Текст книги "Расследование"

Сначала я двинулся направо; на дверях виднелись только цифры, а принадлежность и вид аудитории определить казалось абсолютно невозможно: для этого требовалось попасть внутрь, а я, конечно, не хотел мешать занятиям; меня просто могли попросить удалиться. Цифры висели трёхзначные и начинались с единицы, где-то за дверями стояла тишина, а где-то было шумно, разговаривали люди или звучала музыка. Я не сомневался, что в таком месте собраны лучшие силы страны: звёзды сцены и кино – зашедшие или действующие – безусловно должны были передавать здесь многолетний опыт и знания, наследие прошлых поколений и свои собственные достижения, сконцентрированные и просеянные долгой практикой и работой. Где-нибудь наверняка я смог бы наткнуться на великих комиков недавнего прошлого, высоких трагиков или крупных режиссёров и сценаристов, создававших весь творческий процесс и задававших ему направление и скорость, и наверняка кто-то из них мог помнить Р., с которым – как с коллегой по работе – общался в прошлом. Я очень надеялся на такие встречи, но пока что ничего подобного не проявлялось: те немногие, кого я встречал в коридоре, совершенно игнорировали меня и быстро выскакивали из одних помещений и проносились по коридорам или к выходу, или к лестнице в конце, или быстро забегали в соседние аудитории: похоже, это было обычным здесь явлением, одним из последствий творческого характера процесса. Студенты были почти все рослые и сильные, с мужественными или в крайнем случае красивыми лицами: казалось, что здесь находится агентство фотомоделей, тем более что и единственная студентка, проскочившая мимо меня к выходу, вполне подходила под эти критерии: высокая голубоглазая блондинка вполне могла бы изображать дорогую и малодоступную вешалку для модной и вычурной одежды «от кутюр», только непонятно было, что она здесь делает. Только один из всех не годился для общего правила, но там была уже другая крайность: низенький студент – я сначала подумал, что ребёнок – выбежал из одного кабинета и быстро – насколько было возможно – заскочил в соседний. Он один не был красивым и привлекательным, и даже больше того: пока он добирался до места назначения, я успел заметить, какая у него непропорционально большая голова и оттопыренные огромные уши, и неприятный наглый взгляд: вполне подходящая натура на роли шутов или злодеев.

Похоже было, что сейчас всё-таки продолжаются занятия: когда я дошёл до конца коридора, то обнаружил наконец помещение, на двери которого висел не только номер, но и табличка с названием: там находился спортивный зал. Но назначение я мог определить и без таблички: за дверью звенело несколько пар рапир или шпаг, кто-то бегал и бил мячом о пол и сразу несколько человек громко кричали. Надо думать, студенты занимались физической подготовкой, которая должна была, конечно, занимать важное место во всей подготовке будущих актёров и режиссёров. Вряд ли я мог как-то повлиять на ход занятия, и я решился наконец пролезть внутрь, чтобы своими глазами увидеть, как готовят будущую гордость и славу.

