Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга IV"

Ещё одна фотография Хейренса, сделанная в полицейском участке спустя несколько часов после задержания. Предприимчивый молодой человек имитировал шок, забытьё и неадекватность, но полицейские не очень верили в его игру. Хотя и повезли в больничку, где оставили под неусыпным надзором врачей и охраны.

Пока задержанный лежал в больнице, его «пальчики» проверили по картотеке и – бинго! – выпало первое многообещающее совпадение. Отпечатки пальцев и ладоней молодого мастера ключа и отмычки совпали с отпечатками, найденными в квартире 26-летней Эвелин Питерсон (Evelyn Peterson). Женщина, служившая в вооруженных силах в звании лейтенанта медицинской службы, подверглась нападению 5 октября 1945 г. по возвращении домой в свою чикагскую квартиру.

Полицейские быстро поняли, что Уилльям Хейренс несмотря на свою молодость и внешнее обаяние, является человеком очень опасным и притом с весьма немалым криминальным прошлым. Буквально со следующего после его задержания дня в прессу стала выдаваться информация о связанных с Хейренсом следственных действиях. Из этого можно было заключить, что правоохранительные органы ждут многого от проводимого расследования. В частности, журналистам были представлены ворованные вещи, во множестве найденные в комнате Хейренса на территории университетского кампуса. На этой фотографии запечатлен момент этой необычной презентации.

Неизвестный, копавшийся в вещах Эвелин, при её внезапном появлении, набросился на женщину и нанёс несколько сильных ударов кулаком в голову, после чего бежал. 29 июня, на 3-й день с момента задержания Хейренса, женщина, проходившая в то время службу в Форт-Додж в штате Айова, сообщила журналистам, что не запомнила напавшего и потому отказывается приехать в Чикаго на опознание.

Но отказ Эвелин от опознания мало облегчал положение задержанного, ибо его не опознание отнюдь не отменяло совпадения отпечатков пальцев. А это была очень весомая улика!

В полиции Чикаго быстро поняли, что взяли серьёзного преступника и Хейренс, несмотря на свою молодость, отнюдь не наивный простачок, попавший в сложную жизненную ситуацию.

В ночь на 28 июня в больницу к задержанному была допущена его мать – 40-летняя Маргарет Хейренс (Margaret Heirens). Момент этот очень важен, поскольку впоследствии Уилльям начнёт рассказывать на всех углах о том, что полицейские его якобы истязали 6 суток кряду и никого к нему не пускали – ни маму, и любящего папу! Кстати, папа юного преступника – звали его Джордж (George) – никакого интереса к судьбе засранца не демонстрировал вообще. Наверное он знал о нём нечто такое, что не вызывало отеческой симпатии и беспокойства. Во всяком случае, мы увидим из дальнейшего ходя событий, что вся деятельность по защите Уилльяма была вызвана именно материнской активностью, отец же в это дело не лез, хотя летом 1946 г. был жив и здоров.

Нелишне уточнить, что мама не смогла поговорить с сынком с глазу на глаз. Их встреча в ночь на 28 июня проходила в присутствии врачей. Врачи вообще не оставляли Хейренса наедине с кем-либо, в том числе и полицейскими. История Гектора Вербурга, пострадавшего от лишком «энергичных» методов допроса была всем памятна и врачи явно опасались того, что в стенах больницы полицейские устроят нечто подобное.

Кстати, постоянное присутствие в палате больного медперсонала также может служить аргументом против того, что Уилльяма Хейренса на протяжении нескольких суток истязала полиция. Ни о каких издевательствах или пытках в стенах больницы – и тем более в присутствии врачей! – не могло быть и речи. Кстати, никаких серьёзных телесных повреждений у Хейренса не оказалось, полицейские при задержании ему даже челюсть не сломали, хотя, согласитесь, имели на то полное моральное право!

