Текст книги "Зверь на престоле, или Правда о царстве Петра Великого"

Минута для Феофана была критическая. Феодосий, ненавидевший его, подкапывался под него. По его наущению, на Феофана было донесено, что им спорот был жемчуг с облачений псковской кафедры, который Феофан присвоил себе. Дело принимало плохой для Феофана оборот. Лучшим средством спасения он выбрал погибель своего главного врага, Феодосия» [98, с. 66].

И хоть выдвинутые обвинения больше относились к личности самого покойного императора, но Феодосий Яновский в созданном Петром безбожном государстве был первым духовным лицом, а потому и нес всю меру ответственности за духовное падение нравов вместе с почившим антихристианским царем, который умер, по словам Прокоповича:

«…от безмерного женонеистовства и от Божия отмщения за его посяжку на духовный и монашеский чин, который хотел истребить. Излишняя его охота к следованию тайных дел показует мучительное его сердце, жаждущее крови человеческой» [98, с. 66].

Дмитрий Ростовский почил еще задолго до смерти Петра, а потому в своих высказываниях много сдержаннее своего коллеги. И это не удивительно. Если при духовном наследнике Петра, Иосифе Виссарионовиче, любое опрометчиво сказанное слово могло стоить жизни, то чем это могло грозить незадачливому болтуну во времена царствования самого зачинателя этих самых «дел»?

«Как отмечают исследователи, Д[митрий] Р[остовский] осторожно намекает на деятельность Петра I, подвергая критике “сущих на владетельствах”, которые “вельми согрешают… и безгрешных осужают вместо грешных”, в то время как царю должны быть присущи “милость, кротость и незлобие”» [120, с. 40].

И не случайно Петр доверил столь важную кафедру, Ростовскую, именно Дмитрию. Русское училище для детей духовенства он переделывает в школу, которая:

«“…была общеобразовательной, а не специальной”, она “являлась своеобразным связующим между древнерусскими училищами и народными школами XVIII в.” (В.В. Калугин)» [120, с. 40].

То есть бациллу безбожного обучения в древнерусскую школу внес именно он лично. И вот какими науками, помимо обучения иностранным наречиям, он развлекал детей русских священников в стенах своего сконструированного на западный образец обмирщенного детища:

«…стихосложение, риторика» [120, с. 40].

Петр пробовал заставить читать модные за границей книги. Однако эта программа по внедрению чужеродных вирусов разврата потерпела полное поражение: русский человек упрямо не желал читать печатаемую им книжную продукцию:

«Со смертью Петра ослабело типографское дело, а с ним рост книжного дела. Многие петровские издания были уничтожены за неимением покупателей…» [96, с. 1387].

И лишь много позже усилиями масонов удалось приступить к продолжению перекройки мозгов верхних слоев общества посредствам выпуска душевредных книг.

Дмитрий же Ростовский стоял у истоков этих «просветительских» реформ, в самом их еще зачатии. Он же начал вводить в обиход и всякие «пиески».

Но вот как относилась Русская Церковь к этой языческой традиции. Архимандрит Рафаил (Карелин):

«…по правилам древней Церкви, к крещению не допускались изготовители идолов, блудницы и артисты; занимающиеся этими “ремеслами” после крещения отлучались от причастия и молитвенного общения. Есть и еще правило: будущий священник не должен брать в жены артистку…» [18, с. 268].

Св. праведный Иоанн Кронштадтский:

«…Театр и церковь противоположности. То – храм мира, а это – храм Божий; то – капище диавола, а это – храм Господа». [18, с. 269].

«Нет, недаром Ленин говорил, что место религии заступит театр» [18, с. 269].

«В обращении к политбюро ЦК РКП(б) в начале 1922 года председатель ВЦИК М.И.Калинин писал: “Как-то в частной беседе на мой вопрос, чем можно заменить религию, Владимир Ильич ответил, что эта задача целиком лежит на театре, что театр должен отлучить от обрядовых сборищ крестьянские массы”. Именно так считал вождь – задача целиком и полностью на театре вслед за предварительной карательной работой чекистов» [58, с. 161].