У входа никого не было, и я смог тихонько войти и прикрыть за собой дверь: зал оказался большим и почти огромным для такого здания, судя по высоте потолков он захватывал и второй этаж, и уж никак нельзя было подумать, что это всего-навсего тренировочный зал для спортсменов-дилетантов. Здесь находились две площадки – волейбольная и баскетбольная – состыкованные длинными концами, а поперёк вполне укладывалось неплохое футбольное поле, и почти так оно и было сделано: в ближнем ко мне конце у стены стояли маленькие ворота и несколько человек бегали за мячом, а в дальней стороне, отгороженной плотной спускающейся с потолка сеткой, находилось нечто более привлекательное и необычное. Я подобрался ближе и сел на скамейку у стены, наблюдая за уроком: на разложенных на земле дорожках фехтовали две пары студентов и пара студенток; преподаватель в синем костюме суетился рядом, иногда крича и давая советы, но, возможно, они не слишком реагировали на них, потому что преподаватель несколько раз подбегал совсем близко и останавливал бой. Что-то ему там не нравилось, хотя я не замечал чего-то слабого или неудачного; вполне возможно, что они отрабатывали специальные приёмы. В самом далёком от меня углу шло другое занятие: на гимнастическом ковре под присмотром другого преподавателя – женщины – работало несколько студенток. Они занимались силовыми упражнениями: стоя спиной друг к другу, они цеплялись локтями и по очереди поднимали и опускали друг друга, или вместе приседали на корточки, пока преподаватель не остановила их и не приказала взять по мячу. Можно было подумать, что сейчас начнётся что-то весёлое и простое, но получилось по-другому: мячи оказались какими-то слишком тяжёлыми – будто набитыми камнями или железом – и с большим трудом студентки пихали их вверх и потом ловили, а в конце снова разбились на пары и уже перекидывались здоровыми массивными булыжниками. Я думал, так будет продолжаться до конца занятия, но неожиданно всё остановилось: преподаватель фехтования отпустил своих подопечных и расстроил футбольный матч: четверо студентов были вызваны на дорожки вместо ушедших, и такому же вмешательству был подвергнут гимнастический сектор. Пару минут они менялись формой, надевая защитные куртки и маски, а потом освободившиеся пошли отдыхать. Но здесь, похоже, не теряли времени напрасно: девушек сразу заставили присоединиться к тем, кто занимался мячами, и только студенты получили послабление. Никто не наблюдал за ними специально, и футбол они выбрали, возможно, по собственной инициативе. Но, видимо, не все были любителями и поклонниками игры: только трое сразу присоединились к игрокам; один после короткого выяснения отношений ушёл в раздевалку. За ним послали: судя по всему, уговоры ничего не дали, и тогда я заметил направленный в мою сторону внимательный изучающий взгляд. Они недолго посовещались, и один из игроков подошёл ко мне.

«Привёт, ты новенький?» – «Нет, я не учусь, я пришёл по делу.» – «Какая разница? Выручить сможешь?» – Я осмотрел поле и собравшихся в середине студентов, которые внимательно смотрели в нашу сторону. Все они казались такими же рослыми и сильными, как и те, кто бегал непонятно зачем по коридору, против таких лосей вряд ли я смог бы показать что-то приличное, но для сбора информации надо было использовать и эту возможность. – «Если только на воротах: я давно не играл. Кстати: вы на актёрском?» – «Да, второй курс.» – Мы пошли к центру поля, где один из игроков – возможно, самый умелый – пинал мячик и жонглировал им в воздухе. – «Всё нормально: он встанет на ворота.» – «Но я ненадолго.» – «Ладно, до конца занятия немного осталось.» – Он показал мне ворота, которые надо было защищать, и я рысцой побежал к ним, пока все стояли и ждали продолжения.

Игра пошла дальше: мои нападавшие выглядели сильнее, и с самого начала заперли соперников на их половине; с интересом смотрел я, как они наседают на противоположные ворота, а соперник с трудом защищается. Если бы ворота были немного больше, то тяжело пришлось бы всей команде, но вратарь пока справлялся: несколько ударов он отбил руками и всем, чем только можно, и пока разыгрывались угловые, я мог спокойно отдыхать. Наконец вратарь не справился; мы теперь вели, а мяч вернули к центру, и соперники, почти как в настоящем футболе, возобновили игру. Их атака сразу захлебнулась, мяч был перехвачен: сразу же удался прорыв, и самый быстрый из нападающих вышел на вратаря и почти без помех вколотил мяч в верхний угол.

Соперники явно не ожидали такого подвоха от тех, кто только что – хотя и в меньшинстве – почти всё время защищался. Я увидел, как недовольно говорит что-то вратарь – высокий блондин: безусловно, это было связано с провалами в защите, но, похоже, не только защита стала поводом: игроки собрались в центре, и судя по жестикуляции и новой расстановке, теперь произошла замена. Тот, кто меня пригласил, и ещё один – очень высокий и худоватый – остались со мной, а вместо четвёртого – забившего гол – к нам попал игрок послабее. Это сразу же сказалось на результате: теперь пошла борьба в середине поля, и минуты две никто не мог подойти близко к воротам, пока наконец наш бывший партнёр не шлёпнул издали. Удар был приличный, но мяч кого-то задел, и ко мне он подлетел уже на излёте, почти потеряв скорость. Я бросил его далеко вперёд, в сторону высокого игрока, и сразу вся игра ушла к другим воротам, а я снова стоял и смотрел, как упорно и настойчиво нападающие пытаются одолеть защиту и забить ещё один гол.

