Текст книги "Хозяин жизни"

– Добрый день, Александр Николаевич! – подходя с тёплой улыбкой, здоровается отец Михаил и тем самым прерывает мои мысли. – Рад снова вас видеть.

Следует рукопожатие… Постоянно отмечаю, что хоть рука у батюшки всегда сухая и жёсткая, но обязательно тёплая. Какое-то время молча смотрим друг на друга, и наконец священник делает приглашающий жест.

В давно знакомой маленькой комнатке с единственной иконой садимся у стола.

– Как всегда, прихожу к вам, когда просто не могу не прийти, – тихо объясняю я.

После паузы понемногу начинаю рассказ о последних событиях. Признаю́сь в своих совсем неправедных мыслях, возникших от осознания очевидного нежелания служителей закона исполнять свои обязанности в угоду сильным мира сего. Я должен изложить своему духовнику все сомнения и, тем самым покаявшись и получив его оценку, очиститься. Исповедоваться так исповедоваться!

– Отец Михаил, я прекрасно понимаю, что моё желание с помощью способностей, о которых вы знаете, восстановить справедливость, по сути, проявление гордыни… – глядя в его ясные глаза, снова сравниваю его взгляд с Ванькиным. Всё-таки есть что-то общее! – Но я не могу и не хочу, стыдливо потупившись, проходить мимо, в то время как каста небожителей бесстыдно топчет людей вокруг себя. У них ведь уже сформулирована целая философия об обслуживаемых и обслуживающих!

– Понимаю вас, Александр Николаевич, – со вздохом произносит батюшка, когда рассказ заканчивается, бросив задумчивый взгляд на свои сложенные руки, – но это совсем не значит, что одобряю. Конечно, каждому из нас, хочется справедливости. В нашем представлении виноватый должен по закону получить наказание, соответствующее степени его вины, а любой закон, в том числе и Божий, это свод определённых ограничений, накладываемых на личность человека. Эти ограничения необходимы, поскольку, живя среди людей, мы обязаны всегда помнить известную истину: моя свобода заканчивается там, где начинается ваша. Вопрос только в том, как толкуется своя свобода. Люди, с которыми вы вступили в борьбу, как я понимаю, свою свободу не хотят ограничивать ничем, и это останется на их совести, а Господь воздаст им по делам их. Вряд ли скажу для вас что-то новое, но чем выше человек забирается, тем больше у него возникает искушений. Кстати, это касается и вас тоже. Развивая свой дар, вы множите своё – не хочется произносить этого слова, но придётся – могущество. Вы тоже поднимаетесь, только по совсем другой лестнице, и должны понять и принять как истину: по мере роста возможностей воздействия на людей, у вас будет расти соблазн применить эти возможности. Вам должно быть известно состояние, когда осознание «я это могу» подталкивает такое «могу» осуществить. И естественно, из самых лучших побуждений! – после этой фразы он делает паузу и смотрит на меня с откровенной иронией, но продолжает уже серьёзно: – Ваше стремление к справедливости, безусловно, похвально, но с доступными вам средствами можно перейти черту и этого не заметить или, заметив, опять-таки оправдать такой шаг лучшими побуждениями, то есть желанием этой справедливости. Прекрасно, что у вас всегда есть сомнения в правильности совершаемых поступков, ведь с вашими способностями вы могли бы сотворить огромные беды.

Как же эти слова соответствуют моим мыслям!

– Брат за мной следит и в таких случаях всегда является моим строгим судьёй. Порицая, даже ругая меня, он прав, но скажите, как же мне поступить сейчас? Во мне постоянно будто борются два человека. Один – праведный христианин, готовый, следуя заповедям, терпеть унижения, а другой – и это мне многократно ближе – принципиальный борец за справедливость, готовый применить против своего противника все доступные средства. Я не могу возлюбить своего врага! Не могу и не хочу прощать скотства! Тем более здесь речь идёт о самом Иване как о пострадавшем.

