Текст книги "Хозяин жизни"

К сожалению, прошедшую в новостях информацию о больнице нам с ним посмотреть не удалось, поэтому пришлось в этот вечер довольствоваться оценками увиденного, данными нашими друзьями по телефону. По их словам, о больнице говорили много хорошего, в таком же ключе уделили большое внимание и моей персоне. Только вот про избиение врача не было сказано ничего. Похоже, вмешались всесильные противники.

На следующий день после передачи Ванька мне сказал, что ему позвонила Юля, которая, как я понял, во время второй беседы взяла у него номер телефона, и попросила организовать встречу со мной. Не хочу гадать, зачем эта встреча понадобилась, но сегодня день для этого вполне удобный, поскольку я, оставаясь на сутки, после вечернего приёма смогу уделить ей время, если, конечно, никаких «скорых» не случится.

…Мы расположились в моём кабинете. Братишка всем сделал кофе.

– Я напросилась на эту беседу, чтобы объяснить, почему в сюжете не было куска с побоями, – делая глоток из чашки, начинает наша гостья, поглядывая на Ваньку с явным чувством вины.

Сижу и машинально сканирую её мозги. Конечно, головы «своих» я не посещаю, но в результате последних событий такой способ общения с различными приходящими людьми за прошедшие несколько недель стал для меня почти естественным. Сейчас я чувствую у этой девочки… стыд – ведь помочь нам не получилось. Проникшись Ванькиной проблемой, она, пытаясь быть внешне спокойной, внутри от негодования прямо кипит.

– Я такое предполагал, – прерываю я её, жалея и не позволяя начать оправдываться. – Наши противники представляют собой очень мощную силу, обладающую серьёзным влиянием. Я не знаю вашей телевизионной кухни, но уверен, на каком-то этапе прозвучал грозный окрик и самое интересное в эфир не пошло. Так?

Она молча кивает. Повисает пауза.

– Ещё подозреваю, после выраженного неудовольствия, – и не могу сдержать усмешки, – у вас могут случиться серьёзные неприятности. Так?

Следует новый кивок, вздох и только после этого Юля начинает говорить:

– Насчёт окрика вы правы. Понимаю свою вину, но я была очень возмущена увиденным и в редакции не стала скрывать, чей сынок запечатлён на записи. Это, конечно, от моей неопытности… Коллеги тут же буквально закипели! Говорили, что показывать такое ни в коем случае нельзя, а потом, когда сюжет был готов к эфиру, меня вызвал шеф-редактор и вообще запретил его трансляцию. Так бы оно и случилось, если бы не глава вашего района, которому я позвонила и всё рассказала. Он связался с тем вашим пациентом, с которым я разговаривала, а он – председатель одного из комитетов областной администрации, и попросил вмешаться. Ну а потом меня вызвал шеф-редактор, со злыми глазами выругал за проявление ненужной активности, но разрешил выход сюжета в сокращённом виде, без показа записи с вашей камеры, поскольку её содержание не соответствует общей теме. Наверно, этот ваш пациент связался с редакцией и договорился о таком варианте.

– А как зовут этого моего пациента?

– Виктор Владимирович Ананьев. Когда мы с ним разговаривали, он так расписывал вашу строгость! И сказал, что хочет напроситься к вам на новый осмотр…

– Вообще-то приём у меня особой проблемой никогда не был, – хмыкаю я. – Правда, что-то мне подсказывает, именно это желание явилось движущим моментом его поступка. Что ж, если позвонит, то сразу же договоримся.

