Текст книги "Слезы Бодхисаттвы"

– Шахову в Москву позвоним с телефонной станции, когда ты выпишешься. Врач мне сказал, что через два-три дня тебя уже могут выпустить отсюда.

– Да уж, очень на это надеюсь, – сказал Вадим.

– Ну а насчет еды не переживай. Посидеть на диете недельку – это всегда к лучшему для организма. Очищает, – улыбнулся Крижевский, кивая головой на тарелку с недоеденной рисовой кашей.

– Верно, но боюсь, что с таким питанием я похудею тут килограмм на двадцать, – усмехнулся Вадим.

– Ну ладно, отдыхай и набирайся сил. Сам понимаешь, впереди полно работы. А мне пора идти. Я зайду завтра.

Крижевский быстро вышел из палаты, не закрыв за собой дверь.

Вадим еще долго сидел на койке, глубоко задумавшись. Он прошел настоящее «боевое крещение», побывал под обстрелом, остался жив и смог написать блестящий репортаж, который сейчас читают тысячи советских людей. А через несколько дней ему предстоит выступать в радиопрограмме и самому раздавать интервью. Из начинающего корреспондента он в одночасье превратился в знаменитость, однако все это не радовало его. В мыслях Вадима то и дело всплывал образ несчастной старухи с растрепанными волосами, рыдающей над окровавленным телом своего сына посреди разоренной деревни. А теперь еще этот ужасный сон, который почему-то все сильнее казался молодому человеку дурным предзнаменованием…

Ближе к вечеру в палату неожиданно ворвался Том Гриффитс. Вадим вскочил с койки, удивленный внезапным появлением фотографа, с которым он не виделся после того самого злосчастного обеда с лягушачьими лапками.

– Черт возьми, Вадим, – без предисловий и приветствий воскликнул австралиец, плюхаясь на стул. – Я был в шоке, когда узнал, что ты тут валяешься третий день! Мне сказали, что ты серьезно отравился. Неужели всему виной эти проклятые лягушки?

– Привет, Том, рад видеть тебя, – улыбнулся Вадим. – Да, я тут приболел немного, но не так все страшно. Думаю, тут дело не в лягушках, а в немытой посуде или в том льде, который они обычно кладут в напитки. А может, это просто стресс после всего, что было. Сам понимаешь…

– О да, влипли мы с тобой в историю! – воскликнул Гриффитс. – Ну ничего, америкашкам сейчас достанется за все это. Атака на журналистов им даром не прошла, все уже разлетелось по газетам, телеканалам и радио. Так что теперь эту лажу уже не скроешь, все дерьмо всплыло на поверхность… Ну ладно, рассказывай, как у тебя тут дела? Как самочувствие?

– Да что рассказывать, сам все видишь. Ты лучше скажи, как ты узнал, что я здесь? – спросил Вадим.

Как выяснилось, Гриффитс случайно узнал об этом от своего знакомого врача-камбоджийца, который несколько лет работал в этом госпитале. Вадим еще раз поразился, насколько же много у австралийца знакомых в самых разных сферах.

– Кстати, на мои фотографии уже выстроилась очередь, – сказал австралиец. – Несколько даже удалось загнать во французский «Ле Монд», представляешь! Лягушатники очень расщедрились и отстегнули мне приличную сумму за две карточки. Зато это были самые лучшие из тех, что я сделал там.

– Да, ты молодец, – сказал Вадим. – Спасибо, что навестил меня.

– Ну, выздоравливай, дружище! Ешь и спи побольше, накапливай силы, еще поработаем вместе. Кстати, я ведь забыл оставить тебе свои контакты. Вот, держи, – фотограф протянул Вадиму свою визитную карточку. – Я живу в отеле «Сукхалай» на Монивонге, тут указан мой телефонный номер. Так что можешь звонить, если что.

– Конечно, непременно, – улыбнулся Вадим, засовывая карточку в карман халата. – Только не води меня больше в тот ресторан, хорошо?

– Естественно, больше туда ни ногой! Хотя лягушачьи лапки были весьма недурны, согласись?

Вадим кивнул: это действительно было так, хотя он знал, что больше к этому блюду не притронется никогда.

