Текст книги "Пищеблок"

Глава 5
То, что есть

Это было первое хмурое утро за смену. Небо заволокли облака, но погода не осмелилась на дождь. Облачные вздутия внутри были полны не водой, а белым светом, и влажно темнели только извилистые складки.

На «трудовом десанте» Ирина Михайловна объявила пацанам Игоря:

– Ребята, сегодня футбольная тренировка отменяется.

Пацаны не возражали. Заманало бегать по полю и долбить мяч.

– Почему отменяется? – в одиночестве возмутился Лёва Хлопов.

– Проведём собрание отряда.

Делиться планами с Игорем Ирина считала недостойным своей власти, и потому Игорь, вылучив момент, отвёл её в сторону.

– Что за новости? – спросил он. – Какое такое собрание?

– Надо твоего Лагунова проработать.

Игорю это совсем не понравилось. Не многовато ли наказаний для несчастного Валерки? Ведь он ничего не сделал: режим, вроде, не нарушал, ни с кем в отряде не дрался, стёкол не бил, вожатым не хамил.

– Сколько можно его трепать? Свистунова уже дала ему по мозгам.

– Она дала, а я не дала. И отряд не дал.

– Какой ещё отряд? – поморщился Игорь. – Нафиг детей друг на друга натравливать? Они ведь скажут то, что ты прикажешь сказать!

– А это и есть коллектив! – Ирина ни в чём не сомневалась.

– Пожалей мальчишку, – искренне попросил Игорь, не желая спорить.

– Ничего с ним не случится.

– Ты ведь это делаешь, чтобы Свистунова тебя ни в чём не обвиняла.

Ирина рассердилась.

– Во-первых, Игорёк, – отчеканила она, – Свистунова и так меня не обвиняет. С Лагуновым не я виновата, а ты. Это ты его распустил! А во-вторых, пусть коллектив его перевоспитывает, если вожатый не в состоянии!

Решимость Ирины невозможно было поколебать. Игорь приуныл. В Валерке он чувствовал что-то родственное и не хотел беспощадно давить его самостоятельность бульдозером, подобно Ирине или Свистухе.

После «трудового десанта» четвёртый отряд собрался на веранде. Пацаны и девчонки, толкаясь и переругиваясь, рассаживались вдоль стен на скамейки и стулья, как бывало на «свечке».

– Это моё место, ты, корова! – сцепился Гурька с Леночкой Романовой.

– Твоё место в зоопарке! – ответила Леночка.

– Тихо, тихо, ребята! – успокоила отряд Ирина. – У нас важный разговор. Валерик Лагунов, иди сюда, встань вот тут.

Валерка вышел из рядов и, недоумевая, встал рядом с Ириной. Игорь порадовался, что оказался у него за спиной и потому не увидит его укора.

– Итак, ребята, у нас вопрос. Вот ваш товарищ – Валерий.

Ирина указала на него как на экспонат. Отряд заинтересованно затих.

– А чё я? – пробурчал Валерка со сдержанным вызовом.

Пионеры засмеялись.

– Обсудим его поведение, – предложила Ирина.

– А что он сделал? – спросила из угла глупая Женька Цветкова.

Ирина молчала, испытующе глядя на отряд: она хотела, чтобы пионеры сами отыскали проступок Валерки. Пионеры зашептались и приглушённо загомонили. Игорь различил, как по мальчишкам и девчонкам полетела весть: «Лагунов Вафлю убил! Вафлю и Бамбука! Отравил зубной пастой!». Бамбук, пищеблоковский пёс, и вправду с утра был какой-то мрачный.

– Убил – ну и убил, – сказал Гельбич. – Собаку же, не физрука.

– Не трогал я никого! – огрызнулся Валерка.

– Лагунов отбивается от коллектива, – наконец сообщила Ирина. – Нигде не может укрепиться. В кружок пения записался – сбежал. В кружок рисования записался – тоже сбежал, да ещё и Нине Сергеевне нагрубил. Про нашу футбольную команду я уже молчу. Он туда давным-давно не ходит.

