Текст книги "Мир аутизма: 16 супергероев"

Третий элемент – различные «вредности» – это и нарушение функционирования внутренних органов и систем, и социальные проблемы. Вредностей может быть целый букет. Воздействие вредных факторов может быть относительно неспецифичным. И очень горячий, и очень холодный предмет могут вызвать повреждение тканей, но повреждение тканей вызовет и кислота. Результатом будет ожог, воспаление, регенерация. Ход регенерации тканей будет уже относительно мало зависеть от изначального вредоносного фактора. Благодаря этой неспецифичности приспособления организм и сохраняет свою целостность, существует, не сливаясь со средой, внешними условиями.

Четвертый элемент – сдвиги во всей этой конструкции, текущие адаптационные процессы. Одна сторона патологического процесса – змей, другая – супергерой. Эти процессы, стоящие за нарушениями, разнообразны, малоизучены, но это не значит, что они не имеют своих закономерностей. Например, я занимаюсь с К., который застывает во время прогулок на улице. Я помогаю ученику развивать навыки самоконтроля, и количество застываний сокращается в несколько раз, нарушения сознания становятся менее глубокими. Но происходит это в течение нескольких месяцев. С чем связаны изменения? Это результат вмешательства или те же самые изменения произошли бы и без моего участия? Для приближения к ответам на такие вопросы нужно проводить тщательное сопоставление действительно аналогичных случаев.

Проявление психопатической конституции – это то, что можно непосредственно наблюдать при взаимодействии с людьми с глубоким нарушением социализации. Это совпадающие до малейших деталей движения или даже поступки совершенно незнакомых между собой людей.

Конституция проявляется через функционирование организма в различных состояниях – от нормы до тяжелой болезни. При болезнях и нарушениях адаптационные ресурсы организма проявляются более ярко, но эти же силы, таланты латентно присутствуют и в обычной жизни. Об этом писал в свое время выдающийся советский теоретик медицины Ипполит Давыдовский: «…возможен и вывод для медицины будущего: не пора ли объектом медицинских исследований сделать здорового человека, и не на предмет поисков в нем начала тех или иных болезней, входящих в нозологический каталог, а на предмет выяснения не только индивидуальных, но и типологических и коллективных адаптационных способностей».

Классификация – это язык описания мира, способ организации мышления. Предлагаемая классификация основана прежде всего на талантах, сильных сторонах. Примером такого подхода может служить зарисовка Владимира Высоцкого о психбольнице: «Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало – вот и нету вожаков». Буйство, поведенческие нарушения, деструктивное поведение могут быть негативными признаками. Но вроде бы то же самое качество иногда оказывается талантом, который группа может использовать в своих интересах. Демонстрация симптома и демонстрация таланта в чем-то похожи, но все же это очень разные явления. «Буйный», отобранный в рамках негативного отбора, может оказаться просто ненастоящим, неспособным стать вожаком для «настоящего скандала».

В разное время, в разных странах и даже в разных городах для классификации психических расстройств использовались различные системы диагностических единиц. Советские психиатры середины XX века писали о гиперкинетических нарушениях у детей, но не считали их значимой диагностической единицей, расценивая как внешнее проявление различных расстройств. А сейчас дефицит внимания и гиперактивность лежат в основе одного из важнейших детских психиатрических диагнозов (СДВГ). Можно создать бесконечное разнообразие классификаций, вопрос только в том, насколько существенные признаки будут взяты за основу.

Для решения задачи включения в общество людей с нарушением социализации может быть эффективна система категорий, в которой устойчивые модели патологического поведения будут сопоставляться с такими же устойчивыми моделями поведения людей в обществе. Взаимодействие условной нормы и условной патологии представляет собой континуум состояний, плавный, постепенный переход от тяжелых нарушений к пограничным. А затем от пограничных состояний – к тому, что может считаться относительным психическим здоровьем. Систем классификаций психических расстройств много, но в качестве ориентира для создания перечня конституций нужно выбрать какую-то одну.

В этой книге выделяется 16 конституций, за их основу я беру выявленные психиатрией категории, описывающие мир безумия, то есть проявления стабильных адаптационных программ, имеющих биологическую основу.

