Текст книги "Слезы Бодхисаттвы"

– Это еще ничего, дальше пойдет еще более «гладкая» дорожка, – ехидно улыбнулся Гриффитс, прижимая к себе сумку с фотоаксессуарами на очередном ребристом участке. – С дорогами тут, к сожалению, серьезные проблемы, хотя французы в свое время их активно ремонтировали.

– А кто-нибудь знает, долго нам еще ехать? – спросила строгая чешская журналистка на ломаном английском, оглядывая пассажиров автобуса.

– Думаю, минут через сорок мы доберемся до Свайриенга, – сказал Гриффитс. – Так что потерпите еще немного.

Журналистка изобразила недовольную гримасу и тяжело вздохнула.

– Дамочка, видимо, готовилась к более комфортной поездке, – прошептал австралиец, наклонившись к Вадиму. – Прямо неудобно было ее огорчать.

– Ну ничего, пусть уж теперь терпит, – прошептал в ответ Вадим.

Было около восьми утра, когда автобус остановился около массивных бетонных блокпостов с пулеметными гнездами-амбразурами, из-за которых выглядывали суровые физиономии вьетнамских солдат. Один из камбоджийских военных вылез из сопровождавшего автобус джипа и протянул вышедшему на дорогу толстому вьетнамскому пограничнику какую-то бумагу. Тот долго и внимательно разглядывал ее, затем махнул рукой, и джип с автобусом двинулись дальше.

Свайриенг трудно было назвать городом в полном смысле этого слова. По советским меркам это был, скорее, поселок городского типа. Он производил угнетающее впечатление: обшарпанные старые дома с разбитыми стеклами, играющие на улицах чумазые голые детишки, раскиданный на тротуарах мусор. Автомобилей на улицах практически не было, основными участниками движения были гужевые повозки, велосипеды и дешевые ржавые мопеды с прицепами. После богатой и красивой столицы вся эта нищета особенно бросалась в глаза.

– Люди бегут отсюда, – пояснил Гриффитс. – Обрати внимание, сколько вокруг заброшенных домов. Все стремятся уйти подальше от границы, так как здесь с каждым месяцем становится все опаснее.

Автобус остановился возле небольшого обветшалого кирпичного строения с выбитыми стеклами. На обочине рядом с полуразрушенным зданием сидели несколько уставших худых горожан и устало смотрели куда-то в пустоту.

– Ну вот и приехали. Да, тут, пожалуй, можно сделать несколько фактурных снимков, – сказал Гриффитс, в очередной раз протирая салфеткой линзы своих объективов. – Вообще, в нищих и воюющих странах делаются самые лучшие фоторепортажи на свете, как бы жестоко и цинично это ни звучало.

Водитель открыл двери автобуса, и пассажиры вышли на улицу. Жара показалась Вадиму особенно сильной после кондиционированного салона «Рено». Журналист предусмотрительно захватил с собой краму и обмотал ее вокруг шеи, чтобы время от времени вытирать выступавший на лице пот. Гриффитс тоже обмотался крамой, которая хорошо сочеталась с его расстегнутой мятой рубашкой и мешковатыми походными брюками.

Австралиец запустил руку в широкий карман брюк и достал оттуда мятую пачку сигарет «Кэмел».

– Покурим? – предложил он, протягивая пачку Вадиму.

– Да нет, спасибо, я не курю, – ответил журналист.

– Это правильно, – улыбнулся Гриффитс, с наслаждением затянувшись сигаретой и выпустив в воздух ровное колечко дыма.

Трое военных, ехавших в джипе, спрыгнули на обочину и подошли к журналистам. Вадиму вдруг стало жаль этих несчастных солдат, которые всю дорогу ехали под палящим солнцем, глотая дорожную пыль, чтобы охранять иностранцев, сидевших в комфортном прохладном салоне автобуса.

Важный насупленный солдат, который передавал бумаги пограничнику («Видимо, командир группы», – подумал Вадим), обратился к журналистам на ломаном английском.

– Вы можете снимать, фотографировать, смотреть. Десять минут. Потом едем вокруг, показываем деревни и назад, – лаконично объяснил строгий военнослужащий и направился со своими товарищами обратно к джипу.

