Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга V"

Что, как мы знаем, являлось чистой правдой, поскольку новый топор с красной ручкой, купленный в конце октября, исчез!

Наконец, в зале заседаний появился первый из свидетелей, призванный дать показания о времени колокольного звона. Это был Барни МакДональд (Barney McDonald), житель Бруклина, служитель тамошней Унитарианской церкви, единственного храма в Бруклине с колокольней. Барни заявил, что колокол этой церкви звонит с апреля 1872 года всегда в одно и то же время – в 7 часов утра. А по вечерам не звонит вовсе. Сказанное прозвучало не очень складно, ведь около 7 часов утра Левитт Элли находился на Эшбартон-плейс, от которой до батопорта на Милл-дам приблизительно 1,8—1,9 км! Для ломового извозчика это час езды или даже чуть более [в зависимости от массы перевозимого груза].

Эта карта Бостона позволяет наглядно представить сущность непримиримого противоречия между показаниями Рэмселла и Ричардса. Условные обозначения: знак * показывает место на дамбе Милл-дам в ~60 метрах западнее батопорта, где по версии следствия бочки с трупом были сняты с повозки и сброшены в реку Чарльз; чёрный пунктир – улица Ханнеманн-стрит, на которой проживал подсудимый. Прокуратура считала, что Левитт Элли должен был приехать из дома к месту сброса бочек и возвратиться обратно домой именно по Паркер-стрит. Это было логичное предположение, подкрепляемое тем обстоятельством, что именно на этом пути Рэмселл и видел подозрительную повозку сначала с бочками, а потом без них. Причём вторая встреча произошла в то самое время, когда где-то окрест звонил колокол. Однако другой свидетель – ломовой извозчик Ричардс – заявил, что видел Левитта Элли на площади Эшбартон-плейс, на удалении ~1,8—1,9 км от батопорта на дамбе. Совершенно очевидно, что подсудимый никак не мог в одно и то же время находиться вместе со своей повозкой в местах, разделенных столь значительным расстоянием.

Это был, конечно же, обескураживающий допрос, но надежда для обвинения ещё оставалась. Следующий свидетель – Томас Петтингэлл (Thomas S. Pettingall), настоятель баптистской церкви в Бруклине – сообщил суду, что в его храме колокол имеется, но звонит он только по утрам и притом нерегулярно. По воскресеньям колокол не звонит уже с июля этого года.

Сотрудник полиции Джон Сарджент (John Sargent) из Бруклина подтвердил слова предыдущих свидетелей, заявив, что по утрам звонит только колокол Унитарианской церкви, других звонов в то время в Бруклине нет. А по вечерам вообще никто не звонит.

Далее последовали допросы трёх свидетелей из Лонгвуда, ещё одного пригорода Бостона, звон колоколов в котором можно было бы услышать в районе Милл-дам. Священники расположенных там церквей Джон Блэйсделл (John Blaisdell), Эдвин Кэйт (Edwin R. Cate) и Уилльям Фелпс (W.W.Phelps) единодушно показали, что в Лонгвуде не могло быть колокольного звона. Ни утреннего, ни вечернего…

Всем, кто находился в зале суда, стало ясно, что Франклин Рэмселл со своим рассказом о якобы слышанном колокольном звоне очень сильно напортачил! А ведь это был очень важный свидетель, обвинение делало на него такую ставку!

Однако разного рода нестыковки в показаниях свидетелей на этом не закончились, напротив, скорее именно сейчас они и начались! Джеймс Бейкер (James M. Baker), один из работников обвиняемого, сообщил суду, что явился к дому Левитта в 6 часов утра 6 ноября. Элли не спал, он занимался чисткой лошади и готовился к очередным трудовым будням. Свидетель перекинулся с Левиттом несколькими словами. Бейкер видел, что в повозке лежали бочки, Левитт их поставил вертикально и покрыл ковром. Бейкер уселся в повозку, и они поехали по Вашингтон-стрит, там Левитт повстречал некоего Дэниела Мэхана (Daniel Mahan) и передал тому 50$. Выполнив работу, свидетель возвратился домой в 06:45.

