Текст книги "Это было жаркое, жаркое лето"

Алексей Князев
Это было жаркое, жаркое лето

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Саша! – Испуганный вскрик молодой женщины нарушил идиллию теплого майского вечера.

Дорожку парка, по которой шли высокий, чуть сутуловатый мужчина лет двадцати пяти и элегантная женщина, державшая его под руку, перегородили три мрачные мужские фигуры, возникшие, казалось, ниоткуда. В наступающих сумерках их силуэты выглядели зловеще. Один из троицы выступил вперед и с кривой ухмылкой принялся не спеша изучать свои потенциальные жертвы. По мужчине его взгляд прошелся очень бегло и с откровенным пренебрежением, на женщине же он остановился с гораздо большим вниманием и даже с некоторым оттенком восхищения. Особенно долго он изучал ее ноги в черных чулках, открытые значительно выше колен. Пальцы эффектной шатенки нервно впились в предплечье спутника, который в эти минуты явно не выглядел героически. Мужчина растерянно молчал, не делая ни единого движения, которое могло бы переключить внимание впередистоящего верзилы на него, он даже забыл о сигарете, которая тлела в его пальцах. Ни один из встретившихся в поздний час на узкой тропинке, пока ничем не нарушил тишину, воцарившуюся после короткого женского вскрика. Легкий ветерок, дунувший со стороны троицы, донес до пары явственный запах водочного перегара. Двое, оказавшихся позади своего лидера, неспешно приблизились. Один слегка покачивался, его напарник держался на ногах более твердо.

– Испугались? – подал наконец голос верзила, одетый в мятый джинсовый костюм. Он явно кривлялся. – И зря. Мы люди мирные, никому ничего плохого не делаем. Верно, ребята? – Он оглянулся и подмигнул дружкам. – А всего-то навсего хотим попросить сигаретку – делов-то…

Он неожиданно сделал шаг вперед и резко ударил спутника женщины по корпусу. Тот, при упоминании о сигарете автоматически взглянувший на тлеющий в его руке огонек, о котором в эти минуты совсем позабыл и который уже начинал обжигать ему пальцы, болезненно ойкнул и согнулся, схватившись руками за живот. Второй – шустрый вертлявый тип – мгновенно подскочил к шатенке и грязной пятерней крепко зажал ее ярко накрашенные губы, с которых был готов сорваться пронзительный крик.

Третий, самый пьяный из троицы, зашел женщине со спины и крепко обхватил, не давая возможности пошевелиться, при этом его руки старательно нашаривали небольшую грудь, находящуюся под весьма условной защитой тонкой ажурной рубашки. Верзила же, ударив согнувшегося мужчину теперь уже по лицу и с удовлетворением проследив, как тот повалился в траву рядом с парковой дорожкой, с какой-то ленцой, имеющий оттенок брезгливости, как бы для проформы пнул его несколько раз под ребра. После этого, с чувством выполненного долга, развернулся и вновь обратил свой взор на женщину, пытавшуюся вырваться из вцепившихся в ее тело рук.

– Ну, давай, что ли, знакомиться? – процедил он, и обращаясь уже к своим, приказал:

– Тащите ее туда. – Он ткнул рукой в направлении зарослей кустов. Взглянув напоследок на лежащего без движения мужчину, сплюнул и неспешно пошел следом за дружками, азартно потащившими безвольно обмякшую женщину в указанное место.

