Текст книги "Мир аутизма: 16 супергероев"

Движения уровня С – это движения удара, броска, это коммуникация с помощью взгляда, интонации, произвольной мимики или направленного жеста, например, указующего. Эти движения строятся относительно внешнего пространства. Уровень С – это уровень жизни птичьей или звериной стаи. Вожак может управлять стаей движениями глаз. Для человека с гиперфункцией уровня С характерны резкость и четкость движений. Четкое обозначение начала и конца движения. Такой человек может быстро передавать и принимать информацию с помощью взглядов, интонированных звуков и жестов. Он может хорошо чувствовать внешнее пространство, предсказывать опасные и безопасные траектории движения. Эти способности не даются просто так. Нельзя быть сильным везде. Поэтому у такого человека относительно слабые возможности уровня А и В, что проявляется в дерганности, беспокойстве, некотором телесном дискомфорте.

Ученик Р. – резкий, тревожный и азартный. Он следит за тем, что происходит в пространстве класса, может вскочить со стула и, скорее всего, просто не заметит этого. Тончайшие дифференциации позы, оттенки напряжения и расслабления для него просто не существуют. Он весь во внешнем, тревожном, опасном, интересном и увлекательном пространстве уровня С.

Задача урока – включить всех учеников, о которых я писал в начале главы, в одно общее пространство, где условные пространственные категории связываются со значением слов в языке: класс, парта, доска, портфель. За этими словами стоят социальные и принятые в обществе сценарии поведения. Это уровень D.

Уровень D

Освоившись в пространстве на уровне С, можно зайти в магазин, увидеть еду, схватить ее и убежать. Уровень D предполагает предметные действия; мы понимаем, что это магазин, можем отличить зонтик в руках покупателя от зонтика, выставленного на продажу. В супермаркете мы берем товары с полок, но не берем их из тележки другого покупателя. За этим стоит многообразие топологических схем социального пространства. Относительно этих схем мы синтезируем зрительную информацию, тактильные ощущения и внутреннее мышечное чувство – ощущение положения частей собственного тела относительно друг друга и в пространстве – проприоцепцию. Здесь такое же разнообразие каналов получения информации, как и на уровне В, но информация синтезируется уже с использованием социально зависимых когнитивных структур, топологической схемы магазина, сценария покупки товара. Человек может быть даже слепым, само по себе это не помешает ему делать покупки в магазине, но без когнитивных структур уровня D это уже невозможно. В ходе включения в общество нас всех научили жить на уровне D.

Знание топологических схем и связанных с ними сценариев и цепочек действий составляет основу социализации. Освоить мир уровня D можно через ролевые игры или игры по правилам, через построение сюжетов из картинок и главное – через освоение языка. Язык описывает эту систему схем и сценариев, позволяет наладить обмен информацией в схематическом социальном мире.

Наблюдая за учеником, можно составить перечень его движений, того, что он уже умеет делать. Наличие эффективных движений уровней B, C и D будет, скорее всего, свидетельствовать о способности к достаточно быстрому прогрессу, так как у ученика есть базовые когнитивные схемы. На их основе можно относительно быстро сформировать новые навыки.

Уровень D непосредственно связан с речью, и то, что на нем происходит, мы можем относительно неплохо проговорить. Но активность людей с тяжелыми нарушениями социализации протекает преимущественно на уровнях A, В, С. Уровень С понятен и для социализированного человека. Он соседствует с речевым уровнем и может быть относительно неплохо описан с помощью речи. Уровни A и В находятся дальше от речевых уровней D и Е. У нас в культуре почти отсутствуют слова, позволяющие эффективно передавать информацию о том, что происходит на этих уровнях.

Бернштейн не указывал теоретические истоки своего учения, но сопоставление его работ с работами Блейлера демонстрирует значительное сходство их уровневых моделей решения адаптационных задач.

Уровни безумия

Концепция Блейлера строится на отрыве аутистического мышления от реальности при болезни за счет нарушения реалистического мышления. Согласно Блейлеру, в эволюционном развитии психики животных и человека можно выделить несколько этапов, где более высокий уровень подразумевает более сложное поведение, увеличение доступных способов решения жизненных задач.

