Текст книги "Зверь на престоле, или Правда о царстве Петра Великого"

А нас всегда попрекали этой самой топящейся по-черному хатой! Так вот откуда она вообще берет свое начало – с петровского ограбления русского человека непосильными поборами, когда следовало выбирать между грязью и смертью. И, выбирая жизнь, русский человек переходил на топку избы по-черному…

Но этот временно используемый вынужденный прием, направленный против голодной смерти своего семейства, ввиду полной невозможности выплаты еще и этого налога, теперь вменен нам в якобы извечную нашу чуть ли ни врожденную чумазость! И окажись Петр чуть расторопнее фашистов, нашим оболгателям можно было бы уже сочинять саги о том, что русские-де и окон-то в своих избах не прорубают.

Однако ж для выживания от спустившегося бремени налогов пришлось бы не только рубить себе избы-чуланы западного образца, но заколачивать уже имеющиеся окна.

Вот где лицо этой самой их западной цивилизации! Вся их чумазость отталкивается от привычки сидеть в грязи и в потемках. И если они видят, что есть люди, которые распознают в этих варварах грязных неандертальцев, то у них тут же вспыхивает острое желание этих людей приравнять к себе: запретить бани, печные трубы, окна и т. д.

А суммы из России вышибались Петром поистине астрономические. Не мог русский человек сидеть в грязи – за то и расплачивался своей кровью.

И вот еще какой особенностью перед всеми иными монархами Европы выделялся Петр: пятки его шерстяных носков, явно напоказ, всегда были кем-то старательно заштопаны. Это могло внушать окружающим мысль о бережливости с его стороны, явно, как выясняется, мифологической. Эта чисто пропагандистская, весьма топорная с его стороны фальшивая уловка просто смешна: один только Меншиков в одни только английские банки упрятал целый годовой бюджет огромной страны! Да и сам Петр никак не меньше вбухал в одно только лишь свое первое путешествие по заграницам, когда «делам» этим своим, впоследствии столь поимевшим славу, причем достаточно дурную, у него в Саардаме было положено начало в койке с горничной. Да и дипломов он там себе фальшивых с десяток прикупил, да бражничал, да кутил… Так что просадил он тогда, всего за одну свою поездку, тоже будь здоров: отнюдь не менее, нежели Меншиков за всю свою жизнь уложил в английские банки!

А сколько транжирили «птенцы», разворовывающие страну за его спиной?

Зато пятки у копеечных носков их хозяина сверкали латками всем напоказ…

А для того, чтобы «птенчикам» было что воровать, нужно было откуда-то все же изыскивать средства. Тому и способствовала проводимая Петром финансовая политика.

«…почти всегда она откровенно отвратительна…

…Вместо того чтобы изыскивать способы увеличить производительность тех источников дохода, которые уже существуют и соответствуют производительным силам страны, он выбирает политику финансового вымогательства, облагая наудачу все, что кажется ему подлежащим обложению… с 1678 года, со времени последней переписи, число подлежащих обложению имуществ сократилось на одну пятую. На севере потеря доходит до 40 %» [16, с. 504–507].

То есть политика Петра по отношению к своим подданным была столь безчеловечна, что введенный им впоследствии еще и подушный налог, когда каждая вновь рожденная душа уже с пеленок подвергалась поборам, не стал каким-то особым нововведением этого страшного человекообразного существа, развернувшего геноцид русского народа еще задолго до своих коммунистических последователей. И точно так же, как его последователи отдали власть в нашей стране потомкам Ханаана, Петр отдал ее созванным со всех концов света инородцам. А от того ненависть русского человека к иноземцам столь возросла, что любая даже самая стихийная случайность могла стоить этим пирующим на нашей крови инородным пиявкам жизни.

