Текст книги "Хозяин жизни"

Часть 3. Шантаж

Сегодня братишку снова вызывал следователь. Сообщив о своём возвращении, он и Лена заходят в кабинет.

– Представляешь, перед посещением этого Мазина, ещё на парковке, мы встретили Буракова с его юристами, – с порога заявляет Ванька. – Явно закончили соответствующий инструктаж.

– Уверен, такое происходит постоянно, – усмехнувшись, замечаю я. – Не понимаю, что в этом удивительного.

– Главное не это. Он, показав на машину, спросил моё ли это транспортное средство. Узнав, что моё, отвёл в сторону и предложил, в случае, если я сумею уговорить брата, который, как ему известно, ко мне сильно привязан, забрать все заявления из полиции, заменить «Пежо» на что-то более солидное, подобранное по желанию заказчика.

– О как! – не могу я сдержать удивления. – Вот так прямо стал тебя покупать?

– А чего ему со мной церемониться? – смеётся братишка. – В общем, я прямо предложил не пытаться меня купить, и это дяденьке очень не понравилось.

– Если они стали искать в нашей команде слабое звено, то мы всё делаем верно, – недобро усмехаясь, вступает в разговор Лена. – Ты знаешь, Саша, следователь даже не стал скрывать, что его вызов является следствием прошедшей на телевидении информации про наше учреждение. Более того, у него есть понимание нашего желания наступать дальше.

– Значит, он проницательный мужик, – хмыкаю я и не могу удержаться от вопроса: – А после каких слов ты сделала этот вывод?

– Дословно это выглядело почти так: «Вы напрасно начали раскачивать ситуацию. Вам же и вернётся». Слово «начали» было выделено. Ну а потом он очередной раз предложил заключить мировую, поскольку «обе стороны конфликта были неправы».

– Погоди, а показания свидетелей с нашей стороны?

– Показания свидетелей, находившихся рядом во время избиения, опровергающие жалобу Вовика на Ванино «хамство», как я и предполагала, куда-то странно запропастились. На моё заявление о наличии снятых копий и о возможности взять показания у присутствующего тогда медперсонала заново прозвучал холодный совет в любом случае не доводить дело до суда. В общем, надо снова готовить пакет документов, – подытоживает наш юрист. – Я сегодня же этим займусь. Причём объединю показания по обоим событиям, обязательно приложу обе видеозаписи и сделаю соответствующую сопроводиловку о повторном представлении, являющемся результатом их бездействия.

Бросаю на неё взгляд. Губы сжаты, желваки ходят…

– Жаль, был вызван не я, – задумчиво усмехаюсь. – Интересный у нас с этим мужиком мог бы получиться разговор. Но зато закончили бы всё одним махом!

– Слава богу, он тебя не вызывал! – моментально реагирует Ванька. – Не вмешивайся! Без тебя разберёмся.

– Саша, я прошу тебя пока ничего не предпринимать, – с необычной жёсткостью произносит Лена. – Видишь, как только мы начали действовать, они сразу оживились. Теперь я все наши материалы вручу под расписку уже лично следователю, и сделаю это в присутствии адвоката от Кушелева. Пусть потом попробуют сказать, что потеряли!

– Полагаю, всё случится совсем по-другому…

Эти слова у меня вырываются совершенно непроизвольно, и сразу становится понятно: это неожиданное и своеобразное предсказание, ведь в нём есть отрицание, но нет конкретики предстоящего события. Я пока этого события не вижу, но в том, что оно произойдёт и изменит всю панораму происходящего, уже не сомневаюсь. В любом случае хорошо бы получить дополнительную информацию об этих людях, а сделать это я смогу, только общаясь с ними лично и используя свои способности, хотя такой способ с точки зрения честности может вызвать сомнения.

– И всё-таки, что бы вы оба ни говорили, надо мне самому, как должностному лицу, подписавшему оба заявления от больницы, встретиться со следователем, – наблюдая явное беспокойство на лице Лены, спокойно сообщаю я. – Что это за человек?