– Я знаю, брат зачастую успешно сдерживает вас в ваших порывах. Наверно, только одному ему это по силам. Думаю, Господь, который, я уверен, к вам благосклонен, не зря как бы поместил его рядом в качестве… противовеса, что ли. А поступать надо в соответствии с моралью человеческой, значит, с законом Божьим. Ну и в соответствии с законами нашего государства. Вам кажется, что восстановить справедливость вашими методами можно гораздо скорее, но будет ли это подлинной справедливостью? Есть закон Божий, есть закон в юридическом толковании, но я пока не слышал про закон Елизова Александра Николаевича, – усмехается батюшка с явным сарказмом. – Вы согласны?

Ну и намёк… Неужели и он тоже оценивает мои действия так, будто я по факту порой ставлю себя вровень с Господом?

– Согласен, – вздыхаю я. – Обо всём этом я думал, но укоренившаяся среди нынешних людей система отношений периодически сталкивает меня с благих намерений, буквально провоцируя на неправедные мысли и поступки. Дьявол, как видно, не дремлет и старательно проводит свою разрушительную работу.

– Как я вам уже говорил, вряд ли стоит всё валить на дьявола, оставаясь как бы в стороне и не беря на себя ответственность за свои неблаговидные деяния. Человек должен думать сам! Говоря про Бога в каждом из нас, мы подразумеваем: божественное – это доброе. Но ведь кроме доброго есть и ему противоположное. Вспомните один из основных законов философии – закон о единстве и борьбе противоположностей. Хорошее и плохое, доброе и злое, возвышенное и низменное… В каждом из людей эти противоположности находятся в постоянной борьбе, в борьбе за душу. Это относится и к вашим словам о происходящем в вашем сознании. Собственно, сама жизнь даётся человеку для того, чтобы к её естественному завершению душа трудами его обрела покой, очистившись от всего порочного. Эту тяжёлую работу мы должны сделать сами! И ежедневный выбор между добром и злом каждый из нас тоже должен делать самостоятельно. А то, о чём вы, Александр Николаевич, рассказали, говорит о посланном вам новом испытании. Будучи человеком незаурядным, вы, я уверен, как это уже бывало, выдержите его с честью, то есть найдёте и правильные решения, и правильные пути. Господь вам поможет.

Отец Михаил встаёт, встаю и я.

– Во имя отца, и сына, и святаго духа! – и он меня троекратно крестит. – Да будут ниспосланы вам мудрость, терпение и любовь!

* * *

Обратный путь домой в Петербург.

Снова мерный гул турбин, снова самолёт слегка потряхивает, заставляя веки падать. Кирилл Сергеевич, кажется, дремлет. Я его устроил, насколько это было возможно, полулёжа на одной из расположенных по бокам фюзеляжа скамеек. Значит, можно попытаться поспать и мне…

Странное состояние – глаза закрылись, а погрузиться в сон не могу. Опять мысли одолевают! На этот раз после общения с Таней и Васькой думаю об обеих своих семьях, то есть о своём фактическом двоежёнстве.

Таня в моей жизни появилась в тот трудный момент, когда питерские проблемы выгнали меня в заполярный Булун, где я хотел осесть для постоянного жительства. На такой шаг я пошёл с тяжёлым сердцем. Серьёзная размолвка с Дашей, уже родившей к тому времени нашего старшего сына Сережку, но ещё не ставшей мне женой, и некоторые другие сопутствующие обстоятельства заставили принять не самое умное решение оставить всё это в прошлом и строить свою жизнь заново. Именно поэтому я тогда серьёзно собирался связать свою судьбу с Таней, признавшейся мне, что любит, но неожиданно на своё предложение узаконить отношения получил её твёрдый отказ. Однако эта жертвенно любящая женщина в конце концов добилась от меня такого желанного ею ребёнка.

