Текст книги "Слезы Бодхисаттвы"

– И все-таки почему ты не осталась в Париже тогда? – нарушил молчание Вадим. – У тебя же была такая возможность.

– Да, была, – вздохнула Бопха. – Но я уже говорила тебе, что хочу жить и работать здесь. Это земля моих предков, и я ее люблю, как бы банально и наивно это ни звучало.

– Я понимаю тебя, прекрасно понимаю, – улыбнулся Вадим.

– К тому же здесь я встретила тебя, – чуть слышно прошептала девушка по-кхмерски и добавила уже громче, снова переходя на французский: – В последнее время меня мучают какие-то нехорошие предчувствия, Вадим.

– Какие еще предчувствия, о чем ты?

– Я даже не знаю, как это объяснить тебе… Мне снятся страшные сны, я как будто чувствую страшную опасность, которая угрожает нам всем. Но я не могу понять, что это за опасность. У тебя такое бывало когда-нибудь?

– Да, иногда бывало, – ответил Вадим. – Наверное, со всеми это бывает. Думаю, не стоит воспринимать это всерьез.

В этот момент он вспомнил сон, увиденный им пять лет назад в госпитале, где он оказался вскоре после возвращения из провинции Свайриенг. Молодой человек все еще отчетливо помнил все детали того странного сна и особенно испуганное лицо Бопхи, которое было похоже на какую-то театральную маску застывшего ужаса.

За стеной послышался громкий и неприятный женский голос, его обладательница явно была чем-то не на шутку возмущена. Затем в диалог вступил мужской голос, который звучал гораздо тише и спокойнее: видимо, мужчина в чем-то оправдывался.

– Эта китаянка в соседнем номере уже несколько часов орет на своего мужа, – усмехнулась Бопха. – Интересно, как она выглядит? Наверное, здоровенная толстая баба, судя по голосу.

– Да уж, сочувствую ее мужу, – сказал молодой человек.

– Ты думаешь, тот случай в ресторане… Все это действительно может кончиться плохо? – тихо спросила девушка.

– Боюсь, что да. Я уже не знаю, чего от них ждать…

Вадим вдруг подумал, что может больше никогда не увидеть Бопху. Это и было самое страшное, что могло случиться с ним. Работа, карьера, командировки – это все еще можно было наверстать, но как пережить разлуку с дочерью профессора? Он вспомнил, с каким трудом он жил без нее два года между командировками. Единственной его мечтой за все это время была мечта о встрече с ней, хотя он то и дело уверял себя, что его юная возлюбленная наверняка уже вышла замуж за какого-нибудь добропорядочного камбоджийца и нарожала ему кучу детей. Однако, как выяснилось позже, Бопха тоже ждала встречи с Вадимом, а все разговоры ее отца о замужестве тут же пресекались.

Молодой человек зажмурился и сжал левую руку в кулак, стараясь не выпустить наружу нарождавшийся в груди стон отчаяния: получалось так, что из-за одной дурацкой драки с каким-то хамоватым американцем вся его жизнь могла пойти под откос.

– Но ведь у нас с тобой есть эта ночь, – прошептала Бопха, склонившись к уху Вадима. – Ее у нас не могут отобрать, верно?

– Конечно, нет, – ответил Вадим, – ее у нас никто не отнимет.

– Тогда не будем сейчас думать о том, что будет с нами потом, – продолжала тихо нашептывать Бопха, как будто кто-то мог подслушать разговор влюбленных. – Главное, что сейчас мы вместе.

– Это самое главное, – сказал журналист, ложась на кровать, которая тут же издала жалобный протяжный скрип.

– Вот видишь, она тоже жалеет нас, она ведь единственная, кто слышал наш разговор, – грустно усмехнулась Бопха и легла рядом с Вадимом.

Через несколько минут скрип кроватных петель разносился по всей комнате, смешиваясь с тонкими стонами Бопхи и резкими, короткими вздохами Вадима. Тень от крутившегося под потолком вентилятора быстро пробегала по влажным от пота и упругим от напряжения телам влюбленных, слившихся в единое целое в бурном порыве страсти, который уносил их далеко от тесного гостиничного номера, от суетливого города, от повседневных проблем, от тревожных мыслей и переживаний.

