Текст книги "Иларiя. Роман-предведение"

– Какой Вы еще мальчишка, – улыбнулась Роза, заметив его стеснение, – постараюсь, чтобы Вы, хоть на время, забыли ужасы войны и переключились на kultur. Их тайные планы сошлись, и они быстро договорились встретиться на следующий день в 6 часов вечера и поехать смотреть kultur.

Щелкнув каблуками, Баранов поцеловал ее руку, круто повернулся и вышел из комнаты. В то время, пока он спусклася по ступенькам дома на улицу, открылась боковая дверь комнаты, где происходило свидание, и в нее вошла стройная женщина в строгом черном платье и вуалеткой на лице. – Как тебе моя работа? – не оборачиваясь, спросила Роза, – завтра я буду из него веревки вить, он мне выложит все и даже не заметит этого.

– Ты сработала хорошо, – ответила женщина, смотря из окна на уходящего Баранова, – однако я видела поручика в городе, когда он со своей сотней, перед приездом Царя, сгонял неблаполучных в австрийские казармы. Я тогда еле ускользнула. Может быть, он и фронтовик, но сейчас работает на контрразведку. Если это так, то твой дом уже находится под наблюдением.

– Думаю, что ты права, – побледнела Роза, – старуха мне говорила о нескольких людях, по виду приказчиках, уже два дня снующих около дома с букетиками в руках. Я тогда думала, что эти господа – мои бедные поклонники, не имеющие шансов на успех, и еще пожалела их. А это оказался провал! Надо немедленно бежать! Все, что я успею сделать, – это предупредить об опасности моих агентов.

– Не торопись, – проговорила женщина спокойно, – успеем унести ноги. Уходить надо так, чтобы русская контрразведка надолго запомнила тебя. Давай приготовим им сюрприз.

Вечером на конспиративной квартире Деревянко внимательно выслушал доклад Баранова о прошедшем свидании.

– Вроде, все нормально, – задумчиво проговорил он, – только вот не могу успокоиться, на душе кошки скребут.

– Да все в порядке, она ни о чем не догадывается. Я ей мозги запудрил и обаял, как мог, а женщина всегда остается женщиной, даже на шпионской работе, – смеясь, выпалил Баранов.

– Не скажи, – ответил Деревянко, – она не женщина, а убийца в юбке. Сегодня пришла ориентировка на нее, так я еще трупы не успел сосчитать в донесении, стольких она отправила на тот свет. Не Бог дал ей эту красоту, а Дьявол. Вот что, придя к ней на часок пораньше, не в 6, а, скажем, в 5 вечера, ты можешь что-то выяснить. Если будет недовольна, скажешь, что сжигаемый страстью, не мог дождаться встречи или что-то в этом духе Я буду находиться в это время около дома. Будь предельно осторожен. Перед тем, как войти на крыльцо, расстегни кобуру.

Подойдя на часок пораньше и взойдя на крыльцо, Баранов заметил, что дверь закрыта неплотно. Он осторожно потянул за ручку и вошел в дом. В это время на лестнице раздалось сопение. Два человека с трудом тащили вниз большой ящик, обмотанный проводами. Поручик спрятался под лестницей, решив подождать развития событий. Подтащив ящик к двери, они отдышались.

– Теперь надо правильно наладить «машинку», соединив ее проводами с ручкой, – сказал один.

– Сделаем, – ответил второй, – как только дернут за дверь, взлетит на воздух не только весь дом, но и все те, кто будет находиться рядом.

«Адская машина», – догадался Баранов и решил действовать.

Он выскочил из-под лестницы и, выхватив свой армейский револьвер, заорал: «Руки вверх!»