Потом вдруг всё изменилось: я не только сам вернулся в Петербург, но и сумел перевезти туда своего названного отца. Мы с Дашей поженились и, объединившись в одну семью ещё и с Кириллом Сергеевичем в качестве деда, как его с первой встречи стал называть наш Серёжка, зажили все вместе под одной крышей. Всё сложилось неплохо, но, несмотря на такие приятные события, о Тане и о нашем с ней сыне Ваське я никогда не забывал и не забываю. Эти люди мне родные и значат в моей жизни очень и очень много. Каждый раз, прилетая в очередную командировку в Булун, я всё своё свободное от больничных дел время посвящаю своей «северной жене» и сыну, да и материально их постоянно поддерживаю. Они обязательно бывают в моём обиталище и даже иногда там ночуют. Помню, как два года назад такое произошло в первый раз. Моё северное семейство, придя в гости, задержалось допоздна, и я решил оставить их у себя до утра в дальней комнате этой смежной двушки, тем более тогда была зима и стояли лютые морозы. Сам же я честно лёг спать на диван в проходной. Короче, Таня ночью пришла сама… Увы, но я не смог тогда воспротивиться, да и не могу сопротивляться её жертвенной любви и каждый раз, при встрече целуя эти робкие губы, жду прихода её с сыном в эту квартиру… А сама она однажды сказала, что счастлива даже теми совсем короткими промежутками времени, которые ей удаётся провести рядом со мной.

И всё-таки что я испытываю к Тане?

Озадачившись попыткой понять, что такое любовь, я пришёл к выводу – это никакое не чувство, а состояние души. Говоря о чувстве, мы под этим скорее всего понимаем ощущения. Вряд ли стоит так принижать то, что называется любовью. Понятие «люблю» означает восприятие другого человека в качестве некоего образа, совершенно необходимого для жизни в каждый её день. Оно значительно шире той связи, которая устанавливается между мужчиной и женщиной. Родители, братья и сёстры, дети… – всех их мы любим и не представляем своей жизни без этих дорогих нам людей. А отношения мужчины и женщины, тот же секс как реализация физиологического влечения, являются, как говорят математики, всего лишь частным случаем, и этот частый случай называется – страсть. В таких проявлениях со страсти всё начинается, но может, так и не выросши до любви, на той же страсти и закончиться. Так вот, со стороны Тани отношение ко мне – любовь. Уверен, она чувствует меня рядом даже тогда, когда я физически нахожусь далеко. Об этом говорят её слова, что я – её судьба, которую она принимает с радостью. С моей же стороны… Здесь скорее желание, которое я не в силах в себе подавить и которое всегда стараюсь оправдать невозможностью отказать из-за… сочувствия.

А Даша? Ведь, возвращаясь из каждой своей северной командировки, я испытываю нетерпение при мысли о грядущей встрече, и наша совместная жизнь – это не только, как говорится, койка и поставленная на стол тарелка с ужином. Есть ежедневное общение, обсуждение разных успехов наших детей, дел хозяйственных, дел служебных, разговоры о которых у нас иногда случаются и дома тоже. Но ведь это, наверно, уже не называется любовью! За прошедшие годы из нашей жизни исчезла романтика, оставив после себя лишь пресловутую привычку и милые, но всё-таки рутинные семейные заботы. Но неужели семейные заботы и романтика так несовместимы?

Анализируя происходящее с людьми с момента возникновения взаимной симпатии и знакомства, трудно не заметить, как мы с самого начала стремимся сделать более частым начавшееся новое общение, радуясь новым словам и мыслям появившегося рядом человека, а потом и… новым ощущениям. Происходившее с нами прежде, при контактах с другими людьми, даже если и вспоминается, то с определённой досадой, ведь новый образ и всё с ним связанное затмевает, заслоняет собой все переживания прежних знакомств. Но потом, через какое-то время, в результате тесного общения человек, который был когда-то новым, тускнеет, так радовавшие прежде неожиданности в его поведении исчезают, а сам он становится понятен настолько, что можно с лёгкостью предсказать каждый следующий шаг. С этого момента романтика отношений, их возвышенность уходят, уступая место привычке. При отсутствии настоящей любви такая наступившая приземлённость начинает раздражать, и в один прекрасный день всё заканчивается. Банальность, конечно, но любовь здесь является определяющим состоянием (это как раз то самое слово!), которое диктует нам необходимость тех или иных поступков.

