Текст книги "Олли Таймон"

Глава вторая
Легенды лживы

Олли Таймон плелся больше часа по морскому побережью на запад. За это время ему не повстречалось ни одной живой души. Он наткнулся на пару убогих лачуг, вокруг которых были развешаны обрывки рыбацких сетей. Лачуги, несомненно, принадлежали местным рыбакам. Но выглядели они давно заброшенными. Заглянув в них, Таймон не обнаружил даже протухшей рыбы.

Он двинулся дальше и вскоре приметил едва заметную тропку между скал.

Тропка петляла вокруг камней и терялась где-то наверху. Таймон стал подниматься, внимательно глядя под ноги – отыскивая следы. Следов не было. Никто не ходил тут долгое время.

На самом верху Таймон остановился, оглянулся на море. Морская гладь была светлой вдали, но ближе к берегу темнела, пока у самых камней не становилась прозрачной. На дне прибой раскачивал водоросли, меж которых поблескивали стаи мелких рыбешек.

Выше начиналась трава. Недалеко от обрыва среди травы виднелись руины небольшого строения. Сохранились стены и арка-портик из белого камня. Кровля провалилась, и через нее сияло солнце. Меж стен, залитых солнечным светом, виднелось возвышение вроде алтаря. Вокруг строения росли розовые маргаритки. Таймон присел возле руин на камень и стал ждать.

Он прождал несколько часов, сидя в одной позе, подобно изваянию, погруженный в свои воспоминания. На закате он услышал шаги и поднял голову. Далеко вверху на склоне появился Вейдок. Продравшись через заросли вечнозеленого кустарника, он спускался бодрым шагом. Вместе с ним спускалась вместительная корзина, прикрытая платком. Таймон смерил его взглядом, указал пальцем на корзину:

– Рыба?

Вейдок весело помотал головой, подойдя, поставил корзину на землю рядом с Таймоном. И рядом положил продолговатый сверток.

– Рад тебя видеть, друг Олли.

– Взаимно, – ответил Таймон хмуро. Вейдок усмехнулся.

– Были затруднения?

– Только одно. Я нашел место, которое ты описал мне. Это полторы лиги восточнее отсюда. Впредь постарайся описывать места точнее.

Вейдок пожал плечами.

– Мне показалось, что я назвал тебе вполне сносные ориентиры – море, утес, маргаритки, святилище какого-то забытого бога… Место пустынное, но живописное, согласись.

– Соглашусь со всем, кроме того, что среди твоих ориентиров было святилище, – Таймон достал хлеб, положил на него кусок свинины и принялся есть.

– Ты должен помнить это место, – сказал Вейдок. – Ты сам мне рассказывал про него.

– В самом деле?

– Вспомни, это было три или четыре века назад. Каждый год с этого утеса дож, правивший в ближайшем городе, кидал в море дорогое кольцо. Кажется, это был такой ритуал в знак заключения брака с морем. Красивая история. Ты сам мне ее рассказывал.

Таймон поморщился, на его переносице собрались две глубокие складки, верхняя губа приподнялась, и показались клыки.

– Вспомнил, – сказал он. – Ничего в ней нет красивого, Вей, в этой истории. Помню, я тогда приходил туда каждый год. Нырял и ждал глубоко под водой, чтобы присвоить кольцо. Но однажды под водой оказался не я один.

– Да что ты? – удивился Вейдок. – Расскажи!

– Рассказывать особенно нечего. Какой-то шустрый маг решил обогатиться таким же способом. Кольца-то были дорогие.

– И что случилось?

– Ничего хорошего. Бедняга увидел под водой меня и перепугался до смерти. Он всплыл, и там-то его схватили люди дожа. Скорее всего, он был казнен. Что ты на меня так смотришь?

Вейдок хлопнул в ладоши.

– Потрясающая история! Преступление и как кара богов – наказание! Я запишу это, когда мы вернемся в Келдию.

– Не стоит, – ответил Таймон. – Я не помню, так ли это было. К тому же, место не то. Тут слишком мелко. Чем тратить время на пустяки, лучше бы присоединился к трапезе, – сказал он.

– Может, позже, – ответил Вейдок, глядя вдаль. – Мне уже довелось посетить местную таверну.

