Текст книги "Байгуш"

– Дела наши швах, – пророкотал Михаил, – нас сняла камера, что на офисе. Город на ушах. Мы в розыске, объявлено вознаграждение. В пачках по десять тысяч, а весит тюк, чтобы ты знал, пятьдесят кило.

– Что же делать? Без денег мы тут долго не протянем.

– Есть мыслишка, но как к этому подойти, пока не знаю.

– Что предлагаешь?

– Не я предлагаю, а безвыходная ситуация.

– И что нам предлагает безвыходность,– с сарказмом спросил Влад.

– Поход в Украину.

– Ничё себе расклад! Там же война. Нас шлепнут как крыс в первый же день, и, скорее всего, эта неприятность произойдет уже на границе. Может ещё Афганистан предложишь?

– А ты как думал воровать чужое.

– Я не своровал, а нашел.

– Во-первых, не ты, а мы. Во-вторых, тля, это только твое мнение, а там подобное расценивается как незаконное присвоение чужого имущества, а именно кража.

– Не в Украину нам не нельзя.

– Захотим, доберемся. На сегодня хорош балагурить, ложимся спать. Утро вечера мудренее.

– Нет, постой. В Украину! Ты явно не в себе. Я вот о чем подумал. Не лучше ли пробраться во Владивосток? Там море, много бесконтрольных судов и гораздо ближе. Может в Гонконг, в Азию, а?

– В Гонконг… в Азию… Вот что, валяй спать. Утром разберемся.

Пасмурное утро приняло решение в пользу Владивостока. Азия, это то занятное местечко, где человек добросовестно разгружающий баржи не вызывает вопросов у местной полиции, где стодолларовая купюра не пишет свою автобиографию в камере предварительного заключения, а вид преступившего закон где-то за азиатскими пределами, таскающего по сходням мешки, вызывает умиротворение властей. Также немаловажно, что отсутствию проблем у несчастных заблудших овец, нарушающих христианские заповеди, потворствует почти двухмиллиардное разномастное население. А среди саранчи, как известно, муравей неприметен. Кроме того, в неподдающейся исчислению толпе невероятно сложно организовать какой-либо значимый учет беспорядочно снующим денежным знакам.

Примерно в десять часов утра Михаил ушел на поиски путей эвакуации из района бедствия, назидательно указав Владику вынуть батарею из мобильного телефона.

Надо сказать, что прожжёному шаромыге жилось намного проще. У него не было мамы, как, впрочем, и отца, и жил он одним днём. Владику в этом смысле пришлось туго. Перед тем, как обесточить слайдер от «Самсунг», он набрался сил и позвонил домой. Мама рыдала и умоляла сына вернуть деньги и вернуться домой, но неумолимая тяга к богатству холодной душой институтских познаний нажала на кнопку отбой. На серые глаза навернулись недолгие слёзы. Высшее образование наконец-то нашло себе применение и расставило все точки над «i».

– Мир бренен, – нашептывало оно, – а жизнь коротка и шанс выпадает всего один раз. Весь состоятельный мир рисковал. Без риска не пьют шампанское, и любой богач когда-то сидел.

Не оставалось ничего, как плыть по течению.

К пяти вечера вернулся Миха.

– У нас пара минут, сваливаем.

– Я хочу есть.

– Пожрёшь по дороге, я немного захватил с собой. Если будешь тянуть резину, набью морду, – твердо заключил Миха.

Владик покорился, хотя всё же не без немых огрызаний.

К одиннадцати ночи им удалось добраться до железной дороги. Миха опять исчез. Долгих два часа в потёмках на пронизывающем ветру Владик, всё ещё температуря, дожидался Михаила. В какой-то момент он уже отчаялся, и всё его существо готово было дождаться утра и с рассветом поволочь злополучный мешок в ближайшее отделение полиции. Под грохот проносящихся составов в памяти всплывал болезненный образ матери.

– Наверное, плачет, – думал Влад.

Чувственные сердцу мысли прервали бухающие шаги кровного брата.