И примером для подражания для него стал зачинатель «славных дел», который именно этими средствами пытался выбить из русского человека все русское:

«…надобно было вывести русского человека из его национального… Средствами для этого Петр почитал газету и театр» [49, с. 452].

Вот по какой причине Даниил Саввич Туптало, возведенный Петром в чин митрополита, и оказался на одной из важнейших по тем временам кафедр: Ростовской.

И подобные нововведения Дмитрий Ростовский деятельно внедрял в обиход даже в таких местах, где и сейчас это будет выглядеть не просто удивляющим, по отношению к занимаемой им должности, но и кощунственным. Как же это выглядело тогда?!

Его так называемая «Успенская драма» была написана:

«…на Украине в конце XVII в. для исполнения монахами и писцами в монастыре… прививая вкус и интерес к спектаклям, митрополит осуществлял нравственно-воспитательную программу» [120, с. 40].

И если пьески в им организованной школе еще можно как-то хотя бы и попытаться чем объяснить, то подобные мероприятия в монастыре – это уж явно чересчур.

Потому-то его патрон Петр именно ему, а ни кому другому доверил столь важную в государстве кафедру: замена Церкви театром, судя по всему, и лежала в основе этой самой пресловутой «нравственно-воспитательной программы». Но как все это выглядело в те времена, можно только лишь догадываться, так как даже сами названия его пьесок и сейчас-то выглядят достаточно шокирующе:

«…Комедия на Рождество Христово… Комедия на Успение Богородицы…» [120, с. 41].

Здесь хотелось бы напомнить достаточно не комедийные ситуации обеих вышеназванных сюжетов.

На похоронах Богородицы, например, некий воин попытался кощунственно опрокинуть гроб с Ее телом, за что невидимый небесный Ангел отсек ему руки, которые упали на землю. Воин, обливаясь потоками крови, бился в судорогах от нестерпимой боли, что повергло в ужас и всех окружающих.

Ну что, хороша комедия?

Да, потом он был помилован: руки, принародно же и в назидание окружающим, чудесным образом обратно приросли к телу. Однако этот страшный урок, показавший многотысячной толпе силу Божьего воздаяния, был дан не для глумливого над ним похихикивания, но чтоб страх отступничества от единственно правильного пути сохранился в веках.

Но если в первом случае ситуация все же закончилась достаточно позитивно, то с Рождеством Христовым эти похохотушки выглядят куда как более кощунственно: на фоне тысяч малолетних и грудных детей, убитых по приказу царя Ирода в Вифлееме. И уж отнюдь не в чьем-то видимом воображении, но слишком по-настоящему, чтоб над этим можно было как-то и пробовать надсмехаться.

Потому приходится лишь удивляться: как ему в голову не взбрендило присовокупить сюда же и еще одну очередную «комедию» на тему, скажем, «усекновения главы Иоанна Предтечи»?!

Так что одни лишь его этих «комедий» названия не просто удивляют, а валят с ног! Ведь такое явное кощунство не смогло бы пройти даже в наш безбожный век. А как все это должно было выглядеть тогда?

И вот чья личность, явившая свой некий патронаж над почившим проповедником-пиетистом, вызывает удивление в особенности:

«Первое издание “Келейного летописца” осуществил в 1784 г. Н.И. Новиков» [120, с. 40].

То есть наряду с алхимическими трактатами, масону Новикову, впоследствии даже Екатериной II, самой либеральной государыней того времени, за подрывную деятельность посаженному в Шлиссельбургскую крепость, среди самых первых своих изданий захотелось выпустить труды казалось бы не имеющего к розенкрейцерам никакого отношения – православного митрополита Дмитрия Ростовского.

