Текст книги "Земля точка небо"

Свист и ор. Вопли и аплодисменты. Хмурые дети больше не казались недовольными. Они веселились как школьники, перед которыми опозорилась нелюбимая директриса.

Когда Лиза покинула ненавистную сцену и двинулась прочь, ее охрана уже была отозвана. Бергалиева тоже пропала, и черт с ней. Кепки расступались перед Лизой и Максом, а Диме и вовсе свистели вслед, и орали «зиг хайль», и каждый второй норовил похлопать его по спине.

25 мая 2005 года

В густом небе раскатистой нотой ревел самолет. Тяжелая летняя жара придавала город, не дождавшись, когда закончится май. Лиза отключила вентилятор и перенесла его на кухню.

Третий день ей было катастрофически нечем заняться. Она скиталась по квартире будто кочевник – из спальни в гостиную, оттуда на кухню, оттуда в кафельный полумрак ванной.

«Эксперт по ничего-не-деланью», дразнила себя Лиза. Как же, как же.

Нет, дел было полно. Стоило прибраться, стоило разобрать чемодан, который валялся у ее кровати еще с возвращения. Можно было выйти на крышу. Или выбраться погулять.

Только ей не хотелось ничего. Лиза спала, грызла сухие завтраки, пила чай. Иногда читала заметки в интернете. Пару раз даже смотрела телевизор.

Ей больше незачем было искать союзников. Элиза Фрейд покинула новости и выпала из коллективного сознания. Лизу почти не вспоминали на форумах, о ней больше не шутили в КВН. И она впервые радовалась этому.

Свежий поддельный выпуск «Z&N» вышел на экраны в понедельник вечером, как обычно. Как ни в чем не бывало. Как будто Лиза до сих пор отдыхала в Европе. Это был последний из них. Студия молчала, и о новом выпуске, похоже, речи не шло.

Если о ком и говорили теперь постоянно, так это о Диме – точнее, о людях, чьи фамилии он произнес с экрана, в прямом эфире, перед миллионной аудиторией. Или миллиардной, кто знает. Его речь показала каждая служба новостей – почти без звука, под сухие комментарии ведущих, – но полная запись лежала в интернете повсюду, и не двадцать тысяч совпадений, а все шесть миллионов. Лиза так и не добилась от Катьки подробностей, но, как видно, для многих эта запись не прошла даром. Кое-кто из Диминого списка твердо отрицал всё, и был неоднократно за это осмеян. Кое-кто из значимых людей наоборот публично соглашался – кто спокойно, кто яростно – и тоже получил свою порцию неприятностей.

«Как с иудаизмом», – вспоминала Лиза разговор с Катькой. Не сами его слова подняли шум, а их контекст. То, как они были сказаны, и когда, и в чей адрес. И сколько пройдет времени, пока кто-то из гонимых увяжет эти слова с ее именем.

Лиза взяла чашку, побрела в гостиную и осела перед черным экраном.

Щелк. Помехи.

Щелк. Помехи.

Щелк. Настроечная таблица.

Щелк. Она было подумала, что телевизор поломался, но…

Щелк.

– …к счастью, местным властям пока удается контролировать ситуацию, хотя в отдельных районах столицы и Подмосковья обстоятельства по-прежнему остаются критическими, – сообщил диктор.

На экране плыли странные кадры: центр города, потом какие-то окраины, потом, кажется, даже Ленинградский – везде неподвижные колонны машин, повсюду крики и беготня. Каких-то бледных людей ведут из-под земли. Спасатели в касках толпятся возле «скорой помощи».

– По предварительным данным, число граждан, запертых в тоннелях метро и нерабочих лифтах, может превыша…

Щелк, – и экран погас.

Сжимая в руке тяжелую горячую чашку, Лиза встала и побрела в коридор. Она тронула выключатель.

Щелк. Никакого эффекта.

Она попыталась собрать разбежавшиеся мысли. Подумаешь, нет света. Ладно в Москве – там, где она жила прежде, его выключали постоянно.

«Нет», – остановила себя Лиза. Зачем это самоуспокоение. Лучше было позвонить Катьке и всё разузнать.

Стараясь не бежать, она прошла в кухню, где вяло поворачивался утихший вентилятор. Жара постепенно брала верх, но внутри Лизы гулял тревожный холодок. Она поставила чашку, взяла мобильник и нашла Катькин номер.