– Через пару минут товарняк на Находку. Все пятьдесят четыре вагона волокут в порт невызревшие чегдомынские угли. Здесь он притормаживает, приготовься. Не запрыгнешь, уеду один.

В этом месте грохот и слепящий свет локомотива скрыл усилия беглецов и постарался замести следы внезапного исхода грешников из мест обетованных. Но кое-какие меты для истории это акт всё-таки оставил. Между редкими стоянками на перегонах не раз были замечены две перепачканные угольной пылью голодные рожи, не расстающиеся с грязным туго набитым мешком, и потревожила неспешного пьяного путейца одна незначительная погоня, окончившаяся полным провалом полицейского наряда на одной из железнодорожных станций.

Спустя неделю от малоприметной темной личности вхожей в приморскую мафию, стало известно о сбыте возле находкинского отделения «Сбербанка» пяти настоящих стодолларовых купюр местному барыге за полцены.

Затем на одной из прибрежных «малин» в ничего не значащей беседе промелькнуло, что незарегистрированный сейнер с контрабандным камчатским крабом принял на борт двух странных оборванцев на должность разнорабочих в обмен на стол, и отбыл с ними в Индийский океан, якобы в поисках косяков жирного минтая.

Еще через три месяца в чреве вышеупомянутого сейнера по неизвестным причинам произошла драка между этими пассажирами, где один, будучи мордоворотом, пожелал вышибить дух из интеллигентного товарища, на что тот из всей силы ткнул противнику пальцем в глаз, чем и предотвратил преждевременную свою гибель. В свою очередь данный инцидент привел стороны конфликта к честному разделу по случаю доставшейся инвалюты между заложниками ситуации и внезапному ночному исчезновению более крепкого телосложением в одну из ночей на малоизвестном рейде вьетнамского побережья.

Более тонкую натуру подлое грехопадение чёрной совести ранило глубоко и заставило крепко призадуматься. Решив, что размазывание времени по экватору приведет к печальным последствиям и подстрекаемый усилившейся подозрительностью капитана и команды, он, выдержав месячную паузу, чудом умудрился зафрахтовать с кормы случайную джонку и бежал на индонезийские острова.

Там он долгое время слонялся без дела, часто меняя многочисленные песчаные приюты; голодал; потом пару месяцев околачивался на Бали, убирая территории гостиниц и отелей, растеряв за это время треть состояния на сомнительную легализацию своего явления на архипелаг несусветного безделья. Наконец, благодаря стечению обстоятельств, приобретшему глубокий бронзовый окрас, мимолётному миллионеру с остатками состояния посчастливилось объявиться в кипящем Гонконге. Там спустя пару дней он был арестован, до нитки обобран полицией, после чего в наручниках был препровождён в местную тюрьму.

Уже из тюрьмы он дозвонился безутешной маме и как мог, успокаивал убитую горем больную старушку. Из страдальческих интонаций родного человека он прознал, что закон его не преследует: фирму, неопрятно обронившую на бульваре деньги, обнаружили претензии нескольких прокуроров, и она давно смылась из города, а работники офиса теперь в розыске.

По прошествии двухмесячных процедур и многочисленных объяснений с российским консулом, в которых тщательно скрывались тесные отношения с изъятыми на диво молчаливой тайской полицией остатками стодолларовых купюр, он был выдворен обратно в Россию.

Вагон, оборудованный для перевозки скота, был основательно забит депортированной русскоязычной братией, потерпевшей крах на обманчивых меридианах азиатского благополучия.

