Текст книги "Цeлитель"

Я прочитал и ужаснулся.

– Степан, что это за чушь?

Мы были на «ты».

– Надеюсь, ты понимаешь, что это полнейший бред?

– Знаю, – спокойно ответил чиновник, – но это – официальная бумага и я обязан её рассмотреть, вынести решение и доложить мэру.

– Ты серьезно хочешь это рассматривать? Да меня, согласно этому доносу, надо просто поставить к стенке, без всякого следствия. Почитай, что он пишет: «Способствует разжиганию межрелигиозной розни, межнациональных конфликтов, сын дьявола и пособник сатаны». И так далее.

– Это не смешно, – ответил Степан. – Настолько не смешно, что работу в эфире твоего канала я требую прекратить.

Я мгновенно похолодел и лихорадочно стал выискивать способ отвести удар.

– Степан, помилуй! У меня двенадцать человек и…

– Это не обсуждается! – резко прервал он. – Скажу больше, если вы всё-таки решите работать и далее, то рискуете стать моим личным врагом.

– Степан Александрович, – я тоже перешел на официальный тон, – неужели из-за грубого пасквиля вы…

– Именно, – ответил он. – Получишь лицензию, тогда пожалуйста, а сейчас… Ведь он давит, прежде всего, на факт вашего незаконного вещания. Поэтому мы своё разрешение на местном уровне вынуждены отозвать.

Он прошёлся вдоль кабинета и вдруг спросил:

– Слушай, как у тебя хватило ума вдруг связаться с вопросами религии? Конечно, ты – один из ведущих журналистов, король эфира! Но ты положительно сошёл с ума! Да сейчас и на более высоком уровне никто толком не знает, как нам относиться к тому или иному вопросу, касающемуся веры.

– Эх, Степан! – сказал я обречённо.

– О, Господи! – в тон мне ответил он. – Ты думаешь, мне это всё нравится? Отвечу, не нравится. А еще больше мне не нравится, что Елюбай на тебя разозлился.

– Слушай, может к нему зайти?

– Даже не думай, попробуем как-нибудь по-другому.

Впервые за разговор он улыбнулся.

– Ты знаешь, мэр тебя ценит высоко, но против церкви он не пойдет.

– Слушай, Степа, что реально сейчас можно предпринять? Ведь если бы Елюбай не желал появления «Арты» на хилом небосклоне информационного пространства этого Богом забытого городка, он просто не давал бы разрешение на наше пробное вещание.

– Начинаешь соображать, – подтвердил Степан. – Поезжай, постарайся с попом договориться. Если он отзовет бумагу, будет проще. Но учти, точно такую же он направил и в КНБ. Я звонил ребятам, они там от смеха корчатся… Тебя дёргать не будут, но ты особо не расслабляйся.

_________________________

Отец Игорь – почти метр девяноста, килограмм сто двадцать, реденькая бородка, волнистая грива волос, связанная пучком на затылке; сквозь затемнённые очки светится ехидная улыбка.

Рабочий кабинет отца настоятеля, в недавно выстроенном соборе, был огромен. По убранству и мебели скорее напоминал зал для экспозиций в музее.

– Явился, значит?

Он строго посмотрел на меня, погрозил пальцем и указал на стул.

– Игорь, зачем ты так сразу и в карьер? – спросил я как можно душевней, по-свойски. – Ну, зачем? Вызвал бы сюда, для разговора.

– А не-о-чем мне с тобой толковать, – весело отозвался священник. – Ты уже запустил в народ крапивное семя, ты уже успел отравить моих прихожан ядом ереси отвратной.

– Я ж не в курсе, а то бы никакой такой-сякой демонстрации в жизни не допустил! – пытался я как-то оправдаться. – А теперь мне телеканал велели закрыть из-за твоей бумаги.

– А ты как думал? Иуда! Предатель! – загремел отец Игорь. – Ты ж Христа предал! Сидит он весь такой несчастный, притюкнутый.

– Ах, вот оно что! – теперь и я развеселился батюшкиной пылкости. – Взял вот так разом и предал? Ты тоже думай, чего несешь, ваше высокоблагородие.