Странно все это как-то. Но такая связь может показаться вполне логичной лишь в одном единственном случае: если оба они работали на одну и ту же организацию.

Организация же, на которую работал Новиков, выпуская алхимические труды в своей тайной типографии, представляла собой масонский орден мартинистов – самых лютых врагов Русского Православия.

Связь с масонством четко прослеживается и со стороны иного забравшегося ко двору русских царей проповедника Запада – Симеона Полоцкого. Вот что сообщается о них обоих:

«“Иеромонах Симеон Полоцкий и иеромонах же Дмитрий (впоследствии св. ростовский митрополит) занимались при дворе Алексея Михайловича астрологическими наблюдениями и предсказаниями” (Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. Т. 10)» [55, с. 147].

Но вот чем всегда считалось данное занятие на Святой Руси:

«Церковь всегда считала ворожбу, волхование, как непосредственное общение с демонами, одним из самых тяжких грехов» [55, с. 220].

Смотрим, кем же является коллега Дмитрия Ростовского по пиитомании и принадлежности к приверженцам древней гадательной науки чернокнижия:

«Симеон Полоцкий (1629–1680), белорус по национальности, сыграл большую роль в истории русской литературы и просвещения. Он считается основателем русского силлабического стихосложения и одним из зачинателей русской драматургии» [102, с. 364].

И вот чем отличалась его драматургия. Симеон Полоцкий: «…в своих сочинениях разводил и рекомендовал такую похотливую любовь, о которой стыдно не только говорить, но лишь упоминать в приличной среде» [67, с. 220].

Вот какого вероисповедания был этот пионер российского сексуального романа:

«…он как недавний униат и тем более как монах униатского Ордена легко мог быть обвинен в религиозном инакомыслии, подвергнут наказанию. Самое удивительное, что Полоцкий, живя в центре Православия и сам выступая защитником официальной церкви, не отрекся от своих униатских убеждений. Не заявляя о них вслух, что было бы равносильно самозакланию, он в тишине своей кельи подписывает некоторые книги личной библиотеки, правда, на латинском языке, так: “Эта книга есть надежное вместилище знаний Симеона Петровского-Ситниановича, полоцкого иеромонаха Ордена святого Василия Великого”. Дата – август 1670 года…» [132, с. 101].

Уточним еще раз имя нами разбираемой личности: «…по последним данным – Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович…» [55, с. 135].

Иными словами, он являлся самым настоящим масоном! О чем и пробалтывается в своем секретном отчете, только лишь по чистой случайности после его смерти попавшем в чужие руки. Однако ж лица, вступившие в обладание его отчетом о подрывной деятельности, так и не поняли, что держат в руках! Потому для них и непонятно: каким же это образом тайный униат и вольнодумец оказался в палатах русского царя. Ответ на это их недоумение предельно прост: масонская секта, столетиями подкапывающаяся под подножие Престола Господня, ограничений в использовании финансовых средств практически не имеет.

Однако ж масонство, при этом, просто так денег не выдает, требуя отчетности о проделанной работе. Вот именно эта отчетность, попавшая не по назначению, достаточно ясно теперь и вскрывает деятельность агента иностранных спецслужб, являющегося масоном из ордена «Василия Великого», тайного униата по вероисповеданию – Самуила Емельяновича Петровского-Ситниановича, вошедшего в высшие эшелоны власти при дворе Алексея Михайловича под монашеским именем Симеона Полоцкого.

То есть отчетность растраты казенных денег лишь одна теперь и доводит до нашего сведения настоящее имя в те годы резидента масонства в Москве.

А ведь воспитателем молодого царя Федора Алексеевича, как указывает Б.П.Кутузов, является:

«…Симеон Полоцкий (Петровский-Ситнианович)…» [55, с. 59].