Со слов Бейкера можно было заключить, что в интервале между 6 часами утра и 06:30 Левитт Элли, управляя своей повозкой, двигался по Вашингтон-стрит в северном направлении, приближаясь к Эшбартон-плейс, где его в районе 7 часов увидел Уилльям Ричардс. Но при этом он удалялся от Паркер-стрит, что делало невозможной его встречу с Франклином Рэмселлом! Если, конечно, последний не напутал со временем предполагаемой встречи.

Допрошенный в тот же день Дэниел Мэхан подтвердил факт получения денег от Левитта Элли утром 6 ноября, уточнив, что должник вручил ему две 20-долларовые банкноты и одну номиналом 10 долларов. Деньги эти являлись платой за лошадь, купленную Левиттом месяцем ранее. На уточняющий вопрос адвоката, какой день являлся последним для оплаты, Мэхан ответил, что 10 ноября. Таким образом, показания Джона Тиббетса, утверждавшего, что обвиняемый планировал заплатить 50$ кредитору 5 ноября, получили подтверждение. То, что фактический платёж был произведён не 5 числа, а ранним утром 6-го ничего не меняло – Левитт Элли имел запас времени до 10 ноября и действовал как ответственный заёмщик, беспокоящийся о собственной репутации.

Однако помимо этой детали в показаниях Джеймса Бейкера имелась и другая, куда более неприятная для обвинения. Свидетель говорил о бочках в повозке – то есть более чем 1-й бочке! А между тем, обвинение считало, что 4 ноября в мастерской Шуллера были приобретены 3 бочки, из которых 2-е обвиняемый вечером 5 ноября бросил с Милл-дам в воды реки Чарльз. Ладно, можно было счесть, что в хозяйстве Левитта было много бочек и в повозке могли находиться какие угодно бочки [вовсе не из мастерской Шуллера], но… Но тут вылезал другой «косяк». Шуллеры настаивали на том, что утром 6 ноября Левитт Элли забрал у них бильярдный стол и повёз его заказчику, но при этом никаких бочек в повозке уже не было!

Итак, получалась интересная картина – Левитт Элли утром 6 ноября выезжает со двора с некими бочками и направляется к мастерской отца и сына Шуллеров. И по приезду к ним где-то позже 7 часов утра, но ранее 8, оказывается, что бочек в возке нет. То есть, где-то между 6 и 7 часами утра, возможно, между 6:00 и 7:30 обвиняемый от бочек избавился. Но где именно это произошло, обвинение не знало! Самое неприятное для обвинения заключалось в том, что подсудимый никак не успевал в указанном интервале прокатиться по Паркер-стрит и встретиться там с Рэмселлом.

В общем, с бочками в повозке происходили какие-то непонятные чудеса, а обвинение старательно делало вид, будто ничего страшного в этом нет.

Фокусы на этом, однако, не закончились. Мэри Так, очередная свидетельница обвинения, представ перед судом, несколько изменила показания, данные во время следствия. По её словам, Абия Эллис имел доход от 350$ в месяц [ранее она говорила о сумме в 250$], но самое главное изменение заключалось в том, что свидетельница «подвинула» время последней встречи с ним на вечернее время. Теперь она утверждала, будто в последний раз виделась с убитым 5 ноября между 19 и 20 часами, Абия зашёл к ней, чтобы получить плату 2$ за занимаемое ею жильё. Напомним, что обвинение считало доказанным тот факт, что убитый покинул таверну в доме №3 по Смит-стрит (Smith str.) около 19 часов. В принципе, он мог за час дойти до дома Мэри Так [ему требовалось преодолеть 3,5 км.], но тогда он никак не успевал на Ханнеманн-стрит! Не забываем, что по мнению Генерального прокурора в конюшне Левитта Элли в районе 8 часов вечера уже вовсю перекатывались бочки с разрубленным телом Абии! Это время жёстко детерминировалось показаниями Эллен Келли, ценнейшего свидетеля обвинения.