– И у скорняка ты успел побывать, – заметил Таймон, бросая взгляд на новую одежду друга. Вейдок ухмыльнулся. На нем теперь был алый дублет и короткий треугольный плащ, накинутый на плечи и скрепленный фибулой.

– Одежда на заказ дорога. Мне пришлось продать все опалы и два агата. Получил за них две с половиной тысячи глорий.

– Маловато.

– Получил, надо заметить, с большим трудом. Жадные пошли дельцы! Естественно, не от хорошей жизни они завышают цены. Но я надеялся, что хоть у кого-то из них сохранились остатки совести.

Таймон жевал и на тираду Вейдока не реагировал.

– Ладно, бог им судья, – сказал Великий магистр. – У нас остались только большие камни. Два рубина и изумруд. Олли, признаюсь, мне не хотелось бы их продавать.

– Значит, придется отправиться на разведку, – буркнул Олли, запивая еду вином. – Хочется надеяться, что до зимы успеем.

– У тебя есть на примете место?

Олли пожал плечами.

– Есть одно. Если там не побывали рудокопы, то порядок. Впрочем, если не изменяет память, один из рубинов принадлежит мне. Можешь продать его, когда кончатся деньги.

– Я не помню, который из двух принадлежит тебе, друг Олли, – сказал Вейдок сокрушенно. – Что, если я продам случайно свой? Мне бы не хотелось продавать свои камни.

Таймон усмехнулся.

– Ну и жадина же ты, Вей. Впрочем, пока можешь побыть скрягой. До тех пор, пока не кончатся деньги и еда. Потом ты взглянешь на камни иначе, как уже не раз бывало.

– Да ладно, Олли, не будь занудой!

Потом они сидели молча. Таймон жевал. Вейдок наблюдал за птицами, кружащими над морем. Здесь было много птиц, казалось, побережье принадлежит им. Эта часть взморья была обезлюдевшей. Мареаполь лежал в двух днях пути вглубь материка, ближайший городок назывался Тилье.

В Тилье не было ювелира. Великому Магистру пришлось изрядно побегать, прежде чем он отыскал купца. День в тюрьме оказался недешевым. Хоть волшебнику и вернули дорожную сумку, где по-прежнему лежала пара шерстяных носков, бутылочка со спиртом и мазь от ожогов, оставшаяся со времен, когда Вейдок нанялся учить господского сынка огненному заклинанию.

Господенок так и не преуспел, да и не мог, потому что волшебного дара у него не было. Но его щедрый папаша заранее снабдил учителя и ученика всем необходимым. На всякий, как говорится, случай. Еще в сумке были старые записки Вейдока, сделанные на бари – свидетельство о тех годах, что прошли за университетской партой. Деньги из сумки бесследно исчезли.

Еще были самоцветы. Спрятанные в шкатулку и заранее закопанные в саду одной престарелой дамы, камни оставались для двух друзей единственным источником средств. Денег за них купец дал мало. Он посетовал, что берет камни себе в убыток, и обработка обойдется ему много дороже их себестоимости. Вейдок не стал спорить, потому что отчасти купец был прав.

Он зашел в первый попавшийся трактир, купил еду, а заодно расспросил местных жителей о землях, прилегающих к морю. Ему рассказали, что раньше в окрестностях Тилье жили только рыбаки, но пару лет назад промысел рыбы у этих берегов был запрещен указом Королевской Канцелярией Валинойского Королевства. С тех пор большинство жителей работает в близлежащих каменоломнях.

– Люди недовольны, – сказал Вейдок. – Работа в каменоломне тяжела, многие тоскуют по морю. Некоторые рыбаки снимаются с насиженных мест и отправляются в другие края. Во всех бедах винят короля Леона и Канцелярию. Говорят, что происходящее – не более чем очередная прихоть монарха.

Вейдок указал рукой в строну моря, где в согретой закатным солнцем дали виднелись несколько маленьких островов. Несколько островов окружали стоящие на рейде корабли с флагами, на которых виднелась геральдика Валинойского королевства. Чем ниже солнце клонилось к горизонту, тем больше вытягивались на воде тени, отбрасываемые кораблями.

Олли с интересом разглядывал корабли с мачтами, поблескивающими в лучах заката.

– Так уж и прихоть? – спросил он.