Уровень I. Простая реакция на внешнюю ситуацию: хватание пищи, бегство от врага, нападение, хищник хватает жертву.

Уровень II. Ориентация на местности на основе памяти.

Уровень III. Формирование относительно сложных понятий.

Уровень IV. Формирование логических связей, позволяющих выйти за границы жизненного опыта.

Нет точных данных, использовал ли Бернштейн работу Блейлера как один из источников своего учения. Но вряд ли Бернштейн не знал о ней, ведь он был врачом-психиатром. Работа Блейлера была широко известна в СССР даже людям, далеким от психиатрии. Про «Аутистическое мышление» пишут Илья Ильф и Евгений Петров в «Золотом теленке». Так или иначе, концепции Блейлера и Бернштейна очень хорошо совместимы. Учение Блейлера как бы распалось на два направления, которые потеряли связь друг с другом. Аутистический компонент оторвался от реальности и превратился в архетипы Юнга. Реалистическая сторона учения Блейлера нашла свое продолжение в учении о построении движений Бернштейна.

Уровни построения движений Бернштейна повторяют этапы филогенетического развития мышления по Блейлеру, но добавляют к ним еще два фоновых уровня A и В. Кроме того, Бернштейн определил содержание каждого уровня и более емко и точно охарактеризовал структуру реалистического мышления. В учении Бернштейна движения относительно модели будущего строятся на основе прогноза, предвосхищения. Нарушения реалистического мышления – это нарушение способности предвидеть. На уровне B человек не может дотронуться пальцем до носа, так как не может предположить необходимую для достижения цели траекторию движения пальца, не представляет, как координировать работу мышц, чтобы обеспечить движение по наиболее эффективной траектории. На уровне D человек предсказывает, где находится касса в супермаркете. Ему не надо бывать в этом магазине, чтобы догадаться, что там есть касса, и найти ее, добыв из среды нужную для решения задачи информацию. Это и есть предсказание.

В 1977 году вышла книга под редакцией советского ученого Иосифа Фейгенберга «Вероятностное прогнозирование в деятельности человека». В ней были опубликованы результаты его экспериментов, основанных на гипотезе о том, что нарушение вероятностного прогнозирования обеспечивает, по крайней мере, часть симптоматики при психических расстройствах. Фейгенберг был последователем и биографом Бернштейна. В своих исследованиях, проводившихся в 60–70-е годы XX века, Фейгенберг применил учение Бернштейна к психическим расстройствам. Его интересовали не просто нарушения памяти или скорости реакции при шизофрении, чем тогда занимались очень многие, а нарушения способности к вероятностному прогнозированию.

Сейчас идеи о нарушении прогнозирования при психических расстройствах стремительно завоевывают популярность, вызывая настоящий поток публикаций. Но работы Фейгенберга были первыми. Современный исследователь патопсихологии шизофрении Ольга Рычкова, работающая в Центре судебной психиатрии имени В. П. Сербского, пишет о том, что с позиции сегодняшнего дня можно «оценить идеи И. М. Фейгенберга как опережающие свое время и говорить о раскрытии им как минимум одного из важных психологических механизмов, объясняющих нарушения психической деятельности при шизофрении».

Мне важно написать об Иосифе Моисеевиче Фейгенберге. Скорее всего, среди отечественных исследователей вклад Фейгенберга в понимание психических расстройств можно сравнить только с работами выдающегося психиатра Виктора Хрисанфовича Кандинского. А эта работа Фейгенберга еще и показывает, как велик потенциал учения Бернштейна. Идеи Бернштейна могут быть теоретическим инструментом, с помощью которого можно хотя бы отчасти приблизиться к пониманию загадочного мира безумия.