В кустах вертлявый так и продолжал зажимать ей рот, его напарник держал тонкие руки жертвы, заведя их назад, верзила же зашел спереди и больше не тратя времени на кривлянья, коротким резким движением рванул на женщине рубашку. Послышался треск рвущейся материи, и из под клочьев некогда элегантной рубашки на него уставилась дерзкая в своей красоте белая грудь. Женщина неотрывно смотрела в глаза своего обидчика, словно умоляя его остановиться. Верзила достал из кармана нож и нажав на кнопку, сухим резким щелчком выбросил стальное лезвие, тускло сверкнувшее в полутьме. Сверлящим взглядом посмотрев ей в лицо, он раздельно произнес:

– Сейчас тебя отпустят. Если вздумаешь кричать – получишь это. – Он помахал перед лицом молодой женщины ножом. – Усекла? – Шатенка кивнула. – Хорошо. Отпусти ее, Колян, девчонка попалась понятливая, не то что некоторые… – От его циничной ухмылки у женщины поползли мурашки по коже. Стараясь не разреветься, она стиснула зубы. – Что ж ты без лифчика-то ходишь? Не холодно? – Главный вновь щелкнул лезвием, спрятал нож в карман. Вторая его рука потянулась вперед и крепко сжала упругую женскую грудь. Зверская ухмылка, не сходившая с его лица, навевала на беспомощную женщину бесконечный ужас, она чувствовала себя подобно кролику перед удавом. Не находя в себе сил на сопротивление, она с безнадежной тоской ожидала неминуемого продолжения, отчетливо осознавая, что вскоре должно произойти…

Резкий хруст треснувшей ветки заставил участников происходящих событий обернуться. Нападавших – с настороженностью; женщину – с надеждой. В слабом отблеске оставшихся далеко позади редких парковых фонарей появилась крепкая мужская фигура. Поджарый живот и мощные, широко развернутые плечи помешали сразу узнать в уверенно приближающемся к ним спортивном человеке с пружинистой походкой, недавно поверженного спутника молодой женщины.

– А-а-а, да это же наш герой, – приглядевшись, выдавил из себя главный, но в его голосе уже не было прежней уверенности – уж слишком разительными оказались перемены, произошедшие с избитым мужчиной. Кисть, испещренная наколками, вновь нырнула в карман, торопясь достать спасительный нож – что-то подсказывало ему, что справиться с внезапно изменившимся противником будет уже далеко не так просто, как это было всего минуту назад. – Ну иди… Иди сюда, падла… – бормотал он, пытаясь ухватить ускользающий из мгновенно вспотевших пальцев нож. – Получишь еще, это будет тебе на закусь…

Покрыв оставшееся до противника расстояние в два мощных прыжка, мужчина цепким взглядом ухватил всю обстановку разом – мгновенно отпустивших свою жертву и рассредоточившихся ублюдков, готовящихся отразить нападение, свою девушку, оторопело пытающуюся прикрыть оголенную грудь, – и властным голосом произнес:

– Оля, в сторону, живее!

Затем в прыжке, не давая опомниться так и не успевшему достать нож главарю, мощно пробил ногой по его солнечному сплетению и только краем глаза проследив, как тот кубарем отлетает в кусты, через мгновение уже был развернут в сторону его разом потерявших спесь подельников. Те замерли в оцепенении, не решаясь ни напасть, ни уносить ноги, очевидно звериным чутьем уловив, что этот невесть каким образом переродившийся мужчина пришел не просто их разогнать, но хорошо проучить.

– Что, теперь обмочились со страха? – Мужчина фыркнул.

– Ведь только что были такими смелыми!

– А-а-а, Колян, была не была! Мочи фраера! – Наиболее пьяный из троицы рванул вперед и тут же упал от молниеносной, профессионально исполненной подсечки. И уже в падении почувствовал боль сломанной челюсти от столь же молниеносного удара ногой по еще находящемуся в движении телу. В его голове словно разорвался заряд динамита и парень потерял сознание. Он уже не видел, что его закадычный дружок и главарь троицы по кличке Кувалда приходит в себя после удара в живот и болезненно морщась, предпринимает попытки встать, держась рукой за ушибленное место.

Колян же так и не кинулся на мужчину, обидевшего его дружков – он все же попытался удрать, но не успел повернуться, как удар по горлу и почти одновременно добавка по печени вывели его из строя, наверняка надолго отбив охоту куражиться над незнакомыми прохожими, которые, как оказалось, могут оказаться не такими безобидными, какими выглядят на первый, тем более пьяный, взгляд.