Тишина. Ни коротких гудков, ни длинных. Лиза посмотрела на экран.

НЕТ ОПЕРАТОРА.

«Что-то стряслось», – подала голос крепнувшая истерика. Нет, точно, что-то стряслось.

– Спокойно, – процедила Лиза, не разжимая зубы.

Она старалась припомнить, что нужно делать в экстренных ситуациях. Какие-то паспорта, бомбоубежища… ничего толкового в голову не шло. Да Лиза и не запоминала никогда. Кто мог подумать, что это пригодится.

Она присела на табурет и снова взяла чай.

«Хотя бы чемодан собран, если что», – беспомощно подумала Лиза.

В доме и на улице было тихо. Необычно, подозрительно тихо. А может, ей только кажется.

Когда чай закончился, Лиза побрела в спальню и вывалила из шкафа свой небогатый запас белья. Стоило затолкать в чемодан какое-то свежее нижнее белье… хотя бы пару лифчиков. Вдруг и правда бомбоубежище.

Сверху лежало вечернее платье, черное, полупрозрачное, совершенно не в ее стиле. Платье Бергалиевой-дочери. Лиза взяла невесомый комочек и помедлила.

С одной стороны, неплохо бы отомстить директрисе и выбросить платье в мусор.

С другой стороны, разве это месть? Вот если нагло продолжать носить его… или, скажем, продать. Будет ли это считаться хорошей местью?

Дверной замок оглушительно щелкнул, заставив Лизу очнуться. Жаркий пыльный ветер распахнул входную дверь и хлопнул ею о стену. На пороге стоял Максим. Он едва дышал.

– Лизка? Где наши вещи? Сро… срочно, мы уезжаем!

«Я ходила по этой лестнице всего один раз», – потерянно думала Лиза, пока они с Максом прыгали вниз по ступеням: он впереди, пересчитывая ступени ее тяжелым чемоданом, а Лиза на полтора этажа выше, на каблуках, держа в охапке несколько пиджаков Максима и Димины вещи. Да, всего один раз, когда мы только приехали.

Сто тысяч лет назад.

– Так что случилось? – крикнула Лиза, осторожно перебирая ногами. – Почему нет света и что там за люди? Это теракт, или война, или что?

– А? – голос Макса звучал отовсюду сразу. – А, нет, нет, это авария на электростанции. Она здесь вообще не при чем.

– Тогда что? – спросила Лиза, но Максим уже спустился и вышел.

Лиза прикрыла тяжелую дверь, щурясь на ослепительный весенний асфальт, расчерченный полуденными тенями.

Она подошла к Максу, который скорчился возле своей машины, прямо на четвереньках, в замасленной пыли.

– Если это просто авария, тогда что…

Максим ее не слушал. Он смотрел куда-то в сторону, мотая головой.

Он был совершенно не похож на Макса, которого привыкла видеть Лиза.

– Вот суки, черт, что же делать, а, – пробормотал Максим, и она впервые заволновалась по-настоящему.

– Что происходит? – спросила Лиза.

– Порезали мне колеса.

И вправду. Четыре шины «мерседеса» расплылись по асфальту, как черные раздавленные медузы. «Здесь так положено мстить», – припомнила она. Если чужой паркуется.

Макс подобрал что-то с асфальта и вдруг подскочил с утроенной резкостью.

– Нет! – он повернул к ней лицо, тающее в болезненном облегчении. – Нет, я же знал, не могли так быстро. Только воздух выпустили!

Распахнув дверь машины, он заметался между передним сиденьем и багажником. Вынул какой-то шланг и тяжелую пружину с рычагом.

– Садись в машину, – сказал Макс.

Но Лиза всё стояла и теребила Димин рюкзак.

Максим уперся руками в домкрат и принялся ворочать рычагом, отчаянно пыхтя в унисон. Выдох-вдох. Выдох-вдох.

– Макс, – позвала она, когда домкрат сменился насосом. – Объясни мне, что происходит.

– Нам нельзя оставаться в городе (выдох-вдох) поэтому мы уезжаем.

Неожиданно для себя Лиза ощутила злость.

«Да нет же», – подумала она. Всё это просто спектакль. Очередная затея Бергалиевой. Не зря ведь его не уволили, наверняка пообещал им что-нибудь новенькое.

