Текст книги "Призраки Каллисто"

– Агнешка, – ответила она. – Полная. А что случилось?

– Невероятное. Одновременно сел акк в машине и комме. Прямо впервые со мной такое. Поделитесь электричеством? Я свяжусь с сервисом, приедут, зарядят. Мне тут всего пять километров до дома, но машину на обочине не хочу бросать… – он обаятельно улыбнулся. – Агнешка, надо же, какое имя красивое. Польское? – и тут же пропел. – Мы связаны, Агнешка, с тобой одной судьбою…

– Любите Булата Окуджаву? – спросила она. – Похвально. В наше время его мало кто помнит. И – да, я полька.

Она сняла комм с левой руки.

– Давайте свой, – попросила строго, как смогла.

Олег беспрекословно отдал.

В момент передачи их пальцы соприкоснулись, и Агнешка почувствовала, как едва заметно дрогнуло сердце, и отяжелели предплечья. Явный и несомненный признак, что она не прочь оказаться с этим мужчиной в постели. Если не прямо сейчас, то вечером – точно. Matka boska częstochowska, Jezus Maria, что делается? Не хватало ещё, чтобы соски отвердели. Она как раз без лифчика. Ой, кажется уже. Или не заметит? Спортивная куртка на ней довольно плотная, а под ней ещё майка… Ладно, плевать. Может, и хорошо, если заметит. Ишь как смотрит, глаз не отрывает. Они и впрямь у него серо-голубые. Пополам одного цвета и другого. Как небо весной над Краковом… Надо же, у меня ведь тоже глаза серые. А в песне Окуджавы, которую он знает, есть слова о Кракове. Когда трубач над Краковом возносится с трубою, хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах. Хорошая песня, да, люблю её. Но не слишком ли много совпадений?

Мысли проносились в её голове одна за другой, пока руки машинально делали всё необходимое – соединяли коммы, и включали перекачку. Есть, пошла энергия. Один процент ушёл, три, пять, десять…

Агнешка подняла голову, встретила его взгляд.

Он снова улыбнулся.

И улыбка у него хорошая. Открытая. Лучики морщинок забавно и мило разбегаются из уголков глаз. Сколько ему лет? По виду, слегка за тридцать. Не старый. И всё-таки, я его где-то видела или мне кажется?

Двадцать процентов, тридцать, сорок…

– Хватит, пожалуй, – произнёс он. – Тут уже больше, чем мне нужно.

– Хватит, так хватит, – она остановила перекачку, отсоединила коммы.

Их пальцы снова встретились. На этот раз ей показалось, что Олег продлил прикосновение чуть дольше, чем это было необходимо, чтобы оно сошло за естественное. А она не успела руку убрать. Или не захотела?

– Спасибо, – сказал он. – Большое-пребольшое. Вы меня и впрямь выручили.

– Не за что, – сказала она. – Рада была помочь.

– Слушайте… – он умолк в нерешительности.

– Да?

– Мне хочется вас отблагодарить, но я не очень понимаю, как это сделать. Чтобы с одной стороны вам было приятно, а с другой, вы не подумали, что я…

«Вас домогаюсь, – закончила она за него мысленно.

– Имею к вам какой-то особенный интерес, – закончил он. – Хотя честно скажу, что вы очень красивая женщина и убедить себя, что никакого особенного интереса я к вам не испытываю, очень трудно.

«Хорошо излагает, молодец. Не думала, что русские могут быть столь галантны. Извините, стереотипы. Ладно, пусть будет интерес. И как же ты собираешься меня отблагодарить? Сразу на ужин или что-нибудь более оригинальное?»

– Я слушаю, – улыбнулась Агнешка.

– Скажите, вы когда-нибудь были в Центре подготовки космонавтов? – спросил он.

Теперь замолчала она. Потому что вспомнила, где его видела.

Ну конечно!

Олег Черней, русский космонавт, испытатель МПК «Россия» и один из уже утверждённых членов экипажа. Им показывали видео. Командир корабля Иван Сергеевич Алёхин. А это – Олег Черней. Пилот и бортинженер. Третий – американский астронавт Стив Энзи. Все трое две недели назад вернулись на Землю после испытательного полёта на «России». Полёт прошёл успешно.