Про себя могу сказать: находясь с кем-то в длительных добрых отношениях, я подсознательно в своей памяти фиксирую замеченные чёрточки, однозначно характеризующие конкретного человека, и потом с удовольствием наблюдаю их проявление. Эти скромные неяркие характеристики – как он сел, как встал, чему улыбнулся, из-за чего нахмурился – мне дороги не менее, чем сам их обладатель. За годы, прожитые с Дашей, таких наблюдений у меня накопилось очень много, каждое мною любимо так же, как любима она, и я иногда просто жду такой знакомой её реакции.

Но почему же тогда из наших отношений ушла романтика? Может быть, едва изменив статус холостого на статус женатого человека, я успокоился, выдохнул, будто получив некий приз, и спокойно продолжил жить так, как жил до этого момента, не беря в расчёт желание появившейся рядом со мной женщины чувствовать моё внимание. Может, по молодости, а скорее всего просто из эгоизма, я тогда не подумал о том, что изменение статуса человека требует изменения не только уклада его жизни в целом, но и старательной ежедневной работы по сохранению уровня отношений, приведшего к созданию семьи. Страшно себе признаться: к Тане, считая её обделённой, я проявляю куда больше внимания, чем к Даше. Почему то, что я испытываю к жене, остаётся во мне, так и не проявившись в форме, называемой нежностью? Чем это объяснить? Наверно, на севере у меня гораздо больше сугубо личного времени. Всё как-то более упорядочено, без особых неожиданностей. Когда же я возвращаюсь в Питер, будто снова принимаю… старт.

При таком раскладе главный виновник исчезновения романтики в отношениях с Дашей – лично я собственной персоной со своим бегом от одной проблемы к другой. А ещё она мне как-то сказала, что, несмотря на любовь, ей совсем непросто, живя со мной, каждый день чувствовать себя как под рентгеном. И хотя свои способности по отношению к жене я не применял никогда, всё-таки благодаря им сам чувствую: многое в такой жизни её тяготит. Но мои способности – это данность, с которой придётся мириться всем, кто рядом со мной сейчас и будет в дальнейшем.

В результате получается, при своём образе жизни я могу обеспечить двум женщинам заботу, содержание и им, и своим детям, но не могу дать по-настоящему… самого себя и своего человеческого тепла. Вряд ли такое отношение можно назвать любовью. Это всего лишь привязанность и ответственность. Да и может ли такой человек, как я, любить кого-то? Может ли такой человек сделать какую-то женщину счастливой? Дело не в том, что я – эгоист, надеюсь, это не до конца так, но я действительно – волк-одиночка. Думаю, во многом такое состояние определяется моим даром, и оно является своеобразной расплатой за него. Из-за этого дара я не такой, как другие люди, во многом непонятный, а для некоторых даже страшный. Нет, меня не сторонятся, но порой явно опасаются. Это хорошо видно на примере нашей параллельной работы с братишкой. Что же делать – у каждой палки два конца. Как сказал отец Михаил, я тренингами множу своё могущество и поднимаюсь по некой лестнице. Но ведь, поднимаясь сам, я всех остальных оставляю внизу, а значит, от них отдаляюсь. Вот они, истоки моего одиночества! Ведь только Ваньку я тяну за собой, помогая ему постичь доступное, поэтому в свои проблемы могу посвятить только его, как самого близкого человека, будучи заранее уверен, что он обязательно поймёт.

Ну вот… С чего я начал осмысливать своё двоежёнство и к чему пришёл. Смешно… Во всём, оказывается, виноват мой дар. Это почти как сказанное отцом Михаилом про дьявола. Мы на него всё валим, дескать, он нас попутал, а сами вроде и ни при чём. Приехали… Да, Елизов, ты, конечно, здорово устроился.

– Сашенька, ты хоть чуть поспал? – открывая глаза и садясь на скамейке, спрашивает Кирилл Сергеевич.

