Текст книги "Зверь на престоле, или Правда о царстве Петра Великого"

«…необходимо учитывать, как некий исторический контекст таинственного появления в Реймсе славянского Евангелия, без преувеличения главной святыни французской короны» [57, с. 194].

Так что, с какой стороны ни глянь, а получается:

«…что Евангелие было написано “роусьским” языком, подобно другому, которое видел [приобрел – А.М.] в Крыму просветитель славян Константин-Кирилл Философ» [57, с. 219–220].

Но на смену нашей слоговой рунической письменности пришла буквенная кириллица, которая стала потихоньку вытеснять нашу древнюю грамоту. Князь же Владимир первым своим шагом по якобы уничтожению язычества приказал предать огню все писаные рунами книги. Что и было исполнено. Так мы были лишены нашей древней грамоты. Масоны же, устроившие нам эту странную реформу, впоследствии стали использовать наше древнее письмо в качестве тайнописи.

Между тем лишь принадлежность Петра к доизраильскому населению Палестины, то есть к туземному населению Ханаана, могла позволить ему подняться в масонской иерархии выше 33 градуса посвящения. Потому и оказалась ему знакома руническая грамота, используемая этой глубоко законспирированной организацией в качестве тайнописи. Эту тайнопись в своей работе «Праславянская письменность. Результаты дешифровки. Том II» перевел на наш современный язык Г.С. Гриневич [27], что позволило заглянуть во многие тайны, которые масоны столько лет скрывали от посторонних глаз.

Но потому и оставались все их секреты до сих пор не расшифрованными, что эта тайнопись доверялась лишь единицам, которых адепты ортодоксального иудаизма очень уважали и называли князьями изгнания. И если Петр знал эту грамоту, то, значит, и не мог не являться одним из них.

Это еще раз говорит о его настоящей, а не вымышленной национальности.

И отнюдь не случайно безсменным «другом» Петра оказался самый первый вор в его же государстве – безродный Алексашка Меншиков. И, судя по колоссальности этим самым «другом» практически в открытую наворованных у своего сюзерена финансовых средств, он был своему господину отнюдь не просто «другом», но именно «братом». А потому и сходило ему с рук все то, миллионная доля чего для любого простого смертного закончилась бы дыбой, кнутом и плахой.

Наряду с получением массы всеразличных наград в 1706 г., кроме вороха незаслуженных званий и орденов этот странный соратник Петра ко всем прочим своим регалиям прибавляет и звание адмирала какого-то: «красного флага» (!) [16, с. 210].

И вот интересный момент: именно под красным флагом на миниатюре из книги П.Н. Крекшина «История Петра I» изображены:

«Учения в селе Преображенском под командованием Петра I» [13, иллюстрации к с. 224].

Но и морские флаги Петра оказываются красными [53] (иллюстрации к с. 256). Картины: «Спуск на воду фрегата “Штандарт”», «Балтийский флот в походе» и «Петр I идет к адмиралтейству» – совершенно однозначно передают тот простой факт, что у Ленина и Петра знамена имели один цвет.

Так что красный флаг и является знаменем раздутой над миром именно Петром гидры революции! И во Франции, и на Красной Пресне, а затем и над половиной мира нависло это страшное чудище, начало которому было положено еще в ту далекую эпоху адмиралом «красного флага», масоном высокого градуса посвящения, правой рукой пришедшего в мир антихриста – Алексашкой Меншиковым, плутом, вором и кутилой.

Так какая же тайна кроется за вручением этой символической власти второму лицу безбожного революционного кровавого режима?

Но вот вскрывается еще одна достаточно серьезная связь Петра с европейским масонством:

«Петр много лет переписывался с Лейбницем, а Вольфа даже позвал возглавить Санкт-Петербургскую де сиянс Академию наук»» [14, с. 65].

Но кто же это такие?