– Странный он какой-то, этот Вячеслав Анатольевич, – задумчиво оценивает Ванька и добавляет: – Похоже, с вредными привычками вроде скрытого алкоголизма, а так лет сорок с небольшим, немного жёваный и не очень опрятный.

– Саша, я прошу тебя не спешить, – настойчиво повторяет Лена. – Может быть, ты прав и тебе следует встретиться со следователем, но давай сначала мы пройдём свою часть пути, сделаем возможное без твоих… способов убеждения.

– Могу я просто посмотреть этому мужику в глаза и поговорить с ним о жизни?

– Вот я и боюсь, что ты посмотришь ему в глаза, – бурчит Ванька, – а он потом вдруг окажется профессионально непригодным, поскольку ослепнет или оглохнет.

– Для нас этот человек с позицией, которую он сейчас занимает, как раз является и слепым, и глухим, а значит, профессионально непригодным, – смеётся наш юрист. – И всё равно, Саша, услышь нас с Ваней!

– И всё-таки я тоже попрошу в случае, если следователь снова будет настаивать на мировой, сказать ему, что я, как должностное лицо, подписавшее оба заявления, не разрешаю этого делать.

– Хорошо. Давай, попробуем… – согласие звучит с некоторой неохотой. – Ладно! Я всё тебе доложила и прямо сейчас буду готовить новые документы. Очень хочу увидеть, какая будет реакция на их повторное представление.

– Кофеварку запустить? – зачем-то спрашивает братишка, вставая и направляясь в «кофейный» угол.

– Чего спрашиваешь, если ты уже туда идёшь? – хмыкаю я и смотрю на Лену. – Ты нам компанию составишь?

– Спасибо, я лучше пойду делом займусь, а то с вами только время терять за разговорами. Всю эмоциональную составляющую тебе доложит Ваня, – выдав это ехидное заявление, она скрывается за дверью.

– Вот и получили мы с тобой! – смеётся Ванька, принося чашки с кофе.

– Получили… – вздыхаю я, аккуратно отхлёбывая очень горячий напиток.

Мы с ним никак не можем определиться, из чего нам приятнее пить – из кружек или из чашек на блюдцах. Когда я один, то без особого изыска пользуюсь кружкой, а вот братишка всегда хочет, чтобы поцивилизованнее было.

– Слушай, мне вчера показалось или в конце дня перед приёмом Ананьева я видел здесь Юлю? – интересуюсь я.

– Да. Это действительно была она. Они с Юркой накануне, когда ехали домой договорились о встрече. Юля стала его спрашивать про вашу совместную операцию, что-то вроде, как такой страшный крокодил, как ты, его прямо там не съел. Шучу, конечно! Её вдруг очень заинтересовало, что чувствовал совсем молодой хирург, работая рядом с самим доктором Елизовым.

– Издеваешься?

– Ничуть! Задаваемые вопросы были эмоционально очень правильными. В общем, когда мы прощались – а пассажирку я отвёз сначала, хоть это и гораздо дальше, чем Кушелевский коттедж, – Юрка пригласил её приехать, пообещав рассказать всё подробно. Знаешь, мне даже показалось, у них возник… взаимный интерес.

– Понятно… Начинается любовь-морковь.

– Не надо пошлых оценок, иначе я тебе ничего больше рассказывать не буду, – сухо бросает Ванька.

– Прости. Но не хотелось бы, чтобы в лице этой девочки Юра получил очередную соискательницу удачного замужества.

– Не пойму я тебя, Сашка, – задумчиво произносит братишка. – То ты демонстрируешь тончайший психологизм и чутьё, а то откровенно тупи́шь. Неужели не видно, что Юля совсем не такая?

– Честно говоря, пока не присматривался. А как она потом домой добиралась?

– Юрка отвёз. Ему за один день бампер привели в порядок, а красить будут потом.

* * *

Бураков появился около десяти утра, как всегда, без предварительного звонка и договорённости. Мне об этом доложили из приёмного во время обхода. Неужели этот человек не способен понять, что у меня есть свои дела и эти дела в любом случае важнее, чем то, с чем он приехал? Короче, я решил, такой визитёр будет ждать ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы сделать всё запланированное на сегодня.