Ну, и что теперь делать? Видно, что он не знает, кто я. И думает, что не знаю, кто он. Хочет произвести впечатление, устроить мне экскурсию по Центру подготовки. Эксклюзивную. Распустить хвост. Всё правильно, каждый распускает тот хвост, какой у него есть. Сделать вид, что никогда там не была? Нет, глупо может выйти. Он же всё равно узнает рано или поздно… Правду сказать? Как-то неромантично. К тому же… Ой, а что будет, если я и впрямь попаду в экипаж, а мы до этого…

Видимо, лицо её изменилось, потому что Олег подался вперёд и участливо спросил:

– Мой вопрос как-то вас задел? Приношу свои извинения, в мыслях не было обидеть.

– Да бросьте, – махнула она рукой. – Ничем вы меня не обидели. А на судьбу обижаться – последнее дело.

– На судьбу? – переспросил он.

– Ага, на неё. Видите ли, в чём дело. Меня зовут Агнешка Калиновская, и я – кандидат в экипаж МПК «Россия». Скоро выпускные испытания. Если пройду – а я всё сделаю для того, чтобы их пройти – мы с вами вполне можем оказаться в одной команде и отправиться к Каллисто, – она посмотрела на его лицо и добавила, вздохнув. – Вижу, понимаете.

– Подождите-ка. Агнешка Калиновская… – он нахмурился, затем хлопнул себя по лбу, его лицо просияло какой-то детской чистой радостью. – Ну конечно! Вы тот самый радиоастроном, которая первой поймала сигнал с Каллисто! Обалдеть.

– Первым был Курт Шпильман с городской радиостанции Чикаго, – сказала она. – Ещё в тысяча девятьсот двадцать седьмом.

– Да, помню. Но только благодаря вам мир вообще узнал, что мы не одиноки во Вселенной. Так что не скромничайте.

– Даже не думала, – ответила она.

Их глаза встретились. Каждый прочёл в других одно и то же: «Да».

– Вот чёрт, – пробормотал Олег. – Что же нам делать?

– Ты мужчина, – неожиданно для самой себя сказала Агнешка, – тебе и решать.

Опомнилась, но было уже поздно.

– Мне нравится твой подход, – Олег мгновенно поймал мяч. – Решу, не сомневайся.

Всё, подумала она. Пропала. Значит, будь что будет. В конце концов, это не страшнее, чем решиться лететь к Юпитеру.

За окном уже стемнело. Неяркий свет уличных фонарей едва пробивался сквозь задёрнутые шторы. Тихо. Как будто весь мир уснул и теперь до самого утра не издаст ни звука.

Голова Агнешки покоилась на правой руке Олега. Говорить не хотелось. Оба приходили в себя после только что пережитых минут любви. Даже мыслей не было. Только нежность и благодарность.

Но мысли рано или поздно появляются всегда. А вслед за ними и слова.

– Который час, интересно? – спросила она.

– Ещё рано, – ответил он.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но остаться не могу. Ты знаешь.

– Знаю, – вздохнул он. – Но очень хочется.

– И мне, – призналась она. – Так который час?

Левой рукой он нашарил на тумбочке часы, поднёс к глазам:

– Две минуты одиннадцатого, – разглядел.

– Чёрт, мне пора, завтра вставать в шесть утра, – она шевельнулась.

– Погоди, – он приподнялся на локте, заглянул в глаза. – У тебя завтра предварительные испытания?

– Они. Между прочим, и центрифуга. Жесть. Не люблю перегрузок.

– Сам такой. Восемь «же» грудь-спина и пять – голова-задница?

– Ага. Плюс оценка навыков управления в условиях четырёх «же».

– Стандарт, – сказал он. – Ты справишься, я в тебя верю. И с перегрузками и со всем остальным.

– Спасибо, конечно, но мне нужно выспаться.

– Времени полно. К тому же, разве ты не знаешь о старой фишке, которую часто используют в спорте больших достижений? У тебя же девятое место в чемпионате Европы по высшему пилотажу было!

– У нас специфический спорт, ты сам летал. Знаешь, как наш тренер говорил?

– Скажи.

– Если лётчик ходит, он уже здоров.

– Ну да, ну да, как же, – засмеялся он. – Всякая гимнастика или футбол не поощрялись. Не говоря уже о единоборствах. Не дай бог травма – всё, выбыл, летать не можешь. Но я о другом. Этот способ действует на всех спортсменов. На спортсменок даже сильнее.