– Нет. Думаю всё… – бурчу я, неохотно отрываясь от невесёлых мыслей, и поясняю: – О своём двоежёнстве думаю. Честно говоря, такое бывает каждый раз, когда я возвращаюсь из Булуна.

Ответа не слышу из-за гуда турбин, только вижу вздох.

* * *

Ну вот мы и дома… Сейчас Кирилл Сергеевич уже отдыхает в городской квартире, куда нас доставил встретивший служебный «Форд-Мондео». Решили, что на дачу к Даше и мальчишкам эта же машина отвезёт его вечером, а пока я на ней поеду в Чистые Озёра.

Родная больничная суета всегда заставляет меня мобилизоваться, пряча усталость, скрывая плохое настроение и тревогу. Осмотрев в реанимации вместе с Ванькой прооперированного Тёму, я несколько скорректировал прежние рекомендации. Для ускорения процессов восстановления займусь им тоже. Потом с братишкой сходили в палату, где лежит мать этого ребёнка. Женщина очень хотела увидеть хирурга, оперировавшего её мальчика. Испытал чувство острой неловкости, когда она в порыве пылкой благодарности стала целовать мне руки, говоря, что это руки, спасшие её сына. Пообещал, когда ей можно будет ходить, позволю находиться с ним рядом. Остальных пострадавших в аварии тоже осмотрел. Хотя у каждого из них есть свой лечащий врач, но я, как первый зам главврача, должен представлять весь объём имеющихся проблем. К этому меня с первых шагов своим примером приучил Кирилл Сергеевич.

После осмотра позвал к себе в кабинет Ваньку и Лену, чтобы обсудить наши дальнейшие шаги в вялотекущем деле высокопоставленного сынка.

– Саша, пока тебя не было, ко мне заезжал Зорин, – едва появившись и сев, начинает рассказывать наш юрист. – Ты, Ваня, тогда был занят на отделении, и мы поговорили вдвоём. Он сообщил, что начал действовать и ему удалось заинтересовать нашей авральной работой после той страшной аварии на трассе питерский филиал одного из центральных каналов телевидения. Именно они транслировали информацию о том случае, и вполне логично им показалось интересным дать как бы развитие прежнего сюжета. Там его попросили договориться о посещении нашей больницы, с чем Николай Сергеевич сразу приехал сюда. Конечно, ещё обсудили и как использовать представившуюся возможность и поторопить не желающее спешить следствие…

– А когда они появятся? – нетерпеливо прерываю я.

– Мы сначала хотели дату и время согласовать с тобой, но телевизионщики просят это сделать завтра, чтобы не потерялась свежесть информации. И так уже прошло три дня.

– Ну завтра так завтра. Пусть приезжают.

– При разговоре надо между делом подкинуть им для предания гласности ещё один «жареный» факт. Жаль только, время упущено. Согласись, если бы они сняли Ванино лицо сразу после избиения, то картинка зрителя обязательно бы впечатлила.

– Ты предлагаешь снова меня побить и вернуть в первоначальный вид? – ёрнически фыркает братишка.

– Ваня, не надо так шутить! – одёргивает его Лена. – Мы все тогда просто страшно за тебя переволновались.

– Да уж, Ванюха, эти твои шуточки… – хмуро поддерживаю я её. – Конечно, если такой набег телевизионщиков состоится, возникает возможность контакта. А в смысле подтверждения наших страшилок дадим им копии записей с камер видеонаблюдения.

– Мы с Николаем Сергеевичем говорили и об этом. Похоже, это сейчас единственный вариант. Кроме этого, он ещё сказал, что вместе с Сергеем Александровичем собирается пройтись по твоим и Ваниным питерским пациентам, чтобы просить их поддержки… Ты же сам этого делать не будешь!

– Конечно, не буду! Я не хочу пользоваться знакомствами.

– Твои принципы нам хорошо известны, поэтому тоже после обсуждения было решено сделать всё по возможности без твоего участия.

