Текст книги "Храм Фемиды. Знаменитые судебные процессы прошлого"

Кульминация (начало)

По всем расчётам выходило, что между тем, что получал от эксплуатации принадлежащей Мартену и его жене собственности дядя-опекун, и тем, что он выдавал на прожитьё Бертранде, имелась существенная разница. Мартен мягко и льстиво, но настойчиво просил Пьера произвести расчёт и «закрыть вопрос». Пьер каждый раз находил причины этого не делать, и в конце концов племянник предъявил в суд иск.

Вопреки нашим представлениям о серости крестьян раннего Нового времени, на самом деле их правовая грамотность (по крайней мере, в практических вопросах) была довольно высока, нотариус имелся в каждом уважающем себя городке и даже крупном селении, и составление брачных контрактов, ку́пчих, подробных завещаний и договоров аренды было обычным делом. Демарш Мартена активизировал мыслительные способности Пьера, и тот предпринял контрвыпад – заявил о том, что имеет дело с мошенником, выдающим себя за его племянника.

Флешбэк[1]1
  Флешбэк (англ. flash – «вспышка, озарение», back – «назад») художественный приём в кинематографе, временное прерывание последовательности повествования с целью показа неких событий в прошлом.


[Закрыть]

Увы, так оно и было.

Арно дю Тиль родился в деревне Сажа́, примерно в дне конного пути к северо-западу от Артига. В наше время он с большой долей вероятности стал бы известным актёром: талант перевоплощения, мгновенная реакция и колоссальная память обеспечили бы ему сценическую и экранную славу. А вот в лангедокской деревне XVI в. этим можно было заработать разве что стаканчик-другой вина от благодарных за потеху односельчан; разумеется, если жить честно. А вот если нет… Буян и картёжник, пьяница и мистификатор, дю Тиль по прозвищу Пансет («брюхо») рано приобрел на ярмарках и в тавернах дурную славу. Как-то, бродя по дорогам в поисках, чем бы поживиться, он был остановлен двумя мужчинами, принявшими его за Мартена Герра. Порасспросив новых знакомых о событиях в Артига, Арно крепко задумался.

Повествование о деле Мартена Герра (публикация 1565 года)

Несмотря на кажущуюся легкомысленность, он был сторонником не импровизации, но тщательной подготовки. Более двух лет ушло у него на сбор информации; и только вооружённый знаниями о привычках и прошлом не только самого Герра, но и его родственников и односельчан, он решился на премьеру.

Вопрос с мотивами Бертранды остаётся открытым. Кумушки из Артига правы: вряд ли она могла добросовестно обманываться. Что же побудило её признать в самозванце мужа?

Замечания на полях главной женской роли

Первое и очевидное: признав «Мартена», Бертранда обретала в деревне достаточно высокий статус, переставая быть «соломенной вдовой» на птичьих правах в доме дяди мужа (он же по совместительству её отчим); у неё появлялась жизненная опора, у маленького Санкси – отец. Однако наша героиня неглупа и богобоязненна, она не могла не понимать, что становится соучастницей мошенничества, прелюбодейкой и клятвопреступницей, то есть губит свою бессмертную душу так бесповоротно, что вряд ли отмолишь.

Надо полагать, что в личном Божьем мире Бертранды Герр Господь и заступница Пресвятая Дева много прощали за искреннюю любовь; разве не её Он проповедовал, разве не ею Она руководствовалась? Будем исходить из того, что Бертранда горячо и чистосердечно полюбила Арно – тому есть множество свидетельств; возможно, даже сочла его Даром Небес. И он, циник, шалопай и мошенник, похоже, тоже полюбил свою «жену» с неменьшей силой. Так бывает.

Кульминация (окончание)

Пьер Герр подготовился основательно. Его аргументы выглядели так: во‑первых, «племянник» умудрился позабыть баскский язык; во‑вторых, у местного сапожника сохранилась обувная колодка Мартена – у «пришельца» стопа была чуть меньшего размера; наконец, проходивший через деревню старый солдат как-то божился, что встречал реального Мартена Герра на войне, и тот потерял там ногу. Каким-то образом истцу удалось уговорить Бертранду поддержать его претензии (весьма вероятно, что она надеялась на провал иска в суде, что укрепило бы их с «Мартеном» позиции). К барьеру!