Но так продолжалось недолго: они всё-таки отбились, и теперь уже на меня неслась могучая и быстрая лавина: бывший партнёр летел слева, почти обгоняя и обходя защитника, а по центру выворачивал напрямик ещё один нападающий. Безусловно напрашивался пас в центр, и когда до ворот оставалось метров пять, он всё-таки сделал его, а я выскочил вперёд и опередил второго игрока: я подставил ногу, и мяч отскочил к центру, и пошла уже атака вдвоём на одного защитника и вратаря.

Игра шла ещё несколько минут, и я ещё два раза спасал ворота, что было непросто против мощных и сильных игроков: однажды они устроили осаду, решив непременно отквитать хоть один гол, и с огромным трудом я три раза отбивал тяжёлые могучие удары, звук от которых разносился по всему залу. Я так и не пропустил, и когда преподаватель фехтования завершил занятие, недовольные соперники хмуро ушли в раздевалку, и только один из моих напарников подошёл ко мне. – «А ты неплохо стоишь.» – «В классе я был лучшим вратарём, и в университете в группе – тоже.» – «Приходи, если будет время – можно после занятий.» – «Я вообще-то по делу. А к вам я случайно.» – «И что за дело такое?» – «Я журналист, и собираю сейчас материалы по Р.» – «Это ты про нашего Р. говоришь?» – «Ну да, он же кончал ваш институт.» – Он сморщился. – «Да вроде было дело. И что тебя интересует?» – «Насколько я понимаю, здесь есть педагоги, учившие его, и потом: память о таких людях должна сохраняться надолго, и было бы логично, если бы у вас существовало что-то вроде музея: не обязательно Р., но лучших выпускников за все годы.» – «Это ты загнул, старик. Какой музей? Кому это надо? Нет здесь ничего такого… А старикашки те – небось давно на кладбище: где им ещё быть?» – Он немного подумал. – «Или страдают таким выпадением памяти, что вряд ли помнят свои собственные имя и фамилию… Спасибо, что выручил. А сейчас извини: у нас занятие.» – Он хлопнул меня по плечу и побежал к раздевалке, откуда уже выходили его однокурсники: никто не стал бы дожидаться его, и опоздание на самом деле было бы неприятно.

Я вышел в коридор: здесь уже бродили те, кто до того страдал и мучился в плотных аудиториях, и как оказалось, таких людей было здесь очень много. Не спеша я лавировал среди мелких кучек и скоплений будущих артистов и звёзд, выискивая преподавателей, желательно постарше; кто другой мог бы ещё помочь мне, но вокруг были по виду только студенты, и никому явно не перевалило ещё даже за сорок. Одни открыто курили, явно игнорируя общие правила, но остальным это было, похоже, безразлично, и они весело трепались, обсуждая дела. Так я прошёл половину коридора – почти до входной двери, и только здесь заметил человека, выглядящего достаточно строго и солидно: ему было около сорока, и он вполне мог оказаться преподавателем, тем более что других подходящих кандидатур вокруг видно не было.

Однако я ошибся: когда я подошёл и вежливо спросил, он небрежно отрицательно мотнул головой, и продолжать беседу явно не захотел, быстро уходя от меня по коридору. Я сразу потерял его из виду; но требовалось хотя бы выяснить, где здесь находится ректор и учебная часть. Ближе всего оказались два студента, о чём-то шептавшиеся. Разговор сразу распался: сверху вниз они рассматривали меня, как непонятное назойливое насекомое, пока я не повторил вопроса, и наконец один из них ткнул рукой вверх и коротко сказал: «на втором».

Я пока не спешил и решил пройтись до другого конца коридора; студенческая жизнь сама по себе была дорога и памятна мне. Я был уже спокоен и расслаблен: обстановка казалась знакомой и привычной, и только контингент выглядел нестандартно: как и до того, студенты были рослые и мужественные, а среди студенток навстречу мне попалась не одна пышная и томная красавица или претендентка на звание супермодели, хотя встречались, конечно, и исключения. Но все они выглядели слишком уж шикарно, и в этом смысле намного превосходили ту среду, где учился и обитал когда-то я.