Журналисты принялись за работу. Худой китаец-кинооператор начал быстро настраивать свою громоздкую камеру, рыжеволосый корреспондент из Югославии подошел к сидевшим на обочине сонным крестьянам и принялся о чем-то с ними разговаривать на кхмерском языке, Гриффитс навинтил на свою камеру длинный объектив и стал делать пробные снимки.

Вадим прошелся по улице и заметил, что на ней нет ни одного целого здания. Из окон убогих полуразрушенных домов виднелись испуганные лица местных жителей, которые с удивлением смотрели на неожиданных гостей-«барангов», зачем-то приехавших в их город на роскошном автобусе.

Вадим попытался поговорить с проходившим мимо стариком, расспросить его о жизни на границе, но тот не понимал по-французски. В глухой кхмерской провинции вряд ли найдется хоть один житель, владеющий языком Вольтера, подумал Вадим, вновь с грустью оглядывая убогий городской пейзаж.

Через несколько минут сопровождавшие автобус солдаты стали зазывать журналистов обратно в автобус. «Неужели на этом закончится поездка?» – задался вопросом Вадим. Выходило, что принц Сианук организовал «экскурсию» представителей западных СМИ на границу только для того, чтобы они несколько минут побродили по убогим улицам полуразрушенного Свайриенга? Вадим ожидал чего-то большего: для хорошего репортажа нужно было бы пообщаться с пограничниками, с пострадавшими от американской бомбежки, с местными врачами, каждый день лечившими жителей, попавших под обстрел…

Но солдатам, похоже, было дано строгое указание обеспечить безопасность иностранцев и не отпускать их никуда без присмотра. Вот они и выполняли приказ. Вадим направился к автобусу, намереваясь поговорить с начальником группы охраны, однако тот уже уселся на свое место за рулем джипа и завел двигатель.

Журналисты вновь заняли свои кресла в прохладном салоне «Рено». Гриффитс вытер носовым платком выступившие на лбу капли пота и отпил несколько больших глотков из пластиковой бутылки с водой.

– Сейчас мы совсем рядом с границей, – сказал австралиец. – Сюда время от времени залетает сайгонская военная авиация, тут уже небезопасно. Думаю, ты в курсе.

– Да, конечно в курсе, – сказал Вадим. – Но нас-то они вряд ли будут бомбить.

– Да хрен их знает, они тут частенько бомбят безобидных крестьян. Видимо, принимают их за вьетнамских коммунистов. Так что и автобус могут принять за бронетранспортер.

Гриффитс рассмеялся собственной шутке громким заразительным смехом. Вадим выдавил из себя улыбку, хотя ему было совсем не смешно.

– Бравый вояка в джипе сказал, что сейчас нас провезут по соседним деревням, чтобы мы могли увидеть все прелести приграничной жизни. А потом, на обратном пути, остановимся на пограничном пункте и пообщаемся с косоглазыми блюстителями приграничного покоя. Это уж я сам договорился, а то какого хрена нас сюда везли тогда?

Вадим широко улыбнулся австралийцу: уговаривать строгих охранников ему теперь было не нужно.

Вид из окна автобуса становился все более унылым и безрадостным. На обочинах дороги появились широкие воронки от снарядов, возле которых лежали вывороченные с корнем деревья. Вадим увидел несколько заброшенных деревень, в которых не было видно ни души, вдоль домов бродили лишь бесхозные курицы и поросята.

– Какой ужас… – тихо произнес Вадим, осматривая опустошенные приграничные территории. – Просто кошмар…

– Это все проклятые южные вьетнамцы и их американские друзья! – злобно воскликнул болгарин Боков, тыча толстым указательным пальцем в окно автобуса. – Их работа!

Ухабистая грунтовая дорога становилась все хуже, и водителю автобуса часто приходилось выруливать на обочину, отчего машина резко кренилась на бок. Во время очередного подобного маневра Вадим больно ударился головой о металлическую стенку, а чехословацкая журналистка чуть не свалилась со своего сиденья в проход и начала громко ругаться на своем родном языке, видимо, обращаясь к шоферу.