В это время сверху раздался возмущенный голос:

– Что вы себе позволяете, поручик? он обернулся на голос и увидел Роза, стоящую на верхней ступеньке лестницы. В это же время боковым зрением он увидел, что люди около ящика судорожно пытаются вытащить свои пистолеты из карманов. Он прыгнул опять под лестницу и вовремя – в то место, где он только что стоял, впились две пули. В ответ, боясь задеть «адскую машину», он два раза выстрелил в потолок. Посыпалась известка. Вдруг послышался треск. Услышав выстрелы, Деревянко с агентами начали ломать дверь на заднем крыльце дома. Раздался топот, стало очевидно, что обитатели убегали. Поручик опять выскочил в коридор. Пусто. В это время открылась дверь и из боковой комнаты спокойно вышла стройная женщина в черном платье с вуалеткой на лице.

– Ни с места! – рявкнул Баранов, направив на нее револьвер, – Роза, будьте любезны, поднимите руки, – женщина медленно подняла руки и, сорвав вуалетку, бросила ее на пол.

– Ваше Высокопреподобие, матушка Ил… Илария? – совершенно опешил поручик и опустил свой наган.

Воспользовавшись замешательством, дама быстро выхватила из карманчика на юбке маленький никелированный дамский браунинг и выстрелила в Баранова. Пуля обожгла левый бок, поручик согнулся от боли, а когда разогнулся, женщина уже исчезла. Наконец рухнула дверь на заднем крыльце, и в дом ворвался подполковник с агентами.

– Обыскать дом, – приказал он агентам, подбегая к Баранову. Тот стоял бледный, зажав рукой левый бок. Из-под пальцев медленно сочилась кровь.

– Как же ты так неосторожно, брат? Кто в тебя стрелял? – вопросительно запричитал Деревянко.

– Роза, – вдруг отрывисто вырвалось у Баранова.

Он уже понял, что, очевидно, перепутал в суматохе Иларию с сестрой. Та была старше, и черты лица были жестче. Однако решил не говорить об этом контрразведчику, чтобы не бросить хоть какую-нибудь тень на женщину, которую безумно и безнадежно полюбил.

– Филиппов, – гаркнул подполковник, схватив за руку пробегавшего мимо агента, – пригони бричку, повезешь поручика в госпиталь. Да побыстрее – одна нога здесь, другая там.

Через три дня контрразведчик навестил Баранова в госпитале. Он принес бутылку коньяка и фунт ломаного шоколада в кулечке. Разлив янтарную жидкость в мензурки, они выпили за здоровье поручика и закусили коричневыми кусочками.

– Ускользнули от нас змеи эти, – рассказал Деревянко. – По подземному ходу. Дом мы окружили, а выход, оказывается, был в парке, около проселочной дороги. Пока разобрались, их уже и след простыл. Упустили… если бы не ты, то взорвала бы нас Роза. Целый пуд динамита был в ящике. Костей бы не собрали… я все удивляюсь, как она тебя раскрыла? Все же было продумано… Кстати, ты точно никого не видел, кроме Розы и двух ее подельников?

– Я уже говорил тебе, – огорчился Баранов, – агенты ее сбежали, а она ждала, когда я выскочу в коридор. И выстрелила, видимо, опасаясь, что я брошусь вдогонку.

– Это пистолетик Розу подвел. Не боевой, – пояснил Деревянко, – а то пришлось мне бы сейчас пить за помин души, а не за твое здоровье.

И они с удовольствием допили коньяк.

– Хотя шпионам удалось сбежать, операция признана удовлетворительной, – заключил подполковник, – всю германскую резидентуру на нашем фронте удалось заткнуть. Не скоро опомнятся.

– А что со мной?

– А что с тобой? – ответил вопросом на вопрос Деревянко, засовывая пустую бутылку в свои вместительные галифе, – меня не ищи, я сам тебя найду, когда нужен будешь. Выздоравливай. Ранение сквозное, касательное, легкое. Доктор обещал выписать тебя через десять дней в полк.

Так и получилось.

