Текст книги "Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник)"

Отношения Великого князя Николая Николаевича, как Верховного Главнокомандующего, к различным вопросам военно-дипломатического характера

Россия вела против союза Центральных держав коалиционную войну, и эти сложные условия в значительной мере требовали привлечения Главнокомандующего русскими вооруженными силами к участию в решении разного рода возникавших дипломатических вопросов. Русский министр иностранных дел С. Д. Сазонов был человеком либерально-прогрессивного направления; он не замкнулся в кругу собственного ведомства и ясно понимал важность и целесообразность тесного взаимодействия дипломатии и обнажившегося меча, почему допускал довольно широкий обмен мнений между чинами своего министерства и Ставкой. К тому же, ко времени начала войны та холодность отношений, которая существовала раньше у Сазонова по отношению к Великому князю Николаю Николаевичу, из-за эгоистической балканской политики родственников последнего по жене, совершенно изгладились, под впечатлением тактичности и выдержки в том же вопросе самого Великого князя.

Впрочем, и по Положению о полевом управлении войск в военное время министр иностранных дел обязан был ставить Верховного главнокомандующего в известность о всех важнейших и могущих иметь значение для войны дипломатических договорах с иностранными державами, а Верховному главнокомандующему, в случае нахождения вооруженных сил на территории союзных государств, принадлежало право определения отношений войск к правительственным учреждениям и к местному населению этих государств, руководствуясь соответствующими соглашениями и договорами русского правительства.

С целью облегчения сношений по дипломатической части, при начальнике штаба состояла особая дипломатическая канцелярия, во главе которой стоял князь Н. [А.] Кудашев[115]115
  Кудашев Николай Александрович (1868–1925). Князь, дипломат. С 1902 г. – первый секретарь российского посольства в Токио; в 1905 г. – член российской делегации на мирной конференции в Портсмуте; с 1906 г. – первый секретарь российского посольства в Константинополе; в 1910–1913 гг. – временный поверенный в делах России в США. В годы Первой мировой войны с 1914 по 1916 гг. – директор Дипломатической канцелярии в Ставке Верховного Главнокомандующего; осуществлял координацию деятельности Ставки и МИДа. В 1916–1917 гг. – посол в Китае.


[Закрыть] – бывший советник российского посольства в Вене, а в виду его запоздалого прибытия и частых отлучек, по службе в Петербург – Н. А. Базили,[116]116
  Базили Николай Александрович (1883–1963). Дипломат. С 1903 г. служил в МИДе; в 1905–1908 гг. – при канцелярии МИДа; с 1908 г. – 2-й секретарь российского посольства во Франции; в 1912–1916 гг. – вице-директор канцелярии МИД. С началом Первой мировой войны сотрудник, а в 1916–1917 гг. – директор Дипломатической канцелярии МИДа при Ставке Верховного главнокомандующего; с апреля 1917 г. – советник российского посольства во Франции. Умер в эмиграции.


[Закрыть] исполнявший обязанности вице-директора. Оба названных лица, и в особенности Н. А. Базили, сумели своим тактом и выдержкою приобрести большое доверие старших военных чинов Ставки, чем в значительной степени сглаживали возникавшие деловые разногласия и облегчали общую работу министерства иностранных дел и Ставки, на пользу России и ее союзников.

Ниже характеризуется отношение Великого князя ко всем главнейшим военно-дипломатическим вопросам, возникавшим в период пребывания его на посту Верховного главнокомандующего.

В вопросе о покровительстве России западным славянам, русскому правительству всегда давали понять, что ее внутренняя политика по отношению к подвластной ей части Польши не дает уверенности в том, что прочие славянские народы, подпав под влияние русской монархии, не подвергнутся насильственной «русификации», совершенно для этих народов неприемлемой. Поэтому, когда началась война с Центральными державами, которая по существу в отношении австрийских славян являлась войной «освободительной», то для приобретения симпатий и доверия тех миллионов населения средней Европы и Балканского полуострова, которые так или иначе связаны со славянством, явилась необходимость дать, прежде всего, яркое доказательство уступчивости России в вопросе о внутренней свободе поляков.

На почве этих соображений, в министерстве иностранных дел родилось предположение о необходимости издания особого воззвания к полякам, которым закреплялось бы их будущее национальное развитие. Эта мысль в полной мере разделялась Великим князем Николаем Николаевичем, призванным к тому времени на высокий пост русского Верховного главнокомандующего. Великий князь ясно понимал необходимость такого шага для привлечения на русскую сторону сердец тех, которые с надеждою взирали на Россию, но с некоторым недоверием относились к правительству, стоявшему до войны во главе русского народа.