28 июня Ричард Рассел Томас, тот самый педофил из Финикса, что двумя месяцами ранее был арестован за приставания к собственной дочери, неожиданно отказался от собственных признаний в похищении и убийстве Сюзан Дегнан. Признания его рождали серьёзные вопросы и выглядели не вполне достоверными, но если бы Томас продолжал настаивать на справедливости своего заявления, это могло бы создать определенные трудности для следствия в Чикаго. Теперь же ситуация моментально упростилась: мифоман признал лживость своего рассказа и тем самым позволил игнорировать его в будущем.

В ночь с 28 на 29 июня был проведён первый полноценный допрос Хейренса, точнее, предпринята попытка оного. В больницу прибыл окружной прокурор Туохи (Tuohy) с помощником и не менее 3-х детективов полиции Чикаго. Допрос продолжался до 05:30 утра и никакого явного результата не принёс.

Обвиняемый демонстрировал неадекватность, непонимание происходившего вокруг, отвечал невпопад, либо не отвечал вовсе. Прокурор Туохи заявил поутру газетчикам, что прокуратура ничего не получила («got absolutely nothing»), поскольку задержанный «демонстрировал иррациональность» («leigning irrationality»). А сержант полиции Ханрахан, также пытавшийся задавать вопросы арестованному, заявил, что тот отвечал «бессвязными замечаниями» («rambling remarks»). Сотрудники правоохранительных органов усомнились в тяжести состояния больного, посчитав, что тот симулирует неадекватность, причём делает это не очень хорошо.

Родители Уилльяма Хейренса – Маргарет и Джордж – у постели сына в больнице. Это одна из немногих фотографий, на которой можно видеть отца арестованного. Летом и осенью 1946 г. Маргарет весьма активно защищала сына и в те дни с удовольствием общалась с прессой. Она выходила к журналистам при всяком посещении больницы, полиции, тюрьмы, суда и пр., отец же вообще интереса к судьбе Уилльяма не демонстрировал и навещал его редко. Трудно отделаться от ощущения, что папаша с самого начала понимал, что сынок в чём-то сильно виноват и никаких иллюзий относительно того, что невиновного мальчика оговаривает полиция, не испытывал. Отец явно стыдился сыночка и тяготился своей обязанностью демонстрировать поддержку.

В неадекватности Хейренса усомнились и медики, присутствовавшие в палате. Один из врачей через несколько дней, уже после выписки Уилльяма из больницы, рассказал журналистам, что по его мнению, тот лишь симулировал беспамятство, а на самом деле внимательно следил за обстановкой вокруг и, оставаясь наедине с матерью, пытался с нею общаться, но присутствие медперсонала мешало ему… А мамаша не понимала ужимок сына и подыграть ему не могла. В общем, мальчик перехитрил самого себя!

Днём 29 июня окружная прокуратура распространила заявление для прессы, из которого следовало, что ведомство располагает критически важными уликами, доказывающими связь Уилльяма Хейренса с похищением Сюзан Дегнан. Как следовало из оглашенной информации, обнаружены некие важные следы, доказывающие связь арестованного с запиской, содержавшей требование выкупа.

Тут мы сталкиваемся в очень лукавой темой, на которой следует остановиться особо, поскольку в современной литературе, посвященной истории разоблачения Хейренса, о данных деталях либо не сообщается ничего, либо говорится так, что их истинный смысл ускользает.

Речь идёт о двух несвязанных между собой уликах.

Одна из них – это отпечаток пальца, оставленный автором записки с требованием выкупа, частично совпавший с отпечатком пальца Уилльяма Хейренса. В начале этого очерка отмечалось, что на записке имелось множество фрагментированных и частично наложенных отпечатков пальцев, счёт которых шёл на десятки и это не позволяло установить какой же именно из отпечатков связан с автором записки. Теперь же, в конце июня 1946 г., вдруг появилась информация об отпечатке, совпадающем в отпечатком пальца Хейренса. Разумеется, это заявление сразу породило закономерный вопрос: а почему данное совпадение не было выявлено ещё зимой, когда письмо исследовали криминалисты полиции Чикаго и ФБР? Ведь отпечатки Хейренса имелись в базе данных осужденных преступников?