Заявление Мэри Так оказалось крайне неудобным для прокуратуры. Причём – на эту деталь следует снова обратить внимание! – слова свидетеля обвинения нельзя было опровергать «в лоб» или ставить под сомнение. Прокурор Мэй, проводивший допрос Мэри, мягко попытался подкорректировать её утверждение, предположив, что, быть может, встреча эта произошла не 5 ноября, а раньше, но… Мэри Так, подобно ломовому извозчику Рэмселлу, не захотела смягчить категоричность своих слов. Она уверенно заявила, что встреча произошла в последний день жизни Эллиса, и это был вторник. А 5 ноября 1872 года действительно являлся вторником!

Однако, показания Мэри Так содержали в себе ещё одну неприятную для обвинения новость, хотя и не очень явную. Дело заключалось в том, что свидетельница проживала в одном доме с Абией, строго говоря, она являлась его соседкой и, по-видимому, сожительницей [последнее не отменяло того факта, что она платила за съём жилья – но это специфика их отношений]. Если Абия Эллис действительно пришёл к Мэри вечером 5 ноября, то он, скорее всего, на улицу более не выходил, а остался дома. Фактически он и так уже был дома… Таким образом, убийство Эллиса должно было последовать либо в ночь на 6 ноября, либо ранним утром 6-го, что радикально ломало ту версию событий, которую прокуратура озвучила в обвинительном заключении.

Можно было, конечно, утверждать, будто убитый, выйдя из квартиры Мэри, направился не домой, а на Ханнеманн-стрит [а это почти 3 км!], но такое предположение выглядело недостоверно. Абия Эллис перемещался по улицам Бостона целый день, явно преодолел более 10 км, и пробежать под холодным дождём ещё 6 км [то есть сходить туда и обратно] – это так себе удовольствие!

Получалась очень неприятная для обвинения логическая "вилка" – либо Мэри Так действительно здорово напортачила со своими воспоминаниями, и её встреча с Абией на самом деле произошла 4 или даже 3 ноября, либо… либо реконструкция событий, проведённая стороной обвинения, соответствовала истине чуть менее, чем никак.

А следующий свидетель, занявший место сразу после Мэри Так не только не прояснил вопрос о событиях последнего вечера жизни потерпевшего, но лишь окончательно его запутал. Джозеф Блэнчард (Joseph Blanchard), многолетний знакомый и деловой партнёр Абии Эллиса, сообщил суду, что видел последнего 5 ноября около 19 часов возле дома №819 по Вашингтон-стрит. Эллис стоял на перекрёстке, сжимая в руке большую пачку банкнот, свёрнутую трубочкой. Напомним, в то же самое время Абия Эллис после плотного ужина выходил из таверны на Смит-стрит, дом №3. Расстояние между указанными адресами составляло немногим менее 4 км, и даже если считать, что кто-то из свидетелей ошибся в определение времени на четверть часа или даже полчаса, представлялось очевидным, что убитый никак не мог находиться в столь отдалённых местах примерно в одно и то же время.

При этом рассказ Блэнчарда отлично соответствовал показаниям Мэри Так. Абия Эллис прекрасно успевал домой к 19:30 и тем более  к 20 часам.

Конфузы второго дня судебного процесса этим не ограничились. Очередной свидетель обвинения Джон Келли (John F. Kelley) должен был дать «проходные», то есть обычные, некритичные для слушаний показания. Дело заключалось в том, что Келли держал свою коляску в конюшне обвиняемого, и обвинение было обязано его опросить, дабы зафиксировать, что тот ничего интересного для суда не видел и не слышал. Так и получилось, Келли подтвердил, что ничего по существу уголовного дела сказать не может, ничего подозрительного в конюшне никогда не видел и никаких предосудительных действий Левитта Элли не замечал ни разу. Опрос свидетеля занял буквально 3 минуты, его передали защите, и адвокат Дабни осведомился у Келли, имел ли тот ключ от конюшни. Свидетель ответил утвердительно, и тогда последовал второй вопрос: забирал ли Левитт ключи у свидетеля? Келли дал отрицательный ответ и тем самым заставил присутствующих задуматься над тем, как обвиняемый убивал, расчленял и рассовывал по бочкам части тела Абии Эллиса, зная, что в любую минуту в конюшню может явиться за своей коляской посторонний человек.

