Текст книги "Байгуш"

Характер любого индивида формируется под влиянием многих факторов, что особенно заметно в детстве. В нашем случае на героя ни одно из условий, оказывающих на других детей влияние, не действовало. Гематоген развивался сам по себе по одному из незатейливых биологических алгоритмов.

Особенно это бросалось в глаза, когда можно было наблюдать, как дети охотятся на бабочек. Пацанва весьма изобретательна в ловчем деле. Любой из них сначала сломит ветку попушистее и постарается ею сбить порхающее насекомое. Но вскоре убеждается, что сжатый воздух при ударе отбрасывает легкое божье создание в сторону и оно, как ни в чем не бывало, преспокойно удирает от преследователя. Тогда малый обязательно обдерёт с ветки листья, что тут же принесёт охотнику желаемый результат.

Гематоген же с мальства был прост, как трёхсантиметровый отрезок из учебника геометрии за седьмой класс. Бабочек он ловил своеобразно. Как правило, воодушевлённый балбес подбирал с земли увесистый дрын килограмма в два и гонял бабочку до тех пор, пока та либо терялась из виду, если очень повезет, либо обессиленная не рухнет в траву. Которую упала, вконец изможденный погоней и с пеною на губах Гематоген равнодушно растаптывал, выказывая самую дьявольскую при том улыбку…

В былые времена тугодум не бедствовал и жил, как говорится, от пуза. Добывать достойное пропитание ему помогала северная сторона и неприметная вдоль неё тропинка, в жару пользующаяся спросом у населения, потому особенно вольготно Гематоген чувствовал себя летней порой. Растворившись в непролазных куширях, Гематоген подкарауливал неосмотрительную жертву. Как только «заблудшая овца» подбиралась к зоне досягаемости татя, тот набрасывался на неё, хватал за шиворот, хорошенько встряхивал и произносил: – Ну, ты, это… давай.

И жертва, тут же поняв, что от неё требуется, впадала в панику, начинала плакать и послушно расставаться с карманными деньгами. Были случаи, когда добыча пыталась противиться чужой воле. Тогда налетчик сначала оглоушивал, а затем равнодушно забивал непонятливого до полусмерти, после чего у бездыханного ослушника изымал все носимые ценности. Бил Гематоген провинившегося с остервенением, долго и наотмашь. И каждый удар по силе равнялся удару оглоблей. Потому, что такое получить сдачи Гематоген прочувствовать на своей шкуре ни разу не удосужился. По окончании избиения он обязательно смачно сплёвывал на поверженного зеленый сгусток.

Как это ни странно, а жертвами Гематогена в большинстве своём были люди среднего и преклонного возраста; более юркая молодёжь зачастую умудрялась выскользнуть из цепких лап юродивого, а эти убегать стыдились. Потому ближайший ГОМ с завидной регулярностью отправлял следователей в больницу снимать побои, фиксировать сотрясения мозгов, переломы рёбер и брать показания от пострадавших.

И, хотя разбойник был частым гостем в камере временного содержания, ему сходило с рук. Сначала милиция, а вслед и полиция по заявлению очередного покалеченного с усердием брались за дело. Но промучившись два дня, вынужденно отправляли Гематогена на обследование в психушку. Там арестованного невменяемым не признавали (по городу упорно расхаживал слух, что доктор, в свою молодость весьма ушлый проныра, имел какое-то отношение к появлению Гематогена на свет, и сам при том состоял в родстве с местным прокурором, по мнению граждан очень нечистым на руку) и ещё пару дней спустя улыбающегося дебила возвращали в отделение.

Правоохранительные органы, как ни старались, а выбить чистосердечное признание из него не могли. Попробуйте-ка написать объяснительную записку, пользуясь шестью глаголами и четырьмя существительными. Даже под многочасовую диктовку выходящего из себя сержанта на бланке выходило черт знает что. Свидетелей же преступления также никогда не находилось. От беспомощности крепкие воздаяния подследственному посредством резиновых дубинок в милицейских казематах ничего не давали. После взбучки Гематоген только почесывал бока и срывал зло на сокамерниках, вышибая из них дух и последние крохи веры в провидение.