Слева: отпечаток мизинца Уилльяма Хейренса, зафиксированный на его дактокарте в день ареста в июне 1946 г. Справа: отпечаток предположительно того же пальца на листе бумаги с требованием выкупа в 20 тыс.$ за похищенную Сюзан Дегнан.

Очень быстро, буквально в тот же день 29 июня последовало небольшое разъяснение окружной прокуратуры на сей счёт, которое ситуацию не только не разъяснило, а лишь запутало. Из него следовало, что для юридически корректного использования дактилоскопических следов в качестве улик, необходимо наличие 12 и более совпадающих элементов. Однако в случае Уилльяма Хейренса имеется совпадение 9 элементов папиллярного узора, в связи с чем прокуратура будет особо исследовать вопрос допустимости этого доказательства.

Интересно, да?

Совершенно непонятно, можно ли считать обнаруженное частичное совпадение уликой или же это именно допустимое криминалистической практикой совпадение. Ведь по закону больших чисел в большом городе у разных людей вполне могут встречаться схожие по многим деталям отпечатки пальцев (но при этом не идентичные!).

Другая важная улика оказалась ещё более интересной и в каком-то смысле даже более обескураживающей. Она заключалась в том, что на листе с требованием выкупа был обнаружен вдавленный отпечаток, являвшийся фрагментом некоего слова. Это слово было написано на предыдущем листе блокнота. Отпечаток этот представлял собой написанные слитно буквы «eire». Данный набор букв ничего не означал и никто не понимал частью какого слова он являлся… до тех самых пор, пока полиция не задержала Хейренса! А после его задержания всем сразу стало ясно, что «eire» – это фрагмент фамилии задержанного преступника («Heirens»).

Замечательное открытие, потрясающее совпадение, но есть один маленький нюанс. Прям как в известном пошлом анекдоте про Чапаева… Дело заключалось в том, что данное буквосочетание обнаружили почему-то не криминалисты полиции или ФБР, а… ни за что не догадаетесь!… журналист Фрэнк Сэн Хеймел (Frank San Hamel).

Кто он такой, сказать сложно. Вроде бы криминальный фотокорреспондент, но о каких преступлениях и что именно он написал или сфотографировал выяснить не удалось. Ещё о нём известно то, что в 1949 г. [то есть спустя 3 года после описываемых событий] он вместе с супругой поучаствовал в рекламе печенья.

Итак, согласно официальной версии событий, Сэну Хеймелу, фотокорреспонденту газеты «Daily News», его друзья из полиции разрешили поглядеть на подлинник записки с требованием выкупа. Журналист взял в руки листок, покрутил его и так и эдак и… в косых лучах света настольной лампы он увидел вдавленные в бумагу буквы. Стал рассматривать их под лупой и прочёл таинственные буквы «eire». И вот таким именно образом следствие обогатилось ценнейшей уликой!

Фотография из газеты 1949 года: Фрэнк Сэн Хеймел вместе с женой в рекламируют печенье. Почему криминальный фотокор занимается таким непотребным делом понять невозможно…

Давайте называть вещи своими именами – перед нами смешной рассказ, глупый и совершенно недостоверный. Чтобы кто-то из причастных к расследованию лиц, дал в руки какому-то совершенно «левому» журналисту ценнейшую улику и на этой улике этот самый журналист вдруг увидел нечто такое, чего не заметили криминалисты двух различных ведомств… говорить, конечно, можно что угодно, но поверить в такое ни один здравомыслящий человек не сможет! Между тем, окружной прокурор Туохи именно такую историю рассказал журналистам вечером 29 июня.

Совершенно ясно, что это враньё, главная загвоздка заключается в том, что именно это враньё было призвано скрыть. Автор полагает, что знает ответ, хотя, разумеется, доказать правоту спустя более 70 лет совершенно невозможно.