К тому же Великий князь, по своим настроениям, сложившимся под влиянием частых поездов в Польшу на воинские маневры или просто для развлечения охотой, искренно симпатизировал населенно этого края; он хорошо его знал и имел в нем многочисленных друзей и почитателей, особенно среди польской знати. Скерневицы и Беловеж, обилием разного рода дичи, часто привлекали его в осеннее охотничье время, а обширные знакомства в польском обществе, и редко импозантная фигура Великого князя, создали ему широкую в крае популярность. Одно время Император Николай II даже как будто подумывал о назначении его (после генерала [М. И.] Черткова[117]117
  Чертков Михаил Иванович (1829–1905). Военный и государственный деятель, генерал от кавалерии (1883), генерал-адъютант (1869). Участник Крымской (1853–1856) и Кавказской войн (1829–1864). В 1861–1864 гг. – Воронежский военный губернатор и управляющий гражданской частью; в 1864–1867 гг. – Волынский военный губернатор и управляющий гражданской частью; в сентябре 1877 – январе 1881 г. – временный Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа. Член Государственного совета (с 1881). С марта 1901 г. Варшавский генерал-губернатор, командующий войсками Варшавского военного округа.


[Закрыть]) в Варшаву своим наместником. В общем, Великий князь являлся, безусловно, скорее другом, чем врагом раскрепощения внутренней свободы польского народа.

По поручению министра иностранных дел, один из сотрудников С. Д. Сазонова князь граф [Г. Н.] Трубецкой,[118]118
  Трубецкой Григорий Николаевич (1874–1930). Князь, государственный и политический деятель, дипломат, публицист. В 1896–1906 гг. занимал дипломатические посты в Вене, Берлине и Константинополе; в 1906 г. вышел в отставку. В 1910 г. приглашен министром иностранных дел С. Д. Сазоновым возглавить ближневосточный отдел МИДа; в 1914–1915 гг. – посланник в Сербии. В 1917–1918 гг. – участник Всероссийского Поместного собора. Участник Белого движения; в декабре 1917 г. отправился в Новочеркасск в Добровольческую армию; в январе 1918 г. вошел в состав Особого совета при командовании Добрармии; с уходом армии в Первый Кубанский поход в феврале вернулся в Москву; один из организаторов Правого центра. С лета 1919 г. – начальник Управления по делам исповеданий Особого совещания при главкоме ВСЮ. А. И. Деникине; в 1920 г. в составе Правительства Юга России генерала П. Н. Врангеля замещал отсутствующего П. Б. Струве, отвечавшего за внешние сношения. С 1920 г. в эмиграции.


[Закрыть] совместно с членом Государственного совета графом С. [А.] Велепольским,[119]119
  Велепольский Сигизмунд Александрович (1863–1919). Граф, управляющий княжеством Ловичским, член Государственного совета по выборам от западных губерний.


[Закрыть] составили проект соответствующего воззвания к полякам, который затем был одобрен Великим князем и им подписан. В таком виде воззвание это было представлено Государю. Однако Император Николай II выразил мысль, не следует ли данному воззванию, для большей его значительности, придать форму манифеста от Высочайшего Имени. Вопрос вследствие этого затянулся и, не дождавшись окончательного решения его, Великий князь уехал из Петербурга в Ставку.

С. Д. Сазонов не придавал особого значения той или иной форме воззвания, но в некоторых правительственных и особенно дворцовых кругах, опасавшихся всякого решительного и бесповоротного шага, намерение Государя было встречено с большими сомнениями. Чтобы лучше понять возможность этих разногласий, необходимо припомнить, что в довоенной России не существовало объединенного правительства. Министры назначались непосредственной волей Государя, считали себя ответственными только перед верховной властью и в своем министерстве проводили ту политику, которая считалась ими наилучшей. Поэтому, наряду с министерствами более либерального оттенка, могли существовать другие министерства, для которых охранение государственной рутины и косности было непререкаемым лозунгом.

– Я не сомневаюсь в том, – говорил дряхлый, отяжелевший председатель Совета министров И. Л. Горемыкин, – что Польша созрела до автономии или самоуправления, но я очень сомневаюсь в том, будет ли полезно для России дарование внутренней свободы польскому народу.

