Текст книги "Видящий. Лестница в небо"

– В Питер со мной едете?

– Конечно, шеф; когда собираться? – Ли редко подает голос, но именно он первым уловил мой настрой. И, кстати, у него тоже волшебным образом исчез так раздражавший меня акцент.

– Неделя где-то на улаживание дел точно есть, а там и в путь. Ко мне вопросы есть?

– Пока нет, шеф, – почти синхронно кланяются китайцы.

Провожаю их хмурым взглядом. К хорошему быстро привыкаешь, а с самого момента появления китайцы целиком и полностью взвалили на себя все обязанности по нашему обслуживанию. Ван готовит с каждым днем все лучше и лучше, ориентируясь исключительно на мои вкусы, да еще на всю нашу ораву. Когда я последний раз стирал себе что-то, я вообще уже давно забыл: все вещи в идеальном состоянии развешаны за ширмой, заменяющей мне шкаф. Не сомневаюсь, что и мой сегодняшний багаж уже давно разобран, рассортирован и прибран по местам. С этой точки зрения они незаменимы. Может, зря себя накручиваю? В любом случае с моими тянущимися из детства неприятностями связаны они быть никак не могут, так что пусть остаются.

Когда Костин сказал про сержанта, я невольно представил себе молодого здорового парня типа старого знакомого – Глеба Судоржина, но в который раз ошибся. Сержант Локтев оказался невзрачным мужичком лет сорока пяти – пятидесяти, да еще и одетым в ту самую джинсу, которая считается здесь признаком бедности. Разве что кобель у него оказался знатный – здоровенный среднеазиатский овчар, похожий на уменьшенного белого медведя, таких вроде бы алабаями называют.

– Дядь Саша! Папа! – звонким голосом ору на весь парк, подбегая к небольшой компании. – Вот вы где!

Костин поехал на дело со своей собакой – лохматым двортерьером Шарабаном, ошалевшим от неожиданной прогулки вместо традиционного сидения на цепи. Внезапная свобода ударила Шарабану в голову, и он носился по лесополосе, высунув язык, пока два Владимировича – Ярослав и Александр – не подманили поганца и не посадили на длинный брезентовый поводок, который тот теперь остервенело грыз в надежде вырваться обратно на волю. Сколько в этом моменте было спектакля, а сколько импровизации – сказать не берусь, пса видел в первый раз, но на этой почве наемники вполне естественно познакомились с подозреваемым. Слово за слово, как это бывает у собачников, и вот уже троица мужчин чинно восседает на бревне, распивая припасенное пиво и закусывая вяленым лещом, разложенным здесь же на газетке.

– Мой младшенький, Жорка, – слегка захмелевшим голосом представляет меня собеседнику Костин, гладя по вихрам рукой, испачканной в рыбе.

– Пап, ты же обещал сегодня не пить! Мамка опять орать будет! – мстительно наступаю на ногу директору, чтоб не очень-то входил в роль.

Гримасу боли Костин удачно выдает за пьяное недовольство:

– Кто пьет? Я?! Мы здоровье только поправляем! Верно, Шурик? – оборачивается он к капитану. – Андрюх, вот что нам с баклажки пива будет? – это он уже к Локтеву обращается.

Стоит только проходящему мимо парню с овчаркой скрыться за стеной деревьев, как постановка сворачивается, а в лицо сержанту летит проверенный пшик из заготовленного заранее баллончика. Наемники на всякий случай отшатываются подальше и задерживают дыхание. Не ожидавший никакого подвоха мужчина хапает аэрозоль полной грудью, а моя рука перехватывает его левую, поднявшуюся для защиты. Воздействие отработано, так что дэпэшник входит в транс быстро. Верный пес сопит неподалеку, не зная, что хозяину требуется помощь.

– Можно приступать? – спрашивает Бок у меня.

– Валяйте, у вас десять – пятнадцать минут.

Мгновенно подобравшиеся наемники приступают к допросу.