Как же! Помню этого человека. Чуть меньше года назад он лежал у нас в одной из спецпалат, а я ему приводил в порядок позвоночник, ну и ещё, как обычно, была общая терапия. Сосватал его зампред Облздрава Пётр Дмитриевич как своего приятеля, только про несносный характер ничего не сказал. Воевал я с ним весь месяц, который он у нас пробыл. Чтобы вовремя проводить необходимые процедуры, приходилось постоянно выгонять из палаты его сотрудников, которые приезжали к нему компаниями для решения разных служебных вопросов. Ананьев при этом резко возражал, ссылаясь на необходимость делать дело. Сначала я ежедневно предлагал недисциплинированному пациенту выбрать: либо лечиться, либо работать, а потом просто запретил к нему кого-либо пускать, кроме семьи. Результатом была чуть ли не истерика. Правда, после окончания лечения расстались мы с ним вполне мирно.

– Знаете, Александр Николаевич, когда я говорила с Зориным, мне так понравилось его отношение к вашей больнице! Уверена, он готов за вас буквально сражаться, и мне это стало очень приятно. Наверно, это потому, что я посмотрела, как вы замечательно работаете, какие здесь ухоженные пациенты и отличные помещения. У вас такие прекрасные сотрудники! Уверена, люди должны знать, что хорошая медицина в России есть.

Восторженность, с которой сказаны последние фразы, заставляет меня внутренне улыбнуться. Надо же! Даже приятно становится после оценки человека со стороны. Возможно, эта девочка не зря выбрала свою профессию. Думаю, в журналистику должны идти люди, способные влюбляться в то, о чём они пишут или снимают, ведь только тогда всё это будет искренно.

– Юля, а вы не знаете, кто конкретно помешал выходу в эфир полного сюжета?

– Нет… – она смущается. – Сказали только, что был звонок из корпорации.

В это время начинает сигналить мой мобильник. Шахлатый!

– Здравствуйте, Михал Михалыч! – с удовольствием приветствую я его.

– Здорово, ученик! Хотя какой ты теперь, к дьяволу, ученик, когда такие вещи запросто творишь. Как пацан себя чувствует?

– Вполне пристойно для его травм. Иван с ним очень серьёзно работает, – и замечаю, как Ванька параллельно с моим телефонным разговором, наклонившись к Юле, делает полушёпотом ей какие-то пояснения. – Уверен, мальчика мы общими усилиями обязательно приведём в порядок.

– Не сомневаюсь, – раздаётся такое знакомое удовлетворённое бурчание на том конце линии. – Я вчера видел про вашу команду в телевизоре. Молодцы вы всё-таки! Даже жалею, что не был у тебя в ассистентах, когда вы сражались. Всё самое главное просидел с внуками в этом Сочи.

– Михал Михалыч, у меня в ассистентах был один совсем молодой ваш ученик.

– Кушелева взял?

– Ну да… И могу отметить, Юра отлично справлялся. Ваша школа!

– Не подлизывайся… А как Иван после его травмы?

– Нормально. Уже работает.

– Передавай привет. Золотой человечек! Значит, когда найду время, приеду к вам проверить, как у тебя докторская, а у Алексея кандидатская подвигаются. Пощады не ждите оба! Тогда про мальчишку мне расскажешь в подробностях, а то ждать тебя здесь в академии, чувствую, пока дело напрасное.

– Приезжайте! Мы будем очень вам рады.

– Ну бывай! Золотову привет передай!

Даю отбой и снова смотрю на Ваньку.

– Тебе привет от Шахлатого.

– Мог бы и от меня тоже передать, – фыркает братишка. – Хоть и не моя специальность, но говорить с ним одно удовольствие. Всё разложит по полочкам!

– На чём мы остановились? Ах да, на звонке из корпорации… – и задумываюсь.

Гм… Интересно получается. Интуиция подсказывает: вряд ли звонил сам Эдуард Павлович. Скорее всего, руководство канала решило согласовать с кем-то из его клевретов скользкий сюжет, совсем не красящий семью одного из влиятельнейших людей страны, и этот сотрудник решил прогнуться перед шефом.

– Александр Николаевич, «скорая» пришла, – сообщает, приоткрыв дверь, медсестра из приёмного. – Подозрение на гнойный аппендицит.