Лейбниц является теоретиком некоего так называемого “регулярного государства”, представляющего собой что-то вроде Утопии Томаса Мора. Именно эту Утопию, судя по всему, всю свою жизнь и выстраивал Петр I.

«По словам Лейбница, в этой машине “как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы”» [14, с. 64].

Что-то до боли знакомое. Мы через такое прошли – побывали в качестве винтика для такого вот механизма. Потеряли, правда, при этом то ли треть, то ли вообще половину своего населения…

Но этот на нас опробованный большевиками образец общества, как теперь выясняется, придуман не сегодня. Это их «счастливое» государство:

«…вполне могущее существовать и без населяющих его жителей. Перед нами законченный образец тоталитарной идеологии, рожденной в просветительскую эпоху “культа разума”. Счастье человека заменяется счастьем государства» [161, с. 48].

«…Лейбниц горит желанием превратить Россию в эксперементальное поле для деятелей оккультных и герметических обществ… По проекту немецкого ученого, напоминающего “Новую Атлантиду” Ф.Бэкона, Россией должно было управлять сообщество ученых – “Орден Соломонова Храма” или “Дом Соломона”. В одной из своих записок Лейбниц, сам член тайного союза розенкрейцеров-алхимиков, исповедовавший герметическую философию каббалы… предлагал Петру I отдать власть в России этому обществу…» [161, с. 66–67].

Но у царя-антихриста не было недостатка в советах и руководящей роли масонов алхимиков – у него со времен еще законных Романовых весь двор буквально кишел ими. Потому:

«…эта система руководства страной не была полностью принята Петром…» [161, с. 67].

Однако ж приняты были на вооружение масонские «естественный закон» и «естественная религия», что представляет собой:

«…Тора и ее душа – каббала» [161, с. 67].

Так что же это за наука такая нами не познанная?

«Как пишет в своей статье “Оккультная колонизация развитого мира?” писатель и известный журналист еврейского происхождения Генри Макоу: “Каббала – это сатанинское учение, источник оккультизма, ведовства, черной магии, ритуальных жертвоприношений не только животных, но и людей, это нумерология и колдовство. Это источник так называемого религиозного движения Нью Эйдж”.

Макоу приводит слова Тексе Марса из Codex Magica: “Каббализм – это и есть настоящий иллюминизм. Он учит, что зло трансформируется в добро и, следовательно, Люцифер – это бог. Сатана – это единственный и настоящий бог. Это – главная доктрина каббализма и масонства”» [169, с. 232–233].

Так что:

«Люди, которые по своей слепоте начинают заниматься каббалой, не сознавая того, заключают договор с адом» [169, с. 232].

Но и ученик Лейбница, Вольф, Петром почитаем был ничуть не менее. Ведь именно его идеи затем и воплотили в жизнь большевики:

«Правительство должно иметь право и обязанность принуждать каждого к работе, устанавливать заработную плату и цену товаров, заботиться об устройстве хороших улиц, прочных и красивых зданий, услаждать зрение обывателей радующими глаз картинками [Во, в наших советских довоенных фильмах все счастливы. В то, между прочим, самое время, когда в стране стоит страшный голод и людей сажают в тюрьму за поднятые с убранного поля колоски… – А.М.], а уши – музыкою [бравурными маршами – А.М.], пением птиц и журчанием воды, содействовать общественному развлечению театральными представлениями и другими зрелищами, поощрять поэзию, стараться о школьном воспитании детей, наблюдать за тем, чтобы взрослые прилежали добродетели и благочестию» [14, с. 64].

Что ж, красиво. Не даром говорят, что благими пожеланиями устлана дорога в ад.

Что значит: быть обязанным прилежать добродетели и благочестию?

А это как в судилищах доблестной фем: ежели не прилежишь, то руки за голову и в лагерном клифте:

 
По тундре,
По широкой дороге,
Где мчится поезд
Воркута – Ленинград…
 

Так что мы на собственной шкуре уже эту Утопию Лейбница-Петра-Ленина апробировали. Обкушались, что называется, больше некуда – вождям спасибо.