Что могу сказать: Слава отработал на пять, правильно вычислив преступников. Неожиданно мозгом и идеологом этой группировки оказалась та самая недавно родившая баба, жена напарника. До его женитьбы эти два балбеса много лет относительно честно тянули лямку, ограничиваясь мелкими взятками от водителей, что даже не считалось особым грехом. Но молодая женщина быстро объяснила им их неправоту, втянув в гораздо худшие поступки. Какие-то дальние ее родственники держали почти разорившуюся ферму неподалеку от дороги, вот в их-то громадном хлеву, стоящем из-за запаха на отшибе, и укрывали угнанные фуры, пока их перекрашивали и готовили к перепродаже. Ушлая дамочка еще и сама с покупателями договаривалась, только поэтому они перерыв на время ее родов и делали, а вовсе не из других соображений.

– Куда прятали трупы водителей?

– Скармливали свиньям, вещи сжигали. – Даже меня, готового к потоку грязи, стало подташнивать от вываленных откровений.

– Куда девали деньги?

– Данила жене отдавал, я в подвале в тайнике держу, – лишенным интонаций голосом вещает сержант.

Переглядываемся между собой: сумма там должна набежать немалая.

– Когда планируете следующее дело?

– В пятницу ночью; как раз Игорь с Мишей попросили подменить.

– Время!

Пока Ярослав уточняет еще пару вопросов, Бок в темпе вальса сворачивает натюрморт, оставив лишь открытое пиво дэпэшника. Часть очистков от рыбы этот растяпа рассыпает, но не мы первые используем это бревно для посиделок, так что мусор теряется среди ему подобного. Гринписа на них нет! Крайне удачно, что леща сержант не успел ни поесть, ни потрогать, так что запаха на нем не останется. Это на самом деле важно, потому что, проснувшись, он должен думать, что его просто разморило на жаре, а не мучительно вспоминать, откуда во рту вкус рыбы – внимательного человека такое несоответствие насторожит. И хоть я и уверен в своих силах, лучше не подставляться. Оставив прикорнувшего сержанта очухиваться, смываемся с «места преступления». Шарабан почти догрыз поводок, но Костин обламывает его счастье, завязав истерзанную часть в узел.

Кончается вторник, у нас есть три дня на принятие решения.

Столько времени мне не потребовалось. За час, что мы тащились до дома, я успел хорошенько взвесить все плюсы и минусы предполагаемого мероприятия и… отказаться.

– Ярослав, я против. Не заключай контракт.

Надо было дождаться какой-нибудь остановки, а я объявил свой вердикт прямо на ходу, за что сразу же поплатился, повиснув на ремне безопасности. Шарабан в багажнике взвыл, выразив на своем собачьем языке все, что думает о манере езды хозяина. Баринов, потирая ушибленные о переднее сиденье локти и колени, вопросительно переводит взгляд с меня на Костина.

– Мы провели всю предварительную работу – и сейчас пойдем на попятный? – зло спрашивает директор, направляя джип к обочине. – Сам такой!!!!.. Вали отсюда! – крикнул он в окно водителю, ехавшему прежде за нами, который теперь, обгоняя, высказался непечатной фразой о нас и наших родственниках по материнской линии.

Остановившись, наемник требует объяснений.

– Суди сам: трофеев не видать, терок с полицией огребем по самые уши, еще и в схватке, не дай бог кого потеряем. На хуторе, видать, ребятки ушлые: вспомни, команда Бурлакова там пропала. Сколько их, кстати, было?

– Семеро, плюс сам Виталя.

– Вот! Восьмерых профессионалов перемололи и не подавились.

– Да какие там профессионалы?! У Виталия только трое из команды в армии лямку тянули, остальные – мальчишки желторотые!

– Мальчишки не мальчишки, а раз взял, то откуда пуля вылетает – знали. И твой Бурлаков, я слышал, парень не промах был. А в результате? Сгинули без вести, а эти как разбойничали, так и разбойничают!

– Егор, да пойми: как они ни сильны, а ни Алексею, ни Олегу – в подметки не годятся! А если еще вы с Сашей пойдете, мы весь этот хутор не хуже, чем у Бобриных, разнесем! – горячится наемник.