– Ну ладно, приятель, мне пора. Еще полно работы сегодня, нужно кучу долбаных пленок проявить за ночь.

Гриффитс встал со стула и исчез за дверью так же быстро, как и появился. Вадим снова лег в койку и через несколько секунд заснул крепким сном, на этот раз без сновидений.

Крижевский пригубил дорогое марочное вино из хрустального бокала, насладился сложным, многогранным послевкусием и принялся за аппетитный кусок жаренной на гриле мраморной говядины. Ужин у профессора Нум Сэтхи, как обычно, был просто бесподобным.

Журналист сочувственно посматривал на своего молодого коллегу Савельева, который продолжал стойко придерживаться диеты и ел только вареный рис, запивая его минеральной водой.

Крижевский то и дело мысленно возвращался к утреннему разговору с Шаховым, который продолжал хвалить своего 25-летнего подчиненного, два дня назад выступившего на пномпеньском радио с подробным рассказом об обстреле приграничной деревни. Запись программы сразу же после эфира была отправлена в Москву и прослушана на редколлегии. Видимо, руководство хотело убедиться, что молодой корреспондент сказал все правильно и не сболтнул лишнего. Шахов в итоге остался очень доволен, и в корпункт на имя Савельева даже пришло письмо с благодарностью от главного редактора.

Хотя Крижевский был искренне рад успехам молодого человека, где-то в его подсознании всплывали опасения, что у Савельева от этих успехов может закружиться голова.

– Ну как тебе вино из погребов древнего замка? – спросил профессор. – Недурно, да?

– О да, оно просто великолепно! – улыбнулся Николай.

– Это мне привез один мой друг, недавно побывавший во Франции. Он, как и мы с тобой, толк в вине понимает.

– Ну и как там дела во Франции? – спросил Крижевский, вновь пригубив эксклюзивный напиток.

– Неспокойно, как и везде сейчас, – вздохнул профессор. – Среди студентов растет недовольство властью, бюрократией, новыми жесткими законами. Ходят слухи, что скоро может вспыхнуть студенческий мятеж, к которому могут присоединиться и профсоюзы.

– Мне кажется, что де Голлю недолго осталось сидеть в Елисейском дворце, – сказал Крижевский. – Мои коллеги-французы говорят, что он становится непопулярен и превращается в старого ворчуна и бюрократа. Но будем надеяться, что до мятежа все-таки не дойдет.

– Да уж, лучше бы не доходило до крайностей, – протянул профессор. – Хотя все это не совсем справедливо. Старина Шарль столько хорошего сделал для своей страны, фактически поднял ее с колен после войны. Его еще недавно буквально носили на руках, а сейчас… Все-таки политика – это ужасно несправедливое дело.

На несколько секунд в гостиной повисла тишина. Крижевский заметил, что Савельев то и дело переглядывается с сидевшей напротив него Бопхой. Опытный журналист уже догадывался, что между молодыми людьми явно установились какие-то особые отношения.

– Вадим, я слушал ваше выступление по радио, – обратился Сэтхи к Савельеву. – Вы очень хорошо говорили.

– Спасибо, мне очень приятно слышать это от вас, профессор, – вежливо ответил молодой человек.

– Но все-таки я бы на вашем месте не идеализировал партизан-коммунистов. Уверяю вас, что это вряд ли станет спасением для страны.

– А что же станет? – спросил Савельев. – Нынешняя власть ничего не в силах сделать, вы и сами это видите. Камбоджу ждет либо проамериканское марионеточное правительство, либо коммунисты. Нужно дать им шанс, нужно говорить с ними! Или вы считаете, что лучший вариант – это ставленник Белого дома?

Савельев, до этого почти не принимавший участия в разговоре, вдруг начал распаляться. Крижевский понимал, что после инцидента на границе его коллега сделал для себя некоторые выводы по поводу политической ситуации в стране. Главное, чтобы он теперь не перегибал палку и сохранял тактичность в споре с умными и уважаемыми людьми, такими как Нум Сэтхи.

– Да нет, Вадим, не все так просто, – вздохнул профессор. – Мы не знаем, чего от них можно ожидать.

