Текст книги "Вектор движения. Приключения"

Вектор движения
Приключения
Алексей Геннадьевич Кочергин

© Алексей Геннадьевич Кочергин, 2018

ISBN 978-5-4490-9874-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

(прочтение вступительного текста абсолютно необязательно, так как не имеет практически никакого отношения к основному повествованию)

Данное произведение является отдельной книгой с полностью автономным сюжетом, хотя и входит в трилогию «Непознанная закономерность». В первой книге наш герой волею случая попадает в аномальную зону, возникшую после второго загадочного взрыва на Чернобыльской АЭС в 1986 году. В этой Зоне, где привычные физические законы нашего мира в результате всплеска неведомой энергии перестали работать, да и сама территория оказалось наводнена животными и растительными мутантами, на плечи герою свалились нелёгкие испытания. С группой беспринципных искателей сокровищ он преодолел все трудности и невзгоды, приобретая и теряя новых друзей, пока вследствие случайного взаимодействия с неведомой аномалией не оказался перемещённым в…

Более никаких подробностей сообщать нет смысла, дабы не утратить интригу. Автор лишь хочет поделиться рядом философских выводов, которые сформировались в процессе написания этого приключенческого романа.

А

Мировое авторское законодательство, созданное в соответствии с базовым принципом капитализма «Прибыль прежде всего», не способствует воспитанию человеческой морали, развитию интеллектуального потенциала да и всего прогресса нашей цивилизации в целом.

В написании данного произведения, для придания ему вящего изящества, а иногда для большей достоверности, частенько возникала необходимость в цитировании тех, либо иных отрывков из книг третьих лиц. Казалось бы, чего проще, бери цитату, указывай её источник, автора и будет тебе счастье. Так нет же, любое цитирование даже коротенькой фразы без юридического согласования с автором текста потенциально грозит процессуальными последствиями. Вы скажете: «Да ведь это отлично! Законодательство таким образом на корню пресекает плагиат и материально стимулирует творчество писателей». Так, да не так. Кто же ради цитатки в пару строк будет обременять себя такими юридическими сложностями, как переписка с авторами текстов, составлением договоров, их нотариальным заверением? Гораздо проще перефразировать необходимую мысль до неузнаваемости, либо вообще от неё отказаться. В результате автор вместо честного, вполне допустимого цитирования идёт либо на маленькую сделку с совестью, либо лишает читателя необходимой конкретики, способной повысить его уровень образованности. А какими невыразимой красоты и тонкого обаяния эпиграфами не получает возможность насладиться читатель книги! Какое упоение воздушной рифмой стиха талантливейших поэтов современности он беспричинно теряет. «Придумай своё!» – отрежет бездушный законник, служащий букве авторского права и ведать не ведающий о понятии «Свет Разума». Да придумаем, не проблема. Завалим печатным мусором, мегабайтами сомнительной информации. Выкрутимся. Но есть писатели, а есть ТВОРЦЫ! Им дано свыше. Их СЛОВО, МЫСЛЬ иной раз стоит повторить и раз, и два. Как колыбельную, как молитву. Ибо они очищают и освещают. Но, к глубочайшему сожалению, общество потребления и меркантильности диктует свои правила. Увы.

Хорошо, ежели авторское право насаждает свою идеологию в сфере искусства и литературы, это ещё можно как-то понять и оправдать. А вот когда оно начинает бесчинствовать в технологических сферах, тут уже злость берёт и рука тянется к чему-нибудь тяжёлому. Мало того, что метрополии высасывают интеллект с периферии цивилизации, так они потом ещё заставляют страны третьего мира покупать результаты работы этого интеллекта, обрекая аутсайдеров на вечное отставание и деградацию. По дешёвке скупить патент на эффективное лекарство, а потом, пользуясь монополией, дико взвинтить на него цену – это оказывается и никакое не злодейство, а всего лишь цивилизованный бизнес. Просто нет слов…

Б

«Ничто не ново под луной». Всё сказано, всё спето задолго до нас. Иногда гениально, иногда посредственно. В сущности, у нас остается лишь возможность дополнить в раскраску новые оттенки. Всё больше и чаще в этом убеждаюсь.