«За колючую проволоку в казармы предполагалось загнать весь род людской. В качестве теоретического обоснования таких казарменных государств принимается теория “естественного человека” и идея Природы как порождение эманации Единого безличного существа, Эн-софа каббалы и масонских лож» [161, с. 91].

И этим существом, судя по его делам, Петр себя всегда и считал. Потому идеи Лейбница ему импонировали. И вот какие конечные цели должны были его прельщать в особенности:

«Во главе правильно организованного государства должен быть царь-священник, озаренный знанием высшей премудрости. Великий Мастер и Демиург. Реинтегрированный в самых высоких степенях и получающий безконечный приток откровений из высшего мира» [161,с. 140].

Но для каких нужд выдвигаемая масонами доктрина полицейской государственности требовала жестко руководить:

«…даже пением птиц и журчанием воды» [14, с. 64]? Чтобы и саму воду забоять: как бы ей за отказ от этого пресловутого журчания не заполучить экзекуции – бамбуковыми палочками и по пяткам?

Так ведь такой железо-бетонный режим требуется создать исключительно лишь для прихода антихриста!!!

Потому Лейбниц и его ученик Вольф работали для воцарения над миром Петра – в те годы намечающегося претендента на эту роль. Но с ним не повезло: долго вошкался с Карлом и рано кончился от дурной болезни (о чем несколько позже).

Что делать? Готовить следующего претендента. Работают: Вольф, его ученик Ломоносов, его ученик Новиков, Вейсгаупт (Вашоп). Французская революция выдвигает на роль антихриста Наполеона Бонапарта.

Но и он не потянул – и этого московиты сгубили (Подробно см.: «Три нашествия. Скакжи-ка дядя, ведь не даром?»).

Что делать? Готовить следующего претендента. Работают: Карл Маркс (Мордехай Леви), Фридрих Энгельс, Ленин (Ульянов-Бланк), мадам Блаватская, Рерихи и т. д.

Устроили революцию. Кого антихристом: Ленина? Троцкого? Рериха? Сталина? Гитлера?

Готовили, судя по всему, Бронштейна-Троцкого. Все остальные из кожи вон тоже лезли. Но кто же из них «жив», словно Петр, выбравшийся из разрушенного своего в Нью-Йорке жилища?

Ленин. Он антихрист. Он в мавзолее.

А не восстанет ли он из гроба, когда на Москве следующий – самый последний перед кончиной мира антихрист воцарится??? Не он ли и есть «зверь из бездны»???

Ох, как на нашу голову, восстанет!..

Так что если таких кошмариков не желаете заполучить, то трубите во все трубы, чтобы его оттуда вытряхнули поскорей – от греха подальше…

Так что революция, как любливал говаривать предапокалипсический Михаил Меченый, продолжается: и ох как нам еще откушать предстоит от ее этого самого продолжения!!!

Сейчас нами совершенно в открытую командуют масоны, и мы молчим. Ох, судя по всему, и накомандуют…

А вообще совершенно открыто:

«…масоны появляются в России как раз в эпоху Петра I, и очень многое в его решениях, в особенностях того “регулярного государства”, которое он собирался построить, объясняется именно масонским влиянием. Ведь и Лейбниц, и Вольф, и Лефорт, и Яков Брюс – это масоны…» [14, с. 202].

