Текст книги "Это было жаркое, жаркое лето"

Меланхолическое настроение изредка посещало Мышастого, но его счастье заключалось в том, что он знал, как с ним бороться. И сейчас он уже совершенно точно знал ответ на недавно мучивший его вопрос – как себя встряхнуть, спев некую лебединую песню. В принятии этого решения ему весьма помогла недавняя встреча с Лысым, как он любил его про себя называть. Он же, Мышастый, не имел никакой клички отчасти оттого, что не допустил бы, чтоб его подчиненные, вся эта шушера как-то, и наверняка по-хамски, в соответствии со своим интеллектом, а вернее с отсутствием такового, его окрестила; а отчасти, имея такую фамилию, никакой клички и не требовалось вовсе. Эта фамилия долгое время являлась причиной переживаний его дочери, пока, повзрослев, она не уразумела, что лучше быть здоровой и богатой Мышастой, чем бедной и больной кем угодно еще…

Так вот, этот самый Лысый, со своей, надо признать, незаурядной порой фантазией, сам того не подозревая подсказал ему великолепную идею, рассказав про свою аферу с лжемилицией. Теперь оставалось только убедить поучаствовать в задуманном деле своих боевых соратников – Воловикова и Желябова.

Сидорчука он счел слабоватым, не потянет тот участия в его гениальной затее. Причем будет это так, – прикинул Мышастый, – он банальнейшим образом испугается, а преподнесет все, словно отказывается из-за своих невероятно высоких моральных принципов, а уж это ему было бы весьма противно выслушивать.

Смешно – Сидорчук и моральные принципы!

Да и хрен с ним. Лучше будет и не предлагать ему задуманное – ведь как ни крути, какую-то долю риска это дельце все же в себе несет. Нет, он, Мышастый, просто уверен, что сможет все предусмотреть и обстряпать так, что комар носу не подточит. Все будет сработано чисто – его накопленный опыт, криминальное влияние и деловые связи гарантируют ему это, но лучше не оставлять ни малейшей лазейки для утечки информации – себе дороже…

Итак, остается только позвонить Воловикову с Желябовым – это ребята свои. Под их внешне добропорядочными личинами этаких важных государственных персон, значительных фигур, таится такая труха… Как, впрочем, и в большинстве нынешних чиновников и не политиков, но политиканов. Столыпиных нынче нет и не предвидится. В людях подобного сорта до старости будут сидеть повадки дворового мальчишки, бросающего с высоты нескольких этажей несчастного голубя со связанными крыльями и восторженно наблюдающего, как от него остается кровавое месиво на асфальте; или с пинками и подзатыльниками отбирающих мороженое у более юного и слабого – одно слово – шпана, случайно вознесшаяся на пьедестал. Весьма, кстати, сомнительный пьедестал. И все эти его выкладки очень ярко подтверждал тот давнишний эпизод с проститутками, когда они неслабо, нужно отметить, порезвились… И никакой партбилет в прошлом здесь определяющего значения в нравственности не играет, скорее даже наоборот; и то что Воловиков опять собирается участвовать в своих играх и будет предпринимать попытки пролезть в мэры – тоже ничего не значит. А значит только то, что глубоко спрятанным затаилось в их головах с добропорядочными до противности физиономиями. И что именно там прячется, Мышастый знал прекрасно…

Он нехотя снял трубку.

– Ну, что там у тебя?

– Ты что, по-другому не умеешь со мной разговаривать? – Жена была в своем репертуаре.

– Хорошо, хорошо, Альбина, просто у меня болит голова.

Что ты хочешь? – Маленькая ложь насчет головы была во спасение своего спокойствия.

– А, так у тебя мигрень? А ведь я предупреждала!

Твою мать! О чем, интересно, она предупреждала?.. Он услышал вызывающие рвотные позывы слова типа: «папазол», «мулинекс», «аспирин-упса», а может, ему все это только показалось и эти названия произносила не жена и сейчас, а перечислял недавно какой-нибудь теледиктор. Или же все это звучало в прошлом с ней разговоре, а сегодня названия были совсем иными, но какая, к черту, разница, если все равно противно до крайности? Во-всяком случае, если не гореть желанием специально испортить себе настроение, то всю эту бодягу лучше не слушать.