– Не сомневаюсь. Только вспомни, где поселок стоял, а где хутор? – Я тоже слегка повышаю голос. Саша в наш разговор не вмешивается, но на ус мотает, ему еще со мной работать и работать, а мы пока не очень хорошо знаем друг друга. Дворняга в багажнике, слушая нашу перепалку, начинает недовольно ворчать. – Ты забыл, что хлев этот чертов не на родовой земле стоит! Какой на фиг штурм, какие трофеи?

– Да кто узнает-то?

Вот смотрю я на этого, прямо скажем, пожилого мужика и диву даюсь. Он что, вообще с головой не дружит? Да одно то, что мы копа этого продажного без прикрытия допросили – уже на пару статей тянет! Но тут – хрен с ним, следы замели – и ладно, все свои, не сдадут. Но теперь он ни много ни мало предлагает повязать двух полицейских, чья вина в глазах властей отнюдь не доказана, а потом совершить налет на мирный свинарник, на котором нет огромного плаката «Плохие парни – здесь» и подсвеченной стрелочки. Да даже если б и были, – это все равно не наше дело, а дело соответствующих органов. А если мы при этом еще и дэпэшников завалим, то нам по совокупности таких люлей наваляют… припомнят все, вплоть до падения удоев у молочных поросят, или что там у тех бывает!

– Ярослав, я надеюсь, ты это не всерьез сейчас сказал?

– Егор, какого хрена? Я на это дело уже почти тысячу своих кровных извел! Время потратил, Славку припахал, а теперь что? Просто бросить?

– Ярослав Владимирович! Ну ты же взрослый человек, давно в этом бизнесе варишься! – От эмоций из меня поперли словечки моего прошлого, но то ли Слава привык, то ли не обратил внимания в запале. – Давай на заказчиков выйдем, за вознаграждение им информацию сольем! Если они такие жлобы и платить не захотят, то я сам тебе затраты компенсирую. Пойми, не наше это дело! Ввяжемся – ввек не отмоемся! Предлагаю с нанимателями завтра же связаться и выложить им все, что нарыли. Или вообще полиции информацию подкинуть: связи, они тоже лишними не бывают, а может, и от них что обломится.

– Ага, еще я на полицию бесплатно не работал!

– Да при чем тут «бесплатно»?!

– А при том! Мы им всё на блюдечке, им – премии, благодарности и медальки, а нам – хорошо если спасибо скажут! – кипятится наемник не хуже чайника.

– Ярослав! Тебе что, славы и медалек тоже хочется? Тогда ты не там работаешь! – окончательно завожусь уже я.

– Егор, там такие деньги должны быть!

– Вот прям в хлеву, в навозе и будут! Там хорошо если последняя фура останется: ты ж ясно слышал, они на новое дело идут, только продав предыдущую машину. Так что реально там только хрюшки-людоеды будут да лихая банда.

Капитан в отставке Костин, а я не так давно узнал, что он ушел на гражданку именно в этом звании, долго молчит. Судя по все еще раздувающимся ноздрям, никак не успокоится, но веских аргументов, чтоб переубедить меня, у него нет. Его молодняк такое никак не потянет, а своих людей я не дам. Есть, правда, у меня мыслишка навестить домик господина Локтева темной ночкой и пошарить по закромам, но втягивать в это я никого не собираюсь. Частные подвалы – они такие, суеты и компании не любят. Выгорит – не меньше половины подброшу именно в «Кистень» на развитие: все-таки без их предварительной работы я бы сам на сержанта не вышел.

После длительной паузы наемник заводит мотор и, ничего не говоря, выезжает обратно на дорогу. До дома так и добираемся в тяжелом молчании.

– С других объектов парней пока не снимешь? Или завтра мне самому в поле выходить? – мрачно интересуется он напоследок.

Хапнув заказов во время питерской светской эпопеи, я слегка переоценил способность «Кистеня» их удовлетворить, и теперь пилоты расплачиваются за мою жадность, пропадая в агентстве круглыми сутками. Со следующей недели должны выйти новые люди, но пока кадровый голод еще дает о себе знать.