Или Джона Келли в таком случае тоже следовало убить, расчленить и рассовать по бочкам?

Дальше – больше, вернее, интереснее. Обвинение стало вызывать свидетелей, показания которых призваны были подтвердить факт наличия у Левитта Элли большой суммы денег утром 6 ноября. Собственно, эту же цель преследовал вызов в суд Дэниела Мэхана, подтвердившего факт получения из рук обвиняемого 50$ утром 6 ноября, но теперь акцент на наличии денег следовало усилить. По логике прокуратуры, обвиняемый добыл деньги, убив своего кредитора.

Джордж Дарэм (George A. Durham), продавец в магазине на Нортхэмптон-стрит (Northampton str.), рассказал суду о том, как в его магазине вскоре после 8 часов утра 6 ноября появился Левитт Элли. Он сделал покупку, но… но на какую именно сумму, свидетель не знал и потому обвинению помочь не смог. Вызов этого человека в суд на самом деле не совсем понятен – он ничего не мог сообщить по существу рассматриваемого дела! То, что он появился перед судьёй и присяжными, лишний раз доказывает тот неприятный для обвинения факт, что обвинители плохо ориентировались в «фактуре» дела и имели самое смутное представление о том, кто из свидетелей о чём именно должен свидетельствовать.

Ладно, неудачный выход Джорджа Дарэма мог скорректировать вызов его коллеги Герберта Уилтона (Herbert S. Wilton), работника того же магазина, непосредственно общавшегося утром 6 ноября с Левиттом Элли. Однако и с Гербертом всё получилось «не слава Богу»! Поначалу свидетель говорил именно так, как надо было стороне обвинения. Уилтон подтвердил, что обвиняемый сделал и оплатил большой заказ, свидетель принял из его рук 50 долларов в банкнотах и отметил, что тот имел при себе около 200 долларов. Именно ради этих слов его в суд и вызывали!

Главный обвинитель на процессе Чарльз Трейн с чувством глубокого удовлетворения передал свидетеля для допроса защите. Наверное, он был очень доволен собою в ту минуту, но адвокат Дабни моментально испортил ему настроение, спросив свидетеля, насколько необычным для Левитта Элли был подобный платёж? Уилтон заверил суд в том, что мистер Левитт – уважаемый и вполне состоятельный член общества, и в подобных его покупках нет ничего необычного. Покупки на крупные суммы он осуществлял ранее неоднократно. Адвокат уточнил, когда именно, например? Уилтон, опустив глаза в принесённый с собою журнал, сообщил суду, что Левитт Элли совершил покупку на 50$, например, 4 октября.

Опс… как неожиданно, правда? А ведь 4 октября Левитт Элли никого не убивал!

До самого конца послеобеденного заседания 4 февраля обвинение вызывало свидетелей, способных убедить присяжных и суд в том, что 5 ноября минувшего года у обвиняемого денег не было, а на следующий день они появились.

В частности, Джон Мэйсон (John R. Mason), работавший клерком в офисе банковской конторы "Morse, Stone & Greenough", показал суду, что Левитт Элли 6 ноября внёс на счёт компании "Clark & Leatherbee" сумму в 51$. Свидетель опознал Левитта в зале суда. Во время перекрёстного допроса Мэйсон уточнил, что Левитт обещал выплатить эту сумму ещё 15 октября, но появился спустя более 3-х недель. Согласно Мэйсону, обвиняемый имел при себе значительную сумму денег, поскольку 50 долларов он достал из пачки банкнот, свёрнутых трубочкой, и 1 доллар вынул из кошелька. В принципе, показания Мэйсона хорошо соответствовали рассказу его предшественника на свидетельском месте Герберта Уилтона – тот тоже говорил о значительной сумме денег в руках Левитта Элли.

Следующий свидетель Джордж Макинтош (George R. McIntosh) рассказал о том, как около 06:30 6 ноября Левитт Элли передал 50$ мистеру Мэхану. Обвинение явно ломилось в открытые ворота, поскольку никто не оспаривал этот факт, и совершенно непонятно, для чего прокуратура возвращалась к нему снова.