Меня удивило это: неужели за три года условия жизни студентов так серьёзно изменились? Совершенно незаметна была такая тенденция в последние мои университетские годы, и я не имел представления, чем можно объяснить такое положение. Я почти добрался до конца коридора и лестницы, ведущей наверх; справа – там же, где спортивный зал – находилась столовая, сейчас почти пустая. Я не прочь был перекусить ещё раз, накануне встречи с кем-нибудь, как я надеялся, из руководства: сказывалась беготня по городу и недавняя игра в футбол. Но когда я подошёл к прилавку – заваленному всем, чем только можно – то сразу же опешил: сзади за обширной спиной продавщицы стояли десятки видов напитков, начиная с бормотухи и кончая лучшими видами коньяка, но цены не слишком соответствовали уровню обычной столовой: это был скорее уровень ночных баров и дискотек, неестественно раздутый и завышенный. Я не решился отдать немногое, лежавшее в кармане, за пару бутербродов со сморщенным сыром или колбасой, и тихо вышел снова в коридор и начал подниматься по лестнице.

Второй этаж оказался ухожен лучше первого, хотя и первый производил приятное впечатление: посередине здесь лежала ковровая дорожка, а из-за спин и голов торчали верхушки нескольких пальм. Здесь было такое же столпотворение, как внизу, но публика выглядела несколько иначе: почти сразу я увидел двоих мужчин среднего возраста, и дальше по коридору гуляло ещё несколько. Я сразу подошёл, чтобы выяснить расположение руководства; мне вежливо показали. Это оказалось рядом, как раз в середине коридора: ближе находился кабинет ректора, а следующей была дверь учебной части: небольшая толпа обложила её со всех сторон, и всё время кто-то входил внутрь и потом выскакивал оттуда, вкручиваясь в многолюдное шумное сборище.

Я не решился лезть в толпу: гораздо полезнее стало бы знакомство с высшим руководством института; дверь ректората была закрыта, и я вежливо постучал, но ответа так и не услышал. Тогда я быстро открыл её и зашёл внутрь, прислонившись сразу к ней спиной и оглядываясь.

Здесь находилась пока прихожая, в которой за большим столом сидела и прихорашивалась секретарша: она корчила мордочку, рассматривая своё отражение в зеркальце, и отреагировала на меня с заметным опозданием, когда я сделал шаг вперёд.

«Вы куда? Вам что, было назначено?» – Она бросила платок на стол и сразу стала старше лет на десять: теперь ей можно было дать под тридцать. – «Нет. Я, извините, журналист из одной серьёзной газеты, и пришёл по делу.» – «Для дел у нас есть приёмные часы: записывайтесь, и тогда приходите.» – «Нет, девушка, извините, но вы не понимаете: у меня разговор на тему, можно сказать, личную, но имеющую самое близкое отношение к вашему институту.» – «На личные темы у нас отводится по десять минут.» – «Значит, я могу сейчас пройти?» – Она окрысилась. – «Десять минут в приёмные часы. Если вам некуда девать своё время, то здесь люди работают по-другому.» – «А мне казалось, что здесь люди должны думать об искусстве, а время здесь совсем ни при чём.» – «Если это всё, то запишитесь и не мешайте работать.» – Она упаковала парфюмерию в сумочку и придвинула пишущую машинку, стараясь изобразить видимость работы: в каретку она всунула чистый лист и что-то начала шлёпать, сильно стукая по клавишам. Но не так-то просто было отвязаться от меня, и не напрасно я считался лучшим из молодых сотрудников газеты. – «А я, знаете ли, всё равно не уйду. У вас своя работа, а у меня своя, и так просто от меня ещё никто не отделывался… Хотя извините, – я улыбнулся, – зачем я говорю вам грубости, если дело можно решить проще. Давайте, я вам объясню, что мне надо, и не исключено, вы сами сможете мне помочь.» – Она перестала притворяться и уже доброжелательнее посмотрела на меня: на самом деле ей было около двадцати пяти, и такой уж особой злости и ненависти к посторонним не было и в помине: она оказалась достаточно красивой и приятной зеленоглазой брюнеткой, отличаясь от тех – кого я здесь видел – только маленьким ростом.

«Ну спросите.» – «Дело в том, что я собираю материалы про Р. – вашего бывшего выпускника. Поэтому я хотел бы встретиться с вашими старейшими преподавателями, которые работали здесь, – я быстро прикинул, – тридцать лет назад.» – Она задумалась, и сразу почему-то рассмеялась. – «Где же я вам их достану? У нас были всякие реорганизации, так вот, после них почти никого не осталось. Я помню: есть несколько человек за пятьдесят, но из тех, кто работал давно – и настолько давно – вы вряд ли кого-то здесь найдёте.» – Я задумался. – «У нас теперь молодые преподаватели. А ректору знаете сколько? Всё равно не поверите.» – «Сорок пять?» – «Меньше.» – «Сорок два?» – «Тридцать семь. А заместитель по учёбе ещё моложе.» – Неожиданно открылась дверь в коридор, и секретарша быстро застучала на машинке. Кто-то вставил голову в образовавшийся проём и немного покрутил ею, но, видимо, это оказался один из студентов: голова убралась, и щель исчезла, и снова мы остались вдвоём.