И в этом направлении Горемыкин шел до логического конца:

– Не будет ли польская автономия служить заразительным примером для других народов России и не выгоднее ли в таком случае вовсе отказаться от Царства Польского?

С точки зрения близорукой внутренней охранительной политики того времени, доводы «милого старика» являлись убедительными и потому нельзя удивляться, что ими мог проникнуться Император Николай. Последний предпочел отказаться от первоначальной своей мысли, вследствие чего 11 августа известное воззвание к полякам появилось в печати за подписью Великого князя Верховного главнокомандующего.

«Поляки, – говорилось в нем. – Пробил час, когда мечта ваших отцов и дедов может осуществиться.

Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее. Она жива надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения ее с Великой Россией.

Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя.

Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере и языке, в самоуправлении».[120]120
  Полный текст манифеста см. в этой книге в разделе документы (С.??).


[Закрыть]

С изданием этого воззвания настойчиво торопил Велепольский, по-видимому, опасавшийся возможности полной перемены настроений в русских правительственных кругах.

– Почему воззвание вышло за моею подписью, – спросил у Н. А Базили, назначенного до приезда князя Кудашева состоять при Ставке для ведения дипломатической переписки, Великий князь Верховный главнокомандующий, узнавший об этом факте уже в пути, в Лиде, где временно соединился поезд Верховного с поездом состоявшего при нем штаба.

– Не могу точно доложить Вашему Императорскому Высочеству. По-видимому, таково было решение Государя Императора, – ответил H. A.

Этим ответом для Великого князя весь вопрос исчерпывался.

Воззвание Великого князя не произвело ожидавшегося впечатления среди поляков. Как левые группы, придерживавшиеся по преимуществу австрофильской ориентации, так и умеренно-правые объединения, более склонные к сговору с Россией, нашли это воззвание составленным в слишком неопределенных и малосодержательных выражениях. В этом успели убедиться уже из ответа министра иностранных дел, на запрос русского посла в Париже А. П. Извольского, по поводу выражения «самоуправление», употребленного в воззвании Великого князя и переведенного агентством Гавас[121]121
  Французское информационное агентство «Гавас» («Agence Havas») – старейшее информационное агентство; основано в 1835 г. парижским переводчиком Шарлем-Луи Гавасом; в 1940 г. закрыто правительством Виши. На его базе в 1944 г. создано агентство «Франс Пресс» («Agence France-Presse»), крупнейшее французское информационное агентство.


[Закрыть] словом «autonomie».[122]122
  Автономия (фр.).


[Закрыть] С. Д. Сазонов, на сделанный ему запрос, принужден был ответить, указывая, что не настало еще время облекать «общие обещания» в более конкретные формы. Полякам рекомендовалось проявить «доверие» к сделанным заявлениям и «терпение» в отношении времени их осуществления. Базируясь на недостаточности данных обещаний, представитель левых политических группировок [Ю.] Пилсудский,[123]123
  Пилсудский Юзеф (1867–1935). Польский государственный и политический деятель, маршал Польши (1920), первый глава возрожденного после перерыва польского государства. С 1892 г. – член Польской социалистической партии (ее националистического крыла), создавал террористические боевые группы. В преддверии начала Первой мировой войны занимался созданием польских военизированных группировок в Галиции; в 1913 г. организовал в Струже офицерские курсы Стрелецкого союза; при покровительстве австрийских властей из военно-спортивных организаций «Стшелец», «Сокол» и других формировались Польские легионы. В годы Первой мировой войны командовал созданными частями, сражавшимися на Восточном фронте против России на стороне Австро-Венгрии и Германии. С 1918 г. – диктатор (временный начальник) Польши, с 1926 г. – военный министр и генеральный инспектор вооруженных сил; в 1926–1928 гг. и в 1930-е гг. – премьер-министр.


[Закрыть] со своими легионерами, боявшийся растворения этих «кадров будущей польской армии» в австрийских имперских войсках, немедленно после воззвания выступил с ними самостоятельно против России. Что касается более правых кругов, мечтавших лишь о федеративном устройстве, но в пределах России, с которой у Польши существовали крепкие экономические узы, то они сначала отозвались на воззвание и лишь впоследствии постепенно пришли к заключению, что воззвание Великого князя стоит совершенным особняком от общих настроений правительственных и правящих сфер.