Мышастый так и сделал – убрал трубку подальше от уха и попытался думать о чем-нибудь приятном. На какой-то краткий миг ему показалось, что достаточно еще небольшого усилия воли, и он вспомнит смазливое личико своей секретарши, играющую с ним в «падение авторучки», но даже небольшая помеха в виде журчания надоедливого голоса из слишком качественного импортного динамика телефонной трубки, отодвинутой от уха на изрядное расстояние, мгновенно отогнала всплывшее было волнующее видение. Тогда он стал размышлять по поводу предстоящих телефонных звонков Воловикову и Желябову. Интересно, как пройдет их встреча? Согласятся ли они на его предложение сразу или их придется немного поуламывать? Решение-то они примут мгновенно и он готов был прозакладывать что угодно, что решение будет положительное, но поломаться для виду, попытаться показать, что они не такие уж плохие и развращенные, какими видятся Мышастому, раз он осмеливается делать им такое предложение, – это они могут. Хотя, может, Желябов даст согласие сразу. Ведь это именно он организовал им такую игру, которая сразу же вошла в их золотой фонд, хотя в их запасниках было не так уж мало интересных развлечений. И вообще, Желябов гораздо проще. Да, тогда он открылся им с Воловиковым с весьма неожиданной стороны и теперь в нем можно было не сомневаться…

Задумавшись, Мышастый не сразу уловил перемену в окружающей обстановке – что-то стало не так. С запозданием он сообразил, что не слышит больше мерного журчания из телефонной трубки и боясь быть уличенным в серьезном проступке – в том, что он не слушает жену, с непременно последующим скандалом, одном из любимых ее развлечений, моментально приблизил к уху мембрану динамика. Нет, кажется пронесло – Альбина просто искала в этот момент упаковки каких-то уродских лекарств, которые грудами валялись в ее спальне, чтобы продиктовать ему их названия.

– Ты слушаешь?

– Да-да… – ответил он чересчур поспешно, тем самым опять же рискуя вызвать ее неудовольствие – слишком подозрительной ей могла показаться такая его покладистость. Так и произошло:

– Ты точно меня слушаешь? Мне показалось, что ты шелестишь газетой. Точно нет? – И без остановки, не ожидая ответа, посыпала перечнем названий этих самых таблеток, порошков и капель, а также способами их применения, хотя уже одни только дурацки звучащие названия могли привести в бешенство любого менее терпеливого или менее тренированного, чем он, человека.

Когда, наконец, весь этот кошмар закончился, причем без особых потерь с его стороны – у него не возникла уже настоящая мигрень и не появилось желание немедленно разбить телефонный аппарат, что однажды было им проделано без последующих изменений в лучшую сторону: в его кабинете был установлен точно такой же аппарат-близнец, – Мышастый положил трубку с таким облегчением, словно находясь в тюремной камере, узнал о неожиданной для себя амнистии, хотя его статья никоим образом под нее не подпадала, а сидеть ему оставалось еще не менее четверти века. Решив, что звонить своим предполагаемым партнерам по предстоящей игре лучше, естественно, из офиса, не из этого же дурдома, Мышастый встал и направился в душ. Он был уверен, что душ обладает чудодейственной способностью смывать все неприятности, в том числе и нелепые телефонные звонки…

Когда он уже выезжал из ворот и его почтительно поприветствовал дежуривший в будке охранник, Мышастый заметил подъезжающий к воротам извне старый «Москвич», принадлежащий некому Молчуну, которого он недавно по рекомендации своего заместителя по кличке Ворон, а в миру Гринько Михаила, бывшего боксера, принял на работу возить свою дочь… Что-то доченька в последнее время слишком много стала разъезжать, – подумалось ему как-то мимолетно. Уж не постукиваются ли они потихонечку лобками с этим самым Молчуном? А впрочем, какое ему до этого дело – пусть она с ним трется – меньше будет куролесить и вообще доставать его своими выходками…