Молодая женщина широко раскрытыми глазами смотрела на происходящее и никак не могла поверить в увиденное, тем более, что все произошло очень быстро – на все про все ушло не более минуты.

– Что, Оленька, страшно было? – Мужчина подошел вплотную к только сейчас начавшей всхлипывать девушке. Та обняла его руками за шею и уткнулась лицом в грудь.

– Саша… Сашенька… – Она как бы пробовала это слово на вкус. Так ласково девушка называла его впервые. Обнимала тоже. Еще некоторое время они стояли, крепко обнявшись, и Сашины руки ласково поглаживали растрепавшиеся женские волосы. Он млел от неожиданно свалившегося счастья – Ольга наконец проявила нежность, что, впрочем, после всего произошедшего было неудивительно. Сейчас неплохо было бы выпить, чтобы дать организму необходимую разрядку. А еще лучше по-настоящему побыть с ней – как мужчине с женщиной…

– Саша! – Второй отчаянный крик Ольги он услышал одновременно с шорохом сзади и отреагировал мгновенно – резко оттолкнул ее от себя, затем последовал быстрый разворот, и вот уже рука оклемавшегося, наконец, и тихо подкравшегося сзади Кувалды, сжимающая нож, проносится мимо, лишь едва чиркнув Александра по ребру. Дальше все происходит будто заученно-автоматически – перехват кисти противника, стремительное выкручивание, и рука того с громким, режущим ухо хрустом сломана в локтевом суставе в упоре об колено. Этот зловещий хруст сливается с воплем боли теряющего сознание бандита…

– Саша… ты… ты что, спортсмен? Как тебе такое удается? – Оторопевшая Ольга никак не могла прийти в себя от увиденного. – Но почему я об этом раньше не знала? Ты мне ничего такого не говорил.

Не отвечая на ее вопросы, Александр бережно, но крепко взял Ольгу за руку и повел за собой. Только доведя ее до самого конца парка, а затем оказавшись на улице, среди редких прохожих, он заметил:

– Прикрылась бы, а то опять придется воевать – сейчас все мужики на тебя сбегутся.

Ольга охнула и попыталась хоть как-то привести себя в порядок – все эти события настолько выбили ее из колеи, что она забыла про святая святых для любой женщины – про свой внешний вид, к чему всегда относилась очень и очень трепетно.

На счастье, такси подвернулось почти мгновенно и, хотя ехать было не очень далеко, таксист не пытался протестовать или как-то по-другому выражать свое недовольство коротким рейсом, набавляя цену – наоборот, подсадил он их вроде бы даже весьма охотно, сразу зажег свет в салоне и всю дорогу пялился в зеркало заднего обзора на Ольгу, словно пытаясь поймать момент, когда ее грудь выпрыгнет из остатков некогда красивой рубашки. Александру показалось, что хитрый таксист специально совершает неоправданно резкие повороты и слишком быстро набирает скорость после подозрительно частых притормаживаний. В конце концов пришлось посоветовать тому повнимательнее следить за дорогой. Совет был принят к исполнению безоговорочно, тем более, что высказан был отнюдь не дружеским тоном. Таксист не обиделся, видимо уже на тот момент подсмотренное с лихвой оправдывало риск, а Ольга улыбнулась Александру и склонила голову на его плечо.