Почти все, что Баранов знал о жизни, – это война. На нее он и возвращался, но уже совсем другим. Раньше он сражался за Россию, может быть, и обезличенно. Теперь Родина персонифицировалась в конкретную женщину. Тайна, которая, как он считал, была между ними, словно делала их ближе. Он не знал, встретятся ли они еще или нет, но он ощущал, что «его» женщина нуждается в защите. Это желание защитить свою любовь было такое сильное, что Баранов ощущал его физически. Певец IМировой войны, Сергей Копыткин, написал по этому поводу:

Он возвратил свой жар душевный

Из обагренных кровью мест.

Сиял торжественно и гневно

На нем Георгиевский крест.

Глаза огромные глядели

Куда-то в сердца глубину.

Он мне сказал: «На той неделе

Я возвращаюсь на войну…»

Провоевав еще почти год, изведав горечь поражения, позор отступления и бесчисленные жертвы своих товарищей, в одном из боев поручик Баранов был тяжело ранен и отправлен санитарным поездом в Москву.

С этого момента, мои уважаемые читатели, автор и начал свою историю.

Когда Илария вошла в операционную, где Баранову только что удалили омертвелые части тела, хирург, весь забрызганный кровью, сказал: «Матушка, распорядитесь положить его в комнату около морга, до утра не доживет. Глубокая гангрена. Даже ампутация не поможет». Взглянув на поручика, Илария поразилась выражению страдания на его лице.

– Нет, он будет жить, – решила (правильнее было бы сказать «решилась») она.

Всю ночь Илария на коленях молилась перед иконой Казанской Божией Матери около койки, где бредил умирающий. А Баранову всю ночь казалось, что он карабкается на высокую гору и приближаясь к вершине, падает обратно к подножию. Этот скорбный путь повторялся снова и снова. Все его тело покрылось ранами от камней, по которым он катился вниз. Вдруг какая-то женщина в черном платье прошла около него наверх. Баранов бросился за ней. Около самой вершины он опять стал скользить вниз. Женщина обернулась и подала ему руку. Он узнал Иларию и вместо того, чтобы схватиться за нее, стал целовать ей руку. Они замерли, не двигаясь ни вверх, ни вниз. Тогда на вершине горы возник столб света и в нем поручик увидел Богородицу. Она смотрела на окровавленного Баранова и плакала. Там, где упали ее слезы, камни расплавились и образовали ровный путь к вершине. Илария подтолкнула его, и поручик медленно пошел по дороге из расплавленных камней. Резкая, нестерпимая боль прожигала его с ног до головы. Тогда он каждый шаг стал предварять криком «Люблю!» крикнет «Люблю!» и сделает шаг, крикнет и шагнет. Так и дошел до вершины.

Тонкая полоска сознания, как утренний рассвет, пробудилась в нем и заставила открыть глаза. Баранов увидел неземной красоты женщину, склонившуюся над ним. Первые лучи солнца создали нимб над ее головой. Поручик на секунду подумал, что умер, и ангел спустился к нему, провожая на небеса.

– Как Вас зовут, ангел? – спросил он.

– Илария.

Это имя, словно молния, пронзило мозг Баранова. Он очнулся и уяснил, что каким-то непостижимым образом перед ним стоит женщина, ради которой он сражался целый год, которую он желал увидеть больше всех на свете и которая составляет теперь смысл его жизни.

Еще мало чего соображая, не понимая, где он находится, Баранов, прямо взглянув Иларии в глаза, чуть слышно прошептал: «Я люблю Вас».

– Что Вы такое говорите? – тоже шепотом ответила игумения, – я монахиня, я обет дала.

И слезы полились из ее сапфировых глаз. Вошедшая монахиня увела Иларию из палаты.

– В чем дело, матушка, почему Вы плачете, ведь кризис миновал, и он будет жить?

– Пресвятая Богородица показала мне его ужасную смерть в будущем, но я упросила Ее, чтобы сейчас он поправился. Что я наделала? – закричала Илария, обнимая монахиню.

Несколько дней в госпитале и монастыре говорили о чуде, сотворенном Иларией. Старичок-хирург, чуть не направивший поручика в морг, лишился дара речи и, при появлении Иларии, отвешивал ей поясной поклон. Он так и оставался в глубоком поклоне, пока игумения не выходила из операционной или не разгибала его.