Ночи с Бопхой всегда наполнялись для Вадима каким-то невероятным, неземным блаженством. В эти минуты внутри молодой кхмерки будто разгорался огонь, который согревал их обоих, но мог и опалить, если вовремя не удержать его стихию.

Однако та ночь в китайской гостинице напротив базара отличалась от всех остальных. Влюбленные делали все так, будто это были последние часы близости в их жизни.

Вадим и Бопха вышли из гостиницы около шести часов утра. Было воскресенье, и, несмотря на столь ранний час, торговцы на рынке «Тоул Тумпунг» уже вовсю готовились к напряженному базарному дню. Влюбленные обнялись и неспешно побрели по узкой улочке, на которой пока не было ни души.

Дойдя до перекрестка, молодые люди остановились и некоторое время молча стояли на месте, глядя друг другу в глаза. Вадим заметил, что дочь профессора с трудом сдерживает слезы.

– Не волнуйся, Бопха, – ласково сказал журналист, поглаживая девушку по щеке. – Я уверен, что мы еще увидимся. По-другому и быть не может.

– Конечно, увидимся, – прошептала Бопха, стараясь выдавить из себя ободряющую улыбку.

– Ну ладно, мне пора. Николай, наверное, уже проснулся, у нас с ним есть дела.

– Как ты думаешь, он знает про… про нас с тобой? – робко спросила Бопха.

Вадим пожал плечами. Ему казалось, что Крижевский уже давно догадывался об их связи с дочерью профессора, однако если это и было так, то шеф ни разу не показал своей осведомленности.

– Даже если он знает, то он никому ничего не скажет, – сказал он.

– Николя очень хороший человек. Жаль, что теперь мы почти не видимся, мне иногда очень не хватает тех долгих бесед в нашей гостиной, – вздохнула Бопха. – Теперь к отцу приходят совсем другие люди, и они мне не нравятся. А ведь все из-за этой проклятой политики…

«Что ж, профессор сам сделал выбор, с кем ему дружить, а кого не пускать за порог», – подумал Вадим, однако не решился произносить эту мысль вслух.

– Ну ладно, я не хочу задерживать тебя. Иди, я тоже пойду. Тогда… до встречи, – сказала девушка, опуская глаза. Вадим увидел, как по ее щеке скатилась тонкая слезинка.

– До встречи.

Они крепко обнялись, пытаясь унять захлестнувшие их чувства. Через несколько минут влюбленные разошлись в разные стороны, изо всех сил стараясь не оглядываться и не рвануться вновь навстречу друг другу.

Вадим добрел до своей «Волги», которая одиноко стояла возле аптеки на соседней улице. Усевшись за руль, он несколько минут сидел на месте, вспоминая минувшую ночь, которая была такой прекрасной, но такой короткой. Несколько часов бурной страсти утомили молодого человека, и он почувствовал, что засыпает.

Ему приснилось, что он сидит вместе с Бопхой и своими родителями за большим обеденным столом в гостиной своей четырехкомнатной московской квартиры. Его отец, строгий седой мужчина пятидесяти лет, дипломат, историк и полиглот, внимательно слушает рассказы юной камбоджийки и время от времени слегка цокает языком и кивает головой, демонстрируя этим свой интерес. Мать, улыбчивая добрая женщина, больше всего на свете обожавшая книги и почти всю жизнь проработавшая в библиотеке, смотрит на молодых влюбленных ласковым нежным взглядом: она уже представляет их мужем и женой…

Робкий стук в лобовое стекло заставил Вадима вернуться к реальности. Перед машиной стоял чумазый мальчишка лет двенадцати и помахивал грязной щеткой из гусиных перьев, предлагая протереть стекла «Волги». Вадим тряхнул головой, пробуждаясь ото сна, и мальчик тут же отошел от машины, видимо, приняв это за жест отрицания.