Может, потому Петр и учредил строительство своей синтетической, инородной русской державе столицы в местах исконного обитания «шушеры чухонской» – подальше от пределов исконного проживания русского человека? Ведь сосавшие из нас кровь иностранцы и полуиностранцы очень сильно рисковали своим здоровьем. А потому:

«В момент смерти Петра дипломатический корпус считал опасным положение свое и всех живших в Петербурге иностранцев, так как можно было опасаться насилий со стороны черни, умиравшей с голода… (Депеша Кампродона от 6 февраля 1725 г.)» [16, с. 510].

Но и еще за три года до этого обстановка в окрестностях столицы выглядела слишком накалившейся, чтобы иностранцы могли не опасаться за свою жизнь:

«…голод и побеги приводили к размножению разбоев. Летом 1722 года дошло до царя, что на Оке и на Волге разбойники убивают хозяев, грабят товары, а наемные работники на купеческих судах не только не обороняют своих хозяев, но еще сами подговаривают разбойников. Около самого Петербурга не было проезда за разбойничьими шайками; а одна из этих шаек, доходившая, как говорят, до 9 000, под командою отставного полковника помышляла напасть на столицу, сжечь адмиралтейство и все военные склады и перебить всех иностранцев» [51, с. 750].

И очень жаль, что в город-кровосос все же не нагрянул тот отставной полковник и не раздавил этот созданный Петром нарыв, который гнил затем еще очень долго, вплоть до большевистской революции.

А может, и есть в том какой-то высшего порядка смысл, что вся эта распложенная «преобразователем», жирующая на нашем горе орава дармоедов в конце концов сама же себя в 1917 году, словно Иуда к петле, приговорила к смерти? Поистине: как аукнется, так и откликнется.

«…ближайшим результатом реформы было устройство выгодных мест, из-за которых ссорились любимцы государя, которыми они торгуют и дорого оплаченное получение которых побуждает должностных лиц возмещать расходы за счет подчиненных. Если на них донесут, что редко случается, так как торговцы эти держатся настороже, то они выходят из затруднений по-турецки, предлагая господину долю взятки. Принятая Петром система стремится сделать из губернаторов что-то вроде откупщиков податей (fermiers generaux), с почти неограниченной властью для добывания средств, из которых взималась требовавшаяся огромная военная контрибуция» [16, с. 518].

«Сохранились безчисленные докладные записки о бедственном состоянии государства, невероятных тяготах налоговых, вымирании населения до такой степени, что не из кого было набирать рекрутов…» [161, с. 175].

«…число бродяг все росло. Это было следствием общих условий, слишком тяжелых, слишком жестоких… карали за подачу милостыни штрафом и присуждали к кнуту… В 1719 году за это преступление ежедневно наказывали кнутом[26]26
  Костомаров, История России, т. II, с. 629.


[Закрыть]… Это очевидное доказательство, что средство было недействительно» [16, с. 526–527].

И тут Валишевский прав. Вот если бы за это расстреливали, четвертовали или вешали, как за вязанку хвороста, что Петром было введено в окрестностях строящегося его детища – города-монстра, то, может быть, число желающих не дать доведенным до нищеты антирусской властью людям умереть с голоду несколько и поубавилось бы…

Эта наша неспособность к черствости сердца, которая ни первому к нам пожаловавшему антихристу, ни даже его двухсотлетней давности последователю не позволила из народа-богоносца сконструировать вырожденческую богоборческую нацию – и есть наша столь непробиваемая защита, которая и составляет основную часть менталитета истинно русского человека.

Да что там кнут! Даже под страхом смерти не помочь умирающему от голода человеку мы так никогда и не сможем. Об этом Петр, в силу его полностью противоположного нашему менталитета, не мог и догадываться. Такого чувства у него в природе заложено не было. Он не являлся человеком. Он был зверем. И это еще раз подтверждает лишь только тот факт, что он не имел обычно присущей его приятелям-королям страсти к охоте на зверей.