Долгую ночь последнее пристанище отощавших искателей приключений под надежной охраной томилось в тупике возле Суйфеньхэ. Утром, тявкающий акцент китайского полисмена приказал потесниться. Вагон принимал дополнительную партию отпутешествовавшихся патриотов, добровольно возжелавших остаток жизни посвятить ратному труду на благо гостеприимной Родины. Среди входящих был один загорелый с голодным, но оптимистичным карим взором нахальный мордоворот. Отголоски откровенного босячества были втиснуты в дорогой английский костюм, впрочем довольно измятый и в многочисленных пятнах. Непритязательному взору китайская подделка эликсира джентльменского блеска представлялась арабским шейхом изгнанником, напялившем шотландскую юбку. Уголовные глаза осунувшегося шалопая метали из под бровей разящие стрелы. В тёмном их омуте таилось несколько коротких приключенческих выдержек. Эти недолгожители пестрили поклонами юных вьетнамских дев, выдувались умиротворёнными парусами одного добровольного и нервными другого, но уже вынужденного перехода через Японское море в обратном направлении. В них слышался, взявший самую высокую партию похоронной мелодии, свист вакидзаси крайне негодующей якудзы, трещал вдребезги разбитый храм бестолковой гейши, сотканный из бамбуковых палочек и пергамента, дули многодневные тибетские пассаты, лили бесконечные муссонные дожди, медитировали беспросветно нищие ламы. В завершение тому курился убийственный китайский гашиш, отпечатавшийся в памяти трёхдневным пребыванием в бреду на одном из пекинских пустырей. Красной нитью проходил поединок с чужеземными налётчиками на семь тысяч сто восьмом километре Великой стены, харканье кровью и два долгих месяца за решеткой.

Каково было удивление сероглазой совести встретить в таком ужасающем положении предавшую братские узы и низко падшую на азиатских просторах сестрицу, которая, завидев утонченную её натуру, вдруг, впервые радушно широко улыбнулась, обнажив крепкие белые зубы. Интеллигентная совесть умудрилась отдавить возле себя немного места на лавке для непутевой близкой родственницы. Устроившись, дездечадоc крепко пожали друг другу руки и молча уставились в окно тронувшегося вагона.

2017г.

Рыба.

Нет, нет, ничего такого и не думайте. Домино здесь совсем не «при делах». Может и жаль, что я тут не о костяшках этих, не об этих смачных щелчках о стол, но пока не о них речь. Если бы это было домино, тогда уж кавычки, поверьте, я непременно бы. Ну и за доминошников там упомнил бы, за полуразрушенный дворовый стол, покалеченные лавочки… Возгласы, ругань…. А уж если, что изредка, но бывает, азарту случиться вздумается у столика, то тут уж, как говорится, «прости– подвинься». Уж тут я наверняка написал бы роман-эпопею!…

Когда игра так себе, то еще ничего, терпимо. Все в рамках, так сказать. А вот ежели азарт разгулялся, то дело другое. Раздрай творится полнейший! К середине «азартного чемпионата» гомон стихает, советы более осторожными становятся, а сами советчики вдруг на лбу своем наминают думные складки. И складки эти в зависимости от усердий весьма различные.

У тех, кто полегкомысленнее они рождаются над переносицей и вертикальные. У рассудительных же их не менее трех и они глубокие и горизонтальными волнами устилают весь лоб.

Когда же подобное сражение противоборствующих команд, особенно если на кону невзначай оказаться некоторой сумме, подходит к финалу в воздухе повисает гнетущая тишина. А когда в такие минуты вдруг у противников шансы равны…?

Тут если и комару пискнуть сдуру – разорвут, или еще какому идиоту голос подать, то уж и не судите. Ей-ей разорвут. Поэтому в эти минуты всеми участниками и наблюдателями соблюдается ритуальная немота с глухотою перемешанные. Одним словом, игра…! Азарт!!!

Но в этот раз их нет, кавычек-то. Нет и все тут. Вы же не наблюдаете в названии кавычек? Во-о-от, то-то!

Хотя, домино вещь первостатейная, если вас от производственных дел, к примеру, отстранили, ну спровадили на отдых якобы по старости в общем. Оно, ну домино это самое, конечно и на самом производстве всегда наперед всех других забот да дел лезет. Так и норовит любую работу «рыбой» забить, а порой и матюгами обложить. На «трам-тара-рам», на смесь грохота о стол и чумового восторга все свести. О нем хочется, очень хочется сказануть. Но не сейчас. Жа-а-аль. Честно говорю.