Ну конечно. Теперь всё становилось на места. Лиза не знала, как он проделал эту штуку с телевизором, но с электричеством – запросто, только выкрутил пробки. Вломился, начал орать, чтобы не дать ей подумать как следует.

И куда он собрался ее везти? В кабинет мамочки-балерины? На съемки? В очередной актовый зал?

Лиза готова была растерзать его.

– Максим.

– А?

– Я никуда не поеду, пока ты прямо не скажешь мне, в чем дело.

Домкрат качнулся и с лязгом повалился на землю. Макс отряхнул колени. Встал и поднял к ней местами бледное, местами воспаленное лицо.

– Дмитрия убили, – сказал он. – И, если не поторопимся, то, возможно, убьют и нас.

Глава 8. Точка разрыва

15 сентября 2005 года

Лысый доктор ушел.

Ночь украшает больницу. Звучит странно, но это так. Свет уличных фонарей ложится сквозь решетки извилистым орнаментом, ровняет голые стены, маскирует трещины и пятна сырости, разглаживает самые непривлекательные углы. В полночь фонари гаснут, и между прутьев заглядывает луна, и даже горбатый линолеум, даже жуткие узоры на туалетном кафеле приобретают волшебный оттенок.

Доктор ушел, и у него был довольный вид. Может быть, после хорошего ужина и долгого отдыха на кроватной сетке. А может, он считал, что раскопал что-нибудь. Если так – значит, инспектор ошибся. Я не рассказал ему ничего вообще. Ни единой важной подробности. Например, как очутился здесь. И почему я здесь. Он был уверен, что понял всё, но я сам до сих пор ничего толком не понимал.

Ночью можно гулять. Недалеко – в коридор, на лестницу, в душевые. Можно принимать наркотики, если они есть. Можно заняться онанизмом. Или поговорить. Можно даже с кем-то, если найдется с кем. Скромная программа, но многим ее хватает. И я говорю не только о местных обитателях.

Со мной беда в другом – когда не с кем говорить, я думаю, постоянно думаю, и это меня тревожит.

Вот первое, о чем я не рассказал инспектору: «Сименс», мой сотовый, на самом деле не мой. Но я всегда держу его рядом. Днем он лежит в нагрудном кармане. По ночам торчит в розетке у изголовья кровати; с утра он всегда заряжен на сто процентов. Иногда телефон просыпается, и загорается экран, и я кидаюсь на двойной гудок, если я рядом. Беру его в руки, проверяю ящик. В основном это мусор: бесплатные мелодии, ненужные мне скидки и акции. Выиграй машину. Загрузи новый хит. Приведи трех друзей. Отправь 50 поздравлений.

Они думают, я здесь из-за того, что убил человека. Или считаю, что убил. А на деле – я здесь из-за этого старого мобильника. Потому что в ту ночь он просигналил в последний раз. Я прищурился на экран, спросонья пытаясь разобрать латиницу.

Срок действия данного номера истекает 25/07/2005. Номер будет заблокирован с 0:00 26/07/2005.

Так закончилось прошлое, без грохота и без шума. Так я попал в настоящее – всё равно больше идти было некуда. И вот я здесь, уже почти два месяца.

И до сих пор ищу способ вернуться.

25 мая 2005 года

– Как-то холодно, – сказала она.

А еще ты опять сидишь в наклонном кресле и снова пялишься в наклонный экран.

«Не в экран», – поправила себя Лиза. Это был не экран, а лобовое стекло. Руки у обочины скребли по нему как ветки, царапали ногтями, задевали костяшками пальцев, но в урчание мотора не вмешивался ни один посторонний звук. Только…

– Холодно как-то, – повторила Лиза чуть громче.

Шлеп. Чужая ладонь прижала к наклонному стеклу бумажку. Сто долларов. Сотня баксов за подбросить. Максим нервно вдавил педаль, рука замешкалась и пропала.

– Да нормально, почему, – сказал он, шевеля бледными губами. – Это, возможно, даже не микроклимат, а естественный сквозняк. Хочешь, окно слегка опущу?

– Нет! – торопливо отозвалась Лиза. – Нет, ты прав, показалось.

Над бесконечной чередой прохожих скользнула знакомая вывеска. Тот самый фастфуд, где Лиза обедала с Катькой. Возле спортивного центра с бассейном и забором. Целых три часа они с Максом пытались убежать, а Москва всякий раз ловила их, опутывая щупальцами знакомых улиц, дразня обрывками надоевших пейзажей, стискивая в километровых пробках и хватаясь миллионом голосующих рук. Обезумевший город не собирался отпускать их.