– Пока у меня складывается ощущение, что их даже не хотят слушать, а это неправильно, – продолжал журналист. – Мне даже не давали договорить, когда я затронул эту тему на радио, хотя сами же и спросили моего мнения. Не знаю, все это очень странно…

В комнате снова повисла тишина. Незаметно появившаяся служанка Совани начала аккуратно собирать со стола тарелки и приборы.

– Отец, мы пойдем немного пройдемся с Вадимом, – сказала Бопха.

– Да, конечно. Я, наверное, снова утомил вас своими разговорами о политике, извините уж.

– Ну что вы, мне всегда интересно с вами общаться, – вежливо ответил Савельев, слегка улыбнувшись профессору.

– В конце концов, ведь в спорах рождается истина, как говорится. Не так ли? – спросил Сэтхи.

– Безусловно. Хотя иногда она и умирает в спорах, – сказал Савельев, вставая из-за стола.

Крижевский мысленно согласился с молодым коллегой.

Вечер был на удивление прохладным. Бопха и Вадим неспешно прогуливались по проспекту Сианука и оживленно беседовали. Журналист подробно рассказал девушке о своих приключениях на границе и даже не стал скрывать, что потерял контроль над собой и расплакался, когда увидел ужасающие последствия налета. Он чувствовал, что Бопхе можно об этом сказать, что она все поймет правильно.

– Я только недавно узнала, что ты там был. Я была в Бангкоке две недели, а там, естественно, ничего про этот случай в газетах не писали и по радио не сообщали. Мне рассказал об этом отец только вчера. Это действительно ужасно! Как хорошо, что с тобой все в порядке. Я знала одного австралийского журналиста, который год назад подорвался на мине где-то возле границы. Ему потом ампутировали ногу после этого, но он все равно вскоре умер от какой-то инфекции. Как ужасно это все!

– Да, это ужасно, – вздохнул Вадим. – Я сейчас думаю: вот мы с тобой гуляем по проспекту, рядом проезжают автомобили, люди спешат по своим делам… А в это время на границе с Вьетнамом опять расстреливают с вертолетов каких-нибудь несчастных крестьян, кто-то остается без отца, без матери, без брата.

– А главное, неизвестно, когда все это кончится. Отец говорит, что все только начинается и что война во Вьетнаме – это надолго.

Внезапно перед Вадимом и Бопхой появился горбатый беззубый старик-попрошайка и начал что-то тараторить, вытягивая вперед худые руки с пустой деревянной миской. Бопха быстро кинула туда две бумажки по одному риелю, и нищий удалился, продолжая бубнить что-то себе под нос.

– Что такое тараторил этот чудак? – спросил Вадим, глядя вслед сгорбленному оборванцу.

– Говорил, что у него нет работы и что ему не на что купить горсть риса, – сказала Бопха. – Это экземпляр из категории самых назойливых попрошаек. Если ему не дашь хотя бы один риель, он ни за что от тебя не отвяжется.

– Я так и понял, – усмехнулся молодой человек. – Кстати, а чем ты занималась в Бангкоке, если не секрет?

– Там была университетская конференция по истории Юго-Восточной Азии. Я решила поехать, поучаствовать, сделала доклад о древней Камбодже.

– Как интересно, – сказал Вадим. – Может, дашь почитать как-нибудь? Я о древней Камбодже почти ничего не знаю, к сожалению.

– Ну конечно, если тебе это интересно. У нас очень длинная и богатая история, но, к сожалению, ее здесь плохо знают и не учатся на ее примерах.

Журналист и дочь профессора вышли к Королевскому дворцу. Вадим вновь залюбовался его оранжевыми остроконечными крышами, которые отливали золотом в лучах вечернего солнца. На просторной площади перед дворцом резвились и бегали друг за другом маленькие дети, уличные торговцы разносили подносы со сладостями и жареными насекомыми, а многочисленные зеваки бесцельно слонялись взад-вперед, бормоча что-то себе под нос, или просто лежали на траве, мерно похрапывая.

Вадима все больше поражало огромное количество праздношатающихся людей, которые ничем не заняты и целыми днями просто бродят по улицам. После деловой и дисциплинированной Москвы Пномпень вообще казался ему очень расслабленным городом, где почти никто никуда не спешил.