Как зовут супергероев

На YouTube можно найти ролик «Мой аутизм и я». Это передача BBC с участием английских подростков. У ребят диагнозы из группы расстройств аутистического спектра. Передачу ведет девочка Рози. Она яркая, эмоциональная, с легкими и пластичными движениями. Ей нравится привлекать к себе внимание. С какой кокетливой интонацией она произносит свой диагноз «Asperger sindrom»! И очень хорошо, что у нее есть возможность реализовать желание обратить на себя внимание социально приемлемым способом: вести передачу, участвовать в телешоу. Другой герой передачи – Тони. Мрачноватый, скованный, с бедными интонациями и мимикой, но в то же время наделенный особым вдохновением. Он воодушевленно рассказывает о своем сверхценном увлечении, об игре в войну. Тони и Рози очень разные: что хорошо для социализации эмоциональной и живой Рози, не подходит для занудного и последовательного Тони. И дело здесь не только в солдатиках, не только во внешней схеме поведения. Важно, как Тони сидит, важны его мимика и интонации. Важны фоновые уровни построения движений. Этим Тони чем-то похож на меня, на К., на Д., на педагога Олю и многих других людей с диагнозами или без. Это и есть конституция. Всех людей, принадлежащих к одной конституции, объединяют сходные адаптационные возможности, сходная эндогенная модель патологического, а отчасти и социального поведения.

Изящная девочка Ю. и скрытые супергерои

Примерно половину моего круга общения составляют неговорящие люди с нарушениями развития и с относительно малым объемом социальных навыков. Но их мир по своей сложности и разнообразию не уступает миру обычных социализированных людей. Для того, чтобы попытаться понять переживания людей с нарушением социализации, важны мимолетные особенности движений, внимание ко всем проявлениям человека. Через мимику, изменение позы, походку можно попытаться что-то узнать о состоянии человека, имеющего очень ограниченные способы рассказать о том, что он думает и чувствует. Через те же самые фоновые, не всегда заметные движения проявляет себя и социализированный человек. В процессе социализации человек учится играть социальные роли, следовать принятым в культуре поведенческим программам.

Ролевую модель относительно легко поменять, можно просто использовать уже готовый поведенческий образец. Но особенности фоновых движений более стабильны, они находятся под слабым социальным контролем. Устойчивые особенности удержания позы, стилистика мимики и крупной моторики продолжают существовать где-то на втором плане. Эти фоновые движения, движения второго плана во многом сходны и у социализированных людей, и у людей с глубоким нарушением социализации. Фоновые движения можно объективно наблюдать, их можно зафиксировать с помощью видео съемки. Но в то же время это почти не описанная и не осознанная форма человеческого поведения.

Сейчас наблюдение за этими фоновыми движениями стало сферой моих интересов. Я много лет занимался документальной фотографией: нельзя сфотографировать речь человека, практически бессмысленно стремиться зафиксировать в неподвижном изображении человеческие поступки. В фотографии важны те самые особенности позы, мимики, крупной моторики, движения, составляющие фон для речи и социально значимых поступков.

Одна из моих учениц – Ю. Ей пять лет, и у нее серьезные нарушения развития. Она пока еще не разговаривает и пользуется карточками с надписями и рисунками для коммуникации. Собственная игра, собственная активность Ю. состоит в том, что она находит яркие, красочные предметы, крышки, фломастеры, вертит их в руках, любуется ими. А еще она неплохо пользуется мобильным телефоном и планшетом, смотрит ролики на YouTube, любит делать селфи. Всему этому она научилась сама. Правда, размещать свои фото и видео на YouTube или Instagram она пока не умеет. Обычно Ю. находится в состоянии изящной пассивности. Сейчас Ю. в комнате вместе с еще одним ребенком. Мальчик играет с розовым воздушным шариком, методично бьет им об пол. Розовый – любимый цвет Ю. Она медленно, неспешно подходит к мальчику. Встав перед ним, откидывает голову назад и грациозным движением поправляет волосы. Вероятно, в ходе эволюции это движение возникло как орудие, предназначенное для того, чтобы сразить мальчика наповал. Он должен был ощутить радость от того, что ему представилась возможность положить шарик к ногам прекрасный дамы. Но удивительное по своей грациозности движение остается незамеченным, мальчик почти не смотрит на людей, если они не нужны ему для реализации его планов и замыслов. Заскучав, разочарованная дама отправляется на диван. Очень немногие люди способны так изящно и грациозно двигаться, как это получается у Ю. Пользоваться смартфоном, делать селфи умеют многие, а завораживать своими движениями – это настоящая суперспособность. Когда Ю. идет по коридору с одного занятия на другое, взрослые с нескрываемым восхищением говорят об удивительной красоте Ю.