Я вот о рыбе решил напомнить. Да, представьте себе об обычной рыбе. Ведь тут штука вот какая: – рыба она ведь, ну если по правде говорить, только двух видов то и бывает.

Та которую сам добыл, и та что выменял на монету. Купил то есть, или повезло заиметь каким-то другим чудом. Других видов нет, не предусмотрела природа.

Первый вид рыбы особенно важный. Он не ниже как генерал для нас. Второй несколько попроще будет. Так, щеголь в обыкновении житейском да еще разукрашенный во всю. Все что пижон.

Что касается первого вида тут дело серьезное, даже опаснейшее. Изначально все начинается со снастей. В обыкновении снастью каждый индивид мужеского полу в общем то снабжен. Но кто как. Случается по полной экипировочка, иногда кое-как.

Снабжение снастью имеет самые различные свои проявления. Как правило, еще будучи мальчишкой, вы или выпрашиваете у сердобольной мамаши или же у подвыпившего папаши незначительную сумму на их приобретение, или же безо всякого родительского присмотра, развиваясь на близлежащем протухшем водоеме, довольствуетесь выброшенными или утерянными снастями, а зачастую их жалкими остатками.

В этом дельце, я о снабжении, есть и исключения. Вот когда кто случаем повезучее, у тех бабушка за спиной имеется. От нее можно получить на снасти много более, чем это надобно, по причине полного отсутствия всякого понимания о рыбалке у старушки и наличия необъятной любви к внучатам. Излишек средств, с радостью тратится на несвежую жевательную резинку, набив которой рот, вы многие часы дуете пузыри, и уже изрядно изжеванной охотно делитесь с друзьями.

Заполучив снасти, каждый считает необходимым незамедлительно забросить их в водоем. Совершенно естественно, что первая ваша снасть сделана по-простецки и кое-как. Ваш первый поплавок обязательно дурацкий, в красочности даже павлин ему не конкурент. Исколотыми пальцами ваш первый крючок подвязан смешным узлом и едва держится, свинцовый грузик сминается на леске исключительно зубами. Измученный, изодранный крючком, издохший от, по-другому не сказать, живодерских пыток червь скорее отпугнет, чем привлечет рыбу. Это все от того, что нехватка всякого терпения берет верх над разумом. И этот хлам вы восторженно, под скептические взоры матерых рыбаков, закидываете в воду.

Каково ваше удивление и нервозность, когда при полном отсутствии клева ваш попугайной окраски поплавок вдруг, дернувшись раз другой, ныряет в бурую глубину, или же ложиться на бок и начинает плыть. Вы хватаете ваше удилище и неожиданно для окружающих, унижая саму заматерелость, самую профессиональную суть рыбодобычи, и не вываживаете, а просто выдергиваете из воды неплохого карасика. В такое мгновение каждый уважающий себя завсегдатай водоема выдохнет: – Везет же дуракам!

Придурок же выкрикнет иную фразу. Он «на всю Ивановскую» заорет: – Везет новичкам! Этим он весь гнев пострадавших обрушит на себя, чем и отведет первый удар от самого новичка, обеспечив ему более мягкую адаптацию к жесточайшим условиям лова рыбы на собственную снасть. В эти дивные моменты вашей жизни вы уповаете только на везение и довольны всяким уловом, если он тяжелее пяти– десяти грамм. Вкуса улова вы не помните вообще, рыба и рыба себе.

С течением времени у вас появляется опыт, который обрекает вас на всевозможные рыбацкие муки. По всей вероятности, из-за всемирного закона сохранения, страдания всех замученных вами червяков перетекают лично на вас. Вы становитесь в некотором роде маниакальным страдальцем. Вам начинает казаться, что везения нет, что крупный улов вам гарантирует только ваш опыт и дорогущая снасть.

