Текст книги "Марсианка"

Если данное объяснение покажется (а вдруг?!) Шамилю надуманным, была предусмотрена свидетельница, которая стояла рядом с Кристиной в той очереди. Верная супруга так торопилась, что позабыла впопыхах свой мобильник. В мобильнике был домашний номер… Так свидетельница и нашла Кристину, чтобы вернуть сотовый. Мир не без добрых людей! Телефон Кристина передала бы «свидетельнице» в машине, когда экстренно возвращалась домой якобы из минимаркета.

Ничего этого не потребовалось бы, не явись обманутый супруг домой раньше обычного. У доктора голова шла кругом от подобных нюансов и подстраховок, но в данном случае он решил не скупиться. Выложился так, что ещё немного – и пришлось бы «залезать» в долги.

Когда всё было позади, ни Шамиль, ни Алевтина ничего не заподозрили, доктор испытал такой прилив разочарования, что едва в нём не захлебнулся.

Кристина в постели оказалась полным нулём, серой мышью, не умеющей практически ничего, абсолютно не «разбуженной», не привыкшей прикладывать каких-либо усилий для достижения результата.

Всё её поведение «до того как», во время и после «эпицентра» событий словно говорило: я согласилась, вот и делай что-нибудь, иначе заскучаю, усну – тогда ничего вообще не получишь. Тебе этого мало разве?

Варенец сразу же почувствовал привкус осетрины второй свежести, возникло стойкое ощущение чего-то уже пройденного. Отсутствие остроты и новых открытий – первый признак того, что в Реестре данному экспонату делать нечего. Мы живём единожды, и тратить драгоценные мгновения бытия на повторение азов – непозволительная расточительность.

В этом Арсений был уверен едва ли не с рождения.

Однако по прошествии нескольких месяцев, анализируя свои ощущения, доктор понял, что главная ценность пережитой авантюры заключалась не в самой авантюре, а в остроте и риске, которым подвергались оба её участника. Очень скоро ему стало не хватать именно возможности быть застигнутым врасплох обманутым соперником. Того самого адреналина в крови, который не получишь никаким другим способом.

Когда начала созревать очередная «революционная ситуация», он позвонил Кристине. Всё внутри клокотало, Арсений стал раздражительным, нервным, с ужасом понимая, что снять напряжение не в состоянии ни одна из «участниц» Реестра. Вопрос о включении Кристины в него, таким образом, был решён положительно. Напротив её имени у доктора значилось: «ледышка, но с риском для жизни».

* * *

Мысли сменяли одна другую медленно, словно водили хоровод вокруг Алевтины и сидящего возле неё Варенца. Ему казалось, что он видит их.

Вот аморфная безликая масса – мысль о том, что отпуск у жены заканчивался через три дня, поэтому звонок на работу можно отложить… Пусть коллеги пока побудут в неведении. Не до них ему сейчас. Хотя долго это продолжаться не может – пару дней от силы.

Мелькающий подвижный блик, напоминающий знак вопроса – стоит ли звонить Светланке… Мечется по стенке от того, что доктор чувствует – не готов сообщать дочери трагическую новость. И завтра будет не готов, и через вечность. Хотя потребность поговорить с кем-нибудь из близких – тех, кто поймёт сразу же, не будет показательно и слезливо жалеть, пронзительно сочувствовать, долго подыскивая фальшивые слова, – была. Требовалось выговориться, чтобы просто выслушали.

Внизу по паркету ползали страхи и опасения. Что теперь будет? Ясно, что по-прежнему уже не будет никогда, во всяком случае, в этой жизни. Травмы, полученные Алевтиной, начисто перечёркивали такую возможность. Что, если супруга так и не придёт в себя?

Дочь позвонила сама. Причём – на сотовый супруги. Звонок пробился к Варенцу, как сквозь сон – звонок будильника, когда не можешь понять, в каком ты измерении. Доктор долго искал источник звука. Подошедшая медсестра указала на тумбочку. Варенец кивнул в знак благодарности.