Бопха будто прочитала мысли Вадима.

– Тебя, наверное, удивляет, что в Пномпене так много бездельников и попрошаек? – спросила она. – Кхмеры вообще очень ленивый народ, они не любят много трудиться. Поэтому если есть возможность не работать, они ей с радостью пользуются.

Выйдя на набережную, журналист и его спутница уселись на широкий каменный бордюр и несколько минут молча смотрели на реку Тонлесап, в мутных водах которой медленно плавали убогие рыбацкие лодчонки. На другом берегу реки виднелись такие же убогие хижины и лачуги – жилища рыбаков.

– Представляешь, эти люди всю свою жизнь живут на реке, – задумчиво произнесла Бопха, указывая на рыбацкие лодки. – Каждый день они раскидывают сети, ловят рыбу, солят ее, продают… И так всю жизнь, поколение за поколением.

– Да, это тяжкий труд, им не позавидуешь, – сказал Вадим.

– А с другой стороны, может быть, они гораздо более счастливые люди, чем мы. Им мало нужно для жизни, совсем мало, они не гонятся за богатством и статусом, а просто занимаются своим делом. Кстати, многие из них даже живут в лодках, не у всех есть жилища на берегу. Представляешь, каково это – жить в лодке?

– Думаю, не сладко, – вздохнул Вадим. – Хотя человек ко всему привыкает. Наверное, и к такой жизни можно привыкнуть. Уж лучше жить в лодке, чем в тех приграничных деревнях, где тебя в любой момент могут обстрелять или облить напалмом и сжечь заживо…

Солнечный свет постепенно покидал столицу, и вскоре на набережной вспыхнули фонари. Вадим и Бопха прогулялись вдоль реки, продолжая увлеченно общаться на самые разные темы.

Было уже около полуночи, когда журналист проводил юную камбоджийку к дому Нум Сэтхи, а сам отправился к редакционной вилле, глубоко вдыхая прохладный ночной воздух, который в тот вечер казался ему каким-то особенно свежим и чистым.

Глава восьмая

В душном тренировочном зале стоял резкий запах мужского пота. Молодые мускулистые спортсмены отрабатывали удары на подвешенных под потолком мешках и других снарядах, а на ринге посреди зала проходил очередной спарринг. Со всех сторон слышались громкие вздохи, вскрикивания и пыхтение боксеров, с головой погруженных в тренировочный процесс.

– Ну вот, здесь идет подготовка к боям, – объяснил Викраму Сопхат, когда они вошли в зал.

– Вот это да! – воскликнул мальчик, на которого атмосфера зала произвела даже большее впечатление, чем увиденный несколько минут назад поединок.

Помимо балета у Сопхата была еще одна страсть – он обожал единоборства. У него был свой любимый боец, на которого он часто ставил небольшие суммы денег на тотализаторе, и боксер каждый раз одерживал победу.

– Ну как он его, а! Ведь победил одной рукой, даже ноги не поднимал почти! Мастер, что уж говорить… – восхищался своим любимцем Сопхат.

Викрам впервые в жизни попал на боксерский поединок и был очарован тем, что ему довелось увидеть. Перед боем Сопхат рассказал мальчику, что борьба «прадал серей» является одним из древнейших единоборств в Азии и зародилась много веков назад, когда Камбоджа была великой империей, владевшей половиной Индокитая. Древние кхмерские воины часто использовали эти боевые приемы в битвах с армиями других народов, и вскоре слава о боевом мастерстве кхмеров распространилась далеко за пределы Камбоджи.

В просторном боксерском зале Олимпийского стадиона в Пномпене стоял оглушительный шум, а воздух был пропитан густым сигаретным дымом. Зрители активно обсуждали предстоящий поединок и строили догадки, кто в нем победит. Впрочем, звучало в основном имя боксера Ворна Динá, и споры велись главным образом о том, в каком раунде он сможет нокаутировать своего соперника.

Вскоре на ринге появились боксеры. На вид им было лет по двадцать пять, на обоих были только шелковые набедренные повязки разных цветов. Викрам сразу залюбовался их красивыми, натренированными, почти идеальными телами, будто состоявшими из одних мускулов.