С этого момента вы перестаете ловить рыбу. Нет, ловить то вы ловите, но вылавливать перестаете. К мелочи вы относитесь надменно, а крупную извлечь вам не удается. Зато вы все время совершенствуете снасти. На какие только уловки вы не идете. Меняете поплавки, удилища, крючки. В магазине вы покупаете все более и более дорогие принадлежности. Водоемы сменяете десятками. Забираясь в такие сказочные дебри, что там можно встретить самого лешего.

Вам все время кажется, что вы применили не тот стиль ловли, ошиблись с глубиной, с наживкой, с приманкой. Не учли давление, ветер, день, год, течение и прочую ерунду. Со временем на каждой охоте в водоеме вы приобретаете уверенность, что у вас большущая рыбина все-таки схватила наживку, но сошла. Каждый зацеп блесны за водоросли или кочки, каждое подергивание поплавка ветерком или рябью для вас не что иное, как поклевка огромной но очень хитрой рыбины, которой когда-нибудь все равно не избежать вашей цепкой руки и опыта. Вы становитесь неврастеником. Повсюду, даже на самом дичайшем водоеме вам мерещатся рыбаки, а иной раз и их недавнее присутствие. Вас всюду преследует неудача. Поэтому вы продолжаете поиск все новых и новых методов ловли рыбы и совершенствование своего умения.

О! Вы еще тот упрямец! В вашем деле вас не остановить.

Ваша жена, годами терпеливо ожидающая от вас свежей рыбы, как-то однажды приносит в дом деликатесную рыбину, искусно распространяемую браконьерами среди жителей. Это событие вносит в семейную жизнь сумятицу. Вы, как порядочный джентльмен, старательно скрываете обиду, нанесенную таким коварным и жестоким ударом, на который из всех женщин мира способны только жены. Если этой обиде дать волю, семья незамедлительно просто развалится на части. Ваша жена даже не представляет, как оскорблено ваше самолюбие. Ее умишко просто не способен на такое понимание. Но вы то, вы!…

Вы впервые ощутили вкус настоящей рыбы, вы сражены наповал. С этой минуты можно считать, что вы убиты…

Набив брюхо вкуснейшим деликатесом от браконьеров, уплетая за обе щеки эту чудесную осетрину или копченую дымком дикой яблони симу, печеную в углях нерку или жареную форель, вы старательно делаете вид, что ничего особенного не произошло. Что если это и вкусно, то не так как если бы это была та рыбина, которая буквально позавчера сошла с вашей изысканной блесны. Но в вашей душе уже свило гнездо темное сомнение и вас обуревают вопросы, вопросы…

Боже! Как же все таки было вкусно! Почему же так вкусно!!!

Естественно, что случившееся вносит коррективы и ваше сознание, оно внезапно проясняется. Беспощадностью браконьеров с вас была содрана шкура мальчишества, и вы сознательно отставляете более-менее законные снасти и способы лова рыбы далеко в сторону.

Вас начинают одолевать политические краски устройства мира, притягивать подоплека бытия. Откуда-то вы вдруг узнаете, что в Кремле, например, такую вкуснятину почему-то жрут. И жрут там этот деликатес чуть не каждый день, как будто это искусственное пастеризованное молоко из гастронома. А вам такое если и перепадает, то лишь случайно и крайне редко. А раз там, наверху, жрут, значит и ловят, само оно на сковороду не ляжет. А как же они такое ловят, если за десятилетие ударной рыбалки вы ни разу такое не выловили? Паутина ужаса оплетает ваш ум. Вывод настолько неутешителен, что вам становится горько за человечество. Что же это получается?

Они, там наверху, руководят страной, требуют соблюдать законы, а питаются тем, что поймано или добыто незаконно! – думаете вы. Почему же я? Как же это? Что ж это я десять-то лет и ни жене подарочка, ни детям лакомого кусочка? Как такое? Почему бы, а? Они там… Им же можно, а я как же? А мне? Чем я так сказать? Не хуже ведь их я, я тоже один раз живу.

Едва не доведя себя до инфаркта, но оклемавшись, и то благодаря вашему еще молодому организму, вы радикально изменяете подход к рыбалке.