Спокойно завершил обход, после этого, как обещал, в качестве «ассистента» поприсутствовал на операции, которую проводил самостоятельно Юра. Потом в ординаторской подробно обсудил с ним его действия. Закончив беседу с Юрой, зашёл в помещение реанимации проведать Тёму, которого я всегда смотрю отдельно после основного обхода. Выслушал подробный Ванькин доклад обо всех проводимых процедурах, и мы вместе решили, поскольку мать мальчика, хоть и на костылях, но уже немного ходит, с сегодняшнего дня разрешить ей находиться рядом с сыном. При моём появлении Тёма неожиданно улыбнулся. Увидев эту улыбку, я тоже улыбнулся в ответ и, присев на край кровати, ласково похлопал его по руке. Пока не понял, чем обязан этой детской улыбке. Конечно, я его реально спас, но вряд ли кто-то ему говорил о докторе, который колдовал над ним четыре с лишним часа. Да и может ли ребёнок понять, что такое граница между жизнью и смертью.

Наконец, после выполнения намеченного плана, сказав Ваньке о ждущем в приёмном уже почти три часа незваном госте, попросил его принять участие в небольшом спектакле. Вместе сбегаем по лестнице на первый этаж, на ходу обсуждая состояние Тёмы. Увидев меня, истомившийся ожиданием Бураков бросается на перехват с требовательным возгласом.

– Александр Николаевич! Я вас жду очень давно, аж с самого утра. Мне надо обязательно с вами поговорить!

– Ах да… Про вас я и забыл совсем! – с досадой, которую почти не играю, бурчу я и обращаюсь к братишке. – Вань, извини, я немного поговорю и позже тебя позову, – потом, повернувшись к визитёру, подчёркнуто нехотя приглашаю: – Ну пойдёмте!

В кабинете снова молча указываю ему на кушетку. Извиняться за его ожидание не собираюсь. Пусть он там, в корпорации, и высокопоставленный помощник, но, уверен, по отношению к своему боссу просто обычный холуй, а значит, человек второго сорта.

– Я слушаю. С чем вас на этот раз послали?

– Меня к вам никто не посылал, – с неожиданным вызовом произносит гость. – Мой приезд сюда является личной инициативой.

О как! Кто бы мог подумать, что у таких людей может быть инициатива. Хотя, наверно, учитывая его положение на службе, всё-таки может…

– Ну так я вас слушаю, – бросаю я нетерпеливо, ведь действительно не располагаю лишним временем, чтобы вести незапланированные беседы.

– Судя по последним событиям, вы всё не можете успокоиться! – уже само начало разговора звучит с раздражением.

– Не понял, что вы имеете в виду.

– Ваше проникновение на телевидение. Вам же ясно дали понять ещё во время обоих судов: ни у кого нет заинтересованности в какой-либо огласке.

– У вас нет, а у нас есть, – констатирую я с усмешкой. – И судя вашему появлению, наше проникновение оказалось ненапрасным. Более того, мы будем развивать успех.

– Вы, наверно, возомнили, что вам всё сойдет с рук. Не обольщайтесь, вынудив Эдуарда Палыча лично просить вас о помощи, – при этом я сразу вспоминаю слова Ананьева о непрощении за мою услугу. – После всех ваших действий я советую подумать о том, как всё сложится, когда мы займёмся лично доктором Елизовым.

– Это как? – делаю я непонимающий вид.

– Предметно займёмся изучением вашей жизни и предъявлением обществу всех ваших грехов. Идеальных людей не бывает, Александр Николаевич. У всех всегда есть что-то такое, о чём не хотелось бы вспоминать, – своя корзина с грязным бельём.

– Когда вы говорите про грехи в прошлом, я надеюсь, вы и себя имеете в виду? – уточняю с лёгкой насмешкой, отлично понимая начавшийся шантаж.

– А я ничем не отличаюсь от других, – неожиданно спокойно заявляет Бураков.