Подбирал подходящий эпиграф о человеческой судьбе и что же я накопал во всемирном хранилище мудрости в результате упорных поисков?

Часть признанных мыслителей склонна считать самого человека творцом его жизненного пути, этаким повелителем Пространства и Времени:

Каждый кузнец своей судьбы.

Юлий Цезарь

Люди – хозяева своей судьбы.

Уильям Шекспир

Судьба человека – это сам человек.

Бертольт Брехт

Каждый человек – творец своей судьбы.

Гай Саллюстий

Тотальные перепевы одного и того же простенького посыла. Хорошо, согласились с истинкой. Подчинились авторитету мастодонтов мысли и пера. Ан нет! Имеется еще большая толпа не менее именитых опровергателей данной аксиомы, считающих именно судьбу непоколебимой доминантой, спорить с которой бессмысленно:

Предопределенного Роком не может избежать даже бог.

Геродот

И всюду страсти роковые,

И от судеб защиты нет.

Пушкин А. С.

Когда назначена судьба, её никто не обойдёт…

Захир-ад-дин Бабур

Минуя нас, судьба вершит дела.

Петроний

Судьба лепит и мнёт, как ей заблагорассудится.

Плавт

Все мы игрушки в руках судьбы.

Шеридан Р.

Весь мир – театр,

Мы все – актёры поневоле,

Всесильная Судьба распределяет роли,

И небеса следят за нашею игрой!

Ронсар П.

Тоже всё как-то тривиально, не блещет умопомрачающей новизной взгляда на конструкцию человеческого бытия. От этих изречений тянет скорее сумрачным раболепием пещерных обитателей пред неведомыми высшими силами. Так кому же из уважаемых сенсеев верить в конце-то концов!?

Нашлись правда и более хитрые господа-товарищи, пошедшие на компромисс в диаметрально противоположных воззрениях на наше мироустройство. Этаких в философских сентенциях так просто не ухватишь за скользкий хвост. Ибо – софисты с серьёзнейшим стажем.

Судьба и характер – это разные названия одного и того же понятия.

Новалис

Нельзя уйти от своей судьбы – другими словами, нельзя уйти от неизбежных последствий своих собственных действий.

Ф. Энгельс

Судьба неизбежнее, чем случайность.

Судьба заключена в характере.

Акутагава Рюноскэ

Судьба человека – чаще всего в его характере.

Б. Брехт

Вот так и толчёт человеческий интеллект воду в ступе уже не одну тысячу лет, а в конечном итоге «облико морале» людишек вряд ли от этого меняется в лучшую сторону. По крайней мере, события настоящего времени никак не свидетельствуют об обратном.

В

Не надо никого винить – мы сами виноваты в своих грехах (если не впадать в сложности генотипа, социальную психологию и, тьфу, тьфу, тьфу, в пресловутую конспирологию).

Наблюдал давеча довольно показательную сценку.

В одном из провинциальных промтоварных магазинчиков, где продают всяческую всячину, начиная от строительных саморезов и заканчивая спутниковыми системами, довольно приличная на вид женщина подошла к продавщице.

– Дайте мне тюбик клея побыстрее, – сухо бросила она скорее приказ, чем просьбу.

– Вам какой клей нужен? У нас их много. И цены разные. Посмотрите на прилавке, – продавщица указала на стройный ряд разноцветных и разнокалиберных тюбиков клея, расположившихся за витринным стеклом.

– Да откуда я знаю? Вы продавец, вы и должны знать. Мне каблук надо приклеить, – уже совсем нервно заявила дамочка. – И побыстрее, меня мастер ждёт.

– Понимаете, они практически все универсальные… Возьмите вот этот. Хороший клей, – несколько растерялась продавщица от такого бесцеремонного напора.