Несколько следующих свидетелей дали довольно однотипные показания о манере убитого Абии Эллиса вести дела без выписывания и приёма чеков и присущем ему недоверии банкам. Об этом заявил сначала Эмори Джонс (Emory N. Jones), работавший с Абией несколько лет, а затем Сэмюэл Росс (Samuel J. Ross), хорошо знавший как убитого, так и подсудимого. По словам Росса, порой Абия имел при себе очень много денег, 4 ноября, например, он на его [Сэмюэала Росса] глазах пересчитал пачку, в которой было более 500 долларов. Свидетель пояснил, что Абия планировал купить дом и должен был заплатить сразу 1000 долларов.

После этого окружной прокурор Мэй прочитал долговую расписку, написанную собственноручно Левиттом Элли, из текста которой следовало, что тот будет выплачивать Абии Эллису по 50$ каждый месяц на протяжении года, а затем единовременно передаст 400$. Из текста расписки следовало, что общая стоимость имущества, переходившего в собственность Левитта Элли, стороны признавали равным 3 тыс.$.

По всем соображениям этот документ следовало обнародовать в самом начале судебного процесса, поскольку именно он объяснял возникновение задолженности обвиняемого перед убитым. То, что лишь в самом конце 4-го заседания сторона обвинения, наконец-то, добралась до него, предварительно вывалив в уши присяжных массу второстепенной информации, может означать лишь то, что в бумагах прокурора царил хаос. Трудно отделаться от ощущения, что Мэй и Трейн плохо ориентировались в том ворохе документов, который носили с собой, и расписка эта была прочитана лишь потому, что взгляд окружного прокурора упал на неё. А если бы не упал, то процесс катился бы далее, без всякой демонстрации интереса к первооснове отношений обвиняемого и его предполагаемой жертвы.

После странного, хотя и очень короткого зигзага, связанного с чтением расписки Левитта Элли, прокуратура вернулась к заслушиванию своих свидетелей. Джордж Дарэм, тот самый продавец магазина на Нортхэмптон-стрит, что вызывался для дачи показаний 2-мя часами ранее, повторно занял свидетельское место. Теперь ему были заданы вопросы о наличии у него векселя, подписанного Левиттом. Дарэм признал существование такого векселя и уточнил, что утром 5 ноября виделся с обвиняемым и тогда же поинтересовался, когда Левитт сможет погасить его? Последний якобы ответил, что пока не может, т.к. не имеет на руках денег.

На следующего свидетеля – Джона Диксона (John M. Dixon) – обвинение возлагало, несомненно, большие надежды. Рассказ этого человека звучал интригующе, по его словам, он видел как 5 ноября между 9 и 10 часами утра Абия Эллис раздражённо разговаривал с неким мужчиной. Их голоса звучали взволнованно, и разговор, по-видимому, был конфликтным. Диксон заявил, будто слышал, как неизвестный гневно бросил в лицо Абии: "Будь ты проклят!" ("God damn you") Понятно было, что при нормальном общении джентльменов подобные заявления следовало признать совершенно недопустимыми.

По мнению стороны обвинения, Джон Диксон стал свидетелем разговора Абии Эллиса с подсудимым. Самое смешное заключалось в том, что обвинение не озаботилось провести опознание в зале суда [казалось бы, чего проще?!]. Эту недоработку исправил адвокат Дабни, что следует считать совершенно логичным в его положении. Хотя нельзя не признать того, что подобное опознание таило в себе неприятные для обвиняемого сюрпризы. Тем не менее, Дабни решил рискнуть. Он спросил, мог ли быть собеседником Эллиса подсудимый? Поскольку Диксон заколебался, адвокат задал ряд уточняющих вопросов по внешнему облику (выше или ниже ростом), одежде собеседника Абии, головному убору и т. п. В конце концов, Диксон заявил, что не может утверждать, что подсудимый являлся собеседником Абии Эллиса и, подумав, добавил, что вообще этого никогда не утверждал.