Три мифа, три психоза

Ленинградские психиатры во время Великой отечественной войны работали в условиях блокады. Наблюдая за изменившимся в особых условиях потоком больных, врачи стали выявлять у части пациентов некие общие черты. Черты, которые не были заметны в мирное время при другом контингенте больных. Так удалось продвинуться в описании еще одного расстройства, существующего наряду с шизофренией и маниакально-депрессивным психозом. Это был психоз истощения, отделенный прежде всего от шизофрении. Шизофрения главным образом касается мышления, которое при болезни может приобретать причудливые, неповторимые формы. Группа аффективных психозов и соотносимых с ними состояний связана с тонкими и глубокими эмоциональными переживаниями. И, наконец, истощение связано с итоговой продуктивностью.

Наличие этих трех базовых психозов придает ленинградской системе относительно законченную форму. В такой системе перечень тяжелых нарушений примерно соответствует перечню пограничных расстройств, расстройств личности, психопатий. Это создает логическую законченность и относительную непротиворечивость системы, включающей как тяжелые, так и пограничные нарушения. Многие психиатры описывали и описывают астенические характеры, психопатии, акцентуации. Но эти состояния без выделения психоза истощения не имели своего вектора развития, соотнесения с более тяжелым уровнем нарушений. Шизоаффективный психоз – альтернативный кандидат на звание третьего психоза – не имеет своего продолжения на уровнях пограничных нарушений и характерологических особенностей. Соответственно нет и оснований говорить о шизоаффективном характере и шизоаффективной конституции.

Система ленинградской школы позволяет относительно последовательно соотносить психопатологические состояния с социальными практиками, социальной структурой общества.

Филолог Жорж Дюмезиль, анализируя мифы древних народов Европы и Азии, выявил устойчивую и повторяющуюся у разных народов структуру мифологического мира. Этот мифологический, аутистический мир имеет примерно ту же структуру, что и социальная реальность. Мифология соответствует кастовой, сословной организации общества. Есть мифы жрецов, мифы воинов, то есть светской власти, и мифы третьего сословия – крестьян и ремесленников. У всех сословий свои боги и герои, то есть идеальные модели поведения, формирующие повседневность.

Примерно те же сословия-касты, модели поведения можно найти и в современном обществе. Например, современные жрецы, ученые, как и тысячи лет назад, занимаются мифами, рассказывающими о сотворении мира и его гибели. Жрецы-врачи проводят ритуалы, связанные с рождением и смертью. И эти ритуалы закреплены за особой кастой с помощью соответствующей мифологии.

Миф жрецов соотносится с шизофренией, где основным содержанием будут логика, особенности мышления. Миф охотников-воинов соотносится с аффективными нарушениями, здесь главными будут эмоции, воля, индивидуальность. Миф крестьян и ремесленников проявляется через психоз истощения, основным содержанием мифологии и патологии здесь будут усилие и работоспособность, отдых и усталость. Биолог Эдвард Уилсон пишет о том, что кастовая принадлежность у муравьев обусловлена их морфологией. В истории человечества скорее можно говорить о мифологической обусловленности сословной, кастовой структуры общества, системы базовых социальных ролей.

Древние мифы сменяются новыми. Это пропаганда, кино, реклама, другие формы массовой культуры. Так выстраивается аутистический мир, внутри которого живет социализированный человек.

В книге базовые структуры социальной мифологии и мира безумия обобщены через образ супергероя, современного наследника древних мифологических традиций. Сказочная страна супергероев будет иметь свою топологию. Жрецы, я называю их Познающими, будут жить в Храме. Охотники, в моем мире – Проводники, будут жить в Замке. Астеничные Старосты станут жителями Дома.

Есть еще одна группа, ее представителей я буду называть Органичными. Их таланты наиболее универсальны, они одинаково хорошо могут адаптироваться во всех уголках сказочного мира. Место их обитания Перекресток. В системе традиционных психиатрических образов эта группа больше всего соответствует эпилепсии и олигофрении.