Видимо, мой косвенный вопрос о его прошлом послужил толчком к некоторым воспоминаниям, поскольку, привычно копаясь в мозгах противника, неожиданно для себя открываю очень интересную историю из давних лет. Вот уж какого поворота я не мог ожидать! Всегда знал: раскопки в прошлом помогают прояснить многие события в настоящем. Смотрю на своего посетителя и осмысливаю «прочитанную» информацию.

– Знаете, я с вами согласен, – киваю с некоторой задумчивостью. – У каждого из нас что-то есть в прошлом.

– Тогда, надеюсь, вы понимаете, что вас ждёт, когда всем будет продемонстрировано ваше грязное бельё? – сказанное звучит с торжеством. – Всякие двоюродные жёны, побочные дети…

Внутренне чуть не вздрагиваю. Интересно, это просто случайное совпадение с моей реально имеющейся ситуацией, или ему уже известно про Таню с Васей? А я пока не могу прочитать в его голове, озадачивал ли он сбором информации о моей персоне каких-либо пинкертонов. Такой поворот сильно тревожит, ведь если они обнаружат мою вторую семью в Булуне, этого будет достаточно для создания серьёзных проблем в семье здешней. Однако надо демонстрировать полное безразличие…

– Знаете, поскольку я регулярно занимаюсь стиркой, у меня грязи не так много, чтобы это могло кого-то заинтересовать, – подчёркнуто пренебрежительно усмехнувшись, встаю, беру сигарету и подхожу к открытому окну.

Сегодня с утра был дождь, и из парка веет такой приятной свежестью. Ну почему всегда так складывается: когда хочется просто впитывать в себя благостный покой, надо заниматься чем-то неприятным и совершенно ненужным.

– Виктор Константинович, я бы на вашем месте не стал что-либо начинать в упомянутом направлении, – сделав затяжку, я поворачиваюсь к Буракову. – Согласитесь, вашим прошлым тоже можно заняться. Вы же сами предлагаете такие правила игры!

– Не смешите! – звучит самодовольное заявление. – Чтобы вести такие поиски, нужны возможности, которых у вас нет и никогда не будет.

Отвернувшись к окну, чтобы выпустить дым, героически стараюсь не засмеяться.

– Конечно, вы явно незаурядный врач, владеющий гипнозом и некоторыми другими… техниками, – тем же тоном продолжает Бураков, – но всё это не сможет обеспечить вам доступа к чужим секретам. Для этого нужно кое-что совсем другое, чем вы не располагаете. Да и никто вам не позволит замахиваться на тайны людей нашего круга. Я вас предупреждаю: если с вашей стороны последует ещё хоть шаг, подобный уже сделанному, вы об этом сильно пожалеете!

Ого! Это практически угроза. Похоже, пора сбрасывать эту публику с их «небес». Или, может быть, поступить, как на настоящей войне, – подпустить поближе? Пожалуй, всё-таки не стоит спешить, и надо ещё посоветоваться с Ванькой.

– Виктор Константинович, я думаю, время, как лучший арбитр, нас рассудит, – усмехаюсь я, глядя ему в глаза с подчёркнутым простодушием. – А пока наша сторона конфликта будет действовать в соответствии со своими убеждениями и… намеченным планом. А что касается вывешивания на всеобщее обозрение моего, как вы выразились, грязного белья, то убедительно не советую вашей компании даже пытаться это сделать. Можно будет тоже очень и очень сильно пожалеть о совершённом опрометчивом шаге.

– Вы мне угрожаете?

– Предупреждаю. Также предупреждаю: я ВСЕГДА выполняю свои обещания, – слово «всегда» выделяю интонационно, чтобы ему было понятнее.

* * *

За час до вечернего приёма Ванька, как обычно, врывается в мой кабинет.

– Ну вот, освободился наконец, – выдыхает он, бухается на стул у стола и командует: – Вываливай!

Как мне знакомо это его выражение! Опять пахнуло чем-то былым, из времени нашей жизни на одиннадцатом этаже. Только там был столик на кухне и братишка садился на «свою» табуретку.