– Опять мы здесь, – Лиза потрогала матовый квадрат на приборной доске. – У тебя же бортовой компьютер. Там же и карта есть, наверное. Может, включишь его всё-таки?

Максим пошевелил кадыком и хрипло отозвался.

– Я не знаю, как.

– То есть?

Он не собирался отвечать, но Лиза смотрела на Макса, пока тот не сдался.

– Да, – сказал он. – Да, скажи это прямо, я идиот, у меня тачка уже месяц, а я до сих пор не разобрался в ней.

– Как?.. Это же «шестисотый». Ты говорил, у твоего отца был точно такой!

– Не говорил. И это не «шестисотый». Разве что похож немного. Снаружи.

Мысли в ее несчастной голове кинулись врассыпную, и совсем отказывались цепляться друг за друга. Лиза коснулась пальцами серой панели и отдернула их. На пластике остался смазанный черный след.

– Блин… ты бы ее… протер бы иногда, что ли, – сказала она. – Или помыл, не знаю даже.

– Я мыл, но давно. Я не ездил с тех пор как всё это, – Макс очертил дугу подбородком. – Началось. Всё это.

– Как не ездил? Почему?

– Не хотел, чтобы меня в ней узнали. Еще краской потом изрисовали бы, эти говнюки, ты же сама видела, м-мудаки, от них всего можно ждать, м-м… – он дважды шлепнул в мягкий руль кулаком.

Вдруг до Лизы дошло.

Он боится.

«Боже, Макс, тебя же трясет от страха. И ты молчишь».

– Стоп, – Лиза мысленно зажала в кулаке собственные нервы. Выручать их было некому, и от этой мысли ей стало немного легче. – Остановись. Останови машину. СТОП.

Максим будто ждал команды. Он повернул руль, машина плавно вильнула к обочине и заглохла. К ней моментально сбежались люди, они бродили вокруг, барабанили по стеклу, дёргали все четыре дверные ручки и глухо требовали внимания. Ни Лиза, ни Макс больше не замечали их. Теперь – наконец – они смотрели только друг на друга.

– Давай по порядку, – Лиза сморщила нос и кольнула виски ногтями. – С чего ты вообще решил, что с… с ним что-то произошло?

25 мая 2005 года

Утром в студии пропал интернет, и всякая работа остановилась. Люди галдели в коридоре, шумели на лестницах и непрерывно совались к Максиму в дверь, не утруждаясь прикрыть ее за собой. Макс не выдержал. Он бросил кабинет и полчаса бродил по внутренностям «Мега-44го», пытаясь отыскать хоть один спокойный угол, но повсюду теперь копошились люди. Они завтракали и курили, радовались и негодовали, совали Максиму свободные и занятые руки, говорили «привет», говорили «как дела», а он по-прежнему не был уверен, что видел их раньше и хочет видеть сейчас.

И что у него есть какие-то дела.

Сдавшись, Макс вернулся к себе.

Третий день он ездил сюда по инерции, как в былые времена, ранним утром, в диком, живом и беснующемся столичном метро, где рассветные маньяки уже мешались с дневной тягловой силой и плотными волнами пробивалась в центральные районы суетливая занятая толпа. Его выплевывал наружу эскалатор, подталкивали в спину заботливые прохожие, тянул наверх зеркальный студийный лифт, и Максим, сделав несколько шагов по ковру, оказывался в родном осточертевшем кабинете, будто и не покидал его.

Будто ничего еще не случилось.

Макс даже не помнил, как бывал дома: все его внимание пожирали часы, проведенные здесь. Пристальные, тревожные секунды, продавленные в кресле, у молчавшего телефона.

Он ждал короткого холодного увольнения.

Он ждал ругани и кровавых мер.

Он ждал, что позвонит Бергалиева. Или Члеянц. Или охрана здания.

Он ждал официоза. Ждал перехода на личности. Ждал непрофессионализма.

И в этот момент, когда в офисе не было даже интернета, настольный телефон забулькал и затрещал.

И Максим поднял трубку.

Он ждал чего угодно, только не того, что услышал.

– Здравствуйте! – гаркнул ему в ухо незнакомый голос. Женский, невыносимо громкий и пронзительный – голос человека, уверенного, что его не слышат.