Бойцы поклонились зрителям и разошлись в противоположные углы ринга. Несколько минут они стояли на месте, сложив руки перед лицом и закрыв глаза. Затем из висевших под потолком динамиков послышалась заунывная струнная мелодия, судья дал команду, и бойцы сошлись в центре ринга.

В начале схватки боксеры будто присматривались друг к другу, аккуратно нанося легкие, чуть заметные удары. Каждый из них оценивал, как нужно вести бой, на каких приемах сделать акцент.

Постепенно ритм боя становился все более и более напряженным, боксеры начали смелее и жестче ударять друг друга руками и ногами, входить в клинч, швырять друг друга на мягкий парусиновый пол ринга, сходиться и расходиться, ни на секунду не теряя самообладания и концентрации.

Пять раундов для Викрама пролетели за пару секунд. Его сразу захватили животный азарт и энергия схватки, резкие и ловкие движения боксеров, чьи покрытые потом смуглые тела блестели в свете ярких софитов. Происходящее на ринге было чем-то похоже на балет, но только тут все было более драматично, жестко и мужественно.

Сидевший рядом с Викрамом Сопхат то и дело вскакивал с места и выкрикивал имя своего кумира, который с первого же раунда начал показывать превосходство над соперником.

Ворн Дина был в очередной раз объявлен победителем. Красивый мускулистый спортсмен несколько минут махал рукой своим поклонникам, а на ринг в это время со всех сторон падали цветы, монеты, разноцветные бумажки. Во всем зале громко звучали два слова: «Ворн Дина! Ворн Дина!»

Наконец, боец сполна насладился очередным триумфом и ушел с ринга, нырнув в дверь раздевалки, которую тут же начали осаждать толпы его наиболее горячих поклонников.

– А тебе-то понравился бой, племянник? – спросил Сопхат, пока Викрам с интересом разглядывал зал для тренировок.

– Да, очень понравился! – воскликнул мальчик. – Просто очень-очень!

– Это хорошо. Мужчина должен любить бокс, вот что я тебе скажу. Это настоящее искусство для сильных людей…

Из-за угла ринга появился сухой низенький старичок лет шестидесяти и вежливо поздоровался с Сопхатом.

– Познакомься, это Сован, лучший тренер борьбы «прадал серей», – сказал Сопхат. – А это мой племянник Викрам. Он только что впервые увидел боксерский поединок и остался в полном восторге.

Сован приветственно улыбнулся Викраму, а Сопхат продолжал восхищаться своим кумиром:

– Ворн сегодня снова был великолепен, как всегда! Просто великолепен!

– Да нет, сегодня все было не так гладко, – строго произнес Сован. – У него до сих пор остались серьезные недоработки. Но ничего, мы это все исправим, тут уж дело техники.

В этот момент открылась одна из дверей раздевалок, и в зал вошел сам Ворн Дина, уже переодетый в элегантный бежевый костюм и начищенные до блеска коричневые штиблеты. Спортсмен подошел к Совану, и Викрам вдруг заметил, что Сопхат начал вести себя как-то странно: опустил глаза в пол, стал нервно перешагивать с ноги на ногу и чуть слышно зашептал себе что-то под нос.

Боксер поклонился пожилому тренеру и поздоровался с Сопхатом. Однако Сопхат даже не поднял на него взгляд, а лишь чуть заметно кивнул в его сторону.

– До завтра, учитель, – сказал боксер Совану.

– Не опаздывай, Ворн, – строго ответил тренер.

Спортсмен быстрым шагом направился к выходу, и тут Викрам снова заметил странности в поведении своего дяди. Тот вдруг резко дернулся с места и пошел вслед удалявшемуся боксеру, однако, сделав несколько шагов, замер на месте и повернул обратно.

– Что такое, мой друг? – спросил Сован. – Ты что-то хотел сказать Ворну?

– А, да нет, нет… я так, просто… ничего такого… – сбивчиво промямлил Сопхат. – Я просто хотел ему сказать, что он сегодня прекрасно бился, как настоящий воин, как настоящий кхмер…

– Я тоже хочу заниматься! – воскликнул Викрам. – Я готов начать хоть сегодня.

Сопхат и Сован удивленно посмотрели на мальчика.