Опираясь на личные чувства симпатии к Великому князю, некоторые влиятельные представители этих кругов довели до его сведения, что, веря в военный успех русского оружия, они выражают готовность выставить при помощи американских соплеменников до полумиллиона польских войск и взять на себя расходы по их снабжению. При этом они ставили условием только снабжение этих войск офицерским составом, очевидно, рассчитывая на офицеров-поляков, служивших в русских войсках, и предоставление права ношения польскими войсками какого-либо внешнего признака их национальности.

Исходя из соображений осторожности и зная настроение правящих сфер, Великий князь Николай Николаевич ответил полякам в том смысле, что возбуждаемые ими вопросы, вообще говоря, выходят за пределы его компетенции, как Верховного главнокомандующего. Чтобы несколько смягчить эту пилюлю, полякам, вместе с тем, было сообщено, что всякая помощь в борьбе, оказываемая нам поляками, не может быть принята иначе, как с благодарностью. Вместе с тем, Великим князем был сделан намек польским представителям, что образование «отдельных» польских войск может встретить затруднение в том, что мы отказались признать за австрийскими сокольскими организациями характер комбатантов, но что полякам предоставляется полная возможность партизанских действий в тылу неприятеля за свой собственный риск.

Переговоры эти не получили дальнейшего развития, хотя начальник Штаба Верховного главнокомандующего после неудачи русского наступления в Восточную Пруссию и продолжал от своего имени вести конфиденциальные переговоры с поляками о призыве в русской Польше ополчения, в количестве даже нескольких сот тысяч человек. Думается, однако, что каждому лицу, трезво смотревшему на условия обстановки, должна была быть совершенно очевидна несерьезность этих переговоров.

В дальнейшем, на имевших место русско-польских совещаниях, председатель Совета министров П. Л. Горемыкин ясно подчеркивал свою точку зрения о том, что заявления, сделанные в воззвании Верховного главнокомандующего, даны лишь на случай объединения Польши в одних границах.

– Есть Познань и т. д. – есть и автономия, нет Познани – нет и автономии, – так приблизительно поняли польские члены этого совещания слова Горемыкина. Возникали также горячие споры вокруг точного значения слова «автономия» и «самоуправление».

Главными заботами Горемыкина на этих заседаниях было выяснение двух вопросов: какую форму правления – монархическую или республиканскую – избрала бы Польша в случае отделения от России, и не сделалась ли бы она орудием Германии против России?

Создавалось впечатление, будто правительство того времени действительно предпочло бы потерять Польшу, чем согласиться на ее федерирование с Россией. Могла ли, при таких условиях, крепнуть идея широкой и свободной всеславянской федерации после победной войны?

Я не имею в данном очерке в виду ни доказывать, ни отвергать поставленный вопрос. Ограничусь лишь указанием на то, что почва к образованию славянского единения в начале войны существовала. Созданию благоприятных условий для такого единения послужило вторжение в пределы Австро-Венгерской монархии, являвшейся главным врагом западных славян, при открытии военных действий огромных русских сил. До 50 пехотных дивизий получили своей задачей разгром вооруженных сил Дунайской лоскутной монархии, долженствовавший привести к возбуждению в австрийских славянах центробежных устремлений в отношении Австрии и центростремительных – по отношению к России.

Вторжению русских войск в пределы империи Габсбургов предшествовало обращение ко всем славянским народам, находившимся под австрийским владычеством, русского Верховного главнокомандующего. В этом обращении Великий князь Николай Николаевич призывал славянские народы встать на борьбу за свою свободу и оказать содействие успехам русских войск, видя в этих войсках своих освободителей. Усилия русских войск увенчались как известно, значительным успехом. 3 сентября 1914 г. русские войска заняли Львов, а к середине того же месяца они стояли уже на пути к Кракову. Разгромленные австро-венгерские армии уходили за Карпаты. Целые славянские полки передавались на русскую сторону и в короткое время за Юго-Западным фронтом Русской армии скопилось несколько сот тысяч австро-венгерских военнопленных, среди которых большинство принадлежало к славянам.

Из всех завоеванных местностей Восточной Галичины распоряжением Верховного главнокомандующего было образована особое генерал-губернаторство. К сожалению, в соответствии с Положением о полевом управлении войск в военное время генерал-губернатор Галичины был непосредственно подчинен главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта, генералу Иванову, который слишком прислушивался к настроениям, господствовавшим при дворе, и в соответствии с этими настроениями подбирал необходимый для административного устройства края личный персонал.