Закатив глаза (боже, за что мне это?!), отвечаю:

– Нет, пока все по-старому, Леха и Олег в твоем распоряжении. Отъезд через неделю, так что пока они твои.

Сухо попрощавшись, Костин отъезжает, обдав нас напоследок облаком пыли. Держу пари, он это специально, но бежать и кричать что-то вслед считаю ниже своего достоинства, и так разругались. Переглянувшись с Бариновым, жму плечами, дескать, что поделать? Александр понимающе кивает в ответ, заскоки директора ему не в новинку. Прощаемся и расходимся.

Еще не знающий, что он покойник, Григорий Осмолкин появляется в разгар демонтажа лаборатории. Техника у Бушарина почти вся тонкая и хрупкая, для долгого переезда желательно все понадежнее упаковать, а то восстанавливать некоторые приборы влетит потом в копеечку. А часть оборудования вообще не подлежит оценке, потому что сделана руками профа и существует в единственном экземпляре.

– Что ты себе позволяешь?.. – схватив за воротник рубашки, бывший гвардеец подтянул меня к себе, слегка придушивая, и прошипел вопрос, брызгая слюной в лицо.

– Григорий, ты чего? – изображаю ничем не замутненное недоумение, благо юное лицо еще позволяет проделывать такие фокусы.

Покосившись на зрителей, мужчина отпускает меня и кивает в сторону свободного закутка:

– Отойдем, поговорить надо.

Успокоив жестом домашних, бреду вслед за куратором.

– Как ты посмел побеспокоить такого человека?! – опять шипит Григорий, едва мы скрылись из виду остальных.

– Гриша, а что было делать, если ты молчал?

– Значит, так надо было! Тем более что ты и не спрашивал!

– Гриш, мне все равно убедиться надо было.

– Убедиться?! Ты представляешь, щенок, что я пережил по твоей милости!

– Все так серьезно, да? Я тебя подвел? – От моего сочувствия и раскаяния даже полено должно было обрыдаться.

– Сильно подвел! – все еще зло, но уже без прежнего запала отвечает мужчина. В другой обстановке он, может, и продолжил бы головомойку, но то и дело мелькающие на периферии китайцы (сто пудов – специально!) не соответствуют его понятиям о конспирации.

– Куда опять переезжаете?

– В Питер. Там теперь жить будем.

– А почему я узнаю последним? Тебе же ясно было сказано – ждать от меня инструкций!

– Григорий, не кипятись. Во-первых, когда бы я тебе сказал? Мы последний раз в июне виделись. И вообще, как от Натальи съехали, – очень редко стали пересекаться.

При упоминании Наташки гвардеец кривит лицо, в который раз переживая свой провал.

«А провал ли?» – внезапно приходит идея.

– Так обстоятельства сложились… – Мужчина еще что-то говорит, но я его не слушаю, потому что целиком захвачен новой мыслью.

Отсечь меня от близкого человека, от денег и возможностей – вполне вероятно, было им на руку. Надо будет эту задачку покрутить в спокойной обстановке.

Именно в этот момент мимо угла, где мы шепчемся, проходит Ван с клеткой выживших грызунов. Считаю это знаком. Вряд ли менталистов такое уж бешеное количество: по словам маман, таким техникам только в отдельных специальных учреждениях учат, это ей по блату знания перепали без всяких подписок. Да и источник у Григория пока так и не начал восстанавливаться, но сунул я тут случайно нос в учебный план четырнадцатилетней княжны Марии, так там, несмотря на лето, каникулы и торжества, по три часа психологии и риторики в неделю стояло. Сомневаюсь, что господин Осмолкин-Орлов, который клановый в черт знает каком поколении, меньшей муштре дома подвергался. Это Машка по малолетству все эти приемчики топорно применяет, а вот взрослый человек с такими знаниями и без ментальных способностей много чего наворотить мог. Вполне возможно, Наталья не так и виновата передо мной, как представлялось.

Волну бешенства подавляю с трудом, источник опять начинает наливаться дурной силой, но убивать Гришку сейчас – явно преждевременно. Ничего, дождусь я своего грузовика с конфетами.