Часы показывали половину восьмого, поспать журналисту удалось лишь несколько минут. Вадим слегка потянулся, сгоняя сонливость, и включил двигатель. «Волга» заурчала и плавно выехала с тротуара.

Через несколько минут Вадим доехал до ворот редакционной виллы. Он очень надеялся, что Крижевский все еще спит, хотя его шеф любил просыпаться рано даже в выходные.

Поставив «Волгу» на стоянку, молодой человек аккуратно открыл входную дверь и вошел в прихожую, стараясь не производить ни малейшего шума. Однако его коллега уже бодрствовал. Замотанный в халат Крижевский тут же вышел из кухни с чашкой кофе в руках.

– Доброе утро, Николай, – поздоровался Вадим.

– Должен сказать, что для тебя оно действительно доброе, – улыбнулся Крижевский, помешивая кофе серебряной ложечкой. – Все закончилось, Вадим.

– Что? Что ты хочешь сказать? – молодой человек застыл на месте, растерянно уставившись на улыбавшегося коллегу.

– Я хочу сказать, что никто не будет писать на тебя никаких жалоб. Инцидент исчерпан, как говорится. Ты же понимаешь, о чем я говорю?

Вадим, конечно же, понимал, однако не мог поверить своим ушам.

– Т-ты серьезно? – спросил он.

– Совершенно серьезно. Тебе теперь ничего не грозит. И никакой слежки теперь, кстати, тоже не будет.

«Откуда он знает про слежку?» – мысленно спросил себя Вадим. Крижевский будто прочел его мысли и тут же все объяснил.

– У нас же с тобой одна машина на двоих. Поэтому эти ребята из лонноловской контрразведки следили и за тобой, и за мной, когда я вчера ездил на встречу в малазийское посольство. Надо сказать, что они работают довольно топорно. Ты ведь их тоже заметил?

– Ну да, конечно, – сказал Вадим.

– Думаю, такой хвост может заметить даже водитель со стажем в пару месяцев, – усмехнулся Крижевский. – Да уж, этим ребятам учиться и учиться. Кстати, если ты подумал, что это как-то связано с твоим подвигом в ресторане, то ты ошибся. Они просто время от времени любят последить за иностранными дипломатами и журналистами, особенно из соцстран. Наверное, ищут шпионов, только делают это, мягко говоря, не очень профессионально.

Вадим присел на стул и глубоко вздохнул, пытаясь бегло проанализировать полученную от шефа информацию.

– Но как же все-таки… Ты точно уверен, что американцы успокоились? – еще раз спросил молодой человек.

– Точно-точно. Только послушай меня, Вадим, – Крижевский подошел поближе к своему молодому коллеге и посмотрел ему в глаза строгим взглядом. – Ты же понимаешь, что во второй раз такого повториться не должно?

– Да, конечно, такого больше не будет. Я тогда не сдержался, Николай. Просто этот советник начал откровенно хамить, понимаешь…

– Я все понимаю, – прервал Вадима Крижевский. – Просто хочу предостеречь тебя на будущее. Сам понимаешь, тут сейчас другие правила игры, и мы вынуждены их соблюдать… Ладно, я вижу, что ты устал, иди выспись. Завтра у нас с тобой будет много работы, да и сегодня есть дела.

Крижевский ушел на кухню, продолжая помешивать ложечкой дымящийся кофе. Вадим поднялся на второй этаж и вошел в свою комнату.

Он лег на кровать, но сразу понял, что в ближайшие часы вряд ли сможет заснуть. В голове начали роиться десятки сбивающих друг друга мыслей и догадок. Неужели вся эта история с дракой завершилась благополучно и ему теперь действительно ничего не грозит? Значит, этот советник оказался порядочным человеком и решил не рушить карьеру молодого советского журналиста? Или ему почему-то стало невыгодно продолжать эту ссору?

Но все эти вопросы вертелись где-то на втором плане сознания Вадима. А на первом было четкое понимание того, что они с Бопхой снова будут вместе. Их тайные встречи в отеле продолжатся, а ее утренние слезы были напрасными. Это было самое главное, и об этом надо было сообщить ей как можно скорее. Вадим ощутил резкое облегчение: опасность теперь была позади, и ему ничего не угрожало.