– Это Бог исцеляет. Молитесь Ему, – всегда отвечала Илария на подобные восторги.

Прошел месяц, и Баранов постепенно начал выздоравливать. Отношения с игуменией были ровные. Они, казалось, забыли слова, вырвавшиеся у него наутро после операции. Но так только казалось. Их души трепетали при виде друг друга. К поручику приехал отец, который оказался генерал-губернатором одной из провинциальных губерний Российской Империи. Привез на телеге еду для раненых, бинты и карболку в госпиталь и груду солдатских одеял для монахинь. Почти двое суток проговорив с сыном, он пришел к Иларии. Получив благословение, губернатор долго не мог начать разговор.

– Ваше Высокопреподобие, – решился он, – будучи давно наслышан о Вас и о Вашей благородной деятельности, будучи безмерно благодарен Вам за спасение своего единственного сына, я рад знакомству с вами и удивлен, как такая хрупкая женщина смогла справиться со всем этим? Откуда в Вас берутся силы?

– Я утешаю себя словами святого апостола Павла, – ответила Илария, – «Сила Моя совершается в немощи».

– Я хочу рассказать Вам о теперешнем положении дел в нашем государстве. Положение хуже некуда. Война, несмотря на героизм и миллионные жертвы, похоже, проиграна. Административная система вся прогнила. Высокие налоги, странные законы, взятки. У нашей страны сейчас или бездарное или подлое руководство, которое только набивает свои карманы. В городах – очереди за хлебом, сам видел, – и это в России?! Возможно, вскоре Царя заставят уйти. Я слышал такие разговоры в Государственной Думе. Страна стремительно нищает и деградирует. Украл миллион – тебя изберут в депутаты или возьмут в правительство. Украл краюху хлебы – тебя посадят в тюрьму. У меня такое впечатление, что мы живем среди убийц, воров, блудниц, взяточников и клеветников – среди всех подонков рода человеческого. Россия находится на грани развала. В дальнейшем нас ждут неисчислимые бедствия и, возможно, даже гражданская война, ведь на фронте солдаты стали убивать своих офицеров. Есть такие факты. Ненависть «классов» достигает предела. А у меня единственный сын, и я хочу, чтобы он жил. У меня есть средства. Я намереваюсь отправить его в Швейцарию для продолжения лечения и прошу Вас сопровождать его, – генерал вытер выступивший пот.

– Это Ваше право, спасать свое дитя, – произнесла Илария, – я подберу для сопровождения Вашего сына опытную сестру милосердия, так как он еще не может передвигаться самостоятельно. Что же касается меня, то служитель Бога не должен изменять своей высокой службе. Так что я остаюсь.

– Матушка, – не сдавался губернатор, – сравнительно недавно я побывал в Швейцарии, где, по указанию Государственного Совета Обороны, закупал винтовки для нашей армии. С удивлением обнаружил в этой стране Православный женский монастырь Покрова Пресвятой Богородицы. Он небольшой, больше напоминает общину монахинь. Вы можете продолжить служение в этом монастыре, а сыну будет достаточно хоть изредка видеть Вас. Зато и Вы и сын будете в безопасности. Это главное, а там, как Господь управит.

– Вы забыли слова Христа, – сочувственно произнесла Илария, – «Кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». Я люблю и служу Богу и я остаюсь, по-другому быть не может.

– Теперь я понимаю чувства моего сына, – потрясенно заключил губернатор, – он мог полюбить только Вас.