Низшая инстанция – общинный суд – рассматривать иск отказался, ссылаясь на недостаточную компетентность. Дело перешло к окружному королевскому судье в городе Рьё, который проделал титаническую работу, опросив десятки свидетелей и послав уйму запросов (в том числе в недружественную Испанию). Столкнувшись с неустранимыми противоречиями, он счёл ответчика мошенником, но, по-видимому, совершенно сознательно: оставил несколько процедурных «дырок» для кассационной жалобы, каковая и ушла в Тулузский парламент для принятия окончательного решения.

Парламент Тулузы (фр. Parlement de Toulouse) – один из высших судов Франции в XV–XVIII вв. Он был создан по образцу парламента Парижа в качестве апелляционного суда по гражданским, уголовным и церковным делам для региона Лангедок. Это был первый судебный орган такого рода на юге Франции, и он приобрёл большое значение как из-за своей удалённости от Парижа, так и из-за различий между правовой системой южной Франции, основанной на римском праве, и северной Франции.

Второй по значению (после парижского парламента) судебный орган в стране также подошёл к делу со всей ответственностью. Судьи заслушали полторы сотни (!) свидетелей, которые разделились на три примерно равные группы: «точно Мартен», «точно не Мартен» и «Бог его знает». Сам обвиняемый держался великолепно, давая всему рациональные объяснения (баскский забыл из-за контузии, колодка изготовлена некачественно и сапоги мне были велики, солдат наврал спьяну и т. д.) и на всех очных ставках выглядел уверенно и достойно. Даже появление в зале односельчан Арно дю Тиля, которые божились, что перед ними прекрасно им известный пустобрёх, пьяница и бабник, произвело обратное впечатление. «Наш не такой!» – заявили жители Артига. Бертранда, вроде бы державшаяся стороны обвинения, ничем последнему не помогла: она упоминала только те эпизоды, в которых её «муж» прекрасно ориентировался. Суд готовился вынести оправдательный приговор, когда в его двери вошёл человек на деревянной ноге.

Развязка

Мартена Герра, искалеченного ветерана войны, признали и сёстры, и жена. Немудрено, ведь он и был настоящим сыном баскского крестьянина Санкси Дагерра.

Уйдя из дому в 1548 г., он отправился в испанский Бургос, где стал лакеем кардинала де Мендоса. Через какое-то время его преосвященство уступил слугу своему брату, командовавшему войсками, направленными против мятежных Нидерландов. Он был ранен в ногу в страшном сражении при Сен-Кантене в северной Франции в августе 1557 г. и в полном соответствии с уровнем тогдашней медицины и условиями в армейских госпиталях должен был бы отдать богу душу, но… как известно, медицина нередко оказывается бессильна, когда пациент очень хочет жить. По возвращении инвалида в Испанию его покровитель-кардинал выхлопотал ему необременительную должность при одной из обителей ордена св. Иоанна Иерусалимского. То ли заскучав от однообразия монастыря, то ли услышав каким-то образом о процессе в Рьё, он вернулся и, обуреваемый жаждой мести, поковылял восстанавливать Справедливость, как он её понимал.

Когда в соответствии с приговором суда Арно дю Тиль перед казнью каялся перед жителями Артига, вся деревня рыдала. Суд мудро отказался обвинять Бертранду в злоумышлении и признал девочку Бернарду законнорождённой наследницей своего настоящего отца. Мартен Герр жену не простил. Титры. Конец фильма.

А фильм снимут, даже два. Историю невероятной любви воплотят на экране две пары незаурядных актёров: Жерар Депардьё и Натали Бай в «Возвращении Мартена Герра» и Ричард Гир и Джоди Фостер в «Соммерсби». И странное дело: что в кино, что при чтении документов XVI в. гораздо больше сочувствуешь жулику и проходимцу дю Тилю, чем суровому католику Герру. Не потому ли, что история отношений первого с Бертрандой гораздо больше похожа на то, что мы называем «любовью» и «семьёй», чем то, что сумел буквально вымучить из себя и других человек на деревянной ноге?

6. Дело о теле

Судное дело о гибели царевича Дмитрия и попытке мятежа его родственников по материнской линии, Русское царство, 1591 г.