«И как же они так… умудрились?» – «Вообще интересная история. Но я вам её не буду рассказывать.» – Её голос неожиданно изменился: она снова стала строже и недоверчивее. – «Всё равно разболтаете или в статье используете: а мне здесь ещё работать и работать.» – «А если не разболтаю? Даю честное слово. Нет, даже так: клянусь, что единственное, ради чего я сюда пришёл – книга о Р. Вы видите? Я с вами откровеннее, чем собирался быть с вашим руководством и со многими другими тоже. Мне просто интересно.» – Она серьёзно задумалась. Видно было, как она колеблется, не решаясь ни на излишнюю откровенность, ни на полное удержание внутри себя этой, возможно, на самом деле интересной истории; кстати, я тоже произвёл на неё достаточно благоприятное впечатление: видимо, она уважала твёрдость характера, и была на самом деле любительницей посплетничать, особенно в делах, связанных с личным руководством. Такие качества бывали очень полезны в моей работе, я всегда старался поощрять их, даже если результат мог оказаться совершенно мне не нужным, и теперь в очередной раз наблюдал за схваткой двух желаний: раскрыть всю подноготную и боязнью попасть впросак и потерять работу.

«Знаете, я всё-таки не стану рассказывать. А если вам надо – расспросите кого-нибудь ещё – об этом многие знают.» – Как ни странно, она удержалась. – «А по поводу вашей просьбы: поговорите с заместителем; может, он что-то и подскажет. А я – совершенно серьёзно – больше ничего об этом не могу сказать. Просто не знаю.» – Судя по всему, она говорила правду, пусть и горькую для меня, но что ещё могла знать молодая девушка о великом актёре недавнего прошлого? Я и так сильно отвлёк её от работы, и оставалось только узнать, где можно найти заместителя, и поблагодарить её за помощь. – «Хорошо, а где я могу его найти?» – «Вообще он везде бегает. Ладно, можете посидеть здесь: рано или поздно он заглянет.» – «Хорошо. Большое вам спасибо за всё.» – Я выбрал стул, ближний к входной двери. Пока можно было привести в порядок мысли и оценки, которые появились за последние часы; так я делал постоянно, заполняя отдельный специальный блокнот, сейчас же это казалось просто необходимо.

Прошло, наверно, полчаса, прежде чем открылась дверь и из коридора в приёмную ввалился тот, кто был мне нужен. Сначала я даже не поверил: он был в красном двубортном пиджаке, одежде всех торговцев подержанным барахлом и залежалым хламом, и только по реакции секретарши я смог понять, что это и есть заместитель. Он выглядел старше меня всего лет на десять, и я спокойно мог бы принять его за одного из дельцов, умеющих продавать пустые обещания и добывать деньги из воздуха: так он светился силой и энергией молодого нахрапистого животного. Сразу же он подлетел к секретарше и бесцеремонно чмокнул её в щёчку, на что она отреагировала спокойно и почти весело: она только улыбнулась и показала глазами на меня. Мужчина быстро повернулся и весело и нагловато посмотрел в мою сторону; я уже привстал, чтобы представиться и сразу перейти к делу. – «Здравствуйте, вы заместитель?» – «Да, по хозяйственной части. Что вы хотели?» – «Я из газеты…» – «Ах, так это вы? Мне сообщили…» – «Кто вам сообщил?» – «Неважно. Дальше.» – Действовал он в соответствии с первым впечатлением: его осведомлённость вызывала нехорошие мысли. – «Меня интересует Р. – ваш бывший выпускник: всё, что связано с институтом.» – «Понятно.» – Он коротко задумался. – «Да, я думаю, лучше меня вам здесь помочь никто не сможет.» – «А старые преподаватели?» – «Насколько я помню, последний из тех, кто работал здесь тридцать – я не ошибся? – лет назад, умер в прошлом или позапрошлом году. Тем более в последнее время произошло омоложение коллектива. А, как известно, молодым везде у нас дорога, а старикам – сами понимаете! – почёт. Да, о чём я?» – Он неожиданно встрепенулся. – «Никого из стариков вы просто не найдёте, так что я – наилучший из вариантов. Оленька, можно кофейку?» – Она спросила его взглядом. – «Вы будете?» – Заместитель обращался уже ко мне. – «Да, спасибо.» – «У нас растворимый.» – Я кивнул, и она встала из-за стола и открыла дверь, которую я не заметил: дверь находилась у неё за спиной и почти сливалась со стенкой такого же бледно-зелёного цвета.