– Юля, вы меня извините – мне надо работать, – я встаю, собираясь выйти. – Огромное спасибо за ваше беспокойство. Поверьте, вы ни в чём не виноваты и можете спать спокойно. Ну а мы будем бороться дальше. Теперь… Вы сюда как добирались?

– На маршрутке от железнодорожной станции, – и слегка краснеет.

Да… К нам только так или на личном транспорте. А у этой девочки своей машины явно пока нет.

– Вань, довезёшь нашу гостью до дома? – спрашиваю братишку.

– Конечно! Только у меня сегодня есть ещё один пассажир. У Юрки транспорт со вчерашнего дня в ремонте.

– А что там случилось?

– Понимаешь, он сдавал задом, а у них то ли ворота оказались слишком узкими, – хихикает братишка, – то ли столб не там поставили. В общем – кузовные работы!

– Александр Николаевич, а может, дать ваш материал на какой-то другой канал? – вдруг выдаёт робкое предложение журналистка. – Я могу попробовать. Или в Интернет выложить… Нельзя же так оставлять! Я, когда после школы шла на журналистику, хотела бороться за справедливость.

Ну точно – дитё с мороженым! Просто одна сплошная романтика… Уверен, так может думать лишь едва вылупившийся выпускник журфака, которого жизнь пока ничему не научила. Хотя кого с расчётом на простую информацию могли к нам сюда прислать? А насчёт размещения нашего скандального ролика – если уж питерский филиал центрального канала спасовал перед главой мощной корпорации, то что уж говорить о разных наших местных канальчиках, которые неизвестно кто финансирует и каким людям они старательно с благодарностью кланяются.

– Наверно, всё это было бы хорошо, но подозреваю, такие шаги могут повлечь реальные неприятности лично для вас, Юля, – замечаю со вздохом и, выходя, поворачиваюсь: – Всё равно вы с Иваном и Юрой Кушелевым по дороге обсудите этот вариант.

* * *

Утром встречаю Ваньку в коридоре поликлинического отделения.

– Привет! Рассказывай, на чём вы по дороге порешили? – интересуюсь с ходу.

– Знаешь… – он задумывается. – По нашему общему мнению, надо остановиться на варианте Интернета. Соваться на другие каналы – значит, снова потерять время.

– Я тоже так подумал. Да и с Кириллом Сергеевичем вечером мы это обсудили. Однако считаю, нам следует для начала всё-таки посоветоваться с Леной. Предлагаю это сделать, не откладывая, прямо сейчас, раз стоим почти под её дверью.

Сидим в кабинете нашего юриста. Обсуждение «за» и «против» состоялось, и консолидированная точка зрения появилась.

– Насчёт Интернета, думаю, именно так и надо было поступать с самого начала, буквально сразу после происшедшего избиения. Тогда бы наши противники по-другому запели, – ворчу я. – Жаль, так много времени потеряли.

– Ты не прав, Саша, – мягко возражает Лена. – Телевидение – это всё-таки некая официальность, а Интернет – что-то вроде надписи на заборе. Поэтому считаю, совершенно правильно опробован сначала прямой, то есть законный путь. Теперь же, убедившись, что он не даёт результатов, можно начинать писать на заборе.

– В общем, как говорится, быть по сему! Только, Ванюха, надеюсь, ваша компания – вы ведь все специалисты в интернет-делах! – перед вывешиванием информации подумает, как это сделать так, чтобы не было видно торчащих ушей кого-то из действующих лиц и всем нам не прилетело бы обратно. Я имею в виду в первую очередь вашу безопасность.

– Мы обязательно все такие действия проговорим буквально по шагам, – заверяет братишка.