Зайдя в здание, где располагался офис его фирмы «Мшанск-Транс-Инвест», вежливо поприветствовав охранника – ибо вежливость была неотъемлемой частью его имиджа, – Мышастый через приемную секретарши прошел к себе в кабинет. Танечка поздоровалась, глядя на него, как всегда, с обожанием, и хотя ему частенько казалось, что обожание это было в значительной мере наигранным, в точности утверждать такое он бы не решился. Однако, на всякий случай, как у всякого истинно запасливого хозяина, у Мышастого на нее имелся кое-какой компромат, впрочем, как и на многих своих помощников. Все же через секретаршу проходило слишком много всевозможной информации, и хотя все его темные дела проворачивались путями неофициальными, и бумажек о их свершении не оседало в каких-либо документах – все держалось в основном в его голове, – при известной доле любознательности и Танюша могла раскопать что-нибудь такое, что могло бы представить угрозу его безопасности. А ведь не всегда же приходится решать проблему воспитания оплошавших сотрудников путем радикальным, отправляя их без акваланга, но с камнем на шее в Мшанское водохранилище, имеющее и без того недобрую репутацию среди работников спасательной службы. Иногда приходилось внушать людям прописные истины и по-отечески ласково.

Например, когда-то некоему боевику по кличке Челюсть, решившему вдруг переметнуться в другой лагерь, да еще громко хлопнув при этом дверью, было объяснено в доходчивой для него форме, что пистолет, с помощью которого он ликвидировал капитана милиции Евсеева, проявившего излишнее служебное рвение там, где этого не следовало делать, вовсе не был, как ему ошибочно казалось, утерян либо похищен неизвестными лицами, а хранится, имея на своей поверхности пальцевые отпечатки своего хозяина в месте, известном только Мышастому.

Челюсть тогда искренне покаялся, признав свою не правоту, собирался после всего случившегося верой и правдой по гроб жизни служить старому хозяину, но увы, судьба зачастую бывает весьма несправедлива к раскаявшимся грешникам – через некоторое время он погиб под колесами автомобиля, управлявшегося неустановленным следствием лицом…

Так и на Татьяну Смирнову у Мышастого имелось нечто. И из этого «нечто» самым незначительным являлась пленка, хранившаяся в сейфе комнаты отдыха, рядом с его кабинетом, на которой скрытой видеокамерой было запечатлено, как они с Татьяной играют в различные игры – от поиска канцелярских принадлежностей, до исполнения различных акробатических этюдов на диване этой самой комнаты, причем Татьяна при этом обычно оголяла всю поверхность своей чистой и здоровой, к слову сказать, кожи полностью, очевидно, демонстрируя оздоровительное воздействие на нее различных модных кремов в рекламных целях, а ее партнер обычно удавался из рук вон плохо, из кадра постоянно выпадало его лицо. Кстати, Мышастый так наловчился в делах, связанных с видеосъемками, монтажем и прочим, снимая всевозможные встречи, происходящие у него в офисе, что вполне мог соперничать со средней квалификации инженером, закончившим ЛИКИ…

Первым он набрал номер рабочего телефона Воловикова.

– Приемная Воловикова, – ответил ему приятный девичий голос.

«Приемная, – усмехнулся про себя Мышастый. – Совсем как у депутата какого. Ну никак этот Воловиков не может избавиться от старых привычек, видимо въевшихся в его натуру подобно угольной пыли в кожу шахтера. Те, кто побывал у какого-нибудь руля, наверное, являются больными какой-то неизлечимой болезнью, наподобие проказы, которая заставляет своих носителей вновь и вновь производить попытки вернуться на старое место, дабы вкусить прелестей той жизни, которая понятна только им одним. Иначе зачем Воловикову опять готовиться к великому крестовому походу, пытаясь завладеть не гробом господним, но креслом мэра, которое он когда-то оставил. Неужели это кресло настолько мягче других? А ведь я прекрасно знаю, что занимаясь сейчас бизнесом, он зарабатывает не намного меньше, чем тогда, занимая эту должность.

