Текст книги "Марго"

Она отняла от лица розу и, скрестив ноги, уселась на кровать, как восточная царица.

– Подайте-ка сюда скорей этот восхитительный завтрак, – повелительно сказала Марго и защелкала пальцами. – А то уже слюнки текут от этого безжалостного аромата.

Отщипнув кусочек от булочки, она отправила его в рот и сделала глоток кофе. Изображая из себя её величество «королевишну», которая чуть небрежно обращается к подчиненным с набитым во время завтрака ртом, Марго помахала в его сторону рукой и коротко приказала:

– Говорите!

– Ваше высочайшее высочество, сегодня у Вас запланирована прогулка на свежем воздухе в сопровождении Вашего покорного слуги, которая поможет Вам отдохнуть от городского шума и суеты московских улиц. Разрешите подать карету, о прекраснейшая из прекрасных? – превосходно справился с ролью Максим.

– Разрешаю, но позже, – снизошло её величество, – а сейчас приготовьте ванну с горячей водой и лепестками роз, собранных в первый день новолуния.

– Добавить ли туда молоко единорога, моя королева? – подыграл ей Максим.

– Да. Один бочонок!

Марго с Максимом закатились со смеха, у них было отличное настроение, а впереди в их распоряжении был целый день, который они проведут вместе.

– Максим, дай мне полотенце, пожалуйста, – попросила Марго, когда они прекратили дурачиться.

– Оно в ванной на тумбочке, – Максим поднялся с кровати. – Пойду, не буду тебе мешать.

Он вышел из спальни и стал готовиться к прогулке. Вначале Максим достал сумку, бросил рядом с ней плед, вынул из шкафчика проверенный в походах немецкий металлический термос, включил чайник и стал делать бутерброды. В этот момент, ступая босыми ногами по полу, на кухню вошла Марго. Босая, с мокрыми волосами и в коротком цветном сарафане она была восхитительно хороша. Посмотрев на приготовления Максима, Марго по-хозяйски открыла холодильник и, изучив его небогатое содержимое, достала с нижней полки свежий огурец и пучок укропа. Сполоснув их водой, она встала рядом с Максимом и, порезав огурец длинными тонкими дольками, стала делать бутерброды. Максиму ничего не оставалось, как подавать нарезанный хлеб, превратившись в ее помощника. Сначала Марго клала на хлеб ломтик огурца, затем дольку колбасы, а сверху сыр. Завершающим штрихом была веточка укропа. Из оставшихся кусочков Марго сделала маленький бутерброд.

– Открывай, – она поднесла его ко рту Максима.

Максим осторожно откусил кусочек от бутерброда.

– Это все тебе! – она поправила разваливающийся бутерброд и снова поднесла Максиму. – Ешь, давай!

Он открыл рот, и Марго запихнула ему оставшийся кусочек.

– Пять баллов! – прожевав, сказал Максим. – Сразу чувствуется «Handmade!» (ручная работа).

– Будешь ещё? – спросила Марго. – Мужчина должен есть много!

– Потом, – Максим одновременно с Марго протянул руку, чтобы убрать бутерброды в пакетик. Их руки соприкоснулись и, затаив дыханье, оба замерли.

Максим накрыл её руку ладошкой и, повернувшись, посмотрел на неё. Марго опустила глаза, но руку не убрала. И в этот самый миг, разрезая наступившую тишину, в дверь пронзительно позвонили. Словно ушат холодной воды, вылитый на голову, звонок моментально вывел их из этого волшебного состояния. Максим отпустил её руку, и Марго зачем-то взяла нож, которым только что резала огурец.

– Не надо! Я сам! – решительно произнес он.

– Кто это? – растерялась Марго.

– Не знаю, – покачал головой Максим. Более неподходящего момента для этого звонка придумать было трудно.

– Не дай бог, ошиблись, – угрожающим голосом сказал он, – убью! Дай мне на всякий случай нож, чтобы не возвращаться за ним лишний раз!

– Только давай не сразу, – рассмеялась Марго, – сначала спроси, что хотят?