Отряд озадаченно зашумел, не зная, как расценить метания Валерки.

– Что скажешь в своё оправдание, Лагунов?

– Ничего не скажу! – огрызнулся Валерка.

Ему было неприятно, что его поставили перед всеми и развинчивают на детали. Серебристый свет хмурого дня казался хирургическим.

– А вы, ребята, что скажете? – обратилась Ирина к коллективу. – Вы же его товарищи. Лёва, ты капитан футболистов. Объясни Лагунову.

Лёва неохотно встал и смущённо потеребил конец красного галстука; галстук он теперь носил и на тренировке, и в тихий час. Валерка смотрел на Лёву с недоверием. Может, Лёва поступит как друг и не осудит его?

– Ты, Валерик, хочешь сам с мячом водиться, – Лёва тяжело засопел. – А футбол – игра командная. Тут надо другим мяч передавать. Но тебе так не нравится. Это неправильно. Интересы команды должны быть выше своих.

Валерка мгновенно закипел от возмущения. Разве он играл как эгоист и ни с кем не считался? Да он потому и ушёл с этого дурацкого футбола, что никакой команды нет: пацаны мяч у своих же вышибают!

– Ты чё?! – крикнул Валерка. – Я нормально играл! Это Титяпа мяч держит! Горох ни одного паса не сделал! Славик из своей зоны сдёргивает!

– Он врёт! Врёт! – завопили Титяпкин и Горохов. – Чухан ты, Лагунов!

Игорь знал, что Валерка прав, – он же видел игру.

– Горохов и Титяпкин, не обзываться тут! – гаркнул Игорь.

Но Ирина безапелляционно отсекла оправдания Валерки.

– Нечего свою вину на других переваливать, Лагунов! Напортачил – так ответь! – Ирина взглядом поискала, кого бы ещё привлечь для разгрома Валерки. – А ты что скажешь, Сергушина? Ты же командир отряда.

Анастасийка встала и томно вздохнула, закатив глаза, будто Валерка уже так утомил её, что никаких сил больше нет.

– Он за забор без разрешения выходит, Рин Халовна.

Ирина распрямилась, словно её наградили. Значит, она была права, подозревая глубокую антиобщественность Валерки Лагунова! Шляться за оградой – это серьёзное преступление! Молодец, Сергушина!.. А Валерка не мог поверить тому, что прозвучало. Анастасийка выдала его? Анастасийка? И это после того, как он защищал её от Бекли? Что же за подлость-то такая!

– Стукачка! – гневно крикнул Валерка.

Анастасийка скорчила гримасу: фи, какая низость – оскорблять девочку!

Ирина сидела на стуле, будто в башне невидимого танка, невидимая пушка которого невидимо уткнулась прямо в лоб Валерке.

– И критику ты не любишь, Лагунов! – сурово заметила Ирина.

«А кто её любит?» – подумал Игорь.

– Всё-таки объясни нам, Лагунов, чем тебя не устраивает коллектив?

Валерка не знал, что сказать. Как-то всё запуталось. Он глядел на ребят и понимал, что никто из них и слова не произнесёт в его поддержку.

Он не совершал никаких плохих поступков. Все выходят за территорию лагеря. Все время от времени с кем-то ссорятся, отлынивают от какого-либо мероприятия, не спят после отбоя. Человек ведь не робот! Его, Валерку, осуждают за то, что он не робот! И осуждают нечестно, потому что сами – тоже не роботы! Только изображают из себя роботов! А для чего это надо?

Конечно, коллектив всегда прав. Но разве четвёртый отряд – коллектив? Две недели назад они и знакомы-то не были! Их собрали здесь, кого попало, и никакое общее дело их не объединяет! Разве они воюют с каким-то врагом? Разве строят что-то полезное? Кому-то что-то важное доказывают? Сами за себя что-то решают? Они друг с другом ни о чём договориться не могут, а вместе умеют только нарушать правила, которые и придуманы-то не ими!