Одна только афера с банкротством Мшанского коммерческого банка принесла ему такой жирный кусок, что не только внукам, правнукам должно остаться, а ведь он получил совсем невесомую часть делимого пирога. Да что там, даже мне, которому досталось куда меньше Воловикова, хватило бы своей доли, чтобы все деньги, заработанные бригадой по сбору оброка с местных коммерсантов, вернуть своим хозяевам, да еще и приплатить им немного сверху… Ну, да чем бы дитя не тешилось…»

– Деточка, – он все время забывал, как ее зовут, – Воловиков у себя?

– Это вы, Антон Алексеевич? – признала она его сразу. – Вообще-то он на выезде. Для всех, кроме вас, разумеется.

– Антоша? – через мгновение пророкотал в трубке голос приятеля. – Что заставило тебя вспомнить о моей скромной персоне? Неужто наконец надумал насчет наших секретарш?

– Нет, Эдик, с этим пока повременим, – рассмеялся Мышастый. – Есть идея получше. А с чего это ты вроде как в отъезде? От кого прячешься?..

Насчет обмена секретаршами им как-то загорелось по пьяной лавочке, во время одного из пикников несколько месяцев назад, когда Мышастому весьма приглянулась изящная блондинка лет двадцати четырех по имени Людочка, кажется, а Воловиков был не прочь познакомиться как можно ближе с его Танюшей.

Потом, по мере протрезвления эта чудная мысль как-то незаметно сошла на нет, теперь являясь лишь предметом отпускаемых иногда шуток…

– Да просто надоело все, понимаешь… – пожаловался Воловиков и в его голосе появились интонации капризничающего от безделья ребенка. – Решил плюнуть на все, отдохнуть слегка.

– Так ты сейчас в комнате отдыха? – догадался Мышастый, зная, что у его товарища существует комната, почти близнец его, офисной.

– Ну да, – ответил Воловиков, – не дома же мне отдыхать! – У него были примерно те же проблемы, что и у Мышастого – их жены были весьма схожи характерами, и обе являлись завсегдатаями «Эдельвейса».

– Понимаю, – посочувствовал Мышастый. – И секретарша тоже вместе с тобой отдыхает? В этой самой комнате? Короче, тешишь с ней свою плоть, занимаешься членоугодием?

– А все-таки не дает тебе покоя моя Лидочка! – засмеялся экс-мэр. – Ну так и быть, уступлю я ее тебе как-нибудь в одностороннем порядке. Так, на время… И как ты только что выразился? Членоугодие?

– Ну, почти то же самое, что и чревоугодие, – пояснил Мышастый. – Только, пожалуй, еще послаще будет, сам понимаешь.

– А-а-а… – протянул Воловиков. – Интересное определение. – Ладно, старый лис, говори, чего ты от меня хочешь?

Ведь что-то хочешь, признайся? И что там за мысль такая у тебя появилась? Не для того же ты позвонил, чтобы узнать о наших с Лидочкой невинных забавах?

Лидочка, а не Людочка, – отметил про себя Мышастый, а вслух произнес:

– Отвечаю по пунктам: первое… За Лидочку тебе большое спасибо, как-нибудь при случае я непременно напомню тебе о твоем же обещании. Второе: неужели ты считаешь, что я не могу позвонить просто так, поинтересоваться здоровьем своего старого приятеля? Третье: мысль у меня действительно есть, на мой взгляд она весьма интересна и способна тебя заинтересовать. Подводя итог вышесказанному и учитывая твое желание отдохнуть, приглашаю тебя в воскресенье на дачу. Не мою, разумеется, официальную, а ту, сам знаешь… – Эта дача, на которой они провели немало веселых деньков, развлекаясь по полной программе, зачастую с девочками, являлась как бы арендованной, а на самом деле была взята в бессрочное пользование у одного из его должников. Но самое главное, что их жены о ней пока ничего еще не разнюхали.