Эволюционные стратегии безумия

Психиатры Виктор Самохвалов и Олег Гильбурд изучают соотношение различных форм социального и патологического поведения. В их работах четыре классические формы шизофрении соотносятся с четырьмя эволюционно стабильными поведенческими стратегиями. Предмет их изучения находится на границе этологии и медицины. Эти исследования базируются на сопоставлении групп больных в психиатрическом стационаре и социальных групп, субкультур, в которых здоровые люди реализуют принятые в обществе формы поведения.

За четырьмя формами шизофрении стоят различные адаптационные стратегии. Проявления этих стратегий можно наблюдать как у людей с существенным нарушением социального функционирования, так и у обычных социализированных людей. То есть четыре формы шизофрении – не случайный набор симптомов, за этими клиническими единицами стоят социально значимые поведенческие модели.

Простая форма шизофрении соотносится с эгоистической стратегией поведения, которая связана с экономией сил, сбережением ресурсов. Соответственно: кататоническая форма – это конфликтная стратегия, гебефреническая – кооперативная стратегия, а параноидная – альтруистическая стратегия.

То, что Самохвалов и Гильбурд называют кооперативной и конфликтной стратегиями, многие авторы называют альтруизмом. У основателя социобиологии Эдварда Уилсона это соответственно мягкий и жесткий альтруизм. У других авторов кооперативная стратегия – это реципрокный альтруизм по формуле «ты – мне, я – тебе». А конфликтная стратегия – парохиальный альтруизм по принципу «хорошо для своих – плохо для чужих».

Жесткий альтруизм, конфликтная стратегия может поддерживаться в сообществах социальных насекомых (пчел, термитов, муравьев), которых изучал Уилсон. В результате естественного отбора поддерживается поведение, которое внешне выглядит как основанное на предпочтении интересов выживания большой социальной группы. Уилсон приводит пример из жизни африканских термитов Globitermes sulphureus: «Термиты-солдаты этого вида представляют собой ходячие бомбы – в буквальном смысле слова. Большая часть их тела закрыта огромными парными железами, отходящими от головы. Когда эти термиты атакуют муравьев или других врагов, они выделяют изо рта желтый секрет. Он распыляется в воздухе и оказывается смертельным и для самих солдат, и для их противников. Распыление секрета осуществляется путем сокращения мышц стенки живота. Иногда сокращения оказываются настолько сильными, что живот и железы буквально взрываются, а защитная жидкость распыляется во все стороны». У социальных насекомых жертвенность ради интересов суперсистемы – термитника – сочетается с масштабным преобразованием среды, возведением гигантских сооружений, со специализацией отдельных особей: «рабочие», «солдаты» и т. п. Такие же процессы наблюдаются и в человеческом обществе, где есть тенденция к узкой специализации и унификации. В такой социальной среде может приветствоваться самопожертвование во время войн, активное преобразование природы и подозрительность по отношению к представителям других сообществ.

Но в человеческом обществе есть и противоположная тенденция: защита окружающей среды, утверждение уникальности каждой личности, ценности человеческой жизни, взаимодействие поверх социальных границ. Поддержание кооперативной стратегии, «мягкого альтруизма» в человеческом обществе объяснить гораздо проще, чем самопожертвование ради групповых интересов. Конфликтное самопожертвование может выражаться как в гибели, так и в отказе от размножения. Однако тот, кто погибает ради интересов группы, имеет меньше шансов оставить потомство. Поэтому такой бескомпромиссный, «жесткий альтруизм», на первый взгляд, не должен был поддерживаться отбором. Выходом может быть групповой отбор: группа, где отдельные члены готовы жертвовать своей приспособленностью ради интересов коллектива, имеет преимущества перед другими группами. Но математическое моделирование показывает, что эгоисты, обеспечивающие наилучшие возможности передачи генетического материала своему потомству, со временем неизбежно вытесняют «жестких альтруистов». Правда, здесь есть одно исключение: жесткая конкуренция групп, война, взаимное уничтожение. В такой ситуации группы, где утвердился комфортный эгоизм, вытесняются группами, где победил конфликтный «жесткий альтруизм».