Вдруг послышался глухой удар, и автобус резко остановился.

– Ну вот и приехали, – вздохнул Гриффитс.

Водитель выскочил из автобуса и подошел к левому заднему колесу. Вадим выглянул в окно и увидел, что шина насквозь пропорота куском арматуры.

Трое солдат из джипа сопровождения подбежали к водителю, и между ними завязался громкий и очень эмоциональный разговор. Солдат, которого Вадим про себя называл командиром группы, явно отчитывал нерадивого шофера за неаккуратную езду, а тот, видимо, пытался оправдываться.

– Ладно, пошли, поможем им исправить ситуацию, а то так можно долго сидеть, – сказал Гриффитс, вставая и направляясь к выходу из автобуса.

Остальные пассажиры, недовольно ворча, тоже начали выходить из машины. Спрыгнув на пыльную сухую землю, Вадим огляделся по сторонам. «Рено» застрял возле небольшой деревушки, состоявшей из шести убогих хижин на сваях. Недалеко от дороги тощий старик-пастух вяло прогуливался по полю, наблюдая за небольшим стадом коз. Возле одной из хижин играли чумазые ребятишки, а рядом с ними худая изможденная женщина стирала белье в старом потертом тазу. Было около полудня, и солнце палило нещадно.

Между тем водитель и трое солдат приподняли автобус с помощью домкрата и не спеша принялись устанавливать запасное колесо, то и дело прерываясь и обмениваясь громкими недовольными фразами.

Гриффитс сразу же принялся снимать на свой «Кэнон» сцены деревенской жизни, остальные журналисты наблюдали за починкой автобуса, укрывшись от солнца под раскидистым хлебным деревом на обочине дороги.

Вдруг Вадим услышал вдалеке какой-то гул. На горизонте показались две черные точки, которые быстро приближались. Вскоре над головами журналистов пронеслись два истребителя.

– Что за черт?.. – произнес Вадим, удивленно глядя вслед молниеносно удалявшимся самолетам.

Через несколько секунд снова послышался гул моторов, и из-за пальмовой рощи показались два больших вертолета. Вадим заметил, что солдаты, которые уже почти закончили монтаж колеса, отвлеклись от своей работы и взволнованно уставились в небо. Вдруг «командир» принялся что-то громко кричать и размахивать руками, обращаясь к журналистам.

Вертолеты приближались, а солдат продолжал делать какие-то указания жестами. Наконец Вадим различил в его путаной речи слово «Descendre!» – «Ложись!»

Вадима оглушил громкий, резкий звук разорвавшегося снаряда. Журналист в ужасе заметался на месте, ища глазами место для укрытия. Через несколько секунд он уже лежал в придорожной канаве, уткнувшись лицом в сухую пыльную землю.

Вадим зажмурился, съежился, прижался к земле и обхватил голову руками. «Неужели это все… конец?» – пронеслось в голове у молодого человека.

Он услышал, как где-то рядом разорвалось еще несколько снарядов, и земля под ним вздрагивала после каждого взрыва. А затем послышался стрекот пулеметов…

В этот момент Вадим вдруг вспомнил своего дядю-фронтовика Федора Ивановича, который рассказывал ему о первой в своей жизни атаке в августе 1941 года. Он признавался, что никак не мог заставить себя выпрыгнуть из окопа и чувствовал, как его ноги становились ватными. Командир взвода буквально вытолкал его оттуда, и дядя, которому тогда еще не было и восемнадцати, побежал вперед, не видя и не чувствуя ничего вокруг. После этого его ждало еще с десяток атак, но он был будто заговоренный: прошел всю войну, не получив ни одного ранения.