Ещё не решив, что скажет дочери, Варенец нажал на кнопку.

– Мам, привет, ты где? – Светланка часто дышала в трубку, Варенец ещё подумал – не совершала ли она в этот момент марш-бросок по пересечённой местности. – Неужто дома? Ни за что не поверю!

Варенец про себя отметил, что от того оптимизма в голосе дочери, лучившегося сквозь пространство и время всего каких-то десять часов назад при словах о Грише, не осталось и следа. Что бы это могло значить?

– Светлан, привет, мама уже спит, устала с дороги…

– Привет, папай, а что голос у тебя такой затрапезный? – прицельно поинтересовалась дочь. – Случилось что? Колись!

– Что могло случиться? – как можно более непринуждённо выдавил из себя доктор, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. Понимая всю бесперспективность вранья в ситуации, где оказался, Арсений был не способен произнести правду в принципе…

Да, дочь будет звонить часто, хотя бы завтра утром или днём. И как он объяснит ей отсутствие матери на связи тогда?

– Дело в том, что завтра я позвонить уже вряд ли смогу… Хотя… постараюсь… Надеюсь, появится такая возможность.

– Что так? – уловив в голосе дочери неуверенность, встрепенулся отец. – Уезжаешь куда? Какие проблемы, Свет?

– Как ни старайся, папай, но… тебе я, увы, ничего не могу рассказать, – безысходно прозвучало в трубке. – Не тот случай. Уж извиняй.

«Можно подумать, – обидным эхом разнеслось по подсознанию. – Что ты когда-то со мной откровенничала. Не было этого ни пять, ни десять лет назад. Я привык.»

Попрощавшись сумбурно, дочь отключилась.

Коллеги по работе утешали доктора, мол, ничего удивительного в том нет, что дочь больше доверяет свои секреты матери. Женщина женщину всегда понимает лучше. Варенцу почему-то казалось, что их семья всё больше раздваивается на параллельные миры – в одном существует он со своими заплывами, а в другом – Алевтина со Светланкой. Это происходило как бы само собой.

Утром его попытки дозвониться до дочери успеха не имели. После пятой или шестой по счёту Варенцу показалось, что Светланка сговорилась с обладательницей приятного голоса, чтобы та то и дело посылала «в эфир» невозмутимые фразы типа «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа…»

В лишении прав на вождение имелись и свои плюсы…

Помотав гудевшей головой, доктор взглянул на пустую бутылку коньяка. В поликлинику он позвонил, насочинял что-то про плохое самочувствие, колебания атмосферного давления… Короче, день себе выторговал.

Но как позвонить на работу Алевтине? Что там скажешь?

Накануне около одиннадцати ночи в реанимацию к дремавшему возле неподвижного тела супруги доктору зашёл коллега Микульчик, похлопал по плечу:

– Шли бы вы спать домой, Арсений Палыч. Сами знаете, в ближайшее время никаких изменений, скорее всего, не наступит.

– Да-да, конечно… – вскочил, зашатавшись, Варенец, стараясь не дышать на коллегу. – Может, что-то нужно?

– Нет, спасибо, у нас всё есть, – поспешно ответил тот, потом поймал взгляд Арсения, конкретизировал: – у нас действительно всё есть, не сомневайтесь. Я вам обещаю, что всё, что от нас зависит, будет сделано. Завтра же соберём консилиум…

И всё-таки, куда могла подеваться Светланка?

Стрелки часов норовили сойтись на двенадцати. Послонявшись по пустой квартире, Варенец вышел на лоджию, вдохнул морозного воздуха. Взглянув вниз, ощутил прилив страха.

Он всегда боялся высоты. Сейчас под ним было одиннадцать этажей, внизу передвигались червоточины людей по снегу, проплывали туда-сюда спичечные коробки машин.