Экономист Самуэль Боулз в своей работе «Микроэкономика» пишет о том, что такой связанный с конфликтом альтруизм может быть востребован в обществе в условиях ожесточенных групповых конфликтов, ставящих под вопрос выживание целых групп: «…альтруизм и война развивались совместно. Ориентированное на группу поведение делает возможным выгодное для всех сотрудничество, но также делает возможными летальные исходы огромных масштабов, возникающие во время войны. Частые войны способны, как мы уже видели, вносить необходимый вклад в развитие альтруистических характеристик, которые как раз и способствуют началу военных действий». Другим фактором, дополняющим и усиливающим групповую приспособленность, является возникновение социальных практик, защищающих интересы конфликтных «альтруистов», которым трудно отстаивать собственные интересы, так как они склонны жертвовать ими ради группы. По некоторым данным в эпоху неолита, с постоянной войной всех против всех, количество погибших от внутривидового насилия доходило до 30 %. В этих условиях складывались культурные основы структурированного, цивилизованного общества. Периодические войны и военная угроза, ожидание катастроф поддерживают структуру и специализацию в обществе и сейчас. Таким образом поддерживается среда, комфортная, например, для аутичных личностей, о которых писала Г. Е. Сухарева. Четвертая стратегия – это собственно альтруизм. Здесь своими интересами жертвуют без кооперативного побуждения к взаимности и без конфликтного разделения мира на своих и чужих.

Согласно Самохвалову, Гильбурду и другим представителям отечественной школы социобиологической психиатрии, здоровый социализированный человек сочетает различные модели, стратегии поведения. Это сочетание обеспечивает большую гибкость в решении различных задач. Модели поведения подбираются исходя из ситуации. При болезни гибкость поведения нарушается, все больше реализуется какая-то одна из поведенческих моделей, снижаются возможности социальной адаптации, все больше проявляется относительно чистая модель поведения.

Эволюционные стратегии – это, скорее, условные абстрактные конструкции, приблизительные схемы. Но благодаря этим абстракциям поведение людей с нарушением социализации становится немного более понятным. Соотнесение с психической патологией и образами социальной мифологии позволяет наполнить эволюционные стратегии конкретным содержанием.

Чем меньше новизны в системе классификаций устойчивых моделей поведения человека, тем, скорее всего, надежнее будет система. Задачи такой классификации тем или иным образом решались культурой в течение веков или даже тысячелетий. Способы обобщения наблюдений могли быть различными, но за устойчивыми нозологическими единицами, разработанными психиатрами, характерами литературных персонажей или героями современной массовой культуры должно стоять что-то хотя бы отчасти знакомое, узнаваемое. Это, в общем-то, давно известные человеческие качества и черты.

Биологически закрепленные модели поведения через психопатологические симптомы стабильно предъявляются обществу. На протяжении тысячелетий они обеспечивают поддержание стабильности культурных мотивов, эволюционно и исторически значимых форм поведения. Среда воспринимает из мира патологии те или иные формы, модели поведения. Эти модели воспроизводятся, реплицируются, закрепляются в форме социальных институтов. Древние поведенческие модели возрождаются, чтобы деградировать, вымирать и возникать заново. Сталкиваясь с обществом, человек обнаруживает эти формы поведения уже в готовом виде, поэтому он может считать их проявлением неких особых сверхбиологических, неизмеримо превосходящих его сил.

Сказочная страна

Различные формы шизофрении отражают противоположные поведенческие стратегии, альтернативные способы решения адаптационных задач. Аутистические структуры, связанные с шизофренией, в обычной жизни проявляются в сфере науки, религии, идеологии. Это вовсе не означает, что все люди, имеющие отношение к этим областям, являются носителями шизофренической конституции. К любым аутистическим структурам можно подключиться через культуру, социальные практики, общественные институты.

Представителей шизофренической конституции в дальнейшем я буду называть Познающими. Альтруистический познающий, духовно возвышенный тип – Святой. Конфликтный познающий, оторванный от жизни практик – Механик. Эгоистический познающий, интеллектуально изощренный скептик – Философ. Кооперативный познающий, страстный дезорганизатор – Волк. В условно средневековом обществе мир познающих – это мир монастыря, здесь жизнь крутится вокруг идеи. Идеи могут возвышать, идеи могут подчинять, идея порождает сомнения или бунт. Философ сомневается, Волк бунтует, Механик подчиняет и подчиняется, Святой возвышается и одухотворяется. В обществе, где людей отучают сомневаться в единственно верной идее, диссидентство проявляется через простую форму шизофренического инакомыслия. Но и повальное безверие, сомнение и разочарование может быть преодолено механической преданностью делу и идее.