Максим подошел и открыл дверь, на пороге стоял сосед Андрей.

– Максим, привет. Мы тут жене велосипед купили и хотели покататься, а мой сейчас на даче? Можно я твой в гараже возьму?

– Нет проблем, – сказал Максим и выдвинул ящик в прихожей. – Только ключ вот возьми, я его на трос пристегиваю.

В холл выглянула Марго. Андрей от неожиданности растерялся.

– Здрасьте, – сказал он Марго. Перевел взгляд на Максима и зачем-то сказал. – Я верну.

– Хорошо, – согласился Максим.

– До свидания! – Андрей снова повернулся к Марго. – Очень приятно.

– До свидания! – ответила Марго.

Максим закрыл дверь, и, не удержавшись, они рассмеялись.

Захватив с собой сумку, молодые люди спустились в гараж и сели в машину. За это время Максим успел рассказать Марго, как он познакомился с Андреем в прошлом году, когда, приступая к ремонту, зашел поговорить с будущими соседями.

– Ты заметила, как Андрей посмотрел на тебя? – обратился он к Марго, вспоминая, как забавно тот растерялся, увидев, что Максим не один.

– Представляешь, как ему сейчас интересно, – сказала Марго. – «Что это за девушка такая у Максима дома? Я её раньше никогда здесь не видел!»

Они уже ехали в машине – Максим сидел за рулем, а Марго с любопытством смотрела в окошко.

– Он никогда никого здесь раньше не видел! – произнес Максим, делая ударение на каждом слове.

– И все-таки что ты ему скажешь, если он вдруг спросит? – не отставала Марго, переключив свой взгляд на него.

– Так и скажу, – Максим взял её руку в ладошку, – что ты моя девушка!

– Хм. Если я твоя девушка, – в её глазах вспыхнули озорные искорки, похоже, Марго что-то задумала, – значит, ты мой парень?!

Максим, почувствовав что-то «недоброе», стал улыбаться и сжал рот в молчании.

– Так! Я не слышу ответа, – Марго взяла ситуацию в оборот, и искорки в глазах засверкали ещё озорней. – Сначала ты говоришь, что я твоя девушка, а потом даёшь задний ход!

Максим расползся в улыбке ещё сильней, но продолжал держаться и не поддавался на провокацию.

– Какие пошли нынче мужчины! А?! – стала возмущаться Марго, пытаясь привлечь внимание отсутствующей вокруг общественности. – Вы посмотрите на него! Оставляет бедную несчастную девушку ночевать в своей постели, а потом отказывается от неё! Сластолюбец! – безжалостно пригвоздила она Максима.

Максим не мог больше сдерживаться и от души рассмеялся над разошедшейся в гневе Марго, которая, уперев руки в бока, призывала всех обратить свои осуждающие взоры на бесчинствующего сластолюбца.

– Я не-от-ка-зы-ваюсь, – заикаясь, от смеха, еле выговорил Максим.

– Так значит, ты не отказываешься от своих обещаний?! – продолжала пытать она.

– Каких ещё обещаний? – изумленно возмутился не прекращающий удивляться Максим и тоже обратился к окружающим. – Товарищи, я не давал никаких обещаний! Клянусь!

– Как же теперь жить «обесчещенной» девушке?! Как смотреть в глаза своим родным и друзьям?! – стала причитать Марго, закатывая глаза вверх и раскрывая во всей красе свои актёрские таланты. – Мне остается только одно – броситься вниз с этого высоченного моста, и пусть тяжелые студеные воды смоют с меня это ужасное пятно позора!

– Хорошо, бедная девушка, – сказал тронутый её слезами Максим.

– Что хорошо? – моментально оживилась Марго и, глядя исподлобья, тут же потребовала от него более четкого разъяснения. – Мне прыгать, или ты все-таки решил поступить как настоящий мужчина и не станешь меня позорить перед людьми?!

– Так и быть, пусть будет по-твоему! – согласился Максим.

– Ты уклоняешься от ответа, самец-москвич! – дожимала его Марго. – Мне прыгать или ты берешь меня в жены?