– И какой же это способ?

– Секс, – ответил он. – Хороший секс накануне соревнований – лучший способ выдать отличный результат. И без всякого допинга, заметь. Неужели не слышала?

– Я думаю, ты врёшь, – сообщила она. – Сочиняешь. Но я тебя прощаю. Хотя сама не пойму, зачем.

– Честное благородное слово! – воскликнул он. – Хочешь, прямо сейчас найду ссылку?

– Некогда по ссылкам ходить, – сказала она. – Время не ждёт. Так и быть, поверю. И проверю.

Обхватив Олега за шею, Агнешка притянула его к себе, и время снова исчезло.

Когда через сорок минут она, приняв душ и одевшись, уже совсем была готова идти домой, он снова её задержал:

– Погоди, мы не решили самое главное. Вернее, я решил и хочу, чтобы ты выслушала, подходит ли тебе такое решение.

– Выкладывай, – она уселась в кресло.

– Я спрошу прямо. Ты по-прежнему хочешь и готова лететь?

– Странный вопрос.

– Ничего странного. Потому что есть другой вариант.

– Ух ты. Какой же?

– Для этого я должен задать другой вопрос.

– Дева Мария…

– Богородица здесь совершенно ни при чём, – уверил Олег.

– Хорошо, давай свой вопрос.

Он сделал короткую паузу.

– Я тебя люблю, – сообщил он. – Ты выйдешь за меня замуж? Не важно, прямо завтра или после того, когда мы вернёмся.

– Ты… ты с ума сошёл?

– Отнюдь. Так выйдешь или нет?

– Слушай, ты сумел меня огорошить. Сумел… Я не могу так быстро ответить, мы слишком мало знаем друг друга!

– Для меня – вполне достаточно. Но я готов подождать ответа.

– Подожди. Правда, подожди, – она умолкла, прислушиваясь к своим ощущениям и мыслям.

Замуж! Какая нормальная женщина не хочет замуж за любимого! Но… Неужели вот он – любимый? Русский. Космонавт. И впрямь с ума сойти. Но нельзя. Наоборот, ясный ум мне сейчас особенно необходим. Это в постель к Олегу можно было нырнуть, особо не раздумывая. Как в омут головой. А здесь…

– Отвечу после Каллисто, – вымолвила она наконец. – Обещаю. Когда вернёмся. Если, конечно, меня возьмут.

– Возьмут, – уверил он. – Если пройдёшь финальные испытания, возьмут. Последнее слово за нами – теми, кто уже в экипаже.

– За Алёхиным, тобой и Энзи? – уточнила она. – Не знала.

– Да. Причём моё слово наравне с командирским решающее, а слово Энзи совещательное. Оно будет иметь вес только при всех прочих равных.

– Если больше нечего будет положить на чашу весов, – сказала она.

– Да. Разумеется, я тебе этого не говорил.

– Разумеется… Слушай, тебе не кажется, что мы собираемся нарушить все инструкции и правила, какие только возможно? «Любовные и сексуальные отношения между кандидатами в члены экипажа МПК «Россия» строжайше запрещены, – процитировала она. – В случае возникновения таковых, кандидаты покидают отряд».

– Если б ты знала, сколько инструкций я нарушил в своей жизни, ты бы удивилась, – сказал Олег. – Не потому, что люблю хулиганить. А потому, что, только выйдя за рамки существующих предписаний или понятий, ты можешь добиться настоящего успеха. Разумеется, грань между необходимостью и хулиганством нужно чётко видеть. И осознавать риск.

– Езус Мария, – нарочито вздохнула она и покачала головой. – Ты, оказывается, ещё и зануда. Повезло мне, нечего сказать.

– Эй, так нечестно, ты сама спросила!

– Я такая непредсказуемая, внезапная, сама иногда себе удивляюсь! – она и поднялась с кресла. – Ладно, всё понятно, яснее некуда. Раз уж связалась с хулиганом… Как у вас говорят? Кто не рискует, тот не пьёт шампанское?

– Именно, – он тоже поднялся, подошёл к ней.

– Значит, рискуем.

– Однова живём, – сказал Олег. – И вообще, славяне мы или где?

– В таком ракурсе я данный вопрос не рассматривала, – засмеялась она. – Но мне даже нравится. Всё, я пошла.