– Да? – спросил Максим, отдернув квадратный наушник прочь. – Тише, пожалуйста.

– Здравствуйте, – так же громко проревел голос. – Я звоню по экстренной линии, здесь очень плохо слышно, я на опознании, вы друг Митяя? Вы можете как-то прокомментировать? То, что случилось? Как он погиб, и в каких вы были отношениях?

– Что? – Макс почесал небритую щеку. – Не понял, вы кто? И потише говорите, я вас слышу.

– Меня зовут Мария, – раздельно произнес голос. – Я сотрудница молодежного журнала.

«Ар-эн-би», Митяй – наш штатный редактор. Вы не знаете? Его буквально час назад нашли мертвым, в вагоне метро, там была эвакуация… в общем, здесь тоже нет света, представьте? Даже в моргах… так вот, нас вызывали на опознание, меня главный редактор отправила с вами связаться…

– Подождите, – Максим зачем-то сделал у микрофона жест рукой. – Вы хотите сказать… да, во-первых, кому вы звоните? Откуда у вас этот номер?

– Вы Максим, – сообщил голос. – Правильно? Нам выдали его вещи, здесь визитки в его пиджаке…

– Это мой пиджак, – автоматически поправил Макс.

– А… ну да, вы же, ну, второй парень, правильно?

– Так, еще раз, – Максим раздраженно глянул по сторонам. – Чего вы от меня хотите?

– Не я, а главный редактор, она просила вас найти… возможно, прокомментировать. Как это случилось, какие у вас соображения. И вообще. Какие между вами были отношения. То есть, им, вами, э… Элизой, тоже. Не беспла…

Макс протянул руку и с грохотом утвердил невесомую трубку на рычаге. Он заметил, что стоит, и опять сел. Откинулся в кресле. Опять склонился вперед.

Скрипнув пальцем о полировку, Максим провел линию. И вторую. Крестик.

– Это мой пиджак, – рассеянно пробормотал он, шаря по себе в поисках сигарет. – Мой.

Сознание Макса отказывалось переварить остаток телефонных известий. Да, пиджак его, Дмитрий по-прежнему носил его костюм. Это объясняло… что-нибудь. Дальше, эвакуация. «Здесь тоже нет света». Тоже. Вот ключевое слово. Но к чему тут главный редактор?

Осколки беседы просто не подходили друг к другу. Сколько Максим ни вертел их в уме, детали упрямо не желали собираться в одно целое.

Сам не заметив этого, Макс вышел из кабинета, спустился в холл, покинул здание и выскочил на улицу, с каждой минутой ускоряя шаг. Нужно было успеть куда-то – зачем? «Нет, прежде всего позвонить Лизке», – решил Максим. Убедиться, что всё хорошо, и повесить трубку. Она вряд ли захочет говорить, да и ему пока нечего было сообщить ей. Он вынул телефон.

НЕТ ОПЕРАТОРА.

– Дайте позвонить! – какая-то женщина выхватила у него мобильник прежде, чем Макс успел отреагировать. – Пожалуйста, мне срочно… а… нет, у вас тоже.

Она сунула Максиму трубку и немедленно исчезла в толпе.

В толпе? Откуда здесь толпа?

Вопросов было слишком много. Куда больше, чем Максу хотелось бы.

У студии постоянно дежурили таксисты.

– Речной вокзал, – Максим распахнул дверцу и сунулся в мягкий салонный полумрак.

– Пятьсот долларов, – хмуро отозвались из-за руля.

Что?

– Пятьсот долларов, вам же сказали, молодой человек, садитесь или не задерживайте, – истерично потребовал новый голос. Макс обернулся и с тупым удивлением обнаружил на заднем сиденье обойму спрессованных тел.

Он молча подался наружу, и кто-то сразу нырнул в машину, заняв его место. Дверца захлопнулась, и такси отбыло прочь, распугивая сигналом несостоявшихся пассажиров.

Лохотрон, конечно.

«И хрен с ним, и хрен с ним», – затараторил в нем истеричный голос. Только бы скорее добраться. Теряя остатки здравого смысла, Максим кинулся к следующей машине.

– Речной вокзал?

– Семьсот.

Макс опустил в карман непослушную руку. Вынул и раскрыл бумажник.

– Шестьсот… семьсот, – и отсчитал почти все наличные.