– Знаешь, Ванюха, я даже не знаю с чего начать. Абсолютно неожиданно для себя я получил интереснейшую информацию, которую, усиленно думая на эту тему, а потому сам того не желая, сообщил Виктор Константинович Бураков.

– То есть ты опять копался в чужих мозгах, – прокурорским тоном резюмирует братишка.

– Увы. Чувствую, с нашими оппонентами свою квалификацию в этих делах я серьёзно повышу. Так вот… Короче, печально известный нам Вовик не является сыном всемогущего Эдуарда Павловича, который искренне и наивно полагает, что это так.

– Ты хочешь сказать… Неужели он сын… Буракова?

– Стопроцентное попадание! Видишь ли, эти два мужика знакомы очень давно. Их дружеским отношениям более двадцати лет. Пока не проверял, но подозреваю, у формального отца есть проблемы по части репродуктивности. Возможно, его жена сознательно пошла на измену и потом на эту беременность. Полагаю, со временем настоящий отец ребёнка стал проявлять к нему интерес, а у Эдуарда Павловича, восходящего на всё более высокие уровни, времени заниматься сыном скорее всего не было. Думаю, Бураков, которого он, наверно, по старой памяти тянул за собой, сам проявил инициативу насчёт контроля за жизнью юноши вне семьи и формальный отец с облегчением свалил на него эти заботы. Уверен, адвокатами командует тоже Бураков, получив карт-бланш от шефа.

– А что послужило причиной таких мыслей у нашего знакомого? – Ванька прищуривается.

– Бураков стал грозить сделать всеобщим достоянием тёмные пятна моей жизни, если я не дам команду отступиться. Мол, у каждого есть что-то такое, о чём не хотелось бы вспоминать. В качестве примера назвал двоюродных жён и побочных детей, – сделав ещё одну паузу, внимательно смотрю на Ваньку и констатирую: – Естественно, я сразу подумал про Таню с Васей. Когда же спросил про него самого и его прошлое, вот тогда в мозгах клиента, как говорится, попёрло, и это дало мне информацию, которой я сейчас поделился с тобой. Ну а дальше пришлось ему объяснить, что таких пятен у меня не так много, чтобы испугаться.

– Ты понимаешь, чем тебе может грозить, если они докопаются до твоей второй семьи? – братишка встаёт, подходит к окну и почему-то начинает напряжённо смотреть в глубь парка, будто ожидая появления кого-то. – Как отреагирует на это Даша?

– Думаю я об этом. Но до обсуждения конкретно этой ситуации хочу знать твоё мнение о другом. Ты же понимаешь: зная о тщательно скрываемом реальном положении вещей, я имею оружие против Буракова. Уверен, именно он является основным игроком в этой партии и вся полнота забот о дитятке поручена этому дядьке-воспитателю. Конечно, при острой необходимости вытащить Вовика из очередной задницы после очередного загула Эдуард Павлович, если имеется временна́я возможность, подключается. Это показывает его приезд сюда, случившийся от тривиальной безысходности и скорее всего по просьбе Буракова, не сумевшего разрулить проблему самостоятельно, получив мой отказ. Так вот, как ты думаешь, для предотвращения возможных наездов, стоит ли сейчас дать этому господину понять, что мне известна тайна, которая не должна быть известна никому? Или же стоит подождать, как бы подпустить поближе и ударить потом уже наверняка.

– Ты тоже хочешь его шантажировать? Это ведь низко!

– Не могу не согласиться. Занятие, конечно, крайне неприятное. Только ты же видишь, как противоположная сторона навязывает нам свои правила игры.

– Это не ответ на мой вопрос, – Ванька резко поворачивается, и я вижу сверлящий взгляд, в котором совсем не тону. – Ты собираешься опуститься до шантажа?

– Не знаю… – вздыхаю я. – Не знаю я, как поступать! Для этого тебе всё и рассказал. Правда, я настоятельно посоветовал Буракову не осуществлять задуманное, пообещав ему большие проблемы. Предупредил, что мои действия будут лишь ответным шагом, ибо всегда выполняю свои обещания.