Вообще-то засланный к нам Западом «казачок» мог бы оправдательных писем в свою тайную организацию и не отсылать – проделанная им работа видна и невооруженным глазом:

«Царь Федор, брат его Иоанн и сестра София – все учились у С. Полоцкого и “получали от него польско-литовское образование, сделавшееся тогда модным во всем высшем русском обществе”[15]15
  Знаменский П.В. История Русской Церкви. М., 1996. С. 298.


[Закрыть]» [55, с. 137–138].

Мало того:

«Воспитанник Симеона Полоцкого царь Федор в 1680 г. женится на польке Агате Грушецкой, что еще более усиливает польское влияние и дает повод некоторым говорить, что "царь скоро введет ляцкую веру и будет вести себя, как Дмитрий Самозванец"[16]16
  Соловьев С.М. История России. М., 1960. Кн. 7. Т. 13.


[Закрыть]…

Именно в период царствования Федора, ученика Полоцкого, “начали в Москве волосы стричь, бороды брить, сабли и кунтуши польские носить, школы польские и латинские закладывать”[17]17
  Там же.


[Закрыть]» [55, с. 138].

Так что многие нововведения Петра особыми нововведениями и не являлись, но лишь копировали действия, предпринятые Лжедмитрием для устранения Православия на Руси. Но чтобы доказать принадлежность Симеона Полоцкого не к ордену иезуитов, как ошибочно посчитали писавшие о нем историки, следует упомянуть и о его слишком явной в том числе и антикатлической деятельности:

«…ко всему прочему он был еще и оккультист-астролог» [55, с. 146].

То есть чернокнижник, принадлежащий к высшей степени масонства, ко всему прочему занимающейся еще и алхимией.

Но каким образом этому адепту тайной секты удалось втереться в доверие нашей правящей династии?

«…царь Алексей Михайлович посетил Полоцк, и молодой учитель “имел радость” поднести царю свое сочинение “Метры на пришествие великого государя” и тем обратить на себя его внимание. В 1664 году, после того, как Полоцк снова перешел под власть Польши, Симеон Ситнианович переселился в Москву» [55, с. 135].

То есть исключительно благодаря лести этот агент тайной секты и пробирается в царский дворец.

И ряд отравлений, в те годы парализовавших жизнь царской семьи, исходил именно из его окружения. А его окружением было окружение самого потерпевшего – Романова Алексея Михайловича:

«К кругу латинников принадлежали достаточно влиятельные при дворе люди: начальник Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин, окольничий Федор Ртищев, свояк царя Борис Морозов, боярин Артамон Матвеев…» [132, с. 102].

Последний, как выясняется, так же как и Симеон Полоцкий, был чернокнижником, о чем имеются свидетельства. Лекарь Давид Берлов сообщал, что видел сам:

«“…как Матвеев с доктором и переводчиком греком Спафарий, запершись, читали черную книгу; Спафарий учил по этой книге Матвеева и сына его Андрея”[18]18
  Соловьев С.М. История России. Т. 13. М., 1960.


[Закрыть]» [55, с. 180].

Между тем:

«…Спафарий имел связь с Лейбницем, пристально интересовавшимся Россией, находился с ним в деятельной переписке и выполнял его поручения» [55, с. 179].

А сам Лейбниц, как прекрасно известно, был масоном и алхимиком. Так что становится понятна и окраска всей этой компании, нами вызванной на свет Божий из полумрака.

Потому выглядит вполне естественным стремление масона Новикова выгородить в своих книгах и Матвеева, сосланного в 1676 г. в Пустозерск за колдовство:

«Известный “просветитель” Н.И.Новиков пламенно защищает своего собрата в сочинении “История о невинном заточении ближнего боярина А.С. Матвеева” (М., 1785 г.)» [55, с. 367].