«Рассказывайте.» – Я достал блокнот и приготовился записывать. – «Нет, давайте так: вы задаёте вопросы, а я на них отвечаю. И ещё: у меня есть только двадцать минут: дела, дела.» – Секретарша принесла нам по чашке, не забыв и себя тоже: заместитель отпил половину, секретарша прихлёбывала маленькими глоточками, а я выпил сразу всё, чтобы больше не отвлекаться. – «Я знаю, что Р. поступил в институт с первого же захода, являясь неблагонадёжным с официальной точки зрения по тем временам, хотя до того никогда не играл на сцене – даже в школе или дворце пионеров. Вы не могли бы объяснить, как могло такое произойти?» – «А что вы хотите? Он же гений или что-то вроде того: к сожалению, я не видел его спектаклей, и не могу сказать об этом ничего конкретно.» – «Ладно, а по поводу учёбы: он ведь не был слишком прилежным и покладистым студентом, и даже пару раз мог вылететь.» – «Ах, все мы можем вылететь, если не уцепимся покрепче… Да, помню, помню: ходили байки, даже что-то вроде анекдота. Как же там всё происходило? Оленька, ты не помнишь?» – Секретарша напружинилась, стараясь использовать запасы серого вещества, но, видимо, это была слишком старая история. – «Ну про то, как он наколол преподавателя…» – «А потом преподаватель сам его чуть не… наказал?» – «Вот-вот, умница. Что ж там было такое?» – Я решился вылезти. – «Вы говорите про его шутки с телефоном и водопроводчиком?» – «А вы откуда знаете?» – «Профессия обязывает.» – «Смотрите, какой он, однако…» – Он с интересом посмотрел на меня. – «А что вы ещё знаете?» – Вопрос был задан в странной, слишком расплывчатой и неопределённой форме, и я сразу подумал, что он спрашивает не только про Р. – «Достаточно много. Профессиональная необходимость.» – «Да? Ну-ну. Так что там было? Ну да. А по поводу учёбы вообще – вне зависимости от шуточек и розыгрышей – я могу сообщить ещё, что он не стал ни отличником, ни наоборот – отстающим, хотя и выделялся своей энергией и работоспособностью… Почти как я.» – Он неожиданно хихикнул и допил свой кофе. Шутка показалась мне плоской и неуместной, и я решил двинуться дальше, пока у него ещё оставалось время. – «А какие отношения у него были с… женщинами?» – Я искоса провёл глазами по секретарше, но она не реагировала – во всяком случае внешне: возможно, она слышала разговоры ещё и не на такие темы, и как всякой секретарше достаточно большого начальника, ей предписывалось никак не проявлять личных чувств и эмоций. – «А? Так-так, очень интересная тема, и не при вас, Оленька, будет сказано, но большего бабника и котяры стены данного института наверняка не видели. Что уж мы по сравнению с ним, – он потрепал секретаршу по щёчке, – жалкие котята и сосунки. Но вы, конечно, знаете?» – Он обратился ко мне, и я вежливо кивнул головой в знак согласия, и он понёсся дальше. – «Кто-то мне рассказывал, что пока он учился в институте, он, извините, – заместитель проделал всем телом неприличное движение, – со многими сокурсницами. Но другие курсы он тоже не игнорировал, так же как и другие факультеты. Да, ещё ходила сплетня: он умудрился даже соблазнить двух преподавательниц: из-за Р. у них вышла стычка и даже целая драка. Одна из них вынуждена была уйти, чтобы не встречаться потом с соперницей в коридоре; при этом обе были замужем. Хотя мало ли что болтают: не исключено, что здесь много преувеличено. Но вообще от него всё можно было ждать.» – Он посмотрел часы. – «Ох, извините! Мне пора.» – «Давайте: я с вами, и между делом вы мне ещё что-нибудь расскажете.» – «Как хотите. Я забегу на пять минут, а потом помчимся дальше.» – Он быстро вскочил и нырнул в кабинет, где на двери висела табличка «ректор», а я бросился заносить в блокнот те мысли, которые пробудились у меня в последние минуты.