Рассчитывать, что вас браконьеры, те которые настоящие, с распростертыми руками возьмут в свое веселенькое семейство, вы не можете. Скорее наоборот, при любом удобном случае вам, как конкуренту, набьют морду, и очень сильно. Поэтому надеяться приходится на самого себя. И вы, рассмотрев все имеющееся подручное сырье, подбираете себе подельника. Иногда это удается сразу, иногда приходится поморочится, но в конечном итоге без сподвижника вы не остаетесь.

Вы экипируетесь браконьерскими снастями и впервые прибегаете к незаконному лову.

Это весьма спортивное мероприятие приносит массу плюсов и радикально меняет вашу жизнь. Постоянная боязнь быть пойманным с поличным рыбнадзором или забитым до полусмерти браконьерами вырабатывает у вас звериное чутье. Сковывающий страх во всей красе раскрывает скрытые в вас сверхспособности. Боже, каким слухом и зрением, уже после первого десятка бессонных ночей на водоеме, вы начинаете обладать!!!

В кромешной темноте более чем со ста метров вы способны отличить инспектора рыбнадзора от браконьера. А рокот моторной лодки вы способны расслышать даже за пределами родного водораздела. Более того, вы наизусть знаете напев всех лодочных моторов и моментально определяете с какой стороны и какого уровня приближается к вам угроза.

И последнее о первом виде рыб. После долгих рыбацких ночных мытарств по всевозможным водоемам давно уже напуганный и помертвевший взгляд вашей жены как-то вдруг проявляет зачатки жизни и влажнеет, а на вашем столе наконец-то появляется рыбный деликатес, браконьерски выловленный вами самими.

Что касается второго вида рыб, здесь намного сложнее, как, впрочем, и все в покупаемых товарах. Здесь постоянно надо держать ухо востро. В противном случае вы обречены давиться не совсем тем, чем желали бы лакомиться. О втором виде рыб вам необходимы глубочайшие знания. Если вы не обладаете таковыми, то ваше здоровье будут нещадно гробить крабовые палочки из окрашенного минтая. Вместо жирного вкуснейшего палтуса, вам подсунут филе ледяной, или, в лучшем случае, камбалу переименованную в невиданный доселе вид палтуса. А черную икру вам заменят крашенные желатиновые горошины из обычной сельди.

Но если вы обладатель глубоких знаний ихтиофауны, у вас непревзойденное чутье, острый глаз и в знакомых имеется не наглый тупой браконьер, а браконьер всего лишь немножечко с глупинкой, ну который каким-то боком в раннем детстве был слегка тронут кое-какими зачатками воспитания, то вас ожидает множество приятностей.

Почему знакомый браконьер должен быть глуповат? С таким можно торговаться, а значит и выгод иметь поболе. Тупой браконьер по своей сути рвач, от него пощады не жди. Он, как и полагается прирожденному душегубу, и неудобного клиента, а таковые те, кто пытается учинить торги, рассматривает как добычу. А это чревато не нужной вам инвалидностью. А глуповатый напротив, не часто, но способен и угостить постоянного клиента кусочком деликатеса, либо запросто сменять его на поллитровку.

На вашем столе запросто может оказаться свежайший астраханский сазан. Эти сазаны уникальны в своих вкусовых качествах. Постоянно теплая вода, и изобилующая определенными составными кормовая база Астраханской дельты делают его непревзойденным среди всех сазанов России.

И тогда, очистив и выпотрошив эту рыбину, нарезав красивыми пластами, обваляв в кубанской муке, а именно эта мука наилучшая на Руси, и подсолив по вкусу, вы выкладываете их на раскаленную сковороду. Через каких-то десять минут вы лакомитесь настоящей, сочной жирной вкуснятиной.

