Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга IV"

По словам миссис Колеман (J. W. Coleman), матери девочки, в субботу Мэри поднялась поздно – около 11 часов. Приблизительно в 11:30 она позавтракала, съев капусту с хлебом, после чего отправилась на фабрику за деньгами. Из дома она вышла около 11:45, при себе она имела зонтик – поскольку день был туманный и сумрачный – и изящную дамскую сумочку-сеточку из нейзильбера (т.н. "германского серебра" – сплава меди, никеля и цинка). После этого мать не видела свою дочь живой.

Мэри Фэйхан, внизу собственноручная подпись под фотографией: «Мэри Фэйхан. Мамочке».

Очень быстро полицейским удалось отыскать свидетеля, видевшего Мэри после её ухода из дома. 14-летний Джордж Эппс (George Epps) проживал на удалении квартала от дома Фэйхан, он сел в тот же самый трамвай, в котором девочка направлялась к фабрике. Эппс вошёл в трамвай на следующей остановке и остаток пути они проехали, весело болтая. По-видимому, Джорджу нравилась Мэри, он спросил её о планах на вторую половину дня и они договорились встретиться в 14 часов для того, чтобы вместе посмотреть парад, который должен был пройти на улицам Атланты в честь местного праздника – Дня памяти Конфедерации. Джорджия являлась одним из южных штатов, выступивших во время Гражданской войны 1861—1865 гг. на стороне рабовладельческой Конфедерации, и местный жители чрезвычайно дорожили своей славной, как им казалось, историей. В День памяти проводились массовые мероприятия – костюмированный парад, гуляния, спортивные состязания, на людных площадях играли оркестры и т. п. Те годы были довольно скудны на зрелищные масштабные эффекты, а потому праздники, подобные Дню памяти, всегда являлись крупным событием, неизменно привлекавшим внимание молодой части населения.

Итак, Джордж договорился с Мэри встретиться через пару часов. Они вышли на одной остановке, находившейся буквально в десяти метрах от здания карандашной фабрики, и разошлись в разные стороны. В 14 часов Эппс стоял в назначенном месте возле аптеки, дожидаясь появления Мэри, но та не пришла. Подросток провёл 2 часа (!), не сходя с места, в надежде на то, что свидание всё-таки состоится, но в конечном итоге, не солоно хлебавши, отправился смотреть матч по бейсболу в одиночку.

Детективы, разумеется, поинтересовались у Эппса, не видел ли он во время поездки в трамвае с Мэри нечто подозрительное или непонятное? Джордж подумал и ответил, что как ему показалось, вагоновожатый посматривал на Мэри как-то необычно. Как именно "необычно" Джордж толком объяснить не мог, но сказанного оказалось достаточно для того, чтобы детективы занялись поиском трамвайного вагоновожатого и установлением его alibi.

Благодаря показаниям подростка, правоохранительные органы буквально с первых часов расследования оказались сориентированы правильно. Стало ясно, что Мэри благополучно доехала до бывшего места работы и вошла в здание карандашной фабрики. Поскольку там и оказался найден труп девочки, стало быть, именно в этом здании она повстречала убийцу.

14-летний Джордж Эппс, живший по соседству с Мэри Фэйхан, незадолго до полудня 26 апреля проехал вместе с нею несколько остановок в одном трамвае. Следствие довольно быстро пришло к выводу, что Джордж является одним из последних, кто видел девочку живой. За исключением убийцы, разумеется.

Детективы, направленные на установление личности подозрительного вагоновожатого, без труда выяснили, кто именно управлял трамваем. Этим человеком оказался некий Артур Маллинакс (Arthur Mullinax, иногда встречается написание Arthur Mullinanx), разговор с которым оставил двойственное впечатление. Маллинакс очень испугался появления детективов и настаивал на том, что девочку не знает и никогда с нею не общался. Затем, немного успокоившись, он признал, что, вообще-то, регулярно подвозил её к карандашной фабрике. Вагоновожатый знал остановку, на которой Мэри садится в трамвай, и остановку, на которой выходит. Когда у Артура поинтересовались, рассмотрел ли тот юношу рядом с Мэри, вагоновожатый на голубом глазу ответил, что смотрел он на девушку, а юноши ему совсем неинтересны.

Похоже, вагоновожатый даже не понял, что именно он сказал и как его слова расценили детективы. Ведь всего 5 минут назад он утверждал, будто Мэри Фэйхан не знал и ею совсем не интересовался и вдруг оказывается, что он держал в памяти её маршрут и рассматривал симпатичную девочку на ходу!