Суровыми зимами Гематоген подолгу голодал. Уже издалека завидев скучающего громилу, прохожие заблаговременно шарахались в сторону, от чего стол лиходея был настолько скуден, что он, дабы не слопотать авитаминоза, частенько обирал своих соседей.

Как и все Гематоген пил. В удачу он приобретал три бутылки креплёного вина, затем располагался прямо на земле, в тени у глухой барачной стены. Первую бутылку он выпивал залпом. Затем следовала минутная пауза, зычная отрыжка и в три-четыре захода уничтожались вторая и третья, после чего непременно съедался цветок одуванчика или кусок черствого хлеба. Спустя минут пять после этой процедуры белки глаз баловня судьбы краснели, страшно выпучивались и начинали вращаться против часовой стрелки. Его челюсть отвисала, а изо рта начинала течь тягучая слюна. По-прошествии ещё четверти часа Гематоген засыпал, и мог мирно проваляться у стены до наступления следующего дня.

Беда случалась в те разы, когда будучи в подпитии Гематоген был нечаянно разбужен. В такие пикантные моменты он становился неуправляемым и крушил всё, что подвернется под руку. Больше всего ему нравилось выламывать двери соседям. Жильцы знали эту особенность Гематогена и заранее давали стрекача через окна, считая довольно надежным укрытием густой бурьян за туалетом.

Когда-то у Гематогена было собственное имя – Коля, хотя на памяти так его никто никогда не называл. Папы он не знал вовсе. Сказывали, будто некоторое время он даже посещал младшие классы, но с учёбою сразу не поладил, потому вскоре и забросил это пустое занятие. Его мать часто меняла мужчин, отчаянно пила и не противилась абсолютной свободе сына, который, возмужав, стал её серьёзно поколачивать.

Дважды Гематоген занимался любовью с женщиной. Но эта любовь всё же несколько отличалась от общепринятого понимания данного процесса.

Дело было в августе, а время обеденным. Созревание и безудержное разжжение плоти нашего героя пришлось на тот момент, когда невдалеке заселили новенькую девятиэтажку. Тут-то и приглянулась недорослю фигуристая молодая мамаша, часто выгуливающая в коляске первенца.

Выбрав момент, когда женщина шла одна по пустынной улочке, Гематоген ухватил невольницу своих нездоровых помыслов за волосы и потащил в кусты, прохрипев: – Ну, ты эта… пошли грю.

Естественно женщина от испуга и боли принялась верещать и звать на помощь. На беду Гематогена муж пленницы оказался дома, а балкон был раскрыт. Услышав душераздирающие вопли жены, молодой человек оставил хныкающего ребенка в кроватке и поспешил на помощь. Подоспел он вовремя, Гематоген почти обездвижил пленницу. Здраво оценив противника, к тому и не долго думая, мастер рукопашного боя (а парень серьезно увлекался единоборствами) хлесткой пощечиной подправил положение подбородка детины в пространстве и точным ударом в челюсть уложил Гематогена в глубокий нокаут, после которого на профессиональном ринге есть всего два выхода – с честью умереть, не приходя в сознание или полгода отлеживаться на больничных койках, а затем, хорошенько излупив парочку промоутеров, навсегда расстаться с боксом, поменяв эту забаву на лепку глиняных свистулек.

Гематоген выжил и оклемался в пару недель, но ничего кроме внезапного снопа разноцветных искр не помнил. Из-за этого в отделении полиции на заявление молодоженов только развели руками, но подписку о невыезде с Гематогена на всякий случай взяли.