Но пристрастие к утехам с кровавыми последствиями он все же имел. Это была тоже охота. Только несколько иного свойства – охота на людей…

«В марте 1711 г. Петр сделал доносительство официальной государственной службой. Было создано особое ведомство из чиновников-доносчиков, названных фискалами, состоявшее из пятисот человек, а во главе их стоял обер-фискал, в чью задачу входило “выведывать случаи злоупотребления и доносить на виновных Сенату, невзирая на чины и звания”. Доносительство стало профессией – даже большевики этого повторять не стали, держа своих многочисленных стукачей “за штатом”…» [15, с. 390–391].

И эта профессия, на Руси до того времени совершенно невиданная, приносила немалый доход:

«…в случае правильности доноса половина штрафа шла в пользу фискала, в случае же, если донос оказывался ложным, предписывалось фискалу “в вину того не ставить”» [15, с. 391].

То есть обливать грязью им было разрешено кого заблагорассудится. Однако ж если компромат имелся слишком достоверный, то более выгодно было его запродать самому обвиняемому и разойтись с ним по-турецки.

Но одними фискальными службами законодательство Петра не ограничивалось:

«Поняв наконец что с казнокрадством и взяточничеством (вызванными к жизни его же реформами) обычными средствами не справиться, Петр создал особые комиссии по расследованию. Каждая состояла из гвардейских офицеров – майора, капитана, поручика, которым было приказано рассматривать дела и вершить суд не по закону, а “согласно здравому смыслу и справедливости”.

Известно, что творится, когда огромные полномочия получают люди, каждый из которых имеет свой здравый смысл и по-разному понимает справедливость… Брауншвейгский посланник Вебер писал: “…члены почтенного Сената, куда входили главы знатнейших родов из всех царских владений, были обязаны являться к какому-то лейтенанту, который судил их и требовал от них отчета”.

…эти самые гвардейские офицеры сплошь и рядом совершенно не разбирались в сложных делах, которые им предстояло решать “по справедливости”. Об их поведении наглядный пример дает жалоба фельдмаршала Шереметева, к которому нежданно-негаданно оказался приставленным гвардии сержант Щепотьев. И не просто соглядатаем – Щепотьев привез с собой адресованную фельдмаршалу царскую инструкцию, где говорилось, что Щепотьеву “велено быть при вас некоторое время, и что он вам будет доносить, извольте чинить”. Другими словами, фельдмаршалу предлагалось следовать приказам сержанта…

Сохранились письма Шереметева своему свату Головину. В одном он жалуется: “Он, Михайло (Щепотьев – А.Б.), говорил во весь народ, что послан он за мною смотреть и что станет доносить (приказывать – А.Б.), чтоб я во всем его слушал”. Строчки из второго письма: “Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михайло Щепотьева от меня взять… непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мной не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег”. Судя по сочувственному ответу Головина, репутация Щепотьева была всем известна – как самая незавидная.

Если так поступали с фельдмаршалом, одним из любимцев Петра… легко представить, как куражились над менее высокопоставленными чинами облеченные высочайшим доверием гвардейцы. Даже на заседаниях Сената, считавшегося высшим правительственным учреждением, постоянно присутствовал гвардейский офицер, чтобы своей властью отправлять в крепость тех, кто на заседании станет вести себя “неподобающе и неблагопристойно”» [15, с. 389–390].

На что такое похоже?

Так это же «святая» фем! Но лишь с тем маленьким отличием, что у немцев ее суды вершились под покровом таинственности, а Петр выволок ее из подземелий аж в Сенат!

Каково чувствовалось себе самим сенаторам, вроде бы как всей огромнейшей страны владыкам, если над шеей каждого из них постоянно нависало лезвие петровской гильотины в виде приставленного к их заседаниям какого-то полупьяного капрала-выдвиженца, и что на уме у него – вряд ли кто мог даже приблизительно определить.

Так что при Петре вообще никто во всей стране не мог чувствовать себя в безопасности: награбленный капитал, при возникновении неурядиц с соглядатаями, конечно же, помочь мог. Но ведь мог и не помочь!