У людей с психическими расстройствами встречаются суперспособности. У кого-то обнаруживается исключительная настойчивость в достижении цели. Такого человека могут попытаться изменить с помощью больших доз нейролептиков, в психиатрической больнице его привязывают брезентовыми ремнями за руки и ноги к кровати. Так привязывали моего ученика К. Но он не отступал и при первой же возможности опять начинал спокойно и последовательно осуществлять свои идеи.

Сейчас много пишут и говорят об особых способностях «аутистов». Кто-то, увидев город, может сделать по памяти подробный рисунок. А персонаж фильма «Человек дождя» (1988) мог мгновенно посчитать упавшие на пол зубочистки. Иногда это даже называют проявлением гениальности. Но дело не в том, есть ли такие способности у тех, кто маркирован диагнозом «аутизм». Как правило, их нет. Важнее то, что подобные курьезные умения не являются чем-то действительно важным и значимым. Я не знаю ни одного гения, успех которого базировался бы на подсчитывании зубочисток, знании календаря и прочих изолированных способностях, которые, скорее, забавны, чем важны. И все же у людей с нарушениями социализации и психическими расстройствами можно встретить то, что действительно стоит называть суперспособностями.

В культуре есть поведенческие образцы, на которые равняются люди. Некоторые пытаются стать волевыми, последовательными и целеустремленными борцами, как это делал привязанный к кровати в психбольнице К. В советское время пионеров и комсомольцев учили быть идейными, несгибаемыми на примере Павла Корчагина. Прикованный болезнью к кровати, он продолжал служить партии и коммунистической идее. В современной массовой западной культуре ближайшей аналог Корчагина – супергерой Капитан Америка. Другие хотят быть прекрасными и обворожительными, то есть такими, как Ю., этому учат обложки глянцевых журналов. Существует целая индустрия красоты, пропагандирующая образ жизни и поведенческие модели, построенные на внешней привлекательности.

Я наблюдаю у своих учеников реальные суперспособности, таланты, особые возможности, часто присущие известным людям, звездам, героям и супергероям. Такие черты могут лежать в основе их успеха. Они формируют социально значимые модели поведения. Откуда же они у моих учеников? Откуда у Ю. эти легкость и выразительность движений? Взрослые, выразительные, «театральные» жесты и позы были и у другой моей ученицы. Это девочка с гораздо более серьезным уровнем нарушений по сравнению с Ю. В ее случае мне было еще труднее предположить, что движения просто взяты из среды, скопированы.

Еще в 1920-е годы советский детский психиатр Груня Ефимовна Сухарева обратила внимание на то, что психические расстройства и нарушения развития могут сочетаться с особыми способностями. У некоторых детей проблемы социальной адаптации сопровождались особой сценической выразительностью движений, моторной одаренностью. Это как раз то, что мне интересно: сочетание особых способностей и стилистики фоновых движений. Детей с нарушениями Сухарева делила на группы. Представителей этих групп я сейчас наблюдаю среди своих учеников.

Груня Сухарева и открытие «аутизма»

В 1996 году появилась публикация, в которой говорилось о роли советского психиатра Сухаревой в открытии «аутизма». Со временем идея, что Груня Ефимовна почти за 20 лет до Ганса Аспергера и Лео Каннера описала детей-«аутистов», приобрела популярность. Приоритет Сухаревой, по крайней мере, по отношению к Аспергеру вроде бы не вызывает сомнений. Обычно отмечают, что, описывая значимые признаки расстройства, Груня Ефимовна все-таки не употребляла сам термин «аутизм», а говорила о детской шизоидной психопатии. И лишь в более поздних работах, в 1950-е годы, она стала использовать термин «аутичная личность». Нужно сказать, что и здесь у советского психиатра есть несомненный приоритет. В своей ранней статье, опубликованной еще в 1925 году, «Материалы к изучению корреляции между типами одаренности и конституцией» она уже относила термин «аутичный субъект» к шизоидным психопатам. Так что Сухарева, казалось бы, действительно первооткрывательница этого самого «аутизма».