Впрочем, ответственный пост военного генерал-губернатора Галичины, с согласия Великого князя, был вверен генералу графу Г. А. Бобринскому – человеку лично вполне достойному, но слабому волей и недостаточно подготовленному к выполнению сложных и многотрудных обязанностей по управлению занятым краем. В начале своей службы – строевой офицер одного из гвардейских кавалерийских полков, он перед назначением в Галичину состоял в чине генерала при военном министре. Я думаю, что при назначении его на последнюю роль сыграли родственные связи его с графом [А. А.] Бобринским[124]124
  Бобринский Алексей Александрович (1852–1927). Граф, русский политический и государственный деятель, археолог. В 1906–1912 гг. – председатель Совета объединенного дворянства, депутат III Государственной думы. Член Государственного совета (с 1912). В 1916 г. заместитель министра внутренних дел, затем министр земледелия. В 1886–1917 гг. – председатель Археологической комиссии. После Октябрьского переворота входил в монархический Совет государственного объединения России; с 1919 г. в эмиграции.


[Закрыть] известным членом Государственной думы, специально изучавшим положение славянского вопроса в Австрии. Как бы то ни было, но при графе Г. А. Бобринском началась, под влиянием прибывшего из России реакционного чиновничества, та несчастная роковая политика, которая на всю войну скомпрометировала русское дело среди австрийских славян.

Разного рода угнетения и мелкие раздражавшие придирки начались в области религии, прессы, свободы передвижения и внутренней жизни местного населения, привыкшего, даже в период австрийского владычества, к известной свободе. При этом борьба населения с чинившимися ему притеснениями мелкого чиновничества и всякого рода взяточничеством, возводилась, к сожалению, администрацией на степень борьбы с Россией.

Глубоко печальна была политика русской церковной администрации в области религии. С целью распространения православия, к местному униатскому населению стремились применить суровое положение об «упорствующих», изданное по отношению к русским униатам при Императоре Николае II. Особое возбуждение вызвано было высылкой из Галичины униатского митрополита Шептипкого.[125]125
  Митрополит Андрей (в миру – граф Роман Мария Александр Шептицкий) (1865–1944). Предстоятель Украинской грекокатолической церкви в 1900–1944 г. С 1900 г. – митрополит Галицкий, архиепископ Львовский и епископ Каменец-Подольский; занимался политикой, был депутатом Галицийского сейма, австрийской Палаты господ. Во время Первой мировой войны, когда после Галицийской битвы Львов был занят русскими войсками, остался во Львове со своими прихожанами; в сентября 1914 г. был арестован русскими военными властями за антироссийские проповеди. Отправлен в ссылку в Россию; после февраля 1917 г. освобожден Временным правительством, вернулся во Львов. Активно поддерживал создание Западно-Украинской народной республики, позднее сотрудничал с польскими властями. В годы Второй мировой войны занимал антисоветскую позицию.


[Закрыть] Хотя мера эта была мотивирована политической деятельностью названного лица, в которой местные власти усмотрели агитацию, направленную к отторжению Украины от России, но население почувствовало себя оскорбленным в религиозном отношении, лишившись главы исповедуемой им церкви.

Равным образом и в области свободы слова преследовалось все то, что так или иначе служило защите самоуправления и из газет разрешены были только те, которые стояли за скорейшее слияние края с центральными районами России.

В установлении столь тяжкого для местного населения режима не приходится возлагать вину на Великого князя Николая Николаевича, который, по званию Верховного главнокомандующего, имел крайне ограниченное влияние на дела внутренней политики, не имея даже своего представителя в Совете министров. Таковым мог бы быть, конечно, в порядке неофициальном военный министр, но, при недостаточно доверчивых отношениях между Великим князем Николаем Николаевичем и генералом Сухомлиновым, комбинация эта являлась неосуществимой.

Русское Положение о полевом управлении войск в военное время, как я уже отмечал, было приноровлено к предположению, что во главе действующих войск будет находиться Государь Император. В этом случае одному и тому же лицу были бы подчинены начальник Штаба действующих армий и все вообще министры, во главе с председателем Совета министров. Объединение деятельности на фронте и в тылу, при подобной схеме, легко могло бы быть осуществляемо. Но, с назначением особого Верховного главнокомандующего, связь фронта с тылом порывалась, а при подозрительном отношении придворных сфер к возраставшей популярности Великого князя, проведение взглядов Ставки, в особенности противоречащих установившимся взглядам на управление окраинами, являлось делом крайне трудным и деликатным.