Не исключено, что благодаря усердию браконьеров ваш стол побалует вас азовской черной икрой и осетриной. Поверьте вкуснее этих продуктов, чем на Азовском море не сыщешь во всем мире. Если бы стерлядь, то непременно уж нужно с Урала, а вот осетр и черная икра то только из глубин Азовского моря. Особенно если вам попадется браконьер продвинутый, он преподнесет вам прессованную черную икорку. Паюсная и зернистая не идут ни в какое сравнение с прессованной. Кушали? Не приходилось? Ну ничего, у вас все впереди, стоит только начать браконьерничать или завести поставщика подобного продукта, поверьте.

Вполне возможно, что ваш стол будет украшен истекающими рыбьим жиром, прозрачно-желтыми вялеными икряными лещами Среднерусской возвышенности. Нарезанные ломтями они напоминают сказочные оранжевые мармеладины. Не то, что взгляд не оторвешь, за уши не оттянуть тебя, если баночка с холодным пивком к этому.

Ну а если вам повезло карасей отведать с озер Чукчагирское, Деждуха, или особенно Большие Киты, что на Дальнем Востоке с рекой Амгунью красуется-целуется?

О-о-о! Вот там карась! Такого карася если разок на зубок, вы пропащий человек. Ну, представьте себе эту рыбину весом в два, а зачастую и более, килограмма? Слабо! Это же целая темно-бронзовая лепеха размером с таз! У этих карасей жаберные крышки усеяны острыми шипами. Когда жарится этот карась, но только, чтобы брюшко было тщательно очищено от черной пленочки (она дает горечь) и до отказа набито было нарезанным репчатым луком для сочности, от распространяемого аромата просто теряешь голову. Этот запах настолько непревзойден и неописуем, что пьянит. А когда уминаешь румяные с хрустящей корочкой жареные сочные, сладкие куски этой рыбы, глаза от приятных ощущений соловеют.

А если хариус вдруг на столе? А уха из окуньков с черными горошинками душистого перца, а вяленая янтарная тарань? А если вы счастливец и вкушаете жареную ауху из реки Амур? Белее снега, сочнейший, обалденного вкуса жареный кусочек этой рыбки может запросто свести с ума. Да замолчите же наконец!

Морские деликатесы совсем не уступят речным, а зачастую могут и превзойти их.

Камчатский краб, к примеру! А? Кто кушал?

Да нет, я не о том, который заветренный на прилавках валяется. Я про того, который тебе в ночь-полночь браконьер приволок. Еще не остывшего, с пылу с жару. Ну как? То-то!

Да, да, если такое случалось, без водки никак в такие прекрасности жизни. Вы, проявляя все уловки, в кромешной темноте, не смотря ни на какие препятствия, умудряетесь оперативно раздобыть бутылочку беленькой, и камчатский деликатес радует вас изысканным букетом вкуса.

А копченая или жареная только выловленная корюшка, которая еще огурчиком свежим пахнет? А рыбный супчик из браконьерского минтая? А тушеная навага в томатном маринаде с гвоздикою, и чтоб морковка там соломкою? А котлеты из трески с украинским салом в остром подливе с лаврушкой? А блюда из морского огурца или трубача, обсыпанные соломками морской капусты? А селедочка, если в особенности иваси, да под картошечку с лучком зеленым да прохладной горькою перцовочкой???… А!!!

И не говорите мне ничего! Это я вам эти два вида обсказать решил, за генерала да за щеголя. Вот. А вы мне: – Домино-о, «ры-ы-ба»!… Э-э-эх…!

2015г.

Опоздавший ангел.

Каким «макаром» прилипла к дураку эта кличка уже не выяснить, хотя поискам истины я жертвовал некоторое старание, не давшее не то что результатов, а даже всходов. У русских так уж принято: идут двое по улочке Ейска и вдруг один спросит, указывая на незнакомца: – «А чё это за урод?», а спутник ответит: – «Ты что, не знаешь? это же Копчёный с Балочки!», на что первый протянет многозначительное: – а-а-а… , что верно означает – ну Копчёный, ну с Балочки, ну и Бог с ним. А чего именно Копчёный уже никого не интересует, так как разговор уходит в сторону.