– Давай. И помни, я тебя люблю и уже скучаю.

– Не забуду, мой милый славянин.

Короткий, полный нежности и страсти поцелуй, и вот уже Агнешка за порогом. Взмах рукой. Бесшумно сбежать вниз по лестнице с третьего этажа. Пожалуйста, пожалуйста, пусть никто из соседей не попадётся навстречу!

Уф, кажется, пронесло.

Выпорхнула из подъезда, быстро огляделась и лёгкой походкой зашагала к своему дому. Тут недалеко, минут десять, не больше… Но что же я всё-таки натворила, Господи?

В дверь постучали.

– Можно! – разрешил Президент России Александр Николаевич Столяров.

Он знал, что за дверью его пресс-секретарь Галина Викторовна Гарбич. Или просто Галя, в зависимости от ситуации. Больше никто не мог постучать в дверь его кабинета. Разве что в теории.

Дверь отворилась, и Галина Викторовна вошла в кабинет. Закрыла дверь за собой (Президент предпочитал самые обычные двери, без каких бы то ни было доводчиков), мягко постукивая каблуками по ковру, прошла к столу. Александр Николаевич с удовольствием отметил, что фигура, походка и костюм его секретаря безупречны, как всегда. Его настроение, которое и так было хорошим (с утра всё ладилось), ещё улучшилось. Ни малейшего сексуального влечения к своему пресс-секретарю Президент никогда не испытывал. Во-первых, Галина была женщиной совершенно не его типа. Во-вторых, замужней, и её мужа Александр Николаевич знал и уважал. В-третьих, после смерти жены не прошло ещё и полутора лет. Он скучал по жене, временами очень сильно, и ловил себя иногда на мысли, что, возможно, ему теперь не захочется никакой другой женщины до конца жизни.

Тем не менее, смотреть на Галину ему было приятно. Ему всегда было приятно смотреть на человека, который отменно и с удовольствием выполняет свою работу. Горит в таком человеке незримый внутренний огонь. Огонь-то незримый, а человек с ним внутри красив зримо. Такой вот парадокс…

– Садись, Галя, – сказал Президент мягко. – Что принесла?

Пресс-секретарь не стала отказываться, села на стул-кресло, стоящее по другую сторону президентского стола, вынула из папки лист бумаги, протянула.

– Вот, – пояснила. – Список экипажа МПК «Россия» в миссии на Каллисто. Как вы и просили.

– Ага! Ну-ка, посмотрим.

Он взял бумагу и вслух прочитал:

– Список экипажа МПК «Россия».

Основной состав.

Номер один: Иван Сергеевич Алёхин, командир корабля. Сорок девять лет, полковник ВВС, лётчик-космонавт России, Герой России.

Номе два: Олег Геннадьевич Черней – пилот, бортинженер, космонавт-исследователь. Тридцать три года. Летчик-космонавт России. Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV и III степени.

Номер три: Стивен Энзи, США – второй пилот и бортинженер, космонавт-исследователь. Сорок два года, астронавт НАСА.

Номер четыре: Людмила Николаевна Игнатьева – корабельный врач, психолог, инженер медтехники, космонавт-исследователь. Сорок лет.

Номер пять: Агнесса Калиновская – двадцать шесть лет, инженер-связист, космолог, планетолог, навигатор, космонавт-исследователь. Двадцать шесть лет, гражданка Польши.

Номер шесть: Питер Хартман – учёный-лингвист, специалист по дешифровке, переводчик, космонавт-исследователь. Тридцать восемь лет, гражданин Германии.

Номер семь: Сюй Сюин – биолог, астробиолог, ксенобиолог, заведующая гидропонной оранжереей, космонавт-исследователь. Тридцать лет, гражданка Китайской Народной Республики.

Дублирующий состав…

Президент молча пробежал глазами дублирующий состав, положил бумагу на стол.

– Мне необходимо это подписать? – спросил.

– Желательно, – улыбнулась Галина. – Для солидности. Можете также поставить резолюцию, если кто-то не устраивает. Красным карандашом.