Но и возглавлявший партию латинников Василий Васильевич Голицын, первый министр и канцлер царевны Софьи, являлся все таким же, как и все вышеперечисленные, масоном и алхимиком. Вот что показали раскопки подвалов его дворца, снесенного большевиками в 1933 г. Один из обнаруженных подземных ходов:

«…вел в большую сводчатую палату, где отыскалось много тиглей трехгранной формы и осколки какой-то стеклянной посуды. Археологи считали, что здесь была лаборатория для занятия черной и белой магией. Существование такой лаборатории в подземельях дворца Голицына вполне допустимо… Тигли же трехгранной формы, найденные в подземелье, использовались в России для плавки золота и серебра. Не пытался ли В.В.Голицын в своей тайной лаборатории создать “филоскофский камень, или магистерум”, способный облагораживать металлы, то есть превращать их в золото и серебро?» [159, с. 183].

Так что алхимическая лаборатория сама свидетельствует о вероисповедании ее хозяина. Но и время сооружения этого подземелья указывает на принадлежность к алхимии не потомков и не предшественников первого министра при дворе Софьи, но на него самого:

«Клейма на кирпичах “П”, “Н”, “Д” свидетельствуют о постройке подземелья в 1680-е годы» (там же).

К масонским орденам относит владельца подземелий и их внутренне устройство:

«По словам археолога, потолок хода представлял собой свод “готической” формы. Подземные помещения и ходы с “готическими” сводами И.Я.Стеллецкий встречал раньше только в Лубнах и в Чернобыле. В первом случае они были устроены монахами-бернардинцами, во втором – братьями доминиканского ордена. Кто же построил подземный ход с подобным сводом в Москве?» [159, с. 184].

Вот кто предводительствовал тогда так называемыми западниками: маг и чернокнижник, имеющий секретное подземелье с оборудованной алхимической лабораторией.

Совершенно под стать ему же являлся и иной обнаруженный нами адепт масонского ордена – Петровский-Ситнианович:

«…Полоцкий создал своеобразную энциклопедию, в которой перемежены изложения церковных легенд, анекдоты… Смелым начинанием Полоцкого был стихотворный перевод Псалтыри» [132, с. 106].

Но при Алексее Михайловиче этот новодел еще не прошел:

«…попытка вложить в рифмы нерушимо хранившиеся тексты казалась дерзостью, вызвала недовольство и сопротивление» [132, с. 106].

И сама эта поэтическая акция представляла собой: «…явное небрежение к старинной традиции…» [132, с. 106].

«…патриарх Иоаким говорил про него… что “Венец веры” Полоцкий сплел “от вымышлений Скотовых, Ансельмовых и тем подобных еретических блядословий”» [160, с. 198].

Но получаемые с Запада финансовые средства все ж позволили тайному масону и униату воспользоваться типографией склоненного на свою сторону воспитанника – будущего царя Федора:

«Избегая контактов с противоборствующим ему Иоакимом, Полоцкий на своих изданиях самовольно ставил пометку, что книга печатается с благословения патриарха» [132, с. 107].

Но и это не слишком помогло спрятавшемуся под рясой православного священника агенту тайной секты. Впоследствии его еретические книги были запрещены не только к печатанию, но даже и к прочтению.

Следующим священником из плеяды того духовенства, слишком откровенно отдающего гнилостными бактериями Запада, является Георгий Дашков, чье, по словам Петра, особое «радетельное происхождение» поставлено ему в заслугу. Но в особенности он обязан своему взлету по служебной лестнице удачным усмирением стрелецкого бунта, вспыхнувшего в Астрахани.

Этот «победоносный» Георгий, со дня поворота церковной политики монарха в еретическое русло, в очередной раз затуманивший мозги протестантской пропагандой стрельцам, оказавшись по милости монарха еще только келарем Троицкого монастыря, уже:

«…завел свой стол. Прислуги у него было лично для него 20 человек. Вкладов, которые приносили в монастырь усердствующие золотом и серебром, Дашков в казенный приказ не отдавал, а покупал на эти деньги экипажи, сбруи, лошадей. Он был великий охотник до конской части, строил конюшенные дворы, держал до 150 конюхов. Нужных ему людей он дарил деньгами и лошадьми. Снабжал всем возможным своих многочисленных родственников…

Его поездки… совершались с баснословною роскошью… он ехал громадным поездом в 200 лошадей…» [98, с. 69].