Так что масонский заговор, силуэты которого просматриваются теперь более чем четко, отнюдь не является элементом чьей-либо фантазии. Это факт, о чем просто вопиют собранные пока еще лишь слишком поверхностные материалы. Но их более чем достаточно, чтобы уже в общих чертах экспансия тайной организации в нашей стране оказалась вскрыта, как гнойный волдырь, нарывавший столько лет и за своей неизвестностью не подлежащий излечению. Теперь же мы его без жалости вскрываем и обнаруживаем метастазы болезни нашего государства в их еще самом зародыше. Совершенно очевидно и иное: не Петр создал свою утопию, использовав Лейбница, но, наоборот, Лейбниц создал для себя Петра. И лишь одно это говорит о том, что Петр просто обязан быть подкидышем. А так как весь двор, причем, и Нарышкины, и Милославские, и, что и понятно, сами Романовы – представляли собой зачатки нами рассматриваемого гнойного волдыря (о Романовых см.: «Три нашествия. Глобализация – красная чума»), то теперь понятно, почему даже мама «не заметила», что ей в люльку подложили чужого ребенка.

«Факт остается фактом: Петр боготворил ученых-механистов; идеи “регулярного государства” вызывали у него совершеннейший восторг. Петр много лет переписывался с Лейбницем…» [14, с. 200].

Вообще-то достаточно странно слышать о том, что Петр, который ну ни на секундочку никогда не мог усидеть «без дела», что подтверждают практически вообще все, смог бы хоть на полчаса заставить себя просидеть даже не над работами Лейбница, но хотя бы над чтением его письма.

Все так – сам он и действительно премудрость этого философа даже и не пытался осилить:

«Брюсу Петр поручал составить для него синопсис – то есть краткое содержание, выдержку из трудов Лейбница» [14, с. 200].

Вот, исходя из содержания этих записей, судя по всему, Петр и начал:

«…перестраивать жизнь Московии на “регулярных началах”. В истории известны два государства, построенные согласно теоретическим представлениям: одно из них – это США… Второе – это Российская империя, построенная Петром согласно идеям “регулярного государства” Лейбница» [14, с. 200].

«Вот, пожалуй, самый краткий и самый точный диагноз произошедшего при Петре – Петр предпринял попытку построить искусственное общество и государство. Для этого он уничтожил естественное общество, отношения в котором складывались веками» [14, с. 201].

И пусть воцариться ему над миром так и не удалось, но самое главное в деле своей жизни он сделал: сломал аппарат Святорусской государственности – усадил на наше монархическое древо прожорливого жучка, подгрызающего сук, на котором высажен.

А ведь они себя успокаивают тем, что в ими устраиваемом «раю» будут чирикать птички (их заставить, как они считают, легко – стоит лишь заманить в клетку), будет журчать ручеек (пусть только попытается от журчания отказаться – руки ему за голову и в лагерном клифте)…

«Для достижения этого они готовы применять ложь, жестокость и насилие, загоняя всех нас в счастье железом и кровью» [14, с. 201].

Но эти жучки лишены главного – мозгов. Они не понимают, что когда подгрызаемый ими сук упадет, они рискуют лишиться не только еды, но и самой своей жизни. Второе, чего они просто ну никак не желают и пытаться понимать, это механики машины, в которой в качестве винтиков они позволили себя установить: революция пожирает своих детей. Так было и во Франции, когда Робеспьер, в точности исполнивший заказ Вейсгаупта, был убран с дороги, расчищаемой для Наполеона, последовав за королем Людовиком, тоже, между прочим, масоном, мнившим себя, что и естественно, в полной безопасности. Так было и в России, когда сделавшие свое черное дело члены Временного правительства оказались в Петропавловской крепости. И лишь когда их поставили к стенке, возможно, какие-то правильные мысли и пронеслись в их головах напоследок. Но было уже поздно.

Так будет и теперь: масоны, бойтесь вами же накликанного зверя из бездны (очень хорошо «помогает» в этом плане, в качестве клистира: «Противостояние. Исследуйте Писание. Часть III. Второе Пришествие. Апокалипсис»)!

Наступательная оборона Москвы

Но как все же России удалось выбраться из столь далекого от нас, но столь близкого своим разором смутного времени XVII века?