– Да что вы мне самый дорогой суёте?! Вон же дешевле есть!

– Хорошо, хорошо. Сейчас поменяю, – было видно, что продавщица уже еле сдерживается и мысль у неё лишь одна: «Шла бы ты, милочка, отсюда побыстрее».

Дама схватила тюбик клея и с гордым видом покинула помещение.

Не прошло и десяти минут как она снова ворвалась в магазинчик и с ходу гневным голосом выдала:

– Вы мне подсунули негодный клей. Мастер попытался его выдавить, а он засох в тюбике. Как вы работаете? Это же безобразие! Вы должны отвечать за качество продаваемого товара!

Продавщица взяла тюбик и поменяла его на новый. Извинилась и пояснила, мол невозможно проверить клей, он герметично в блистеры запечатан. Но разгневанную клиентку такой вариант мирового соглашения явно не устраивал и она взялась поучать продавца основам розничной торговли и приемки товара.

– Вы должны при получении товара один тюбик проколоть иголкой и, если он засохший, вернуть поставщику всю партию. Вы отвечаете за проданный товар. И кто вас контролирует только?! Вот у нас такого нет. Это у вас в провинции бардак сплошной!

На вопрос уже несколько возмущённой очереди «где это у нас», требовательная клиента гордо ответила: «В Москве». Естественно, у народа нашлось много что сказать по этому поводу и он за словом в карман не полез. А продавщица лишь логично уточнила, все ли тюбики ей при приёмке товара протыкать булавкой? Заведясь от услышанного, покупательница в жёсткой форме потребовала жалобную книгу и начала ровным мелким почерком строчить гневное заявление. Она исписала целых две страницы. Очередь примолкла, в целом сочувствуя продавщице, попавшей в сложную ситуацию. Но ведь и защитить невиновную никто не попытался! Каждый вдруг забеспокоился о себе, не захотел влезать в конфликт, уж не пойми чего и опасаясь.

Дама ушла. Старший менеджер, который наблюдал эту дикую картину маслом, подошел к прилавку, взял тетрадь, вырвал исписанные страницы и превратил их в клочки, даже не читая, – не надо множить зло, впускать в наш мир негатив через слова и звуки. И без того настроение многих людей было испорчено по пустяшному в общем-то поводу.

Стоило ли так долго заострять внимание на этом избитом сюжете, коими переполнено наше бренное существование? Может, у нервной женщины было плохое настроение? Банально не выспалась. Или что-то не то съела? А впечатлительный автор целую страницу текста от избытка чувств нацарапал?

Но давайте задумаемся, не так ли в пресловутые тридцатые годы двадцатого века, порой из-за бытовой неприязни, сплошь и рядом строчили советские граждане друг на друга доносы в компетентные органы? И вот уже сломана чья-то жизнь, разрушена счастливая семья, оборвано целое поколение. И кого в итоге винить в массовых репрессиях? Только ли вождя или стоит и в социуме покопаться? Понять причины данного социально-психологического феномена?

Справедливости ради, нужно отметить, что болезнь доносительства присуща во все времена большинству людишек нашей планеты.

Г

Грешен. Каюсь. Люблю поразмышлять. Просто обожаю.

Это неописуемо, потрясающе, когда пытливый разум, блуждая в бесконечном виртуальном пространстве, ловко нанизывает драгоценные жемчужины мыслей, идей, слов на непрерывную нить времени. Процесс творчества, порождённый божественным вдохновением, завораживает, заставляя забыть про всё и вся вне этого действа.