Итак, пойдём с самого начала. В январе 1946 г. никаких вдавленных отпечатков букв «eire» на листе с требованием выкупа не существовало. Криминалисты полиции Чикаго и ФБР разумеется изучили этот вещдок всеми мыслимыми приёмами и способами. И уж точно они догадались рассмотреть его в косых лучах! И ничего не увидели. Что легко объяснимо – никаких вдавленных отпечатков на этом листе бумаги тогда не существовало.

Но 26 июня в руки чикагской полиции попал резкий и дерзкий Уилльям Хейренс, парень из разряда отвязных сорвиголов, не побоявшийся вступить в драку с полицейским в форме, направить на него револьвер и даже дважды нажать на спусковой крючок. До этого Хейренс по крайней мере однажды избил женщину, оказавшуюся в квартире, которую он решил обворовать. Мог такой человек задушить 6-летнюю девочку, чтобы она его не опознала?

Однозначно, мог! Хейренс отлично подходил на роль убийцы и расчленителя Сюзан Дегнан – он был молод, силён, быстр, он совершал кражи в северном Чикаго, дерзко влезал в чужие квартиры, не заботясь о том, находятся ли там люди, легко решался на грубое насилие в отношении женщин [впрочем, полицейского в форме он тоже не испугался!], в его вещах, найденных в кампусе, хранились хирургические инструменты… Давайте посмотрим на ситуацию глазами детективов и признаем – парень отлично подходил по всем статьям! Но как его связать его с похищением и убийством Сюзан Дегнан? Можно ли что-то придумать такое, чтобы комар носа не подточил?

Конечно, можно! Можно сделать – точнее, подделать – вдавленную надпись с буквами, являющимися фрагментом фамилии подозреваемого. Вопрос в том лишь заключается, как после этого «обнаружить» важную улику? Новое криминалистическое исследование заказывать нельзя, ибо сразу возникнет обоснованный вопрос: а что не так с предыдущим?

И вот появляется довольно корявое объяснение: мы, дескать, показали записку журналисту и он – какой молодец! – разглядел необыкновенно важное для нас свидетельство причастности к убийству недавно задержанного преступника! Вах, бывают же чудеса даже в Америке…

Ещё раз повторю, доказать подобную фабрикацию сейчас невозможно, но интуитивно автор уверен, что высказанное предположение не очень-то далеко от истины. Хотя, разумеется, верить или не верить в подобные фокусы американских "следаков" – выбор сугубо читательских симпатий. Гораздо интереснее то, является ли сфабрикованным отпечаток пальца Хейренса на листе бумаги с требованием выкупа?

И ответ на этот вопрос совсем неочевиден, из разряда тех, что обозначаются словосочетанием «fifty – fifty». В принципе, палец, наверное мог присутствовать на листе бумаги ещё в январе, но тогда рождается вопрос, а почему же полиция и ФБР утверждали, будто пригодных для идентификации отпечатков пальцев на письме нет? Скрывать это глупо, поскольку преступник, во-первых, всё равно не будет знать, об отпечатке какого именно пальца идёт речь, а во-вторых, в любом случае палец он себе себе не отрежет.

Но есть одно важное «но». Хотя отпечаток пальца Хейренса довольно хорош, он всё же совпадает с «эталонным» не по 12 позициям, а по 9. В принципе, это тоже очень неплохо. Капитан полиции Чикаго Эммет Эванс (Emmet Evans), возглавлявший в 1946 г. Бюро идентификации и имевший к тому времени 41-летний стаж полицейской работы, заявил 29 июня журналистам, что «убежден, два отпечатка оставлены одним мужчиной» (дословно: «I am convinced that the two prints were made by the same man.»). Тем самым он подкрепил уверенность в том, что данная улика обладает необходимой для суда доказательной силой. Но если улика действительно вполне хороша и весома, то уместно спросить: а почему данное частичное совпадение с отпечатком мизинца Уилльяма Хейренса не было выявлено ещё в январе? Зачем вообще заниматься вознёй с отпечатками пальцев и ладоней, если такие частичные совпадения пропускаются экспертами и не передаются в Бюро идентификации для поиска соответствия в базах данных? Ответ, очевидно, может быть одним из двух: либо схалтурили эксперты, либо… отпечатка не было вообще!