– Ты не должен был запускать эту сектантскую белиберду без моего ведома, вот и весь сказ.

Он встал, торжественно и грозно прошествовал вдоль своего необъятного рабочего стола. Размял спину и, видно почувствовав вдохновение, продолжил:

– Ибо сказано в Писании: «Ищите и обрящете». Вот ты и нашел приключений на свою задницу. Не плюй в колодец. Не плюй, ибо пить придётся!

В общем, понятно, что дело – дрянь.

В кабинете – никого, вот я себе и позволил.

– Слушай, иерарх, – сказал тихо, – ты за базар отвечаешь или как? Ты же когда-то был честным работягой. Может быть, еще и сейчас не всё жиром заплыло? Раньше на вас вообще внимания не обращали, и вы ходили несчастными и притюкнутыми, блаженные! Теперь слишком много внимания стали вам уделять, и вы расчувствовались, стали пожирать всё подряд. Ты тоже уже забыл, как я тебя, тупого, перед видеокамерой разговаривать выучил. Ты с амвона теперь вон какие речи пихаешь, а мне даже «спасибо» не сказал. Ещё под шумок телеканал мой угробить решил. Так кто из нас Иуда?

Он чуть побледнел, но быстро взял себя в руки.

– Вылетел бы ты отсюда как пробка, если б не наши прежние добрые отношения. Но больше не дерзи.

И опять погрозил пальцем.

Видя, что он замолчал, я решил взять инициативу в свои руки.

– Слушай, Игорёк, у меня ж на канале полное безденежье! А людям хоть по чуть-чуть платить надо, оборудование обновлять необходимо. Это ж чисто коммерческая сделка: показ – оплата. Дай мне денег побольше, и я только твои проповеди показывать стану.

– Дети, ей Богу! – снисходительно произнес священник. – Это тебе кажется, что коммерция, а на самом деле – это чисто бесовские дела. Акт предательства! Сектанты отравляют народ ересью, смущают души, а ты их пособником стал!

– Да какие сектанты? – вяло пытался возразить. – Они в Минюсте зарегистрированы!

– Сказано, сектанты! А в Минюсте в этом деле ни хрена не смыслят! Там чинуши сидят.

– Хорошо, – согласился я покорно. – Что теперь можно сделать?

– Тебе, отступнику, надо покаяться и причаститься.

– Я согласен. Бумагу заберёшь?

– Сначала покайся и причастись.

Я покаялся в содеянном. Признался, что «предал православную веру». Отец Игорь отпустил мне грехи, но «телегу» забрать наотрез отказался, неожиданно заявив при этом:

– Дурак, благодари Господа нашего, что жив остался.

– Что это значит? – спросил я, почуяв подвох.

– Голова у тебя шибко болела?

– Откуда знаешь? – спросил я подозрительно и сразу пожаловался: – Это было нечто страшное.

– Вот видишь, – удовлетворенно сказал настоятель. – Ты думал просто так? Это ж я читал на тебя наговорные молитвы, чтоб ты сдох! Гордись, такие молитвы только патриарх Никон читал на самого Петра Алексеевича – великого императора!

– Знаешь, Игорёк, – сказал я как можно душевней. – Да клал я с прибором на этого придурка, которого ты великим императором называешь! И на остальных прочих царей – все они были идиотами – класть хотел!

Отец Игорь буквально стал задыхаться от ярости. Пока он маячил огромным кулачищем, не находя никаких подходящих моменту слов, я смотрел на него с нескрываемым удовольствием.

– Вот, видишь и сказать нечего.

Отец Игорь присел на стул, всё так же молча.

– Эх, Игорь! – вырвалось у меня. – Да кто я такой, как ты думаешь? Я – самый обычный человек. Я просто хочу работать и зарабатывать, чтобы содержать семью.

– Но не таким способом, – заговорил он, наконец.

– Да любым! Что мне оставалось делать, когда наш самый крутой бизнесмен меня кинул? Что?! И никто мне не помог! И ты в том числе… Только гнобить можете, паскуды!