Порой человеческий ум разрывает границы определённые ему природой и тогда генерируемое полетом вдохновения пространство стремительно и неумолимо расширяется, охватывая всё новые и новые понятия, сферы, множества. Воистину, эйфория и упоение процессом пленяют творца-наблюдателя, коему посчастливилось лицезреть, как из сингулярности мыслевспышки в ничтожное мгновение вдруг зарождается целая Вселенная, торжественная в своем многообразии и величии. Воображение, подобно неистово пляшущей молнии, бешено и непредсказуемо мечется, пронзая парсеки пространства множеством туннельных переходов в поисках крупиц Абсолютного Знания. Эта гегемония разума восторгает и подавляет своим совершенством и тотальным превосходством.

Как жаль, что оный лихорадочный процесс творения случается нечасто и посещает немногих, на единый миг поднимая счастливцев до уровня Создателя.

Намного чаще, в отличие от глобальных вакханалий поисков истины, мы наблюдаем локальные изыскания. Когда исследователь, подобно усталому медэксперту, скрупулезно и неторопливо изучает засохший трупик факта, слова, мысли. Ворочаясь в тесноте прокрустова ложа, он пытается сложить из полученных мизерных кусочков знаний целостную картину, вызывая лишь жалость и сострадание. Ему неведом полет фантазии, сладостное ощущение, когда интуиция вдруг щедро подтверждается железобетонной твердостью фактов. Получить бледный экстракт из ничтожного подмножества информации – вот незавидный удел неспособного к пространственному воображению.

Однако, поразмыслив, начинаешь понимать – невозможно Озарение первооткрывателя без кропотливого Труда рядового статиста, что изо дня в день монотонно складывает в свою кубышку невзрачные крупицы знаний. Не может произойти прорывного Открытия без повседневного скрупулёзного исследования частных проблем. Истина в том, что оба способа познания тесно связаны друг с другом. И это называется «симбиоз разноуровневых интеллектов» и «переход количества Информации в качественно новое Знание».

Беда в лишь в том, что частенько знания, приобретённые столь высокой ценой, оставляют лишь шрамы на сердце и смятение душевное в полном соответствии с великой мудростью, тонкой ниточкой протянувшейся к нам из глубины веков:

И предал я сердце моё тому,

чтобы познать мудрость

и познать безумие и глупость;

Узнал, что и это – томление духа.

Потому что во многой мудрости много печали;

И кто умножает познания, умножает скорбь.

Книга Екклесиаста (1:17—18)

Глава 1

«Нет, это не Рио…»

Учение о реинкарнации – это единственная теория

бессмертия, которую может принять философия.

Дэвид Юм

Последнее, что помнил Иван, это выражение несказанного облегчения на лице проводника, чудом избежавшего неминуемой казалось бы погибели. Ну, ещё мерцающий бесплотный шар, летящий прямо Ивану в голову. Тягостное, надо сказать, воспоминание. Но то, что он обнаружил, разлепив ресницы, понравилось ему ничуть не больше. Увиденное было настолько абсурдно, что хотелось вновь закрыть глаза в надежде, что при последующем их открытии данность станет более приемлемой для разума.

«Нет, не станет, – тоскливо подумал Иван. – И не стоит тешить себя наивными иллюзиями. Чернобыльская Зона не разменивается на пустяки. Уж если она решила сюрпризом порадовать, то, будь уверен, „Вау!“ будешь кричать вполне искренне. Возможно, вплоть до заикания».

Было от чего и покричать, и волком завыть. Тусклый свет керосиновой лампы эпохи доисторического материализма освещал мрачное помещение товарного вагона с двухэтажными нарами в его торцах. У широкой вагонной двери шипела сырыми дровами уродливая печка с несуразным названием «буржуйка», прозванная так за непомерный аппетит к топливу и за крайнюю скупость, с которой она отдавало тепло окружающему пространству. На нарах вповалку умещалось около полусотни заросших щетиной мужиков разного возраста, валявшихся на тощих матрасах прямо в телогрейках и валенках. И немудрено – в вагоне было довольно холодно. Нет, замерзнуть вусмерть здесь было сложновато, но ни о каком температурном комфорте говорить тоже не приходилось. Вон, малюсенькие окна таким слоем инея затянуло, что и света белого не видно.