Валерку охватило жесточайшее разочарование. Разочарование в ребятах, готовых молча отступиться от него, если уж так сложились обстоятельства. Разочарование в людях вообще, потому что люди зачем-то нагромоздили в жизни правил и законов, по которым ты всегда виноват! Где правда, где дружба, где высокие цели и общее дело? На Олимпиаде в телевизоре?

– Короче, нам надо принять меры, – сказала Ирина Михайловна. – Ты неплохой человек, Лагунов, но совершенно неорганизованный. Мы всем отрядом берём тебя на поруки. Верно, ребята? Поможем Валерику?

Отряд опасливо молчал, не понимая, что имеется в виду под поруками. Может, Лагунов зарежет кого-нибудь? Всем в тюрьму, что ли, из-за него?

– Чем ему поможем? – проворчал Гельбич, будто Валерка был смертельно болен и на последнем издыхании. – Ничем!

– Теперь будешь только с отрядом, у нас на виду, – разъяснила Ирина. – Никаких кружков, никакой самодеятельности. Что все – то и ты.

Отряд облегчённо загомонил. Возмездие оказалось необременительным. Совесть чиста, и никаких усилий ни от кого не требуется. С этого начиналась жизнь в лагере, к этому и вернулась. Лагунова наказали тем, что и так было.

– Собрание закончено, – Ирина поднялась со стула. – Все свободны.

Глава 6
Свой отряд

Круг за кругом спортсмены бежали плотной группой; казалось, что все они друзья и поддерживают друг друга в этой гонке. Трибуны приглушённо шумели, предвкушая свирепый финишный спурт. Телевизор не мог передать ни ритма, ни рассчитанного ожесточения забега. Зрители сидели на веранде Серпа Иваныча Иеронова такой же тесной толпой, как и бегуны. Занавески на окнах были задёрнуты, чтобы закатное солнце не бликовало в цветном экране. Как обычно, Серп Иваныч занимал место в последнем ряду. Валерка пристроился сбоку. Его не интересовала Олимпиада, но ведь надо же как-то вырваться из своего отряда, и он отпросился у Горь-Саныча к Иеронову.

Удар спортивного колокола оповестил о финальном круге. Ускоряясь, бегуны растянулись в цепочку. И лидером вдруг стал странный негритосик – невзрачный, невысокий, с обширной залысиной, гладко блестящей от пота, и смешными кудряшками на висках и затылке. Такому бы в ТЮЗе выступать, а не на стадионе. Но нелепый негритосик быстро замолотил ногами, заработал локтями и, наклоняясь, понёсся к финишу, как чёрт, обогнав всех прочих.

– На дистанции десять тысяч метров победу завоевал Мирус Ифтер, спортсмен из Федеративной Демократической республики Эфиопия! – объявил комментатор.

– Староват уже для кросса, а втопил, как молодой! – с восхищением сказал на веранде кто-то из вожатых.

Хроника Олимпиады закончилась, когда солнце почти скрылось за Жигулёвскими горами. С Волги широкой волной плыл багряный свет заката. Расписные теремки пионерлагеря сияли всеми красками, словно обещания сказочных снов. Телезрители расходились взволнованные. Там, в телике, – напор, порыв, сражения Олимпиады, а здесь что? Чай с печеньем, пение комаров, гудок далёкого теплохода. Глухая дремота, а не жизнь.

Валерка незаметно свернул за угол иероновской дачи. Он не хотел возвращаться в отряд. Пускай там все уснут, тогда он и придёт. Нету сил видеть пацанов. Валерка сел на скамейку в тени. В памяти всплыло лицо Мируса Ифтера, схваченное телекамерой на финишном броске. Страшные вытаращенные глаза, острые скулы, запавшие щёки, белозубый оскал. Это не лицо победителя, вдохновенно летящего к триумфу. С таким лицом мчатся прочь от смертельной опасности. Похоже, что эфиопский негритосик всю дистанцию полагал других бегунов собратьями по спорту, а перед финишем внезапно осознал: они – враги! Они готовы столкнуть, затоптать, ославить его! И в надежде на спасение он отчаянно метнулся вперёд. Его гнал чистый ужас. Мирус Ифтер убегал от остальных спортсменов в диком нежелании быть рядом. Валерка догадывался, что Мирус Ифтер – это он сам.