Расплатившись, тот отпустил машину и пара остановилась на крыльце двенадцатиэтажного дома в некоторой растерянности. Оба жили здесь – Александр на третьем, Ольга на седьмом этаже – заходили порой друг к другу в гости, но «тех самых» отношений между ними еще не было, невзирая на все старания Александра. Сейчас же, после совместно пережитого, между ними, казалось, должны были зародиться отношения новые, предельно близкие, которые только могут существовать между представителями противоположных полов. Оба это явственно чувствовали, и поэтому сейчас замерли, находясь в некотором смятении. После продолжительного молчания Александр слегка дрогнувшим голосом произнес:

– Оля… может… зайдем ко мне? – И, стремясь предупредить возможный отказ, чувствуя ее колебания, вовремя с пользой для себя припомнил:

– Я же вроде как раненый…

Нож, прошедший вскользь по ребру, не натворил особых бед – так, чуть серьезнее царапины, рана даже почти не кровоточила уже, но сейчас являлась весомым для него аргументом и заодно преотличнейшим оправданием для молодой женщины, чтобы решиться наконец сделать очередной и такой естественный шаг в развитии их отношений. Ольга вздохнула и смиренно произнесла:

– Ну что ж, пошли, ведь ты, оказывается, настоящий герой; и как я только раньше этого не рассмотрела? Ну, а поскольку героев требуется своевременно поощрять, чтобы вдохновить их на новые подвиги… Только мы пойдем не к тебе, а в мою квартиру – мне необходимо привести себя в порядок…

Антон Алексеевич Мышастый сидел в мягком кресле в кабинете своего роскошного офиса, расположенного в деловом центре города Мшанска и откровенно скучал. Скука эта преследовала его давно, с тех самых пор, как дело, которое он возглавлял, стало почти полностью автономным и приносило доход независимо от его непосредственного вмешательства. Лишь в исключительных случаях ему приходилось лично вникать в проблемы, возникавшие в его огромном хозяйстве весьма нечасто, давая своим заместителям необходимые для дела советы. Советы эти были большей частью общими и касались лишь стратегического управления многочисленными фирмами, созданными им в свое время; и давая их нуждающимся в помощи сотрудникам, он руководствовался в первую очередь своим чутьем. А оно было отменным, иначе им не была бы создана небольшая и очень жизнеспособная империя, расположившаяся по месту проживания. В его хозяйство входила сеть магазинов, несколько складов и оптовых баз, кафе, ресторанов, не считая множества коммерческих ларьков и прочих мелочей, которые, однако, исправно приносили деньги, ручейки которых сливались в средней мощности финансовый поток. Все это являлось предметом законной гордости Мышастого, ибо было создано им фактически на ровном месте, после возвращения из мест заключения, когда весь его капитал составляло то весьма незначительное, что удалось уберечь от конфискации и что за долгие годы его отсидки не было прожито неработающей женой – невероятно, но факт.

Иногда Мышастый, поддаваясь настроению, начинал размышлять, как сложились бы его дела, не живи он именно в Мшанске – обычном, ничем не выделяющемся городе с почти миллионным населением, – а, к примеру, в Москве или где-то еще, где ведутся гораздо более крупные игры. И неизменно приходил к выводу, что его вполне устраивает то, что он имеет здесь и сейчас. Более масштабный бизнес хоть и приносит значительно большие дивиденды, но является в свою очередь не в пример более опасным, а уподобиться очередному убитому банкиру, что в последнее время не являлось большой редкостью, ему не хотелось. В Мшанске, не являвшемся местом сосредоточения мощного промышленного потенциала, он чувствовал себя комфортно и безопасно, к тому же в этих краях преобладал умеренный мягкий климат, на котором сделать бизнес не представлялось возможным, но который для его пятидесяти с лишним лет являлся не последним по значимости фактором довольства местом проживания. Это помимо обычной для человека привязанности к местам, в которых прошло его детство. Что же касалось вопросов безопасности, то в свое время Антон Алексеевич сам себе ее обеспечил, и это также являлось предметом его законной гордости.