– Знаю, знаю… – задумчиво ответил Воловиков. – Эх, Антоша, что-то ты темнишь! А кто там будет? Все наши?

– Кроме Сидорчука, – коротко ответил Мышастый, еще больше убеждаясь в проницательности своего приятеля.

– Значит, точно что-то затеваешь, – утвердился в своем мнении тот. – Сидорчук по таинственным причинам тебя в этой затее не устраивает. Ну, тогда буду непременно – заинтриговал ты меня, чертяка!

– Да говорю же, просто отдохнуть, здоровье подправить, – уже нарочно еще разок прокрутил старую пластинку Мышастый – пусть его приятель помучается от любопытства. И заканчивая разговор, переспросил:

– Значит, в воскресенье? По времени как обычно? – И уже совсем перед тем, как повесить трубку:

– Лидочке привет! Я ее целую!

– Ага. В задницу… – проворчал Воловиков, когда в трубке уже звучали сигналы отбоя. И задумчиво спросил сам себя:

– Нет, но что же он там задумал, этот хитрец?..

Разговор с Желябовым проходил несколько суше, более деловым тоном – в его офисе были посетители, – но результат он принес тот же, что и в первом случае: Желябов также присоединится к их компании. По его голосу чувствовалось, что заинтригован он не меньше Воловикова. «Словно действительно я не могу пригласить их просто так, без всякого повода.» – подумалось Мышастому. А и впрямь, когда же они собирались последний раз? Выходило, что давно, не менее трех месяцев назад. Даже если б и не было моей идеи, все равно следовало встретиться, хотя бы для того, чтобы поиграть в биллиард – его не оставляла несбыточная мечта все же обыграть разок Желябова – уж очень здорово гонял шары бывший областной партсекретарь. И насчет проведения гулянок тоже знал толк – чего стоила та вечеринка, проведенная ими с проститутками! Видимо, в свое время основными функциями всей их партократии и были всевозможные развлечения – девочки, бани, биллиард, теннис, коньячок – всего и не перечислить… Нет, из Желябова в задуманном им деле действительно должен получиться незаменимый партнер… Он решил освежить в памяти тот знаменательный день, когда Желябов открылся перед ними с неожиданной стороны и даже кое-чему научил его, Мышастого. Вспоминать тот случай ему было весьма приятно…

Тогда все получилось как нельзя лучше благодаря тому, что жены Воловикова и его, Мышастого, уехали аж на целых три дня в так называемую командировку. В своем дебильном женском клубе они вдохновились идеей создания совместного-неизвестно-с-кем-предприятия и поехали для чего-то в Москву – Мышастый не знал, да и знать не хотел, за каким хреном им понадобилось туда ехать. Он твердо знал только одно: второго такого случая может не предоставиться очень долго или не предоставиться вообще, и, следовательно, время это надо провести с максимальной для себя пользой. В общем, они с Воловиковым получили нежданную свободу, да еще какую! Три дня! Обсудив открывшиеся перед ними широкие перспективы, они решили не мудрствуя лукаво собраться на даче Мышастого – той самой, неофициальной. Подключили и Желябова с Сидорчуком, которому было проще всех – он просто не был женат. Желябову же, бедолаге, единственному из всех троих приходилось как-то выкручиваться – на ночь он оставаться уже никак не мог. Вечером он уезжал домой, а утром, вместо своего офиса, попадал прямиком на продолжение банкета. И прошло у него все это, надо отметить, настолько чисто, что жена даже не догадалась о его трехдневном загуле – вот что значит партийная выучка!