Но могли ли схалтурить эксперты двух ведомств – полиции и ФБР – осведомленные о том, что работают с уликой, связанной с сенсационным делом, о котором говорят и пишут по всей стране?

Автор не навязывает читателю свою точку зрения, тот вправе сделать любой вывод. Почему-то я уверен, что наши украинские небратья посчитают иначе, нежели жители России, ну в этом деле, как говорится, вольному воля, свой ум в чужую голову не вложишь!

Но если отпечатка пальца Хейренса в январе 1946 г. на письме не существовало, то откуда же он там взялся в конце июня? Уилльям лежал в одиночной палате под охраной полиции, с него не сводил глаз медперсонал, к нему приходили сотрудники правоохранительных органов и даже проводили подле него много часов (вспоминаем про допрос продолжительностью более 5 часов!). Могли они воспользоваться моментом и прижать палец Уилльяма к листу бумаги? Ответ автору неизвестен, каждый вправе решить как ему заблагорассудится, но если рассуждать сугубо практически, то ничего сложного в подобной манипуляции нет. И проделать это незаметно для врачей, думаю, можно было без особых затруднений.

Заканчивая разговор об этих 2-х появившихся из ниоткуда уликах, добавим, что прокурор Туохи говорил о них весьма уклончиво и неопределенно. Трудно отделаться от ощущения, что он оставлял за собой возможность быстро отыграть назад и при необходимости дезавуировать собственные же слова. 30 июня, говоря об отпечатке пальца, частично совпавшем с отпечатком пальца Хейренса, Туохи выразился следующим образом: «Я ещё не получил доказательств, достаточных для признания виновности сверх разумных сомнений» (дословно на языке оригинала: «I have not yet deduced sufficient evidence to prove him guilty beyond all reasonable doubt»). Нормально выразился, да? Фразу можно выкрутить в любую сторону по желанию…

После 4-дневного лечения в больнице Уилльяма Хейренса перевели в тюрьму «Брайдвелл» («Bridewell»). Условия содержания были там довольно тяжелы – общее число заключенных достигало 2400 человек, что вдвое превышало расчётную вместимость. Вместе с арестованными на период следствия в тюрьме находились лица, уже осужденные судом – их попросту некуда было переводить ввиду перегруженности тюрем Иллинойса. Уилльям поначалу пытался придуриваться – якобы не узнавал родителей, адвоката, не понимал обращенных к нему вопросов и т. п. Вылечили его очень быстро – пару раз он остался без еды, якобы не поняв поданного сигнала идти в столовую, и никто из персонала не выразил по этому поводу ни малейшей обеспокоенности. Не хочешь идти в столовую – ну не ходи, кому ты нужен! Молодой человек понял, что если продолжать придуриваться подобным образом, то можно умереть с голоду и всем будет на это глубоко наплевать.

В общем, буквально на следующий день, проголодавшись, он стал понимать обращенные к нему реплики и адекватно реагировать на происходящее вокруг. Как видим, тюремная педагогика оказалась вполне целительной, стоило арестанту пропустить пару приёмов пищи и процесс понимания законов окружающего мира быстро наладился, коммуникативные связи моментально восстановились и для достижения этого воистину удивительного эффекта пациента даже бить не пришлось!

Интерьер тюрьмы «Брайдвелл». Во второй половине 1940-х гг. это было весьма мрачное учреждение, переполненное узниками сверх всякой меры. Помимо лиц, находившихся под следствием, в тюрьме содержались также уголовники, получившие срока до 5 лет лишения свободы.

Здесь, конечно же, может возникнуть уместный вопрос: а как пыталась защищать Уилльяма любящая мама? Имелась ли какая-то стратегия у защиты вообще?