– Ты – человек, владеющий словом, с тебя и спрос особый. Кто-то там брякнет невесть что, да и шут с ним. А если ты по своему телевизору чего-то объявишь, тебя народ и послушает.

– Не преувеличивай, – огрызнулся я. – Я хоть человек и не церковный, но тоже знаю, что священнику наговорные молитвы читать запрещено, ибо сие есть бесовские дела, колдовство.

Отец Игорь опешил, но быстро сообразил.

– В особых случаях можно.

– Нет, нельзя, – ответил я твёрдо. – Нет таких особых случаев для пастыря.

Голова у меня болеть перестала, и ощутил я необычайную лёгкость.

– Слушай, Игорюня, – спросил тихо, – а если бы я на самом деле сдох? Ты бы хоть что-то для моих родных сделал? Вдове хоть какую-то пенсию назначил от церкви? Детей моих выучил и воспитал? Маме моей про убиенного сыночка признался?

Он молчал. Я продолжил.

– Кошмарами бы мучился по ночам, или у тебя напрочь отсутствует всякая человеческая совесть?

Он продолжал угрюмо молчать.

– Это ты благодари Бога, что мне подохнуть не пришлось, – сказал я с угрозой. – Иначе бы я тебе такие полтергейсты, такие галлюцинации устраивал…

– Зря я грехи-то тебе отпустил, – угрюмо ответил отец Игорь.

– Не зря, батюшка, ой, не зря! Я ведь понимаю, что идёт борьба за души прихожан, и ты на них желаешь обладать монополией. Ибо каждая душа есть – копейки в церковную казну. Мой телеканал ты закрыл, значит, дело не во мне, а в средстве массовой информации. Так что, не зря. Успокойся, ты своего добился. Но запомни и другое: от православной церкви ты меня отвратил навеки, и моей души тебе не видать, как своих ослиных ушей.

Здесь бы мне и замолчать, но натура требовала победного завершения.

– Слушай, – спросил я, как бы, между прочим. – А если о твоих наговорных молитвах митрополиту станет известно?

– Ну и что? Ни хрена мне не будет, – ответил он и стукнул кулачищем по столу. – Доказательств-то у тебя нет.

– Ты просто не помнишь, кто из нас журналист, – ответил я и вытащил из кармана диктофон. – Запомни, я с ним никогда не расстаюсь!

Отцу Игорю сделалось дурно.

– Во, отродье-то, – забормотал он. – Ты п-посмотри, какое отродье!

– Бумагу заберёшь?

– Ни в жисть, жидовская морда!

– Я – природный казахстанец в четвертом поколении, тем и горжусь! А тебе скажу на прощание следующее. Если у меня хоть раз заболит голова так, как она болела все эти дни, я эту запись распространю везде и всюду. Дойду не то что до митрополита, но и до его святейшества патриарха всея-всея великыя и Белыя и Малыя…

– Пошел вон отсюда! – взвизгнул настоятель.

_________________________

Как ни крути, а до ноября «Арта» бездействовала. Потом я принял участие в тендере на радиочастоты и выиграл его.

Думаю, всё-таки отец Игорь втихушку предал меня анафеме, потому что дела не двигались даже после получения лицензии «генеральной, бессрочной». Хроническое безденежье вынудило поддаться на уговоры и отказаться от всяких прав на телеканал, мне было обещано денег. Но, как только это было сделано, меня немедленно вышвырнули без всякого выходного пособия. Мотив увольнения известен – «пьянка, аморальное поведение».

… Тогда я искренне полагал, что «я – совсем никто». И многие факторы действовали в безоговорочное подтверждение такой уверенности.

4

…До сих пор всё помню явственно. Вначале в кабинет Сергея Васильевича зашел Митя Працак, директор одной из студий кабельного телевидения. Подозрения это не вызвало, он в последнее время бывал часто.

А через несколько минут в контору ворвалось несколько человек в штатском. Вели они себя так нагло, что всем стало ясно: УБОП. На шефа надели наручники и увели.

Я сразу почувствовал, это конец. Конец всему: нормальной жизни, хорошей работе, достатку в семье.

Всё только начинается.