Перекинуть ногу через ржавую металлическую перекладину – и неизвестность закончится. Сразу же появится ясность, во всяком случае, в конце тоннеля. Хотя… ему, вероятно, с его Реестром, ясность не грозит. Скорее уж тьма преисподней… Беспросвет кромешный.

То ли от нахлынувших мыслей, то ли от февральского ветра он передёрнул плечами, вернулся в комнату, долго смотрел на их с Алевтиной свадебную фотографию за стеклом серванта. Странная мысль мелькнула вдруг в гудящей голове: а изменяла ли она ему?

Пристально вглядевшись в прожитые двадцать лет и положа руку на сердце, доктор должен был признать: ничего подозрительного никогда не замечал. Но почему это заинтересовало его вдруг сегодня, сейчас, в эту секунду?

Ни раньше, ни позже?

* * *

Втайне Варенец посмеивался над многочисленными ток-шоу, глянцевыми журналами с высказываниями звёзд, мыльными сериалами, вполне искренне считая, что так убиваться, страдать и ненавидеть могут лишь весьма недалёкие и ограниченные особи. Про себя он называл их одноклеточными.

Если бы все жили по принципам, которые проповедовал лично он, настоящего счастья в жизни было бы в миллион раз больше. Резко бы сократилось количество преступлений из-за ревности, пьянства, мести. Значительно уменьшилось бы число психических расстройств. На улице вам бы все улыбались и вы бы улыбались в ответ. Не потому, что так надо или принято, а потому что ТАК ХОЧЕТСЯ.

В среднем на протяжении жизни человек бывает по-настоящему счастлив всего один процент отведённого ему времени. Все остальные минуты-секунды-недели-месяцы он влачит жалкое существование, терпя рядом с собой чужого в принципе человека. Так как боится признаться, что любовь давно прошла, а помидоры завяли. Да и была ли она, любовь-то? Острота и свежесть восприятия давно растворились в серой рутине бытовой повседневности.

Кандалами тебя держат в узде комолая мораль, нажитые комплексы, боязнь вырваться из стереотипа и тем самым вызвать осуждение окружающих. Потому что всё вокруг устроено по-идиотски.

Круче, чем мёд с дерьмом, контрастируют с обыденностью, в которой ученик «варится» вне уроков, школьные штампы о высоких чувствах. Тем самым ещё больше подчёркивая приземлённость этого самого бытия.

Единственным светочем, неиссякаемым энергетическим источником являлось, по мнению доктора, то, что искрило между мужчиной и женщиной, между «инь» и «ян», между льдом и пламенем, водой и камнем. То, что заложила природа во всех живущих, чем так щедро наделила их.

Это – стержень, основа, базис. Для себя доктор давно уже вывел своеобразную теорию пирамиды, которую большинство людей, встречавшихся на его пути, почему-то воспринимало ПЕРЕВЁРНУТОЙ.

Ему постоянно хотелось крикнуть окружающим: окститесь, скиньте очки, вы не с того начинаете, надо с другого – вот с чего…

Ведь что такое любовь, если исходить из школьных штампов? Когда тебе хорошо от того, что хорошо другому. То есть состояние совершенно ненормальное. Кому-то там хорошо, а тебе, стало быть, от этого ещё лучше! Прощай, эволюционная теория! Адью, борьба за выживание! Мракобесие, с которым вообще-то природа борется давно, но пока, увы, безуспешно.

Какова же среднестатистическая реальность? По теории доктора между мужчиной и женщиной могут быть три типа взаимоотношений. Не по Марксу-Энгельсу-Ленину, а именно по Варенцу!

Первый тип – это секс в чистом виде. Когда два человека встречаются в постели, доставляют удовольствие друг другу, говорят после этого спасибо… Таких партнёров может быть достаточно много. Это плохо? Нет, не плохо, скорее – скучно, однообразно. Для этого Варенец и завёл Реестр, чтобы чётко знать, чего ждать в том или ином случае. Чего хочется – то и получи.