Какая неприятная для обвинения концовка, не правда ли? После таких слов неизбежно появляется вопрос: к чему этот свидетель и к чему этот рассказ про конфликт, ежели это не имеет отношения к обвиняемому?

Заседание на этом было закрыто. И следовало признать такую концовку очень благоприятной для защиты.

Третий день процесса начался с быстрых допросов малозначительных свидетелей. Сначала Уорен Говинг (Waren Gowing), племянник убитого Абии Эллиса, рассказал о привычке дяди держать большие суммы наличных денег в кошельке из телячьей кожи, присовокупив, что ничего не знает о наличии у дяди банковского счёта. Во время короткого перекрёстного допроса свидетель сообщил, что бизнеса с дядей не вёл и последний раз видел Абию то ли 23, то ли 24 октября, то есть примерно за 2 недели до убийства.

Следующим свидетелем стал Джордж Квигли (George B. Quigley), хороший знакомый убитого. Это именно он первым опознал расчленённое тело Абии в здании полицейской станции в Кембридже. Квигли вёл дела с убитым, но ничего ценного для суда не сказал, поскольку в последний раз виделся с ним примерно за 10 дней до исчезновения.

Далее последовал вызов и допрос Эдварда Сэвэджа, начальника полиции Бостона, уже упоминавшегося в этом очерке. Высокопоставленный свидетель в деталях рассказал о проведённом под его руководством и при непосредственном участии расследовании. В целом он был очень убедителен и нельзя не признать того, что Сэвэдж являлся, пожалуй, наилучшим из свидетелей обвинения, поскольку имел большой опыт практической полицейской работы и понимал правила работы судебной системы. Сэвэдж всё время был очень аккуратен в выражениях и не допускал опасных оговорок или утверждений. Когда во время перекрёстного допроса адвокат обвиняемого коснулся вопроса о происхождении топора, выставленного в суде, Сэвэдж моментально согласился с тем, что этот топор не является уликой в строго значении этого слова, а скорее представлен здесь в качестве наглядного пособия. Он поспешил уточнить, что топор, явившийся, по его мнению, орудием убийства, не был обнаружен при обыске дома Левитта Элли, и судьба его неизвестна. Однако топор, переданный полицией в суд, вроде бы был похож на пропавший. Кто-то из свидетелей об этом говорил, но кто именно, начальник полиции запамятовал.

Когда же адвокат поинтересовался, на основании чего полиция сочла следы крови на нижнем белье Левитта Элли свидетельством совершённого убийства, Сэвэдж также очень аккуратно ответил, что обвиняемый во время допроса признал, что на нём та же одежда, в которую он был облачён 5 ноября. Ответ, если задуматься над ним, весьма уклончив и не содержит утверждений, фактически Сэвэдж признал, что Левитт Элли никаких признаний не делал, и утверждения полиции о происхождении крови – это сугубо логическое умопостроение детективов полиции.

Допрос Сэвэджа открыл, если можно так выразиться, парад полицейских. После начальника Департамента полиции свидетельское место занял Чарльз Скелтон (Charles L. Skelton), тот самый сотрудник полиции Бостона, что сопровождал Левитта Элли при поездке последнего в Кембридж на допрос 8 ноября. Допрос оказался очень коротким и формальным – Скелтон признал, что обвиняемый во время поездки никаких признаний не делал и вообще почти всё время молчал.

Затем в суде появился Альбион Дирборн (Albion P. Dearborn), ещё один сотрудник полиции Бостона. Он вместе с шефом полиции Сэвэджем участвовал в осмотре конюшни и дома Левитта Элли 7 ноября. Дирборн заявил суду, что спрашивал обвиняемого о наличии у него бочек, и тот якобы ответил, что утром 6 ноября имел в своём возке 4 пустых бочки, из которых 2 отвёз к Шуллерам и там оставил, а 2 оставил в своей повозке. По словам свидетеля, Левитт Элли также утверждал, что в его доме нет топора уже 3 или 4 недели. А когда Дирборн поинтересовался у обвиняемого временем его последней встречи с убитым, Левитт заявил, что виделся с ним в воскресенье 4 ноября и заплатил тогда 21,5$, а на следующий день встретился с ним около 12 часов дня. Во время этой встречи, по словам Левитта Элли, они обсудили дальнейшие платежи и подбили баланс.