– Ну без моего участия, к сожалению, не получится. Разговаривать-то с телевизионщиками придётся мне, – и я вздыхаю, поскольку делать это ужасно не хочется.

– Совсем не обязательно, – возражает Лена. – Рассказать про выходку этого сынка и про аврал в больнице им может Светлана Сергеевна. Она тоже заместитель главного врача, да и мордобой ведь при ней случился, а ты приехал позже. Про тебя скажем: он занят в операционной.

– Ладно, по ходу дела определимся. Может, Кирилл Сергеевич что-нибудь посоветует.

После завершения разговора братишка сначала идёт вслед за Леной к двери, но потом, обернувшись и внимательно посмотрев на меня, возвращается и снова садится у стола. Опять будто почувствовал свою нужность мне сейчас не для служебных разговоров.

– Ну что у тебя опять? – следует такой давно знакомый вопрос. – Совсем ты какой-то… жёваный.

Долго молча на него смотрю, ведь желая предстоящего разговора, тем не менее его побаиваюсь. Лучше Ваньки мою ситуацию не знает никто. Он знаком и с Таней, и с Васькой, влюбив в себя своего «левого» племянника так, как всегда влюбляет всех детей, но, конечно, происходящее одобрить не может просто в силу своих взглядов на жизнь.

– Понимаешь, Ванюха, – начинаю я осторожно, – пока мы летели в Питер, я… анализировал своё двоежёнство, – встаю, подхожу к окну и закуриваю. – Знаешь, о чём ещё я подумал, кроме этого анализа? Если бы мы с тобой жили в нашей однушке и виделись каждый день в обычной домашней обстановке, то у меня была бы возможность как-нибудь вывалить тебе всю сидящую во мне тяжесть. Там ведь много всякого разного!.. Дело не только в моей северной семье. Всё гораздо сложнее. Я ведь в Булуне успел зайти к отцу Михаилу и с ним поговорить.

– Слушай, Сашка, а давай мы с тобой на пару-тройку дней опять там осядем? Я понимаю, тебе сейчас это очень нужно.

– Давай… Только как ты такое себе представляешь?

– Скажем, для энергетического тренинга, – не сморгнув глазом, тут же выдаёт версию братишка. – Утверждаем?

– Утверждаем… – и подсознательно облегчённо вздыхаю, поняв, что трудный разговор пока откладывается. – Только сначала давай разберёмся с телевизионщиками.

– Насчёт телевидения я тоже думаю, основной разговор с ними должен провести ты. Конечно, надо ещё послушать Кирилла Сергеевича.

…Наш главврач, которому я всё рассказал уже вечером на даче, сурово заметил, что считает неправильным, если с телевизионщиками будет общаться кто-то другой, а не я, поскольку основная причина приезда СМИ – это последствия аварии на трассе, а моё участие в их преодолении весьма существенно. Возражать было трудно, тем более такую точку зрения активно поддержал и Зорин.

* * *

Сегодня принимаем телевизионную бригаду. Кирилл Сергеевич, который, не догуляв отпуска, сразу после приезда вышел на работу, сказал, что поскольку он не присутствовал при событиях, интересующих СМИ, то принимать участия в разговорах не будет, но попросил держать его в курсе, а потом ещё раз повторил: подробно разговаривать с телевизионщиками надо только мне.

– Александр Николаевич, они идут к вам! – сообщает из хирургии по местному телефону Алёшин. – Мы им всё и всех показали.

– И реанимацию тоже?

– Конечно, в рамках возможного, сквозь стеклянную дверь! Короче, готовьтесь и ждите, – последнее звучит с привычной ироничной ноткой.

Ну что ж, я готов. Копии переданных следствию материалов ещё с утра забрал из сейфа к себе в стол, а во всём остальном буду действовать по обстановке.

– Александр Николаевич, сдаю вам наших гостей с рук на руки, – с этими словами Светлана Сергеевна пропускает в кабинет телевизионщиков.