Помните?

Из всей редакции газеты никто не мог произнести даже слова.

Наборщица Наташа, тайно влюблённая в шефа, плакала.

Бедная Наташа! Она погибнет ровно через два с половиной года, по вине пьяного подонка за рулем.

Но тогда мы ещё не знали, как и куда разбросает судьба всех, кто в этот день был нем и слеп.

Леночка Полупанова, самая талантливая из вновь принятых, почти в безнадежном состоянии уедет лечиться в Россию.

Валера Цыбин, наш компьютерный гений, вскоре в результате аварии потеряет новую машину, ещё не родившегося ребенка; по его вине погибнет человек, а сам он будет осужден.

Катя Устюгова будет уволена за какие-то «лишние слова». Не в газете, а устно. Что такое эти лишние слова? Почему за них увольняют?

Хечу Харизову уберут самым подлым образом. Она ляжет в больницу на сохранение, а её тем временем, чтобы не выплачивать декретные, подведут под увольнение, по «профнепригодности». От нехорошего известия у неё случится выкидыш. Вместе с работой она потеряет и квартиру, которую я для неё добивался.

Илья Панаев, блестящий специалист по радио. Его уволят только за то, что «Верочке» однажды не понравилось, как он ей ответил.

Надя Бережная, журналист старой гвардии, единственная после меня позволившая себе иметь собственное мнение. За это и будет уволена без всякого предупреждения, обвиненная в пьянстве. Понимаете, малопьющую женщину обвиняют в пьянстве? Чтобы расплатиться с кредитом, ей едва не придётся продать квартиру.

Кстати, кредитами Вера Авдеевна пичкала всех нас, дабы покрепче привязать к холдингу, а в случае «проблем», иметь реальные рычаги – и давления и, если понадобится, мести.

Да что там говорить о творческих работниках?

Она вышвырнет на улицу даже водителя.

Валера Лесик, в прошлом мастер спорта международного класса по автогонкам, будет уволен за то, что не пожелал «отменить» своего уважения к арестованному.

Вера Авдеевна разгонит всех, кто стал невольным свидетелем истории с шефом. А взамен наберёт разнообразную посредственность. Таких писак, от опусов которых и на сегодняшний день волосы встают дыбом.

У меня, даже иногда по прочтению возникал вопрос, неужели в стране нет какого-нибудь контролирующего органа качества газетных материалов?

Цензура, где ты? С тобой было плохо, но без тебя гораздо хуже.

Зато вновь принятые «обзоровцы» весьма послушны, у них нет своего мнения.

А ещё они очень любят называть себя «журналистами». Причем, на вопрос: кем работаешь? – неизменно отвечают: журналистом…Этакая невинная слабость, которая делает это слово даже более употребляемым, чем «поэт».

Но поэту, худо-бедно, хоть слова рифмовать надобно уметь, журналисту же ничего уметь не надо, только следовать мановению хозяйской руки.

Как вам понравится такое? Это из сообщения о субботнике.

«В это утро более трёх тысяч человек оказалось на улице. «Если мы не очистим наш город, то кто его очистит?» – сказала моя коллега-журналист, параллельно лихо размахивая веником».

Надо ли комментировать данные слова?

Но не в них дело, дело в непритязательных требованиях «Верочки».

Кстати, сразу же после ареста Сергея, она срочно переписала всю собственность на третье лицо.

В это утро Вера Авдеевна почему-то была в редакции. Быстро собрала коллектив и бодрым голосом объявила, что отныне сама станет проводить планёрки по утрам. Жизнь продолжается, работа тоже…

И тому подобные банальности.

Все разошлись. Меня попросила задержаться и стала выспрашивать, известно ли хоть что-то? Я ответил, что Митя утром принёс шефу долг. То, что он занимал деньги у Сергея, знали исключительно все.

Вера посоветовала держаться и неожиданно заявила, что думает над тем, кто заменит Сафонова. Мой вопрос «не рано ли?» её немного рассердил, но только немного. Под конец разговора она попросила как-нибудь обнадежить ребят, чтобы не кисли.

В этот день всё валилось из рук.