Ну конечно, они там, в своем славном прошлом, научились пить так, что и комар носу не подточит. Могли полночи просидеть с девочками, щедро наливаясь при этом коньячком, а утром, как ни в чем не бывало, чисто выбритыми, в белоснежных рубашках, с приятным запахом изо рта вместо омерзительнейшего выхлопа, сидеть где-нибудь в президиуме и важно надувая щеки решать свои партийные проблемы. Как им это все удавалось, Мышастый никак не мог взять в толк. Может быть, такому учили где-нибудь на закрытых спецкурсах для партийного руководства? Желябов, когда его об этом спрашивали, только таинственно отмалчивался, усмехаясь, тщательно оберегая свою партийную тайну. Наверное, склонялся к мысли Мышастый, они действовали по американской системе: утром, после вчерашней вечеринки – ни грамма, только всякое дерьмо типа алказельцера. До шести вечера надо старательно терпеть и только тогда начинать новую расслабуху. И так каждый день, покуда хватит здоровья. Работа прежде всего, понимаешь… Но, как бы там ни было, Желябов по приходу домой умудрялся волевым партийным усилием относительно убедительно трезветь, объясняя некоторые остаточные признаки употребления тем, что проводил весьма важные деловые переговоры, во время которых никак нельзя было этого избежать, дабы не обидеть партнеров и не сорвать выгодные сделки, а утром опять мчался к ним на продолжение банкета.

И вот, на второй день этого райского блаженства, наигравшись вдоволь в биллиард, съев массу собственноручно, с толком приготовленных шашлыков, перепив множество различных коньяков, переспорив все возможные споры, они пришли к мнению, к которому должны были прийти с фатальной неизбежностью: без женщин ну просто никак нельзя, нет. Приняв это как данность, тут же начали перебирать различные варианты – какие категории женских особей вписались бы в их коллектив, не испортив прекрасный, выстраданный ими праздник? Первый приз – бутылку превосходнейшего коньяка за самое остроумное предложение – единогласно присудили Сидорчуку. Как ни странно, при всей его некоторой ограниченности у парня иногда прорезалось чувство юмора – он просто предложил им отозвать из командировки и пригласить на праздник души своих жен. Хорошо же было ему шутить, не будучи связанным семейными узами! Предложение привлечь к отдыху своих секретарш также категорически отверглось. Во-первых, кому-то надо находиться в офисе и отвечать на звонки, но основной причиной отказа явилось то, что секретарш они использовали для всех видов работ именно там, где это и должно было происходить – на рабочем месте, для этого и существовала у каждого комната психологической разгрузки. И приглашать своих, откровенно говоря, слегка поднадоевших помощниц получилось бы делом пресноватым, хотелось чего-нибудь пооригинальнее и посвежее. И тогда он, Мышастый, внес гениальнейшее в своей простоте предложение – вызвать проституток. Первой реакцией был если не шок, то уж замешательство – точно…

– Проституток? – ошалело переспросил Воловиков, даже приостановив на полдороге рюмку коньяка, не донеся ее до уже приоткрытого в нетерпении рта. – Ты что, Антон, шутишь, как недавно Сидорчук? Или у тебя крыша поехала? Ведь они имеют контакт с несколькими клиентами в день. А если к тому же делают все это без презерватива? Но не в презервативе, может даже, суть. А если она пропустила через себя уже полгорода – это как, ничего? Чтоб я стал у нее почетным-десятитысячным каким-нибудь? Даже если они так называемые элитные, все равно…

Молчание и вопросительные взгляды остальных позволяли предположить, что они присоединяются к вопросу, заданному Воловиковым.

– Нет, отнюдь, – возразил Мышастый, которому своя же идея, по мере ее прокрутки в голове, нравилась все больше и больше. – Сейчас я вам все объясню. Вот насчет крыши ты как раз правильно заметил. Только не у меня крыша поехала, а я сам являюсь крышей трех крупных интим-клубов, действующих в нашем городе. Ведь для вас это тайной не является, верно?

Ответом послужили утвердительные молчаливые жесты – даже словами им не хотелось касаться подобных тем. Они были как бы выше этого. Да, все в наше время так или иначе связано с криминалом, и они сами порой делают деньги на многом, что упоминается в УК вовсе не в качестве положительного примера, но делать – это делать, а упоминать об этом вслух, в их, как они считали, якобы светском или в не менее якобы высшем обществе было дурным тоном.