– Я слышал это от мужиков в трактире, – ответил Вейдок. – Говорят, что один не в меру ловкий рыбак выловил из моря сетью кувшин, забитый по самое горло золотыми монетами. Якобы про это прознал местный нобиль и ретиво принялся искать наполненный богатствами корабль. За ним потянулись другие нобили, и, конечно же, сам король поверил в существование золота и наложил запрет на промысел в бухте Ондо Бианс.

– Какая чепуха, – сказал Олли. Он доел свинину и приступил к фруктам. В корзине оказалось несколько апельсинов и большое яблоко. Таймон откусил от яблока.

– Мне, конечно же, не удастся переубедить тебя не ввязываться в эту историю с девчонкой Лидс и ее папашей, – сказал он, приступив к главному разговору.

– Не удастся, – подтвердил Вейдок. – Кодекс Ордена Странствий и Поэзии не позволяет мне повернуться спиной к тем, кто нуждается в моей помощи. Тем более, за помощь было заплачено в десятикратном размере.

– Девчонка простила тебе долг, – напомнил Олли.

– Девчонка запуталась. Она сама не понимает, что делает, – ответил Вейдок. – С моей стороны было бы подло воспользоваться этим. Как ты считаешь, друг Олли?

– Я считаю, что воспользоваться благоприятными обстоятельствами хоть порой и подло, но никогда не стыдно, – ответил Олли Таймон. – А еще я считаю, что соваться в историю, пахнущую дурацкой аферой, по меньшей мере, безрассудно. И еще я считаю, что надо быть большим дураком, чтобы взять огромную сумму аванса за участие в сомнительном предприятии.

– И вовсе оно не сомнительное, – возразил Вейдок.

– Хорошо, если так. Ты помнишь текст договора?

– Изволь, цитирую: «Договор, заключен между господином Даниэлем Лидсом и Орденом Странствий и Поэзии в лице его Великого магистра Вейдока Найтла. Орден обязуется оказать господину Лидсу и его семье помощь и содействие по первому требованию, когда и где бы оно ни было получено. В свою очередь господин Лидс обеспечит Орден средствами в размере восьми тысяч роллондов золотом, которые могут понадобиться для исполнения Орденом данного обещания. Вознаграждение следует после выполнения условий договора в размере девятнадцати тысяч роллондов золотом. Договор действителен в течение десяти лет. По истечении этого срока договор расторгается без возмещения суммы аванса». Кажется, слово в слово.

– Истинно так, – подтвердил Олли и укоризненно взглянул на Вейдока.

– Ну ладно, ладно! – воскликнул Великий Магистр. – Договор действительно полон неопределенностей, но друг Олли, вспомни, какая это была возможность поставить мой Орден на ноги!

Олли Таймон сокрушенно вздохнул.

– Не стану спорить, – ответил он.

Башня Ордена Странствий и Поэзии возвышалась далеко на севере Келдии, а вокруг нее каменотесы уже принялись возводить стены замка. А всего два года назад там было пустое место среди лесистых отрогов северных гор, где носились лишь стада диких свиней. Олли привел туда Вейдока, и они заночевали в тесной убогой хижине на берегу ручья.

– И это все твое? – спросил тогда Вейдок.

– Мое, – ответил волшебничек.

– От тех отрогов до той далекой реки, которую мы пересекли вчера?

– Именно.

– Как же ты стал владельцем такого куска земли?

Таймон откусил кусок солонины. Вейдок ждал, пока он прожует, осознавая, что пауза наступила вовсе не потому, что у его друга занят рот.

– Эта земля принадлежала моим родственникам, – сказал Олли после долгого молчания. – Это было давно, очень давно.

– Они умерли, да?

– Конечно… Я не видел, как, – продолжал он, погодя. – В то время я был мертв.

– Что это значит?

– Только то, что я сказал. Мои родители, моя жена с детьми – они ушли отсюда. Меня же убили задолго до этого. Я ожил только столетие спустя. Много чего пропустил.

Вейдок ничего не сказал, только смотрел на языки пламени в костре. Он попытался представить, каково это – отсутствовать на земле много лет, а потом вернуться. Тут Олли сам ответил на вопрос, который Вейдок не решился бы задать.