Из-за провала в памяти он не оставил черную мечту и, спустя некоторое время, с упорством дегенерата нападение повторил. На этот раз, хорошо зная противника, тренированный молодой человек устроил страждущему плотских утех настоящую экзекуцию. Расправа длилась почти час. Каждый раз, как только Гематоген приходил в себя, начинал мычать и пытался встать на ноги, точный удар отправлял его в очередной долгий нокаут. Мужчина удовлетворился лишь тогда, когда морда идиота отекла и приобрела мертвецкие оттенки, два передних зуба были выбиты, а глаза не могли явить миру зрачки без сторонней помощи.

И в тот раз Гематоген чудом остался жив, но к любви внезапно охладел и потом всегда удивлялся, зачем она вообще придумана, если после общения с противоположным полом внутри так нехорошо, всё тело ломит, а во рту почему-то образовалась болючая дыра и теперь неудобно кусать хлеб. Впрочем, сильно заморачиваться на эту тему он не стал; на двор заглянула очередная зима, а к философии способностей орясина не имела.

К большому удивлению с бандитом находила общий язык стайка местной детворы. Завидя Гематогена, шантрапа начинала преследовать его, свистеть вдогонку, строить рожицы и всячески дразнить, стараясь вывести из себя. Особенно им нравилось подсылать самого маленького несмышлёныша, который подбегал на опасное расстояние, строил огромному дядьке рожки, крутил фиги и тонким голоском кричал: – Матоген дулак, матоген дулак.

На это Гематоген сначала притворялся будто не замечает шпанёнка, а затем ловко сгребал малютку огромными ручищами, но всегда нежно потискав испугавшегося малыша отпускал на свободу невредимым. Даже когда подобные забавы срывали Гематогену «дело», не было случая, чтобы он хоть как-то обидел детишек.

Не боялась злодея и непримиримая костлявая бабка Нюрка, что жила в комнатушке первого этажа в левом крыле и гордо носила кличку "Изергиль". Она окрестила Гематогена «фашистом» и вела с ним каждодневные боевые действия. Как только через открытую форточку в её комнатушку проникал отчаянный запах испражнений, а Гематоген всегда оправлялся под её окном, бабка Нюрка звонким криком оповещала соседей: – Опять насра-ал скотина-а-а! Затем хватала совковую лопату и бежала за дом. Там она подбирала теплую ещё кучу и отбрасывала её подальше в кусты. После находила Гематогена и полчаса всячески стыдила мерзавца. Когда же мерзавец переходил все рамки расстроенным пищеварением, что особенно случалось в праздники, бабка Нюрка впивалась в его вихры и трепала их, пока Гематоген не отдирал смелую старушенцию и не зашвыривал её подальше. Однажды, ещё будучи в силах, Изергиль умудрилась даже здорово исцарапать харю обидчику и до крови укусить в руку, за что и прослыла на «ауле» отчаянной драчуньей.

Ко времени, когда «аул» пришелся моему пристальному вниманию, всегда бурная жизнь района заметно оскудела. По словам уцелевших аборигенов когда-то в этих местах с энтузиазмом заваривалась любая "каша", и любая же "каша" удачливой братией здесь и расхлёбывалась.

Случайный взор завсегда мог утешить непомерное любопытство забавной сценкой, как с неосмотрительно решившего сократить путь, прямо у заросшей хмелем беседки беспредельщики снимают куртку.

Если раньше на "ауле" можно было видеть великое множество процветающих типажей нещадно эксплуатирующих дверные проемы, слышать отборную ругань или наблюдать поножовщину, то сейчас в одном из подъездов уцелевших деревянных двухэтажных строений протяжно скрипела повисшая на одной петле дверь. В остальных подъездах дверей давно не было, к тому же они совсем не освещались, как это было до смены страной политического курса. Теперь в оставшемся проулке застоявшейся мочой не воняло, визжащая детвора не сновала под ногами взрослых, да и взрослого узреть в хитросплетениях заросших тропинок было большой удачей.