– Не помешаю? – раздалось неподалёку.

Возле угла домика стоял Серп Иваныч.

– Извините, – Валерка вскочил. – Я уже ухожу…

– Да сиди, сиди, – ответил Серп Иваныч. – Места хватает.

Он тяжело опустился на другой конец скамейки. Он молчал, но Валерка почувствовал стеснение и даже горечь: и укрыться-то негде, чтобы побыть одному. Лагерь большой, а не отыскать уединённого уголка.

– Что-то случилось? – вдруг спросил Серп Иваныч.

– Ничего, – ответил Валерка.

– Я же вижу, – Серп Иваныч посмотрел на Валерку. – Тебе плохо.

– Да нормально… – упрямился Валерка.

– Обидели? Отругали? Запретили чего-нибудь?

Валерка не знал, что сказать.

– Можешь наврать, что по дому заскучал, – предложил Серп Иваныч. – Я сделаю вид, что поверил.

– А если я и вправду заскучал? – строптиво спросил Валерка.

– По дому скучают под одеялом с головой, – усмехнулся Иеронов. – А среди чужих прячутся, когда в своих разочаровался.

Валерка с удивлением покосился на старика: откуда тот знает?

– Люди не такие, как ты думал? Ждал от них что-то хорошее, верил в них, а они тебя подвели, обманули, оказались мелкими и равнодушными?

У Валерки в животе что-то дёрнулось, и глаза стали набухать слезами. Серп Иваныч говорил истинную правду – всё именно так, как Валерка и чувствовал. Валерка отвернулся и шмыгнул носом. Можно быть стойким, когда ты один, но, когда тебя поняли, сдерживаться не получается.

– Расскажи, – попросил Серп Иваныч. – Мне действительно интересно.

Лицо Иеронова странно светлело в сумраке. Тёмные глаза словно бы звали куда-то. И Валерке захотелось каким-то образом присоединиться к этому старику, быть рядом, любить его и слушаться, как мудрого учителя. Хорошо иметь такого деда. Или соседа в подъезде. Если бы Серп Иваныч был полководцем, Валерка, наверное, мечтал бы служить в его войске.

И он начал рассказывать. И про футбол Лёвы Хлопова, и про кружок пения, и про рисунки с танками и ракетами, и про Анастасийку с Беклей, и про пионерское собрание, на котором ему надавали по морде просто за то, что он не такой, как все. А он очень хотел быть как все, только при этом пусть все будут хорошими. Серп Иваныч не перебивал и задумчиво кивал.

– Эх, братец… – вздохнул он и положил руку Валерке на плечо.

Рука была большая, тяжёлая и по-молодому крепкая. Валерка ощутил, что она готова сжаться и цепко схватить, но не сжимается.

– Знаешь, в чём секрет? – спросил Серп Иваныч, глядя Валерке в глаза.

И во взгляде старика для Валерки опять разверзлась бездна, но теперь Валерку властно потянуло туда – там, в бездне, он тоже сделается мудрым, бесстрастным и всемогущим, как Серп Иваныч.

– Секрет в том, что люди могут отказаться от себя только ради большого дела. Не ради того, чтобы спеть песню или сыграть в футбол. А большое дело получается только тогда, когда люди думают о больших вещах. Если они думают о себе, о каких-то благах, о близких или друзьях, то рано или поздно предадут большое дело. Откажутся от него. И не станут такими, какими ты хочешь их видеть. Увы, мой мальчик, это так. У меня опыт.

– А у вас у самого когда-нибудь был такой надёжный отряд? – спросил Валерка. – Чтобы все заодно, и никто для себя?

– Был, – кивнул Серп Иваныч. – Был, но много-много лет назад… Кто-то погиб, кто-то до старости дожил, однако уже умер. Я последний остался.

– Теперь вы расскажите, – робко попросил Валерка.

Серп Иваныч посмотрел куда-то туда, где угас закат.