А полномочия у этих посланцев, выбранных Петром, не имели никаких пределов:

«Посланным в провинцию гвардейцам предписывалось “губернаторам непрестанно докучать”, чтобы они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были “как губернаторов, так и вице-губернаторов и прочих

подчиненных сковать за ноги и на шею положить цепь, и по то время не освобождать, пока они не изготовят ведомости (отчетность – А.Б.)”. В 1723 г. в Твери за волокиту со сбором налогов тверского воеводу вкупе с прочим высшим начальством долго держали в оковах по распоряжению гвардейского рядового солдата, нагрянувшего из Петербурга. Солдат Преображенского полка Пустошкин посадил на цепь московского вице-губернатора Воейкова, имевшего чин бригадира (средний меж полковником и генералом) – а вдобавок чуть ли не всю губернаторскую канцелярию» [15, с. 390].

Если в центральных губерниях за недостаточное разорение русского человека рядовые уполномоченные от Петра генералов на цепь саживали, в попытке заставить их под страхом смерти выколотить из своего народа последние крохи, то что можно говорить о глухой провинции?

Потому там, чтобы не погибнуть с голоду, сидя все на той же цепи, русский человек стремился сбежать в лес, за границу, в горы – подальше от нагрянувшего на Святую Русь супостата, узаконившего полное разграбление и уничтожение русского человека на всех просторах огромной страны. И это касалось вообще всех, невзирая на чины и звания. То есть полная аналогия кровавого большевистского режима, когда в считанные недели редели целые кварталы с проживающими в них вроде бы и обласканными властью партработниками. И вчерашних палачей сегодня не спасали их былые революционные заслуги. Просто после выполнения ими своей иудиной миссии пришла теперь и их очередь быть закланными на жертвеннике дорвавшегося до власти антихриста, который без человеческой крови обходиться просто не умеет.

Так что вся финансовая система Петра – Ленина основывается исключительно на уничтожении попавшего в ее тиски человека. То есть всеми этими «враждебными вихрями» всегда руководит отнюдь не глупость, способная обогащать или карать Меншиковых, Шустовых и им подобных, но расчетливая жестокость, основанная на массовом уничтожении людей, где Меншиковы и Шустовы являются лишь исполнителями, временно оказавшимися в фаворе. Назавтра их все равно поджидает иудина петля: закон любой революции – «каждая революция пожирает своих детей» – не оставляет ее участникам никаких шансов. Они лишь исполнители звериной воли своих владык и, отслужив свой час в качестве халифа, каждый из них из палача обязан превратиться в жертву. Так что участь массово расстреливаемых в 1938-м комиссаров Ленина предваряет участь комиссаров Петра, которых от уничтожения, судя по всему, спасла лишь скоропостижная смерть своего сюзерена.

И вот какую кошмарную резервацию представляла по тем временам вздернутая Петром на дыбу страна, разворовываемая и умерщвляемая теперь еще и его «птенчиками» – наследниками «дел»:

«“Помещиков и старост, – пишет историк Болотин (1735–1792), – отвозили в город, где их содержали многие месяцы в тюрьме, из коих большая часть с голоду, а паче от тесноты, померли. По деревням повсюду слышен был стук ударений палочных по ногам, крик сих мучимых, вопли и плач жен и детей, гладом и жалостию томимых. В городах бряцание кандалов, жалобные гласы колодников, просящих милостыню от проходящих, воздух наполняли”. В стране был голод, свирепствовали повальные болезни, неистовствовала Тайная канцелярия, творившая суд и расправу по безчисленным наветам. Подымали “на дыбу”, били кнутом, рвали ноздри и вырезали языки у вовсе неповинных людей» [75, с. 120–121].

А вся эта некая «система общежития», прекрасно известная нам по прошедшим перед нашими глазами образцам военного коммунизма и фашизма, чье исполнение на практике было прекрасно осуществлено Робеспьером и Лениным, Гитлером и Пол Потом, имеет достаточно лаконичное название: геноцид.