Однако тут возникает нестыковка. Сухарева писала об аутичных субъектах, аутичных личностях, шизоидных психопатах. Но в классификации Сухаревой это расстройство существовало наряду с еще несколькими психопатиями: истерической, эпилептоидной и другими. Между этими состояниями, с точки зрения Сухаревой, были важные различия, основываясь на которых она и выделяла группы детей. Если Сухарева действительно открыла «аутизм» или хотя бы «синдром Аспергера», то куда же пропали другие ее открытия? Почему такие разные люди, как Тони и Рози, оказались отнесены к одной группе? Почему их различия не вызывают интереса и остаются незамеченными?

Классификация – явление системное, один элемент классификации описывается, понимается через другие классификационные единицы. Расширение диагностической конструкции «аутизма» основано на установке не замечать разницу между детьми с различными расстройствами, как это делала Сухарева.

Детские психопатии Сухаревой охватывают лишь часть широкого поля детских психических расстройств. Их стоило более подробно изучать, исходя из опыта социализации людей с этими диагнозами, постепенно переносить этот подход на более глубокий уровень нарушений. Но этого не произошло. Островки этих знаний были разрушены бульдозером с надписью «аутизм».

Работы Сухаревой, начиная с 1920-х годов, основывались на опыте особой школы для детей с нарушениями социальной адаптации. Эта школа для «исключительных детей» была расположена в Москве на улице Погодинской в двухэтажном доме. Целью занятий было подготовить детей к жизни в обществе, к учебе в обычной общеобразовательной школе. На Погодинке много занимались физкультурой: специальных лечебных педагогов в 1920-е годы готовили как раз в физкультурном институте. В школе была мастерская, и там же, конечно, обучали общеобразовательным предметам. Исходя из опыта лечебно-педагогической работы, выделялись различные группы детей. Для аутичных детей характерны абстрактные интеллектуальные интересы, им важна структурированная среда, распределение ролей в коллективе. Истеричных детей часто отличает сценическая выразительность, особая легкость движений. Этот образ похож на мою ученицу Ю. или Рози из передачи ВВС. Сухарева также выделяла другие детские психопатии и более тяжелые нарушения. За судьбой детей наблюдали после окончания школы.

Груня Ефимовна описывает холодного, замкнутого любознательного мальчика с невыразительной мимикой и немодулированным голосом, аутичную личность. В обычной школе мальчик проявлял двигательное беспокойство и разговаривал сам с собой. Он был рассеянным, но при этом очень ответственным. Движения мальчика были угловаты и неуклюжи. Больше всего в жизни он хотел «познакомиться со всеми революциями, какие были в мире». После года в школе на Погодинке мальчика перевели в обычную школу. Потом он закончил высшее учебное заведение, но по-прежнему плохо сходился с товарищами. В годы Великой Отечественной войны был призван в армию и погиб на фронте.

Исследования Сухаревой, несомненно, опередили Ганса Аспергера с его статьей 1944 года. Но в любом случае его работа об аутистических психопатах так же, как и труды Сухаревой, по своему содержанию имеет крайне мало общего с культовым диагнозом «аутизм». В статье Аспергера есть одна особенность, благодаря которой она, возможно, и стала востребованной в рамках культа «аутизма». В начале своей статьи Аспергер приводит примеры типологии человеческих характеров, критикуя, в частности, одномерный подход к типизации: «…возникает необходимость рассматривать наряду с конкретным типом многообразные подтипы, комбинации, отношение к другим видам психопатии». Но потом сам же описывает лишь один тип аутистических психопатов – тип, который соотносится с шизофренией, хотя и отличается от нее. Про другие типы Аспергер не пишет, но, в общем-то, понятно, что типология из одного типа психопатии просто бессмысленна.