О, гениальное изобретение одного отдельно взятого индивидуума в одурманенном обществе! Сколько разочарований в жизни доктору удалось избежать благодаря этому засекреченному документу! Даже коллеги мужского пола, связанные узами брака и имеющие любовницу на стороне, не вызывали у него ничего, кроме недоумения. Одна жена, одна любовница… А разнообразие-то где? Выбор должен быть всегда!

Однако отвлекаться не будем. Итак, этот первый – чисто сексуальный – тип взаимоотношений между полами как минимум даёт человеку базовое ощущение: «я – хороший мужчина» и «я – хорошая женщина», плюс – технику секса, а это дорогого стоит, это вам не Кама-Сутру в одиночестве изучать. Этап может, разумеется, затянуться. Более того, человек на нём может остановиться, всё зависит от уровня притязаний. Однако большинство идёт дальше.

Поскольку длительный секс с одним и тем же партнёром – достаточно скучное занятие, при таком положении дел рано или поздно любой нормальный индивид начинает искать себе партнёра, с которым хорошо не только в постели, но и вне её. Поиски могут продолжаться долго, Варенец это знает по себе. Хотя – случается по-разному, особенно при наличии достаточно богатого выбора. Как назвать такие отношения? Дружбой, естественно. И это – второй тип, следующая ступень. Это замечательно, это дорогого стоит. Это – нечто куда более высокое, нежели просто секс.

У Варенца таких друзей – полный Реестр. Для себя выбирал. Однако, чтобы его составить, доктору пришлось столько перелопатить… пустой породы, что об этом лучше не вспоминать. Это – более узкая часть пирамиды, путь к её вершине.

И здесь может случиться любовь, когда, исходя из определения, другому человеку хочется дать больше, чем от него взять. Здесь, как говорится, у богатых – свои причуды, и если человеку мало секса, дружбы и других проблем, то почему бы и не влюбиться. Но когда под тобой твёрдый базис, это чувство воспринимается совсем по-другому. Ты любишь человека, которого досконально изучил – и в быту, и в постели.

Любовь доктор ещё не встретил, может, потому, что это – вершина пирамиды, и покоряется она далеко не каждому. Здесь нужно помнить, что если уж она приходит, то должна базироваться на гармонии. Как в сексе, так и в жизни.

Из всего вышесказанного вытекает лишь один очень простой вывод – нормальная устойчивая пирамида человеческих взаимоотношений строится так: секс – дружба – любовь. В основании – секс, ещё выше дружба и вершина – любовь. Если у человека есть первые два основания нормальной жизни (секс и дружба), а любовь по тем или иным причинам не случилась – он чувствует себя пусть не счастливым, но психически вполне уравновешенным членом общества. Этого немало, уж поверьте!

Без любви, конечно, как и без мечты, жить можно, но скучно. Не предмет первой необходимости. Не страшно. Так живут миллионы.

Самое страшное, что с человеком может случиться – это если какой-нибудь негодяй внушит ему с детства, что нормальная система человеческих отношений строится только как: любовь – дружба – секс. Вот уж горе так горе! Сначала любовь, потом дружба, а потом секс. В промежутках – институт и дворец бракосочетания.

Надо полагать, что при таком подходе человек должен сначала каким-то непостижимым образом влюбиться (это та самая любовь, которая зла), затем каким-то чудом «задружиться» и только потом впервые поцеловаться в присутствии родителей и работников ЗАГСа.

Пирамида отношений при этом ставится основанием вверх и по понятным причинам неустойчиво качается на своём острие. Дальнейшая жизнь такого человека будет называться на медицинском языке «анамнез» и писать её будет скорее всего один из коллег доктора, выбравший своей стезёй психиатрию. Подобной участи Варенец никому бы не пожелал.