…Как давно привык, выйдя из операционной, проверяю на мобильном неотвеченные звонки. Есть… Ананьев! Тот мой пациент из областной администрации, о котором мы намедни говорили с Юлей. Наверняка звонил по своей проблеме. Нажимаю набор…

– Здравствуйте, Александр Николаевич! Спасибо, что перезвонили, – звучит приветствие, в котором слышится удовлетворение. – Зная жёсткость, с которой вы планируете своё, и не только своё, время, напрашиваюсь к вам на приём. Понимаете, снова позвоночник стал беспокоить.

– Немного вас узнав за время нашего общения, сразу делаю предположение: вы нарушили предписанный режим, – усмехаюсь я.

– Было дело… – раздаётся вздох в трубке. – Но есть ещё одна причина, по которой я к вам напрашиваюсь, – сложившаяся у вас ситуация.

– Успеете сегодня к четырём?

– Согласен. Тогда я прямо сейчас и выезжаю.

Переодевшись из хирургического облачения, нахожу Ваньку.

– Сегодня в четыре приедет Ананьев. Он позвонил и попросился на приём. Я тебя обязательно позову, поскольку, заниматься с ним дальше придётся тебе.

– Нет вопросов! Только ты скажи, когда пойдёт речь про историю с этим сынком, мы будем ему говорить про желание выложить в Интернет наше кино?

– Полагаю, этого делать не следует. Может, оттуда, – усмехаюсь и поднимаю взгляд к потолку, – подсказывают?

– Хорошо бы, чтоб так, – вздыхает братишка.

Остаток дня проходит в обычных хлопотах, но к четырём, закончив все необходимые дела и в хирургии, и в терапии, я спускаюсь к себе на первый этаж.

– Разрешите? – в назначенное время в кабинете появляется бывший пациент.

Со времени выписки из нашей больницы он практически не изменился – такой же тощий. Только волосы ещё больше поредели.

– Здравствуйте, Виктор Владимирович! – встаю, пожимаю протянутую руку и сразу жёстко командую: – Раздевайтесь до пояса и на кушетку. Похоже, знаю, что с вами приключилось. Увидел, едва вы вошли. Боли, конечно, снова появились?

– Увы…

Пальцами получаю подтверждение увиденного «своим» зрением.

– Вставайте и одевайтесь. А пока одеваетесь, расскажите, зачем вы нарушили режим и нагружали позвоночник?

– Показалось, уже можно потрудиться и физически, – вздыхает Ананьев и поясняет: – На даче надо было кое-что перетащить. Случилось что-нибудь нехорошее?

– Случилось. Придётся вам две недели вечерами приезжать сюда к Ивану на массажи. Не волнуйтесь, они будут бесплатными, – и набираю Ванькин номер.

– Александр Николаевич, может, как-нибудь одним сеансом? Ведь я… – звучит бормотанье.

– Без всяких «как-нибудь»! – жёстко прерываю я. – Если не хотите лечиться, то зачем было приезжать? Напрашиваетесь, чтобы я вас прямо сегодня госпитализировал?

Блеф, конечно! Свободных мест в спецпалатах у меня нет, но пусть испугается.

– Упаси Бог! Я буду приезжать. Обязательно буду!

Гм… Вот так мы, врачи, иногда и пугаем своих пациентов для их же блага…

Как всегда, стремительно появляется братишка. После взаимных приветствий его и Ананьева формулирую задачу:

– Вань, я хотел представить тебе твоего пациента на ближайшие две недели. Придётся провести кое-какие ремонтно-восстановительные работы. Надо будет сделать снимок и, взяв аналогичный из архива, показать этому непослушному человеку, какой он был, когда выписывался, и каким стал после своего партизанства.

– Ай-ай-ай… И как вам не стыдно? – иронично качает головой Ванька и серьёзно спрашивает: – Так всё плохо?

– Пока не сильно, но уже «поехало». Ведь процесс восстановления, сам знаешь, и так не быстрый, но он ещё был прерван физическими нагрузками. Что в таком случае делать, ты определишь самостоятельно, – и поворачиваюсь к Ананьеву: – Если вам всё ясно, то о времени сеансов договаривайтесь с доктором Серёгиным сами.