– Беру, – окончательно сдался он.

– Что значит беру? Конкретней! – грозно потребовала Марго.

– Беру в жены! – Максим остановил машину. Они уже приехали на место.

– Тогда целуй! – Марго протянула ему обе руки.

– Я же не против! Я же только «за»! – Максим сначала взял одну руку Марго и нежно поцеловал её, а затем и вторую. – Везет же мне сегодня!

– Теперь выходи из машины, – безапелляционно приказала она.

Максим вышел из машины, и Марго, решительно схватив его руку, потянула вслед за собой, устремляясь куда-то вглубь парка, к известной только ей одной цели.

– Иди за мной и не вздумай сбежать! Шаг вправо, шаг влево – попытка к бегству! – Марго устрашающе выпучила глаза и произнесла жутким голосом. – И жить тебе тогда одному в вечных муках… холостяком… всю жизнь!

Впереди показалось какое-то красивое здание, и Марго, свернув с дорожки, огляделась по сторонам и, выбрав огромный старый дуб с раскидистыми ветвями, указала на него.

– Становись на колени! – скомандовала она. Максим послушно встал перед могучим деревом на колени, а Марго опустилась рядом с ним.

– Повторяй за мной! – торжественным голосом сказала она Максиму, сложив ладони прямо перед собой. – Клянусь!

– Клянусь! – повторил Максим вслед за ней, подняв голову к ветвистой кроне, сквозь которую пробивались лучики солнца и попадали ему прямо в глаза.

Пред семью морями, пред семью островами!

Перед матушкой – землей. Перед небом и травой!

Пред высокими горами. Пред полями и лесами!

Перед алтарем затерянным! Перед этим старым деревом!

«Перед этим старым деревом!» – повторил Максим.

Чтоб со мной ни случилось, здоровым и хворым!

И даже если вдруг мы повздорим!

И в горе, и в радости! Отныне – до старости!

«Отныне – до старости!» – эхом вторил Максим вслед.

Клянусь любить тебя вечно, глубоко, бесконечно!

И назло всем разлукам – эта клятва под дубом!

Марго торжественно закончила произносить их клятву.

– Клянусь! – подтвердил Максим.

Она вскочила на ноги, засмеялась и, подняв в стороны руки, закружилась между деревьями.

– Запомни свою клятву, Максим Шубин!

Поднявшийся сарафан высоко оголил ее стройные ноги, а волосы сотнями солнечных брызг расплескались у нее за спиной. Невесомая, почти воздушная ткань не скрывала гибкой фигуры и, продолжая стоять на коленях, Максим, словно завороженный, не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. У Марго закружилась голова и, нащупав за спиной дерево, она прислонилась к стволу. Максим тут же вскочил и устремился к Марго, чтоб ее поддержать. Но она, еле коснувшись, поцеловала Максима и, легко ускользнув от протянутых рук, умчалась на ближайшую аллею, где в тени высоких деревьев неторопливо прогуливались люди.

Несколько секунд Максим стоял неподвижно, приходя в себя после этого сладкого прикосновения, а затем отправился вслед за Марго. Дождавшись Максима, она взяла его под руку, и, ступая все дальше и дальше вглубь парка, они продолжили прогулку.

– Где мы сейчас? – поинтересовалась Марго, возвращая его обратно в реальность.

– Извини, я немного задумался, – Максим по-прежнему выглядел немного растерянным. – Это Архангельское! Раньше усадьба принадлежало князьям Голицыным, затем перешла к Юсуповым, которые и построили здесь этот дворец с великолепным парком. В свое время Архангельское даже называли «Русским Версалем». Видишь, там виднеется бюст, это памятник Пушкину.

Они подошли к нему ближе и прочитали на пьедестале:

Увижу сей дворец,

Где циркуль зодчего, палитра и резец

Ученой прихоти твоей повиновались,

И вдохновенные в волшебстве состязались.

– Где Пушкин только не бывал! – заметил Максим.

– Да, – кивнула Марго, – наверное, он был непоседой.