Осень. Эпизод четвёртый

Ей говорят – это произошло с ней, а она не помнит. Свихнуться можно! Как так? По идее, кто-то врёт. Или все врут сразу. Сговорились?

Неужто прошлая жизнь была настолько невыносимой и беспросветной, что сработало своего рода охранное торможение, и кто-то там наверху стёр из её памяти совершенно всё. Исключения не сделал ни для родственников, ни для друзей. Не оставил никаких намёков о том, как выйти из этого идиотского состояния. Выпутывайся, Алечка, сама.

Почему-то вспомнилась беседа с психиатром. Юрий Титович никак не хотел её выписывать без консультации этого специалиста. Приветливый бородатый дедок с невыразительным оладьеподобным лицом монотонно задавал один вопрос за другим и один нелепей другого.

Любит ли она море?

Не хотела ли она стать мужчиной?

Нравилось ли ей подсматривать за мальчиками в детском саду…

Но, видимо, Алевтина отвечала ещё более монотонно и невыразительно, поскольку в конце беседы, напомнившей ей бельевую верёвку с множеством узлов, на которой мать в детстве вывешивала сушиться её сарафаны и платья, дедок натужно высморкался и заключил, что не видит никаких препятствий для свободной адаптации больной Варенец среди окружающих её людей.

– По сути, здесь мы имеем дело со случаем типичной ретроградной амнезии, – привычно теребил бороду доктор, ощущая себя, по-видимому, на кафедре перед сотней студентов, старательно записывающих за ним каждое слово, – из которой, кстати, все выходят по-разному. Ваше прошлое в данном случае подобно ребусу, разгадать который вам не хватает какой-то мелочи, о которой никто не подозревает. И вы в том числе. Разумеется, пока её не увидите. Сама по себе ретроградная амнезия никогда не была опасна. Более того, лечится она именно общением с родными и близкими людьми. Почему же я должен вас от этого изолировать? Так что выписывайтесь без разговоров!

Алевтина, помнится, вспылила:

– Так когда, доктор? Когда я, наконец, вспомню, кто я на этом свете? Ведь так невозможно жить… без прошлого! Перед людьми неуодбно!

Оладья лица, глядевшего на неё, внезапно сморщилась, почерствела на глазах и, как показалось ей, слегка закоптилась.

– Когда-нибудь… Когда одна палочка и девять дырочек истребят целое войско, когда король обнажит голову, а вы останетесь в шляпе…

– Послушайте, – больная готова была разорвать сидевшего перед ней старого доктора в клочья, – я тоже смотрела по телеку эту историю про Нильса, который путешествовал на диких гусях в Лапландию… Но я не втюхиваю её первому попавшемуся…

– Откуда вы про неё помните? У вас тотальная амнезия, а сказку Сельмы Лагерлёф вы вдруг вспомнили. Разве не удивительно?

– Помню? Я? – удивлённо осмотрелась она, словно предыдущую тираду мог произнести кто-то ещё. – Не знаю, помню и всё.

– Значит, – дедок немного замешкался, подбирая нужное словосочетание, а Алевтина ощутила нешуточный прилив жара: действительно, откуда? Как тогда, на дне океана неожиданно выстрелило в памяти, и возникла мысль о Пучине Челенджера и Марианской впадине, так и сейчас, на ровном месте она вспомнила историю про Нильса… Дедок, наконец, сориентировался и продолжил: – Значит, существует такой вопрос или, наоборот, ответ на него, или зрительный образ, звуковая аберрация, которые, как золотой ключик, откроют ларец вашей памяти… Не бойтесь идти на контакт, попытайтесь отвечать на вопросы или задавать их. В общем, помогите себе всё вспомнить.

Через каких-то полчаса ей предстояло заняться этим самым лечением – то есть, общением с близким для неё человеком, дочерью Светланой, которая позвонила на следующий день после её выписки, назвала дату прилёта. На все расспросы матери звучал один ответ: «Всё при встрече, поскольку это не телефонный разговор».