Сразу же после задержания Уилльяма, его мама Маргарет наняла адвоката Джона Коглана (John Coghlan), а чуть позже к нему присоединился Поланд Тоули (Poland Towle). Эта парочка защитников предложила, в общем-то, вполне разумную линию поведения. Они заявил, что не следует требовать освобождения Уилльяма, выискивая формальные поводы для этого, лучше посмотреть на то, что обвинение в конечном итоге сможет инкриминировать молодому человеку и чем будет свои обвинения доказывать. И уже после этого добиваться освобождения под залог.

Сложно сказать, насколько разумно было такое поведение, думается, Коглан и сотоварищи понимали логику окружной прокуратуры и действовали оптимальнейшим образом. Во всяком случае, на протяжении первых недель с момента ареста, адвокаты постоянно повторяли журналистам, что мама Уилльяма и они сами в принципе не рассматривают варианты освобождения под залог.

Очевидно с целью подготовки почвы для последующей аргументации защиты, Маргарет Хейренс в начале июля 1946 г. рассказала журналистам о том, что Уилльям в возрасте 8 месяцев упал с детского стульчика и кувырком покатился по цементным ступеням. Никаких выводов мамочка из своего рассказа не сделала, предложив слушателям самим догадываться какие же чудовищные изменения в психике могла вызвать сия детская травма.

Полиция деятельно изучала прошлое арестованного юноши и пыталась выяснить происхождение всех вещей, найденных в его комнате в кампусе. Начались удивительные открытия. Выяснилось, в частности, что несколько изящных фарфоровых безделушек были похищены из дома, находившегося по соседству с домом Дегнан, и произошло это буквально за несколько дней до убийства Сюзан! Безделушки хотя и являлись предметами не уникальными, были всё же очень редки – это были сувениры, привезенные из Германии и в США таких вещиц было днём с огнём не сыскать! Обворованный хозяин квартиры узнал свои вещи, а это означало лишь то, что в январе 1946 г. Уилльям Хейренс занимался квартирными кражами в непосредственной близости от дома, в котором проживала похищенная и убитая впоследствии девочка!

Хейренс со своим адвокатом Джоном Когланом (John Coghlan) в тюрьме «Брайдвелл».

Дальше – больше. Сопоставив найденные и явно ворованные вещи со списками предметов, похищенных в Чикаго в 1945 – 1946 гг., детективы связали Хейренса сначала с 10, потом с 19, а к середине июля – уже с 24 кражами! Согласитесь, молодой человек оказался исключительно результативным вором, он совершал успешное вторжение в чужую квартиру примерно раз в 7—10 дней, а ведь можно было не сомневаться в том, что полиция владела лишь частью статистики и многие преступления просто-напросто оставались правоохранительным органам неизвестны.

Июль 1946 г.: Уилльям Хейренс в тюрьме «Брайдвелл».

12 июля 1946 г. было проведено официальное опознание Уилльяма Хейренса той самой Эвелин Питерсон, что ранее отказывалась принимать в нём участие. Честно говоря, доказательную силу сего действа преувеличивать не следует – к этому времени фотографии Хейренса уже были широко растиражированы и потерпевшая могла «вспомнить» нападавшего на неё человека, попросту подсмотрев его внешность в газете. Здравый смысл подсказывает, что проводить опознание человека после того, как его увидел опознающий, не следует.

В случае Эвелин Питерсон опознание вообще являлось до некоторой степени избыточным действием, поскольку присутствие Хейренса на месте преступления доказывалось обнаружением отпечатка его пальца. Опознание либо не опознание обвиняемого потерпевшей никак не опровергало наличие столь серьёзной улики [отпечатка пальца]. Тем не менее, опознание было проведено и Эвелин уверенно подтвердила, что именно Хейренс обворовал её квартиру и нанёс ей телесные повреждения. Разумеется, этому сложно поверить, ведь ранее Эвелин уже заявляла, что совершенно не помнит нападавшего… Ну да ладно!