После ухода «Верочки» на «основную» работу, мы собрались в кухне. Немного выпили, думали снять напряжение. Но не помогло. Вернулись к случившемуся, и неизбежно стали говорить про шефа.

Мы всё ещё питали иллюзии и надеялись, что «всё выяснится». Вспоминали добрым словом даже его сумасбродные поступки и выговора.

Но ничего нами ожидаемого не случилось.

Было заведено уголовное дело «о вымогательстве и организованной преступной группе».

Сделалось ясно, что Сафонову скоро не выбраться.

Виновен он или не виновен, не знал никто. Но его жалели все. И проклинали того, кто его подставил.

Чуть позже я совершенно случайно услышал, что за месяц до ареста шефа, Митя Працак уж очень быстро получил кредит в Амир Банке. И быстроте такой в немалой степени способствовала госпожа заместитель – человек всесильный в филиале, поскольку директор слишком отягощена депутатскими обязанностями.

А кто становился единственным и полновластным хозяином медиа-холдинга «Сервис-информ» после ареста Сергея и так ясно.

Я встретился с Митей Працаком и попросил пояснить, в чём дело. Трёхлетнее знакомство и разница в возрасте давали мне на это право.

Он опасливо покосился и подал знак двум охраняющим его молодцам.

Они сразу подошли, меня отпихнули и посоветовали держаться подальше.

Но мне на расстоянии удалось уговорить Митю.

Меня мучили два вопроса: кто виноват? и что делать?

На первый он сразу ответил, что сказать ничего не сможет. По второму, с грустью констатировал, что «сам жалеет, что связался, но УБОП такие дела просто так не прекращает». Чтобы его не сговорили отказаться – постоянно звонят друзья Сафонова и денег предлагают, и пытаются угрожать, – к нему приставлена охрана. До суда.

Я демонстративно плюнул, обозвал его «сукой» и пообещал прислать открытку к 8 марта.

Была ли Вера причастна к аресту Сергея, я не знаю, да и доказательств никаких нет. Но в выигрыше осталась только она и это бесспорно.

В самом деле, шеф был скрытым «крестным отцом» или оказался жертвой грандиозной подставы, мне до сих пор неведомо.

Сергея осудили, дали десять лет «строгого режима».

Вера настаивала, чтобы я возглавил холдинг. Я под разными предлогами отказывался. Потом решил, что работать с ней не смогу.

Добром она меня не отпускала, пришлось уйти «недобром». С моей стороны это был опрометчивый шаг, но иначе я не мог.

Всячески в жизни приходилось приспосабливаться, но на что я по-настоящему не способен – это работать с человеком, которого я перестал уважать.

«Самосознание есть состояние, в котором человек становится объективным по отношению к себе, а объективное сознание есть состояние, в котором он вступает в контакт с реальностью, или объективным миром, от которого он в настоящее время отгорожен чувствами, снами и субъективными состояниями. Другое определение четвёртого, или «объективного» состояния сознания может быть дано с точки зрения возможного познания истины».

П. Успенский

ВСТУПЛЕНИЕ 5

Когда человек начинает воображать, что именно он, является центром мироздания, то есть впадает в самый большой смертный грех – гордыню, – сразу делается беспомощным и одиноким: отныне он должен будет самостоятельно объяснять необъяснимые вопросы бытия. И обязательно запутается, впадёт в крайности.

Ведь, согласно чётким жизненным установкам и позициям, мы на них ответить не в состоянии. Если ты знаешь, что такое человеческая судьба, откуда пошла жизнь, что есть мор, голод, смерть, тебе не нужны учителя и наставники…

Не надо забывать о том, что Высшие Силы, испытывая человека, умышленно бросают его в этот материальный мир и наблюдают, способен ли он спасти самое драгоценное, что у него есть – Душу.

Таким образом, мы становимся принуждаемы сделать выбор между дьявольскими соблазнами и волей Создателя. Учитывая то, что человек всё время будет ощущать, что живёт во враждебном ему мире, в котором всё пропитано злом настолько, что мир этот может быть лишь одной из низших сфер, чёрной тенью чего-то высокого и благородного, – такой выбор будет сделать не просто.