Начиналось все еще во времена бурно развернувшейся кооперативной деятельности, когда Мышастый, вернувшись после отсидки, с удивлением обнаружил, что отныне поощряется как раз то, за что он в свое время пострадал, работая директором плодово-овощной базы – то есть обычная предпринимательско-хозяйственная деятельность. Тогда же появились первые ростки явления, в дальнейшем обозначенного словом «рэкет» и он, имея вполне объяснимое нежелание бизнесмена, зарабатываюшего копейку своим горбом, делиться ею с теми, кто хотел бы отобрать часть заработанного лишь потому, что он сильнее, нахрапистее и имеет весьма слабые представления о таких понятиях, как честный труд или справедливость. Тогда и пришлось ему предпринять некоторые шаги для того, чтобы это свое заработанное оградить от загребущих, жадно протянутых к его добру лап. Он создал при своем кооперативе довольно мощную охранную структуру, с помощью которой удалось отвадить от своего детища обнаглевших сборщиков оброка. Тогда же, видя неплохой результат таких действий, к нему обратились многочисленные знакомые с просьбой о защите, предпочитая платить своему, нежели каким-то бритоголовым отморозкам. А потом, в какой-то момент, деятельность этого охранного подразделения, созданного Мышастым исключительно для защиты своего добра, претерпела весьма значительные изменения. Незаметно для самого себя он в итоге просто-напросто заменил тех самых незаконных сборщиков податей, которых еще недавно так презирал и даже ненавидел. Незаметно для себя он стал обыкновенным руководителем обыкновенных бандитов, не забывая, впрочем, и о законном бизнесе, который ему, обладающему в этой области определенным талантом и чутьем, весьма хорошо давался.

Естественно, он не стал каким-то почитаемым паханом, для чего нужно было иметь незапятнанную с точки зрения уголовного мира биографию, но приобретя необходимые знания, разобравшись в его, этого мира, законах, свою нишу нашел. В итоге под его руководством находилась одна из двух наиболее крупных бандитских группировок города, хотя относительно себя слово «бандит» он старался применять как можно реже, в случаях исключительных. Главарем второй авторитетной группировки был некто Александр Иванович Бодров, с которым Мышастый уживался относительно мирно, поделив территорию города примерно поровну и четко оговорив сферы влияния каждого из них. Более того, они считали себя кем-то наподобие друзей, нередко встречались, обменивались информацией, которой считали нужным делиться друг с другом, да и просто вели разговоры «за жизнь» в каком-нибудь приличном ресторане.

И, пройдя путь развития фактически с нуля, достигнув определенной вершины, Мышастый на каком-то этапе своего становления переболел многими сопровождающими развивающихся бизнесменов детскими болезнями. Посещал в свое время модные курорты, делал дорогие, не всегда нужные покупки, пробовал много чего еще… Перепробовав это многое, пощупав все своими сильными волосатыми руками, будучи далеко неглупым, он осознал, что вся эта мишура больше просто не лезет ему в глотку. Единственной отдушиной на данный момент оставалось общение с прекрасным полом, который он очень любил. Еще у него весьма котировалась охота, чуть меньше – рыбалка, и все это в компании старых, проверенных друзей. Новых знакомых он заводил крайне неохотно, по складу характера очень медленно сближаясь с людьми и вполне справедливо полагая, что прежде, чем начать считать кого-либо своим другом, с ним надо съесть не один пуд соли. В круг немногочисленных друзей Мышастого входило несколько человек примерно того же уровня финансовой и общественной значимости для города Мшанска, что и он сам.

В дополнение к схожим привычкам, мировоззрению и общности интересов, их объединяла некоторая «бывшесть».