– Вообще-то, многие известные люди любили приезжать в Архангельское. Здесь человек испытывает воссоединение с природой, умиротворение, покой. И никакого шума! – он повернулся к Марго и сказал. – Я очень хочу приехать сюда с тобой в сентябре – знаешь, как красиво тогда в парке бывает! Все аллеи укрыты сплошным красно-желтым ковром; идешь по дорожкам, усыпанным листвой, а она тихонечко шуршит у тебя под ногами, успокаивает… Мне кажется, в это время сюда пол-Москвы приезжает гулять.

– А ты не знаешь, почему усадьба так красиво называется – «Архангельское»! – растянула последнее слово Марго.

– Не знаю, никогда об этом не задумывался. Здесь церковь такая есть… старинная… в честь Архангела Михаила, – предположил Максим. – Может, название от неё пошло?! А может быть, все потому, что места здесь такие красивые, и за ними сверху присматривают небесные архангелы, защищая от злых духов.

Марго с интересом слушала его рассуждения, а под конец улыбнулась.

– Максим, ты неисправимый романтик! Или большущий выдумщик! Я еще с этим не определилась. Но здесь действительно очень красиво и уютно. Мне Архангельское даже чем-то Петродворец напоминает, только чуть размером поменьше, – заметила она.

– Думаю, ты сильно преувеличиваешь, хотя я прошлый раз в Петергоф так и не выбрался, но нисколечко об этом не жалею, – вспомнил Максим ночную прогулку по улицам Петербурга. – Я ту ночь ни на что не променяю.

Они не спеша обошли вокруг дворца. Немного постояли на смотровой площадке, посмотрели на мраморные скульптуры и открывающийся внизу парк, и по тенистым, увитым плющом аллеям спустились к Москва-реке.

Наслаждаясь тишиной и спокойствием, они прошлись по дорожке вдоль реки и расположились отдохнуть на поляне в тени одиноко стоящего ветвистого дерева. Максим расстелил плед. Тут и там на большом зеленом ковре огромной поляны отдыхали люди: кто-то загорал на солнышке, кто-то играл в бадминтон, а кто-то, как и они, прятался от жарких солнечных лучей в тени деревьев. Сняв обувь, они забрались на плед. Марго села, прислонившись к широкому стволу дерева, а Максим улегся рядышком. Марго показала, что он может положить голову к ней на колени. Придвинувшись ближе, он так и сделал. Достав из сумки дневник прабабушки, она взяла его в одну руку, а другой стала тихонечко гладить Максима по голове. Он зажмурил глаза и блаженно лежал, ощущая тепло чуть прикрытых сарафаном ног, а легкие прикосновения рук, неторопливо и нежно поглаживающих его голову, все больше и больше погружали его в сладостную дрему…

Дневник. Страница вторая

Когда к нам пришло понимание, что далее оставаться на месте и продолжать ждать спасения не имеет никакого смысла, мы решили, что нам следует самим отправляться на поиски жилых поселений или воды. Тщательно все обдумав, мы приняли решение – по возможности держать курс все время на север. Еще с вечера Максим Владимирович достал свой компас и определил направление, в какую сторону нам предстояло идти. Предложив на ночь мне свой заплечный мешок в качестве подушки и шинель, для того чтобы я могла подстелить ее под себя, а при необходимости и укрыться, словно одеялом, сам он устроился спать немного в стороне; но не настолько далеко, чтобы мне могло стать страшно. Конечно же, я давно заметила, как по-рыцарски Максим Владимирович вел себя по отношению ко мне. И, безусловно, мне это очень импонировало. Но если уж быть до конца честной, то пожалуй, можно было бы признать, что симпатию у меня вызывало не только его поведение. Внешне Максим Владимирович тоже был весьма хорош собой: высокого роста, с широкими натренированными плечами и мужественным лицом с выразительными карими глазами. Ему никогда ничего не надо было объяснять и о чем-то просить. Он всегда был благорассуден и предупредителен, и за все время ни разу не поставил меня в неловкое положение, за исключением того случая – когда, спасаясь от бури, нам пришлось укрываться с ним под одной шинелью; о чем Максим Владимирович в последующем ни разу даже не упомянул, и за что я была ему весьма признательна.