– Это случилось в восемнадцатом году. Уже разгорелась Гражданская война. Самару, Куйбышев по-нынешнему, захватили белые. В Царицыне, по-нынешнему в Волгограде, оборонялись красные. А мы с хлопцами жили в деревне при этих дачах. Батрачили на господ, которые здесь летом отдыхали. Дачи назывались Шихобаловскими – принадлежали буржую, владельцу паровых мельниц. А мы ещё мальчишками были – младше ваших вожатых… Но мы хотели к большевикам. И пронёсся слух, что от Царицына к Самаре двинутся боевые пароходы с красногвардейцами. Сюда, на дачи, белые сразу привезли батарею, чтобы с берега из пушек расстрелять царицынский десант. Мы с хлопцами посовещались и решили уничтожить эту батарею. А у нас и оружия-то не имелось, одни косы да вилы, лишь мой брат добыл где-то ржавый наган. Однако требовалось любой ценой выручить своих. Как сейчас помню, третьего августа вечером мы собрались за околицей и поклялись друг другу, что не струсим, не предадим. И ночью напали на белых…

Серп Иваныч замолчал и помял себе горло, словно охрип.

– Бой был беспощадный. Рубили мы и кололи среди этих дач направо и налево. А по нам стреляли из винтовок и револьверов. Но никто из хлопцев не убежал, не спрятался. Всё было кровью залито, кругом убитые лежали. Мы сорвали затворы с белогвардейских орудий, а потом захватили пароход, который стоял у пристани, и на нём ушли в Царицын. Меньше половины нас отсюда вырвалось. И через три дня в Царицыне нас приняли к Будённому… Вот те хлопцы и были моим отрядом. Мы вместе о большом деле мечтали. Даже не о советской власти – о новом мире, о новом человеке. Мы хотели, чтобы все люди стали другими. А что с нами произойдёт – это не важно.

Валерка озирался, оглядывая старинные дачи. Он и вообразить не мог, какое сражение здесь разгорелось. Как беззаветно погибали деревенские парни, чтобы десантные пароходы добрались до захваченного города…

Она вся была такая – далёкая Гражданская война! Полыхали пожары за горизонтом, и небо озаряли алые зарницы. С саблями наголо мчались в степной пыли будённовские эскадроны, и лёгкие тачанки на виражах косили из пулемётов ряды белых офицеров. Рокотали в вышине двухэтажные аэропланы, и лётчики в мотоциклетных очках вручную сбрасывали бомбы на вражеские штабы. Грохоча орудиями, вламывались на станции закованные в железо бронепоезда. В морях, вспарывая штормовые волны, плыли мятежные крейсера с башнями и дымящими трубами. Поднимались в штыковые атаки матросы с патронными лентами крест-накрест. Всадник-трубач одной рукой держал развевающееся красное знамя, а другой рукой подносил к губам горн. В те времена погода была как на Олимпиаде: всегда солнце, синева и белые облака. В те времена люди говорили о революции по всему земному шару и о свободном человечестве, и никто ничего не хотел для себя одного.

– Совсем стемнело уже, – Серп Иваныч снова потрепал Валерку за плечо. – Боюсь, опять будут тебя ругать. Пора тебе к своим ребятам.

– Да, конечно, – очнулся Валерка.

Свет в окнах старых дач, запах сосен, гавканье собак у пищеблока…

– И не расстраивайся понапрасну, – добавил Серп Иваныч. – Придёт твой срок, и обретёшь свой отряд. Не всё сразу, дружок.

Глава 7
Поророка

– Мне отлучиться надо, – сказал Игорь Саше. – Покараулишь пионеров?

Просьба была необременительной. Что тут караулить? Ирина внизу уже вела вечернюю «свечку», потом дети разберутся по палатам, вожатому надо будет лишь пройти и проверить, как легли. Но Саша всё равно помрачнел.

– А ты куда? Олимпиаду смотреть?

– У меня свидание, – пояснил Игорь.

Округлое и мягкое лицо Саши сделалось ещё жёстче и суровей.