Мать не только ничего не узнала, но также ничего не успела поведать о себе, разговор застал её врасплох. Час от часу не легче!

Как непросто, оказывается, начинать подобное лечение. Уж лучше капельницы, таблетки, электросон, чем так… Не знаешь, с какой стороны к тебе подступит, нагрянет прозрение.

Алевтина уже тысячу раз пожалела, что отказалась от помощи Глафиры. Подруга бы и ободрила, и поддержала… С ней было бы не так страшно. Пусть она её так и не вспомнила, но она ей поверила. Глафира не обманывала её, точно!

Когда объявили о приземлении, и мимо потянулась вереница прилетевших пассажиров, силы чуть не оставили её. Она наверняка бы упала, не окажись рядом того самого водителя, с которым каких-то десять минут назад они расстались так недружелюбно. Мужчина буквально подхватил её.

– Вы? – попыталась она отстраниться от него. – Вы следите за мной?

– Нет, что вы! Меня, кстати, Костей зовут, Константином. Просто мне показалось, что я должен извиниться перед вами. Представляете, проехал пару километров, и вдруг понял, что никогда себе не прощу подобного тона. Вы со мной были так откровенны, а я… Нагрубил.

Алевтине сделалось немного стыдно за свою реакцию. Серые глаза мужчины смотрели так по-доброму, открыто и доверчиво, что слабость тут же прошла.

– Вы тоже меня извините… Костя… Я, действительно, что-то разволновалась. Всё же встреча с дочерью…

– Я понимаю, – улыбнулся водитель. – Вы не обращайте на меня внимания. И не волнуйтесь… Поверьте, дочь волнуется не меньше вашего.

«Ещё бы знать, как она выглядит, – чуть не вырвалось у неё, но водитель внезапно растворился в толпе, его не стало рядом. – Может, я с ней встретилась взглядом, и не узнала. Вот позор-то! Что она подумает?!»

В следующую секунду над ухом оглушительно и звонко прозвучало:

– Я уже стою рядом с тобой целую вечность, а ты с мужиком каким-то треплешься! Ну и ну, маман, непорядок! Я, конечно, папаю ничего не скажу, оценю пикантность ситуации, но ты в следующий раз предупреждай…

Рядом с ней стояло и, не переставая, верещало миловидное чудо, с которым она не раз и не два уже встречалась взглядом, и на которое она ни за что бы не подумала… Однако удивляться времени совершенно не было.

– Доченька, ты? Господи, и вправду…

Пытаясь унять вновь возникшую дрожь в коленках, Алевтина обняла и поцеловала дочь, в чуть раскосых глазах которой уловила искорки недоверия. Светланка явно почувствовала неладное.

«Ничего, ничего, – мысленно сказала себе мать. – Главное, не свалиться тут в обморок, а потом можно будет всё объяснить. Ещё будет время. У нас вагон времени! Главное – сейчас вести себя адекватно, в эти минуты, всё же от дочери не было вестей почти полгода. Судя по мобильнику. Хотя…»

– Ты по телефону толком ничего не объяснила, – попыталась сразу же перевести разговор в конструктивное русло Алевтина, продолжая целовать девушку, которую – увы – так и не могла вспомнить. – Я волнуюсь… Переживаю…

– Подожди, – насторожилась дочь. – Ты волнуешься, а отец что же? Он вообще-то где? Разве он не волнуется? Раньше ты так никогда не говорила.

– Он тоже волнуется, – отвела взгляд Алевтина. – Пойдём скорей, что мы здесь стоим? Ты о себе расскажи… Что с тобой случилось?

– Такое в двух словах не расскажешь… Этот Гришаня, блин… Ну, ты помнишь. Короче, сволочью он оказался приличной. Подожди, куда ты меня тянешь?! Я ещё багаж свой не получила! Странная ты какая-то, мам!