О том, что район в свое время был читающим, говорили многочисленные книжные страницы, догнивающие в сорняках возле заброшенных сортиров. Развитый в литературном плане район охладел и к политической жизни, а в прошлом всегда можно было видеть порванный портрет Горбачева, мокнущий в луже и непременно с отпечатком обуви, или обрывок газеты с изображением Ельцина, которым вытерли зад. Даже чудеса, коими когда-то гордился "аул" канули в Лета.

Об одном из таких загадочных свойств бандитской слободы мне повезло узнать. Даже немногим назад город грешил тем, что девушки из благополучных районов, выйдя замуж, изводили местных гинекологов бесконечными посещениями в пустой надежде забеременеть. В деревянных же строениях "аула" местные барышни и те из благопристойных, которые случайно заглянули в праздник на огонёк, беременели со скоростью света, не успевая попасть под венец и зачастую задолго до совершеннолетия. Внеплановый плод, как правило, отчаянно сражался за свою жизнь и ни разу не проиграл битву с всесильной подпольной медициной – малыши появлялись на свет крепенькими и с завидной регулярностью. Гинекология отказалась объяснить этот дивный факт, хотя к спонтанным родам имела самое прямое отношение.

Весна потихоньку вступала в свои права. На граждан с крыш сваливались сосульки, вдоль тротуаров текли бойкие ручейки, у подъездов образовались лужи.

Визитная карточка «аула» также довольно поистрепалась. Недавно Гематоген потерял маму (в одно прекрасное утро она просто не проснулась – сгорела от водки), а сам он обрюзг и стал терять коренные зубы. По всему ему было лет сорок с небольшим, но выглядел он на все шестьдесят. Часто его можно было видеть у завалинки и скармливающим крошки хлеба снующим мурашам.

День клонился к вечеру, когда в соседний подъезд постарался незаметно прошмыгнуть неизвестный. Не тут-то было. Завидев скромника, Гематоген, бесцельно подпирающий дверной косяк, грубо пробасил: – Чё крадешься? У нас так не принято. Ты хто?

– Да мы тут поживем немного, хату сняли вот – с опаской промямлил застенчивый парень.

– А-а, новый сосед, ну тада не боись, иди себе с миром, – промычал Гематоген.

На том знакомство соседей и закончилось.

Прошло минут двадцать, и новоявленный поселенец «аула» вынырнул из подъезда. За ним вышла небольшого росточка миловидная девушка. За руку она тянула девочку трех лет…

Так уж устроен этот жестокий мир, что когда человек выберет положенный ему срок, он меняется. Независимо как при этом проявляется его новый характер и манеры поведения, но в облике такового хорошему наблюдателю всегда явится маска смерти. Увидев Гематогена, я сразу понял, что не долго ему осталось наслаждаться рассветами, но причин этому понять не мог. То ли это была некоторая отрешенность взгляда его огромных глаз, то ли излишняя симметрия лица, не знаю. Но мне показалось, что он словно прощается с этим миром. Я был уверен – скоро этого человека не станет, хотя видимых признаков и не было. Но так и случилось.

Молодая семья жить старалась неприметно и вела себя тихо. В противность прежнему, Гематоген не только не обижал новоселов, а от чего-то привязался к девочке, которую старался угостить, самым непостижимым образом добывая шоколадные конфеты. Разбойник, не имеющий принципов и всё что слабее принимающий за поживу, последнее время старался опекать мирных соседей от любых неприятностей. Часто можно было слышать его приказное обращение тем, кто посягал на спокойствие молодоженов: – Эй, а ну-к осади! Осади грю! И зарвавшийся тут же отступался от своих притязаний.

К лету дошло до того, что родители оставляли девочку гулять во дворе под присмотр громилы. А в июле Гематогена, любившего качать на коленке ангелочка с розовыми бантиками, не стало.