И Петр, чисто физически уничтоживший половину мужского населения вверенной ему страны, драконовскими законами оставшуюся часть русских людей отодвинув за грань выживания, не просто прекрасно вписывается в вышеперечисленный список и даже не просто находится во главе его, но, показавшись в клубах дыма от американских небоскребов, указывает на занимаемое своею персоною в этом списке совершенно обособленное главенствующее место.

И даже если Петр умер, то совершенно напрасно некоторые полагают, что его больше нет: «…как и полагается сатанинскому существу, Петр до конца не умер после своей физической смерти. Петр – единственный… после смерти окончательно превратившийся в беса» [14, с. 180]. Как и Ленин, который, оставаясь в своем мавзолее, все еще тянет нашу страну в бездну, на которую ему указал Петр.

Загадки родословной

Но почему же все-таки столь не соответствовала петровская ментальность русской? Почему привычки инородца, откуда-то вдруг появившиеся в его генах, столь смахивают на цыганку, взятую из детдома на воспитание, которая, чуть выучившись стоять на ногах, уже идет на промысел, сидящий у нее в крови?

И внешностью Петр на своих русских предков совершенно не походил. В чем здесь загадка?

Пробуем разобраться. Вот что о его происхождении сообщают тайные дознания Преображенского приказа:

«Какой он нам, христианам, государь? Он не государь, латыш: поста никогда не имеет; он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы, писано о нем именно в книге Валаамских чудотворцев, и что он головою запрометывает и ногою запинается, и что его нечистый дух ломает… (Дела Преобр. прик. 1705 года (ЦГАДА ф.371, Преображенский приказ, 1705 г., д.328, л.1–13; д.305, л.1–9; д.293, л.1–34; 1706 г., д.452, л. 1–12.))» [124, с. 99].

«Старец Александр передает убеждение очень многих священников и крестьян, что Петр родился от “нечистой девицы”[27]27
  Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Книга VIII. М., 1962.С.102.


[Закрыть]» [14, с. 83].

Ключевский:

«…в народе говорили про царя, что он враг народа, оморок мирской, подкидыш, антихрист» [166, с. 404–405].

«На вопрос является ответ тоже в виде вопроса: да русский ли он? Он сын немки, говорили одни. – Да Лаферта, подсказывали другие.

…какой он царь! Родился от немки беззаконной; он подмененный, подкидыш…» [167, с. 76].

А вот как темная родословная Петра засвечивается в изложении Костомарова:

«“Что это за царь?” – восклицал на допросе в 1698 году один из арестованных. – “Это – турок! Он в среду и в пятницу ест говядину… Жену заточил, с иноземкой живет!.. Невозможно, чтобы человек этот, для которого нет ничего святого в том, чем живет и во что верит вот уже сотни лет Святая Русь, рожден был от русских родителей. Он, наверно, сын немца. Это сын Лефорта и немки, им подменили в колыбели дитя Алексея и Натальи”[28]28
  Костомаров, Этюд в русской старине 1875, т. VII.


[Закрыть]» [16, с. 546].

Такое вот мнение в пыточных застенках высказывает перед своей мученической смертью русский человек. Ему уже теперь терять нечего, и он высказывает все то, что накопилось в душе народной о действительном происхождении этого царя, даже на внешний вид слишком мало чего общего имеющего с русским человеком.

Валишевский, очень серьезно покопавшийся в «грязном белье» Петра, сообщает, что бороденка у этого не похожего на русского человека царя, куцехвостая, словно у мулата, была:

«…очень редка…» [16, с. 175].

А ведь бороды не имеют или чистокровные монголоиды, например – калмыки, или чистокровные негры.

Потому Петр, думается, чтобы спрятать от людских глаз эту свою явную от русского человека отличительную особенность, сбрил ее. Но чтобы не выглядеть при этом белой вороной, принудил к тому и все свое окружение.