– А во-вторых?

Занятый догадкой, я упустил нить разговора, так что переспрашиваю:

– Что «во-вторых»?

– Ты сказал, что, во-первых, давно не виделись, а во-вторых? И далее по пунктам?

– Во-вторых?.. – реально туплю, но получается даже лучше, чем если бы притворялся. – А! Понял! Просто я давно переезд задумал, а теперь, когда мама выздоровела, вообще глупо здесь сидеть.

Про планы и связи, образовавшиеся в столице, не упоминаю. Стереотипы сильны, и с точки зрения сорокапятилетнего мужчины я всего лишь наслаждался праздником с первых рядов. Недостаток молодости, когда редко кто принимает тебя всерьез, в данном случае оборачивается преимуществом.

– Ну что ж, самостоятельный и догадливый, хотел послужить Отечеству – получай первое задание, – и сует мне в руки какую-то папку. – В Питер ты удачно собрался. Там есть мой адрес, устроишься – навести. Если нужна будет помощь – тоже обращайся. Все понятно?

– А что здесь? – трясу полученными бумагами.

– Открой, посмотри! – ехидно ухмыляется гвардеец.

Следую совету.

Да, вашу ж мать!

Первым листом в папке лежит приказ о зачислении Васина Егора Николаевича в десятый класс Первой Петербургской общеобразовательной гимназии.

Интерлюдия четвертая

Капитан Рогов уже пять минут стоял в коридоре управления и пялился на врученный кадровиком под роспись приказ. Несмотря на частые подначки коллег, умом Василий не был обижен, а читать начал еще в пять лет, так что проблем по этой части никаких не имел, но содержимое именно этого листа бумаги отказывалось укладываться в его коротко стриженной голове.

«…вывести за штат действующей оперативной группы… явиться в учебный центр для дальнейшего прохождения службы… в должности куратора и сопровождающего…»

– Коляныч, что за хрень? – ворвался он, размахивая приказом, в кабинет майора Светлова.

– Капитан Рогов, смирно!!! Три шага назад!

Словно напоровшись на невидимую стену, капитан демонстративно промаршировал в центр кабинета начальника и вытянулся в струнку согласно распоряжению.

– Господин майор, разрешите обратиться! – строго по уставу гаркнул он.

– Садись, разговор будет непростой, – тяжело вздохнув, перешел на нормальный тон начальник. – Приказ получил?

– Так точно, господин майор! – Рогов продолжал стоять по стойке смирно.

– Обиделся, что ли?

– Никак нет, господин майор! – упрямо талдычил капитан, игнорируя предложенный стул.

– Обиделся… Впрочем, понимаю, сам в недоумении. Короче, Василий, медики на тебя бумагу накатали, дескать, к оперативной работе ты абсолютно непригоден.

– Да я же!.. Медкомиссия же только что была, года не прошло! Геннадий Николаевич, это же хрень полная! – отмер капитан, поняв, что руководитель не имеет к приказу никакого отношения.

– В кои-то веки с тобой согласен, именно она, и именно полная! Я как мог сопротивлялся, но где-то у них на тебя зуб наточен. Все что удалось – это временно перевести тебя в учебку с сохранением содержания.

– Да что мне там делать-то?! Бумажки по полочкам раскладывать? Я ж там через неделю свихнусь!

– А ты постарайся не свихнуться!!! Потому что я кучу нервов убил, организовывая этот перевод! Тебя вообще комиссовать по полной хотели, вылетел бы на улицу – и прости-прощай, служба!

Василий смотрел на начальника совершенно убитым взглядом – к гражданской жизни он был абсолютно не приспособлен.

– И что мне теперь делать?

– Да что ты как маленький-то?! Бери бутылку в презент и дуй к лечилам – разбирайся, что они там нашли. Если они свою писульку отзовут – вернешься в группу. Ну а если не разберешься – значит, будешь в учебке работать. Тоже, между прочим, не худшее место службы. Ты все понял?

– Понял, господин майор!

– А раз понял, то шагом марш из кабинета! Месяц на твое место никого брать не буду, в сентябре новая медкомиссия: до нее чтоб разобрался!