Страна лежала в руинах. Интервенты и эпидемии выкосили большую часть населения, все еще способного защищать страну с оружием в руках. И наступившая анархия могла быть остановлена лишь одним присущим лишь нам средством – возвратом страны на единственно верный для нашей державы путь: восстановление попранной чужеземцами монархии. А такое непростое решение позволял вынести остающийся лишь единственным в управлении русским государством инструмент: собор.

Такая форма выборности предусматривает не просто подсчет количества голосов, но учитывает особые мнения, чего невозможно достигнуть ни при одном виде демократии. А наибольшее количество соборов, как это теперь ни выглядит странным, приходится на правление самого самовластного правителя Древней Руси – Иоанна IV. Самодержавие:

«Это исключительно русское явление – не диктатура аристократии под вывеской “просвещенного абсолютизма”, не диктатура капитала, подаваемая под соусом “демократии”, не диктатура бюрократии, реализуемая в форме социализма, а “диктатура совести, диктатура православной совести”. Предложенное Солоневичем понятие “соборная монархия” обозначило совершенно конкретное историческое явление, проверенное опытом веков и давшее поистине блестящие результаты: это была самая совершенная форма государственного устройства, какая только известна человеческой истории. Она не была утопией, она была фактом» [92, с. 831].

Доказательством тому служит поистине небывалое строительство защитных сооружений от иноплеменников, безнаказанно разоряющих пределы нашей Державы, развернувшееся на южных рубежах. Это невиданное своими масштабами строительство позволило ослабленной длительной войной против европейской коалиции стране в удивительно короткие сроки не только полностью себя обезопасить от частых набегов басурманских шаек, но и отнести передовые посты своих укреплений на многие сотни километров, полностью оградив от разбойных набегов свою столицу.

В те времена граница со степью проходила по Оке. Южные русские города к тому времени были обезкровлены, и уже от Коломны вплоть до Бахчисарая пролегало вечно враждебное Руси Дикое поле.

А потому и оборонительные порядки Московии начинались от самого Кремля. Далее шли бастионы Китай-города, а за ними и еще два кольца крепостных укреплений – мощнейшая крепость мира тех времен: Белый город, а затем еще и Земляной вал.

На более дальних подступах столицу охраняли: Богородск, Бронницы, Подольск и др. От них в сторону степи проходили вооруженные щупальца засек, застав, сторожей и пр., которые упирались в линию укреплений: Муром, Коломна, Серпухов, Боровск, Можайск, Волоколамск.

Вся эта система укреплений очень напоминала древние Змеевы валы. И даже во времена, по словам Солоневича, «отсутствующего царя Федора», лишь только завершились долгие изматывающие сражения с коалицией европейских государств, она сначала была приведена в надлежащий порядок, что позволило несколько поохладить пыл непрестанно пытающихся прорваться в поисках поживы степных разбойников. Затем вся эта удивительнейшая, нигде в мире более не встречаемая система оборонительных сооружений пришла в движение, щупальцами своих засек, застав и сторожей все дальше и дальше уходя в южные районы земель, некогда являющихся русскими, но за годы Ливонской войны обезкровленных степными ордами.

«Безпрерывные войны вынуждали князя Московского иметь многочисленное войско, по свидетельству некоторых иностранцев, будто бы даже до 400 000 человек, преимущественно конницы, сидевшей на небольших, но крепких лошадях и совершавшей чрезвычайно быстро все свои передвижения, причем при встрече с противником она обыкновенно старалась зайти ему в тыл.

Барон Герберштейн говорит о русских войсках, между прочим, следующее: “Каждые два или три года государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с целью узнать их число и сколько у них лошадей и служителей. Затем он определяет каждому жалованье. Те же, кто может по достатку своего имущества, служат без жалованья. Отдых им дается редко, ибо государь ведет войну или с литовцами, или с ливонцами, или со шведами, или с казанскими татарами, или, если он не ведет никакой войны, то все же каждый год обычно ставит караулы в местностях около Танаида (Дона) и Оки… для обуздания набегов и грабежей перекопских татар”…» [81, с. 282].