В этот момент неизвестно откуда появился водитель такси:

– Я помогу вам. Дайте мне жетон.

Светлана вопросительно взглянула на мать, та кивнула, дескать, этому человеку можно доверять. Дочь вручила Константину жетоны, предупредив:

– У меня пара огромных чемоданов, учтите!

– Будут доставлены в целости и сохранности, – заверил её водитель.

– Ты была права, мам, как в воду глядела, – раздумчиво протянула дочь, едва водитель оставил их наедине.

– Относительно чего?

– Относительно Гришки, естественно… Козла этого! Хотела даже в полицию заявить, когда вернулась. Потом поняла, что в счастливое освобождение никто не поверит. Вообще, чудо какое-то, мистика! Чувствую себя дурой, которой просто случайно подфартило. И почему я тебя не послушалась?!

Алевтина замедлила шаг – нет, никаких просветов «узнавания ситуации», знакомых интонаций в голосе она не уловила. Этот вздёрнутый носик, чуть нервные губки, коротко постриженные русые волосы, белое пальто, джинсы… Она готова была разрыдаться здесь, посреди аэропорта, не обращая внимания на окружавших их пассажиров. Светлана тем временем продолжала:

– Попалась, как котёнок, как типичная лохушка-провинциалка клюнула. Так я таковой и являюсь, чему удивляться? Нет, в самом Питере всё развивалось достаточно романтично. Началось с того, что предложил съездить к морю. Гришаня этот! Как откажешься от такого предложения? В тот момент даже мысли не возникло о подвохе. Словно розовые очки на глазах были. Эх, знать бы с самого начала, что ты не одна такая соискательница. Наивняк полный!

Кое-как поместив чемоданы Светланы в багажник «тойоты», Константин раскрыл заднюю правую дверцу:

– Прокатимся с ветерком.

Алевтина видела, как дочь подозрительно косится на водителя, но ей было совершенно не до подобных нюансов. Она не могла вспомнить своего единственного ребёнка – вот что беспокоило и пугало. Чуда не произошло, хотя она так на это надеялась.

– Итак, вас оказалось несколько? – попыталась мать продолжить разговор с дочерью, когда они отъехали от аэропорта.

– Кого это? – уточнила Светлана.

– Ну, соискательниц, как ты сама выразилась.

– Странно, – вдруг призналась дочь, которой внезапно расхотелось продолжать свою историю. Она больше не смотрела на мать, уставившись в одну точку перед собой. – Я вроде разговариваю с тобой, а вроде, как и нет.

– Свет, не только у тебя в жизни происходят события… – с трудом подбирая слова, сформулировала она то, что висело в голове наподобие утреннего тумана. – У меня тоже. И мы меняемся. Шутка ли – полгода ни слуху, ни духу…

– Ма, что произошло за это время, а? Пока меня… пока со мной… – у девушки вдруг задрожали губы, на глаза навернулись слёзы. – В общем, кончай прикалываться! Где папай? На работе? У него не было раньше вечерних приёмов, как и ночных дежурств! Что у вас случилось?

– Я не прикалываюсь, – попыталась она успокоить дочь, но та распалялась всё больше и больше:

– Почему папай вне зоны доступа? Не звонит, не отвечает на звонки… Что с ним случилось? Как другой человек, я не узнаю тебя! Неужто я схожу с ума?

– Извините, что вмешиваюсь, – вклинился в их «разгорающийся» диалог водитель. – Но мне кажется, что вам обеим есть что рассказать друг другу. Пусть сначала Светлана поведает свою историю, тем более, что она уже начала, а потом…

– А ты кто вообще? Алё, гараж! – перебила его девушка, тем не менее, немного успокоившись. – Чтобы встревать в чужой разговор, я имею в виду.

– Света, как ты себя ведёшь? – попыталась Алевтина урезонить дочь, но та словно не замечала её.

– Твоё дело – за дорогой следить, а не в разговоры лезть! Тоже мне, третейский судья нашёлся!