Слушая дядины рассказы, Вадим каждый раз поражался его смелости, да и вообще смелости всех солдат, которые бежали в атаку, зная, что в любой момент их может сразить пуля или снаряд. «У нас не было выбора, – говорил Федор Иванович, раскуривая папиросу и глубоко затягиваясь крепким табачным дымом, – мы знали, что надо идти вперед, и шли. Обратной дороги не было, такие вот, брат, дела…»

Вадим все сильнее прижимался к земле, будто желая слиться с ней в одно целое. Его сердце бешено колотилось, дыхание становилось прерывистым, по всему телу пробежала дрожь. Он представлял себе, как в его тело, будто нож в масло, вонзается горячий и острый осколок снаряда. Наверное, это больно, очень больно…

Вдруг молодой человек почувствовал, как кто-то резко схватил его за плечо. Он резко дернулся и попытался отползти в сторону, но руки и ноги будто отнялись и не желали двигаться. «Нет, не сейчас, только не сейчас, я не готов, я не хочу…» – в голове у журналиста ворочались путаные панические мысли, он уже начал прощаться с жизнью, которая вот-вот должна была оборваться…

– Вадим, ты как, в порядке? Ты не ранен, дружище? – послышался голос Гриффитса.

Журналист, наконец, пришел в себя и увидел склонившееся над ним взволнованное бородатое лицо австралийца.

Он попытался что-то ответить, но не смог произнести ни слова. Он чувствовал, как все его тело слегка подрагивает, будто в ознобе. Гриффитс аккуратно подхватил своего молодого коллегу под руку и помог вылезти из канавы.

– Ладно, держись, друг. Все позади, эти уроды уже улетели. Я пойду, поработаю немного.

Журналист кое-как отряхнулся от покрывавшей его грязи и пыли, затем огляделся по сторонам и не сразу поверил своим глазам. Идиллический сельский пейзаж в одночасье превратился в поле боя после ожесточенного сражения. В воздухе стоял густой, неприятный запах гари и витала серая плотная дымка. На земле повсюду виднелись металлические осколки снарядов и небольшие воронки.

Старик-пастух лежал на траве, раскинув руки в стороны: он был мертв. Рядом с ним валялись две дохлые козы. У одной из них снарядом было разворочено брюхо, и оттуда медленно вылезали сизые внутренности. При этом несчастное животное все еще билось в предсмертных судорогах и жалобно блеяло. Остальные козы беспорядочно разбрелись по полю.

Чумазые ребятишки, всего несколько минут назад мирно игравшие возле одного из домов, теперь испуганно выглядывали из большого глиняного чана, в котором они успели спрятаться от бомбежки. Вадим увидел, как их мать подбежала к чану и помогла детям выбраться из него, горячо обнимая каждого ребенка и громко рыдая.

Возле другого деревенского дома, соломенная крыша которого была объята огнем, Вадим заметил еще одно мертвое тело: молодой парнишка лежал на пыльной земле лицом вниз, а под ним растекалась густая темно-красная лужа. Возле него сидела на коленях седая старуха с растрепанными волосами и горько плакала. Она попыталась перевернуть мертвое тело своего сына, но у нее не хватило для этого сил.

Все журналисты были целы и невредимы. Они, как и Вадим, смогли благополучно пересидеть вертолетную атаку в придорожной канаве. Китаец-телеоператор уже закинул на плечо свою камеру и снимал ужасающую деревенскую панораму, Гриффитс бегал по разбомбленной деревне, щелкая своим фотоаппаратом, чехословацкая журналистка и рыжеволосый югославский корреспондент помогали какой-то старушке собрать рассыпанные по земле пожитки и о чем-то с ней беседовали. Трое военных тоже не пострадали и теперь спешно усаживались в свой джип: видимо, собирались ехать за подмогой в соседнюю деревню.

Автобус каким-то чудом остался цел, однако во время налета он сорвался с домкрата и сильно покосился, а заднее колесо еще глубже ушло в дорожную выбоину.

Вадим впервые в жизни увидел смерть так близко. Она была рядом, совсем рядом, несколько минут назад она будто вплотную приблизилась к нему. В этот момент жизнь впервые показалась молодому человеку хрупкой, невесомой, призрачной субстанцией, которая может рассыпаться в один миг.

Обо всем этом Вадим читал в книгах, но никогда не думал, что ему придется столкнуться с этим в реальности. Он понимал, что нельзя стоять на месте, что нужно помочь несчастным деревенским жителям, попытаться поговорить с ними, набрать материал для эксклюзивного репортажа, как это уже делали его коллеги… Но он не мог заставить себя сдвинуться с места, его ноги будто приросли к земле, они предательски подкашивались и становились все слабее и слабее.