Мало того:

«…все высшее служивое сословие, какие бы оно должности ни занимало, было прежде всего военным и службу эту несло от молодых лет до смерти.

“За то, – говорит… итальянский историк Павел Иовий, – несущие воинскую службу пользуются свободой от податей, имеют преимущество над поселянином и во всех делах сильны царским покровительством”» [81, с. 285].

И вот какую выучку, сообщает Герберштейн, имели наши пращуры, воюющие сразу на пять фронтов:

«Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения могут пользоваться ими» [81, с. 283].

Ну, если наши ратники чуть ли уж и не рождаются в седле, то их особая воинская сноровка не могла не бросаться в глаза иностранцам.

Но и попав в плен, русский человек вел себя не менее достойно:

«Московские пленники, движимые горячей любовью к Родине, совершали постоянно побеги или, по крайней мере, делали постоянно попытки к этим побегам, а потому ценились на рынке дешевле рабов из Литвы и Польши» [81, с. 278].

Потому южным хищникам из Крыма всегда было предпочтительнее вторгаться все же в западные земли наших единоплеменников, несмотря даже на получаемую с Литвы ежегодную дань в 15 000 червонцев [81, с. 228].

И вот что собой представлял главный элемент наших оборонительных рубежей. Засека:

«…состояла из поваленных (ссеченных) деревьев, положенных вершинами на юг, надолбов из толстых дубовых бревен и рвов, на дно которых вбивали заостренные колья» [37, с. 56].

Платонов «изумительно быстрый успех» южной колонизации объясняет прекрасным взаимодействием царского правительства и общества:

«В борьбе с врагом обе силы, и правительство, и общество, как бы наперерыв идут друг другу навстречу и взаимной поддержкой умножают свои силы и энергию (“Очерки смуты” с. 85)» [126, с. 355].

Так откуда же была «заимствована» эта система активной обороны, столь нами с большим успехом используемой?

«В 1066 году через Киев, по пути к печенегам, проезжал немецкий миссионер епископ Бруноф» [126, с. 222].

Русский князь лично провожал его до границ своей земли.

«Об этих границах Бруноф пишет: “они со всех сторон ограждены крепким частоколом на весьма большом протяжении, по причине скитающихся около них неприятелей” [126, с. 222].

А так как начало появления этих сооружений на наших границах относится еще к V в. до Р.Х., то и построение подобных же защитных сооружений и в дальнейшем удивлять вовсе не должно. А потому уже давно проторенным методом:

«…киевские князья “рубят города” на границах своих владений, заселяют эти города “лучшими мужами”, соединяют их рвами, засеками, заставами, словом, организуют очень сложную укрепленную систему, которая в почти неизменном виде повторяется и при Иване Третьем, и при Борисе Годунове, и при Потемкине-Таврическом, и наконец продвигается в казачьи области Терека, Семиречья, Забайкалья и Амура. Вспомните станицу в “Казаках” Льва Толстого: те же “города”, засеки, вышки и прочее. Позже мы увидим, с какой железной настойчивостью, с какой организационной тщательностью, с каким муравьиным терпением строила Москва свою “китайскую стену” против востока. Как эта стена, зародившись у стен Москвы, в Коломне, Кашире, Серпухове, продвинулась до Балтийского, Черного, Каспийского и Охотского морей.

В мировой истории ничего похожего на эту систему нет» [126, с. 222–223].

Но не только стройка оборонительных сооружений являлась основой напряжения производительных сил Русской Державы.