– Так вот, – продолжил Мышастый, не обращая внимания на их дешевые выкрутасы – он-то знал, что они в действительности из себя представляют. Для подобного рода людей даже определение «человек с гнилым нутром» было бы чересчур мягким.

Свою персону Мышастый к праведником не причислял, но и вел себя попроще – не изображал какого-нибудь святого… – Так вот, я вас спрашиваю: а откуда появляются в интим-сервисе эти самые проститутки?

– Ну ясно же, – ответил Воловиков, – что тут непонятного? Печатаются объявления в газетах типа: «Ищем молодых, стройных, красивых, без комплексов…» Правильно?

– Правильно, – подтвердил Мышастый. – Ну, разве что работающие девочки еще своих подруг приводят, и так далее.

– Ну, а дальше-то, дальше? – спросил нетерпеливый Сидорчук. – Ну, объявления, ну приводят…

– А дальше, кем они становятся после приема на работу?

– поинтересовался Мышастый.

– Ну, проститутками и становятся, кем же еще? – недоуменно ответил Воловиков. – Действительно, дальше-то что?

– А перед этим они проститутками, значит, не были? Верно?

– Верно, – удивленно подтвердил Воловиков и в его глазах появился, наконец, проблеск понимания. – Ты имеешь в виду…

– Правильно, – ответил Мышастый. Он обвел взглядом всех троих и удовлетворенно кивнул. – Наконец-то до вас дошло.

Пришла девочка работать. Ну, довелось, может, разок-другой на вызов съездить – ну и что? От этого она уже стала старой изношенной шлюхой? А то, может, она и вообще еще не приступала еще к работе.

– Короче, проститутками не рождаются, проститутками становятся. – Желябов задумался. – А что, интересная постановка вопроса. Очень даже.

– Ну, разве что так, – протянул Воловиков. – Тогда, получается, их и настоящими проститутками-то нельзя назвать.

Это ведь совсем еще свеженькие девочки.

– Ну, свеженькие – не свеженькие… – хохотнул Желябов.

– С кем-то они, конечно, уже терлись, пусть и не за деньги пока. Кстати, может даже и совсем немало терлись-то. Не девственницы же, в самом-то деле. Но мысль, надо признать, и впрямь прелюбопытнейшая.

– Конечно, – подключился Сидорчук, – мысль очень даже здравая. Получается, что с ними иметь дело даже получше, чем с какой-нибудь якобы недотрогой. Тех нужно хоть для видимости обхаживать, а эти пришли работать – сами знают куда. И настроились на это дело соответственно. Ведь как говорится?

Клиент всегда прав! Сказано – миньет, значит делай и не вякай! – Увлекшись, он сжал кулаки, словно вспомнил о чем-то своем, может, не очень неприятном. Возможно, кто-то когда-то отказался ему делать тот же самый миньет… – И не надо мне всяких там «сю-сю-сю»! А захотел анального – даешь анальный!

– Ну, это ты уже, скажем, чуток загнул, – высказал свое мнение Желябов. Я, конечно, их услугами и не пользовался, не доводилось, но правила примерно знаю, наслышан. В любой позиции – это само собой; миньет – также. А вот насчет анального секса – это если только она уже сама согласится или это заранее оговорено. Если нет, то может уговоришь за доплату.

Правильно я говорю, Антон?

– В общем, да, – подтвердил тот. – Ну, так что, действуем?

Возражений не последовало. Только деловитый Воловиков переспросил:

– А это реально, Антон? Ну, я имею в виду, добыть не слишком заезженных, посвежее?

– Все в наших силах, – с напускной важностью ответил тот. – И взяв в руки сотовый телефон, принялся названивать по каким-то известным ему номерам:

– Алло! Это Бирюк? Слушай, ты ведь у меня по этим самым клубам главный… – Через некоторое время, отложив телефон на стол, находящийся в банкетном зале, где они восседали, Мышастый сообщил:

– Все, скоро привезут. Бирюк распорядится.