В тот год всё было наперекосяк. Дурачилась даже луна в вечернем небе. Беды ничего не предвещало. Как обычно родители оставили дочурку на попечение Гематогена. День был жарким, поэтому Гематоген с малышкой были за бараком. Там всегда стояла прохлада. Верзила сидел на земле, при этом прислонившись спиной к дощатой стене, и дремал, а девочка скакала с бордюра на бордюр у пустынной дороги. Машины тут были в редкость. Как на огромной скорости из-за угла на заброшенную улочку вылетел обшарпанный Газ-53 объяснить невозможно. От испуга девочка выскочила на дорогу и упала. Грузовик был метрах в пяти от ребёнка, и тормозить, по-видимому, не собирался. Гематоген не осознавал, что делает. Он оторвал огромное тело от земли и, с неимоверным напряжением производя огромные шажищи, рванулся вперёд. В одно мгновение стареющий здоровяк оказался между грузовиком и девочкой. Внутри что-то резануло и с болью надорвалось, но он не обратил на это внимания. Он ухватил малышку за шиворот, поднял над землей и, падая на асфальт, на сколько мог тянул руку к другой стороне дороги, чтобы уберечь ребенка от удара. Груженый щебнем грузовик передними колесами на всем ходу наехал на Гематогена, подскочил, немного изменил направление и раздавил несчастного задними колесами, после чего капотом ткнулся в дерево.

Происшествию был один свидетель, случайно оказавшийся невдалеке прохожий. С его слов Гематоген умирал тихо и душа несчастного отлетала совсем недолго. Один глаз бедняги был раздавлен, а который остался цел, неестественно выпучился и всё смотрел на плачущую маленькую девочку. Ещё тот свидетель упорно утверждал, будто видел, что на окровавленных губах Гематогена блуждала так не к месту дурашливая улыбка.

Виновного водителя не оправдали, но и не посадили. Экспертиза установила, что Гематоген был обречен уже за мгновение до того, как его переехал грузовик. Когда он ринулся под машину, от неожиданного перенапряжения при рывке у него то ли оторвалась, то ли лопнула аорта, поэтому он и почувствовал нестерпимую боль в груди…

Могилка у Гематогена более чем скромная, без красивостей. Но к ней иногда наведывается девушка и на холмике всегда лежат цветы, и на почерневшем кресте подвязан розовый бантик.

С тех пор среди жителей города бытует мнение, вроде в этом проулке часто видят призрака с почти незаметными крыльями то сидящим на ветке, то стоящим у дороги. И всегда этот призрак грустен, а крылья бессильно опущены. Возможно, это и есть назначенный Гематогену свыше ангел, но который по неизвестной причине где-то задержался и слишком опоздал…

Опоздал на целую жизнь.

2017г.

Месть.

Один – убита жизнь в подвале

Среди пробирок и огня…

Ты вроде жил, а вроде нежил

И только прах вознес тебя,

Вознес так высоко над нами

Даруя святость на века…

И мы живем, а ты сгнил в яме.

И лишь надгробная плита

Средь бездарей грустит одна.

Извечный вопрос: – Что сильнее коллектив или личность?

Вопрос этот философский и однозначный ответ на него дать практически невозможно. И все же, если внимательно проанализировать общий ход научных событий, напрашивается определенный вывод. Вмешательство в человеческую душу низменных инстинктов красноречиво свидетельствуют о выгодности и в пользу отдельной личности. Казалось бы, присущая коллективу и умственная и физическая силы намного превосходят старания отдельной мыслящей особи во всех отношениях и по всем параметрам. Но, ежели индивид подвержен влиянию лишь собственного эгоизма, то коллектив порождает пороков многим более. Это и зависть к подавшему качественную идею, и стыд перед нашедшем правильное решение, это и конкуренция в желании присвоить общий результат. Возникшая негласная борьба в коллективе заставляет более разумного что-то утаивать, не желая делиться, а более хитрого принуждает красть знания или же достижения более одаренных. Итог деятельности коллектива, как правило, более плачевен, нежели отдельно взятого ученого. Коллективу более свойственно потреблять средства на создание различного рода околонаучных программ, имитировать открытия, а не заниматься ими как таковыми. Зачастую коллективу свойственно выдумывать всевозможные гипотезы, не имеющие с открытиями ничего общего, а являющиеся лишь ширмой, благодаря которой из государства выкачиваются огромные средства на абсолютную бесполезность разрабатываемых программ, а не реальных исследований. Как правило, такая вот деятельность одаривает очередными научными званиями наиболее наглых членов коллектива, работает на их благосостояние и обустройство в обществе, обеспечивает им сытную житуху и пристойный досуг. Одиночкам же предписано нищенское существование, самопожертвование ради истинной науки и смерть в забвении, если открытие так и не поддалось несчастному.