– Не всегда! – жёстко припечатывает братишка. – Твоё когда-то давно данное обещание разрулить ситуацию с Таней осталось невыполненным.

После этих слов я сразу начинаю чувствовать вину. В такое состояние меня может ввергнуть только братишка своей прямой и жёсткой оценкой какого-либо моего поступка. Ощутив себя нашкодившим мальчонкой, встаю, подхожу к нему, и, обняв за шею, прижимаю к себе такого дорогого человека.

– Ванюха, я понимаю свою вину, – признаюсь ему в самое ухо, как обычно, чувствуя щекотание щеки его жёсткими волосами, – только, как известно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Да и ты, наверное, помнишь: моё обещание было дано тогда, когда ни ты, ни я ещё не знали, что у Тани вот-вот появится Вася.

– Сашка, но сейчас настало время наконец всё прояснить, – это произносится мне куда-то в плечо и с просящими нотками. – Тянуть дальше некуда! Ведь от разрешения этой ситуации зависят все дальнейшие шаги, причём не только твои. Я готов тебе помогать во всём! Согласись, кто же ещё, как не я, сумеет до конца тебя понять?

– Ты прав… – вздыхаю я и снова, как когда-то давно, трусь щекой о буйную шевелюру и на несколько секунд замираю. Потом, немного отстранившись, бросаю взгляд на часы… – Ладно, пора начинать приём. После договорим.

– И всё-таки, Сашка, давай пару-тройку дней поживём в той квартире, – братишка внимательно и сочувственно смотрит на меня. – Нам с тобой очень многое нужно обсудить не спеша и без присутствия непосвящённых. Мы же ведь собирались!

Ловлю его взгляд и долгожданно в нём тону. Родной мой… Моя опора.

– Давай, конечно… Я согласен.

* * *

В течение дня у меня не получилось ввести нашего главврача в курс сегодняшних событий, а передвигаясь в прикреплённой к нам Зориным машине, мы предпочитаем о нашей войне разговоров не вести. Вот и сегодня, возвращаясь вечером домой на дачу, спокойно обсуждали методы преодоления возникших при лечении одного из наших пациентов осложнений и так под этот профессиональный разговор доехали. Как обычно, после ужина немного повозившись с мальчишками и наконец с помощью Даши загнав их спать, я позвал Кирилла Сергеевича покурить в старенькую беседку, отремонтированную совместно с ним в четыре руки прошлым летом. Под традиционную перед сном сигарету изложил всё, кроме «подслушанной» тайны Буракова.

– Поскольку люди, с которыми мы воюем, весьма серьёзные, то, взявшись персонально за тебя, они копать будут тоже серьёзно, а значит, раскопают и историю в Булуне, – ожидаемо вздыхает мой названный отец. – Помнишь, когда ты перед моей поездкой покаялся, я сказал, что давно надо было найти способ тебе самому всё рассказать Даше, пока об этой ситуации она не узнала из другого источника?

– Помню… Я действительно виноват, ведь за все эти годы для такого признания не нашёл ни времени, ни сил, а скорее всего – смелости.

– Ну вот, а сейчас, если стать на сугубо деловую и даже где-то циничную точку зрения, отсутствие с твоей стороны признания жене является сильнейшим козырем в их руках. И это не затрагивая чисто моральной стороны вопроса. Мне очень неприятно, Сашенька, что в твоей жизни нет стопроцентной правды. По крайней мере, я привык жить именно со стопроцентной правдой. М-да… Ладно, пошли спать. Время уже позднее.

– Я ещё немного посижу и подумаю, – и достаю новую сигарету.