Глава вторая

В тесной раздевалке был хорошо слышен шум переполненного зала. Викрам сидел на узкой скамейке, настраиваясь на предстоящий бой, который необходимо было выстоять до конца. Он прекрасно понимал, что большая часть собравшихся в зале зрителей пришли посмотреть не на него, а на Пирума Бунми из Баттамбанга, который считался самым талантливым юным боксером Камбоджи. 17-летний боец уже успел провести более двадцати поединков и не проиграл ни одного из них.

«Настраивайся на победу, но помни, что главное – достойно выстоять этот бой, тогда перед тобой будут открыты новые дороги», – вспоминал Викрам наставления мудрого тренера Сована. Однако сам он мечтал не просто выстоять. Победа в этом поединке не только принесла бы Викраму большие деньги, но и сделала бы его имя широко известным. Тогда на него начнут делать крупные ставки, и он сможет участвовать в чемпионате Камбоджи, заветной цели для всех настоящих боксеров. Если же он проиграет поединок, то станет просто-напросто очередным «мешком», на котором отрабатывал свои ловкие удары несравненный Пирум Бунми. И кто знает, когда может появиться следующий шанс прорваться в высшую лигу «прадал серей».

Дверь раздевалки приоткрылась, и на пороге появился Сован. Викрам посмотрел на своего наставника и попытался улыбнуться, демонстрируя, что он готов к поединку и поборол свое волнение. Хотя на самом деле он страшно волновался.

– Пора идти, Викрам, – коротко сказал Сован, кивая головой в сторону двери. – Ты помнишь, что я тебе говорил. Будь внимателен, бей короткими ударами и, главное, не забывай про его правую ногу.

– Конечно, учитель, – ответил Викрам, вставая со скамейки и направляясь к выходу из раздевалки.

Судья громко объявил его имя, юноша вышел на ринг и поклонился зрителям. Послышались сдержанные аплодисменты, которые быстро смолкли. Затем прозвучало имя Пирума Бунми, и тут весь зал охватило какое-то невероятное возбуждение. Со всех сторон доносились восторженные громкие крики, свистки и даже стук барабанов: зрители горячо приветствовали своего любимого бойца, который медленно подходил к рингу, наслаждаясь своей славой.

Викрам вспомнил первый боксерский поединок, который он видел в своей жизни и после которого ему страстно захотелось заниматься древним кхмерским единоборством. Тогда главным кумиром любителей бокса был Ворн Дина, который тоже долго не проигрывал ни одного боя и купался в лучах славы. Однако всего через пару лет после той схватки его имя было основательно забыто: в одном из боев он сломал себе правую руку и после этого так и не смог восстановить былую бойцовскую мощь.

Его слава быстро померкла, он не нашел в себе сил с этим смириться, начал наведываться в грязные притоны и опиумные курильни. Вскоре от него ушла жена, забрав с собой детей, а сам он был найден мертвым в одном из злачных заведений Пномпеня: причиной смерти стала передозировка каким-то сильным наркотическим веществом. В нескольких газетах появились крохотные заметки о его смерти, однако на них мало кто обратил внимание, ведь у любителей бокса быстро появлялись новые кумиры.

Так закончилась судьба одного из самых блестящих спортсменов последних лет, и Викрам постоянно вспоминал об этом, прекрасно понимая, что слава может в один миг смениться забвением.

Пирум ловко запрыгнул на ринг и начал неторопливо раскланиваться в разные стороны, одаряя зрителей своей роскошной белозубой улыбкой. Шквал аплодисментов не смолкал еще несколько минут.

Пока юная звезда «прадал серей» продолжал купаться в зрительском обожании, Викрам окинул взглядом собравшихся в зале людей. Большинство из них были студентами или молодыми людьми, но на поединок пришли посмотреть и искушенные любители бокса, хотя юношеские соревнования крайне редко привлекали внимание настоящих знатоков. Это лишний раз говорило о том, что Пирум в свои годы уже успел многого добиться.