– Понял, – вздыхает он и, наконец садясь, переходит к следующей теме: – Напрашиваясь к вам на приём, я преследовал сразу две цели. Кроме здоровья хотел обсудить случившееся в вашей больнице. Я обо всём наслышан. Как вы знаете, известный вам Пётр Дмитриевич в Облздраве является моим давним и хорошим приятелем. Во время одной из наших встреч в правительстве области, как часто бывает у немолодых людей, зашёл разговор о здоровье. Вспомнили про доктора Елизова, и тогда он рассказал, как вы вступились за Ивана Николаевича и о, возможно, ждущих вас вследствие этого неприятностях. Короче, мой приятель Пётр жаловался на вас. Говорил, отказываетесь идти на мировую, чем осложняете не только свою, но и жизнь руководства комитетом, поскольку от них требуют административных мер в смысле вашего воспитания.

– А кто требует? Какое-то начальство?

– Уверен, в вашей ситуации на них давят из известной вам корпорации, а сначала вышли на заместителя, а не на главу Облздрава, поскольку не в их интересах какая-либо серьёзная огласка, да и грязную работу первые лица, как правило, не делают. А на уровне замов, по мнению этих людей, всё должно быть решено по-тихому. Это беспокоит… – и я ловлю строгий взгляд. – Не думаю, что вы, Александр Николаевич, понимаете, с какой мощнейшей силой начали воевать. Люди из самых верхов корпорации живут в совершенно ином мире. Я это знаю, ведь их деятельность порой пересекается с деятельностью моего комитета и тогда приходится с ними общаться. Где-то два года назад мне нужно было решить с их Эдуардом Павловичем, как с главой корпорации, один насущный областной вопрос, но, сославшись на занятость, он меня не принял, хотя тема и была обозначена. Пришлось разговаривать лишь с его помощником. Даже не с заместителем!

– Только с помощником? – удивление стараюсь изобразить убедительно.

– Ну да! Есть у него такой Бураков Виктор Константинович. Как я понял, к нему адресуют тех, чьи просьбы руководство корпорации не считает первоочередными. Слава богу, с нашей первой встречи у нас возникли неплохие отношения, и это дало возможность в дальнейшем решать с ним и другие вопросы. В общем, теперь часто общаемся.

Мы с Ванькой переглядываемся. Имеющие место постоянные успешные контакты нашего сегодняшнего пациента с нашим же противником заставляют задуматься. Не знаю, как для братишки, но для меня такая информация почему-то явилась некоторой неожиданностью. Я-то полагал, что Бураков является совсем мелкой сошкой.

– Знали бы вы, как пришлось уговаривать телевизионщиков всё-таки выпустить в эфир сюжет о вашей больнице! – продолжает Ананьев, видимо, не обратив внимания на нашу реакцию после слов о помощнике. – Кстати, сами-то вы его видели?

– Нет. В это время был в пути. Вот Иван видел, и то потом в Интернете.

– Там нам пели такие дифирамбы! – вставляет слово братишка.

– Прямо скажу, это стоило огромного труда. После вмешательства этого самого Буракова давать в новостях конкретно про доктора Елизова вообще ничего не хотели, хотя все знали про вашу роль во всём процессе. Однако в конце концов, раз катастрофа случилась на федеральной трассе, страхуясь от возможного вашего обращения в Москву, в их головной офис, с жалобой на местный филиал, они предложили компромисс – дать только информацию о вашей работе, но без записей с камер видеонаблюдения.

– Я вам могу показать, как этот отморозок избивал Ивана. Копии здесь есть.

На своём компьютере снова демонстрирую записанное там избиение с прослушиванием воплей зарвавшегося мальчика.