– Это был уже не я. То есть, это был я – волшебничек, вместилище магического дара, чудовище. Другое тело, другие мысли, другие принципы. От прежней жизни осталось только имя. То самое, что было записано в бумагах, подтверждающих мое право на эти земли. Теперь земля эта принадлежит твоему Ордену, Вей.

Они сидели еще долго в ту ночь. Вейдок поглядывал на звезды в холодном северном небе и зевал, а Таймон жевал, таращась на пламя костра и думая о чем-то своем. На следующее утро Олли притащил к ручью огромную каменную глыбу и вкопал ее в землю так, что никто не мог бы вытащить, даже великан, а Вейдок выжег на ней заклинанием слова:

«Здесь начинаются владения Ордена Странствий и Поэзии,

основанного его Великим Магистром Вейдоком Найтлом

в 331-м году второго тысячелетия

Новой Эры».

– Мы воздвигнем тут прекрасный замок, который станет оплотом Ордена, его твердыней, местом, в котором будут собираться доблестные рыцари и маги, вступившие в Орден, и доблесть и слава будут витать над этим местом, – провозгласил Вейдок, стоя перед камнем.

– При условии, что в твой Орден кто-то захочет вступить, – пробурчал Олли Таймон, вновь набивавший желудок у костра.

– Такие найдутся обязательно, – ответил Вейдок, садясь рядом. – Место есть, Великий Магистр есть, название тоже. Нет эмблемы, которую я мог бы нанести на печать, но не беда – я придумаю эмблему. Дело за малым…

– Построить замок.

– Да! Я уже представляю себе, как в небо возвышаются его стройные башни, как флаги на них…

– Представлять ты можешь что угодно, только оно от этого не появится, не материализуется перед тобой. Чтобы построить замок, нужны средства.

Великий Магистр Ордена Странствий и Поэзии призадумался.

– Я найду средства, – сказал он, наконец. – Дай только срок.

Вейдок Найтл действительно нашел деньги, и довольно быстро.

В сумерках над морем сгущались грозовые тучи.

– Значит, ты твердо решил, что аванс нужно отработать, – Таймон тяжело вздохнул. У него, впрочем, не было привычки оспаривать окончательные решения Магистра. – Что ж, тогда давай взглянем на меч, что ты купил.

Он поднялся на ноги, Вейдок подал ему сверток.

– Я не знаток оружия, – сказал он смущенно. – Но кузнец сказал, что этот клинок хороший.

Меч хранился в кожаных ножнах. Односторонний, с длинной кожаной рукояткой и скругленной гардой, он казался отлитым из одного куска сырого железа. Таймон осмотрел оружие.

– Церемониальный меч. В ужасном состоянии. Он слишком легкий для меня. Ну да ладно, есть возможность все исправить. Вейдок, я хочу, чтобы ты вызвал огонь. Настолько горячий, насколько сможешь, – он сбросил плащ и остался голым до пояса.

Магистр не стал спорить. Обо всем, что касалось оружия, Олли Таймон знал несравнимо больше. Вейдок встал напротив Таймона.

– Огонь будет в воздухе, на уровне твоей груди, – сказал он.

– Отлично, – ответил Таймон.

Вейдок сотворил заклятие.

Жар перед ним обжег лицо. Он стал нарастать, и волшебнику пришлось отступить на несколько шагов. Таймон остался стоять, как ни в чем не бывало. Отволшебничек старательно принюхивался.

– Достаточно, – сказал он, когда жар достиг нужного уровня. – Теперь держи так. Не ослабляй! – крикнул он, когда погрузил руки с мечом в огонь, и Вейдок, испугавшись, инстинктивно понизил жар. – Ты же знаешь, что не можешь мне повредить! Держи огонь жарким, Магистр!

Вейдок послушался безоговорочно. Пока он держал чары, дивясь, и как это ревущий, словно зверь, огонь не наносит Олли вреда, Таймон что-то делал с мечом в огне. Он проводил по клинку когтями, соединенными вместе наподобие клещей, надавливал и гнул. При каждом движении на землю сыпались искры. Меч изгибался в огне, тихо звенел и менялся. Прошло немного времени, Таймон поднял руку с мечом в воздух. Клинок, раскаленный добела, сиял в его руке, которая стала сама цвета железа с окалиной. Вейдок погасил огонь.