Вадим опустился на колени, еще раз оглядел ужасающее «поле боя», все еще затянутое пыльно-серной дымкой, и почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы. Через несколько минут он лежал на земле и тихо плакал, закрыв лицо испачканными землей руками.

Глава шестая

Викрам медленно брел по лесной дороге к школе, насупленный и угрюмый. То, что произошло утром, было настолько противно, мерзко и гадко, что от одной мысли об этом мальчика начинало подташнивать. Но ни о чем другом думать, к сожалению, не получалось.

Утро началось с громких крикливых возгласов, доносившихся со двора. Викрам протер глаза, встал и подошел к окну. Мальчик увидел своего отца, который разговаривал о чем-то с хромоногим Сроном, неприятным ворчливым крестьянином лет пятидесяти, нелепо прихрамывавшим на правую ногу. Срон был явно очень недоволен и в чем-то упрекал Хиена, размахивая руками и то и дело хватаясь за голову. Хиен пытался успокоить разгоряченного соседа, но тот будто не слушал его и продолжал разражаться громкими ворчливыми тирадами.

Викрам прислушался, но не смог разобрать, о чем же идет речь. Мальчик различил лишь одно слово: «Колап». Он тут же вспомнил, что так звали здоровенную свиноматку Срона, в которой он души не чаял.

Викрам быстро оделся и спустился во двор. Вокруг Срона и Хиена уже собралась целая толпа крестьян, привлеченных громким голосом хромоногого. Срон то и дело указывал рукой в сторону деревянного стола под домом, на котором Совади обычно резала овощи и мясо.

На столе лежала большая свиная голова. Это была голова Колап, Викрам узнал ее по черному правому уху. «Что за ерунда, как она тут оказалась?» – подумал мальчик и подошел поближе к образовавшейся возле дома толпе. За одной из свай притаилась Совади. Она молча стояла, растерянно наблюдая за тем, как Срон что-то гневно говорит ее мужу.

– Ты! – проворчал Срон сквозь зубы. – Зачем ты это сделал, отвечай?! Я ее так долго выращивал, так любил!.. Кто теперь будет кормить моих поросят?

– Послушай, Срон, – примирительно произнес Хиен. – Успокойся, прошу тебя. Я еще раз повторяю, что не знаю, как она здесь оказалась, клянусь тебе.

Однако Срон продолжал ворчать, сверля Хиена своими маленькими злобными глазками.

– А кто же это тогда, а? Кто, я тебя спрашиваю?! – распалялся хромоногий. – И почему у тебя на столе оказалась ее голова? Ты даже не представляешь, каких сил мне стоило ее вырастить!

Крестьяне, собравшиеся во дворе, оживленно обсуждали происходящее. Викрам слышал, как стоявший посреди толпы старик Свай то и дело повторял: «Ну и дела! Вот так дела!»

Срон тем временем медленно подошел к разделочному столу и бережно поднял с него голову своей любимицы, которую он называл нежным именем Колап, «куст розы». Затем он снова разразился громкой тирадой причитаний и жалоб.

Викрам вспомнил, как чудаковатый хромой крестьянин ухаживал за своей свиньей. По дороге в школу мальчик частенько наблюдал за тем, как Срон вычищает свинарник, нежно похлопывает ее по плотной упругой спине и даже разговаривает с ней. Викраму казалось, что свинья заменяет ему жену, которая умерла год назад, оставив на него троих совсем маленьких детей. Теперь от любимицы Срона осталась только голова, которая каким-то образом оказалось под домом Хиена.

Мальчик вдруг почувствовал жалость к своему соседу. Срон часто был резок и неприветлив с другими жителями деревни, но своих детей он очень любил и окружал их заботой как мог. Викрам часто видел, как он сидит во дворе и мастерит для них игрушки из дерева или качает на руках самого младшего сына, которому не исполнилось еще и года. Такая большая свинья, как Колап, могла бы надолго обеспечить их семью, тем более что она кормила целый выводок поросят. Свиноматка с черным ухом была для Срона настоящим сокровищем, которое теперь было у него украдено и, судя по всему, жестоко убито…

Хиен пытался объяснить ситуацию соседям-крестьянам, которые все разом накинулись на него с расспросами.