– Что, очнулся, паренёк? Как саданула тебя шаровая молния, так мы уж и подумали… того… Зимой… в этих-то широтах… шаровая молния! Я не ведаю, как и объяснить-то подобный феномен. Возникло ниоткуда это чудо чудное и смятение немалое в нашем обществе разношерстном произвело. О подобной разновидности молнии немногие слышали, а уж видели такую оказию и вообще единицы. А она, окаянная, сделала своё чёрное дело да и ушла по замысловатой траектории через оконное стекло. Как раскалённая дробина сквозь масло, прошла. Видишь, отверстие оплавленное паклей заткнуто? Ты чувствуешь себя-то как, паренёк? – озаботился пожилой сосед слева и громко высморкался в грязную тряпицу и близко не напоминающую носовой платок.

– Слышь, мужик, какой я тебе паренёк? Мне за полтинник уже перевалило.

– Э, да ты видимо бредишь, паренёк. Эх, бедолага… – сочувственно протянул простуженный собеседник, явно не обделённый ни интеллектом, ни обширными знаниями.

«Паренёк, паренёк… Какой паренёк?» – попытался мысленно пошутить Иван, уже сердцем чуя неладное.

Что-то непривычное в ощущении своего тела заставило пристальнее в этом разобраться, проанализировать поподробнее. Иван пошевелился и с трудом переместил занемевшее туловище в сидячее положение. Этому действу совсем не способствовали толстые ватные штаны и аналогичная телогрейка. Попробовал помассировать затёкшие мышцы ног и почуял совсем уж неладное. Постепенно он начал осознавать, что с рельефом мышц произошли какие-то изменения. Незначительные, трудно заметные, но всё же… Более тонкой пальпации мешали грубые брезентовые рукавицы с утеплённой подкладкой. Иван скинул их и опешил – он не узнавал своих рук. Грубые мозолистые пальцы с грязными ногтями, отсутствие большого шрама на левой руке, столь неудачно заработанного в детстве. Да и вообще кисти были НЕ ЕГО!

Иван в панике начал судорожно ощупывать своё лицо – оно, несомненно, принадлежало другому человеку. Раздеваться и полностью осматривать себя было глупо, нереально, ввиду холодрыги, и, самое главное, абсолютно бессмысленно. Картина и так уже проявилась в полной красе и ясности, о которых всяким абстракционистам и прочим извращенцам от искусства только мечтать и мечтать.

«Подкинул все ж радужный шарик подлянку великую да изощрённую. Снял матрицу головного мозга да и зашвырнул небрежно неведомо куда. Интересно, он клонировал личность или рокировочку какую хитрую осуществил? Кто там, в Зоне, заместо меня бродяжить остался, и куда бывшее сознание вот этого конкретного тела переместилось? Впрочем, нифига и неинтересно. Мне сейчас в данную реальность врастать надо, жизнь свою обустраивать. Где я, кто я? Как хоть выгляжу?»

Этот вопрос не на шутку встревожил Ивана. Привык он к своему прежнему телу, свыкся, знаете ли.

«А вдруг уродец какой – девки ведь любить не будут, – мелькнула шутливая мыслишка. – Вот ведь старый хрыч, седина в бороду – бес в ребро. Хотя почему старый, почему хрыч? Да мне, может, лет двадцать! По крайней мере, именно на столько годков я себя и ощущаю физически».

– Слушай, дружище, у тебя зеркальца не найдётся? – Иван легонько толкнул в бок простуженного.

– Ага, трюмо семейное с собой таскаю, – недовольно буркнул тот. – Спи давай, пурга закончится – на работу погонят.

– Уважаемый, ну скажи хоть, как я выгляжу? – всё же не удержался от вопроса заинтригованный ситуацией невольный переселенец в чужое тело.

– Как голодный, оборванный каторжанин Норильлага11
  Норильлаг – Норильский исправительно-трудовой лагерь.