Аффективный тип также делится на четыре группы, исходя из того же принципа четырех адаптационных стратегий. Конституционально возбужденные – альтруистическая стратегия, истерическая конституция – кооперативная, конституционально-депрессивные – эгоистическая, параноики и тревожно-депрессивные – конфликтная. Представителей аффективной конституции я называю Проводниками. Конфликтный проводник, герой, который ведет людей навстречу опасности, – Воин. Эгоистический, эмоционально утонченный, меланхоличный персонаж – Поэт. Кооперативный проводник, эмоциональный, истеричный мечтатель – Танцор. Альтруистический проводник, маниакально экзальтированный – Всадник.

Астеническая конституция и психоз истощения разбиваются на подтипы по тому же принципу. Представители этой группы называются в книге Старостами. Этот уникальный тип способен впитывать в себя возможности всех других типов, что требует от него очень большой работы, постоянного жизненного усилия. В традиционном обществе мир Старосты – сельская община. Здесь тоже четыре супергероя: конфликтный Богатырь, кооперативный Торговец, эгоистичный Мудрец, альтруистичный Помощник.

Органичные также представлены четырьмя типами: кооперативным Гангстером, конфликтным Стражником, альтруистичным Оптимистом, эгоистичным Гномом.

Итоговая конструкция сказочного мира образует топологию четырех групп, каждая из которых состоит из четырех типов. Итого – 16 конституций, 16 моделей социального поведения, 16 аутистических миров, 16 супергероев. Группы будут объединены на основе адаптационных стратегий.

Система классификации – это своего рода ящички, сгруппированные определенным образом, куда складываются фрагменты информации. Равномерное заполнение таких ящиков вряд ли возможно. Мой взгляд на мир аутизма, конечно, субъективен. Зона моего преимущественного интереса – это мир кататонической шизофрении. Мир, где я нашел некую опору, где соединяется прошлое и будущее, по крайней мере, в рамках моей собственной жизни. Но чтобы лучше разобраться в этом мире, нужно соотнести его с другими мирами и поведенческими моделями. Это, прежде всего, другие формы шизофрении и модели поведения, связанные с конфликтной стратегией. Вдали от этой опорной точки эффективность сопоставлений в той или иной степени снижается. Так что ящички с надписями «Гном», «Помощник» и «Торговец» будут помечены лишь вопросительными знаками, это будут пока что почти неизвестные супергерои.

Однако неизвестность здесь относительная, так как есть визуальные образцы – принадлежащие к этим типам люди. То есть эти типы реально существуют, на их представителей можно посмотреть, остается соотнести их с социальной мифологией и образами из психиатрических текстов. Да и само место ящичка в классификации уже в какой-то мере определяет некоторые зарезервированные для этого типа свойства, отчасти заданные пересечением базового таланта-нарушения и адаптационной стратегии.

Визуальные образцы

Мама подростка с нарушением развития обеспокоена появлением у него состояний моторного возбуждения с отключением, как бы уходом в другой мир. Мальчик вскакивает, бегает по квартире, он взволнован и кричит. Мама предполагает, что при этом он видит галлюцинации. Она выложила видео в интернет, надеясь, что кто-то подскажет ей, что это такое. Она подозревает кататоническое возбуждение, но сомневается. Найти в Сети видео аналогичного случая, которое помогло бы ей понять, что с ее сыном, мама не смогла. Это пример исключительно разумного подхода к диагностике. Дело в том, что наш язык плохо приспособлен для описания поведения людей с относительно низким уровнем социального функционирования. В этих случаях мало помогает беседа с пациентом. Одна из причин победы «негативного» отбора в детской психиатрии может заключаться в том, что из-за невозможности сформулировать, что человек делает, начинают описывать то, что он должен делать, но не делает.

