нет. Этот пень – это стол, правильно? На нем писать можно?

Они сидели в «Косметологии и красоте», в центральном холле, который был декорирован под джунгли с размахом дорогой клиники. Шумел водопад, мешая разговаривать. Повсюду кипела и клубилась в тяжелых кадках маслянистая зелень. Отовсюду верещали птицы, и Лиза отчаянно надеялась, что это лишь запись, которая не кинется тебе в лицо и не станет гадить на голову.

В зарослях тут и там виднелись островки из нескольких пеньков, а между ними стояли кожаные шезлонги, похожие на кресло стоматолога. Где-то в лабиринте темных лиан имелся и буфет, но там давали только чай – поваляться в шезлонге, расслабиться, отдохнуть после долгих процедур.

А Лизе хотелось есть.

Еще на витрине лежали маленькие пирожные, но сладкого ей было нельзя.

Кожа Лизы горела огнем после жесткого пилинга. С ее зубов ободрали камень, и между ними гулял ветер.

И главное, зачем? Для чего, если на видео ее лицо можно отредактировать как угодно? Да-да, «ты появляешься не только на видео», спасибо, Макс.

– Короче, с утра выясняется – этот гад уехал, причем накануне он занял у меня все деньги, – снова подал голос Максим. – А девочка сделала мне кофе и купила билет на электричку. Хорошая, в общем, девочка… кофе, правда, дерьмовый был.

Лиза не ответила.

«И с какой стати меня это злит», – подумала она. Кто я ему такая… ну да, он пропал с утра, а у нас важный период, но у нас теперь постоянно важный период… да и Максу надо бывать где-то, в гостинице он уже варится живьем. Черт, когда эти суки закончат ремонт?

– Ты знаешь, – сказала Лиза. – При всех наших деньгах, я до сих пор не купила себе ни одной новой вещи. Не тащить же в гостиницу.

Макс поднял брови, не отрываясь от бумаг.

– Если что-то нужно, гардероб на студии в твоем распоряжении.

Вот и всё. Так для него решалась эта проблема. Как будто в этом гардеробе было что-то, кроме гиперконтрастных съемочных нарядов… и вообще.

Ведь правда, Лиза теперь появлялась не только перед камерой. И не только перед своей камерой, раз на то пошло. Она брала подработки. Ходила гостем на чужие шоу. Снималась в рекламе.

– Всё, что, ты есть, и всё, что ты делаешь, это имя, – повторял Максим. – А имя кормит.

– Кого-то цитируем? – ехидствовала Лиза.

Макс, который цитировал Бергалиеву, дулся и уверял, что не цитирует, а передразнивает.

«Имя», – думала Лиза. Вот и всё, что ты есть.

Даже у этих рекламщиков она подслушала, что они «не могут позволить себе более серьезное имя». Еще бы. Какой-то поганый йогурт.

Она усмехнулась про себя. Раньше ей казалось, что слава – это когда ты всем нужна. Когда все, типа, жить без тебя не могут. На самом же деле им была нужна не Лиза, а какие-то ее посторонние свойства; как у палки особой формы, которой удобно чесать спину. И если бы они потянулись за палкой и ее не обнаружили, в этом Лиза была уверена, они почесались бы о первый удобный забор без всякой тревожной мысли. Разве что Максим… да и тот до поры, а стоит ему встретить пьяную девочку, которая отвезет к себе домой…

«Нет», – подумала она. Только не говори, что ты ревнуешь. Это бред. Наоборот, ты должна радоваться. Ну-ка, быстро.

– Так что там эта девушка… как ее зовут? – фальшиво спросила Лиза.

– А? – спросил Макс. – Которая Аня? Здесь банковская подпись или обычная?

– Обычная. Так что там вообще… что она вообще…

– Я же тебе говорю… мы приехали, я сразу пошел спать. Зашел только в туалет. И просто офигел. Там… там, в общем, и шкафы какие-то, и ванна… джакузи, все дела…

– Уф… – Лиза откинулась на тяжелый лежак. Над головой висели пальмовые листья. Пластик, определила она. И птицы. И водопад еще. Всё здесь искусственное. Как ты сама.

– У вас не конфиденциально? – Дима с треском вошел через целлофановые заросли. – О чем это вы?

– Об огромных туалетах, – устало ответила Лиза.

– А, – он улыбнулся. – У них здесь тоже ничего. Весь из зеркал… я еле дорогу нашел.

– Так, давайте не отвлекаться, – Максим подтолкнул к Диме стопку договоров. – Вот твоя часть, бери и заполняй.

М-да. Лиза достала сигарету и огляделась по сторонам. Вот еще одна сторона богатства, о которой не говорят. Откуда ей было знать, что придется заполнять и подписывать столько бумаг. Сплошные договоры, контракты и соглашения. Банковские документы. Акты. Бланки. Декларации. Интеллектуальная собственность.

Вскоре она не выдержала, и теперь Дима с Максом расписывались за нее.

Лиза стряхнула пепел в единственную кадку с живым растением. «Вот так, цветочек», – подумала она. Привыкай. Добро пожаловать, знаешь ли.

– Простите… Элиза? – прошептали у ее уха. Лиза вздрогнула и чуть не обожглась.

Рядом стояла неинтересная девочка в белом халате.

– Как вам не стыдно? – Лиза была возмущена. – Хоть минуту я могу от вас отдохнуть?

Девочка побледнела еще больше.

– Простите, но у нас здесь курить нельзя, понимаете?

– Ладно, хорошо, – Лиза хмуро уставилась перед собой, глядя на тлеющую сигарету.