Детективы, несомненно, почувствовали, что Артур отвечает сбивчиво, путанно и как будто бы чего-то недоговаривает. После нескольких уточняющих вопросов вагоновожатый вдруг признался, что он и убитая девочка являются прихожанами одной церкви – Баптистского храма Западных холмов (Western heights baptist church). Заметив, как переглянулись детективы, вагоновожатый поспешил уточнить, что хотя они с Мэри состояли в одном приходе, знакомы не были совершенно, но… Но во время празднования Рождества в минувшем 1912 году, они выступали в одном торжественном концерте. Правда, номера у них были разные, Мэри пела «а капелла», а Артур играл на флейте в составе квартета, а потому они репетировали порознь.

И чем больше Маллинакс пояснял и уточнял, тем путанее становилась его речь. Выслушав его многословное объяснение, детективы отвезли Артура в центральное здание Департамента полиции, где находился штаб расследования, официально допросили и задержали на 3-е суток.

Случившееся с ним Маллинакс называл «чудовищной ошибкой» («hoorribly mistaken») и не скрывал своих слёз. Но полицейских в те утренние часы 27 апреля эмоции подозреваемого интересовали мало. Расследование только начиналось!

Маллинакс стал первым задержанным по делу об убийстве Мэри Фэйхан, но отнюдь не последним.

Артур Маллинакс, водитель трамвая, на котором Мэри Фэйхан и Джордж Эппс добрались до карандашной фабрики около полудня 26 апреля, стал первым подозреваемым в убийстве девочки.

В те же самые утренние часы воскресенья в том же самом здании полиции проводился допрос ночного сторожа Ньюта Ли, обнаружившего тело убитой девочки. В Джорджии того времени чернокожие признавались людьми даже не второго сорта, а десятого и в общественном сознании южан образ чернокожего мужчины, насилующего белую женщину, являлся своеобразным воплощением всех фобий, связанных с расовым вопросом. Всё плохое связывалось с неграми, они по умолчанию оказывались виноваты во всех несчастьях и подозревались во всех преступлениях. Даже если выяснялась непричастность чернокожих к тому или иному происшествию, в массовом сознании подобное рассматривалось как исключение, подтверждавшее правило. А посему нет ничего удивительного в том, что Ньют Ли с самого начала привлёк к себе пристальный интерес полиции и подобное внимание не сулило ему ничего хорошего.

Сразу следует отметить, что Ньют не был судим, не имел приводов в полицию и вообще никогда не был замечен в чём-то предосудительном. Судя по всему это был спокойный и очень обстоятельный человек, во всяком случае показания его оставляют впечатление последовательности и логичности в изложении деталей. Ночной сторож дал очень подробные показания, которые невозможно воспроизвести здесь в полном объёме, но на их основных тезисах остановиться необходимо.

Ньют работал на карандашной фабрике ночным сторожем 3 недели, в рабочие дни он заступал на смену в 6 часов вечера, получая ключи от здания от управляющего Лео Франка, и в 6 часов утра заканчивал смену, отдавая часы дневному сторожу. В выходные дни он заступал на час ранее – в 17 часов.

Периодичность обходов, вмененных сторожу в обязанность, составляла 30 минут, это при больших размерах здания означало что сторож должен был находиться в движении практически безостановочно. Дабы исключить сон сторожа в ночное время была выработана определенная система, которая заключалась в том, что каждый раз, проходя по второму этажу рядом с кабинетом управляющего, Ньют Ли должен был при помощи специальной машинки пробивать время в личной карточке. Машинка эта имела встроенные часы и печатающее устройство, пробивавшее час и минуту при нажатии специального рычага. Все работники фабрики, приходя на работу, просовывали личную карточку в специальную щель и нажимали рычаг – с этого момента начинался отсчёт оплачиваемого времени. В конце дня, соответственно, они фиксировали время ухода. В конце недели карточки сдавались и баланс времени подсчитывал лично управляющий, на основании этих подсчётов он затем определял величину зарплаты работника. Следует также уточнить, что в этой машинке время пробивалось не только на карточке работника, но и на контрольной ленте, находившейся внутри корпуса. По схожему принципу работали электро-механические кассовые аппараты, широко использовавшиеся до внедрения микроэлектроники и интернета.