Следует сделать необходимое уточнение об alibi Хейренса на 7 января 1946 г. – т.е. тот день, ранним утром которого была похищена Сюзан Дегнан. Это был рабочий день, понедельник, и занятия в университете начинались тогда в 8 часов утра. Согласно отметкам в журнале посещаемости, Хейренса не было в аудиториях ни в 8 часов, ни в 9, но он появился на лекции в 10 часов утра. Трактовать эту информацию можно было по-разному, в принципе, даже если бы молодой человек появился на первой лекции, сие никак не означало бы невозможность совершения им убийства 5-ю часами ранее.

Преподавательский состав и соученики Уилльяма по Чикагскому университету рассказали о нём довольно интересные вещи. Хотя сразу следует оговориться, что все его знакомые по учёбе указывали на замкнутость Уилльяма и его общение с некими лицами, никак не связанными с университетом.

Молодой человек являлся членом сборной университета по классической борьбе, посещал тренировки дважды в неделю. Также он занимался в университетском танцевальном клубе.

Слева: Уилльям Хейренс на опознании 12 июля 1946 г. Справа: Фотография из газеты с кратким рассказом об имевшем место следственном действии и подозрениях в возможной причастности Хейренса к убийству Сюзан Дегнан, высказанных представителем полиции. Обратите внимание на пару любопытных моментов – стоящие по обе стороны от Хейренса люди имеют на головах шляпы и Уилльям прикован к одному из них наручниками. По нынешним представлениям о процедуре опознания, такое следственное действие с большой вероятностью было бы признано недействительным, поскольку наличие признака, резко отличающего опознаваемого от статистов, может служить ориентирующим свидетеля признаком. Проще говоря, приковывая опознаваемого наручниками, полицейские могут неявно указывать на него свидетелю. Из той же серии ориентирующих признаков – отсутствие на голове шляпы в то время, когда у других она есть.

Успевал хорошо, все отмечали его прекрасную память и способность повторять близко к тексту большие куски прочитанного однажды текста. Преподаватели отмечали неожиданную для американца начитанность – Хейренс отлично знал классическую литературу, в т.ч. и лирику – и что особенно удивительно, увлекался философией. Согласитесь, неожиданный для квартирного вора список увлечений! Тут мы в явном виде наблюдаем влияние монахов-бенедиктинцев, чему-то Уилльям у них всё же научился. Хотя урок и не пошёл впрок…

16 июля полиция Чикаго распространила официальный релиз, из которого следовало, что Уилльям Хейренс обвиняется в 24 эпизодах краж из жилищ и 5 эпизодах нападений. Словосочетание «подозревается в убийстве» в заявлении отсутствовало, хотя к тому времени уже все по умолчанию предполагали, что окружная прокуратура связывает Хейренса с похищением Сюзан Дегнан. Деталей, впрочем, никаких сообщено не было и оставалось непонятным о каких именно 5 нападениях говорят представители полиции.

В тот же самый день журналистам удалось получить интервью у Уордена Фрэнка Сэйна (Warden Frank Sain), сотрудника конвойной службы тюрьмы «Брайдвелл». Сэйн работал непосредственно с Уилльямом Хейренсом и мог рассказать о его привычках и поведении. По словам офицера конвоя, Хейренс никогда не признавался в тюрьме в совершении каких-либо убийств. Также Сэйн заявил, что Уилльям не давал никаких признательных показаний, поскольку если бы таковые действительно прозвучали, то тюремная охрана соответствующим образом была бы проинформирована и проинструктирована об изменении режима содержания. За минувшие 2 недели, по словам Сэйна, ничего подобного не происходило.

Наконец, 23 июля адвокат Хейренса Поланд Тоули (Poland Towle) обратился в суд с просьбой рассмотреть вопрос о возможном освобождении подзащитного под залог. Чтобы продемонстрировать раскаяние арестованного и его готовность к сотрудничеству, адвокат заявил, что Уилльям готов дать признательные показания в произвольной письменной форме. При этом адвокат поспешил уточнить, что он рекомендовал бы пока этого не делать и провести ещё кое-какие консультации, но в принципе у его подзащитного есть готовность признать свою вину. Речь адвоката была очень интересной, но слишком общей, из неё невозможно было понять, в чём же именно готов сознаваться и каяться Уилльям Хейренс.