– Что ты сказал? – спросил Сопхат.

– Я хочу заниматься боксом, – повторил Викрам, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости. – Я точно решил.

– Ты не один такой, – усмехнулся Сован. – После боя Ворна Дина ко мне приходят толпы юношей, которые хотят боксировать. Но знаешь ли ты, мой маленький друг, что это тяжкий труд? Ворн и его товарищи тренируются целыми днями, а иногда и ночами. Но настоящего успеха достигают лишь единицы. «Прадал серей» – это не просто драка, мой мальчик, это великое искусство, которое не каждому дано постичь.

Викрам еще раз окинул взглядом зал для тренировок, где десятки боксеров напряженно готовились к соревнованиям, не щадя своих сил. Мальчик теперь точно знал, чем он хочет заниматься. Это было окончательное и твердое решение, которое пришло к нему внезапно, будто озарение.

– Да что за глупости, племянник! – воскликнул Сопхат. – Я же не смогу тебя возить сюда каждый день на тренировки. Да тебе надо и школу закончить как следует.

– Значит, я переселюсь в город, я могу жить хоть в раздевалке, мне все равно, – спокойно, но твердо сказал Викрам.

– Я, кажется, знаю, почему у тебя вдруг созрело такое решение, – улыбнулся Сован, звонко щелкнув пальцами. – Ты, друг мой, наверное, просто хочешь набить морду какому-нибудь плохому парню, не так ли? Или сразу нескольким плохим парням. И стать героем, с которым никто не может совладать и от которого все девчонки в округе будут без ума. Ну разве я не прав?

Викрам понял, что мудрый тренер раскусил его. Конечно, мальчику хотелось расквитаться с Апангом и его дружками за все те издевательства, которые они ему учинили. Если бы он обладал хотя бы крохотной частью той силы и того мастерства, которым владел Ворн Дина, то Апанг бы дорого ответил за свои отвратительные поступки!

– «Прадал серей» придумали не для того, чтобы устраивать уличные драки и бить своих обидчиков, – продолжал свою нравоучительную речь Сован. – Я учу своих бойцов быть мирными, достойными и спокойными людьми и никогда не влезать в драку, если для этого нет особенной необходимости. Если ты хочешь научиться махать кулаками и давать затрещины хулиганам, то ты попал не по адресу, малыш, это уж точно.

– Я хочу заниматься, я серьезно этого хочу, – продолжал стоять на своем Викрам. Где-то в глубине подсознания он уже понимал, что месть Апангу не была главной движущей силой для его решения. Старик Сован все больше очаровывал его своей мудростью и прозорливостью.

– Ну что ж, хорошо, если ты так уж решительно настроен, надо бы сначала посмотреть, на что ты способен и можно ли из тебя воспитать бойца. Пойдем-ка со мной.

Сован подошел к одному из массивных мешков, подвешенному на толстой проржавевшей цепи. Мешок еще слегка раскачивался после того, как один из боксеров отработал на нем очередную серию ударов, и цепь при этом издавала неприятный скрип.

– Ну давай, попробуй сделать удар, – сказал тренер, указывая на мешок. – Ударь изо всех сил.

Викрам подошел к мешку и попытался встать в боксерскую стойку, как это делали другие спортсмены: расставив ноги на ширине плеч и подняв сжатые кулаки на уровень лба. Затем мальчик сделал глубокий вдох и резко выпустил вперед правый кулак. Костяшки пальцев больно ударились о жесткий, набитый древесными опилками мешок.

– Еще ударь, смелее, – подбадривал мальчика Сован. – Покажи мне, что ты действительно хочешь заниматься боксом.

Викрам снова принял стойку и опять ударил по мешку правой рукой. На этот раз боль была еще более пронзительной, и от удара мешок сильнее закачался на ржавой цепи.

– Давай, продолжай, покажи мне, на что ты способен, – говорил Сован. – Или ты уже устал, мой мальчик?

Маленькие кулаки Викрама еще несколько минут ударяли по мешку, оставляя на грубой черной ткани чуть заметные вмятины и заставляя ржавую цепь скрипеть все более жалобно и громко. После десятка ударов мальчик почувствовал, как его руки загудели от напряжения и резкой боли. Из-под содранной кожи на костяшках пальцев начинала медленно сочиться кровь.