В отличие от обычных работников, Ньют Ли должен был обращаться к машинке каждые полчаcа – это должно было свидетельствовать о том, что он не спит, а бодрствует.

Рассказывая о событиях, связанных с его последней рабочей сменой, Ньют Ли сообщил полиции, что Лео Франк попросил его явиться на работу в субботу 26 апреля не к 17 часам, как это делалось в иные выходные дни – а на час ранее, то есть к 16. Ньют вошёл в здание NPCo за 3 или 4 минуты до 16 часов и к своему изумлению обнаружил, что большая дверь на площадке на лестнице из холла 1-го этажа, ведущая наверх, заперта. Это было очень странно, поскольку ранее эта дверь никогда не запиралась и наверх можно было подняться безо всяких препятствий. Ньют отворил эту дверь своим ключом и прошёл выше. На 2-м этаже он остановился перед кабинетом управляющего и громко произнёс «Всё в порядке, мистер Франк» («Alright, Mr. Frank»). Это было приветствие, означавшее, что Ньют Ли прибыл на работу. После этого Франк обычно приглашал его пройти в свой кабинет.

Но в этот раз управляющий выскочил из кабинета в коридор, затворив за собой дверь. Он был удивлён появлением сторожа и спросил, почему тот появился раньше времени? Очевидно, Лео Франк попросту позабыл, что накануне сам же просил Лео Франка заступить на смену часом ранее… Ньют объяснил причину своего появления и управляющий явно смутился. Он извинился перед сторожем и… неожиданно предложил ему пойти погулять по городу и «хорошенько отдохнуть» (дословно: «you go out in town and have a good time») … Итак, ещё раз! Франк предложил Ньюту погулять 2 часа и явиться к 18 часам, как это обычно бывало по рабочим дням.

Необычно, да?

Ньют Ли не понял этого предложения и простодушно сообщил управляющему, что ему – Ньюту Ли – вовсе незачем уходить в город, он может поспать пару часов в упаковочном цеху – это был просторный зал, который располагался подле кабинета управляющего, буквально за его стеной. Предложение было замечательным во всех отношениях и экономило силы Ньюта Ли, но… мистер Франк не разрешил сторожу спать в упаковочном цеху и настойчиво повторил своё пожелание – Ньюту следует отправиться в город и там гулять до 18 часов.

Сторож понял, что от него требуется и без лишних разговоров ушёл. Обратно он возвратился в 17:58 – время он помнил точно, поскольку мистер Франк осведомился у него, который час? Управляющий передал Ньюту Ли ключ от входной двери в здание и перед уходом сказал, чтобы сторож в ночное время не уменьшал яркость рекламы, горевшей на фасаде здания. Ранее сторож в целях экономии электроэнергии должен был уменьшать накал ламп, используя специальный щиток возле входных дверей, но вечером 26 апреля Лео Франк почему-то потребовал этого не делать.

Примерно в то же самое время, то есть в тот момент, когда управляющий уже уходил, но ещё не ушёл, а Ньют Ли на дежурство не заступил, имел место дурацкий инцидент, заставивший полицейских поломать головы. В здание карандашной фабрики вошёл нетрезвый мужчина по фамилии Гантт (J. M. Gantt), работавший здесь прежде бухгалтером и экспедитором. Гантт вышел из пивной и решил зайти по месту бывшей работы дабы забрать ботинки, оставленные на фабрике ранее. Согласитесь, предлог сам по себе выглядит нелепо, ну да такова фактура, точнее, так об этом рассказал Ньют Ли… Появление бывшего экспедитора и бухгалтера вызвало замешательство Лео Франка. Было видно, что управляющему очень неприятно разговаривать с этим человеком. Он недоверчиво расспросил бывшего работника о туфлях, помялся… но разрешил Ньюту Ли сходить вместе с Ганттом туда, где якобы находилась обувь последнего. Сторож сопроводил нетрезвого визитёра в нужное место, тот благополучно отыскал свои коричневые туфли и откланялся.

После этого сторож попрощался в управляющим и приступил к несению своей нехитрой, но весьма специфической службы.

По прошествии более часа – то есть уже после 19 часов – Лео Франк неожиданно позвонил по телефону на фабрику и осведомился у Ньюта Ли, всё ли в порядке? За всё время работы Ньют впервые столкнулся с подобным проявлением беспокойства начальника. Он ответил, что всё нормально и на этом разговор закончился.