Входят трое. Симпатичная девчонка, скорее всего она и есть журналист и, думаю, недавно закончила соответствующее учебное заведение. С ней двое молодых мужчин, наверно, Ванькиного возраста – видимо, оператор и его помощник. Гости представляются, пожимаем руки, а я, имея определённый опыт общения с такими людьми, по своим ощущениям пытаюсь определить степень их лояльности. С удовлетворением чувствую у своих посетителей неподдельный интерес к своей персоне, а мне этот фон сегодня нужен, чтобы потом в ходе беседы выйти на главное – историю с высокопоставленным сынком.

Рассаживаются…

– Давайте с самого начала определим круг интересующих вас вопросов, – предлагаю сразу.

– Александр Николаевич, поверьте, мы представляем, с кем имеем дело, – несколько смущённо улыбается журналистка, назвавшаяся Юлей. – Готовясь к нашей встрече, я читала про вас в Интернете, встречалась с главой района, а также по его совету и направлению говорила с одним из ваших пациентов из областной администрации. Признаюсь, услышав рассказы о вашей практике не только в области хирургии, но и… в других направлениях, даже стала опасаться нашего общения.

– Почему? – становится интересно, какие сведения о моей персоне она могла набрать в доступных источниках. – Чего такого про меня вам успели сообщить?

– Ну… – Юля задумывается и выпаливает: – Говорят, вы совершенно необычный врач. Сказали, вы можете, просто посмотрев на человека, сказать, чем он болен…

– Могу. Например, вам надо немедленно заняться щитовидной железой. Думаю, вы генетически предрасположены, и проблемы уже начинаются.

Это я успел увидеть «своим» зрением.

– Да… Мне это недавно говорили, когда я обследовалась… – оторопело произносит юная журналистка, понимая, что получила подтверждение своим словам.

– Вот и непременно займитесь. А теперь давайте беседовать по теме вашего визита. О чём бы вы хотели от меня услышать?

– Расскажите про тот день, когда случилась эта ужасная катастрофа. Нам многое говорили, но хочется послушать ещё и ваши впечатления, ведь основная тяжесть легла на вас. Особенно, конечно, о мальчике. Светлана Сергеевна сказала, что не было никакой надежды, но вы его буквально собрали…

– Не хотелось бы говорить на эту тему, – нахмурившись, бурчу я. – Этот день был для меня слишком тяжёл и в физическом, и в эмоциональном смысле, однако я понимаю – вам надо сделать свою работу, так же как тогда сделали свою мы. Поэтому готов рассказывать.

Беседа начинается уже под пристальным взглядом телекамеры. Говорю про аврал в больнице после аварии на трассе и как мы его преодолели, про напряжённую параллельную работу наших специалистов во всех имеющихся операционных и даже в процедурных. Не могу не обратить внимание телевизионной бригады на деятельность в тот день своей коллеги Светланы Сергеевны, которая, пока весь хирургический состав был занят своими профессиональными обязанностями, взяла на себя координацию нашей общей деятельности. Дальше переключаемся на спасённого мальчика. В общих чертах рассказываю про тяжёлую операцию и, конечно, про своего ассистента, молодого хирурга Юру Кушелева. Хочется, чтобы его имя обязательно прозвучало. Потом объясняю необходимость Ванькиного участия в лечении в данном конкретном случае и об энергетических воздействиях вообще. Мне задают вопросы, из которых становится понятно, что к нашей встрече Юля готовилась основательно. Рассказываю про биоэнергетическую терапию, объясняю её влияние на процессы в организме человека и привожу пример:

– Вот прооперированный мальчик… Там всего три дня назад ситуация была ещё пограничной, а сегодня он уже дышит сам. И это благодаря терапии доктора Серёгина!

– Мы с ним уже говорили. Ваш брат такой замечательный! Так с больными общается… – с явным восторгом заявляет журналистка.

Про себя отмечаю: женщины реагируют на Ваньку, как правило, в превосходных степенях. В нём их подкупают обходительность и обволакивающее тепло общения, к которым добавляется известный всем бездонный взгляд и совершенно романтическая внешность. В общем, если бы братишка захотел, то помимо жены у него могло бы быть много разных подружек. Однако надо обратить внимание этой девочки на совсем другое.