Для военного обезпечения всех этих средств обороны требовалось содержать необыкновенно огромную армию, которая, в дни войны, увеличивалась более чем в два раза. Военное же время почти не прерывалось…

«Историки подсчитали, что в среднем с XI по XVII вв. каждые два года на третий шла война, горели села и города, десятки и сотни тысяч были уводимы в полон. Одна засечная линия с юга, от татарских хищников, отвлекала сотни тысяч крестьян и воинов: рыли рвы, устраивали завалы, строили остроги, держали сторожевую службу. Тяжелые условия войн, да к тому же каждые семь лет засухи с голодом, моровые поветрия, – тут не до деспотизма. Государево дело было делом земским, и не случайно русские законы красноречиво молчат о преступлениях политических до самого Уложения 1649 г. Никто не думал и о привилегиях, не до них было…» [161, с. 209].

Страна постоянно находилась в осаде. Причем, речь шла не захвате колоний, но о борьбе исключительно на выживание. Потому, о каких «новшествах» в ведении боевых действий, позаимствованных Петром у невоюющей Европы, можно серьезно говорить?

Воевали почти безпрерывно именно мы! И по тем самым временам лишь у своих и действительно весьма квалифицированных военных только-то и можно было делиться опытом.

Европейские же армии имели исключительно бутафорскую предназначенность. Тому подтверждение их безсмысленные при ведении военных действий: и строевая муштра, и рассадник гниды – посыпанные мукой волосы, и неудобная для войны одежда, созданная исключительно для парадов, и многое иное, что могли себе позволить государства, содержащие свои армии лишь для полицейского контроля над своими подданными.

И вот что вместо отваги и мужества, на чем извечно держалась армия наша, могла предложить эта их бутафорская полицейская армия европейского образца.

В случае самой малейшей провинности в их армиях: «…бьют палкой» [106, с. 13].

А потому, вместо столь необходимого для ведения военных действий оружия, в руках: «У каждого капрала – палка» [106, с. 13].

И ведь этот капрал, самый нижний чин в их войске: «…насмерть убьет и отвечать не будет!» [106, с. 14].

Но для Европы, сегодня именуемой «просвещенной», такое являлось нормой. Потому прусский король Фридрих, за свои палочные наклонности официальной историографией произведенный в «великие», на эту тему поясняет:

«Солдат должен бояться палки капрала больше, чем неприятеля» [106, с. 29].

Но еще более «модернизированные» в этом вопросе турки всегда использовали для подобных же целей: «…толстый бич из кожи гиппопотама» [106, с. 635].

Таким-то оружием уж как врежут, так врежут!

В случае же более серьезного проступка, противостоящий русскому воинству солдат должен знать, что ему: «Не миновать… виселицы…» [106, с. 31].

И в альтернативу этим диким законам, которые пришедшие в 1917 году к власти большевики пытались приписать нам, как теперь выясняется, у нас даже перед самым их приходом: «Телесных наказаний уставом не предусматривалось» [39, с. 44].

Но и XVIII век ими не грешил исключительно у нас: «…в писаном уставе не сказано было обучать побоями» [106, с. 65].

То есть все эти изобретенные большевиками мифы о некоей-де палочной дисциплине, якобы царящей в царской армии, совершенно безосновательны: именно в законах наших такого безобразия нет. То есть даже в законах.

И это все притом, что именно у нас воинская служба являлась обязанностью. В их же армиях использовались ландскнехты, которые: «…все наемные. За деньги служат!» [106, с. 14].

О чем такое говорит?

Лишь о том, что раз заподноевропейские солдаты готовы умереть не только от неприятельской пули, но даже от побоев, то, отринув невзначай такую вот странную «работу», они просто рискуют умереть с голода.

Вот как распрекрасно жилось в той самой Европе, которой так страстно всегда стремился попугайничать Петр. А между тем и до Петра, и до Суворова:

«“Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?”[32]32
  А.В. Суворов. Документы, т. 3, с. 570.


[Закрыть]» [15, с. 115].

И в особенности это стало заметно в битве при Кунерсдорфе, когда:

«Сорокавосьмитысячная армия Фридриха перестала существовать.