В третьем ряду сидела Амара, а рядом с ней расположился Сопхат. Дядя помахал племяннику рукой, а девушка ласково улыбнулась ему. Взглянув ей в глаза, Викрам еще раз сказал себе, что нужно побеждать, ведь проиграть бой на глазах у возлюбленной было бы настоящим позором. Юноша даже на миг пожалел, что пригласил Амару посмотреть поединок. Однако теперь было уже слишком поздно думать об этом. Девушка была совсем рядом и ждала от него победы.

Наконец Пирум завершил свои театральные поклоны, судья подал условный знак, и бойцы разошлись в противоположные углы ринга. Перед каждым боем выполнялся древний обряд «кун кру»: боксеры молча стояли на месте несколько секунд, повернувшись спиной друг к другу и закрыв глаза. Каждый из них в последний раз настраивал себя на предстоящую схватку. Кто-то шептал молитву, кто-то вспоминал наставления своего тренера, а кто-то просто пытался унять нарастающее волнение.

Судья объявил о начале поединка, и бойцы сошлись в центре ринга. Викрам ощутил на себе надменный взгляд соперника, в котором читалось откровенное презрение. Это был взгляд тигра, который смотрит на жалкого тощего пса, прекрасно осознавая, что ему не составит никакого труда разорвать его в клочья за несколько секунд. Поприветствовав друг друга символическим касанием перчаток, бойцы заняли боевую стойку. Из динамиков послышалась мелодичная струнная мелодия, и бой начался.

Первый раунд прошел в спокойном ритме. Бойцы прощупывали друг друга, каждый из них пытался оценить сильные и слабые стороны своего соперника. Викрам знал, что Пирум никогда не бросается в атаку с первых же секунд. Он любил поиграть со своими соперниками, даже если чувствовал, что может нокаутировать их в первом же раунде. К тому же нужно было доставить удовольствие зрителям, которые платят деньги не для того, чтобы посмотреть бой, длящийся всего двадцать-тридцать секунд.

Главное оружие Пирума, его «стальная» правая нога, не сделала за все три минуты первого раунда ни одного выпада. Викрам понимал, что хитрый боксер решил пока приберечь свой главный козырь.

В перерыве Сован не подходил к своему подопечному, пока спортсменов обдували мокрыми полотенцами. Наставник не любил давать советы во время боя, как это часто делали другие тренеры. Все, что нужно было сказать, он много раз повторял перед схваткой – теперь дело было за бойцом.

Второй раунд начался с резких атак Пирума. Видимо, он решил, что уже достаточно потянул время и теперь пора укладывать соперника на пол. Однако Викрам был очень ловок и не пропустил ни одного удара. Пирум этого явно не ожидал и даже слегка растерялся, когда Викрам ловко нанес ему несколько прямых ударов правой рукой по лицу. Это по-настоящему разозлило тщеславного 17-летнего боксера, и он ринулся на Викрама с новой силой.

К концу раунда Пирум наконец пустил в ход свою правую ногу, которая несколько раз врезалась Викраму в ребра, причинив сильную боль. Когда прозвенел гонг, оба бойца были мокрыми от пота и тяжело дышали: поединок явно переходил в самую острую стадию.

Викрам понял, что в следующем раунде его соперник будет еще злее и сделает все, чтобы подавить его. А ведь после этого его ждут еще два раунда, которые тоже нужно выстоять… Юноша теперь понимал, что отправить Пирума в нокаут ему вряд ли удастся, однако выиграть у него по очкам было вполне реально. Нужно лишь собрать в кулак все силы, всю волю.

Подготовка к бою шла тяжело. Несколько месяцев подряд Сован заставлял своего лучшего ученика тренироваться по восемь часов в день, семь дней в неделю. При этом наставник периодически спрашивал юношу, не хочет ли он отказаться от поединка. Но Викрам твердо решил, что должен выйти на этот бой, победа в котором для него была так важна.