– Мы сюда приехали работать, а не по свиданьям бегать.

– Не будь занудой, Плоткин.

Игорь знал, что в соседнем корпусе сейчас Вероника тоже проводит «свечку». Когда Ирина вернётся, Вероника получит свободу. Местом встречи с Игорем был назначен памятник горнистке у входа в лагерь.

Игорь закрыл дверь вожатской комнаты, задвинул шпингалет и достал из-под кровати свой рюкзак. Увидев, что Игорь намеревается переодеться, Саша воспитанно отвернулся. Игорь стащил джинсы и сменил сатиновые семейные трусы на стильные плавки с вышитым якорем. Вдруг на свиданке дело дойдёт до главного? Надо выглядеть как следует.

– Я этой пошлости не одобряю! – хмуро заявил Саша.

– Как говорят на телефонных станциях, даёшь связь без брака! – цинично ответил Игорь.

– Если ты уважаешь девушку, ты не будешь этого делать.

– А если девушка сама захочет?

– Порядочная не захочет! – отрезал Саша.

– Ты просто девушек не знаешь, – свысока возразил Игорь.

Если честно, то Игорь и сам-то не особенно их знал. Во всяком случае, он ещё ни разу не сталкивался с ситуацией, когда девушка «сама хотела». Но нельзя было пренебречь возможностью уязвить высокоморального соседа.

Саша возмущённо засопел.

– Между прочим, у меня невеста есть, – сообщил он.

– Кто? – тотчас заинтересовался Игорь.

Воображение сразу нарисовало ему невесту Саши Плоткина – какую-нибудь простоватую толстушку в очках вроде Ирины.

– О своей невесте я не треплюсь на каждом углу!

Игорь проглотил колкость, не моргнув глазом. Ему было любопытно.

– Ты живёшь с ней? – напрямик спросил он.

– Я её уважаю. Для меня добрачные отношения неприемлемы.

– А свадьба когда?

Саша помялся, размышляя, открываться или нет, но его явно терзала ревность к вольностям Игоря, и он хотел превосходства.

– Не знаю, где-нибудь через год, – выдал он. – У меня родители вступили в кооператив. К январю дом достроят, квартиру сдадут. Пока ремонт, отделка, пока сессия – уже снова лето наступит. Тогда и свадьба.

– Подфартило тебе с родителями, – искренне позавидовал Игорь.

Квартира – это предел мечтаний. Многие только к пенсии получали отдельное жильё. И самому Игорю о квартире, тем более кооперативной, даже думать не приходилось. У мамы зарплата маленькая, и на однушку не скопить. В лучшем случае на будущей работе Игорю дадут комнату в коммуналке, если он успеет жениться. Впрочем, жениться он не спешил.

– Не следует всё полагать заслугой родителей, – важно сказал Саша, будто он сам заработал на первый взнос за квартиру.

– А невеста дождётся? – плеснул дёгтя Игорь.

– Так ведь обязана же! – удивился Саша.

Игорь понял, что Саша считает себя незаурядной партией, и ему в высшей степени странно представить, что им могут пренебречь. Он принял решение жениться – и всё, вопрос исчерпан, возражения не принимаются. Да и кто откажется от такого жениха – с квартирой и высшим образованием?

Игорь шагал по Пионерской аллее к выходу из лагеря и думал о Саше Плоткине. Вот для кого в жизни расстелена ковровая дорожка. Недаром Саша такой моральный. Его и так всем обеспечат, незачем ловить шансы.

Пока на берегу никого не было, Игорь заглянул под подол гипсовой горнистки. Просто надо было так сделать, чтобы больше не терзаться.

Вероника пришла в джинсах и в клетчатой рубашке с подвёрнутыми рукавами. Одежда – это важно. Как говорили на филфаке, это невербальное послание. Чем сложнее одежда для снятия, тем меньше девушка настроена на близость. Но Игорь не смог оценить настрой Вероники. Он поцеловал её, проверяя намерения, и Вероника приняла поцелуй как жест вежливости – без противодействия и без ответного движения навстречу.