Мир материален, а материя, как пассивная субстанция, начисто лишена блага: создана из ничего и практически «ничем» остаётся. Отсюда тленный характер плоти всех смертных существ, которые уходят в никуда, и только милость Создателя может спасти их.

В сущности, жизнь – это ожидание встречи с Ним. Но при условии, что к ней человек подойдёт чистым, успешно выдержавшим испытание пребыванием в бренном теле. Которое, в свою очередь, есть исполненная злом тюрьма, где томятся наши души. Ведь первоначально мы были созданы чистыми духами, но зло заключило нас в материю. А в материальном мире, наполненном невежеством и тьмой, правит как раз её Князь.

Тогда как духовным миром Света управляет доброе Божество. По милости Своей он даёт людям полную свободу выбора, но в его проявлении чаще всего и наблюдается возможность греховного своеволия. Мы сами, находящиеся на грани бытия и небытия, должны определить себя на ту или другую сторону. И сделать это – всегда непросто.

Но здесь имеет место та божественная искорка, заложенная в некоторых из нас – предрасположенность к Свету. Когда она начинает давать о себе знать, человек непременно придёт к Нему. Пусть это случится не так быстро, как хотелось бы; пусть это будет совсем долго. Наверняка, его подвергнут испытаниям. Такой человек никогда не унизит себя ложью. Он не станет выпячивать и то, что является апологетом Света, – это просто станет частью его сознания. Он никогда не совершит преступления, но обязательно будет в нём обвинен.

Мир-то чей? За свой короткий земной маршрут он пройдёт несколько кругов ада: никто просто так не отпустит его душу.

И такие люди способны вести за собой других.

И такие люди знают всё о своей судьбе.

Им многое ведомо, по определенным проблескам в сознании. А мысли, вдруг и разом приходящие в голову, являются точными ответами на вопросы, которые они ранее для себя сформулировали.

Ему, входящему в число избранных, подсознательно известен внутренний путь к Создателю.

Именно такие становятся Проводниками Света.

И только благодаря им, этот мир ещё кое-как удерживается на грани, не подвергаясь глобальным разрушениям.

Разрушение – путь к устрашению, а устрашение – первая ступень к порабощению.

Империя Зла давно вынашивает планы превратить землю в сплошную зону отчуждения.

И не только саму землю, но и определенное количество параллельных измерений.

Магнитные поля, например, способны учинить такое…Им не преграда даже всякие физические и математические законы, они разрушают измерения, провоцируют мощные землетрясения, полный хаос и уничтожают всё живое на громадных территориях.

И всё это может быть сделано руками людей.

Ибо, в погоне за наживой, человек способен дойти до высшей степени низости и гадости.

…Этого не происходит только потому что этому кто-то противостоит.

Борьба Света и Тьмы идёт повсеместно, на всех инстанциях, в любых социальных группах.

Приглядитесь повнимательней, и вы увидите, что на самой окраине неразличимой обычному зрению Империи Зла, появился вооружённый всадник…

ГЛАВА 2. «Многочисленные дома эти будут пусты»

«Теперь мы благодарны Богу за весь пройденный нами путь, как бы тяжек он ни был. Мир и наша душа должны были пройти и через поклонение кумирам, и через горечь постепенного разочарования в них, чтобы очиститься и обрести подлинную полноту и духовную ясность».

Франк С.Л. «Крушение кумиров»

1

Раньше времени было очень мало. Теперь его стало так много, что некуда девать.

Я много читал, думал, просто бродил по квартире.

Будучи человеком не практичным, а импульсивным, я заранее не позаботился о многих вещах. Например, с первого же безработного дня я обнаружил, что у меня нет денег. Совсем нет. Нечем выплачивать ежемесячную сумму за взятый кредит в Амир Банке, не на что купить даже сигарет.

Но я ещё витал в облаках, надеялся, что получу расчётные, выплатят мои положенные десять процентов от заключенного договора с разрезом «Богатырь».