Во время ночного обхода около 3-х часов ночи Ньют Ли спустился в подвал и почувствовал, что у него возникла потребность сходить по малой нужде. Планировка здания была такова, что действующие уборные имелись в подвале и на 2-м этаже [значительная часть 1-го пустовала и была закрыта, поэтому уборная в той части здания была недоступна]. Обычно для своих нужд сторож пользовался уборной на 2-м этаже, но в этот раз решил дойти до клозета, имевшего в дальней части подвала. При предыдущих обходах той ночью Ньют Ли так далеко в подвал не заходил. Благополучно справив нужду, сторож обратил внимание на нечто странное, лежавшее на некотором отдалении в проёме одного из отсеков. При тусклом свете керосиновой лампы то, что он видел, было похоже на большую куклу или манекен. Первой мыслью, которая посетила ночного сторожа в ту минуту, когда он увидел странную фигуру, явилась досада на фабричных мальчишек – Ньют подумал, что они решили подшутить над ним и соорудили специальный муляж, дабы напугать взрослого мужчину. Прошло несколько секунд, прежде чем Ньют понял, что видит перед собой вовсе не муляж, а человеческое тело.

Вернувшись бегом на 1-й этаж, Ньют позвонил по домашнему телефону управляющего. По его словам, он вызывал Франка очень долго – примерно 8 минут – но трубку на другом конце провода так и не подняли. Уже после этого сторож попросил телефонистку на коммутаторе соединить его с дежурным офицером Департамента полиции. Услыхав голос полицейского – это был Уилльям Андерсон – сторож сделал заявление об убийстве белой женщины.

Именно с рассказа об этом звонке и начинался настоящий очерк.

Своё повествование Ньют Ли повторял бесчисленное число раз, детективы заставляли его пересказывать последовательность собственных действий как в произвольном порядке, так и строго следуя задаваемым вопросам, которые умышленно формулировались неправильно, либо двусмысленно. Чтобы подтолкнуть ночного сторожа к оговоркам, ошибками или запутать в мелочах, ему не давали спать и раз за разом требовали уточнить те или иные детали. Ньют Ли уподобился человеку, решающего задачу на внимательность в условиях крайнего утомления. Пытка бессонницей с небольшими перерывами продолжалась около 2-х недель. Впоследствии Ньют Ли так вспоминал о событиях 27 апреля и последующих дней: «Офицеры всё время разговаривали со мной. Я с трудом держался, чтобы не уснуть, так длилось день и ночь. Как только я собирался уснуть, они являлись за мной. Затем я возвращался в свою камеру, оставался там некоторое время, после чего появлялся другой офицер и забирал меня на допрос. Они отводили меня в камеру, где я мог бы спать, но они не позволяли мне оставаться там достаточно долго для того, чтобы я смог уснуть. Я не получал сна до тех самых пор, пока не попал в тюрьму и до тюрьмы я не спал около двух недель. Это началось после ареста ещё до коронерского дознания. Когда же я был доставлен в тюрьму, со мной там обращались хорошо.»1212
  Дословно на языке оригинала: «The officers talked to me the whole time. I didn’t get to sleep hardly, day or night. Just the time I would get ready to go to sleep, here they was after me. Then I would go back to my cell, stay a while and then another would come and get me. They carried me where I could sleep, but they wouldn’t let me stay there long enough to sleep. I didn’t get no sleep until I went over to the jail, and I didn’t get no sleep at jail for about two weeks. That was before the coroner’s inquest, when I was first arrested. When I went back to the jail I was treated nicely.»


[Закрыть]

Удивительно, но малограмотный чернокожий мужчина выстоял под мощным психологическим давлением и не допустил тех ошибок, в расчёте на которые детективы строили свою тактику. Он раз за разом повторял свой рассказ, ничего не убавляя и не добавляя. Последнее особенно важно, ибо появление новых деталей – это в глазах любого «сыскаря» нехороший сигнал, свидетельствующий о неискренности отвечающего и его попытках подстроить свой рассказ под желаемый слушателю вариант.

Тем не менее, даже почти идеальное с точки зрения любого детектива поведение ночного сторожа, не избавило его от крайне неприятных и опасных подозрений. Несколько моментов в изложенной Ньютом Ли версии событий показались полицейским весьма сомнительными.

О чём идёт речь?

Во-первых, сторож утверждал, что выйдя из уборной, увидел «куклу», лежавшую головой в сторону выхода из подвала, то есть в сторону той самой 2-створчатой двери, что была обнаружена приоткрытой на 45 см. В действительности, тело Мэри Фэйджен лежало головой в противоположную сторону.