Я могу лишь согласиться с этой замечательной мамой. Я тоже считаю, что сопоставление действительно похожих случаев возможно прежде всего на основе непосредственного наблюдения или сопоставления видеозаписей. Переход к содержательным характеристикам осуществим, скорее всего, на основе средств объективной регистрации – например, фиксации параметров мышечной активности. Текстовые описания вряд ли могут быть информативны при значительном уровне нарушений.

В рамках конституционального подхода тот же принцип распространяется и на обычных социализированных людей. Для этих задач хорошо описываемый уровень D относительно малополезен. Он слишком легко перепрограммируется, исходя из текущих задач социальной адаптации. Сегодня человек говорит одно, а завтра – совсем другое. Поэтому движения уровня D мало что дают в решении моих задач. Наиболее информативными и достоверными могут быть прежде всего непосредственные наблюдения или видеозапись. Говоря о конституциях, я буду обращаться к визуальным источникам, фиксирующим движения уровней А, В, C.

Особенности движений, двигательная стилистика объединяют людей с глубокими нарушениями социализации и обычных социализированных людей. Эти особенности видны, нужно только научиться их замечать. Осознанное наблюдение за движениями на фоновых уровнях позволяет использовать конституциональный подход применительно к людям с глубоким уровнем нарушений. Но этот же принцип классификации можно распространить и на социализированных людей, в том числе достаточно известных. И они могут служить визуальными образцами.

Каждый конституционный тип будет представлен несколькими популярными киноактерами. По каждому из них много доступных видеоматериалов, фильмов. Камера фиксирует движения актеров, а зритель воспринимает их как движения персонажей вымышленного мира.

Коллективный отбор, в котором участвуют зрители, режиссеры, продюсеры, постоянно соотносит фоновые движения актера с демонстрируемыми на экране поведенческими моделями, обобщенными образами. Люди часто хотят видеть на экране упрощенный мир, приближенные к некоему идеалу образцы. Хотят видеть по-настоящему буйных, безжалостных или добрых. Произнести фразу, совершить поступок на экране может практически каждый. Но достоверным происходящее становится благодаря фоновым уровням движения актера, уровням построения движений А, В и С. Поступки и слова изначально не принадлежат актеру. По сути, актер располагает почти теми же средствами самовыражения, что и человек с глубоким нарушением социализации.

Фоновые движения актера можно соотнести с движениями людей с глубоким нарушением социализации. Через те же движения уровней А, В, С киноактер связывает с реальностью обобщенные образы, устойчивые модели поведения, обращается к массовым желаниям, структурам аутистического мышления, может служить одним из воплощений сказочного супергероя. Став звездой, актер воспринимается как полубог. Но в то же время он остается обычным человеком. У него человеческое тело, физиология, функции организма, движения. Как персонаж мира воображаемых образов звезда способна удовлетворять массовые желания, наглядно представить, персонализировать вечные ценности. Киноэкран в XX веке стал местом, где оживала иллюзорная реальность, люди подключались к древним сюжетам, мифология воплощалась через физиологию мышечной деятельности.

* * *

Предметом этой книги являются устойчивые поведенческие модели. Подобные однотипные стратегии решения адаптационных задач и обработки информации можно наблюдать у людей с глубокими нарушениями развития, но те же поведенческие модели могут лежать в основе социальных практик и общественных институтов. Они воспроизводятся кино, рекламой, пропагандой, усваиваются в ходе процесса социализации. Поведение людей с глубокими нарушениями – очень ценный источник для изучения таких повторяющихся поведенческих моделей: здесь можно наблюдать сложные формы поведения человека, находящегося под относительно малым социальным контролем. В ходе изучения психической патологии различными исследователями был выявлен достаточно устойчивый набор психических расстройств и поведенческих моделей. Этот набор взят мной за основу анализа как поведения людей с глубоким нарушением социализации, так и социальной мифологии, кино, рекламы, социальных практик, постоянно воспроизводимых на уровне общества. Образы, стоящие за описанными клиническими случаями, движения помешанных и движения кинозвезд – это своего рода исторические источники, проявления базовых поведенческих программ, биологических основ человеческого общества.