– Так точно, Геннадий Николаевич! – Слегка повеселев, капитан покинул кабинет Светлова и отправился напрямую в магазин: идти к Доку без подношения и впрямь было бесполезно.

– Вася! Ты читать умеешь? «Э-пи-леп-си-я»!!!

– Док! Ты ж нормальный человек, ты меня лично зашивал три раза! Какая на хрен эпилепсия! Да я слов-то таких длинных в жизни не знал, а ты мне в карту эту дрянь пишешь!

– Не-э-эт, Василь! Это не я тебе пишу! Это тебе столичные справочку выписали! Ты, милый друг, какого хрена собачьего там на земельку прилечь умудрился, да так, что тебя потом в больничке неделю держали, а? – обычно интеллигентно выражавшийся доктор Павлинкин после совместно распитого коньяка слегка ослабил контроль за языком.

– Вот, … щенок! Отомстил, сучий потрох! Так и знал, что с ним одни проблемы будут! – начал ругаться Рогов.

– Это ты про бегунка своего?

– Про него, родимого! Про кого ж еще?! Эх!.. Док, ты же свой! Скажи, что мне делать, а?

– В общем, Василь, там история такая: Муромский – это главный у питерских по медицине – сначала считал, что все так и было, как ты рассказываешь. Похвалился, что запросто подвиги этого мальчишки повторит, а дошло до дела – и что-то не срослось у него. То ли дара не хватает, то ли мозгов. Мне коллеги столичные рассказали, что обделался он там перед Милославским по полной. Вот «на радостях» и влепил тебе диагноз в карту.

– Вот… ушлепок! – Ругать столичное начальство было приятно, но бессмысленно: вписанный диагноз от этого не менялся.

– Слабо сказано: его там в управлении все тихо ненавидят, надеялись, что после такого слетит, но как-то вывернулся. Пить еще будешь? – неожиданно перешел к насущному Юрий Алексеевич.

– Мы ж допили уже все?.. – кивнул на пустую коньячную бутылку Рогов.

– У меня спирт есть.

– Наливай!

В процедурной, приспособленной под нужды народа (в лице Рогова и Павлинкина), отчетливо запахло чистым этанолом.

– И с мальчишкой этим дело темное получается. Он – то ли ценный свидетель, то ли еще кто, но трогать его категорически нельзя! – Для пущего понимания Док даже пригрозил капитану пальцем. – Но вот если ты частным порядком стрясешь у него, как он это сделал, то, во-первых, справку эту липовую отзовут обратно, а во-вторых, мало того что тебя восстановят во всех должностях, так еще и наградят чем-нибудь. И будь уверен, награда там немалая будет!

– С чего бы это?..

– А с того, милый друг, что знания такие нашим – тем, кто в поле, – очень пригодились бы! Не все ж, как ты, полный ноль по дару.

– Но-но, у меня целых десять УЕ!

– То-то они тебе помогли!.. – Павлинкин закинул в рот отрезанный скальпелем кусочек колбаски, прожевал, смакуя, и продолжил: – Мальчишка, по слухам, в Москву вернулся, надумаешь – адрес найду, да ты и сам можешь найти, дело наверняка еще в архив не сдали. Выспросишь у него технику – вернешься в опергруппу, нет – останешься бумажки перебирать до конца жизни. В общем, думай сам. Но управление в эти дела нельзя вмешивать никаким боком, все только частным образом!

– Хреново… – Последние капли спирта перекочевали в стакан Рогова, так что непонятно было, к чему относился его возглас – к окончанию попойки или к ситуации в целом.

– Хреново, – повторил капитан, закинув стопку, – я этому гаденышу по башке капитально пробил, да еще всю дорогу до Питера запугивал. А он ничего так, крепкий, зубами только скрипел, а под конец вон как мне выдал…

– Ну голову его я сам лечил и точно могу сказать: к моменту перевозки там и шрамов почти не осталось. Но так у вас пока счет «один-один»: ты ему башку сломал, а он тебе – карьеру. Только у него уже все зажило, а тебе еще побегать придется.