– А они как, не будут потом трепаться, к кому и куда их возили? – спросил осторожный Воловиков, не обращая внимания на тихо прозвучавшую реплику Сидорчука: «Интересная фамилия какая… Бирюк…»

– Да ну, – небрежно махнул рукой Мышастый, – именно поэтому и не будут, потому что знают, куда их везут. Пусть попробуют. А ты все же, как я погляжу, жены боишься?..

Уже в точности зная, что скоро прибудут девочки, у всех как-то приподнялось настроение, словно предстояло первое свидание с любимой. Их охватил легкий мандраж нетерпения…

– А сколько их будет, четверо? – спросил Желябов.

Спросто для того, чтобы хоть как-то сбить это вроде бы неуместное для их возраста и опыта волнение, хотя, собственно, ничего предосудительного в нем не было – мужчина всегда останется мужчиной в любом возрасте, и некоторая приподнятость и нервозность перед встречей с прекрасным полом, пусть даже и определенной категории, была вполне естественной.

– Нет, привезут двенадцать девиц. Ну, чтоб выбор был, – пояснил Мышастый. – Отберем четверых, остальных отпустим.

Хотя, если приглянутся, можно и побольше оставить – да в принципе, хоть всех. Как решим, так и будет.

– Ну, всех-то, пожалуй не стоит, – заметил практичный Воловиков. – Куда нам столько? Да и бардак такой начнется…

– Это уж точно, – поддакнул Сидорчук и поинтересовался:

– Слушай Антон, а платить мы им как будем? Я слышал, они там здорово дерут?

– Не обеднеешь, – буркнул Желябов, всегда высмеивавший скуповатость Сидорчука. – Вообще, какие ты здесь видишь проблемы? Их самих дерут, они с тебя в ответ тоже.

– Да ерунда, я угощаю, – ответил Мышастый и пояснил:

– Все равно не деньгами расплачиваться.

– А как? – полюбопытствовал Желябов. – Расскажи, если не секрет.

– Да какой там секрет. – Мышастый небрежно махнул рукой. – Просто, помимо денег – означенной суммы – эти клубы за крышу еще и девочками расплачиваются. Человекочасами, так сказать. Моим ребятам ведь тоже надо пар спустить, работа-то у них нервная.

– Слушай, – заволновался Сидорчук, – а как мы их будем?.. Неужели с презервативами? У нас ведь их и нет, да и не люблю я с ними – кончаешь не в бабу, а в резинку какую-то. Что мы, электрики какие, чтоб в резину паковаться?

– Будут у них презервативы, – успокоил его Мышастый. – Они без них к клиентам не выезжают. А вообще, ни к чему они нам, я распорядился, чтобы привезли самых чистеньких, за них головой отвечают.

– Ну, разве что так, – успокоился наконец Сидорчук. – Черт, скорее бы…

Вскоре послышался шум подъезжающей машины.

– Пошли в прихожую, – позвал Мышастый, – оценим.

Плечистый парень в кожаной куртке, выполнявший функции шофера-охранника, с порога почтительно поздоровался с Мышастым, затем с остальными. Обошлись, естественно, без рукопожатий.

– Вводить? – коротко спросил парень и, получив утвердительный ответ, махнул с порога рукой:

– Девочки, сюда!

Из «Жигулей» – шестерки не спеша – то ли испытывая неуверенность, то ли наоборот, вылезли четыре девицы, все как одна в коротеньких мини-юбках и туфлях на высоких каблуках.

– Им не холодно? – заботливо поинтересовался Воловиков.

– Форма такая, – пояснил парень. – Чтобы ноги посмотреть и все такое.

– Ну-ну, – пробурчал, словно будучи чем-то недовольным, экс-мэр и Мышастый посмотрел на него с интересом – удивительно, но этот тертый калач испытывал, кажется, легкое смущение и именно его пытался прикрыть своей весьма странной в подобной ситуации ворчливостью.