– Что ж это такое, сосед? Как же это так получается? – удивленно спрашивал Пучеглазый Тян.

– Да откуда я знаю?! – нервно воскликнул Хиен, пожимая плечами. – Я утром спустился во двор и увидел тут это…

– А как же она сюда попала? – спросил старик Свай.

– Да вы что же думаете, что это моих рук дело? – спросил Хиен. – Ну зачем мне это делать, а? Я на такое не способен, вы же знаете. Мне чужого не надо!

– Конечно, сосед, мы верим тебе, не переживай, – кивнул Тян. – Просто все это очень странно получается…

Крестьяне снова принялись бурно обсуждать происшедшее, а Хиен терпеливо продолжал убеждать их, что он понятия не имеет, кто положил свиную голову под его дом. Совади в это время молча стояла за сваей и смотрела на мужа, стараясь сдержать подступавшие к глазам слезы.

Викраму стало жаль отца, который внезапно оказался в такой нелепой ситуации. Мальчик понимал, что теперь для Хиена самое главное – не потерять лицо перед своими соседями, тем более что он был деревенским старостой. Впрочем, они ведь много лет знали его как честнейшего и добрейшего товарища, который никогда не брал чужого и всегда был готов поделиться с соседями своими припасами и деньгами. Неужели кто-то из них теперь сможет поверить, что Хиен способен на такое?

Увлекшись обсуждением загадочного происшествия, крестьяне будто и забыли о его главном участнике, хромоногом Сроне. Викрам заметил, как заплаканный крестьянин медленно побрел к выходу со двора, держа в руках голову Колап. Толпа молча расступилась, давая хромоногому пройти и провожая его удивленными и жалостливыми взглядами.

Хиен хотел последовать за Сроном и еще раз попытаться успокоить его, но Тян удержал его за локоть.

– Не надо, сосед. Ты уже все ему сказал, – прошептал он. – Не надо.

– Мы понимаем, что это не ты сделал, Хиен, – сдавленным голосом произнес сгорбленный деревенский знахарь, который славился своим умением готовить полезные снадобья из тараканов, жирных пауков и других насекомых.

Другие крестьяне согласно закивали.

– Надо найти того, кто это сделал. Такого в нашей деревне еще не было, – проворчал старик Свай. – Сколько я уж лет на свете живу, а ничего такого не помню. Это безобразие какое-то!

– Мы найдем, обязательно найдем, – сказал Хиен, слегка улыбнувшись соседям. – Хулиганам в нашей деревне не место!

Викрам с облегчением вздохнул, взглянув на своего отца: Хиен не потерял лицо и по-прежнему вел себя достойно и правильно.

Продолжая свой путь к школе, Викрам постоянно прокручивал в голове утренние события, из-за которых он уже опаздывал на занятия. Неужели это снова дело рук Апанга? У парня были ярко выраженные садистские наклонности, и он вполне мог на такое пойти. Или это все-таки проделки Кмао?

Викрам пришел в школу только к середине второго занятия. Учительница Млих приветливо улыбнулась ему в ответ на сбивчивые извинения за опоздание. Мальчик уселся на свое место рядом с Каем и кивнул ей, поспешно доставая из сумки учебные принадлежности.

– Что ты такой взволнованный? – шепотом спросила девочка. – У тебя руки прямо трясутся. Случилось чего?

– Да нет, ничего особенного, – сказал Викрам. – Так, ерунда…

Сосредоточиться на уроке кхмерского языка у мальчика так и не получилось, мысли постоянно возвращались к свиной голове, истерике несчастного Срона и растерянному выражению лиц родителей. Все это было похоже на какой-то абсурдный сон…

Викрам изо всех сил старался не показывать своего волнения во время уроков, но скрыть его было трудно. На уроке географии он принялся энергично вертеть между пальцами карандаш, чтобы успокоить нервы, но вскоре тот треснул и развалился пополам.