Передвигаться через пустыню мы решили в основном ранним утром и поздним вечером, а днем, когда солнце поднималось высоко в небо и стояла невыносимая жара, было решено отдыхать, укрывшись где-нибудь в тени. Поэтому на следующий день он разбудил меня, когда вокруг было еще достаточно темно, и лишь слабый свет на горизонте предвещал недалекий рассвет. Проснулась я немного в растрепанных чувствах, ведь отправляясь с дядей в эту одиссею, я совсем не предполагала, что могу оказаться в таких невыносимых условиях.

«О, Петербург, как ты сейчас далек и сладок»! Насколько же была права моя милая матушка Елизавета Андреевна, что противилась моему сумасбродному желанию участвовать в этой экспедиции. Но как теперь мне было возможно признаться в этом?! Такое признание собственной слабости было бы решительно против всех моих «прогрессивных взглядов на роль современной женщины». И еще меня немного успокаивало то, что я представляла, ради чего терплю такие мучения: ведь по моим стопам пойдут следующие женщины-путешественницы, женщины-ученые и другие сознательные женщины иных передовых профессий… Хотя быть первой было особенно тяжело, и от этого хотелось плакать. Лишь только присутствие рядом Максима Владимировича, который в данный момент осматривал для чего-то мои сапожки, останавливало меня от того, чтобы не пустить слезу. Тем временем, внимательно осмотрев, он перевернул мою обувь вверх тормашками и, постучав ладонью по подошве, стал из нее что-то вытряхивать. Внезапно я увидела, как из одного моего сапожка на песок выпало какое-то насекомое и, быстро-быстро перебирая многочисленными ножками, исчезло в непроглядной темноте. Максим Владимирович еще раз осмотрел сапожки и, протягивая их мне, сказал:

– Маргарита Сергеевна, я настоятельно попрошу вас каждый раз, перед тем как надевать обувь, на всякий случай, пожалуйста, вытряхивайте ее. За ночь в ней может кто-нибудь поселиться, – он улыбнулся. – Не только мы с вами недолюбливаем жару.

– Хорошо, Максим Владимирович, – я послушно кивнула ему в ответ, – обязательно буду вытряхивать. А что это сейчас убежало?

– Возможно, тарантул. Но доподлинно я не уверен: до сегодняшнего дня мне никогда не доводилось их встречать.

– Он опасный? – забеспокоилась я, припоминая, какое неприятное чувство испытала, когда впервые услышала это устрашающее название.

– Я точно не знаю. Говорят, что очень ядовитый, хотя большинство опытных путешественников считают, что его укус не страшнее укуса пчелы или осы. Но в наших условиях крайне нежелательно, чтобы с кем-то из нас произошло подобное, – теперь Максим Владимирович был снова очень серьезен.

Он говорил об этом с таким твердым спокойствием, что внезапно возникшее во мне чувство тревоги моментально развеялось, хотя его слова о том, что обувь надо проверять и вытряхивать, я все же запомнила. И когда, взяв сапожки в собственные руки, я снова их потрясла, он посмотрел на меня взглядом, в котором я прочла одобрение. Это подтолкнуло меня к принятию следующего решения: несмотря на все свои нигилистские взгляды, с этого момента я всегда буду слушать его советы и выполнять все его наставления. Все-таки следовало признать, что Максим Владимирович был тем самым мужчиной, на которого можно было с уверенностью положиться и чувствовать себя в подобных условиях защищенной.

– Маргарита Сергеевна, осмелюсь вам предложить сменить свой наряд на вот этот, – он достал из заплечного мешка комплект военной формы, что приобрел в Самарканде.

– Максим Владимирович, спасибо конечно, – от негодования я даже поджала губы, – но это невозможно!

Он подержал форму в руках, давая возможность мне передумать, (но тут и думать нечего – даме… в солдатскую одежду?!) и убрал ее обратно в мешок.