– Да… – вздыхает мой пациент. – Слова для оценки подобрать трудно, и, поверьте, я прекрасно понимаю, это безобразие необходимо наказать, но есть пределы возможного. Скажу вам ещё… После выхода сюжета в эфир мне звонил сам Бураков, и у нас с ним был очень напряжённый разговор. Петр при нашей встрече говорил, что Елизов молодой и надеется справиться с системой, но это напрасно. Я с ним солидарен. Вам одному не одолеть всех понятий, установленных корпоративными отношениями сильных мира сего.

– Небожителей! – иронично усмехаюсь я, то ли поправляя, то ли по-своему их характеризуя, но про себя отметив применённое им слово «понятия». А ведь он скорее всего прав! Там, как и в уголовном мире, тоже действует система понятий.

В сознании сразу отложились слова моего гостя-пациента, что я не смогу справиться со своими противниками один, но после них своей помощи он не предложил! Налицо сугубо чиновничья осторожность, которая диктует поведение типа «я сошка маленькая, и вообще хата стоит с краю». После такого начинаешь ещё больше ценить преданность людей, работающих рядом.

– Вообще-то этот Эдуард Павлович уже лично приезжал к Александру Николаевичу на поклон, – вставляет слово Ванька.

– Это как? – на лице Ананьева появляется изумление пополам с шоком.

Рассказываю, как и почему помог найти сбежавшего из-под режима доступности сынка. Слушатель сосредоточенно кивает и наконец делает неожиданное заключение:

– И вот этого он вам, Александр Николаевич, никогда не простит.

– Кто – он? Сынок или папа?

– В первую очередь папа. Благодарности с его стороны ждать не стоит, – при этих словах я сразу вспоминаю сказанное Зориным. – Своей помощью, а тем более бесплатной, как Эдуард Павлович это понимает, вы его практически… унизили, а он к такому не привык и будет утверждать свой статус. Если бы вы взяли с него деньги, то такие отношения с представителем народных масс ему были бы понятны. Ну и сынок тоже не простит, ведь вы ему показали свои… таланты, и, значит, он в меру своего восприятия жизни будет что-то готовить, чтобы с вами поквитаться.

– Ничего. Как-нибудь преодолеем, – усмехаюсь я, думая о том, что всех талантов мои оппоненты пока не знают.

– Александр Николаевич, вряд ли хвала вашей команде и вам лично, прозвучавшая в вышедшем сюжете, сможет повлиять на какие-то решения в будущем. Корпорация действительно очень могущественна и способна давить на такие кнопки, о которых вы даже не догадываетесь.

Слушаю, и так хочется его спросить, что же он со своими возможностями предлагает нам делать? Ладно, задавать этот вопрос не буду. Захочет сказать – скажет сам. А не захочет – так зачем тогда все эти «охи» и вздохи? Только интуитивно зреет у меня ощущение недоговорённости этим чиновником чего-то очень важного. Пока непонятно чего.

– Других путей для борьбы, кроме попытки заставить следствие всё же начать работать и довести дело до суда, я не вижу, – роняю сухо и смотрю на Ваньку.

– Ну доведёт следствие дело до суда, – возвышает голос Ананьев, – а там адвокаты в любом случае заставят вынести нужный им оправдательный вердикт. Вас устроит такой результат?

– Вот когда это произойдёт, тогда я и буду думать, что делать дальше.

– Саш, уже без четверти пять, – тихонько подсказывает братишка.

– Да! Извините, Виктор Владимирович, нам скоро надо начинать приём. Вы сейчас с Иваном сходите на рентген, ну и обо всём в смысле лечения договоритесь. А если у вас возникнут какие-то мысли по поводу возникшего положения, вы всегда сможете ими поделиться, приезжая сюда на сеансы.

* * *

После завершения приёма братишка заходит ко мне. Сегодня среда, и профессор Золотов, согласно своему расписанию, вечером консультирует поликлинических пациентов в одном из кабинетов здесь же, на первом этаже. Эти консультации он завёл ещё несколько лет назад, и теперь к нему приезжают даже из города.