Аспергер использовал слово «аутизм» не как жаргонное, означающее необщительность. Для него аутизм – это концепция Блейлера об аутистическом мышлении: «Подобное мышление, которое определяется не реальностью, а желаниями и аффектами, и обозначено Блейлером как аутистическое, или дереистическое, мы обнаруживаем не только у больных шизофренией, у которых оно доведено до крайности, но и у психически здоровых людей, а также и в повседневном мышлении, суевериях и лженауке». Аспергер очень высоко ценил концепцию Блейлера. Как он писал, аутизм – это «один из лучших языковых и понятийных образцов наименования в области медицины». Когда статью Аспергера используют для поддержания культа «аутизма», за создание которого он якобы отвечает, то из одного из лучших понятийных образцов в области медицины выбрасывают его основное содержание: аутистическое мышление. Блейлер писал в предисловии к первому изданию своего руководства по психиатрии: «…неточные понятия, когда они ошибочно считаются точными, больше вредят правильному пониманию дела, чем незнание».

Схизофреническая конституция

В 1914 году вышла статья Петра Ганнушкина «Постановка вопроса о схизофренической конституции». Статья положила начало конституциональному направлению в отечественной психиатрии. Схизофреническая конституция «выражается в определенном и своеобразном складе психики и может в своей интенсивности доразвиться до состояния, находящегося уже на рубеже между душевным здоровьем и болезнью». Под воздействием неблагоприятных факторов на базе конституции может развиться шизофреническая реакция. Согласно Ганнушкину, такая реакция допускает возможность полного восстановления после излечения от основной болезни – например, инфекции.

Можно выделить основной патологический процесс и собственно психическое расстройство. Такая картина будет примерно соответствовать сказочной триаде «змей – разрушенный город – супергерой». Сам Ганнушкин считал, что по крайней мере в части случаев нарушения психических функций, которые диагностируются как шизофрения, на самом деле связаны с неврологической патологией. Психическая симптоматика здесь становится реакцией на происходящие в организме патологические процессы. Психиатр и историк психиатрии Юрий Каннабих писал, что исследования Ганнушкина подрывали «учение о безнадежности предсказания при схизофрении».

В 1926 году вышла работа Тихона Юдина «Психопатические конституции». Здесь уже содержится достаточно большой перечень конституций: шизоидная, циклоидная, параноическая, психастеническая, псейдологическая, эпилептоидная, истерическая. Юдин понимал под конституцией «состояние, которое характеризует индивидуума в смысле требований, которые к нему можно предъявлять в отношении его сопротивляемости, способности к возрождению и жизнеспособности». В более поздней работе выдающегося отечественного психиатра Василия Гиляровского конституция в целом определялась как «совокупность врожденных особенностей организма, определяющих характер его реагирования на внешние раздражения». По Гиляровскому, конституция включает в себя характер, «определяет собой основу психической деятельности».

Ганнушкин считал, что в рамках шизофренической конституции может находиться не один, а несколько типов «психического предрасположения». В этой книге в рамках общего шизофренического типа будут выделяться четыре конституционных типа в соответствии с четырьмя классическими формами шизофрении, зафиксированными Блейлером.

Прогрессивный паралич помешанных

Развитие конституционального направления в 1920-1930-е годы в СССР во многом связано с последствиями Гражданской войны. Психиатрические больницы того времени были наводнены людьми с нейросифилисом, в частности, одной из его форм – прогрессивным параличом помешанных. К этой категории добавлялись также больные с летаргическим энцефалитом, загадочной инфекционной болезнью, эпидемия которой началась в 1915 году и закончилась в конце 1920-х.

«Прогрессивный паралич помешанных» можно было достаточно надежно диагностировать, соотнести психопатологические симптомы с результатами анализов, а затем подтвердить или опровергнуть диагноз по итогам посмертного вскрытия. Болезнь начиналась с общей нервозности и расторможенности желаний. В течение нескольких лет неуклонно деградировала речь, терялась способность к гибкому социальному реагированию, утрачивались профессиональные и бытовые навыки. Если процесс не прерывался, болезнь приводила к смерти. Психиатры заметили закономерность: один и тот же патологический процесс у некоторых больных проявлялся через симптомы, сходные с шизофренией, у других же обнаруживалась картина аффективных нарушений, прежде всего депрессии.