После уроков одноклассники по традиции решили поиграть в сэй. Викрам и тут не смог сосредоточиться и проиграл практически все раунды, хотя был настоящим мастером этой нехитрой игры.

– Что-то ты сегодня не в ударе, парень, – удивленно протянул лопоухий Сэк. – Не припомню, чтобы ты так много мазал, на тебя не похоже.

– Ну бывает, что уж тут поделаешь… – вздохнул Викрам. – Ладно, я пойду уже домой, а вы тут доигрывайте без меня.

Мальчик уныло побрел по пыльной дороге обратно в деревню, вновь размышляя об утренних происшествиях. Викрам прекрасно понимал, что весь кхум только и занят обсуждением странных событий на дворе у Хиена. А может быть, эта новость уже разлетелась и по соседним деревням и там тоже вовсю судачат об этих мерзких пакостях. Дом Хиена и Совади, всегда такой открытый и гостеприимный, теперь приобретал какую-то дурную славу в округе, и эта мысль больше всего угнетала Викрама.

Подходя к лесной дороге, мальчик повстречал на своем пути Тыпа, местного колдуна, который жил в одинокой хижине где-то в лесу. Крестьяне частенько обращались к Тыпу, если нужно было прибегнуть к магическим силам: снять сглаз, приворожить, излечить родственника от заикания или проказы. Поговаривали, что Тып действительно обладал какой-то особой волшебной силой и мог творить чудеса, хотя Хиен считал его обычным шарлатаном, который привык наживаться на чужом горе.

Поравнявшись с Викрамом, Тып на несколько секунд устремил на него свой строгий колючий взгляд, от которого мальчику стало не по себе. Седой старик вообще вызывал у местных детей и подростков страх, и они старались не сталкиваться с ним на дороге, опасаясь, что старик может одним жестом или даже взглядом навлечь на них проказу, а то и вообще превратить в лягушку или в какую-нибудь мерзкую каракатицу. Викрам хоть и не верил в эту ерунду, но тоже всякий раз невольно содрогался, сталкиваясь на дороге со сгорбленным стариком, который передвигался очень медленно и всегда опирался на массивную палку из сандалового дерева.

Когда Тып уже отошел на несколько шагов, мальчик вдруг услышал, как старик что-то тихо проворчал, щелкнув при этом языком. Мальчик обернулся, но уже не увидел колдуна: Тып будто провалился сквозь землю. «Может, он и правда волшебник?» – подумал Викрам, так и не найдя глазами таинственного старика.

Мальчик продолжал свой путь, и ему еще некоторое время казалось, что Тып наблюдает за ним, невидимой тенью скользя между деревьями.

Проходя по лесной дороге, Викрам услышал чьи-то приглушенные голоса и шорох в кустах. Мальчик остановился и прислушался. Шорох доносился из-за ряда старых массивных деревьев, росших в нескольких метрах от дороги. Викрам не мог различить, о чем говорят доносившиеся из леса голоса, но один голос он узнал практически сразу: Апанг!

Викрам хотел было продолжить свой путь и не связываться с мерзким хулиганом, который наверняка снова издевался над несчастными животными или насекомыми вместе со своими дружками. Но какая-то сила будто подталкивала мальчика в лесную чащу. Внутренний голос говорил ему, чтобы он подошел и посмотрел, что происходит за деревьями.

Викрам тихо прокрался через лесные заросли и подошел к старым деревьям. Голоса теперь звучали отчетливо.

– Аккуратно режь, аккуратно, – строго произнес голос Апанга.

– Да чего ты мне указываешь! У меня отец мясник, я знаю, как это все надо делать, – послышался в ответ недовольный голос Тьяпа.

– Дели поровну, чтобы все было честно, – присоединился третий голос, Тьрук.

Подойдя к стволу одного из деревьев, Викрам прислонился к нему и осторожно высунул голову между толстыми ветками.

На небольшой лужайке был расстелен кусок грубой ткани, на котором лежала жирная окровавленная свиная туша. Тьяп осторожно разрезал ее на части большим кухонным ножом, а Апанг и Тьрук сидели возле него, внимательно наблюдая за его действиями.