В награду за столь неприкрытое алчное мздоимство он был постоянно повышаем в должностях, что подтверждает утверждение этого наглого вора на одной из самых важных в Московском государстве кафедр – Ростовской, в управление которой он вступил в 1718 г.

А вот теперь рассмотрим «житие» Феофана Прокоповича, столь удачно «утопившего» своего соперника – Феодосия Яновского, так удивительно долго державшегося «на плаву» – во главе учрежденного Петром Священного Синода:

«Религию свою он в молодости переменил дважды. Молодым человеком он перешел из Православия в католичество и уехал в Рим, где жил и учился при папском дворе… Через восемь лет он вернулся… опять перешел в Православие и стал монахом» [146, с. 55].

Но каким же образом этот подготовленный папой агент умудрился угодить на вершину создаваемой Петром лжеправославной церкви?

Оказывается, все было подготовлено для его внедрения в высшие эшелоны петровской церковной власти в тот самый момент, когда Петр, после уже казавшейся совершенно безконечной серии поражений, вдруг, совершенно нежданно, одерживает викторию.

Пусть и при достаточно странных обстоятельствах, о чем еще будет сказано несколько позднее, но все-таки одерживает. И пребывает в тот момент на вершине эйфории от случившегося уж не в меру «славного» его военного предприятия. Вот тут-то некоей нам пока неведомой организацией и устраивается возможность произнести речь какому-то безвестному монаху не где-нибудь, но в самом центре устроенного по этому поводу торжества:

«…Феофан Прокопович в соборе, в присутствии Петра произнес проповедь, в которой прославил подвиг русской армии и ее вождя. В своей проповеди он страстно, с глубоким пониманием восхвалял петровские реформы, и, естественно, Петр был восхищен таким проповедником. Он взял его с собой в Петербург и вознес на высокие церковные степени» [146, с. 55].

А потому, что и естественно:

«Человека, сочувствующего всем безусловно его реформам, всегда готового слепо действовать в его видах и ставившего угождение ему выше угождения Христу, Петр нашел в Феофане» [98, с. 47].

«…он писал стихи, в которых прославлял деяния Петра, произносил блестящие проповеди, в которых восхвалял петровские нововведения, объяснял их пользу…» [146, с. 56].

Иными словами, этот странный «чернец», столь услужливый и необходимый узурпатору, является полной копией своего предшественника при царе Федоре – Петровского-Ситниановича: оба они лестью проложили себе путь в царские палаты.

Феофан Прокопович:

«…был захвачен течением, развитию которого способствовал сам Петр и которое проникло уже к подножиям алтарей. Священника с подобной нравственной физиономией Россия еще не видела; он представлял собой, тогда еще не известный, теперь почти исчезнувший тип западного прелата.

Умный, пронырливый, властолюбивый… Он ел мясо круглый год, но кроме того в его доме употреблялось 1500 лососей, 21000 сигов, 11 пудов икры, 11 бочек спиртных напитков и т. д.» [16, с. 471].

Это пока о его необычайной прожорливости. Но не в ней одной заключалась его вредоносность:

«Он жил широко и так же широко благотворительствовал. В 1721 году устроил в одном из своих петербургских домов лучшую в то время школу. О том, как надо вести преподавание в этом заведении, он составил наставление, под которым свободно мог бы подписаться любой иезуит, и пригласил учителей-лютеран» [16, с. 471–472].

Вот таким «благотворительством» и ознаменованы «славные» дела этого пожирателя сигов: устроенная одним из руководителей школа оказалась полулатинской, полууниатской, полулютеранской.

«…он служил тараном, которым Петр совершенно разрушил старую московскую церковь» [16, с. 472].