Вот я и получил. Правда, пока по минимуму. Но это справедливо! Как там говорит народная мудрость? Сколь верёвочке ни виться… Теперь настало время остановиться и крепко подумать. Не могу сам себе не признаться, угроза Буракова подействовала. Неужели я испугался? Выкапывание совершённого греха и сообщение о нём моей жене вполне может привести к краху семьи. Конечно, когда я вернулся в Питер, надо было честно признаться Даше во всём, но я же этого не сделал! Причин тому много, но главная, конечно, мой страх разрушить тогда только-только склеенные отношения. Ну а дальше пошло так, как часто бывает в нашей жизни, – постоянный подсознательный поиск очередного повода отложить тяжёлый разговор ещё на какое-то время. И я всё откладывал…

С самого начала наших отношений я не торопился посвящать Дашу в трудности, случающиеся в своей жизни. До сих пор считаю, что не следует вторгаться со своими бедами в то, что Булат Окуджава назвал «добрым миром её забот». Дома о моей деятельности говорить не принято, а если нам с Кириллом Сергеевичем всё же надо обсудить какие-то неприятные служебные проблемы, мы уходим к нему в комнату. Однако моя жена общается с сотрудниками больницы, а с некоторыми даже дружит, поэтому в случае каких-то неприятностей полностью закрыть информацию не удаётся. Когда же она в конце концов узнаёт скрываемое от неё, следует традиционная обида. Я прекрасно понимаю, умница жена права и, пытаясь оправдаться стремлением облегчить ей жизнь, облегчаю-то в первую очередь жизнь свою, избегая лишних и порой неприятных для себя обсуждений, ведь её точка зрения на какие-то события бывает во многом схожа с Ванькиной.

Раньше, понимая, что всем сокровенным я делюсь в основном с братишкой, Даша переживала из-за большей его психологической близости. Я тогда даже испытывал перед ней определённое неудобство. Потом, как говорится, процесс ушёл вглубь – она привыкла и терпит, а я успокоился. Получается, за годы нашей совместной жизни я, сам того не желая, жену определённым образом воспитал, и результат такого воспитания её совершенно оправданно тяготит. На всё это ещё накладываются непроизвольно случающиеся, хоть и очень редко, проявления моего дара, ведь не просто так было Дашино признание неуюта в общении со мной от ощущения себя как под рентгеном! Но ведь все такие проявления можно преодолеть лишь коренным изменением моего поведения, поведения… волка-одиночки во всём, ну и в семье тоже. Мой дар, к сожалению, сформировал меня как личность. Часто вспоминаю слова мудрого Николая Сергеевича, сказанные на заре нашего знакомства, что вершители редко бывают счастливы. Вот и я из-за своего дара, может, только сейчас стал понимать: платой за него является отсутствие настоящего счастья, если, конечно, им не считать удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Вот сижу и как бы подвожу итог прожитым годам семейной жизни. А ведь должен был думать совсем о другом! Ну и что мне со всем ворохом моих проблем делать? Пожалуй, действительно тут помочь сможет только братишка, единственный человек, который способен меня встряхнуть, надавать по мозгам и, как обычно, своими прямыми и жёсткими вопросами вывести на правильные решения.

* * *

Звонок мобильного ловит меня в ординаторской хирургии, где мы составляем план операций. Это Лена, которая сегодня отвозила следователю дубликаты документов. Извинившись, выхожу в коридор, где слушаю её доклад о возвращении и просьбу о встрече.

Не знаю, правильно ли поступает наша команда, но мы предпочитаем не очень информировать наших сотрудников о происходящем по Ванькиному делу. Лично я считаю, лишний раз будоражить людей не стоит. Именно поэтому Лена не стала брать повторные показания у свидетелей избиения, а просто сделала копии с данных непосредственно в день события. Тогда она очень предусмотрительно попросила каждого собственноручно продублировать написанное однажды, и сейчас у нас есть как бы ещё один оригинал. Очередной раз отдаю должное уровню квалификации нашего юриста.

– Александр Николаевич, судя по имеющемуся раскладу, на ближайшие две недели у вас получается серьёзная загрузка, – сообщает Алёшин, когда я возвращаюсь. – Может, что-нибудь передадите мне?

– Не передам. У вас, Алексей Сергеевич, защита на носу. Кстати, Шахлатый обещал устроить нам с вами проверку работ по диссертациям с последующим разносом.

Познакомившись с Алексеем Сергеевичем и высоко оценив профессионализм нашего сотрудника, профессор-хирург взял его под свою опеку, став научным руководителем. Защита Алёшиным кандидатской диссертации должна состояться через два месяца.