Алексей же Михайлович, его якобы отец, напротив, обладал:

«…белым лицом, обрамленным красивой бородой, с пухлыми румяными щеками, русыми волосами…» [49, с. 382].

И это высказывание Ключевского, лица, явно не заинтересованного в раскрытии самозванства Петра, открывает нам теперь всю правду о случившемся некогда подлоге ребенка в люльке куда как с еще большей убедительностью и непредвзятостью.

Петр же, в отличие от своего русоволосого якобы отца, был:

«…таким темноволосым, как будто он родился в Африке[29]29
  Лувиск, Мемуары. Париж 1818, т. II, с. 239.


[Закрыть]…» [16, с. 105].

Выпуклые навыкате «рыбьи» глаза, с оголенным белком в нижней их части даже Алексей Толстой, певец «прекрасного гения», не смог не отметить в Петре в качестве особенности, столь не свойственной чертам лица русского человека:

«…выпуклые глаза…» [135, с. 231].

А еще: толстая отвисшая нижняя губа, столь свойственная проклятому Ноем темнокожему семени Ханаана, сына Хамова; ярко выраженная сутулость и покатость плеч – все подтверждает в нем внешность даже не просто безликого иноземца-немца, но чистокровного туземца Палестины. Белокожие племена Израиля в данном регионе являлись населением пришлым:

«язык ханаанский — язык, которым говорили коренные жители земли ханаанской, потомки Ханаана, сына Хамова, и который непонятен был как Аврааму, так и потомкам его, живущим среди хананеев, следовательно, это – древний еврейский язык [Ис 19, 18]…» [36, с. 849].

Тот самый, которым, весьма странным образом, пользуются в своей основе все же белокожие адепты иудаизма – потомки Авраама, из числа не принявших Христа фарисеев и книжников, ушедших (судя по наречию, на котором записаны теперь их книги) к поклонению богу своих бывших рабов.

Но в слишком невеликом числе населяющих теперь Землю хананеев нет ничего удивительного: ведь Ханаан был проклят Ноем за грехи его отца – Хама. А: «Пророческое проклятие Ноем Ханаана [Быт 9, 25–27] исполнилось» [36, с. 781].

И сказалось на его потомстве, главным образом склонностью к содомии, которая, что и понятно, отнюдь не способствует бурному рождению детей.

Затем исполнилось и следующее пророчество:

“…и не будет более ни одного Хананея в доме Господа Саваофа…” [Зах. 14, 21].

То есть в храме Бога истинного: после принятия Нового Завета Апостольской Церковью – храме православном.

Сыну же погибели, то есть антихристу, судя по всему, суждено появиться именно из темнокожего потомства Ханаана. Ведь даже нынешний Израиль склонен подбирать для себя мессию исключительно из этого рода-племени, тщательно выискивая в Африке чудом уцелевших чистокровных хананеев:

«Еврейские ученые вычислили это колено в “фалашах”, которые <…> были вывезены из Эфиопии в Израиль в ходе операции “Моисей” (С ноября 1984 по январь 1985 г. из Эфиопии и Судана с помощью израильской разведки “Моссад” было вывезено 18000 “черных эфиопских евреев – фалашей”…)» [142, с. 356].

То есть адепты иудаизма, «нечаянно» спутав белое колено Дана с черным туземным населением древней Палестины, своего мессию видят исключительно в потомках Хама – родоначальника темнокожего населения планеты. Тем и расставляя все точки над i.

А между тем именно подобный цвет кожи имел и сам основатель научного коммунизма – Карл Маркс. Что сводит всех предтеч антихриста в единую национальность:

«Людей, окружавших Маркса, больше всего поражала его чернота. У него даже была кличка “Мавр”. Та самая негроидная чернота, которую Маркс находил у Лассаля, о котором писал: “Теперь мне совершенно ясно, что, как показывает форма его черепа и волосы, он – потомок тех черных, которые сопровождали Моисея при его исходе из Египта (если его мать или бабушка со стороны отца не скрестились с негром)”» [38, с. 311].