Он отсутствовал минуты три, но я всё же успел коротко отметить основные тезисы и факты, с которыми потом следовало ещё поработать; заодно я спросил у секретарши, куда – по её мнению – может сейчас направиться заместитель. Она пожала плечами: он мог оказаться везде, и работа заместителя и заключалась в том, чтобы поспевать всюду и ничего не упускать. Насколько я понимал, он был кем-то вроде коммерческого директора, и судьба могла забросить его и меня вместе с ним куда угодно: от Останкинской башни до дворца пионеров где-нибудь на окраине, или склада продуктов или одежды в торговой части города. Когда он появился, я не стал задавать вопросов: у меня сегодня было достаточно много свободного времени, и лишняя прогулка по улицам и площадям не могла повредить мне.

Однако оказалось, что есть ещё дела внутри самого здания. Мы спустились на первый этаж, и он завернул в одну из аудиторий, попросив меня подождать снаружи. Это выглядело странно: сейчас продолжалось занятие, и вмешательство заместителя вряд ли могло быть воспринято доброжелательно. Но, судя по всему, скандала и препирательств внутри не возникло: во всяком случае шум за дверью не стал громче, а когда он вышел, то был не один, а с молодым высоким парнем: наверняка студентом. – «Сейчас поедем.» – Он был сосредоточен и очень краток. – «Тогда вы мне поможете?» – Я согласно кивнул, хотя и понятия не имел, в чём будет состоять помощь, но вряд ли заместитель предложил бы мне что-то сложное или трудновыполнимое. Мы быстро прошли к выходу, и заместитель рысцой побежал к углу здания; студент не отставал от него, и мне пришлось тоже поднажать, чтобы не упустить их. Когда я завернул за студентом, заместитель уже открывал дверцу машины: судя по знаку спереди, «мерседеса», хотя и немного потрёпанного и побитого; студент сел сзади, а для меня заместитель оставил место справа от себя. – «Неплохая у вас машинка.» – «По-другому нельзя: положение обязывает.» – Он резко тронул с места и завернул направо, увеличивая скорость. Он гнал резво и нахраписто, не особенно обращая внимание на дорожные знаки: ограничители скорости были явно не для него, а на переходе, который он проскочил не задумываясь на красный свет, слава богу никого не оказалось. – «А вы не боитесь, что врежемся?» – «Пускай другие боятся.» – Наконец мы миновали широкие пространства и углубились в лабиринт узких улочек и переулков, где ему просто пришлось сбросить скорость. – «Вы хотели ещё что-то узнать? Спрашивайте.» – Видимо, он хорошо знал местность и автоматически реагировал на повороты, а машины и люди здесь почти не попадались. – «Тогда у меня такой вопрос: насколько мне известно, на последнем курсе Р. впервые в жизни вышел на сцену в каком-то спектакле. Вы не смогли бы припомнить, как всё это произошло: что был за спектакль, в каком театре, и какая роль ему досталась?» – «Вы, конечно, извините меня, но я даже не помню, где ночевал в прошлый четверг.» – Он весело заржал, рискуя влепиться куда-нибудь или не вписаться в очередной поворот. – «Шутка, шутка. Хотя насчёт четверга я действительно не помню. Шурик, я не с вами был?» – Он неожиданно обратился к сидевшему тихо сзади студенту, но студент только отрицательно мотнул головой. – «Ладно, не принципиально.» – Он стал строже. – «Почти приехали: так что вопросы потом.» – Машина затормозила. – «Вы меня ждёте здесь.» – Заместитель выскочил и быстро пошёл к подъезду кирпичного невысокого дома: вывесок у дверей не было, и я не мог сообразить, по какому делу мы приехали сюда.

Отсутствовал заместитель минут пятнадцать, и пока его не было, я рассматривал третьего попутчика: он оказался явно моложе заместителя и судя по всему года на два-три моложе и меня, но по внешнему виду можно было подумать, что он здесь главнее всех: на нём сидел первоклассный костюм явно не местного производства, на груди сверкало что-то золотое, а на одном из пальцев – насколько я мог разобрать – блестела большая массивная печатка, тоже явно из золота. Похоже, я ошибался в нём, и по реакциям теперь тоже вряд ли можно было принять его за студента: он лениво развалился и закрыл глаза, совершенно не реагируя на моё присутствие.