Приблизительно каждый час нашего передвижения по пустыне мы останавливались на небольшой отдых, что помогало экономить нам силы. Воду приходилось бережно пить маленькими глотками, потому что, какой нам путь предстояло еще преодолеть, было абсолютно неизвестно. Все вещи нес на себе Максим Владимирович. Природа вокруг была очень скудной, встречались лишь невысокие колючие кустарники, да редкие камни. Их мой предусмотрительный провожатый старался обходить стороной, чтобы исключить возможную встречу со змеями и ядовитыми насекомыми, которые на время дневной жары сами прятались в подобных укрытиях.

Ближе к обеду, когда солнце забралось слишком высоко, Максим Владимирович вырыл яму в песке. Положив свой мешок на край ямы, он раскатал шинель так, чтобы шинель ложилась с одной стороны на мешок, оставляя щель для воздуха. Получилось что-то наподобие норы. Деваться было некуда, и мы оба спрятались в ямку, накрытую сверху шинелью. Шинель дарила нам тенек, а песок на глубине был гораздо прохладней, чем на раскаленной поверхности, и такое укрытие неплохо защищало от испепеляющих лучей солнца. Максим Владимирович достал из мешка сухофрукты и, немного ими подкрепившись, мы тотчас уснули.

Снова, как и в прошлый раз, когда, прижавшись друг к другу, мы спасались от пыльной бури, я испытывала определенную неловкость от того, что в данный момент нам приходилось сидеть, а точнее почти лежать бок о бок…

Когда я проснулась, то поняла, что благополучно сплю на плече Максима Владимировича, а он в это время лежит и читает свой блокнот.

– Ой! – вскрикнула я и, смущенно опустив взгляд, тихонько убрала голову с его плеча. – Прошу прощения, Максим Владимирович.

– Ничего страшного, Маргарита Сергеевна. Мы с вами сейчас в таком положении, что со многим приходится мириться. Особенно с тем, что было бы непозволительно в другое время. Но сейчас наша с вами задача – как можно скорее выбраться из этой пустыни и найти людей, а уже потом мы будем вспоминать это забавное приключение со смехом! – с этими словами Максим Владимирович подал мне бурдюк с водой, и я сделала маленький глоток. Вернув кожаную баклажку обратно, я хотела устроиться поудобней, но обратила внимание на свое платье, которое за это время потеряло всю свою привлекательность и перестало отличаться свежестью. Судя по всему, придется мне немного усмирить свою гордость.

– Максим Владимирович, я хорошо подумала и решила принять ваше предложение!

– Какое предложение? – удивленно поднял брови он.

– Вы предлагали мне переодеться в солдатскую форму. Вынуждена с вами согласиться – так будет разумней! – вздохнула я.

– Маргарита Сергеевна, я не перестаю удивляться вашему здравомыслию. Переодевайтесь, конечно, – он достал из мешка комплект и передал мне. – Она специально сшита для подобных полевых условий. А ваше платье мы побережем для балов!

Я выбралась из ямы наружу, и через некоторое время предстала перед ним в форме солдата туркестанского линейного батальона.

– Отлично, Маргарита Сергеевна! – заключил Максим Владимирович, осмотрев мой новый наряд. – Из вас получился бравый военный.

– Размер маленький оказался, прямо на меня!

– Я племяннику покупал, – рассмеялся Максим Владимирович. – Очень удачно получилось! Прячьтесь, давайте.

– Есть! Так точно! Слушаюсь! – выпалила я разом все, что знала из военного, и снова спряталась в укрытие. В форме действительно оказалось гораздо комфортнее, особенно мне понравилась шапочка с козырьком и белой тканью, закрывающей сзади затылок.

– Спасибо, Максим Владимирович, вы меня здорово выручили, – поблагодарила я.

– Не за что, Маргарита Сергеевна. Нам можно еще немного отдохнуть, пока жара не спадет, – заботливо произнес он и, устроившись поудобней, снова открыл тетрадь.

– Я давно хотела спросить, Максим Владимирович, – я так часто вижу у вас в руках этот блокнот, что меня переполняет любопытство, что вы там храните?