Так что Петр происходил из какого-то уж больно редко теперь встречающегося племени, чьи повадки и наклонности просто обязаны были на это указать.

Они и указали. Ведь уже с детства отмеченное в Петре столь удивительнейшее для русского человека пристрастие к инородной культуре изобличает отсутствие в нем генов русского человека. А потому, словно подброшенную цыганку, его с самого раннего детства потянуло во враждебный нам мир – Кукуеву слободу:

«…легенда называла его подкидышем – сыном иностранца; он не имел ничего общего со средой, в которой вырос…» [16, с. 106].

То есть со средой того народа, в одно из самых привилегированных семейств которого он был подброшен. И не подходил к вырастившей его среде очень существенной деталью: не имел ничего общего со всегда явно выраженным генетическим родством высших кругов аристократического общества, которые очень спокойно относятся к своему высокому положению. Попавшие в эту среду из кухарок и прачек люди всегда сильно отличаются от тех, кто уже на генном уровне впитал в себя с молоком матери свое высокое положение, а потому и не будут иметь того вызывающе надменного выражения лица, которое имел маленький Петр. И этот столь явный переход «из грязи в князи», нами теперь разгадываемый, в поведении Петра был особенно ощутим:

«Петр ни характером, ни внешним обликом не походил ни на Софию, ни на… Ивана и Федора… Может быть, немец-хирург подменил своим ребенком девочку…» [16, с. 4–5].

Вот и опять вполне оправданно называется весьма вероятная версия подмены.

Эта возможность была облегчена тем, что рождение Петра произошло не в Кремле, у всех на виду, и даже не во дворце села Коломенского:

«Некоторыми исследователями ставится под сомнение факт рождения Петра в Коломенском или же в Кремле, а доказывается, что местом его рождения было именно Измайлово» [117, с. 126].

А находится то оно, между прочим, аккурат за Кукуевой слободой. То есть за владениями того самого «немца», чьим сыном Москва почитала Петра.

Каков процент вероятности подмены ребенка, родившегося где-то за Кукуем?

Так ведь в Петре нет вообще ничего русского!

И вот еще один из эпизодов последующей бурной деятельности нами рассматриваемого «реформатора», то есть очередная попойка Петра, проливает некоторый свет на его загадочное происхождение:

«…однажды, в пьяном чаду, Петр пробовал осветить эти потемки. Он крикнул, будто бы указывая на Ивана Мусина-Пушкина: “Этот хоть знает, что он моего отца сын. А я чей? Твой, что ли, Тихон Стрешнев? Говори, не бойся! Говори, а то задушу!” – “Батюшка, смилуйся! Что мне ответить?.. Ведь я не один был!!”[30]30
  Вокеродт. Переписка, опубликованная Геррманном. Лейпциг, 1872. Соловьев. История России, Москва 1864–1878, т. 15. Семевский. Долгорукий. Мемуары.


[Закрыть]» [16, с. 5].

Вот и это свидетельство подтверждает народную версию о царе антихристе. Ведь именно от блудной девицы из колена Данова, которое нынешние идеологи сионизма видят в темнокожих фалашах, он и обязан появиться.

Но не только уже описанные детали внешности Петра подтверждают народную версию о царе антихристе. Ведь в Петре нет вообще ничего русского.

Он очень боялся привычной стихии русского человека – воды:

«Петр чувствовал… такое отвращение к воде, что дрожал и бледнел при виде ручья» [16, с. 35].

Мало того, он терпеть не мог именно ту живность, которую в этой самой воде и вылавливают – рыбу!

А вы только лишь себе на секундочку представьте китайца, с раннего детства ненавидящего рис! Что на такое ответите?

Это вовсе не китаец!