– Ладно, хватит, – сказал Сован. – В тебе есть силы, малыш, и есть воля. Я это вижу. Но мне нужно подумать. Приходи через неделю, тогда все и решим. Может быть, я возьму тебя в новую детскую группу.

Викрам радостно улыбнулся и взглянул на Сопхата, желая узнать его мнение. Дядя молча стоял поодаль, рассеянно терзая в руках забытую кем-то боксерскую перчатку и о чем-то глубоко задумавшись. Он будто и не заметил героического поступка своего племянника, который несколько минут подряд голыми руками избивал здоровенный боксерский мешок.

– Друг Сопхат, о чем ты там задумался? – окликнул его Сован. – Подойди к нам, мы тут договариваемся с твоим племянником.

– А, да, конечно… извините, я отвлекся, – сказал Сопхат, подходя к тренеру.

– Твой племянник жаждет тренироваться у нас. Я ему сказал, чтобы он приезжал через неделю, и мы поговорим более конкретно.

– Ах, да брось, друг, это все несерьезно, – махнул рукой Сопхат. – Ладно, нам уже пора ехать, мы и так уже серьезно задержались.

Сопхат быстро попрощался с Сованом, схватил Викрама за руку и повел к выходу из зала. Мальчик все больше удивлялся поведению своего дяди: с ним явно происходило что-то странное.

Как только они вышли на улицу, Викрам обратился к Сопхату.

– Дядя, да что такое с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь?

– А что такое со мной? – недовольно переспросил Сопхат. – Все нормально со мной, все отлично. Поехали, нас уже заждались твои родители.

– Но послушай, я ведь серьезно хочу заниматься «прадал серей», это не шутки. Сован уже сказал, что готов взять меня…

– Ладно, ладно, потом поговорим об этом, – прервал его дядя.

– Я хочу стать таким, как твой любимый Ворн Дина, – сказал Викрам. – Хочу быть чемпионом.

Эти слова мальчика заставили Сопхата чуть заметно вздрогнуть, что не укрылось от внимания Викрама.

– Да, он всегда будет чемпионом… – грустно протянул Сопхат. – Я хочу, чтобы он всегда побеждал. Ты бы знал, какая у него замечательная семья и какая красивая жена… Он всегда будет победителем, я в этом уверен.

Сопхат быстро вскочил на свой мопед, завел двигатель, и через несколько секунд они с Викрамом помчались по улицам города. Дядя продолжал набирать скорость, ловко обгоняя попутные автомобили и велорикши, а Викрам уцепился за его плечи, чувствуя невероятный прилив адреналина от быстрой езды. Его дядя еще никогда не возил его на такой большой скорости.

Викрам и Сопхат долетели до деревни минут за десять. Как только мопед остановился перед домом Хиена, мальчик облегченно вздохнул. Дядя показал себя прямо-таки настоящим лихачом или профессиональным мотоциклистом, принимающим участие в опасных гонках. Однако удовольствие от быстрой езды то и дело сменялось страхом. По дороге Викрам невольно вспомнил ужасную аварию, увиденную им как-то по дороге в город: разбитый вдребезги старенький мопед и валявшиеся на дороге тела взрослой женщины и трех ее детей, которых она перевозила на своем жалком транспортном средстве. Самому маленькому из них было около двух лет.

– Дядя, зачем ты так гнал? – не выдержал Викрам. – Мы же могли разбиться?!

– Извини, племянник, я и сам не понимаю, что на меня нашло… – пробурчал Сопхат. – Я правда что-то разошелся сегодня. Ты только родителям не говори про это, ладно?

– Конечно, не буду, – кивнул Викрам.

Сопхат прислонил мопед к одной из свай и начал подниматься по лестнице в дом. Викрам последовал за ним.

Из спальни слышался стон. Мальчик сразу понял, что это стонет Совади. Он мгновенно перескочил через три ступеньки, ворвался в дом, опередив дядю, и застыл на пороге комнаты.

Хиен и Совади сидели на полу, обняв друг друга за плечи. Совади тихо стонала, беспомощно опустив голову на плечо мужа, а Хиен что-то тихо шептал ей на ухо, нежно поглаживая жену по густым черным волосам.