Пирум тоже был тщательно подготовлен к поединку, хоть и не ждал от своего соперника никакого серьезного сопротивления. По своей физической силе и объему мускулатуры он явно превосходил Викрама, но в технике «прадал серей» решающее значение имеет не сила, а ловкость и быстрота реакции.

Соперник Викрама жил и тренировался в Баттамбанге – городе на севере Камбоджи, который с давних времен считался главным центром борьбы «прадал серей». Местная боксерская школа считалась лучшей во всей стране, о ее тренерах ходили легенды, а многие ее ученики становились чемпионами Камбоджи и победителями международных соревнований. Даже опытный Сован говорил о мастерах Баттамбанга с каким-то особым трепетом.

Гонг возвестил о начале третьего раунда. Пирум кинулся на Викрама, как рассерженный изголодавшийся хищник, которому все никак не удается прикончить свою слабую жертву, хотя он уже видит, что она начинает истекать кровью. «Ну все, теперь тебе точно конец, дольше трех раундов со мной мало кто бился», – будто говорил рассерженный взгляд Пирума.

Правая нога опытного боксера била все сильнее и выбрасывалась все выше, несколько раз она промелькнула в нескольких миллиметрах от лица Викрама и чуть не коснулась его носа. Пирум также начал активно пускать в ход локти, удары которыми в его исполнении тоже были очень сильными и хлесткими.

Викрам понимал, что всего один такой пропущенный удар – и бой для него наверняка будет окончен. Впрочем, его ответные удары тоже были сильными и меткими, а ближе к концу раунда он даже смог ухватить соперника за ногу и повалить его. Пирум тут же вскочил, но в зале послышались удивленные возгласы: зрители поняли, что у их любимчика появился по-настоящему достойный соперник.

Во время очередного перерыва Викрам с трудом переводил дух. Пирум становился все агрессивнее и начинал делать ошибки, но одолеть его все равно было невероятно сложной задачей. Пока маленький худощавый мальчишка старательно обмахивал звезду «прадал серей» мокрым полотенцем, тот ехидно улыбался Викраму, будто давая ему понять, что он намерен его дожать в ближайшие минуты.

Викрам бросил беглый взгляд на стоявшего недалеко от ринга Сована: лицо наставника было серьезным и невозмутимым. Тренер Пирума тоже был абсолютно спокоен, не проявлял никаких эмоций и не выкрикивал никаких советов в адрес своего подопечного.

С первых же занятий в боксерской школе Викрам заметил, что Сован никогда не повышает голос на своих учеников. Даже когда он был явно недоволен кем-то из них, он всегда высказывал свое недовольство тихо, почти шепотом. Но в старом тренере ощущалась какая-то удивительная внутренняя сила, которая покоряла всех, кто с ним общался, и магическим образом влияла на его учеников, даже на самых дерзких и нахальных. Если же Сован отказывался тренировать кого-то из своих подопечных, то просить его изменить решение было абсолютно бессмысленным занятием.

В четвертом раунде Пирум явно решил сменить тактику. Он уже не накидывался на Викрама, а медленно ходил по рингу кошачьей походкой, давая своему сопернику немного осмелеть и раскрыться, чтобы потом, когда тот ринется в атаку и начнет ошибаться, нанести один сильный и решающий удар. Однако Викрам сразу разгадал замысел юного гения и тоже решил вести себя аккуратно и не бросаться в резкие атаки.

Большие круглые глаза Пирума разгорались от азарта и гнева, его смуглая кожа была мокрой от пота, а черные кудрявые волосы липли ко лбу. Он будто весь превратился в злобный, напряженный комок мышц и мускулов. Викрам тоже ощущал, как по его коже градом катится пот, а все его тело стало упругим, жестким и тугим, как натянутая тетива лука.

Когда до конца раунда оставалось всего несколько секунд, Пирум вдруг слегка споткнулся и на миг как будто потерял равновесие. Викрам смело ринулся в атаку, уже смутно ощущая сладкий запах приближавшейся победы. Однако тут правая нога Пирума неожиданно описала в воздухе широкую дугу и врезалась в челюсть Викрама. Юноша почувствовал острую боль, в глазах потемнело, а сознание будто заволокло пеленой…

Налитая свинцом голова с трудом переваривала обрывки тревожных мыслей, а челюсть продолжала ныть, хотя врач после беглого осмотра не нашел никаких переломов и заявил, что все зубы абсолютно целы.