В противоположность коллективной деятельности достоянием человечества стали гениальные труды и достижения Антонио Страдивари, Никола Тесла, Альберта Эйнштейна, Буонарроти Микеланджело, Александра Пушкина и многих других отшельников и это неопровержимо свидетельствует в пользу отдельного индивида. Только одиночество способно породить гения.

А сколько удивительных решений кануло в бездну? Сколько уникальных открытий и находок сожрала ненасытная бюрократическая машина человечества, а также зависть и ложь бездарного чиновничества, старательно оберегающего свои служебные кресла от любых посягательств гения, сколько их, по воле случая, исчезло навсегда…?

Глава 1

Хорошая солнечная погода, так радовавшая еще вчера, за ночь бесследно исчезла, словно испарилась. Нынешнее утро оказалось ветреным и холодным, а темно-серое угрюмое небо на неделю вперед убивало даже призрачные надежды на прояснение.

Весна вступала в свои права неохотно и медленно, чем-то напоминая ковыляющую хромоногую бабусю, и была не по обыкновению для здешнего климата мучительно затяжной. Всплески тепла и ясных дней были настолько редки и непродолжительны, что лица подавляющего большинства горожан не источали весеннего настроения. Они были по-деловому замкнуты и неприветливы. На носу уже месяц май, а снег окончательно так и не сошел. Его комья, почернелые от пыли и грязи, грустно возлежали в тенистых проулках города, а сопки за рекой Амур, скованной добротным льдом, до сих пор укрывало чистейшее, серебристо– белое полотно. Дальневосточная зима никак не желала сдаваться.

Неожиданно предрассветные сумерки придали окнам типовой девятиэтажки ленинградского проекта оригинальную зеркальность. Дом стал непривычно привлекательным. В одном из таких окон встречала рассвет пара холодных темно-серых глаз. Обладатель спокойного усталого взгляда, сорокалетний мужчина, внимательно всматривался вдаль. Убогий вид из его жилища не был оригинален для всего крайнего севера; унылые серые сопки, такие же безликие и обшарпанные дома. Плоские черные крыши этих домов, щетинившиеся торчащими вкривь и вкось разнообразными антеннами, были печальны. Искореженный, местами вздыбленный асфальт дворовой дороги и тротуары, лишь частично оснащенные бордюрами, поломанные и давно некрашеные качели, грустная бездомная дворняга – непременный атрибут всех дворов этого неуютного города, как, впрочем, эталон самой России – вот все что ежеминутно радовало любого созерцателя этой убогой картины.

И среди всей этой тоски, на удивление, наступающий рассвет отчего-то вдруг решился взбрыкнуть, словно жеребенок, укушенный слепнем. Сначала над сопками проявилось темно-малиновая полоска. Затем она высветлилась, на мгновение став насыщенного морковного цвета, раздалась вширь, и вскоре стала прозрачно оранжевой. Через некоторое время оранжевые блики бесформенными пятнами облепили чуть ли не добрую половину неба, раз от разу бледнея. А уже по прошествии каких-то пятнадцати минут, игра красок в мгновение ока угасла. Рассвело и вокруг сразу посерело. Стало непонятным, к чему природе было затевать неуместную шутку. Создавалось впечатление, что на арену цирка вышел ярко раскрашенный клоун, и, только улыбнувшись, удалился за кулисы, оставив зрителей в недоумении от несбывшегося чуда.