Теперь все было понятно! Викрам почувствовал, как его постепенно начинает трясти от гнева. Выходило, что трое этих подонков похитили свинью у несчастного Срона и теперь делят свою добычу. Но им и этого показалось мало: они подбросили голову Колап во двор Хиена, чтобы опозорить его и напугать крестьян! Терпеть такое было невозможно, особенно когда преступники уже застигнуты за дележом добычи.

Мальчик обернулся и посмотрел на дорогу в надежде, что кто-нибудь будет проходить мимо и поможет ему задержать негодяев. Но на дороге не было видно ни души.

Викрам понимал, что в одиночку он не сможет справиться с тремя здоровенными парнями: стычки с Апангом и его дружками неизменно заканчивались для него побоями и унижением. Но просто смотреть на все это и ничего не предпринимать было просто невозможно. Нужно было действовать!

Оглядевшись по сторонам, Викрам быстро отыскал глазами примитивные орудия, с помощью которых он смог бы одолеть трех парней. Через какую-то долю секунды у мальчика в голове уже созрел четкий план действий.

Первым делом он подобрал с земли засохший кокосовый орех размером с кулак, размахнулся и запустил им в склонившегося над свиной тушей Тьяпа. Кокос попал ему прямо в лоб, парень вскрикнул, схватился за голову и выронил из рук нож.

Апанг и Тьрук тут же вскочили на ноги и принялись испуганно оглядываться по сторонам. И тут Викрам выскочил из-за дерева, держа в руках массивную бамбуковую палку. От сильного удара по ребрам Тьрук громко взвизгнул и упал на землю. Апанг не успел толком сообразить, что происходит, а Викрам уже изо всех сил вцепился ему в горло своими гибкими пальцами и повалил на траву.

Викрам все сильнее сдавливал шею хулигана, Апанг пытался оттолкнуть от себя своего душителя, но тот вцепился в него мертвой хваткой, как породистая бойцовская собака. Вскоре Викрам услышал хрип и почувствовал, как тело Апанга начинает дергаться в конвульсиях.

В этот момент мальчик ощутил резкую боль в спине и отпустил шею Апанга. Через несколько секунд Тьрук и Тьяп уже прижимали его к земле, заломив руки за спину. Апанг постепенно приходил в себя, восстанавливая дыхание и мотая головой из стороны в сторону. Затем он медленно встал, подошел к лежавшему на земле Викраму, опустился перед ним на корточки и улыбнулся своей мерзкой, отвратительной улыбкой. Его правый глаз снова начал слегка подмигивать от нервного тика.

– Ну ты даешь, Викрам, – злобно прошипел Апанг, откашливаясь и почесывая покрасневшую шею. – Ты хотел убить меня, да?

– Подонок! – процедил сквозь зубы Викрам, пытаясь вырваться из рук Тьрука и Тьяпа, которые продолжали прижимать его к земле. – Зачем ты это сделал? Зачем ты украл свинью?!

– Да что ты несешь, а? – огрызнулся Апанг. – Ты только что чуть не убил меня, маленький засранец! Ты хотел умыкнуть у нас нашу добычу, да? А ну признавайся, гаденыш!

Тьяп сильнее заломил руку Викрама, и мальчик вскрикнул.

– У Срона маленькие дети, ему надо кормить семью. Но тебе на это наплевать! – произнес Викрам, скрипя зубами от боли. – Таких, как ты, надо бросать в тюрьму!

Викрам уже не чувствовал страха. Он хотел высказать Апангу все, что он о нем думает, а дальше – будь что будет…

– Да ты чего несешь?! – вскрикнул Апанг, поднимаясь на ноги. – Я ее ниоткуда ни крал, понял! А что за затея с головой, я вообще не знаю. Мне кажется, что ты перегрелся на солнце, Викрамчик. Да и вообще, ты становишься опасным для окружающих людей. Тебе бы полечиться немного не мешало бы. Ладно, я тебя отпущу, так и быть. Но перед этим мне нужно справить нужду. Парни, держите его крепче!