Но когда открылась дверца и в машину с шумом и пыхтением залез заместитель ректора, попутчик сразу проснулся и полез с претензиями по поводу долгого отсутствия. Я удивился: они были на «ты», и я даже мог бы подумать, что попутчик на самом деле важнее: он почти не церемонясь употребил несколько нецензурных слов в связи с какой-то Машкой, а заместитель только отбивался, обещая, что всё будет сделано как надо. – «Ты сам отвлекаешь меня.» – «Ладно, давай двигай.» – Наконец заместитель завёл мотор и развернулся, двигаясь в обратном направлении. – «Не мог до вечера подождать, и прямо на месте – не отходя от кассы?» – «Это ты можешь – не отходя от кассы, а для меня там работа.» – Я совершенно ничего не понимал, и даже задействовав всю мою интуицию и небольшой, но впечатляющий опыт, не мог докопаться до смысла беседы. Это казалось обидно, учитывая мою достаточно высокую квалификацию, и я некоторое время молчал и обдумывал странные слова, которые не давались мне и сопротивлялись моим стараниям выудить из них смысл. Мы уже выбрались на широкую магистраль и ехали – судя по всему – куда-то на окраину. Он вёл машину спокойнее, не так шустро, как: здесь уже попадалась милиция, и за излишнее своеволие можно было поплатиться – если не правами, то некоей денежной суммой – и насколько я понимал, дальнейшие дела не являлись такими уж срочными. Это успокаивало: я не любил машины и чувствовал себя не слишком уверенно в несущемся по городу пьяном драндулете, наверняка устроившем бы где-нибудь в сельской местности небольшой переполох с приведением в боевое состояние всех категорий шавок разного калибра; но сейчас мы передвигались по городу, и реальной опасностью могла быть только милиция, неравнодушная к машинам подобного класса; это и учитывал заместитель, держась подальше от тротуара, где казалось легче притормозить его, чтобы затеять несложное выяснение отношений с заранее определённой целью. Молчание затягивалось, и частично по его вине: я видел, каким сияющим было его лицо и сколько довольства и жизнерадостности исходило от него теперь: от него даже пахло чем-то новым, то ли духами, то ли дорогим одеколоном, и кое-какие мысли стали наконец проступать сквозь полное незнание. Я, кажется, понял, зачем мы ездили в тот район: однако это было его личное дело, и не мне следовало чему-то учить его и читать явно напрасную мораль. Я здесь по другой причине и не стоило лезть в такие подробности, за которые потом могло стать стыдно и неловко: жареные факты надо было оставить любителям и делать самому то, к чему я лучше всего был приспособлен: искать и находить конечную правду, скрытую до моего появления сплошной стеной дымовой завесы, напущенной когда-то слишком заинтересованными людьми. Так я понимал свою цель в журналистике и ради этого проводил сейчас что-то вроде журналистского расследования; первоначальные благие намерения сделать биографию кумира понемножку стали меняться: я уже занимался серьёзными раскопками, в которых находил и союзников и противников; результаты выглядели впечатляюще, но не совсем так, как я мыслил первоначально: откуда-то вылезали новые непонятные факторы и обстоятельства, о которых я не имел понятия раньше, и в чём-то дело даже запутывалось. Чтобы вылезти из паутины, оставалось предположить вещи, несопоставимые с образом гения и мученика, отдавшего в конце концов даже жизнь за освобождение от лжи и насилия; пушкинский синдром Моцарта и Сальери явно не проходил и мог ещё и перерасти в свою противоположность, оправдывающую самые чудовищные поступки великих людей, как это и выглядело на практике: всё время возникало впечатление, что за спиной Р. кто-то стоит, и такой реальной силой вероятнее всего стала та спецслужба, в которой сотрудничал родной отец Р. Во всяком случае только это логично и последовательно объясняло удивительную живучесть и непотопляемость гения: очень многие на его месте давно оказались бы отлучены и от столь строгой и элитарной школы, и тем более от высшего образования, мечты о котором наверняка грели многих менее удачливых современников. И безусловно неясно было, каким образом молодой, только начинающий актёр оказался сразу же приглашён в один из лучших театров города и практически сразу снялся в своём первом фильме.