– Вы знаете, в наш коллектив мы стараемся набирать сотрудников неравнодушных, для которых их профессия является выбранной не случайно, сострадающих больным, да и вообще людям. Причём совсем не важно, что это за профессия. Вот, например, у нас есть человек, следящий за нашим парком. Он никогда прежде такими вещами не занимался, но в этом виде деятельности будто нашёл себя. Вы, наверно, успели заметить, как там всё ухожено.

– Когда мы проходили к вашему парадному входу, то даже удивились аккуратности и порядку, – соглашается Юля и продолжает, возвращаясь к прежней теме: – И всё-таки насчёт доктора Серёгина. Я сквозь стекло двери видела, как он с этим мальчиком разговаривает, а тот, хоть пока и не может отвечать, но старается ему улыбнуться. Уверена, настоящий врач должен быть именно таким.

– Иван добрый и понимающий человек, – подтверждаю я, уловив наступление момента, когда можно перейти к главному. – Наши пациенты и персонал его очень любят, и поэтому, когда почти месяц назад с ним случилось несчастье, которое мы не можем расхлебать до сих пор… Вам ведь, наверно, про это тоже рассказали?

– Не-ет… – озадаченно тянет корреспондентка, и её взгляд становится напряжённым. – А что у вас произошло?

Подчёркнуто стараясь ничего не педалировать, даже демонстрируя досаду, спокойно рассказываю о происшедшем с Ванькой на дежурстве. Потом по просьбе Юли на своём компьютере демонстрирую запись с камеры, якобы случайно оказавшуюся в столе.

– Какой ужас… – бормочет она после просмотра видео.

– Могу сказать, после того, что вы сейчас увидели, у Ивана были сломаны лицевые кости и нос. Чтобы всё это привести в порядок, пришлось изрядно потрудиться. Только вот, к сожалению, следствие трудиться не хочет.

– А почему с этим… отморозком ничего не делают?

Продолжаю рассказ, сообщив, чьим сыном является виновник и как поэтому ведут себя следствие и суд, упоминаю про повторный набег на больницу. Журналистка слушает очень внимательно, а глаза даже поблёскивают от негодования.

– Александр Николаевич, вы мне дадите этот диск?

– Мы не можем остаться без такого свидетельства, но можем сделать копию. Вас устроит?

– Конечно! Тогда я ещё раз с Иваном Николаевичем встречусь и поговорю об этом случае. Вы не будете возражать?

– Не буду. Только Иван не любит говорить на эту тему. Он считает, что врач ради пациента должен вытерпеть всё. Еле заставили его подписать заявление в полицию, – без зазрения совести закладываю я братишку.

– Но ведь это же совсем другое! – жёстко заявляет Юля. – Это в чистом виде хулиганство. Причём злостное!

Для разговора с телевизионщиками вызываю Ваньку к себе в кабинет, а сам поднимаюсь на второй этаж в кабинет главного врача.

– Как они отреагировали на видео? – едва я появляюсь, интересуется Кирилл Сергеевич.

– Мне показалось, журналистку оно шокировало. Вы же сами видели, с какой буквально звериной злостью этот сынок пинает Ваньку. Она сейчас с ним повторно разговаривает. Теперь только о побоях. Чтобы ей стало понятно, что за человек перед ней, я предупредил, что он не хотел подписывать заявление.

* * *

С возвращением на работу главврача лично мне во многом стало легче, ведь чисто административные функции сильно уменьшились. Что же касается нашего противостояния с всемогущим Эдуардом Павловичем, то после продолжительной беседы с Кириллом Сергеевичем я под своё обещание постоянно держать в курсе событий убедил его всё сохранить так, как уже сложилось, то есть оставить за мной решение связанных с этими проблемами вопросов. Дело здесь даже не в моём нежелании выпускать из своих рук эту войну, а просто по тайной договорённости со всеми участниками событий было решено поберечь нервы, да и вообще здоровье нашего Главного.