– Нет уж, спасибо, – усмехнулся Президент. – Боюсь, шутку не оценят. Да и что может меня не устраивать? Хороший состав с политической точки зрения. Сбалансированный. США, Китай, Германия. И даже Польша вполне к месту. Особенно с учётом того факта, что именно эта самая Агнешка Калиновская первой обнаружила сигнал с Каллисто. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– Надеюсь, она действительно классный специалист? Уж больно молода.

– Меня уверили, что – да. К тому же, как и остальные, сдала испытания ни отлично. Честно заслужила право находиться в этом списке. Несмотря на молодость.

Президент снова взял в руки лист.

– Двадцать шесть лет, – вздохнул он. – Где наши двадцать шесть, а, Галь?

– Не так уж далеко, как это может показаться, Александр Николаевич, – дипломатично улыбнулась пресс-секретарь.

– Считаешь? Ты меня утешила. Что ж, с Богом, – он взял со стола ручку, написал внизу: «Утверждаю». И размашисто расписался.

Глава восьмая

Первый в истории человечества межпланетный корабль «Россия» покинул орбиту Земли и стартовал к Юпитеру в четверг, пятнадцатого июня, ровно в двенадцать часов по московскому времени.

За шестнадцать дней до этого знаменательного события, двадцать девятого мая, транспортный «Орёл-2М» доставил на борт «России» командира корабля Ивана Алёхина, второго пилота и бортинженера Стивена Энзи и корабельного врача Людмилу Игнатьеву.

Ещё через два дня, тридцать первого мая, на другом транспортнике прибыли первый пилот и бортинженер Олег Черней, инженер-связист и навигатор Агнесса Калиновская, учёный-лингвист и специалист по дешифровке Питер Хартман, биолог Сюй Сюин.

К последней ещё в бытность её в отряде космонавтов намертво прикрепилось имя Сюзи, на которое китаянка охотно откликалась.

– Ни в малейшей степени, – отвечала с очаровательной улыбкой миниатюрная изящная Сюин (рост метр шестьдесят два сантиметра, вес пятьдесят один килограмм) доброхотам, интересующимся, не задевает ли её подобное обращение. – Наоборот, мне лестно. Если я правильно помню, древнееврейское имя Сусанна означает «лилия» и восходит к древне же египетскому слову, которым называли «лотос». Китайское имя Сюин тоже древнее, хоть и вечно юное, и обозначает то же самое – «прекрасный цветок». Как, по-вашему, что больше мне соответствует?

И подмигивала.

Доброхоты отваливали, и второй раз с дурацкими вопросами не лезли. А китаянка блестяще прошла ускоренный курс подготовки, затем выпускные испытания и стала членом экипажа, обойдя многих достойнейших кандидатов.

Пожалуй, ей пришлось труднее остальных, поскольку она была единственной азиаткой, представительницей Китайской Народной Республики среди русских, европейцев и американцев (были ещё японец и бразилец, но выбыли задолго до выпускных испытаний). Как ни крути, а менталитет разный. Особенно с учётом того, что тридцатилетняя Сюй Сюин ещё и состояла в Коммунистической партии Китая.

Но Сюзи прекрасно справилась и быстро стала всеобщей любимицей, чему немало способствовал её лёгкий, открытый и весёлый характер. При этом была в ней какая-то спокойная тайна, разгадать которую могла позволить только она сама. И лишь тому, кому сама бы пожелала. Этот несгибаемый стержень в Сюзи сразу чувствовался. На Земле её оставались ждать родители, бабушка с дедушкой и, по непроверенным слухам, жених. Ну и, разумеется, почти сто миллионов коммунистов Китая и миллиард с лишним беспартийных.

Тридцативосьмилетний немец Питер Хартман мог бы являть собой почти забытый образ чудака-учёного – вечно рассеянного и знающего всё на свете без всяких компьютеров и поисковых систем. Даже внешне он соответствовал этому образу – высокий (метр восемьдесят восемь), худощавый, если не сказать худой, с вечно растрёпанной рыжей шевелюрой, беззащитным взглядом ярко-зелёных глаз и неизменно доброжелательной полуулыбкой на губах.