Он приподнял свой кожаный блокнот вверх и, похлопав по нему рукой, сказал:

– Сюда, Маргарита Сергеевна, я записываю все интересное, что узнал или услышал об этом крае. Абсолютно все! Хотите, я расскажу вам историю о падишахе и певце, которую услышал на рынке от одного пожилого аксакала.

– Будьте так добры, Максим Владимирович, с удовольствием послушаю! – и я улеглась калачиком, приготовившись слушать его рассказ.

– Давным-давно, когда звезды на ночном небе были большими и яркими, словно золотые апельсины; когда юные девушки в этих краях были такими же прекрасными, как полевые цветы на лугах, а мужчины сильными и отважными, как могучий джульбарс – произошла эта необыкновенная история.

Случилось так, что в одном большом старом городе, где из раскаленного железа кузнецы ковали острые клинки и великолепные доспехи; где ткачи, будто искусные художники, плели свои чудные узоры на самых красивых на свете коврах, а ювелиры в своих мастерских делали изумительнейшие драгоценные украшения; где на узких улочках рядом бок о бок стояли и высокая мечеть, и обветшалый глиняный дом бедного дехканина, жили два мальчика – два друга, которые всегда – и днем и ночью, были вместе. Вместе они росли и вместе играли. Вместе помогали своим старикам-родителям. Вместе они набивали шишки, усваивая тяжелые житейские мудрости. Ночь сменялась на день, молодая луна сменялась на старую, а вслед за ушедшей весной приходила новая. Два закадычных друга из маленьких оборванных мальчишек превратились в прекрасных молодых юношей, которые как и прежде проводили все свое время вместе. Они назвали друг друга братьями и поклялись пред Всевышним в вечной дружбе. На базаре или в поле, в чайхане или в мечети – их всегда и везде видели вдвоем. Радовались и молились, глядя на них родители, соседи и прочие добрые люди.

Так продолжалось до тех пор, пока не подросла дочка горшечника, жившего в доме по соседству. Как-то раз весной, когда два названых брата после тяжких трудов отдыхали в тени шелестящих тополей на крыше дома, они неожиданно увидали лучезарную Айгуль, которая наводила порядок у себя во дворе. Еще даже в прошлом году она прошла бы у них под самым носом, и они не обратили бы на нее никакого внимания; зато теперь из маленькой девочки-подростка она превратилась в лучезарную красавицу и расцвела, словно полная луна. Затаив дыхание, они тихо лежали и продолжали любоваться ей, оставаясь незамеченными на крыше дома. В сердцах обоих юношей вспыхнуло новое, незнакомое им ранее чувство. И теперь, начиная с этого дня, каждый вечер после работы они забирались на крышу дома, на свое излюбленное место в тени тополей и, дождавшись ее появления, смотрели во все глаза. С каждым днем их чувства становились все сильней и сильней и все больше разжигали их молодые сердца. Все это могло продолжаться еще сколь угодно долго, если бы не случайная досада: один из влюбленных юношей, не выдержавший щекотки в носу, громко чихнул. Ничего не подозревавшая до сих пор Айгуль тотчас посмотрела наверх и заметила на крыше дома обоих друзей. В испуге она бросилась прочь со двора и скрылась в глубине дома. С тех самых пор они больше не видели ее с открытым лицом. Напрасно теперь каждый вечер юноши забирались на крышу дома, чтобы полюбоваться красотой Айгуль.

Из-за этой истории случился меж ними разлад. Когда раньше из тени тополей они подглядывали за ней, то знали, что завтра снова увидят ее, а вот теперь их сердца разрывались от безудержной тоски; и стали они думать о том, чтобы взять прекрасную Айгуль в жены! И конечно, каждый из них мечтал взять ее в жены – себе. Но не знали друзья, как им поступить так, чтобы окончательно не испортить свою дружбу, которая и так дала сильную трещину. И решили они, что уйдут из города в разные стороны; а когда через три года вернутся, то кто из них станет за это время богаче, тот и женится на ней. Сообщили они своей возлюбленной с крыши дома об этом решении; предупредили родных и близких и отправились каждый в свою сторону. Жизнь распорядилась так, что один из друзей разбогател так сильно, что стал падишахом – верховным правителем их города. И когда вернулся назад домой второй юноша, то первый уже взял дочь старого горшечника себе в гарем. Никакими драгоценностями не разжился за это время его друг; но, пересекая огромные пустыни и горы, скитаясь по далеким городам и чужим странам, встречал он повсюду на своем пути мудрых и добрых людей и приобрел совсем иное богатство.