Потому я решил не тратить сил и времени, руководствуясь не требущей доказательств аксиомой «гематоген – он и в Африке гематоген». Но давайте по порядку.

Тот год на Дальнем Востоке брёл наперекос привычности: декабрь только-только начался, а морозы, даже для этих мест, ударили нешуточные; народ перестал обращать внимание на детский лепет президента о благосостоянии и с присущим ему азартом ринулся нищать; бабы перестали рожать; осенью на нерест в Амур не зашла красная рыба; новогодние подарки значительно потеряли в весе, хотя цена наборов несколько превысила прошлогоднюю; черную икру теперь можно было обнаружить только на депутатских бутербродах. Да что говорить – луна и та откровенно маялась дурью. Выплывая из-за сопок огромным оранжевым пятном, уже спустя час она теряла вызывающий медовый окрас, значительно уменьшалась от чего и становилась похожею на потёртую рублёвую монету.

Одна из окраин города, среди жителей известная, как «аул» также не избежала грустной участи перемен – распоясавшаяся цивилизация неумолимо вонзала свои безжалостные корни во все притоны отчизны, а беспечный капитализм разводил на постсоветских просторах незаживающие язвы. От этого некогда великая Родина имела тот вид, который имеет изъеденная оспой пропитая рожа слесаря ЖКХ.

Нужно отметить, что и сам дальневосточный городок, многолетними махинациями предыдущего мэра давно отбившийся от стада, отощал и представлял собою жалкое зрелище. Градоначальнику, сменившему предшественника, ничего не оставалось, как констатировать своё бессилие перед разрухой и продолжать великое начинание удачно смывшегося от правосудия деляги – раскрученный маховик финансовых афёр могли остановить только расстрелы, а этому методу воспитания очень противилась католическая Европа.

Ныне статус упомянутых живописных трущоб здорово пошатнулся, а в свое время «аул» гремел на всю округу, имея выгодное стратегическое расположение: ухоженной стороною он примыкал к главной городской улице; левый и правый его бока терялись один – в частном секторе, другой – где-то в парке у танцплощадки; криминальная же его сторона была обращена к северу и отделялась от мира непроходимыми зарослями пыльного кустарника, который и вносил весомую лепту, давая обильную пищу неисчислимым оргиям целой оравы хулиганов и потворствуя чревоугодию Гематогена.

Чтобы умерить гражданское любопытство в этом месте, наверное, стоит остановиться и перейти к образу Гематогена. К оговоренному времени Гематоген уже десятка два с лишним лет слыл визитной карточкой маленького бандитского анклава, пугающего законопослушных граждан. На «ауле», да и во всём городе не без основания его считали законченным идиотом и откровенно боялись. Даже соседи предпочитали лишний раз обойти его стороною, чем связываться с ним.

Это был очень сильный дебелый верзила с воловьими глазами и тем бессмысленным взором, который можно приписать, правда, с некоторой оговоркою к «киркоровскому». Его нос чем-то походил на нос Майка Тайсона, но был более мясист, а рот напоминал распахнутый трюм баржи. Можно сказать, что у Гематогена было всё, что нужно простому обывателю, прожигающему жизнь без остатка, за исключением самой малости. Никто и никогда не замечал, чтобы на правом его плече устроился некто с нимбом над головой, даже когда он часами валялся под деревом в стельку пьян.

Круглый год упырь носил зимние ботинки без шнурков, доставшиеся ему в наследство от уголовного элемента с именем Степан и одно время открыто жившего с его матерью. В праздники он напяливал на себя бордовую сорочку испещренную черными треугольниками, которую по случаю подарил ему дядя Петя, какое-то время посещавший его мамашу, но уже после исчезновения Степана. И хоть сорочка никогда не стиралась и была несколько маловата рослому балбесу, Гематоген устоявшейся традиции не изменял и каждый праздник выглядел нарядно.

В отличие от «ильфпетровской» Эллочки он обходился всего десятком слов и таким же количеством неопределенных звуков, потому любой сразу определял в нём много животного и очень мало мог обнаружить человеческого.