Он знал одиннадцать языков (в том числе китайский, чем вызывал искренний восторг у Сюй Сю-ин, которая прекрасно владела русским и английским, но поговорить на родном могла только с Питером), всегда был готов поддержать интересный разговор, выслушать и помочь в любом деле. Да, Питер Хартман мог бы соответствовать образу жюль-верновского Жака Паганеля или доктора Эммета Брауна из классической кинотрилогии «Назад в будущее» (правда, в отличие от них он был женат, хотя пока и бездетен). Но не соответствовал. Хотя бы потому, что в его характере начисто отсутствовала чудаковатая рассеянность, присущая этим персонажам. Наоборот. Как истинный представитель своей нации и настоящий покоритель космоса, Питер Хартман обладал отменной дисциплиной, безукоризненной аккуратностью и точностью в работе. Тем не менее, познакомившись с учёным поближе, астронавт НАСА Стив Энзи шепнул доверительно своему старому товарищу и командиру корабля Ивану Алёхину:

– Держу пари, он не так прост, как кажется. Творческая личность, тонкая натура. Со всеми вытекающими. Даром что немец.

– По-твоему, немцы не могут быть тонкими натурами? – дипломатично приподнял бровь Алёхин. – Сразу видно, не читал ты Ремарка.

– Это кто? – спросил американец.

– Эрих Мария Ремарк, – пояснил командир. – Немецкий писатель Советую начать с «Трёх товарищей». Гарантирую массу интересных открытий и впечатлений.

– Ясно, попробую, если советуешь. Тем более, до Бурого Джупа дорога неблизкая, время будет. И тем не менее.

– Погоди, что ты хочешь сказать, Хартман наше слабое звено?

– Нет, но…

– Давай без всяких «но», – жёстко сказал Алёхин. – Если он, по-твоему мнению, не подходит, скажи об этом прямо и обоснуй своё мнение в рапорте. Если же нет, держи это мнение при себе, а ещё лучше забудь о нём. Потому что без Хартмана нам не обойтись, вспомни, зачем мы летим на Каллисто. Он будет нашим товарищем минимум восемь месяцев, и я не хочу, чтобы в моём экипаже возникали трения только из-за того, что кто-то кого-то недолюбливает по бог знает какой причине. Ну, будешь писать рапорт?

– Нет, – покачал головой Энзи. – Извини, Айвен, я всё понял.

– Окей, – кивнул Алёхин. – Забыли об этом.

Корабельный врач психолог и инженер медтехники Людмила Николаевна Игнатьева выглядела на тридцать пять, хотя на самом деле ей было сорок. «Наш доктор-врач Людмилочка Николаевна», – так прозвал её Олег Черней, на что она нисколько не возражала.

На Земле Игнатьева оставила мужа и сына. Муж сам был космонавтом, летал на орбиту, пока здоровье позволяло, так что понимал, что почём и зачем. К тому же он был старше жены на пятнадцать лет и обладал мудростью зрелого и любящего мужчины. Сын же, восемнадцатилетний студент Строгановки, просто гордился мамой, хотя мечтал стать не космонавтом, а художником. Этот полёт был для «доктора-врача» вторым, так что она вполне могла считаться опытным космонавтом.

Астронавту НАСА Стивену Энзи шёл сорок третий год. Опытный космический волчара, он провёл в космосе в общей сложности больше полутора лет; знал МКС и всё, что к ней летает, как свой родной Чикаго; прекрасно говорил по-русски и много лет дружил с Алёхиным и Чернеем, с которыми провёл на орбите не один месяц. В МПК «Россия» он разобрался быстрее прочих своих коллег, показал лучшие тесты и попал в экипаж раньше всех иностранцев, опередив конкурентов по всем параметрам. Что там говорить – именно Стива Энзи выбрали для участия в первом испытательном полёте «России» – единственного иностранца из массы кандидатур. Он был холост, на Земле у него оставались мать, отец и сестра.

Как уже говорилось, не было во всем мире человека, который знал бы МПК «Россия» лучше, чем первый пилот и бортинженер Олег Черней. Ну, за исключением Генерального конструктора, но и то – как посмотреть.

Олег был отличным космонавтом и высокопрофессиональным пилотом, а бортинженером и вовсе от Бога. Если в пилотировании корабля проявлялись его отменные знания и навыки, то, как только дело доходило до ремонтной или инженерной работы, немедленно проявлялся ещё и талант на уровне гениальности.

Среди космонавтов и астронавтов до сих пор ходила легенды о том, как семь лет назад молодой бортач Черней на своём первом выходе в открытый космос умудрился починить старый магнитный альфа-спектрометр, который уже собирались вчистую списать и поставить новый, поскольку предыдущие попытки ремонта закончились ничем. Фишка была ещё и в том, что спектрометр был родом из США и стоил, гад такой, больше двух миллиардов долларов.