– Тыща! – крикнул паренек с пухлыми губами, вынырнув у Максима из-под локтя. Он ловко впрыгнул на сиденье и с треском захлопнул дверь. – Тыща, тыща, поехали!

Второе такси отчалило. Второе и последнее. И Макс решил идти пешком. Он пока не знал, почему, но вариант с метро даже не мелькнул среди его рассеянных мыслей.

Следующие два часа он шел. Сначала это было нетрудно. Все шли. Кроме тех, кто стоял у обочины, ловя непонятно что в едва ползущем транспортном потоке. Грозди светофоров на столбах и проводах смотрели пустыми глазницами – умер даже желтый, мигавший когда-то при любых обстоятельствах.

Третье кольцо осталось позади, а Максим по-прежнему не мог думать. Ему было некогда. Он только матерился: когда про себя, когда сквозь зубы. Он пытался держаться проспектов, но каждый раз упирался в очередное препятствие. Москва, оказывается, состояла из одних заборов: жестяных, сосновых, бетонных и шиферных. Где не забор, там канава. Где не обвал, там полосатая лента.

«Вот сука, я же ходил здесь», – повторял он. Буквально месяц назад, и перед этим, и еще раньше, тысячу раз он пересекал вот эту улицу, и вон ту, и под мостом проход был открыт, мать вашу. Но это, конечно, не имело значения. Город менялся постоянно. В Москве что-то строилось каждый день, каждую ночь, и в каждую свободную минуту. Улицы ломались и дробились, образуя незнакомые углы. Дома – что дома, целые районы исчезали бесследно и так же незаметно подменялись новыми.

Раньше он как-то этого не замечал.

У Макса лопнула подошва, когда он решил срезать по гравию. Ну конечно. Эта обувь стоила денег. Она была создана для ковров, а не для промышленного альпинизма.

Он так устал, что едва мог злиться. Ручьи пота застилали Максиму глаза, рубашка липла к телу, совершенно не холодея на ветру, а пиджак, заброшенный на плечо, грелся и медленно жарил спину.

«Мой пиджак».

«Пора менять обувь», – решил Макс. Он не догадался бы, но по другую сторону щебенки как раз виднелся спортивный магазин.

Кеды стоили полторы тысячи. До аварии сумма наверняка была той же, правда, совсем не в долларах. Магазин перешел на экстренную валюту решительно, не меняя ценников. Макс ухмыльнулся и вдруг заметил, что может рассуждать. Он вынул мобильник. Связь есть, одно деление, будто внезапный мыслительный процесс каким-то образом восстановил линию.

Максим набрал цифры, вдавил кнопку и затих.

– К сожалению, – раздался искусственный женский голос. – На данный момент абонент не может принять ваш вызов.

Еще раз.

– К сожалению…

Еще.

– К сожалению…

Выходило совсем не смешно.

Сунув бесполезную трубку в карман, Макс почти разжал пальцы…

Вж-ж. Ж-ж.

…когда прозвучал рингтон.

– Лизка, – выдохнул Макс, еще не приложив телефон к уху.

Но в трубке отозвался Члеянц.

– Привет. Есть разговор. Точнее, короткий разговор. Мне нужна Елизавета. Если хочешь остаться в команде, сделай так, чтобы мы в ближайший час ее получили.

Максим не был готов к этому голосу. Он даже не придумал, что ответить.

– А… Бергалиева что говорит по поводу?..

Верно. Члеянц боялся исполнительного. Выиграть немного времени.

– Бергалиева уволена, – ровным тоном сообщила трубка. – Я прошу тебя лично от себя.

– Пошел на хер.

Еще немного времени.

– Максим, – голос в трубке опять не изменил тона. – Когда я говорю, что прошу от себя, то ты должен понимать, что я прошу не от себя, а от довольно серьезных людей, интересы которых я намерен представлять в ближайшем будущем…

– Я вот что не могу понять, Аркадий, – перебил его Макс.

– Да?

– Как его занесло в метро? Почему он оказался в метро? Что, блядь, такого он делал в метро?

25 мая 2005 года

– Блин, – Лиза улыбнулась и шмыгнула носом. – А я даже не заметила, что ты в кедах.

Она полезла в сумочку, вынула салфетку и высморкалась. Достала еще одну и промокнула края век.

Ты что, плакала?

«Я не помню».