Глава II

Уважаемые читатели уже знают некоторые сведения из жизни Иларии. Она родилась в 1874 году в деревне Строгино Московского уезда и получила имя Прасковья. В семье были еще сестра и брат. Как и все крестьянские дети, они трудились почти весь день. Девочки шили, помогали матери по хозяйству, работали на огороде, разносили еду и мыли посуду в трактире. Брат помогал отцу в пахоте или на жатве, разгружал вещи для проезжающих на постоялом дворе. Жили зажиточно. Дворы были покрыты железной крышей. Отец имел два дома на селе и собирался строить третий. На сезонные работы уже нанимали батраков. Такие люди появились в России после отмены крепостного права в 1861 году. Работой, рвущей им жилы, сметливостью, а иногда и крестьянской хитростью, они накапливали сравнительно большой капитал и сразу пускали его в дело. Например, покупали механизированные орудия труда: сеялки, веялки и тому подобное или, как отец Прасковьи, станцию почтовых лошадей, пристраивая к ней постоялый двор и трактир. Позже этих людей назовут «кулаками» и уничтожат как класс. Но это совсем другая история. Прасковью Господь наградил лучезарной красотой. Люди буквально столбенели при виде ее. Отец хотел, чтобы она прислуживала в трактире, ибо при ней выручка возрастала в несколько раз. Отец был уверен, что удачно выдаст ее замуж. А Прасковья пела в церковном хоре, любила молиться и видела сияние, восходящее к куполу церкви. Деревенские детишки даже посмеивались над ней из-за слишком богомольной натуры.

Однажды, лет в десять, когда Прасковья пела на клиросе, она опять увидела волшебное сияние над алтарем, но, на этот раз, в нем находился ангел. Белокурый, в шелковых одеждах, с золотым мечом на поясе.

– Илария, Пресвятая Богородица передает тебе через меня свою волю. Ты должна возлюбить Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим и идти в монастырь. Тебе приготовлено совершить много дивных дел для народа русского.

– Меня зовут не Илария, а Прасковья, – ответила девочка, – а Бога я и сейчас люблю больше всего на свете.

– Пресвятая Богородица лучше знает как тебя зовут, – улыбнулся ангел, – а я послан охранять тебя на этом пути.

Ангел исчез, а Прасковья, зачарованная видением, сильно задумалась. Почему ее назвали странным именем Илария, и почему никто не слышал их разговора, хотя ангел был совсем близко от певчих. Как бы то ни было, именно с этого дня она мечтала стать монахиней и начала изводить родителей просьбой отдать ее в монастырь.

О явлении ангела Прасковья рассказала приходскому священнику отцу Гавриилу. Тот очень удивился, но пояснил слова ангела:

– В твоем сердце не должно быть места, чуждого любви к Богу, поэтому сказано, что надо любить Его не частью сердца, а всем сердцем.

Когда ангел заповедовал тебе любить Господа бога всею душою твоею, это значит, что ты должна любить Его всей жизнью твоею. он передал тебе желание Богородицы, чтобы вся твоя жизнь была посвящена Богу.

Также ты должна возлюбить Господа Бога всем разумением твоим, то есть всем своим умом. Необходимо почаще молиться и устремлять свой ум к Богу.

Рассказал отец Гавриил и об Иларии.

– Была такая мученица Илария Римская. Супруга мученика Клавдия Трибуна, вместе с ним и сыновьями обратилась в христианство. По приказу императора Нумерлана, Клавдия и сыновей казнили. Христиане похоронили тела святых мучеников неподалеку в пещере, а святая Илария стала постоянно ходить туда, чтобы молиться. Однажды ее выследили и привели на мучения. Святая попросила дать ей несколько минут для молитвы, закончив которую, скончалась.

Говоря все это, отец Гавриил никак не мог поверить в явление ангела, ведь он был в церкви в тот момент и ничего не заметил.

Поверила только помещица Корзинкина, это та, которая называла деревья человеческими именами. Теперь помещица вместе с Прасковьей часто обслуждали произошедшее и говорили, какие вопросы необходимо задать ангелу, когда он явится в следующий раз.