Викрам сидел в раздевалке, рассеянно глядя на стену, на которой были развешаны черно-белые фотографии боксерских поединков выдающихся мастеров «прадал серей». Юноша помылся и переоделся, но не мог заставить себя выйти из раздевалки навстречу ожидавшему его позору. Как он будет смотреть в глаза Совану и Сопхату после того, что произошло на ринге? Но самым ужасным было то, что его позор видела Амара. И зачем он только пригласил ее на это поединок? «Ты не настоящий боксер, а самоуверенный дурак!» – говорил себе Викрам, в отчаянии ударяя ладонью по краю деревянной скамьи.

Погруженный в грустные размышления, Викрам даже не заметил, как к нему на скамью подсел Сован. Он слегка дотронулся до плеча ученика и тихо сказал ему своим обычным, невозмутимым и спокойным голосом:

– Тебе нужно отдохнуть, Викрам. Я даю тебе три дня. Можешь съездить к родителям, погулять немного, сходить в кино. Но через три дня я жду тебя на тренировке, у нас снова будет много работы.

Сован встал и пошел к выходу. У самой двери он остановился, повернулся к ученику и слегка улыбнулся ему.

– Ты сегодня показал настоящую волю к победе, сынок, – сказал он. – Ты мой лучший ученик, и я горжусь тобой.

Дверь захлопнулась за спиной тренера. Викрам подумал, что ослышался. Учитель еще никогда не говорил ему таких слов. Сован всегда был очень строг со всеми своими подопечными и крайне скуп на комплименты, а его любимой похвалой была фраза: «Уже лучше, но нужно доработать». После всех предыдущих боев, в которых Викрам с блеском побеждал своих более слабых соперников, учитель обычно повторял ему эти слова и указывал на допущенные ошибки и недочеты. А сейчас, когда он так позорно проиграл бой, учитель вдруг назвал его своим лучшим учеником.

У выхода из спорткомплекса Олимпийского стадиона Викрам увидел Амару. Девушка тут же кинулась к нему на шею и горячо обняла.

– Я так волновалась, так волновалась… – быстро затараторила Амара. – Я боялась, что он тебя серьезно ранил. Слава богу, ничего страшного не произошло, я так рада!

Викрам высвободился из пылких объятий девушки и попытался выдавить из себя улыбку, глядя в ее наивные круглые глаза, которые он мысленно сравнивал с глазами олененка. Подоспевший Сопхат тоже полез обнимать племянника и сразу же разразился пышной хвалебной тирадой:

– Ты бы видел, как тебя поддерживали зрители, племянник! Они даже не ожидали, что ты, такой с виду молодой и неопытный, будешь так здорово драться. Ты уж поверь мне, я-то в боксе что-то понимаю. Ты был просто великолепен, точно тебе говорю, племянник! Этот Пирум много о себе думает, скоро его время закончится, точно тебе говорю… Так что ты молодец!

– Спасибо вам, – тихо сказал юноша, растроганный поддержкой самых близких людей. – Без вас я бы вообще ничего не смог сделать…

– Ну ладно, я поеду в деревню, надо рассказать родителям о твоих успехах, – сказал Сопхат. – Поехали со мной.

– Да какие уж тут успехи, – вздохнул Викрам. – Я лучше попозже подъеду, езжай пока один, дядя.

– Ну как хочешь. Мы тогда тебя ждем.

Сопхат попрощался с Амарой и сел в свой старенький «Жук», который он купил два года назад, после того как его назначили заместителем директора шинного завода. Старый мопед перешел во владение Викрама, а его дядя теперь разъезжал на персональном автомобиле, что было его давней заветной мечтой. Новый статус отразился и на его манере одеваться: Сопхат теперь носил только шелковые рубашки, из карманов которых торчали уже по две или по три шариковых ручки, хотя писать он толком так и не научился. Сопхат по-прежнему был неженат, и Викрам догадывался, в чем была этому причина: женщины, похоже, вообще не привлекали его дядю.