Максим говорил и говорил, и Лиза давно потерялась в его путаном нетвердом изложении. Кажется, в итоге ему позвонил Члеянц. И требовал Елизавету. И что потом?

– Ничего, в том-то и дело, – пятнисто красневший Макс поднял растопыренные пальцы. – Он не спросил, кто. Он знал. Я гарантирую, он знал с самого начала. Потому так и взялся моментально, категорически. Подать сюда Елизавету. Он знал, понимаешь, после чего тебя придется убеждать. Или, кстати, почему стало возможным пригрозить. Серьезные люди…

– Да у тебя паранойя просто, извини, – Лиза произнесла это так громко, как не говорила с последнего эфира, и тут же сбавила тон, сама напугав себя. – Ты… ты как маленький, сразу боишься всего. Везде тебе видится ф-фигня какая-то.

– Нет, нет, не боюсь, и не хрена, – теперь повысил голос Макс. – Если и боюсь, то совсем не так, как тебе представляется.

– Ой, – она сморщила лоб. – Типа я тебя не знаю.

– Это я тебя знаю, – Максим отвернулся. – Я тебя изучал. А ты меня – нет.

Лиза подскочила на сиденье.

– Например? Откуда? И что значит «изучал»…

– Откуда? О-о. Подумай, с чего мне начать. Во-первых, я читал твою почту.

– Вот зараза, – хотя для Лизы это был лишь очередной неприятный сюрприз. – Это же мне люди писали, а не тебе.

– Да нет, – Макс бегло глянул в ее сторону. Не ту почту. Не того времени, а старую, год назад и более.

– Как это? Подожди, – Лиза огляделась по сторонам. – Это же не смешно, какую почту, с какого момента?

«Блин», – подумала она лихорадочно, – «блин, там же сплошные, сплошные, сплошные фотки и письма мужиков».

– Вообще-то, – сказал Максим. – С того момента, как ты создала ящик.

«И это я не удалила, и то», – вспоминала Лиза, пробираясь между неподвижных машин. Когда движение на трассе совсем замерло, Макс предложил зайти выпить кофе, и Лиза молча согласилась. Теперь она сидела в том же самом фастфуде, у того самого окна, заняв бывший Катькин стул. Максим сгорбился напротив, раскочегаривая сигарету, а Лиза всё перебирала мысленно.

И еще… и то расставание… ну ладно, это пускай читает, это можно и даже полезно.

«Да и вообще хорошо, что кто-то другой прочтет всю эту муть. И что ему она интересна. И лучше пусть это будет Макс, чем, скажем, Ди…»

Ей принесли стакан воды. Она заказала только воду, а Максим лишь курил сигарету за сигаретой, глубокомысленно изучая тлевший огонек. Кофе не состоялся.

«И никаких больше проблем с диетой». Лиза нечаянно повалила солонку. Помедлив, она коснулась белого пятнышка и облизнула соленый палец. Макс автоматически сделал то же самое и бессмысленно уставился на две ямки, оставшиеся друг возле друга.

Лиза шумно вдохнула носом.

– Блин, ну как же, ну как же так, они же говна, говна, ГОВНА ЕГО НЕ СТОИЛИ! – она с размаху грохнула по столу кулаком, так сильно, что звякнула посуда, и стакан плеснул водой на кристаллики, смыв их прочь.

Соленая вода закапала ей на ладонь.

«Все пялятся. Все пялятся, не вздумай плакать».

– Ладно, – резко сбавив тон, Лиза снова шмыгнула носом. – Короче, у тебя не «мерседес», и ты не юрист, и так далее. Тогда кто ты? Хоть это я могу знать? Кто ходил ко мне на прием, кто потащил меня в Москву, с кем я жила в квартире все эти годы?

Максим взял салфетки и медленно, старательно, досуха вытер стол.

– Не здесь, – процедил он сквозь зубы. – И еще. Если я расскажу, велика вероятность, что ты начнешь меня презирать. Я просто предупреждаю.

– Брось, – шатаясь на каблуках, Лиза выбралась из-за столика. – Тебя когда-то презирали за то, что ты сказал правду?

– Нет, – Макс поднялся и отряхнул колени. – Возможно, как раз потому, что я никогда этого не делал.