Что касается имени Илария, то помещица захотела сразу назвать этим необычным именем одно из деревьев у себя в саду. Она написала на табличке «Илария» и привязала ее на яблоньку, которая никак не хотела приживаться в том месте сада, куда ее посадили, и болела. Удивительно, но вскоре яблонька выздоровела, и, на следующий год, зацвела (!). Однако ни Прасковья, ни отец Гавриил, ни помещица Корзинкина не знали и не догадывались, что те несколько слов, которые произнес ангел, определили всю дальнейшую жизнь деревенской девочки, до самого ее последнего вздоха.

Между тем, Прасковья продолжала упрашивать родителей отдать ее в монастырь. Отец бил ее вожжами, таскал за волосы, ставил на колени на горох и запирал в хлеву. Ничего не помогало.

Здесь необходимо прояснить один, очень важный, вопрос. Кто же, вообще, шел и идет в монастыри? Считается, что мужчина идет в монастырь, чтобы постичь высоты духа, а женщина обязательно должна быть несчастной, чтобы захотеть принять постриг. Существует миф, что в монастыри идут женщины, обиженные жизнью. Вспомните хотя бы историю тургеневской Лизы Калитиной, которая оказалась в монастыре из-за несчастной любви к женатому мужчине. Однако туда идут не только «с горя», идут туда и красивые, умные и счастливые женщины, не знавшие трудной жизни. Например, современная игумения, настоятельница Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря, Ксения, успешная журналистка, или инокиня Наталия, чья книга «Русский Иерусалим» разошлась по миру огромными тиражами, принеся автору славу, а ее монастырю – деньги.

Как раньше, так и сейчас женщины ищут в монастырях жизни чистой, безгрешной и надеются, возлюбив всем сердцем Господа Иисуса Христа, через покаяние, заслужить прощение Его и войти в Царство Божие. Было множество примеров, когда в обитель шли богатейшие женщины земли Русской вместе с детьми. Так, в 1816 году в Горлицкий монастырь поступила дворянка Александра Клементьева, подарив обители все свое огромное состояние. Вместе с нею в монастырь поступили три ее дочери. Они жили в холе и неге, их воспитывали гувернантки, но в обители три дочери Клементьевы выполняли самые грязные работы (например, чистка отхожих мест). Через некоторое время старшая стала игуменией монастыря, средняя – талантливым иконописцем, а младшая (ее приняли в обитель 14 лет) – имела дар духовного зрения, предсказания и благодатной молитвы. По ее молитве люди получали исцеление.

Особое место занимает Марфо-Мариинская обитель, которую основала Великая Княгиня Елизавета Федоровна в 1910 году, на Большой Ордынке, в Москве. Эта обитель следовала цели «трудом сестер Обители милосердия и иными возможными способами помогать в духе Православной Церкви больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби». Однако главным в жизни монастырей были и остаются духовный подвиг (а иногда и безмолвие) и непрестанная молитва. А монахини-старицы, обладающие даром предвидения, пророчества и исцеления? Их духовный подвиг потрясает. К ним за советом и исцелением шло и идет огромное количество людей земли Русской, потерявших всякую надежду в жизни. И все (все!) получают облегчение, мудрый совет и помощь.

При пострижении монахиня дает три обета – послушания, нестяжания и целомудрия.

В монастыре работа называется послушанием, которое дается матушкой-настоятельницей.

Нестяжание заключается в жизни бедной, полной лишений. При получении, например, наследства или гонорара за книгу, необходимо передать их в монастырь.

Целомудрие означает сохранение себя в девственности даже и в помыслах.

При пострижении в монахини ей дается новое имя, которое означает, что ничто теперь не напоминает о прежней жизни.

Как писал поэт Апухтин:

А завтра я дрожащими устами

Произнесу монашества обет,

Я в Божий храм, сияющий огнями,

Войду босой и рубищем одет..

Монашество как форма христианской жизни, созданной высшей устремленностью человеческого духа к Богу, как жизнь всецело по заповедям Божиим, появилось на Руси уже вскоре после ее крещения.. Киево-Печерская Лавра стала первой выдающейся школой монашества на Руси, «матерью монастырей русских». Жизнь киево-печерского монаха являлась и является «духовным эталоном» для всего христианского общества и в давние года и в наше время.