Одним из нововведений был следующий закон, принятый петровской верхушкой духовенства:

«…“налог на мертвых” уничтожается: Регламент назвал так вымогаемые воздаяния за молитвы по усопшим, которые по обычаю должны были читаться в продолжение сорока дней. Издержки по содержанию церквей должны покрываться исключительно налогом на прихожан» [16, с. 481].

Но вот что советует уже теперь настоящий священник Русской Православной Церкви протоиерей Андрей Устюжанин:

«Очень хорошо, чтоб верующие люди читали по усопшему псалтирь в течение всех сорока дней» [140, с. 64].

И это столь необходимо потому, что:

«…душа-то в сорокадневный период проходит мытарства, ей нужна сугубая помощь – молитвенная, чтение псалтири, приношения в храм Божий, поминовения на проскомидии…» [140, с. 66].

«…в сороковой день изрекается определение Божие о душе, решающее участь ее до Страшного Суда. Потому-то и советуется служить и заказывать о скончавшихся “сорокоусты”. Польза, важность и сила этого поминовения засвидетельствована многими примерами не только в житиях святых, но и в устных и письменных сообщениях от начала христианства и до настоящего времени» [86, с. 169].

Так что закон этот основан исключительно на желании Петра как можно большее количество душ русских людей от райских кущ переориентировать в свои владения. В те самые, откуда он и послал свой пламенный привет, показавшись своей личиной из клубов дыма от американских небоскребов.

Попытка отделения Церкви от государства в петровских нововведениях прослеживается явственно и вполне очевидно. Но это именно та самая идея, которую уже полностью воплотит его дел наследник – Ленин.

И вот как «славно» завершается итог многолетней работы Прокоповичей-Дашковых по разваливанию Русской Православной Церкви:

«Недовольство, на этот раз всеобщее, не останавливает однако реформатора. 25 января 1721 года был опубликован Регламент, а 11 февраля – открыта Духовная Коллегия, названная впоследствии Священным Синодом… Патриарх уничтожен» [16, с. 481].

И взамен исконному клиру, своими традициями уходящему вглубь веков – в еще довладимирскую Русь, во главе Русской Церкви петровской реформацией было учреждено:

«Постоянное собрание, в котором простые священники заседают рядом с епископами…» [16, с. 481].

И таким образом:

«Сбылось предреченное св. Афанасием Великим: одним из признаков приближения антихриста станет переход церковного управления в светские руки» [19, с. 43].

То есть, вместо некогда обретенной после падения Константинополя духовной власти русского патриаршества в единственном в мире Православном Царстве, мы получили самый настоящий западного образца униато-католико-протестантского толка балаган, своей структурой полностью схожий с подобными же «народоправческими» балаганами. И как их ни называй: сенатами, советами, думами или синодами – вся их «народоправческая» деятельность легко управляема стоящими за их спинами финансовыми магнатами, у которых бог один – золотой телец. А кукловоды лишь дергают за ниточки.

Наше же государство, Святая Русь, с самого дня своего возникновения была не от мира сего. Она была изначально – от Бога. А потому ее вероисповедание всегда столь серьезно и отличалась от иных «церквей». И весь иноверный инородный нам мир всегда вел с нами свои войны с одной только целью: низвести веру русского человека до состояния своей собственной.

Священный Синод Петра как раз и предназначался играть роль той самой антиправославной организации, которая должна была привести к полному уничтожению нашего древнего вероисповедания в традиционно упрямой России, все никак не желающей впитывать в себя антихристианские идеи.