Во-вторых, Ньют Ли сообщил в своём телефонном звонке в полицию, что убита белая женщина. То, что убитая являлась белой, было отнюдь не очевидно и более того, даже стоявший рядом человек не мог быть в этом уверен. Полицейским пришлось протирать лицо девочки бумагой и поднимать подол платья [чтобы увидеть бёдра], дабы получить представление о расовой принадлежности жертвы.

В-третьих, дверь из подвала на улицу с точки зрения безопасности объекта представляла собой "узкое" место и любой более или менее осторожный и опытный охранник при заступлении на ночное дежурство непременно убедился бы в том, что эта дверь надлежащим образом заперта. Ньют Ли утверждал, что заступив на смену в 18 часов 26 апреля, он ни разу не прошёл в дальнюю часть подвала, чтобы убедиться в закрытии двери, и сделал это в первый раз только около 3-х часов ночи. Полицейские не поверили этому утверждению и посчитали, что на самом деле сторож ходил проверять закрытие двери и в действительности обнаружил труп гораздо ранее 3-х часов ночи.

В-четвёртых, по мнению полиции весьма красноречивой оказалась реакция Ньюта Ли на содержание одной из найденных возле тела записок. Чернокожего сторожа ещё никто ни в чём не обвинил и даже не задал ему ни одного вопроса о его поведении в ночь с 26 на 27 апреля, а тот уже заявил, что всё расследование закончится тем, что "обвинят сторожа". Что это было – нервная реакция преступника? или обостренное предчувствие невиновного человека?

Полицейские не поленились провести следственный эксперимент и выяснили, что выходя из уборной в подвале с керосиновым фонарём Ньюта Ли в руках невозможно было увидеть голову лежавшего в отсеке трупа. Практически никто из детективов не сомневался в том, что сторож подходил к телу, рассматривал его и возможно переворачивал, но сознаться в этом не пожелал. Разумеется, подобный вывод рождал уместный вопрос: а в чём ещё сторож не пожелал сознаться?

Маленькая ложь рождает большое недоверие, не так ли?

Отмеченные нестыковки действительно дают повод для серьёзных подозрений, хотя и не доказывают виновности Ньюта Ли. Тем не менее, их оказалось достаточно для лишения сторожа свободы на время следствия. Сначала его задержали, но не минуло и суток, как судья выписал ордер на его арест и проведение обыска по месту проживания.

Сразу же следует сказать несколько слов об обыске квартиры Ньюта Ли. Полицейские появились там в понедельник 28 апреля и единственным ценным для следствием результатом осмотра помещения явилось обнаружение на дне мусорной корзины мужской рубашки, сильно запачканной кровью. На сопроводительном бланке следы крови были описаны следующим образом: «Кровь на обеих сторонах рубашки и высоко под мышками с внутренней стороны» («blood was on both sides of shirt and high up on armpits on the inside»). Ньют Ли признал, что рубашка похожа на ту, которая принадлежала ему, но на его рубашке крови не было. То, что рубашка принадлежала арестованному, подтвердили многочисленные соседи и друзья Ньюта.

Находка, хотя и выглядела весьма красноречивой, тем не менее произвела на полицейских двоякое впечатление. Дело заключалось в том, что приблизительно с 03:30 27 апреля чернокожий сторож всё время оставался в обществе полицейских. У него попросту не было возможности сбегать домой и сменить одежду. Кроме того, совершенно непонятно, для чего Ньюту Ли надо было беречь старую рубаху – она могла отправить его на виселицу! Да, преступники часто допускают фатальную ошибку, сохраняя опасные для них улики со следами крови жертвы, но обычно это происходит неумышленно, то есть ввиду невнимания к своему внешнему виду, нехватки времени либо алкогольного опьянения, затрудняющего адекватную оценку происходящего. Но если преступник обнаружил на одежде опасные для него следы, то он постарается устранить их при первой же возможности [постирать, либо выбросить]. В данном же случае получалось, что сторож обнаружил на одежде кровь и побежал домой, чтобы переодеться. Ньют Ли производил впечатление весьма рассудительного человека, неужели он оказался до такой степени глуп, что решил спрятать рубашку, вместо того, чтобы выбросить её или сжечь?