По-видимому, защита посчитала целесообразным прощупать позицию окружной прокуратуры и посмотреть, по скольким же пунктам та решится выдвинуть обвинения. Ответ оказался обескураживающим: представитель прокуратуры заявил судье, что Уилльям Хейренс обвиняется по меньшей мере по 29 пунктам, среди которых – 3 убийства, и по мнению прокуратуры залог по каждому пункту не может быть меньше 10 тыс.$. То есть общая величина залога должна была составлять сумму 290 тыс.$ или больше. Судья осведомился, готова ли защита предоставить необходимый залог? Поскольку названная сумма в ценах того времени выглядела совершенно невообразимой – речь шла примерно о 4,5 млн.$ в современном эквиваленте – защита, разумеется, лишь развела руками. Ну, а коли так… то будет сидеть!

События в суде 23 июля – это, пожалуй, первое официальное свидетельство того, что Уилльям Хейренс всерьёз проверялся на причастность к убийствам. До этого в газетах появлялись заметки, в которых высказывали предположения о возможной виновности Хейренса в тех или иных преступлениях, в т.ч. и в похищении Сюзан Дегнан, но все рассуждения на эту тему носили характер домыслов. Теперь же окружная прокуратура прямо заявила о проверке возможной причастности Хейренса к нескольким убийствам – и это уже были не общие рассуждения, а свидетельство всерьёз проводимой работы.

После этого всем стало ясно, что история Уилльяма Хейренса с большой вероятностью получит сенсационное продолжение.

Допрос Уилльяма Хейренса с использованием «детектора лжи».

Далее в расследовании последовала пауза. Некоторое время правоохранительные органы давали очень скупую информацию о продвижении следствия, защита говорила что-то о приемлемой форме признательных показаний и т.п. – в общем, ничего в происходившем понять не представлялось возможным. Появлялись сообщения о том, что Хейренс признаётся в каких-то убийствах, совершенных во время квартирных краж, но всё это без каких-либо деталей и без комментариев со стороны правоохранительных органов.

Слухи эти получили подтверждение 30 июля 1946 г. В тот день Уилльям Хейренс был доставлен в суд, где официально заявил судье о том, что добивается сделки с правосудием и в знак готовности сотрудничать со следствием добровольно признаётся в убийстве Сюзан Дегнан. Тогда же Хейренс сообщил судье, что готов признаться ещё в 2-х убийствах, но его остановил адвокат, который попросил у судьи 2 недели для обсуждения и подготовки его подзащитного к этим признаниям. Судья, разумеется, эти 2 недели обвиняемому предоставил. Заседание длилось ровно 1 минуту, его участники рассаживались и вставали больше времени, нежели говорили. Очевидно, что все эти заявления не являлись экспромтом, а были заранее согласованы как с самим судьёй, так и окружным прокурором.

Уилльяма Хейренса на пути от тротуара до зала заседаний поджидала огромная толпа, состоявшая преимущественно из молоденьких девушек и женщин. Они воспринимали преступника как эстрадную звезду, человека «из газеты». Перед нами интересный феномен деформации массового сознания, чисто американское явление. Американскому обывателю всё равно было перед кем испытывать благоговение – перед певцом Фрэнком Синатрой или убийцей девочки Уилльямом Хейренсом – главное, чтобы человек был знаменит, смазлив и чтобы о нём писали в газетах! Отвратительное, конечно же, явление, яркий пример массового отупения – но, увы! – американская криминальная история пестрит такого рода случаями. Даже не хочется их перечислять, думаю, читатели «Загадочных преступлений прошлого», не задумываясь, накидают с десяток подобных примеров… Хейренс же, увидав такой интерес к собственной персоне, моментально пришёл в хорошее настроение и стал прямо-таки лучезарен. Все его последующие поездки в суд сопровождались женским аншлагом, если так можно выразиться.