В полдень 15 мая 1591 г. над Угличем поплыл густой набат. Звонили на колокольне Спасской церкви. Позже колоколу припомнят его участие в событиях и на 300 лет сошлют в Сибирь. Немуд-рено: дело было страшное, государственное…

Родовое проклятие

Потомкам «мужеска полу» грозного царя Ивана Васильевича на свете не жилось. Первый, Дмитрий, погиб во младенчестве в результате несчастного случая. Второй, Иван, уже взрослым то ли умер от болезни, то ли был убит отцом во время ссоры. Третий, Фёдор, страдал от многочисленных недугов и с юных лет думал преимущественно о спасении души, что также долгой жизни не обещало. Правда, самый младший, от последней, не признаваемой (впрочем, шёпотом, почти молча) церковью жены Марии Нагой, тоже Дмитрий, был шустрым и смышлёным; одна беда – подвержен был припадкам «чёрной немочи», «падучей болезни», сиречь эпилепсии.

После смерти отца Дмитрию Ивановичу был дан в удел волжский городок Углич. Формально уделы пользовались широкой автономией, но на практике Иван IV эту систему окончательно «добил»; вот и теперь семья Нагих (помимо царицы и её сына в почётную ссылку отправились её братья и дядя) правила номинально, но реальное управление и финансы сосредоточились в руках московского «назначенца», дьяка Михаила Битяговского.

«Следствие было произведено недобросовестно. Не ясно ли видно, что спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств».

Соловьев С. М. История России с древнейших времён

Мальчик рос… собственно, каким рос мальчик, мы не знаем. Сохранилось одно свидетельство, принадлежащее английскому дипломату Джайлсу Флетчеру, о том, что царевич рано начал проявлять фамильную жестокость: «Русские подтверждают, что он точно сын царя Ивана Васильевича, тем, что в молодых летах в нём начинают обнаруживаться все качества отца. Он находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течёт из него кровь, и бить палкой гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут». Впрочем, Флетчер Дмитрия не видел, русского языка не знал, миссия его в Москве окончилась провалом, так что – сами понимаете. Другое дело, что нет оснований подозревать шустрого англичанина в намеренном искажении действительности: он лишь передавал то, о чём говорили промеж себя русские, в чём признавался открыто и недвусмысленно.

…И как следствие – следствие

15 мая 1591 г. около полудни царевич и четверо мальчишек играли в ножички. При этом вроде бы были трое взрослых: «мамка» Волохова, постельница Колобова и кормилица Тучкова. В какой-то момент со двора раздались крики, зазвучал набат, и прибежавшие первыми угличане увидели, как царица Мария поленом бьёт «мамку» Василису Волохову, старшую няньку мальчика. Та была доверенной слугой, бывшей в своё время «при самом» царе Иване Васильевиче (она заведовала постельными принадлежностями царской опочивальни), и в своё время вместе с вдовой царицей отправилась в Углич. Мгновенно распространился слух, что мальчика убили «москвичи»: сын Волоховой Осип, сын Битяговского Данила и его двоюродный брат Никита Качалов. Вспыхнули беспорядки, в ходе которых было убито полтора десятка человек во главе с Михаилом Битяговским.

«Следственная комиссия, посланная в Углич во главе с князем В. И. Шуйским, тайным врагом и соперником Годунова, вела дело бестолково или недобросовестно, тщательно расспрашивала о побочных мелочах и позабыла разведать важнейшие обстоятельства, не выяснила противоречий в показаниях, вообще страшно запутала дело».

Ключевский В. О. Курс русской истории

Как только в Москве стало известно о происшествии, фактический правитель государства, царский шурин Борис Годунов «наладил» в Углич следственную комиссию, составленную «по высшему разряду»: боярин Василий Шуйский, окольничий Андрей Клешнин, думный дьяк Елизар Вылузгин и митрополит Геласий. При этом «человеком Годунова» безоговорочно мог считаться только Клешнин, а Шуйский вообще принадлежал скорее к «противной партии». Следователи допросили практически всех, кто что-либо знал, в общей сложности около ста пятидесяти человек; единственный важный свидетель, которого формально не допрашивали – Мария Нагая (по-видимому, на вдовствующую царицу у комиссии не хватало полномочий), но и она передала через Геласия свою «повинную», признав, что с убийством Битяговских и прочих получилось нехорошо: «…и то дело учинилось грешное, виноватое».