То есть, списать его было, конечно, можно, но – жалко. Уж больно лихие бабки были за него уплочены.

Не говоря уже о том, что вещь хорошая, полезная, предназначенная для уловления и последующего изучения космических лучей.

На Земле похожие детекторы на ускорители элементарных частиц цепляют, но здесь эксперимент чище – лучи-то природные, не искусственные, прямо из глубины Вселенной, с пылу, можно сказать, с жару.

Спектрометр всё делал, как надо, и все были довольны. Пока не сломался. Да так, что даже специально обученные астронавты-ремонтники из НАСА, прибыв на МКС со специально же изготовленными инструментами, привести МАС (магнитный альфо-спектрометр, ничего сложного, просто аббревиатура) в чувство не смогли. В отличие, к слову, от двух их коллег, которые в ноябре две тысячи девятнадцатого уже чинили этот самый спектрометр и с задачей справились. Мало того, один из двух американцев за малым себя талантливо не угробил во время работ в открытом космосе. Слава Богу, всё обошлось, хотя нервишек тогда погорело у всех причастных изрядных.

Черней же справился, причём в одиночку, затратив на всё про всё полтора часа из шести, которые он провёл в открытом космосе (у него были за бортом и другие инженерные дела). После чего альфа-спектрометр отработал на «ять» ещё пять лет и лишь два года назад был заменен на новый – более компактный, надёжный и продвинутый.

Американцы были настолько впечатлены, что проявили обычно несвойственное им великодушие, не поскупились и отвалили русскому бортачу от щедрот солидную премию, которую Олег, не раздумывая, полностью отдал в фонд помощи детям, страдающим от онкологических заболеваний. Чем заработал себе плюс тысячу в карму и безусловное уважение со всех сторон.

Холост. Из близкой родни – мать и старший брат, тоже космический инженер, но работает исключительно на Земле и в космос никогда не рвался.

Агнесса Калиновская. Она же Агнешка. Самый молодой член экипажа. Да ещё красивая, длинноногая и незамужняя. Натуральная блондинка (в хорошем смысле). Кое у кого из начальства возникали большие сомнения в том, стоит ли её включать в экипаж даже на позиции дублёра. Больше всех сопротивлялся, как ни странно, Пётр Игнатьевич Ригерт, начальник ЦПК. То есть поначалу он вполне поддержал «линию партии», но затем мнение изменил.

– Попомните моё слово, – говорил он в приватной беседе Огневу, гендиру Роскосмоса, – зря мы это затеяли с Калиновской, ох, зря.

– В чём дело, – спрашивал Игорь Максимович, который любил конкретику, – не справляется? Так отчисляй, нет вопросов.

– Да в том-то и дело, что справляется! – восклицал Ригерт. – Получше многих. Отлично справляется, чего там говорить. Но уж слишком она молода и… – начальник ЦПК замялся.

– Сексапильна? – прямо спросил Огнев.

– Ну… я бы сказал, красива. Сексапильна не совсем правильное слово.

– Ага, – согласился Огнев. – Если русский человек говорит «сексапильна», то в голове держит «блядовита». Так, что ли?

– Ну зачем ты так, – Ригерт даже слегка покраснел. – Ничего такого. Вполне приличная девушка.

– Вот и слава Богу, – сказал гендир Роскосмоса. – Женская красота – это хорошо. Облагораживает. Или ты боишься, что мужики из-за неё начнут на борту рога ломать? Не смотря на отсутствие блядовитости.

– Нет, до этого вряд ли дойдёт, но…

– Что психолог ваш говорит?

– Говорит то же, что и ты, – вздыхал Ригерт. – Красота, мол, облагораживает и всё такое. Успокаивает, в общем.

– А ты всё равно волнуешься.

– Ну да. Имею право. Мало того, это моя обязанность – волноваться.

– Выпей коньяка, – посоветовал Огнев. – Или напиши рапорт, если не поможет. Имеешь право.

– Прямо сразу рапорт, – проворчал Ригерт. – А если я ошибаюсь?

– Слушай, Игнатьрич, кончай вилять. Что ты, как баба? Ошибаюсь, не ошибаюсь… Прямо не узнаю я тебя.