А Таймон, размахнувшись, швырнул клинок в море. Он сверкнул в сумерках, подобно падающей звезде. И сгинул в прибрежных волнах. Вейдок подошел к другу. От Таймона исходило ощутимое тепло, он пах каленым железом, на его лице и груди появились серые чешуйки, которые уже отваливались, одна за одной. Вейдок с тревогой поежился.

– Как ты сохранил глаза? Такое пламя…

– Я закрыл их, – ответил Таймон.

– Ты работал вслепую? – поразился Вейдок.

– Ничего сложного. Теперь можешь вынуть меч и воды.

Вейдок внутренне содрогнулся. Сила, сокрытая в отволшебничке, порой пугала. Он собрался с мыслями и призвал клинок. Меч взмыл над морем и, приблизившись к утесу, лег на воздух перед Таймоном. Он был черен, как ночь, кожа на рукояти сгорела, лезвие изогнулось и стало обоюдоострым, а града прямой. Таймон взял меч.

– Теперь он годен. Но не надолго. В первом же серьезном бою сломается, без сомнения.

Коготь прошелся от основания клинка, снимая сажу, оставляя за собой полосу блестящего металла. Таймон поднял ножны, запихнул в них меч, еще раз взглянул на море:

– Ну, ты готов? Ночь коротка, а нам еще надо нанести визит девчонке Лидс. Узнать, чего стоит гора золота для ордена.

– Думаю, там, в темнице, когда ее выбор внезапно пал на тебя, она пыталась тебя обязать, – ухмыльнулся Вейдок.

– Я не чувствую себя обязанным.

– Ну и славно.

– Разве что слегка…

Вейдок фыркнул, а Таймон заметил:

– Слухи о возможностях отволшебничков порой сильно преувеличивают настоящее положение дел.

– Отволшебничек отволшебничку рознь.

– Твои слова верны как никогда, Вей. Но люди верят легендам и сказкам. Они видят отволшебничка и забывают обо всех приличиях и законах. Каждый хочет, чтобы отволшебничек служил только ему одному.

Он на миг задумался, глядя вдаль. Вейдок ухмыльнулся:

– Мне кажется, или попахивает тщеславием?

– Тебе кажется.

– Сейчас я вынужден с тобой не согласиться, о волшебное существо. Думаю, стремление Амелии Лидс откусить от тебя большой и вкусный кусочек имеет определенные мотивы. Это не просто страсть владеть отволшебничком, – сказал Вейдок. – Не верится мне, что такой ангелочек, как она, уже опустился до холодной и жестокой расчетливости. Хватит! Давай уже выясним, что случилось в Тенентале. Беседа с младшей Лидс будет плодотворнее пустых домыслов. Ты со мной, друг Олли?

– Без удовольствия, но я иду. У меня к леди Лидс тоже есть одно маленькое дело.

– Отлично, – Вейдок поежился. С моря тянул очень неприятный ветерок, а может, тон отволшебничка вызвал этот колючий холодок, пробежавший по спине. – Тененталь, резиденция Лидс в Истарии находится за предместьем Мареаполя. Западнее города. Местечко называется Темная лощина.

– Сколько времени тебе нужно, чтобы открыть портал? – спросил Таймон.

Вейдок пожал плечами.

– Как всегда. Минуту.

– Тогда действуй.

Над далеким предместьем и Мареаполем висели грозовые тучи, то и дело озаряемые изнутри бесшумными зарницами. Но сюда гроза пока не добралась. Ветер качал кусты акации на холме. Дорожка, выложенная мелким булыжником, поднималась к самому Тененталю.

Замок Тененталь среди таких же построек барид был, наверное, наименее впечатляющим своими размерами. Бариды населяли Бариадею еще до Эпохи Рождения, от их культуры остались лишь крупицы былого величия, но и эти крупицы говорили о том, насколько могущественна была древняя раса. Центральная башня, подобно обелиску, вздымалась на высоту в четыреста футов, сужаясь в поперечнике к шпилю. Боковые башенки были ниже, соединялись с центральной башней переходами. Основание представляло собой трехлистный клевер, если смотреть сверху. Стены основания, выложенные из массивных блоков выбеленного камня, поднимались всего на сто футов, напоминая крепостные бастионы. Но в стенах были узкие, словно бойницы, окна, утопленные в многоуровневые ниши. В окнах красовались толстые черные стекла в ромбических переплетах, за ними не было видно ни единого проблеска света.