– Не обратил внимание, много там ещё людей у Кирилла Сергеевича под дверями? – интересуюсь я.

– Двое.

– Ну тогда у нас есть время на кофе.

Результат эксплуатации кофеварки налит в чашки, и мы с Ванькой сидим, как всегда, на стульях у моего стола.

– Рискну спросить, как тебе сегодняшний разговор? – начинаю я осторожно. – Судя по твоему лицу, ты был разочарован. Так?

– Нет… Я ведь не случайно спросил, сто́ит ли говорить про Интернет. Ничего сверхъестественного я от него не ждал. Чиновник – и в Африке чиновник! Хоть он и проехался про узкокорпоративные понятия элиты, но в их чиновничьей среде ведь тоже таковые имеются… – про себя отмечаю: и братишка обратил внимание на эту фразу Ананьева, а он продолжает: – Главное в их психологии то, что ни одна из этих задниц, утопающих в дорогих кожаных креслах, никогда и ни для кого своим комфортом рисковать не станет!

– С тобой трудно не согласиться, – констатирую я. – Теперь о разговоре… Я ведь также ничего от него не ждал. Но у меня сложилось впечатление, что наш с тобой пациент, якобы обозначая свою моральную поддержку, недоговаривает чего-то очень существенного. Я не успел известным тебе способом его прощупать, но после всего им сказанного не могу считать господина Ананьева союзником, хотя он и добился выхода в эфир хвалебного сюжета про нашу больницу. Я не почувствовал у него желания впредь оказывать нам какую-то помощь. Да и что он может реально сделать?

– А, например, тот же Николай Сергеевич? У него возможностей ещё меньше, но он, не обращая внимания на перспективу получения неприятностей, старается быть полезным где только можно! Вот и ответ на твой вопрос. Короче, мне тоже не понравился сегодняшний разговор с Ананьевым. Даже показалось, у него прозвучали некие скрытые угрозы. Скажу честно: не знаю, как буду с ним общаться, когда он приедет на первый сеанс. Что-то в себе надо будет от него прятать.

– Неужели у тебя изменилось мнение о профессии врача как о подвижничестве? – хмыкаю я. – А то ведь подвижничество как раз заключается в умении, отказывая себе в чём-то, творить добро.

– Я не изменил мнение о профессии, и стану с одинаковым рвением лечить и обихаживать каждого, даже неприятного мне человека. Только настроение при этом будет другое, – и братишка почему-то вздыхает. – Будет понимание, что при первой же возможности такой пациент тебя обхамит, да и вообще может нагадить сразу после сказанного дежурного «спасибо». А знаешь, как хочется слышать не только слова благодарности, но и чувствовать её искренность? Кстати, ты между делом подумай, как настроение лекаря может повлиять на процедуру лечения именно энергетически.

Осмысливая интонацию сказанного, смотрю на Ваньку. Он, безусловно, умница и умеет копать глубоко в суть рассматриваемой проблемы. Хорошее настроение, если можно так выразиться, умощняет воздействие, то есть увеличивает энергетику. Об этом, конечно, знает каждый, кто такие вещи практикует, но это только вершина айсберга. Есть ещё и своеобразная «окраска» биоэнергии источника, то есть что она с собой несёт – доброе и созидательное начало или злое и разрушительное. Поэтому, рассматривая эту проблему, сначала надо разбираться в управлении психологией, а значит, призывать на помощь и религиозную философию.

– Понимаешь, Ванюха… – и задумываюсь. – Эти реально сложные вопросы я уже пытался осмыслить, но мне, как всегда, для построения теории нужен оппонент, то есть твоя лохматая башка. Поэтому было бы хорошо озадачиться этим вместе.

– Значит, появляется тема для обсуждения в нашей квартире, – со вздохом подытоживает он.