…У короля, по его собственному признанию, оставалось после сражения не более трех тысяч боеспособных солдат: девятнадцать тысяч было убито, ранено и пленено, а остальные разбежались. В полной прострации он намеревался покончить с собой и писал в Берлин: “Все потеряно, спасайте двор и архивы”. Раньше он ненавидел и презирал русских; теперь он их страшился…» [74, с. 60].

И вот кто упоминается среди наймитов европейских ландскнехтов:

«Сброд со всего света – итальянцы, швейцарцы, силезцы…» [106, с. 29].

То есть вся Европа была нищей. И даже весьма на сегодняшний день респектабельная Швейцария некогда, как теперь оказывается, и олицетворявшая это пресловутое «альпийское нищенство», над которым так затем злорадно потешались наши большевистские писатели-пересмешники.

Но и сама Пруссия являлась страной такой же нищенской. Ведь после первого же пушечного залпа во время знаменитой битвы обнаружилось, что:

«Кунерсдорф горел в нескольких местах» [106, с. 36].

И вот по какой поразительно обыденной причине: их знаменитейшие образцовые на весь свет бюргерообразные дома были, как теперь выясняется: «Крытые соломой…» [106, с. 36].

Именно по этой наитривиальнейшей причине они: «…сразу занялись огнем» [106, с. 36].

Вот как элементарно просто развеивается миф о давно набившей нам оскомину некоей германской респектабельности!

Но чем принято было покрывать крыши у нас?

Вдоль сибирского тракта, например, по которому гнали колодников, стояли села, которые выглядели следующим образом:

«Избы деревянные, часто двухэтажные, крыши тесовые» [145, с. 26].

И это не махровый «реакционер» для восхваления именно ему столь необходимого «строя» сообщает, но отправившийся на Сахалин в поисках злоупотреблений царской власти демократ, впоследствии автор «на деревню к дедушке» – знаменитейшей оды о нашей некоей необыкновенной зачуханности (кстати, слово «зачуханность» происходит от чухонцев, а не от русских)!

Но откуда и взяться этой их хваленой респектабельности, если именно о немцах тех времен сообщается, что:

«Немецкие крестьяне работали на своих помещиков, как лошади. Но плетка по их спинам гуляла чаще, чем по животным. За малейшую провинность крестьянам накладывали на руки и на ноги колодки…» [75, с. 171].

И не наши крепостные крестьяне, но «свободное» немецкое бюргерство, как теперь выясняется, весь свой производительный труд вкладывало не в дело, как то в россказнях о немецком прагматизме не единожды обмусолено, но в безделицу, требуемую на потеху их господам:

«…согнанные на работы крестьяне рыли на горах искусственные пруды, проводили фонтаны, складывали причудливые гроты и другие безсмысленные сооружения.

“Почти невероятно, – писал об этом времени Фридрих Энгельс, – какие акты жестокости и произвола совершали эти надменные князья по отношению к своим подданным. Эти князья, проводившие время только в наслаждениях и дебоше, разрешали всякий произвол своим министрам и правительственным чиновникам, которые могли, таким образом, топтать ногами несчастный народ, не боясь наказания, при одном только условии наполнения казны своих господ”[33]33
  К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. V, с. 5.


[Закрыть]» [75, с. 150].

Но ничего невероятного, на самом деле, здесь нет: Германия в описываемые Энгельсом времена, то есть в хваленом ими XVIII столетии, и на самом деле жила в самом настоящем средневековье!

И секрет этой странной в их местности популярности службы в армии, где запросто могли не только избить до смерти, но и повесить (уже не говоря об очень большой вероятности смерти от неприятельской пули), заключается в алчности отца, отдающего своего сына на воинскую службу. Ведь папа желает подработать на своем чадце, за что и получает теперь возможность попасть «под раздачу», если его детище, спасая свою безценную шкуру, порешит удрать от грозящей ему расправы.