Мужчина встал, подошел к газовой плите и застыл, немного задумавшись. Через миг он решительно зажег конфорку и поставил на огонь чайник. Затем он взял черный пульт управления и, прижав красную кнопку, включил телевизор. Экран четырнадцатидюймовой «Супры» вспыхнул ярко-синим. Синее свечение телеэкрана продолжалось довольно долго. Казалось, что техника о чем-то размышляет. Наконец экран обрел краски, чем проявил картинку с логотипом «1» в правом верхнем углу. Телеканал вещал последние новости. Зарвавшийся репортер, выполняющий заказ правительства, беспечно изливал напыщенные фразы о росте экономических показателей страны, страны давно расставшейся с сельским хозяйством, потерявшей промышленное лидерство, оккупированной коррупцией и воровством на фоне абсолютного гражданского нищенства и опустения русской души.

Нет, магазины не были пусты. Напротив они были забиты невиданно-красочным разнообразием и изобиловали качественными товарами. Но среди промышленных товаров отечественного ничего не было, за исключением рукотворных, кое-как сработанных безвкусных сувенирчиков. Страна не могла производить конкурентоспособные вещи, а продукты питания, от которых ломились прилавки, давно расставшиеся с натуральным происхождением, более походили на ароматизированный цветной целлофан.

Закипел чайник, возвестив о свершении данного события противным свистом. Мужчина заварил в кружке пакетик «Высокогорного» чая, размешал в окрасившемся кипятке три бруска плохо спрессованного украинского рафинада и, соорудив бутерброд из французского багета, спреда «Дальневосточного» и контрафактного «Российского» сыра принялся завтракать.

Вид хозяина квартиры свидетельствовал о размышлениях, и размышлениях непростых.

Порождению этих размышлений предшествовал целый ряд событий, событий не за прошедшую неделю или месяц, а событий вместившихся в семь долгих лет.

Начиналось все как обычно. Незатейливое детство обычного русского мальчика, родителей которого невесть какими чертями занесло на Дальний Восток. Затем учеба в местном институте, женитьба, семья, рождение сына, дача, развод и одиночество.

Всю сознательную жизнь мужчина, не желая мириться с бедностью, пытался стать состоятельным. Быть таковым этот суетный мир предлагает лишь тремя способами. Первый это украсть, второй нещадно эксплуатировать себе подобных и третий – это случайность. К сожалению ни один из этих разумных способов обогащения ему был неприемлем. Воровать он не умел и не желал этому учиться. Эксплуатацию разумных существ он презирал в самой ее сути. Принудить даже мирным методом подобного работать на себя ему не позволяло его доброе сердце. Случай стать богатым как-то не представился, и, по всей видимости, не собирался представиться и в обозримом будущем.

Избрав ошибочный путь работать не покладая рук, чтобы как-нибудь выбраться из круга порочной нищеты, он проиграл. Отдав себя и долгие годы труда надеждам обогатиться, он упустил из виду простую истину – простым и честным трудом в России, будь ты хоть какого уровня специалист или добросовестности трудоголик, богатым стать невозможно. Так уж устроена система государственности в России, как, впрочем, и во всем мире. Так было всегда и так оно и будет. Это непреложное обстоятельство России во и на все века.