Монах – означает «уединенный». Монахи уединяются от мира, чтобы посвятить себя служению Богу. В России всегда монашество рассматривалось как путь в Царствие Небесное. Это были аскеты, постоянно подвергающиеся лишениям, некоторые из них для увеличения страданий носили под одеждой металлические вериги. Сохранились семикилограммовые вериги патриарха Никона. Монахи жили в пещерах, скудно питались для умерщвления плоти, давали обет безмолвия, олицетворяя собой заживо погребенных. Такие монахи были духовной опорой России. Однако жизненные соблазны нередко врывались в этот уединенный мир. Еще царь Иван Грозный кричал на церковном соборе, что люди идут в монашество не ради спасения души, а «ради покоя телесного», что много пьянствуют и блудят. Прав был архиепископ Иоанн, когда говорил, что «никакие одежды, ни самый постриг не избавляют человека от духовной борьбы…» Так что монах всегда находится в борьбе с многоопытным врагом нашего спасения и зачастую терпит поражение. Конечно, следует признать, что жизнь монашествующих, во многом, определялась Уставом монастыря. Еще со времен Филарета монастыри имели два устава: общежительный и необщежительный. Второй устав давал монашествующим относительно независимую жизнь. В монастырях с необщежительным уставом они имели отдельные кельи, обставляли их на свой вкус, самостоятельно распоряжались результатами своего труда, хотя и получали жалованье от Церкви. Общей была только трапеза, но и то за счет монастыря. Такой устав был привлекателен для людей, ищущих праздной жизни, для богатых вдов или для немощных людей, за которых семья вносила большой заклад. Этот устав фактически исключал возможность духовного роста.

Другое дело – общежительный устав, который предполагал отсутствие собственности, общий труд, результаты которого поступали в обитель, также этот устав требовал безусловного подчинения настоятелю. Все необходимое монашествующие получали от монастыря. Эти монастыри были известны своими духовными наставниками, к которым порой приходили тысячи людей за советом и излечением. Казалось бы, что только общежительный устав способствовал духовному просветлению. Однако не все было так однозначно. Истина никогда не бывает ни на той, ни на другой стороне. В доказательство приведу слова митрополита Филарета в беседе с архимандритом Леонидом. Тот высказал мысль, что необходимо все монастыри обратить в общежительные. Филарет спросил: «С каких лет ты пришел в монастырь?» – «30-ти лет от роду», – ответил Леонид. «Вот видишь, – сказал святитель, – будучи в свете сил и здоровья, ты, решившись оставить мир, убежал не в Лавру, а прямо в лес, в пустынь. Ну, а если бы ты пришел в монастырь не в 30 лет, а в старости, испытанным скорбями, начавши болезновать телесно, то ты скорее бы пошел бы в Лавру, чем в пустынь..Нет, я с тобой не согласен и нахожу, что в России нужно сохранить оба типа монастырей».

Во второй половине XIX века два события открыли столбовую дорогу развитию Российской Империи и кардинально изменили жизнь русского народа, это:

отмена крепостного права в 1861 году и

циркулярный указ Синода Русской Православной Церкви от 28 февраля 1870 года, к котором благотворительность вменялась в обязанность монастырей, а открытие новых обителей допускалось только с условием устройства при них учебного или благотворительного заведения», то есть школы, училища, больницы, аптеки. Конечно, в этом циркуляре слышался отголосок «Объявления», изданного Петром I, по которому монастыри должны были выполнять две функции:

«Ради церковной нужды» – так как иерархи Русской Православной Церкви были и есть монашествующие.

Социальная. Петр I считал, что под предлогом духовной жизни монахи ведут паразитическое существование, поэтому объявил им «определение» – служить нищим, престарелым и младенцам.

Церковь вспомнила об этом объявлении только после отмены крепостного права, когда народ стал свободным и получил права самостоятельно распоряжаться своей судьбой.