Бывший мэр города Эдуард Константинович Воловиков – для друзей Эдик; бывший областной партсекретарь Желябов; и бывший же главпрокурор области Сидорчук. Эта «бывшесть» в качестве свидетельства заката карьеры либо жизни никого из них особо не тревожила, не порождала комплексов нынешней неполноценности; ведь составить себе кое-какой капитал успели все, побывать во власти – также, так что сейчас, оказавшись несколько не при делах, они воспринимали свое состояние скорей как некоторый, так порой необходимый, тайм-аут. Передышка необходима всем – в этом они сходились единодушно. И балуясь иногда шашлычком у кого-нибудь из их четверки на даче, с некоторой ленцой отвлеченно рассуждали, стоит ли делать еще одну попытку похода во власть. Вроде и не очень-то молоды, ведь всем уже под шестьдесят, хотя конечно и в старики себя записывать рановато – в такие годы какие же они старики? Вся их деятельность в сфере бизнеса, все их общение с прекрасным в виде девочек и коньячка, физическая нагрузка в виде тенниса, охоты, рыбалки, тех же девочек и коньячка – все это служило лучшим тому подтверждением. Единственным, кто совершенно определенно решил в последний раз вспыхнуть на небосклоне местной политики – оказался бывший мэр, а теперь, де юре, обычный пенсионер – Воловиков, который наметил годика эдак через два вновь пробиться в главы местной администрации и уже весьма небезуспешно готовил для этого необходимый плацдарм. Остальные сходились во мнении, что хватит, отвоевались, к чему лишняя головная боль? Сами обеспечены, дети их стараниями – тоже. Еще и внукам хватит, а ведь те в свою очередь должны не просто унаследовать, но и приумножить завоевания отцов, иначе для чего их по заграницам учиться отправляли, да и здесь никогда ни в чем с роду не отказывали…

Все это как-то мимолетно, не цепляясь прочно в сознании, пронеслось в голове Мышастого, набивая очередную оскомину, ибо было прокручено уже не единожды, а излишним самокопанием он заниматься не привык еще со времен славного комсомольского прошлого… Но вот он попытался поймать нечто ускользающее, хаотично мелькающее и не оставляющее следов, и вспомнить это самое «нечто» почему-то не было никакой возможности, подобно только что виденному и моментально забытому сну. Это было что-то зыбкое, вроде неуловимо-прекрасного образа, который все же необходимо было поймать и классифицировать подобно бабочке, нанизанной на булавку и помещенной под стекло, так как Антон Алексеевич привык доводить все до конца. Еще немного поднапрягшись, он оставил попытку вспомнить, поймать это ускользающее, закономерно полагая, что оно придет к нему само, без напряжения, которое в подобного рода случаях скорее даже мешает.

Единственное, что вполне определенно знал сейчас Мышастый – эта ускользающая, не дающаяся в руки мысль была связана с чем-то очень и очень приятным, и приятное это было явно эротического оттенка. Все это настроило его на определенный лад, да еще наслаивалась эта треклятая скука…

Внезапно он вспомнил, что давненько не предпринимал мужских действий вполне определенного толка. Как такое могло произойти? – задал Мышастый себе вопрос и тут же сам на него ответил. – Да ведь все, черт возьми, уже давным-давно приелось… Жена? Да смешно подумать, что эта толстуха в вечно почему-то несвежем халате и с бигуди на голове может у кого бы то ни было вызвать мысли, связанные с физическими взаимоотношениями полов. А кстати, почему все время в бигуди? Ведь она несколько раз в неделю посещает «Эдельвейс», этот модный, престижный салон красоты, который содержит ближайшая подруга жены Воловикова. Салон являлся чем-то вроде закрытого дамского клуба, естественно лишь для определенного круга лиц определенной степени значимости. В «Эдельвейсе» встречались с целью убить излишек свободного времени жены далеко не последних людей города, которые там парились, загорали, подвергались массажу, завивались, распрямлялись, маникюрились-педикюрились, распивали чаи-кофе – в общем, наводили лоск на свои в большинстве случаев давно начавшие увядать прелести, а главное, предавались своему любимому занятию: перемыванию косточек мужьям и обмену бесконечными сплетнями, сплетнями, сплетнями…