Со стороны Тененталь казался необитаемым. Долгое время, Вейдок слыхал где-то, он и был необитаемым. Причина крылась в том, что почти все строения барид обладали особыми, уникальными для каждой постройки свойствами. Волшебство сохранялось и по сей день. Особенность замка Тененталь была такова, что в него нельзя было войти. Это не удавалось ни королям с могучими армиями, ни великим колдунам.

Даниэль Лидс проник в Тененталь и сделал его своей истарийской резиденцией.

– Час поздний, – сказал Таймон угрюмо. – Она нас не ждет.

Он имел в виду Амелию.

– Нас, может, и не ждет, а вот тебя – поджидает с тех самых пор, как вытащила из тюрьмы, – возразил Вейдок. – Сидит и гадает, почему ты еще не у ее ног в ожидании приказаний. Не разочаровывай ее. Постучи в дверь.

– Сам постучи…

Таймон был не в духе, а злился он на Вейдока, потому как тот открыл портал, что называется, спустя рукава: вылетев из него вверх ногами, Таймон ударился головой об колодезный сруб, а сверху на него приземлился сам Великий Магистр. Подначка не сработала.

Они поднялись на крыльцо и остановились у двери. Дверь в Тенентале была одна единственная. Тут висел и молоток, чтобы постучать, но едва Вейдок протянул руку, чтобы взять его, дверь распахнулись перед ним сама собой. За дверью зияла пустота. Темного холл, в котором никого не было. Вейдок оглянулся на Таймона.

– Видишь, приглашение получено. Войдем.

Едва они оказались в холле, сами собой вспыхнули свечи на стенах. Дверь медленно закрылась, преградив непогоде путь в дом, а гостям – путь на свободу.

– Приглашение ли это?.. – пробурчал Таймон.

– Какая теперь разница? – справедливо рассудил Вейдок, отметив, что Таймон вовсе не обеспокоен, а скорее раздражен. Происходящее ему все больше не нравилось.

Холл казался просторным, но лестница, покрытая ковром, привела Великого Магистра и отволшебничка в зал больших размеров. Каменные полы тут порождали эхо шагов, а потолок терялся во мгле над головой. Стены местами прикрывала бархатная драпировка. По всей ширине драпировки висели портреты в рамах из тусклого золота, освещенные светом канделябров. Портреты потемнели от времени, да и в мрачном ночном свете смотрелись жутковато. Вейдок с интересом огляделся. Он пошел вперед, изучая портреты на карминовом бархате.

– Обрати внимание, друг Олли. Родословная Лидс в картинах. Видишь вот этого типа с мужественным лицом и бородкой клинышком? Это основатель рода.

– Кажется, я видал его вживую, – ответил Таймон небрежно. Он стоял, сложив руки на груди, и неприятно озирался. В темноте его глаза начали светиться. Похоже, чтобы видеть темные углы, Олли не требовались свечи.

– Колдун Лид. Жил еще в первом тысячелетии. Сурово выглядит, правда?

– Художник приукрасил его. На самом деле Лид был тощ и сух, как жердь. И до смерти боялся крыс.

– Вот его потомки, – продолжал Вейдок, подходя, один за другим, к разным портретам. – Иоанн Лидс – тоже великий волшебник. Жил Великий Отец знает когда, натворил черт знает чего и умер в старости и славе. Вот Георг и его супруга Фредерика Лидс. В начале тысячелетия они прославились тем, что насаждали просвещение среди голытьбы. У них, естественно, ничего не вышло. Голытьба никогда не хотела быть просвещенной. А это – Мария Лидс, известная меценатка. Финансировала приюты и лечебницы для бедняков, а также организовала как-то морской поход, чтобы найти путь в Рамию. Через южные океаны. А они не так уж и плохи, эти Лидс, не находишь?

– Не нахожу, – ответил Таймон.

– Тут не все. Нет последних поколений. А может быть, Лидс пока не успел украсить стены Тененталя всеми коленами своего рода, а?

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Таймон. Он еще не забыл злосчастный портал, и какие-то там Лидс волновали его меньше всего на свете.