– Куда пойдём? – спросил Игорь.

Они направились в сторону речки Рейки и деревни Первомайской. Тропка тянулась вдоль берега по опушке соснового бора, а потом по краю обширной Концертной поляны, на которой после закрытия смен разводили огромный прощальный костёр. Тихий и редкий плеск воды казался потаённым дыханием любовницы. Огненный закат за Жигулями догорал так, словно угасало сознание дня, и пространство тонуло в сиреневом полусвете, будто погружалось в зыбкое и невесомое безумие. Свежесть Волги мягкими наплывами теснила духоту прогретого леса.

– Не молчи, – потребовала разговора Вероника.

– Ты с Плоткиным в одной группе учишься? – спросил Игорь.

– В одной параллели, – сухо сказала Вероника. – А при чём тут он?

– Он только что мне про себя всю правду поведал. Зимой квартиру получает, следующим летом женится. Подозреваю, что у него уже до пенсии жизнь разлинована. Через два года – ребёнок, через три – аспирантура, через пять лет – машина, через семь – должность… Обнять и плакать.

– Это же прекрасно! – с издёвкой ответила Вероника. – Если бы он в тюрьму нацелился – да, плохо. А он стремится к достойным вещам: семья, работа, благополучие. Нам пример надо брать. А ты морду кривишь.

Игорь страдальчески вздохнул и бросил на Веронику косой взгляд.

– Я ж тебе не враг. Чего ты задираешься?

– А ты чем недоволен? – не утихомирилась Вероника.

– Мне нет никакого дела до Плоткина, – чётко сформулировал Игорь. – Но меня удивляет, когда люди считают благом предопределённость жизни.

Вероника нехотя сдалась.

– Чем же это не благо, если намечено только хорошее? У Плоткина отец работает в обкоме, а мать – какой-то зам в гороно. И у Сашки всё будет: квартира, машина, должность, жена. Он прав, когда всё распланировал.

– Везёт дуракам, – туманно сказал Игорь.

– Давай о другом.

Перелесок закончился, и сумрак стал прозрачнее – впереди обозначился небольшой залив, устье Рейки. Из-за кустов лещины полз загадочный шёпот: в речке журчали опущенные в воду ветви. Над Волгой висела круглая луна, подтаявшая с одного края, и плоскость плёса блёкло отсвечивала. Вдали мерцал длинный гранёный кристалл туристического теплохода. Озарённый изнутри, теплоход казался стеклянным фокусом, в котором скрестились и вспыхнули невидимые линии навигационной обсервации по созвездиям.

Игорь и Вероника присели рядом на травянистый пригорок. В тёмном кошачьем тепле этой ночи чуть потрескивали крохотные искорки.

– Отсюда и до Каспийского моря друг за другом идут водохранилища, – задумчиво произнёс Игорь. – Всё на реке спокойно, как в пруду. А я хочу увидеть поророку. Ты знаешь, что это такое?

– Что?

– Гигантская волна на Амазонке. Дважды в год, в дни равноденствия, воды Атлантики вторгаются в устье Амазонки и на сотни километров гонят вверх по реке этот вал – поророку. Его гул слышен ещё из-за горизонта.

– Класс, – согласилась Вероника.

Но поророка была не здесь, а на другой стороне земного шара. Там даже астрономия работала иначе: созвездия не вращались, подобно огромным иероглифам на огромном диске, а восходили и заходили, как луна и солнце. И вместе с Водолеем и Орионом там сияли Змееносец и Единорог.

Игорь придвинулся к Веронике и приобнял её, а потом осторожно положил ладонь ей на грудь. Если Вероника будет против, он остановится. Ладонью он ощутил под рубашкой Вероники жёсткую ткань купальника. Вероника надела купальник по той же причине, по которой он сам натянул плавки. Значит, он всё делает правильно. Он угадал направление течения.

Вероника чуть запрокинула лицо, чтобы что-то сказать, разомкнула губы, но Игорь погасил её слова поцелуем. И Вероника больше не возражала. Однако в её согласии было какое-то непокорство – будто отзвук поророки.