Единственным, пожалуй, плюсом этого замечательного заведения для Мышастого и ему подобных являлось то, что свой скопившийся пар их дражайшие половины по большей части выпускали именно там, и не существуй такой своеобразной отдушины, трудно даже было себе представить, что творилось бы по вечерам в некоторых с виду вполне благополучных и респектабельных домах. А уж когда все эти кумушки переходили с обычных сплетен на деловую стезю, то на какое-то время в таких семьях наступал просто сущий рай. Такое, например, происходило не так давно, когда они месяца два бегали с безумной идеей создания какого-то то ли АО, то ли СП – Мышастый точно не знал, да и знать не хотел, но времена те вспоминал с преогромнейшим удовольствием. Да, тогда он видел жену лишь каких-то полчаса перед сном, все же остальное время она висела на телефоне, ведя якобы деловые переговоры с такими же, наверняка бигудястыми и огромного самомнения подругами. Изредка ради интереса прислушиваясь, Мышастый улавливал что-то типа: «Надо проконсультироваться у юриста», «Где мы возьмем столько древесины», «Нет, на такие цены мы выйти не сможем», и тому подобную ересь. Точнее, сами по себе эти фразы ересью не являлись, таковой они звучали лишь вылетая из уст его жены, что вызывало у него искренний смех – не надо было даже смотреть по ящику своего любимого Жванецкого. А самое интересное, что ни за какого рода консультациями жена к нему подчеркнуто не обращалась, видимо доказывая тем самым, что и «у них» мозги устроены ничуть не хуже, чем у мужиков…

Да, в то время компания Мышастого получила редкостный домашний покой, и пользуясь отсутствием внимания со стороны жен, они провели несколько незабываемых загулов с молоденькими соискательницами титулов каких-то очередных конкурсов красоты, куда вездесущий Желябов влез зачем-то в состав жюри; пару-тройку удачных охот; да и просто несколько отличных пьянок, без боязни вызвать недовольство своих дражайших половин, которым в то время было определенно не до них. После завершения безумной затеи создания этого АО, закономерно окончившейся пшиком, Мышастый, с ностальгией вспоминая недолговременную свободу, несколько раз с невинным видом предлагал жене свою помощь при реализации очередных бизнес-идей, на что в ответ слышал лишь невнятное ворчание и откровенно подозрительные взгляды – ведь обычно он не проявлял никакого интереса как к самой жене, так и к ее времяпрепровождению…

Раздумья Мышастого прервал негромкий сигнал селектора внутренней связи на его столе. Нажав кнопку, он вяло произнес:

– Слушаю, Танечка.

– Антон Алексеевич… – Бархатный голосок его секретарши Татьяны Смирновой внезапно вызвал у него прилив внизу живота без всякого созерцания ее телесных прелестей. Такого рода неожиданности он замечал за собой уже давно. На его внезапно пробуждающееся желание – а что самое важное, подкрепленное, как в данном случае, и возможностью – могло повлиять что-нибудь незначительное, какая-нибудь маленькая деталь, для кого-то другого никакой ценности не представляющая. Мышастому врезался в память давнишний эпизод, ярко характеризующий его нынешнее состояние в области проявления мужской потенции: в финской бане, уединившись с восемнадцатилетней блондинкой – идеальной, словно созданной своими родителями специально по его заказу – он, однако, никак не мог как следует возбудиться. Ни созерцая ее танцы, исполняемые девушкой в костюме Евы, ни наблюдая, как она делает ему миньет, пытаясь настроить забастовавшую неожиданно аппаратуру, и выполняя свои обязанности, кстати, весьма профессионально, не заученно-механически, а с огоньком, с настоящим комсомольским задором, присущим разве что лишь временам его молодости… Все было напрасно, на него не действовало абсолютно ничего. И когда он совсем было отчаялся, нехотя отпуская девушку и протягивая руку за рюмочкой коньяка, произошло долгоожидаемое, и как все чаще бывало с ним в последнее время, не столь легко доступное… Увидев какой-то необычный, предельно поразивший воображение изгиб уже нагнувшегося за одеждой молодого тела, какую-то неожиданную, появившуюся от этого движения кожную складочку, у него вдруг вскочил немалых размеров член – предмет его законной мужской гордости, – да сделал это так резко, словно пробка выскочила из бутылки… Годы, – так философски рассудил тогда хозяин ставшего с некоторых пор весьма строптивым работника. А впрочем, и не только годы – просто наступила уже некая пресыщенность, и хотя до всяческих там плеток и подобных штучек дело пока не доходило, все чаще для возбуждения требовался какой-то фактор новизны. А где ее было взять, эту самую новизну, при его-то опыте?..