Кстати, история этого «заключения» интересна сама по себе. «Богатырь» на такие договора идёт неохотно, но заместителем начальника пресс-службы там Матвей Василюк, человек алчный. Пришлось пообещать (и «отстёгивать» впоследствии) ему лично двадцать процентов в месяц от суммы выплаты. Так он и себя не забыл и нам услужил. За месяц ему причиталось более двадцати тысяч. Сколько это будет в год – считайте. Мои десять процентов – это гораздо меньше, но за год уже что-то накопилось.

Наивный глупец! Я не получил ничего: ни расчётных, ни процентов. Начало мести «госпожи учредительши» заключалось пока в этом. Она удержала с меня за всё, что только можно было, даже за гитару, которую подарила на день журналиста.

Я полностью исчез с газетных страниц и попал в опалу. Сразу куда-то делись все «друзья», которые осаждали меня в редакции. Всё переменилось, они перестали меня замечать даже на улице.

Через месяц после ухода из «Сервис-информ» произошёл случай, который меня окончательно поверг.

Вечер. Смотрю телевизор. Звонок в дверь.

У порога – два крепких парня.

– Мы – сотрудники Амир Банка, – без предисловий начал один из них. – У вас просрочка по кредиту. Мы настоятельно рекомендуем вам расплатиться побыстрей, иначе и квартира, и мебель уйдут с молотка, в счёт уплаты долга.

Второй добавил.

– Предупреждаем, пока по-хорошему.

Вот это меня и взвинтило.

– А по-плохому? – весело спросил я, уже чувствуя в руках знакомую дрожь. – Может быть, сразу по-нехорошему, а? Вы, два сопляка, просто попугать меня пришли, или сразу начнёте мебель выносить? Смелей, вы ж – служба рэкета частного банка, а перед вами всего лишь жалкий неплательщик.

– Мы просто напоминаем, – попытался выправить ситуацию первый.

– За напоминание спасибо, но не такими словами и не таким тоном. Понимаю, вы получили указание свыше, как себя со мной вести. А сами вы, люди или так себе? Костя, Зейнур, мы же с вами когда-то за руку здоровались. Вы ж прекрасно знаете, кем я был в холдинге вашей Веры Авдеевны.

Они молчали.

– Ладно, парни, вам всего хорошего. Ей – большой привет. Передайте, всё будет уплачено по счетам.

Лифт отошел.

Я ещё немного постоял, потом присел на корточки. Настроение напрочь сломано и мысли мои сделались мрачными.

Дома – разлад, жена недовольна. Я её понимаю, на двух работах, без выходных. У дочери – платное обучение, съёмная квартира, жить в Павлодаре недёшево. А я за всё лето не принес домой никаких серьезных денег, перебиваясь случайными заработками.

И впереди никакого просвета.

Странно ощущаешь себя в подобной ситуации. Вроде бы пора привыкнуть, а не могу. От тупости и подлости людской я давно устал, только привычки не выработал. Или всё объясняется тем, что, когда ты в работе, каждый день в горячке, тебе некогда просто посмотреть по сторонам и оценить свое окружение, которое неискренне.

По мере увольнения моих сотрудников, Вера набирала новых и, как мне говорили, их профессиональная пригодность определялась мерой негативного отношения ко мне, как журналисту, поэту, человеку. А увольняли тех, кто осмеливался вспоминать меня по-доброму. Или просто молчал, не осуждая.

Первым отличился Лёня Богомазов, который во всеуслышанье заявил, что я – непорядочный человек, должен кучу денег, а отдавать не собираюсь.

Это очень воспрепятствовало мне, когда я пытался одолжить денег у самых разных людей на погашение кредита.

Оксана Бушаева объявила, что я долго её «склеивал». Потом она мне отдалась, будучи в нетрезвом состоянии, но удовольствия не получила. И теперь меня «от всей души не переваривает».

Бредовые утверждения этой «промискуитичной» дамы (по-русски говоря, готовой – с кем угодно, где угодно и когда угодно) едва мне не стоили семьи. Жена прощала выпивки, но измены прощать не собиралась.

Я едва не лишился ума, пытаясь убедить её в обратном. С огромным трудом мне это удалось, но оставило в душе такой след, что до сих пор дрожь сводит.