Великий князь Николай Николаевич отчетливо понимал, что нарушение привычных порядков в стране лишь оккупированной, в результате военного успеха (каковой по существу только и была Галичина), создает в ней крайне раздражающее впечатление и может лишь серьезно повредить престижу России во всех остальных славянских землях. Центральное же правительство России смотрело на дело иначе: оно верило в прочность присоединения восточной Галичины к России и считало необходимым скорейшее введение в ней общерусских приемов управления. Доказательством правильности этих слов может служить пожалование Верховному главнокомандующему почетной шашки с надписью: «За освобождение Червонной Руси»[126]126
  Высочайший рескрипт на имя Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича гласил: «Ваше Императорское Высочество! Неуклонно следуя предначертаниям Моим, ведущим к осуществлению славных заветов наших предков – освобождению славянства от ига вражеского, благодаря непоколебимой твердости и настойчивости Вашей воли при самых серьезных обстоятельствах тяжелой брани завоевали вверенными Мною мудрому Вашему предводительству российскими войсками родственную России Червонную Русь и ныне успешно продолжаете отторжение подъяремной Руси. Этот великий подвиг беззаветно храброго российского воинства под Вашим опытным водительством навсегда останется запечатленным светлой страницей в истории нашей могучей Родины. Ныне лично посетив освобожденную от австрийского владычества Галичину и убедившись в блестящем порядке и заботливости положенных в основание правления завоеванного нами края, Я, глубоко ценя Вашу деятельность, равно крупные заслуги Ваши перед Престолом и Россией, желая явить Вам новое доказательство душевной Моей признательности, жалую при сем препровождаемую Георгиевскую саблю бриллиантами, оснащенную с надписью “За освобождение Червонной Руси”. Да благословит Вас и вверенные Вам Мною войска Всемогущая десница Всевышнего на новые подвиги во славу Российского оружия и на победу над дерзким и упорным врагом России. Пребываю к Вам всегда и неизменно благосклонный. На подлинном собственною Его Императорского Величество рукою начертано “Глубоко Вас любящий и благосклонный НИКОЛАЙ”. Ст. Броды. 12 апреля 1915 г.» (РГВИА. Ф. 2311. Оп. 1. Д. 13. Л. 324–326).


[Закрыть] и вся обстановка поездки Императора Николая II в Галичину в апреле 1915 г.

Угодничеством местной власти было придано пребыванию Государя во Львове и отчасти в Перемышле впечатление триумфального въезда русского Царя в историческую вотчину потомков Галичских князей, что было сделано несмотря на твердо выраженное Великим князем требование о придаче этой поездке характера лишь простого посещения Верховным главой Русской армии некоторых войсковых частей в занятом по праву войны участке фронта. Что мог сделать при таких условиях Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич?

Осведомленный о роковой политике русской администрации в завоеванной области, Великий князь с особым сочувствием согласился на предложенное ему осенью 1914 г. министром иностранных дел командирование во Львов, с информационными целями, состоявшего при Ставке вице-директора канцелярии министерства иностранных дел H. A. Базили. Поездка эта окончилась, однако, весьма печально. Прибыв во Львов и ознакомившись на месте с положением дел, H. A. Базили послал в Ставку телеграмму с рядом пунктов, в которых были изложены бестактности и несправедливости, чинимые чиновничеством, по мнению автора, населению. Содержание этой телеграммы сделалось, конечно, немедленно известным генералу Иванову, главнокомандующему войсками Юго-Западного фронта, человеку, как я уже сказал, крайне угодливому и очень примитивной складки. Чувствуя под собою в данном вопросе наличие правительственной поддержки, он, на следующий день, письменно предложил Н. А. Базили оставить пределы Галичины. Формально, – это было в его правах.

По возвращении в Ставку Н. А. Базили и подробном докладе Великому князю всего им виденного, Верховный главнокомандующий распорядился известить председателя Совета министров подробным письмом о несоответственном направлении внутренней политики принятой администрацией в завоеванном крае, на том дело и кончилось. Н. А. Базили имел личный доклад по этому вопросу у Горемыкина, но ничто не указывало, чтобы этот доклад имел какой-либо практический результат. Правда, в январе 1915 г. граф Бобринский был вынужден особым распоряжением рекомендовать своей администрации полную веротерпимость и прекращение каких-либо враждебных выступлений в области церковно-религиозной, но насколько этим указаниям прониклись на местах – сказать очень трудно.