Викрам часто вспоминал, как Сопхат переживал смерть Ворна Дина, боксера, которым он по-настоящему восхищался. Узнав из газет о его бесславной кончине, Сопхат несколько недель не находил себе места от горя, часто приходил домой пьяным и постоянно повторял вслух, что он должен был что-то сказать и что-то сделать, но не смог. На взволнованные расспросы Викрама дядя ничего не отвечал, но племянник вскоре и сам догадался, в чем была причина таких странных изменений в его поведении. Ворн Дина был его единственной настоящей любовью, и любовь эта была безответной.

Проводив взглядом машину Сопхата, Викрам вновь повернулся к Амаре, которая продолжала смотреть на него своими большими глазами, лучившимися искренней радостью. Девушка хорошела день ото дня. Она все больше напоминала тех танцующих богинь бога Индры, которых древние кхмерские художники и скульпторы изображали на картинах и барельефах.

– Пошли немного прогуляемся, – предложил Викрам. – Ты ведь никуда не торопишься?

– Нет-нет, никуда не тороплюсь, – ответила Амара.

– Я до сих пор вспоминаю твое выступление в театре. Это было просто потрясающе, – сказал Викрам, когда они вышли к широкой тенистой аллее на проспекте Советского Союза.

– На самом деле, преподавательница нас здорово отругала после него, – вздохнула Амара. – Сказала, что было много ошибок.

– Ну она же вас никогда не хвалит, – ухмыльнулся Викрам.

Неделю спустя после балетного спектакля в театре «Сурамарит» Викрам все еще помнил каждое движение Амары, которая снова поразила его своим танцевальным мастерством. Теперь она была полноценной танцовщицей королевской труппы кхмерского балета и периодически выступала в центральном театре столицы. Викрам старался не пропускать ни одного представления с ее участием, хотя иногда ему с трудом удавалось отпроситься у строгого Сована и пораньше уйти с тренировки.

Девушка по-прежнему жила со своим отцом Сокхом, который давно ушел с работы на шинном заводе и открыл собственный магазин по продаже автомобильных запчастей. Сокх был все таким же добрым и веселым простаком, продолжал носить свою потертую бейсболку и сохранял дружеские отношения с Викрамом и Сопхатом. Ему нравилось, что между его дочерью и юным боксером установились особые отношения, и он даже намекал Викраму, что был бы рад в недалеком будущем помочь им в подготовке к свадьбе.

– Отец очень хотел прийти посмотреть на поединок, но у него внезапно возникли какие-то срочные дала, – сказала Амара. – Так что он просил извиниться, что не смог прийти.

– Ну и хорошо, что не смог, – сказал Викрам. – Хоть он не увидел моего позора…

– Да что ты такое говоришь, – воскликнула Амара. – Ты был гораздо лучше Пирума. Он злой и очень любуется собой. Думаю, что это будет только мешать ему. Ты же сам говорил, что такие качества мешают настоящему мастеру «прадал серей», а из него они так и лезут. Отовсюду прямо выпирают.

– Это верно, – задумчиво протянул Викрам. – Но пока он все равно лучший из молодых бойцов. Никто его не может победить. Вот и я стал очередным неудачником, на котором он удары свои отрабатывает…

– Не говори глупостей, ты же прекрасно сам понимаешь, что это не так, – сказала Амара.

«Ты даже не представляешь, как была важна для меня победа в этом бою», – сказал про себя Викрам. Он не хотел говорить девушке о своих планах заработать достаточно денег, чтобы хоть как-то помочь родителям, чья жизнь в деревне становилась все более тяжелой. Хотя юноша понимал, что его гордый отец наверняка откажется принять его помощь, как он каждый раз отказывал своему брату Сопхату. Хиен привык решать свои проблемы сам, а не пользоваться добротой окружающих.