– Интересуюсь историей волшебства, – ответил Вейдок. – Ага! – он повернулся к еще одной лестнице, над которой сам собой вспыхнул светильник, словно его зажгла чья-то невидимая рука. – Кажется, нас приглашают подняться в грозовую башню!

У подножия лестницы появилась фигура. Седой старик поклонился Вейдоку и на бари пригласил подняться по лестнице. По всей видимости, это был слуга, хоть и одежды для слуги были неподобающие, таких ни Вейдок, ни Таймон не видали на слугах. Длинный балахон с высоким воротником и без рукавов, под ним алая рубаха, на ногах черные сапоги. Вейдок поблагодарил, тоже на бари, и стал подниматься.

– Давно пора, а то я уже корни надумал пустить от стояния на месте, – пробурчал Таймон.

Он стал подниматься следом за Вейдоком, который все время оглядывался.

– Это призрак? – спросил он.

– Нет, – ответил Таймон. – Вполне живой человек. Только очень старый. Ему не одно тысячелетие.

– Как же он…

– Не знаю. Может, это тайна Тененталя, но мне, если честно, все равно, – Таймон пожал плечами.

Лестница оказалась невероятно длинной. Она тянулась в дюжину пролетов вверх. Последние пролеты не были так хорошо освещены, как нижние. Вейдок шел и думал о том, что все время, пока Тененталь был запечатан, внутри жили бессмертные бариды. Открытие казалось невероятным. Таймон, судя по всему, думал о другом.

– А эта Амелия, ты слышал про нее что-нибудь? – вдруг спросил он, пока они поднимались. – Сильна она в волшебстве?

– Не думаю, – Вейдок покачал головой. – Поначалу я решил, что у нее вовсе нет дара. Но когда она сказала, что из семьи Лидс, понял, что ошибся. Впрочем, я был недалек от истины. Ее мать, Алиса Лидс, разделила свой волшебный дар на семь неравных частей. Томас Лидс, старший сын, получил самую большую часть – половину дара. На долю Алекса Лидс пришлась четверть, Тине Лидс досталась восьмая часть. Каймила Лидс получила одну шестнадцатую, а Ариэль Лидс – тридцать вторую часть. Теперь ты можешь догадаться, сколько дара выпало на долю младшей дочери – Амелии Лидс.

– Как раз, чтобы подпалить свечку, – пробормотал Таймон. – Считай, что она бездарна. Пустышка.

– Видишь, к чему приводит замужество, – рассмеялся Вейдок. – Алиса Лидс сейчас очень слаба в отношении магии. Она отдала дар своим детям, но, думаю, она вполне счастлива. Ведь у нее четыре дочки и два сына.

– Младшие вправе таить обиду, – Таймон стал подниматься за Вейдоком. – Получается, что их обделили. Наследство неравно.

– Люди вообще неравны, – сказал Вейдок. – И зависть пропитала наш мир до основания. Что грустно. А детям Лидс грех жаловаться. Дар был немаленький. В академиях орденов с успехом учатся волшебники, чей дар много меньше дара Амелии Лидс.

– Ну да, это те, кто подметают полы и моют окна, – проворчал Таймон. – Делают они это, вне всякого сомнения, с успехом.

– Олли, какой же ты порой гадкий! – сказал Вейдок.

На верху последнего пролета их встретила уже знакомая им чернокожая телохранительница. Она не проронила ни слова, ее выражение лица никак не изменилось с монументально каменного, когда она увидела гостей. Она только едва заметно кивнула и открыла перед ними дверь.

Они вошли в просторную гостиную. Там тоже горели свечи. За окнами хлестал ливень, и ветер нес клочья облаков по небу. А здесь в камине полыхал огонь, и было уютно и тихо. Седайские ковры скрадывали звуки шагов, и было слышно, как сыплется песок в песочных часах. Часы стояли на круглом столе, а возле стола возвышалось кресло из дуба и парчи, с высокой спинкой. Предназначалось оно, как следовало из размеров, для гиганта. В кресле сидела Амелия Лидс, одетая в черное шелковое платье, сложив руки на коленях, едва доставая ногами в черных туфлях пола. В огромном, явно не по ее размерам, кресле она походила на нарядную куклу еще больше, чем в темнице при неярком свете фонарика.