Да… Плотненько! Из-за наплыва травмированных в памятной автоаварии кое-что плановое пришлось перенести, и вот теперь надо отрабатывать несделанное тогда. Думаю, наша популярность порой выходит боком. Люди рвутся лечиться здесь, в том числе и по части хирургии, а потому три наши операционные заняты каждый день.

…Лена закончила свой рассказ об очередном общении со следователем.

– Значит, неприкрытое раздражение? – иронично уточняю я.

– Мне показалось, его серьёзно озлило, когда я, выслушав насмешки по поводу копий, сделанных при помощи оргтехники, пообещала в следующий раз привезти ему копии, заверенные уже нотариально, а сами оригиналы оставить у себя на случай, если опять будет потеря. Уверена, он всё правильно понял, но снова стал говорить про мировую. А когда я сказала, что ты, как в то время исполняющий обязанности главврача и подписавший все документы, на мировую идти не согласен, заявил о желании разговаривать с тобой лично.

– Ну наконец-то! – усмехаюсь я. – Когда же наступит этот счастливый момент?

– Они позвонят. Видимо, понимают, что повестку тебе присылать неправильно.

Что ж, события развиваются так, как это нужно мне. Только перед анонсированной встречей я должен подумать и чётко понять, чего от неё хочу. Так всё-таки – чего?

Ясно, в первую очередь – объективности следствия. Прекрасно понимаю: пока мои противники не поймут, с кем связались, этой самой объективности не будет, а предоставлять им сразу всю информацию о своих способностях будет неправильно. Тогда, может, удастся выяснить, что эта компания ещё задумала кроме шантажа?

Перед вечерним приёмом сижу у себя в кабинете и анализирую динамику восстановления одного из своих пациентов. Заходит Ванька, а с ним Юра и… Юля.

– Что за делегацию ты привёл? – бурчу я, не отрываясь от сравнения снимков.

– Извини, мы пришли посоветоваться, – хмуро сообщает братишка. – Оторвись на немного.

– Что случилось? Садитесь, – и указываю молодёжи на кушетку.

Братишка, как всегда, занимает место на стуле у моего стола.

– Александр Николаевич, вы же знаете про отсутствие в сюжете на телевидении записей с камер наблюдения, ну и мы… – тихо и несмело начинает журналистка.

– Короче, ребята выложили в Интернет обе киношки с комментариями, – перебивая её, берёт на себя разговор Ванька на правах старшего, – и у нас теперь появились новые проблемы.

– Что-то по линии безопасности? – догадываюсь я.

– Не только, но и это тоже… – со вздохом кивает братишка и внимательно смотрит в сторону парочки. – Понимаешь, я по своей занятости просто не успел обсудить с ними, как это правильно сделать с точки зрения именно безопасности. Честно говоря, не предполагал такой спешки. В общем, проявили инициативу…

– Сначала Юля выложила… Ну и я тоже, чтобы не только она… – глядя в пол, чуть слышно бормочет Кушелев-младший. – Ну а дальше пошли репосты…

– Вы бы ещё там свои домашние адреса прописали, чтобы облегчить этому Вовику ваш поиск с последующим мордобоем, – с негодованием замечает «старший товарищ». – Учти, Юра, то, что Юля – девчонка, этих отморозков не остановит.

– Погодите, – решаю я взять бразды правления в свои руки. – Давайте конкретно. Что уже успело случиться?

– Юлю сегодня выперли с работы, – сухо сообщает Ванька. – Я так понимаю, в редакции среди тех, кто видел записи, у неё нашлись доброжелатели, а дальше…

– Поэтому вы пришли уговаривать меня помочь девушке в трудную минуту и взять её на работу к нам. Так? – перебиваю я, поняв, в чём дело.

– Вот, Юля, Александр Николаевич продемонстрировал один из своих талантов, – невесело усмехается братишка и поясняет: – Он между делом попросту слазал в мои мозги и прочёл там о цели нашего визита.

– Об этом и без посещения твоих мозгов трудно было не догадаться, – замечаю тоже сухо и задумываюсь.