[Закрыть], – ответил сосед и, оценив тонкость своей же шутки, зашелся в тихом смехе, переходящим в надсадный кашель.

– Дружище, пойми, я ведь не помню ничего. Молния эта паскудная блеснула – и всё… Ни где я, ни кто я – ничего не помню. Помоги хоть что-то понять. Год-то какой нынче?

– Да ну? Правда, что ли, всю память отшибло? – сопливый сосед заинтересованно повернулся к Ивану. – Совсем-совсем ничего не помнишь?

Получив клятвенный утвердительный ответ, удивленный коллега по вагонному узилищу начал посвящать Ивана в его теперешнее настоящее. Иван слушал и обалдевал. Никакого более деликатного определения своим чувствам он подобрать бы не смог.

Закинула его судьбинушка нелёгкая, вертлявая в зимний месяц январь далёкого 1937 года. Ладно бы только это, но неприятность оказалась ещё масштабнее. Тело, в которое так ювелирно переместилось сознание Ивана, принадлежало осуждённому Норильского исправительно-трудового лагеря, одного из отделений зловещего ГУЛАГа22
  ГУЛАГ – Главное Управление ЛАГерей.


[Закрыть]. И тело это отхватило немалый срок не за какую-то там банальную бытовуху, а за вполне себе конкретную антиреволюционную деятельность. Каким-то чудом вместо расстрела получившее лишь «десяточку» северных лагерей.

Никакой иной полезной информации Иван так и не сумел получить от своего соседа по нарам. Их группу спешно сформировали из разных отрядов лагерного подразделения, расположенного в порту Дудинка, и знали они друг о друге не так уж и много. Но самое главное путешественник во времени уразумел, и это знание не радовало.

Шутка ли – Иван находился в рабочей теплушке среди группы заключенных, чей удел прокладывать в приполярной тундре железную дорогу протяжённостью аж в целых сто четырнадцать километров от морского порта Дудинка до городка Норильск. Причём, строить эту уникальную дорогу в тяжёлых зимних условиях Заполярья. Строить в безумной спешке, намораживая на застывших речках дамбы вместо мостов, кладя сырые шпалы прямо на стылую землю, надеясь успеть до лета отправить хоть несколько эшелонов для зарождающегося гиганта социалистической индустрии. Стране Советов был крайне необходим стратегический никель, а Норильский горно-металлургический комбинат остро нуждался в стройматериалах и продовольствии. Вот и строился Норильск. Разрастался и вдоль, и поперёк. И в глубину, кстати, тоже. Разрастался, в основном, шахтами, заводами, инфраструктурой. Имелись для этого веские основания: богатой оказалась северная кладовочка Красной Империи. Здесь тебе и никель, и медь, и платина, и кобальт. Огромные запасы каменного угля. Вот только как отсюда вывезти все эти несметные богатства? Только морем, так называемым Северным морским путем. А до порта? Да, в конце 1935 года достроили гужевую дорогу Норильск – Дудинка. Но много ли на скотине увезёшь? «Железка» нужна под это дело. Позарез необходима железная дорога. Вот её-то и строили, не считаясь ни с человеческими, ни с материальными затратами. С двух сторон, от морского порта Дудинка и от Норильска, движутся бригады зеков навстречу друг другу, попутно сооружая зачатки инфраструктуры в виде убогих, продуваемых всеми ветрами, бараков. В них остаются больные и ослабевшие. Но и им не грозит бездельничать и трескать от пуза дармовой казённый харч. Их задача – обеспечивать расчистку железнодорожного пути от снежных заносов, осуществлять несложный ремонт. А головные бригады медленно, обмораживая руки и теряя своих товарищей, упорно тянут нитку узкоколейки, совершая трудовой подвиг за гранью возможного. Эта транспортная коммуникация станет самой северной железной дорогой во всём мире. Воистину, нет крепостей, которые большевики не смогли бы разрушить33
  «Нет в мире таких крепостей, которых большевики не могли бы взять…» Цитата из доклада И. В. Сталина «О работах апрельского объединённого пленума ЦК и ЦКК» на собрании актива Московской организации ВКП (б) 13 апреля 1928 г.