– Прошу прощения, господа, что не встретила вас, – проговорила она слегка картаво. – Вы застали меня врасплох.

– Закончилось терпение ждать? – осведомился Таймон.

Девочка подняла голову выше, ее глаза были красными после долгих слез.

– Нет, просто… – Амелия запнулась и вдруг зевнула. – Простите. Я ждала вас через день. Вы только что были довольно далеко, и я никак не ожидала, что вы вернетесь… так скоро. Проходите и располагайтесь, – она указала на два одинаковых кресла подле камина. – Обогрейтесь, чувствуйте себя как дома.

– Благодарю, леди Амелия, – сказал Таймон, но на кресла даже не взглянул. – Благодарю за радушное приглашение. Но мы пришли не за тем, чтобы греться. Мы явились к тебе, чтобы вернуть долги.

На красивом лице Амелии появилось выражение живого интереса.

– Ты заплатила за мою свободу, – продолжал Таймон, все еще стоя посреди гостиной, – и я с благодарностью возвращаю долг.

Он вынул из кармана руку, и в пальцах его блеснул крупный необработанный рубин. Таймон аккуратно положил его на стол рядом с песочными часами. Амелия ошарашено уставилась на камень. У Вейдока отвисла челюсть от удивления.

– Друг Олли, это переходит всякие границы! – начал он. – Я…

– Ты сейчас закроешь рот, Вейдок Найтл и выслушаешь мои объяснения, – сказал Таймон сурово. – Потом ты будешь волен нести всю ту чушь, что тебе придет в голову. Но сначала я скажу… – он повернулся к Амелии и всмотрелся в ее бледное лицо. – Существует старая легенда. В нее верят поныне. Что делать, люди всегда отличались богатым воображением. Вот эта легенда.

Когда-то в мире не было никаких волшебников. Люди рождались и умирали без магических способностей. Так было до тех пор, пока хранительница волшебства Сэра Маджика не рассердилась на Отца своего, Творца и Господина нашего мира – Великого Отца всего сущего. Видишь ли, богине показалось, что ее обделили – вместо настоящей власти доверили хранить дурацкий сосуд. Тогда богиня расколола Панджар, этот сосуд с волшебством. Магия расплескалась по земле. Она стала попадать в вещи, в зверей и птиц, и все, во что она попадала, приобретало непривычный вид и странные свойства. Из птиц вышли фениксы и гром-куры, из зверей лесных оборотни и единороги, из гадов – вараны, виверны и драконы, а из рыб – левиафаны. Мир преобразился. Людям в нем больше не было места. Взглянул на это Великий Отец и сказал: «Хорошо же, пусть будет так. Но во избежании беспорядка дарую Я людям способность жить в новом мире. Пусть человек пребудет вместе с волшебством и повелевает им, пока сам не отречется от него». И с тех пор люди не изменялись, когда в них попадала магия. Наоборот, отныне они имели возможность управлять ею, обуздывать ее. Так появились волшебники.

Таймон заложил руки за спину и поглядел в потолок.

– «Пока человек сам не отречется от волшебства» – было сказано не напрасно, – продолжал он. – Волшебник, возненавидевший в себе дар, умирал, а дар его становился проклятым. Дар этот уходил от него и рано или поздно попадал в другого человека. Проклятым даром уже нельзя было управлять, и человек, в чье тело попадал такой дар, становился волшебным существом. В народе, отволшебничком.

Он замолчал, внимательно глядя в лицо девушки. Амелия, казалось, была напугана. Олли Таймон приблизился к ней, глядя прямо в ее широко раскрытые глаза. Его собственные горели оранжевым огнем.

– Легенда утверждает, – продолжал Таймон медленно и громко, – что проклятый дар отволшебничка потерян для людей не навсегда. Если пройден обряд Прощения, другой человек может получить волшебный дар в свое пользование. Обряд прост и сложен одновременно – нужно спасти отволшебничка, выручить его из беды. Довольно просто, но если учесть, что проклятый дар оберегает свое «вместилище» от любой опасности, включая смерть, забрать его у отволшебничка практически невозможно. Впрочем, этот факт не останавливает охотников за волшебством, кои преследуют отволшебничков по всему миру. Одни слепо верят в возможность невозможного, другие просто не ведают…