– Не волнуйся, оун, все будет хорошо, это больше никогда не повторится, – услышал Викрам тихие слова отца.

– Но он же хотел… хотел… как так можно… – всхлипывала Совади, глотая лившиеся из покрасневших глаз крупные капли слез.

– Он больше здесь не появится. Никогда. Я обещаю тебе, обещаю тебе… – прошептал Хиен, сильнее прижимая к себе любимую жену.

– Я не могу… не могу… – продолжала причитать Совади.

Сопхат ворвался в комнату и сел на колени перед братом и невесткой. Оба бросили на него растерянный взгляд и лишь после этого заметили застывшего на пороге Викрама.

– Что такое? Что случилось, брат? – взволнованно спрашивал Сопхат, хватая брата за руку. – Сестра, почему ты плачешь? Кто-нибудь обидел тебя?

– Сопхат… Викрам… пожалуйста, оставьте нас, я очень вас прошу, – мягко произнес Хиен. – Я все вам объясню потом.

Муж и жена еще долго сидели вдвоем на жесткой бамбуковой кровати в тесной спальне, а Викрам уселся на лавке под домом, с нетерпением ожидая, когда же отец объяснит ему, что произошло. Сопхат молча посидел с племянником около часа, а затем укатил в город, так и не дождавшись объяснений брата.

Было уже темно, когда Хиен наконец вышел во двор. Он медленно подошел к стоявшему под домом глиняному чану и выплеснул на себя несколько пригоршней холодной воды. Викрам тут же подскочил к отцу и принялся засыпать его вопросами.

– Па, что случилось? Расскажи, почему мама плакала? Кто-то ее обидел?

Хиен медленно вытер лицо висевшей на гвозде крамой и посмотрел на сына строгим, усталым взглядом.

– Послушай, пэу, – тихо произнес отец. – С мамой все в порядке, ей больше ничего не угрожает. Все будет хорошо, я обещаю тебе. И я прошу тебя, пэу, не будем больше об этом говорить, хорошо?

– Но как же?.. – снова принялся за расспросы Викрам, однако отец прервал его.

– Не задавай больше вопросов, пэу, я очень тебя прошу. Я хочу, чтобы ты знал, что все уладилось, вот и все. А теперь пойдем спать, уже поздно. А тебе завтра идти в школу утром. Перед сном можешь съесть банан, ужина сегодня нет у нас, как видишь.

Хиен снова поднялся по лестнице в дом, а Викрам еще несколько минут сидел на лавке, глубоко задумавшись. Он понимал, что во время его отсутствия случилось что-то крайне неприятное и, может быть, даже страшное. Но что это могло быть? В голове Викрама беспорядочно роились самые разные мысли, но среди них явно выделялись два образа, в которых для мальчика сконцентрировалось все плохое, отталкивающее и зловещее, что он успел познать за свою короткую одиннадцатилетнюю жизнь: Апанг и Кмао.

Викрам сидел на своей любимой ветке старого дерева Бодхи и задумчиво смотрел вдаль, на спокойную, невозмутимую гладь реки, по которой вяло передвигались неизменные черные точки рыбацких лодчонок.

Мальчик снова думал о своих родителях, которые скрывали от него какую-то тайну. Он вспоминал заплаканное лицо Совади, растерянный взгляд Хиена и обрывки их разговора, которые ему удалось услышать, пока родители не заметили его присутствия. Хиен говорил, что что-то больше никогда не повторится и что кто-то никогда больше здесь не появится.

Мальчик догадывался, что, скорее всего, речь шла о его дяде Кмао, который куда-то внезапно исчез. За три дня, прошедшие после того разговора родителей в спальне, Викрам ни разу не увидел своего нелюдимого дядю. Его хижина, мимо которой мальчик каждый день проходил по пути к школе, казалась заброшенной и безлюдной, а все посадки в маленьком огороде перед ней окончательно завяли и высохли. Кмао куда-то тихо исчез, хотя его исчезновения, похоже, никто в деревне не заметил. Впрочем, это и неудивительно, ведь он вообще был самым незаметным человеком в округе.