[Закрыть], и нет таких свершений, на которые они не были бы способны.

«Значит, я попал в бригаду усиления, призванную пополнить вымотанный непосильным трудом и полярным холодом авангард героев-первопроходцев. Почётная доля, спору нет. Вот только что-то не тянет меня в этом участвовать. Ну нисколько. С механизацией здесь явно плоховато – лишь лом да лопата. И бытовые удобства не на должном уровне. Вот уверен, что простыни не глажены, а наволочки без узорной набивки. На обед, ясное дело, салат из несвежих креветок подсунут и подгоревший стейк из мраморного мяса. Знаю я этих ловчил. А зарплату вместо доллАров, наверняка, деревянными выдадут. Нет, ребята, я пас. И не уговаривайте».

Мозг Ивана отчаянно юморил, пытаясь таким образом сгладить весь ужас сложившегося положения. Это ж как изощрённо поиздевалась над ним коварная Зона – подарила здоровье, силу, молодость и тут же обрекла растратить их в таких жутких краях. Подумать только – шестьдесят девятая параллель северной широты! Практически на целых триста километров севернее Полярного круга!

Из пут невесёлых мыслей Ивана выдернул стук дневального поварёшкой по десятилитровой посудине, пристроенной на теле буржуйки. Традиционный, во все времена, сигнал к приёму пищи.

«Пожалуй выбора нет. Придётся продегустировать меню в этой убогой обители заблудших душ. А горькие думы потом думать будем. Где моя большая ложка?»

Деревянная ложка отыскалась в потёртой вылинявшей торбочке, что лежала в изголовье. Там же имелась мятая алюминиевая миска и приличных размеров кружка из аналогичного материала.

Стараясь держаться поближе к соседу и повторяя все его действия, Иван пристроился в очередь. Первыми на раздачу пожаловали, естественно, представители воровского мира. Их уверенные, наглые взгляды лучше всякой справки обозначали статус в данном сообществе. Им и достались лучшие, щедрые порции похлёбки, сваренной в походных условиях. С шуточками-прибауточками урки отчалили в свой привилегированный угол вагона. Наконец, и в иванову миску плеснули лагерного «деликатеса». Сунули в руки несколько мёрзлых ржаных сухарей.

«А где компот?» – мелькнула в голове шутка юмора.

– Воду сейчас не бери, она холодная, – помог определиться сосед-инструктор. – Часика через два, когда для второй бригады похлёбку сварят, дневальный кипяточек организует. Чайку попьём.

«Понятно. Компота не будет. Я так и знал».

Иван с интересом смотрел на миску с жиденьким нечто.

«Какие-то крупинки плавают, куски рыбьих хребтов, странные нитки то ли мяса, то ли рыбы. Вроде кусочки овощей попадаются. Да уж, очаровательный фитнес-супчик. Неужели я буду это есть?»

– Чего ждешь, парень? Суп остынет мгновенно. Али как ложкой пользоваться тоже позабыл? – съехидничал сосед, наворачивая похлёбку со сноровкой паровой землечерпалки.

Иван понимал всю посконную правоту своего инструктора по лагерному быту. Тепло – это энергия, еда – это энергия, а в таких суровых условиях её просто так терять не пристало. И хотя разум всячески противился употреблять подобную злую пародию на суп, организм настойчиво требовал наполнить желудок. В конце концов несчастный лагерник согласился с истинностью постулата о первичности материи и стал осторожно хлебать то, что в прошлой жизни, пожалуй, и рвотные рефлексы могло бы спровоцировать.