Как ни удивительно, само следственное дело превосходно сохранилось до наших дней. Несмотря на имевшиеся подозрения, что с ним «поработали», сегодня большинство исследователей полагает, что это всё-таки угличский оригинал: в деле нет явных пробелов и нестыковок, оно писано шестью разными почерками, сличение пятен на разрезанных листах (судя по всему, это сделали архивные служащие в петровское время: они разрезали оригинальные свитки для удобства хранения) позволяет определить изначальный порядок. Имеются подписи свидетелей, и они явно свидетельствуют, что их оставили разные люди: почерк, уровень грамотности… Противоречий в показаниях немало, но это как раз абсолютно нормально: любому следователю хорошо известно, как по-разному воспринимают разные люди одни и те же события. Не будем забывать и о том, что некоторые угличане пытались отвести от себя или своих близких подозрения, а другие передавали чужие слова как свои впечатления. Это ещё одно, пусть и косвенное, свидетельство того, что Шуйский и его подчинённые фиксировали, а не выдумывали: кабы сочиняли, вышло бы гораздо «глаже».

«Нарисованная следствием картина гибели Дмитрия отличалась редкой полнотой и достоверностью. Расследование не оставило места для неясных вопросов. Но наступило Смутное время, имя «царственного младенца» принял дерзкий авантюрист, овладевший московским троном, и смерть Дмитрия превратилась в загадку».

Скрынников Р. Г. Борис Годунов

Внимание: Нагие!

Комиссия не пыталась сделать вид, что версии о подосланных Годуновым убийцах (той самой, с которой мы с лёгкой руки Карамзина и Пушкина знакомы лучше всего: «…И мальчики кровавые в глазах») не существует. Они прямо спрашивали мальчишек: «Да Осип, Василисин сын, Волохов, да Данило, Михайлов сын, Битяговского, в те поры за царевичем были ли?» – на что те отвечали: «Были за царевичем в те поры только они, четыре человеки жильцов <статус незнатного служилого человека. – А. К.>, да кормилица, да постельница, а Осипа Волохова и Данила Михайлова сына, Битяговского, в те поры за царевичем не было и за царевичем не хаживали». Алиби убитых было подтверждено и другими людьми, в том числе священнослужителями. Вскрылась и неуклюжая попытка Нагих сфальсифицировать доказательства: по их распоряжению один из приказчиков измазал куриной кровью несколько ножей и подбросил их к мёртвым телам.

Дмитрий царевич убиенный (Михаил Нестеров, 1899)

Не в меньшей (если не в большей) степени москвичей интересовали и другие подробности поведения царицыной родни. Дело в том, что помимо угличских беспорядков, которые можно было бы списать на аффект, семья последней жены Грозного попыталась поднять мятежи в Ярославле и Москве. Причём в последнем случае речами дело не ограничилось: в конце мая имели места пожары, сопровождаемые слухами о том, что столицу подожгли Годуновы, дабы отвлечь внимание от злодейского убийства царевича. Произведённые по горячим (во всех смыслах) следам облавы выявили некоторое количество поджигателей, причем все нити сошлись в банщике по имени Лёвка, который на допросе показал: «Прислал к ним Офонасей Нагой <дядя царицы, живший в Ярославле и сильно мутивший там воду после смерти внучатого племянника. – А. К.> людей своих – Иванка Михайлова с товарищи, велел им накупать многих зажигальников, а зажигати им велел московский посад во многих местах… и по иным по многим городам Офонасей Нагой разослал людей своих, а велел им зажигальников накупать городы и посады зажигать».

Следствием установлено…

Тщательным образом расследовали обстоятельства смертельного ранения царевича – раны на горле. Многие свидетели с небольшими разночтениями показали, что у мальчика регулярно случались приступы эпилепсии. Незадолго до трагических событий ему в очередной раз стало плохо. Как утверждала Волохова, «разболелся царевич Дмитрей в середу, нынешнего 99 году <7099 г. от сотворения мира. – А. К.> майя в 12‑й день, падучею болезнью, и в пятницу де ему маленько стало полегче, и царица де его, Марья, взяла с собою к обедне и, от обедни пришедши, велела ему на дворе погулять; а на завтрее, в субботу, пришотчи от обедни, царица велела царевичу на двор итить гулять». Во время игры в «тычку» начался приступ, и мальчик нанёс себе рану то ли в корчах, то ли упав на торчащую в земле свайку – большой кованый гвоздь (первый вариант совсем маловероятен, т. к. в самом начале припадка человек теряет сознание и непроизвольно разжимает руки).

«В действительности, если не искать следов подтасовки фактов в «Угличском следственном деле» и не обелять тех, кто участвовал в расправах, погромах и грабежах вслед за известием о смерти царевича Дмитрия, картина событий выглядит ясной, а вина Нагих – доказанной».