Также была распространена форма болезни, связанная с общей вялостью и безразличием.

Психиатры многих стран наблюдали ситуации, когда сходные неврологические нарушения проявляются в виде разных психических расстройств. Французский психиатр Анри Эй писал о пробеле, не заполненном теоретическом пространстве между органическим нарушением и поведением пациента: «Между симптомом и его органической основой имеется пустое место, и этим обусловлены все трудности и осложнения психопатологии. Между вредностью, поражающей мозг, и клинической картиной находится личность больного. Таков основной закон психопатологии».

Василий Гиляровский объяснял разрыв между психической и неврологической патологиями тем, что «паралитический болезненный процесс вызывает, кроме осевого синдрома слабоумия, еще ряд вторичных черт, появляющихся в результате расторможения или стимулирования то более латентных, то более явных особенностей, обусловленных наследственным предрасположением».

Наблюдения за больными прогрессивным параличом стали одной из основ конституционального направления. Тихон Юдин писал: «Мы видим в прогрессивном параличе основные симптомы… усиление тех черт личности, которые были более или менее ясны и до заболевания и которые определяются наследственностью. Правильность такого заключения подтверждают исследования препсихотических особенностей личности прогрессивных паралитиков и наследственных (генетических) особенностей их семей».

Исследования особенностей поведения пациентов при различных психических заболеваниях и в пограничных состояниях позволили в 1920–1930-е годы выделить группы людей, имеющих общие адаптационные возможности. Подобными возможностями обладают как больные, так и здоровые люди, но у больных на фоне нарушения социальных моделей поведения эти особенности проявляются более ярко. Юдин писал, что было бы «в высокой степени интересно найти своеобразную моторику при каждой из наших конституций». При взаимодействии с неговорящими людьми с выраженным нарушением социализации именно то, что называют моторикой, может быть наиболее важным, ярким и информативным проявлением личности человека, его переживаний.

Конституционные особенности проявляются через взаимодействие с различными «вредностями». По Сухаревой, это могут быть неблагоприятные условия развития плода, родовые травмы, инфекции и вызванные ими процессы в организме. В результате возникают различные нарушения развития. Но один и тот же внешний фактор, например, летаргический энцефалит, ведет к разным изменениям поведения. Один ребенок становился взрывным и агрессивным, а другой вялым и плаксивым. Соответственно, нельзя сводить состояние больного лишь к патологическому процессу в его нервной системе, то есть к сказочному змею, предмету забот неврологов или иммунологов. Между патологическим процессом и внешними поведенческими проявлениями есть еще одна величина, которая может быть интересна педагогам, тем, кто повседневно взаимодействует с человеком. Это сказочная эндогенная суперсила – адаптационные возможности организма.

Супергерои среди нас

Выявление у человека с нарушениями психического расстройства, как правило, не означает, что психиатр может решить проблему с помощью таблеток, капель или уколов. Психической патологией так или иначе приходится заниматься всем, кто общается с психически больным человеком. Это могут быть родственники, педагоги и самые разные люди. Можно потратить много усилий на отрицание безумия, но психическая патология все равно будет оставаться участником педагогического процесса или семейных отношений, добавляя в них свое уникальное содержание.

Если попытаться описать ситуацию нарушения развития в терминах конституционального подхода, то можно разложить каждый случай на отдельные аналитические единицы. Базовый элемент – это конституция, особые адаптационные возможности. Конституция имеет бытовое измерение, и с этой точки зрения она близка к характеру. Характер – склонность к определенным адаптационным стратегиям – есть как у социализированного человека, так и у человека с глубоким уровнем нарушений. Конституциональный подход позволяет увидеть за дефектом черты вполне обычного человека. Но и в обычном человеке можно разглядеть странный и притягательный мир потенциально живущего в нем мира безумия.

Второй элемент – это дефект, относительно устойчивый уровень нарушений. Современные массовые диагнозы в детской психиатрии – «аутизм» и умственная отсталость – это лишь констатация наличия дефекта, ненормальности.