Вот-вот…

А врагов у нас всегда было более чем предостаточно, и за всю нашу историю хоть единожды попытаться им произвести подмену государя – дело вполне возможное. Они прекрасно понимали, что склонить на свою сторону человека, в чьих жилах течет русская кровь, практически невозможно, а потому и нужен им на нашем троне такой человек, чьим генетическим особенностям чужда русская культура. И таковые особенности менталитета Петра видны за километр. Он не русский – ни телом, ни, тем более, душой:

«Малейшее волнение потрясло его морально и физически; он инстинктивно отступал перед опасностью; он легко приходил в ужас и терял самообладание.

…Он остался ребенком на всю жизнь, робким и потому жестоким… болезненная судорога кривила его надменное, суровое лицо и придавала ему ужасное выражение» [16, с. 32].

И ко всему вышеперечисленному:

«…его инстинктивно тянуло к иностранцам» [16, с. 33].

Вот и здесь о его инстинктивных особенностях сказано вполне определенно. И цыганку столь же отчаянно потянет пристать к проходящему мимо табору. А потому он и пропадал в Кукуевой слободе, где уж доподлинно ведали о тайне его происхождения, а потому и знали наверняка, чем его к себе приманить, поскольку дети любой определенной нации имеют и определенные к чему-либо наклонности.

Из-за того столь ненавистна ему была рыба, употребляемая почти двести дней в году всеми его мнимыми родственниками. Его настоящие родственники в пищу употребляли ее крайне редко. Зато мясом питались каждый день: протестанты, чью веру с целью эмансипации столь всегда охотно перенимали адепты ортодоксального иудаизма, посты вообще отвергают. Вот и Петр стал есть мясо, когда получил такую возможность, каждый день. Мало того, ел по утрам, что в ту далекую пору в среде русских людей было делом просто невозможным.

И еще одна особенность. Он не спал днем (в те времена после первого приема пищи). Тогда как:

«…в старину наши предки, обедавшие часу в одиннадцатом утра, отдыхали, т. е. спали после обеда часа по два или по три. Об этом обыкновении Олеарий пишет: “нет ни одного россиянина, какого бы он состояния или качества ни был, который бы, пообедавши, не спал; от чего происходит, что в полдень все почти торговые лавки бывают заперты, и купцы или служители их спят каждый пред своею; а потому в это время, как бы в самую полночь, нельзя иметь никаких сношений с купцами”. – Хотя повествование это и слишком увеличено, однако известно, что Лжедмитрия почитали не россиянином между прочим и потому, что он после обеда не отдыхал» [32, с. 32].

Так что и в этом отношении Петра, как и его далекого предшественника по императорству, обличает в инородстве даже обыкновенный распорядок дня.

Но и сам заказ на тотальное изменение русских традиций Петр позаимствовал именно у самозванца:

«Попытка нарушения старых традиций и обычаев, предпринятая мимолетным “гостем” на московском престоле Лжедмитрием I, окончилась его гибелью; она удалась лишь Петру Великому, после того как сами эти обычаи и традиции “поисшатались”» [42, с. 78].

А между тем русский человек еще задолго до этого имел столь несвойственный иным нациям распорядок дня:

«Послеполуденное время посвящалось отдыху. Это вполне понятно, если вставали до рассвета. “Спанье есть от Бога присужено полудне, – говорит Мономах, – от чина бо почивает и зверь, и птица, и человеки”» [78, с. 154].

Именно русские князья всегда являлись примером для подражания своих подданных, ведя слишком скромную на увеселения, чуть ли ни монашескую жизнь:

«…вставали они рано поутру, вместе с рассветом, и прежде всего шли в церковь… Некоторые благочестивые князья имели обыкновение приходить в церковь до начала службы и сами возжигали свечи» [78, с. 151].

А наиболее набожным из них считается, между прочим, якобы отец Петра – царь всея Руси Алексей Михайлович Романов! Так что своими чисто иноземными сидящими в его крови привычками не только на своего отца – примера для подражания – но и вообще на русского человека Петр явно не походил.