Татьяна Сосницкая, в свое время получившая мой негативный отзыв о своих никчемных, помпезных стишатах, сказала, что обязательно подаст на меня в суд, чтобы я выплатил ей компенсацию за моральный ущерб, поскольку я сам – огромная бездарность и так далее…

Изощрялись как могли. Фактически, я стал вне закона.

Где, когда и в какое время я заслужил такое отношение?

Когда я с людьми поступал подобным образом?

Но они уже заслужили такое отношение…

_________________________

Но были и те, кто не оставил в беде.

Бизнесмен Олег Войценин, создатель блестящей компании «Элсиб».

Известный всему СНГ и миру доктор Валентин Кашецкий, первооткрыватель частного медицинского центра в нашем городе.

Собрат по перу – блестящий, но до сих пор толком не оценённый поэт Юрий Кулинич, который всегда меня принимал таким, какой я есть, со всеми проблемами и головными болями…

Друзья мои! Это – ещё не слово благодарности вам. Настоящее слово для вас – впереди…

Они не только поддерживали меня морально, но и ссужали деньгами на текущее погашение кредита, финансировали мои поездки на бардовские фестивали, которые были единственной отдушиной для общения с собратьями по перу и гитаре; способом отвлечься от безысходной ситуации.

Там, кстати, я познакомился с одним из самых талантливых казахстано-российских бардов – Олегом Карповым. Позже знакомство переросло в крепкую дружбу. И Олежа (так он сам себя называл) стал первым профессиональным музыкантом, который написал цикл песен на мои стихи, из вышедшей в самом начале пятого книги «Разбитое зеркало». Не знаю, кто и что мне внушал, когда я её верстал, но многие события, произошедшие позже, в стихотворениях воспроизведены почти детально.

Но это стало понятно лишь несколько месяцев спустя.

Все местные газеты отметили признание «нового таланта» (как будто не было публикаций в республиканских и местных изданиях), все восхищались «душевно написанными строчками», но никто не заглянул глубже.

Да и сейчас, когда «блестящий автор» оказался в бедственном положении, только редактор городской газеты Галина Алексеевна Никифорова предложила нештатное сотрудничество. Это было очень ценно, ведь даже штатные авторы стояли в очередь на публикацию.

Попытки устроиться на работу куда-либо оканчивались одинаково: увидев меня, начальники начинали улыбаться, говорили: мы про вас читали. Некоторые даже просили подписать книжку. Но, узнав, что я пришел наняться на работу «хоть кем», отвечали: да что вы! вас где угодно возьмут, а здесь вам предложить нечего…

2

Печально, но, что греха таить, к тому времени я стал основательно выпивать. Безысходность вырывалась наружу, и её надо было чем-то заглушать. Спиртное тем и коварно, что ломает в нашей голове какие-то перегородки и мнится нам радужное. И думается: всё будет хорошо. Лживый лозунг одной из не самых лучших радиостанций.

Ничего не будет хорошо, ничего! Чистый самообман! С приходом каждого нового утра ты замечаешь, что проблем не стало меньше, а прибавилась ещё одна – похмелье. А в кармане пусто, а друзей хороших не осталось.

Как мне хотелось вернуться в юность. Туда, где не болело, не щемило, не давило проблемами; туда, где ещё был жив отец.

Но в прошлое не возвращаются, а звать его – меди не хватит. А сегодняшний день уже стоит на очереди и пялится в тебя пустым взглядом: ну, чего ты дальше изобретёшь?

И, когда ты однажды скажешь ему: «Да пропади ты пропадом!», – значит, выходишь на прямую дорогу к бездне.

3

Городская типография прежде была главным и единственным печатным двором городка. Теперь она превратилась в небольшое частное предприятие, владельцем которого стал Владимир Иванович Зарин.

В прежнее время я недолго работал здесь резчиком бумаги. Тогда Володя был в фаворе: заместитель главного редактора городской газеты, авторитетный журналист и главный полиграфист. Денег и друзей он не считал, связей имел множество, всюду был желанным гостем.