Козляков В. Н. Лжедмитрий I

Картина происшествия в конечном итоге по версии московских следователей сложилась такая: несчастный случай, которым Нагие воспользовались для того, чтобы расквитаться с ненавистным им Битяговским, который «зажимал» выделяемые на их содержание средства, и попытаться свергнуть временщика Годунова. 2 июня в Кремле Освящённый собор – собрание высших церковных иерархов во главе с патриархом – заслушал отчёт и постановил, что «царевичю Дмитрею смерть учинилась Божьим судом», что Нагие совершили измену, а многие угличане на то повелись, и что «то дело земское, градское, в том ведает Бог да государь царь и великий князь Фёдор Иванович всея Русии, все в его царской руке и казнь, и опала, и милость, о том государю как Бог известит».

…судом постановлено

«Всевышний известил» государю отправить Марию в монастырь (там она приняла постриг под именем Марфы), Нагих-мужчин заточить в темницу, простых угличан частично казнить, а несколько сот отправить в места отдалённые, где их руками будет построен Пелымский острог. Часть сосланных направили в Тобольск; они добирались туда около года, волоча на себе колокол, возвестивший беду. Бронзового злодея по приговору суда в назидание людям сбросили с колокольни, били кнутом, отрубили ему ухо (крепление) и вырвали язык. Дело было закрыто – казалось, навсегда.

Дальше будет Смута, несколько десятков «чудом спасшихся Дмитриев Ивановичей», тройная «смена показаний» Шуйским, признание Марией Нагой сначала Лжедмитрия I своим сыном, а через год – чудесно обретённых нетленных мощей. В 160 г. Шуйским, теперь уже царём, в Углич была направлена новая комиссия, в которую вошли несколько священнослужителей (в т. ч. митрополит Филарет – будущий патриарх и отец царя Михаила Федоровича) и четыре боярина, включая возвращённых при Лжедмитрии из ссылки Григория и Андрея Нагих. 28 мая в Москву пришло сообщение, что при открытии гробницы царевича в Угличе Спасский собор наполнился благоуханием, а останки оказались нетленными. Членам комиссии якобы вручили «писмо» с рассказом об исцелениях «недужных» – слепых, бесноватых и язвенников, имевших место и в прежние годы, и незадолго до приезда делегации.

Чудеса от мощей царевича продолжались в Москве, куда гроб с его телом был доставлен в начале июня 1606 г. Вскоре было принято решение об официальной канонизации Дмитрия. От имени царя Василия Шуйского, Марии Нагой и бояр по стране начали рассылать грамоты, содержавшие новую официальную версию гибели царевича; позже она войдёт в официальное «Житие…». Согласно ей, виновником был Борис Годунов, который, мечтая о престоле, «пресёк царский корень»… Эта версия будет канонизирована в спешно написанном житии спешно причисленного к лику святых «невинно убиенного отрока» и прочно укоренится в общественном сознании благодаря одному из шедевров отечественной драматургии.

Большинство же иностранных современников событий полагало, что нетленность мощей была обеспечена злодеянием – убийством мальчика, подходящего по возрасту и комплекции (польские послы прямо указывали: «Достали отрока моложе 10 лет, а именно Ромашку стрелецкого сына, заплатили отцу хорошую сумму и, зарезав этого отрока, нарядили его в царские одежды и уложили в гроб»).

«<После смерти Бориса Годунова. – А. К.> Князь Василий Иванович Шуйский вышел к народу, и говорил с ним, и держал прекрасную речь, начав с того, что они за свои грехи навлекли на себя гнев Божий, наказующий страну такими тяжкими карами, как это они каждый день видят; сверх того его приводит в удивление, что они всё ещё коснеют в злобе своей, склоняются к такой перемене, которая ведёт к распадению отечества, также к искоренению святой веры и разрушению пречистого святилища в Москве, и клялся страшными клятвами, что истинный Дмитрий не жив и не может быть в живых, и показывал свои руки, которыми он сам полагал во гроб истинного, который погребён в Угличе…»

Исаак Масса. Краткое известие о Московии

Гегель, цитируя «Гамлета», говорил о «кроте Истории», который роет медленно, но верно. На сегодняшний день то, что он разрыл, в основном свидетельствует в пользу первоначальных выводов следственной комиссии…

Но кто же знает, что он ещё нароет?