Широкими глазами смотрел этот юноша теперь на мир и научился видеть то, что другие попросту не замечали; и то, что видел он научился складывать в прекрасные стихи; а из этих стихов рождались красивые песни. В городах и аулах по всему свету люди полюбили и пели его песни, а когда он, наконец, вернулся домой в родной город, встречали его как великого певца и народного любимца. Услышал падишах в своем дворце, что за окном стоит сильный шум, и послал узнать, что там случилось на улицах города. А узнав, почему так шумят и радуются люди, изменился в лице. Вспомнил он про их старый уговор, но не стало ему стыдно за то, что не сдержал он свое слово. Он стал богат и стал правителем города – значит, как и договаривались, взял Айгуль себе в жены по праву. И приказал он тогда своей страже доставить бывшего друга к себе во дворец.

– Видишь, – сказал падишах ему, – сколько у меня денег! Теперь я стал самым богатым человеком в этом городе.

– Странно, а я слышал совсем другое! – удивился его словам названный брат.

– Ты шутишь, певец?! – рассмеялся повелитель. – Кто мог сказать тебе такое?!

– Мне сказали об этом наши родители! – ответил тот. – А еще старый горшечник, да и многие другие люди.

– И что же сказали тебе наши старики–родители? – удивился падишах, подняв брови.

– Сказали они, что тебе постоянно не хватает денег, что ты поднял налоги и стараешься отобрать у них последние крохи. Ты забыл о наших родителях, забыл о нашей дружбе и о нашем уговоре. Ты оплатил все долги старого горшечника и принудил его к тому, чтоб он согласился отдать Айгуль тебе в жены.

– Я помню о нашем уговоре, певец, – сверкнул глазами рассерженный падишах, – а помнишь ли ты его? Или ты так разбогател, что осмеливаешься думать, будто я нечестно взял Айгуль себе в жены?

– О, мой падишах! – смело посмотрел ему в глаза певец и продолжил. – Ты был раньше мне другом и когда-то пред Аллахом назвал меня своим братом!

– И это я помню, певец, – кивнул в ответ падишах.

– Тогда, скорее всего, ты помнишь и то, что когда мы уходили, мы сказали о нашем уговоре Айгуль, – молвил один друг другому. – Пусть она и рассудит, кто из нас стал богаче?!

– Да будет на то воля Аллаха! – молвил уверенный в себе падишах и обратился к страже. – Приведите сюда дочку горшечника.

А надо сказать, что Айгуль все это время стояла под окном в падишахском саду и слышала весь их разговор. И, когда ее привели к падишаху, она знала, о чем пойдет речь.

– Айгуль, рассуди нас! – сказал ей повелитель. – Помнишь ли ты о нашем уговоре с певцом, о котором мы тебе рассказали, прежде чем отправиться искать удачу?

– Да, мой господин! – произнесла Айгуль.

– Мы сказали тогда, что оба любим тебя и что оба решили уйти из города. И тот из нас, кто станет богатым, может по праву взять тебя в жены! – напомнил ей падишах условия их уговора. – Прошло три года, так рассуди, кто из нас стал богаче за это время? Кто имеет больше прав на тебя? Как скажешь, так и будет!

Задумалась прекрасная Айгуль и ответила следующее:

– У тебя много денег, мой господин! Но, когда ты отбираешь у людей последние таньга, они рыдают, потому что не знают, как им прокормить своих маленьких детей и родителей. А когда певец поет людям свои песни, то дарит им столько любви и надежды, что им снова хочется жить! Так кто из вас богаче – ты отбираешь, а он дарит!

– Ты выбираешь его? – поднял удивленные брови падишах.