В конце XIX века русские женщины стремились стать самостоятельными, получить образование. Огромное количество крестьянок стало уходить в монастыри. Они преодолевали сопротивление родителей и отказывались от выгодных предложений замужества. С другой стороны, множество дворянок и интеллигентов также пошли в монастыри, где стала процветать благотворительность. Они считали, что хотя монахини – «это делатели смирения и молитвы», однако они не должны отказываться от служения братьям и сестрам во Христе, которые попали в тяжелую жизненную ситуацию.

В тоже время их сверстницы с левыми взглядами уходили в революционерки. Эти две группы женщин хотели вернуть долг народу, но разными путями. Одни – образованием и благотворительностью, другие – подняв людей на борьбу с самодержавием и эксплуататорами. Кто из них прав, и, в сиюминутной и в исторической перспективе, – решать вам, уважаемые читатели. Сейчас отличное время для принятия подобного решения – в России опять грядет эпоха перемен.

Историки утверждают, что «причинами стремительного роста монашествующих женщин были: экономические и социально-политические условия в стране, политика правительства в отношении монастырей и аскетические настроения в народе…» При монастырях стали открываться больницы, приюты, церковно-приходские школы. Однако при этом в обителях возникали конфликты на почте послушания, а иногда даже и бунты. Все это вносило смуту в жизнь женских монастырей. Так, в одном из северных монастырей монахини жаловались на холод в кельях, на отсутствие одежды и обуви, на тяжесть послушаний: «Ходили на кирпичный завод с 6 утра до 6 вечера. Носили кирпич, песок, работа очень тяжелая, у которых сапог нет, ходят босые». И еще: «… у сестер нет обуви, а игумения продает на сторону кожи»… Бывали «вообще дикие случаи, когда священники «вместо духовной любви, воспламеняли и плотскую любовь». Однако, несмотря на вопиющие факты, предпочитали разбираться келейно, без огласки. Праведный Иоанн Кронштадский даже внес в «Устав» монастырей положение, касающееся внутримонастырской субординации: «…сестры должны беспрекословно повиноваться игуменье, а в случае троекратного непослушания увольняться из обители». Справедливости ради необходимо сказать, что как тогда, так и сейчас все монашествующие приходят в монастырь добровольно и ничто не мешает им также добровольно вернуться в мир. 1905 год – год первой русской революции. «Политические» тонко прочувствовали ситуацию в монастырях и распропагандировали непокорных монахинь. И вот, к ужасу церковного начальства, во многих монастырях вместо молитв стали петь песни «за лучший мир, за святую свободу»!?! кстати, сестра Иларии – Клавдия – была одним из таких «пропагандистов» и, именно в это время, впервые попала в поле зрения полиции.

В свое время Оптинскому старцу, преподобному Амвросию, был задан вопрос: «Батюшка, отчего это игуменье дано такое право распоряжаться монахинями, как крепостными?» «Даже более, чем крепостными, – отвечал старец, – те хоть за глаза могли поворчать на своих господ, а монахини и этого не имеют права, так как добровольно отдали себя в рабство».

Некоторые городские монахини не отставали от своих провинциальных сестер. Они высокой нравственностью не отличались, вели паразитический образ жизни, пьянствовали, а выходя за пределы монастыря, приводили горожан в изумление своим поведением. Особенно это проявилось с началом ХХ века.

Перед автором лежит указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского Николая II, где он перечисляет негативные стороны жизни монастырей Москвы: «1) В ущерб духовной жизни монахини увлекаются разными занятиями для добывания себе средств и, как следствие, уклоняются от посещения церковных богослужений; 2) Добываемые таким образом средства обращаются на приобретение в кельях дорогой обстановки, на украшение келий предметами немонастырского быта, на дорогое шелковое белье, неподобающее монашеской скромности и простоте, на приобретение изысканных и близких к роскоши украшений; 3) Неудовольствие испытывают инокини аскетического настроения, которые жаждут уединения, безмолвия, беспрепятственной молитвы и богомыслия…»