Дирборн дал очень хорошие для обвинения показания, поскольку из них следовало, что 7 и 8 ноября подсудимый сообщал полицейским неверные сведения, рассчитывая, очевидно, запутать расследование.

Однако тут снова очень хорошо выступила защита Левитта Элли. Сначала адвокат Дабни указал свидетелю на то, что тот во время своего общения с подозреваемым не предлагал тому вызвать адвоката и вообще не упоминал о том, что тот может обратиться к адвокату. По этой причине их разговор можно было расценивать как неофициальное общение, дескать, вы пошутили, а я – посмеялся. Дирборн лаконично ответил, что не знал о необходимости предупреждать подозреваемого о его праве обращаться за помощью к адвокату.

Дабни не стал спорить и вообще не сделал акцент на этом весьма примечательном признании полицейского, а заговорил совсем о другом. Адвокат сообщил, что ему известно о попытке Дирборна склонить свидетеля по фамилии Ристин (Risteen) к изменению показаний. Полицейский якобы пытался уговорить Ристина, чтобы тот заявил, будто встречался с Левиттом Элли до 8 часов вечера 5 ноября, между тем встреча эта произошла позже указанного времени. Дирборн с негодованием отверг подозрения в приписанной ему попытке оказать влияние на свидетеля. Дабни не стал спорить и напомнил свидетелю о том, что тот предпринял аналогичную попытку в отношении другого свидетеля – Герберта Уилтона, приказчика из магазина Дарэма, дававшего показания в этом суде накануне. Дирборн хотел, чтобы упомянутый свидетель также «передвинул» время появления Левитта Элли в магазине на время, более предпочтительное для обвинения.

Тут полицейский отчётливо занервничал. Он не стал прямо отрицать попытку давления – видимо, какая-то беседа с Уилтоном проводилась – но пустился в пространные рассуждения о возможном непонимании, возникшем между ним и свидетелем. То, как полицейский заюлил, не могло остаться незамеченным судом и присяжными, и уклончивые пояснения Альбиона Дирборна никак не могли произвести на присутствовавших в суде положительное впечатление.

После того как адвокат обвиняемого отпустил полицейского со свидетельского кресла, и судья разрешил ему занять место в зале суда, Альбион, должно быть, выдохнул с немалым облегчением. Однако чаша позора не была им испита до конца, что и показали последовавшие события.

Следующий полицейский, вызванный для дачи показаний – Джеймс Вуд (James R. Wood) – бодро отрапортовал, что присутствовал при некоторых следственных действиях, в частности, при осмотре одежды Левитта Элли перед допросом последнего в помещении 5-й полицейской станции в Кембридже. Обвинитель предъявил Вуду одежду, заявленную в качестве улики по делу, и полицейский подтвердил, что эта одежда принадлежала именно Левитту. Продолжая свои показания, Вуд поведал, как спросил подсудимого о происхождении крови и тот ответил, что объяснить этого не может. Не остановившись на этом, Вуд рассказал, как поинтересовался у подозреваемого тем, как долго тот носил окровавленную одежду. По словам полицейского, Левитт Элли ответил, что первый раз надел её в воскресенье 3 ноября.

Это было очень важное заявление, ведь суд уже был осведомлён о том, что ветеринар мог сделать лошадям обвиняемого прививку от гриппа не позже 30 октября, а Левитт Элли объяснял наличие на своей одежде подозрительных следов разбрызгиванием крови животных во время ветеринарных манипуляций. Но если он действительно облачился в свою одежду только 3 ноября, то вакцинация лошадей тут ни при чём! Генеральный прокурор мог быть очень доволен, поскольку полицейский Вуд замечательно помог обвинению!

Когда адвокат Дабни получил возможность допросить свидетеля, он не стал этого делать, а обратился к суду с просьбой вернуть на свидетельское место Альбиона Дирборна, только что усевшегося среди зрителей. Просьба прозвучала необычно, но судья, явно заинтригованный, возражать не стал, в принципе, повторные допросы в практике англо-американского правосудия довольно распространены.