Но уже после следующей революции – ленинской – часовни так и не были снесены, а ворота с иконами так все еще и продолжали заставлять даже пришедших к власти безбожников испытывать к себе уважение. Имеются свидетельства, что и к 1920-му году еще не успело у революционеров повыветриться к ним почтение. Арестованный большевиками князь С.Е.Трубецкой так был проводим своими конвоирами через главные ворота Кремля:

«Когда проходили через ворота, по старой московской традиции, почти все мы сняли шапки. Я заметил, что большая часть нашей стражи тоже их сняла. С.П. Мельгунов, как принципиальный атеист, с интеллигентской цельностью и прямолинейностью, не снял шапки, и один из конвоиров ему заметил: “Спасские ворота – шапку снимите!” Мельгунов запротестовал, и стража, разумеется, не настаивала на этом чуть ли не “контрреволюционном” требовании» [137, с. 278–279].

А вот когда революционеры Ленина довершили «славные дела» революционеров Петра по уничтожению московских часовен, когда не только икон над воротами, но и многих самих этих ворот уже не досчитались, когда вслед за зверским истреблением сотен тысяч русских людей священнического и монашеского звания и преданием мерзости запустения десятков тысяч православных храмов Православие в России считалось ими уже полностью уничтоженным, совершенно удивительнейшим образом и лишь по воле Божьей оно вдруг в самые тяжелые дни Великой Отечественной войны в нашей стране – восторжествовало!

И помогло этому поистине чуду воплотиться возвращенное нашим священством (а уж никак не коммунистическим кровавым режимом, как некоторые и по сию пору считают) ровно после двух веков отсутствия (чуть ли ни день в день!) Патриаршество на Земле Русской.

Но вот какова была основа петровского нововведения в Русской Церкви:

«Постановление, требующее, чтобы священники доносили об открытых им на исповеди государственных преступлениях, которое Екатерина II впоследствии скрывала от Вольтера, было составлено Петром, так же, как и постановление о карательных мерах против ослушников…» [16, с. 168–169].

«Петр I даже тайну и неприкосновенность исповеди не пощадил и нарушил, обратив и ее в орудие сыска» [145, с. 99].

Вот какова была механика исполнения пунктов им запущенной машины:

«По требованию синодского Регламента, священник, выпытавший у кающегося его грехи, за которые он должен быть арестован, и сам должен с ним ехать “неотложно и неотбывательно” в указанные в высочайшем указе “места” – “Тайную Канцелярию” (тогдашнюю Чрезвычайку) или “Преображенский Приказ” (Петровское Гэпэу)» [67, с. 93].

Так что даже связанное с чисто моральными ценностями учреждение Петром превращалось в карательный орган.

Были и иные кощунства над русским вероисповеданием:

«В церквах, обыкновенно посещаемых царем, были поставлены кружки для сбора штрафов, которые царь налагал на болтающих, спящих и, вообще, лиц, неприлично ведущих себя во время церковной службы.

В Александро-Невской лавре сохранился железный ошейник, употреблявшийся… для наказания рецидивистов: они должны были слушать обедню привязанные за этот ошейник к колонне храма»[19]19
  Шерер, т. III, с. 238.


[Закрыть] [16, с. 169].

Но и про такое нам слышать теперь уже не впервой. Именно его наследники довершили начатое Петром превращение русских храмов в тюремные застенки.

«Петру не нравилось, что в России много церквей, особенно их изобилием славилась Москва; и он приказал… все лишние церкви упразднить» [51, с. 739].

Так что к Православию вероисповедание Петра, как нами разобрано теперь достаточно подробно, уж точно не могло иметь никакого отношения.

Но каковым же было истинное его вероисповедание?

«…его слова и поступки заставляли заподозрить в нем склонность к протестантизму. Он окружил себя кальвинистами и лютеранами… и внимательно слушал их проповеди» [16, с. 168–169].

А ведь не секрет, что именно протестантизм является самым надежным внешним прикрытием масонства, так как на такой сорт религии легче всего ссылаться поклонникам культа Бафамета. Вот как это на словах выглядело в рассказах о внешней обрядности масонов послепетровского образца – времен подчинения русского масонства Фридриху Вильгельму II:

«Членам кружка рисовалось счастливое братство независимых дворян… верующих в Бога, но не связанных выполнением церковных обрядов» [40, с. 21].