2 марта 2003 года

Как порой бывает в марте, невыносимо тягучий, чавкающий, каплющий дерьмовый вечер без промедления развернулся в кристально-черную ночь. Такую, когда с юга порывами налетает сладкий ураган, когда хочется бросить привычные занятия и делать что-то новое, более значимое, чем рутинная возня. Или хотя бы встать и уехать куда-нибудь.

Но было слишком поздно. Они уже начали: первая мутно-зеленая бутылка разошлась по бокалам, и первая белая дорожка перечеркнула мраморный бар.

Максим не трогал спиды – под ними практически невозможно было опьянеть, а он не умел общаться с дамами трезвым. В женском обществе он слишком много и резко язвил, кроме того, постоянно чувствовал, что выпадает из разговора.

Вернадского это не смущало. Он пил абсент и нюхал всё, что Макс умел раздобыть – а Максим умел раздобыть и правильный фен, и чистый ЛСД, и даже кокаин, пускай не совсем белый и не очень проверенного качества.

– Предупреждаю, здесь может оказаться много для одного, – Макс постучал расческой о стойку. – Это не ваш толченый мелок из ночного клуба.

– Один хер, – Фернандес убрал линию в один росчерк и шмыгнул носом, уперев его в ладонь. – Пускай штырит, всё равно факин спать одна трата времени.

– А можно, я попробую? – к ним подскочила девочка с большими накрашенными глазами.

Утробно мыча, Вернадский замахал рукой в сторону Максима. Тот нахмурился и полез в нагрудный карман.

И кто за нее платить будет, интересно. Выброшенные деньги.

Но других вариантов не предлагалось. Таковы были негласные правила. Вернандский находит апартаменты, Нечто приносит выпивку, его баба ведет подруг, а Макс отвечает за наркотики.

«Ничего», – подумал он, – «еще отработаешь».

Максим хищно покосился на девочку с нарисованными глазами. Та примерилась к новой дорожке, неумело втянула носом пару кристаллов и чихнула, сдув остатки прочь. В ее тесном декольте мялись и терлись друг о друга крошечные веснушчатые груди.

И как отработаешь.

Всё-таки ему нужен был секс. Очень нужен был. Который день.

Он провел девочку к столу и уселся рядом. Фернандес и Нечто уже наперебой разливали мутное пойло в глубокие винные бокалы, и воздух над тяжелым низким столом загустел от паров аниса, разбавленных табачным дымом.

– Все фрики в истории пили абсент, – объявил Вернадский, раздавая полные бокалы. – Ван Гог. Леонардо. Сам Цезарь, бля. Чуть ли не с Древнего Рима времен Италии.

– Ой, а вы знаете, что у Леонардо ДиКаприо есть ручная игуана? – спросила накрашенная девочка. – А у Джорджа Клуни свинья.

– У меня тоже есть ручная свинья, – Фернандес обхватил Нечто за шею. – Слышишь, ну-ка, свинка, хрю-хрю!

– Уи-и! – сипло выдавил тот.

– «И-и», – передразнил Вернадский. – Это что, типа свиньи так делают? Просвети меня, что это было?

– Это, – Нечто сглотнул и ухмыльнулся. – Это было нечто.

– Ха-а! – заревел Фернандес, и девочки захихикали вместе с ним. Вернадский умел вести себя в женском обществе.

Макс поспешно опрокинул в себя бокал и сглотнул обжигающий напиток.

«Сироп от кашля сраный», – подумал он, силясь переждать омерзение и не морщиться. Фернандес этого не любил. По крайней мере, не в отношении абсента.

– Вообще, фриков сейчас осталось реально мало, – говорил Вернадский девочкам, пока Максим боролся с проглоченным алкоголем. – Я думаю замутить такое место, типа ночного клуба, только реального клубняка, по типу как в Европе. Чтобы он, короче, типа привлекал. Как бы притягивал разных прикольных чуваков, вообще со всей страны, такая как раз идея. Я реально, реально не могу дождаться, когда эти мудаки всё там доделают.

– Скажи он прикольный? – прошелестела нарисованная девочка в ухо Максима. – Такой весь необычный, на «Ферарри» ездит, он тебе показывал?

– Ум-гу, – промычал Макс, торопливо глотая очередной бокал абсента. – Я его с детства знаю, кстати. Мы вместе ушли из юридического, с третьего курса…

– Не-не, – вклинился Фернандес. – Вот это, сука, не надо. Тебя выперли, а я нормально. Я там еще числюсь, между прочим, типа на заочке.