Водитель бросил короткий взгляд в зеркало на Светлану, напоминавшую в этот момент кипящий чайник и пожал плечами:

– Вы можете не прислушиваться к моим советам. Просто у вас пока не разговор вовсе, а выяснение отношений. Совершенно не конструктивное, кстати. Оно ни к чему не приведёт. Уж я в этом разбираюсь. Чем скорее вы последуете моему совету, тем…

– Извините, Константин, – перебила Алевтина водителя. – По-видимому, придётся мне всё объяснить… Хотя я планировала это сделать дома, но раз обстановка накаляется, что ж…

– Да, мамочка, – Светлана достала из сумочки платок и собралась промокать им глаза, – изволь расставить все точки над «i», а то я себя чувствую крайне неуютно. Как-то не по себе, знаешь ли… Тем более, что ты, как я поняла, вполне доверяешь сидящему рядом с тобой человеку.

Алевтина поймала взгляд водителя, и ей сделалось легче. Константин обладал каким-то лечебным биополем, мог поддерживать её без слов.

– Наверное, я выгляжу действительно странно… Но по-другому себя вести просто не могу, – начала она, по крупицам собирая в памяти отрывочную информацию, которую успела «накопить» за эти дни. – Поскольку… совсем недавно… вышла из комы, в которую угодила ещё весной. Меня сбила машина… С отцом я так и не успела пообщаться. То есть, я приехала из Питера, но встретиться с ним не успела – меня сбила машина. Более того, я не помню, как он выглядит. Я и тебя не помню, доченька… Нет, я, разумеется, посмотрела домашний альбом, но ни одно лицо, к сожалению, так и не вспомнила.

– Подожди, – вытаращила глаза Светлана, замерев с платочком, забыв, для чего его достала из сумочки. – Ты полгода была в… этой самой… коме? Полгода?!

– Да, ты не ослышалась, именно полгода. Причём – ровно полгода. Машина меня сбила пятнадцатого апреля, а пришла в себя я пятнадцатого октября. Такая вот мистификация. Меня привезли в больницу без сознания с кучей переломов, с кровотечением…

– Почему мне отец ничего не сказал… Хотя…

Светлана словно споткнулась на ровном месте.

– Наверное, не хотел тебя расстраивать, – догадалась мать.

– Нет, он просто не имел такой возможности. У меня не было мобильника с собой. Возможно, он звонил… Причём – много раз.

Какое-то время все молчали. Алевтина не могла продолжать рассказ, так как перед глазами снова «всплыла» картинка, ставшая для неё в последние дни «заставкой компьютера» – два безобразных выроста на океаническом дне. Когда видение исчезло, она спросила:

– Куда он делся, мобильник этот?

– Отобрали, – незатейливо ответила дочь. – Но сейчас речь не обо мне. Ты-то как выжила? После полугодовой комы… О господи, – Светлана обхватила голову руками. – В голове не укладывается. Как ты всё это пережила?!

– Не помню, что я пережила… Но лучше бы помнила, честное слово. Не сидела бы сейчас, как сыч в курятнике. Как сказал психиатр, необходима одна деталь, хоть словесная, хоть из обихода-интерьера… Ещё бы знать, что это за деталь. Подсказал бы кто. Короче, мне надо что-то увидеть или услышать. И тогда я вспомню всё. Разом!

– Остаётся ждать у моря погоды? – поинтересовался молчавший до этого водитель. – А если эта злополучная деталь не встретится вовсе в жизни? Никто гарантии ведь не дал! Так и жить без памяти, прикажете?

– Я пока не отчаиваюсь, – заверила всех Алевтина. – У меня и выбора нет. Теперь ты, Свет, расскажи подробно о своих приключениях на юге, я так понимаю?

– Дома расскажу, всё в подробностях, – прозвучало в ответ. – Тем более, мы уже приехали.