– Я иногда сам себя не узнаю, – вздыхал Ригерт. – Ладно, проехали, Максимыч. Будем считать, что этого разговора не было.

– Давай. Пока. Но, если у тебя появятся обоснованные сомнения, – Огнев голосом подчеркнул «обоснованные», – ты напишешь рапорт.

– Понял, – сказал начальник ЦПК, – так и сделаю. Спасибо.

– Не за что. По другим кандидатурам сомнений нет?

– Ни малейших.

– Вот и отлично. Кстати, о молодости. Помнишь, сколько Гагарину Юрию Алексеевичу было, когда он полетел? Двадцать семь. Столько же, фактически, сколько Калиновской.

Ригерт хотел было возразить, что сравнение некорректно, но не стал. У него и впрямь не было серьёзных обоснованных аргументов против кандидатуры Агнешки.

Наконец, командир корабля Иван Сергеевич Алёхин.

Самый старший в экипаже. И годами, и опытом, и званием (Стив Энзи тоже военный летчик, но майор, Алёхин же – полковник ВВС России), и должностью. Большой и сильный (метр девяносто рост, девяносто два килограмма вес). Умный взгляд карих глаз, в густых чёрных и жёстких волосах неуставной длины кое-где пробивается артистическая седина и задорная обаятельная улыбка, которая сразу сбрасывает с его плеч минимум десяток лет.

Пятьдесят исполнилось совсем недавно – седьмого мая. Он один из немногих космонавтов, кто родился и пошёл в школу ещё в СССР. Советским человеком, что бы это ни означало, Алёхин стать не успел, но определённый отпечаток того времени и той страны всё-таки нёс на себе всю жизнь. И отпечаток этот его нисколько не портил и не смущал. Ни как человека, ни как профессионала.

Командиром летит не первый раз – трижды был им в экспедициях на МКС, где проявил себя с наилучшей стороны. В том числе и в экстремальных ситуациях. Стопроцентно надёжен. Самое главное – обладает непререкаемой командирской харизмой, прирождённый лидер. Таким повинуются не из страха наказания или выработанного чувства дисциплины, а по наитию. Человек, работающий с ним в одной команде, на всем организмом чует, что подчиняться Алёхину – хорошо и правильно, а не подчиняться – наоборот. При этом с виду Иван Сергеевич не производил впечатления непреклонного командира в привычном понимании. Никакого тебе волевого взгляда стальных глаз, тяжёлой челюсти и специального командирского голоса с низкими железными обертонами и раскатистым «р». Голос – не тенор, да. Баритон. Но вполне мягкий и даже певучий. Украинские песни начнёт петь за столом – заслушаешься и подпевать невольно начнёшь, даже слов не зная. Нет, на Украине не жил, но бывал часто в детстве. Мама с Украины, и на школьные каникулы юный Ваня Алёхин частенько ездил в украинскую деревню на Житомирщине к бабушке с дедушкой. Там выучил мову, наслушался песен и запомнил на всю жизнь.

Семь человек.

Как только не извращались журналисты и блогеры всех мастей в попытках иносказаний! Разумеется, большей частью безнадёжно избитых, заштампованных, а то и откровенно пошлых. Чаще всего, как нетрудно догадаться, в ход шла «великолепная семёрка», но кто-то умудрился вспомнить и советскую киноклассику столетней давности, так что «семеро смелых» уверенно заняло второе место. Возникла даже идея сделать ремейк фильма Герасимова тысяча девятьсот тридцать шестого года, но вышел облом – продюсеры не нашли денег, и энтузиазм быстро угас.

Как бы то ни было, но эти семеро и впрямь были смелыми и великолепными.

Да что там, они были отчаянно, почти безумно смелыми.

Моряки того же Христофора Колумба или Фернана Магеллана не имели и десятой доли их смелости и мужества. Что – моряки? Они плыли по воде – знакомой стихии, которую люди покоряли тысячи лет до них. Они вдоволь дышали земным воздухом, который не мог закончиться или испортиться. Если пустели трюмы, они могли поймать рыбу и съесть её. Если закончится пресная вода или корабль получит повреждение, они могли найти землю, причалить к ней, отдохнуть, набрать воды, починиться, пополнить запасы провианта и отправиться дальше.