– Вам звонит Романов. Будете с ним говорить?

Мышастый поморщился. Никакого желания общаться с Романовым у него сегодня не наблюдалось. Тот являлся каким-то дальним родственником еще более дальнего родственника знакомого подруги чьей-то там жены – примерно так можно было охарактеризовать степень близости его знакомства с этим человеком – то есть ровным счетом никаких дел между ними не было и быть не могло. Тот вообще являлся слишком незначительной фигурой, чтобы им заинтересовался Мышастый. Но он знал, зачем ему сейчас звонит Романов. У того возникли какие-то напряги с бригадой Бодрова и ему взорвали дверь универсама в рамках бандитской программы вдумчивой работы с клиентом. Романов запаниковал и через десятые руки выйдя на жену Мышастого, каким-то образом задобрив, получил с нее обещание уладить это дело. Кстати, антикварные серьги, которые он недавно случайно заметил на столике в спальне жены, по-видимому являлись как раз подарком Романова. Мышастый же, в свою очередь уступив бурному натиску жены, обещал ей закрыть это дело, поговорив с начавшим дуреть в последнее время Бодровым.

В принципе, ему ничего не стоило это сделать, с последним у них было отличное взаимопонимание, да и Романов стал бы в свою очередь вечным его должником и того можно было каким-нибудь образом выгодно использовать в дальнейшем – как знать, когда может понадобиться тот или иной человек… Мышастый решил, что уладит это дело, но только не сейчас.

Просто не хотелось ему в данный момент заниматься подобными вещами, да собственно и вообще никакими. Кстати, делу это пойдет только на пользу – пусть этот самый Романов пока понервничает. В дальнейшем, когда в нем возникнет нужда, парень будет значительно покладистей, в чем бы эта нужда не проявилась…

– Танечка, скажи, что я сам ему перезвоню. Когда – не уточнять. Просто пусть ждет. А ты, пожалуйста, зайди ко мне.

Через минуту в дверях кабинета Мышастого появилась стройная фигура улыбающейся Татьяны.

– Все хорошеешь? – нарочито ворчливо поинтересовался хозяин, прекрасно понимая, что его секретарша, проработав с ним вот уже два года, отлично научилась разбираться во всех оттенках голоса своего шефа, а соответственно – имеет ясное представление о цели его вызова. Так неожиданно ее бархатный голосок породил некую интересную цепочку, которая, как он надеялся, весьма скоро приведет его к состоянию, которое неминуемо развеет одолевавшую сегодня скуку.

– А что, Антон Алексеевич, я слышала, будто у вас со стола упала ручка? – Татьянины щечки очаровательно зарделись.

Хотя Мышастый и подозревал, что краску на лице Таня каким-то неведомым образом, подобно профессиональным актерам умела вызывать искусственно, эта небольшая деталь неизменно подхлестывала в нем нарастающее возбуждение. Он почувствовал, что желание окрепло, в паху запульсировало уже совсем отчетливо.

– Да Танечка, ты не ошиблась, – проворковал он на манер токующего глухаря, – ну и слух же у тебя, девочка.

«Падение ручки со стола» какое-то время являлась самой любимой его игрой. Повторяясь, она, конечно, несколько приелась, но по-прежнему продолжала доставлять нехитрые радости психофизической разгрузки. Как порой случается, игра эта зародилась совершенно случайно, неким экспромтом, и как предполагал Мышастый, явилась озарением, ниспосланным ему свыше.