Разумно решив, что старожил лучше знает, что и как, Иван скопировал его систему питания: раскрошил пару сухарей в горячую похлёбку, а остальные засунул в огромный карман, нашитый с внутренней стороны телогрейки. Супец остывал молниеносно, поэтому он форсировал работу ложкой, и вскоре в миске уже и капельки не осталось. С великим тщанием облизав деревянный инструмент, упрятал его в котомку.

– А что, второе блюдо здесь не предусмотрено? – обратился Иван к соседу, уже пристроившемуся подремать.

– Вечером дневальные каши сварят. Раз работы нет, пайка урезана вдвое. Вот пурга в тундре поутихнет – выгонят на работы. Будет работа, будет и нормальная еда. А пока отсыпайся. Попозже чайку попьём, – недовольно ответил тот, поудобнее устраиваясь на нарах. – Слушай, а ты часом не ваньку валяешь? Действительно, ничего-ничего не помнишь?

Услышав в ответ глубокий, тяжёлый вздох бедолаги, сосед проворчал что-то сочувствующее и вновь закрыл глаза.

За тонкой стенкой теплушки выл ветер, скребя наждаком снежной крошки по доскам вагона, словно пытался отполировать их до зеркального блеска. Шумели в своем углу урки, что-то проигрывая и выигрывая в самодельные засаленные карты. Остальные каторжане, согретые проглоченной второпях похлёбкой, дрыхли на нарах. Но Ивану не спалось, и он, толкнув в бок своего инструктора, начал доставать его расспросами. Поворчав для приличия, сосед всё же попытался обрисовать общую картину и отдельные частности жизни, которая так бесцеремонно затянула в себя Ивана.

Из разъяснений сторожила этих мест Иван узнал, что «чёрная пурга» – это снежная метель, при которой скорость ветра порой достигает сорока метров в секунду. И, фактически, это уже и не пурга, а самый настоящий ураган, способный играючи сбить с ног здорового мужика и утащить его в тундру подобно смятой пачке из-под папирос. Видимость при таком катаклизме практически нулевая. Передвигаться без страховочной веревки равносильно самоубийству. К счастью, такой «подарок» природа преподносит крайне редко. Но вот не менее опасные метели с порывами ветра до тридцати метров в секунду – не такие уж и редкие гости в этих местах. Этакие нежданчики заставляют всё вменяемое население забиться в первую попавшуюся щель и носа оттуда не высовывать до окончании сего бесчинства. А в остальные деньки природа душевно радует здоровой спокойной погодой. Ну подумаешь, дней сто в году обычные метели злобствуют. Зато в остальные дует ровный спокойный ветерок со скоростью метров так шесть-семь в секунду. Лепота…

Зима в этих краях холодная, долгая. Никаких тебе оттепелей. Они полностью исключены в этом царстве холода и ветра. Порядка 280 дней в году составляют морозные дни. Средняя температура календарных зимних месяцев крутится около отметки минус тридцать градусов Цельсия. Но может, играючи, и до минус пятидесяти опуститься. Снежный покров упорно держится около восьми месяцев.

Немудрено, что при таком климате неподготовленный или ослабленный человек, да ещё задействованный на изнуряющих работах, так и норовит либо заболеть, либо вообще покинуть этот грешный и безжалостный мир. И хотя в Норильлаг отбирались лишь здоровые и крепкие заключенные в возрасте от двадцати до пятидесяти лет, но и они порой не выдерживали постоянных атак цинги, туберкулёза, истощения организма от постоянного недоедания.

Много ещё чего поведал старожил о бытии в этой юдоли человеческой такого, о чём в прошлой жизни Иван и слушать бы не стал. От полученной информации, притом поданной в цинично равнодушной форме, наш герой совсем загрустил. А ведь ещё вчера он был пессимистично уверен, что хуже и быть не может. А вот теперь проснувшийся оптимист в голове восторженно утверждает: «Может! Очень даже может!»

Вполне вероятно, что ещё долго бы мучился несчастный скиталец от своих горьких размышлений, но молодой организм взял своё и успокоил мозг здоровым крепким сном.