Последовал повторный вызов Дирборна, и тот не мог не заволноваться. От его прежней велеречивости не осталось и следа, Альбион сделался неожиданно сосредоточен и краток. Он лаконично подтвердил знакомство с Джеймсом Вудом и факт своего присутствия при изъятии одежды у Левитта Элли в здании 5 полицейской станции. Когда же адвокат Дабни спросил его, как Левитт объяснил наличие крови на одежде, Альбион Дирборн ответил, что никаких объяснений о происхождении кровавых пятен тот не давал, да Джеймс Вуд его и не спрашивал. Фактически Дирборн дезавуировал показания сослуживца. И «подозрительные противоречия» оказались выдумкой последнего!

Посрамление полиции было велико! Что и говорить – адвокат Дабни был очень хорош в своём деле, он не только чувствовал завиральщину свидетеля, но и хорошо понимал, как её можно изобличить.

Конечно, Дабни рисковал, ведь Альбион Дирборн находился в зале суда и слышал показания Вуда, а значит, он мог их подтвердить даже в том случае, если они были лживы. Корпоративную солидарность ещё никто не отменял, полицейский Вуд солгал под присягой, искренне считая Левитта Элли убийцей, так ведь и полицейский Дирборн мог соврать, искренне веря, что делает благое дело. Однако он не соврал, и Дабни, возвращая его на свидетельское место для повторного допроса, был уверен, что Дирборн врать не станет.

Откуда у него могла быть такая уверенность? Это вопрос на сообразительность. Не читайте далее, поставьте себя на роль адвоката Дабни и найдите объяснение его уверенности.

Правильный ответ кроется в последовательности допросов свидетелей из числа бостонских полицейских. Первым давал показания Начальник полиции Сэвэдж, и что именно он сказал суду, ни Дирборн, ни Вуд не знали. Они находились вне зала заседаний в особой комнате для свидетелей и ожидали вызова. Джеймс Вуд, как более молодой и энергичный, не побоялся немного приукрасить свои показания так, чтобы они звучали более изобличающе. А вот Дирборн, уличённый ранее адвокатом Дабни в попытках давления на свидетелей, явно был напуган происходившим и тем, как его поведение в суде отразится на будущей службе в полиции. Не зная сути показаний начальника [речь о начальнике полиции Сэвэдже], он, несомненно, очень боялся сказать что-то такое, что войдёт в противоречие сказанному Сэвэджем, а потому сказал правду.

Есть старая полицейская мудрость, гласящая: «не знаешь, как соврать – скажи правду, не знаешь, как поступить – поступай по закону». Правило это, конечно же, до некоторой степени иронично, но в каждой шутке, как известно, есть только доля шутки. И потому Дирборн сказал правду, но самое главное заключается в том, что адвокат Дабни, вызывая полицейского для повторного допроса знал, что теперь тот будет говорить правду.

Таким образом, Дирборн выбрал меньшее из зол и выставил Вуда лжецом. Этот прекрасный результат явился всецело заслугой адвоката. Именно так – просчитывая наперёд поведение опасного свидетеля – опытный адвокат и работает.

После того, как с допросами Вуда и Дирборна было покончено, свидетельское место занял полицейский Джон Хэм (John F. Ham). Его показания, по смыслу призванные подкрепить линию обвинения, также не особенно помогли Генеральному прокурору. Полицейский рассказал о том, как проводилась проверка показаний Левитта Элли о его времяпрепровождении 5 и 6 ноября, в частности, упомянул о том, что утверждение обвиняемого о доставке им жалюзи в магазин «Hardy’s store» не подтверждался. По словам Хэма, клерк из упомянутого магазина не опознал Левитта во время очной ставки. Прокурор зацепился было за это утверждение, однако радость его оказалась преждевременна, ибо затем полицейский рассказал о сверке с записями в торговой книге магазина, и оказалось, что Левитт действительно доставил жалюзи в 9 часов утра 6 ноября. И получил за это соответствующее вознаграждение. Так что поймать обвиняемого на лжи полиции не удалось!