Как ни странно, но к осознанию тщетности своих усилий в поисках честного пути обогащения его привело чтение книг. До потери семьи, он, как и большинство обывателей, на бытовом уровне интересовался политикой, старался вникнуть в жизнь родины, её будущность. Было время, когда он вступал в дебаты и даже ожесточенный спор с оппонентами о России. Но, как теперь он сам выражался, однажды охладел к этому занятию. Он морально умер, став политическим трупом. Будучи в одиночестве, как-то натолкнувшись на роман «Каменный пояс», он был ошарашен прочитанным. Автор романа, красочно описав каторжный труд работного люда, в буквальном смысле слова прозрел его. Выходит, как ни гни спину, как ни отдавайся работе, а ежели не сможешь эксплуатировать себе подобных, в богатеи и не меть. Вона где оказалась зарыта собака. Он ринулся в библиотеки и «перелопатил» множество исторических романов и документальных справок о жизни простолюдина на Руси. Из занимательного путешествия в прошлое он извлек неутешительный вывод – простолюдин хорошо и вольготно никогда на Руси не жил. Это обстоятельство подтолкнуло его на край пропасти. Он, впрочем, как и все талантливые и умные люди, а он был из таковых, запил. И запил обстоятельно, с надрывом. Так и катился бы он по наклонной, где конечным пунктом было превращение в неприкаянного бездомного бродягу, а затем и вынос бренных останков на погост. Но семь лет назад произошло событие, которое многое изменило.

Случилось, что он публично был унижен. В то далекое время, несмотря на запои, он был еще довольно сильным человеком и мог противостоять почти любой агрессии. Но получилось так, что однажды на него насела ватага крепких молодчиков и он спасовал. Вступать в единоборство было равносильно самоубийству, место драки красноречиво доказывало абсолютную безнаказанность нахалов, а жить хотелось. Пришлось покорно принять серьезные побои.

Тело отходило месяца четыре, что заставило запомнить обидчиков и решить отомстить. Вылавливать их по одному и бить не входило в его планы. Он возжелал заставить негодяев раскаяться в содеянном и жалостливо просить прощения. Зная насколько тяжело морально перенести сильному физически и духом человеку принудительное раскаяние, он жаждал, чтобы каждый из подонков на своей шкуре прочувствовал всю полноту подобного унижения. Поэтому для воплощения идеи в жизнь физической силы было мало. Возникла естественная необходимость обзавестись оружием.

Казалось бы, чего проще, экипируйся куском арматуры или, в крайнем случае, огнестрелом и мсти на здоровье. Раздробив, например, коленный сустав хоть самого черта не трудно заставить покаяться во всех смертных грехах. Но не из таковых оказался пострадавший. Ему было необходимо не просто оружие, а сверхоружие. Оружие которое не оставило бы единого шанса кому бы то ни было на противление предложенной им воле. Оружие, которое не даст ни единого повода усомниться в его разрушительной способности и пресечет любые попытки дать отпор или же попытаться взять реванш.

Как и начал, так же в один момент он и бросил пить. Он попал во власть неожиданно озарившей его идеи и стал обуян ею. А что сильнее идеи может управлять человеком?

Будучи человеком талантливым и склонным к точным наукам, он с головой ушел в появившееся важное дело, дело получения и укрощения сверхэнергий.

Прошло семь долгих лет упорных поисков, отчаяния, надрывающей жилы борьбы, бессонных ночей и великих достижений. Его квартира обзавелась мощной, на заказ изготовленной дверью со встроенными секретными запорами. Рабочий стол утопал под кипами книг с заломленными в нужных местах страницами и стопками листов с разнородной писаниной: формулами, графиками и расчетами. Все помещения были завалены всевозможными железками, трубочками и приспособлениями. Его жилище превратилось в подобие фантастической лаборатории, где царил первозданный хаос.

Семь каторжных лет, в течение которых его ум распухал от физико-математических причуд , не прошли даром. Битва ума и законов природы увенчалась невероятным успехом. В небольшом футляре, в оружейном сейфе покоилось его изобретение – невиданное миром доселе оружие. Оружие, которое он, в усмешку фашистскому прошлому, называл «оружием возмездия». Оно не было совершенно. Прибор был неказист и довольно тяжел. Он был не просто неудобен, он был крайне беспардонен в своем дизайне.