В общем, пресловутая окровавленная рубашка с самого первого дня появления этой улики в настоящем деле вызвала к себе двойственное отношение. Уже в понедельник газеты, сообщившие об аресте Ньюта Ли и обыске его квартиры, позволили себе весьма скептически высказаться о обнаружении важной улики, поставив под сомнение её происхождение. Никто из газетчиков прямо не обвинил полицию в подбрасывании улики и не употребил словосочетания «полицейская провокация», но было ясно, что журналисты не поверили в то, что окровавленная рубашка действительно каким-то образом связана с гибелью Мэри Фэйхан.

Из важных событий воскресенья 27 апреля следует упомянуть о том, что в тот день на фабрику в сопровождении полиции был допущен управляющий Лео Макс Франк. Если быть совсем точным, то на фабрике он появлялся дважды. Утром, после посещения морга, он прибыл на своё рабочее место, где сверился с записями о выдаче денег накануне и подтвердил, что убита именно Мэри Фэйхан. После этого он спустился в подвал здания, где с помощью мистера Дарли (N. V. Darley), менеджера «Georgia Cedar Company», фирмы в составе NPCo, заколотил досками дверь в подвале [остававшуюся до того открытой и охранявшуюся полицейским]. Второй раз Лео Франк приехал на фабрику вечером, в районе 19 часов, и оставался примерно час, возможно, чуть менее. С его вечерним пребыванием были связаны 2 важных для следствия действия.

Во-первых, полицейские изъяли текущую рабочую документацию фабрики. Цель данного изъятия довольно понятна – «законников» интересовал списочный состав работников, а также наличие долгов по зарплате. Ведь убийцей мог оказаться человек, уже не работавший на производстве, но явившийся за неполученной ранее выплатой [подобно тому, как явилась за оплатой Мэри Фэйхан, не работавшая, напомним, с 21 апреля]. Одновременно с этим, изучение бухгалтерской документации позволяло полицейским составить представление о том, насколько загружен работой был сам Лео Франк, ведь он являлся одним из последних, видевших убитую девочку живой.

Один из листов финансового отчёта, над которым управляющий карандашной фабрикой Лео Макс Франк работал днём 26 апреля. Отчёт был изъят полицией вечером 27 апреля из кабинета Франка и приобщён к материалам расследования в качестве улики.

Во-вторых, управляющему фабрикой надлежало проверить показания автоматических часов, регистрировавших время обхода здания арестованным Ньютом Ли. Последний уже был взят под стражу и правоохранительным органам было важно понять, нарушал ли сторож периодичность обходов, другими словами, имел ли он возможность в рабочее время заниматься своими делами. Скажем, насиловать и убивать девочку. Или покидать фабрику для того, чтобы сходить домой и сменить окровавленную рубашку на чистую.

Сразу скажем, что Лео Франк, осмотрев показания регистратора времени, сообщил, что претензий к Ньюту Ли нет – тот ставил отметки согласно тем требованиям, которые предъявлялись к нему, как сторожу. Полицейские изъяли из регистратора контрольную ленту и она была приобщена к вещественным уликам.

Одновременно детективы, сопровождавшие Лео Франка, провели его опрос. Это не был официальный допрос, скорее его можно назвать, доброжелательным разговором в произвольной форме, но ответы управляющего записывались детективами в их блокноты. Из этой спокойной беседы подчиненные Ньюпорта Лэнфорда узнали немало любопытного. В частности, то, что бывший экспедитор Гантт, приходивший за своими ботинками в 18 часов 26 апреля был большим другом семьи Фэйхан и, собственно, именно он и привёл убитую девочку работать на фабрику. Гантт хорошо знал мать девочки, её отца и отчима, Мэри фактически росла на его глазах.

Сообщил Лео Франк и кое-что другое. По его словам, прежде Гантт работал на фабрике бухгалтером-кассиром и экспедитором, сопровождавшим грузы. Однако примерно за 3 недели до трагического случая с Мэри с этим человеком пришлось расстаться при не очень хороших обстоятельствах. В кассе предприятия обнаружилась недостача 2-х долларов, Гантт объяснил это тем, что одна из работниц получила плату за себя и за подругу, обещая передать последней деньги. Однако вскоре выяснилось, что женщина от слов своих отказалась, подруга зарплату не получила и в кассе нужной суммы не хватает. Франк считал, что в действительности Гантт просто взял деньги из кассы, а историю про подруг выдумал, рассчитывая, что подобному объяснению поверят. Управляющий, однако, не поверил и предложил Гантту внести в кассу 2 доллара, на что тот ответил отказом и в итоге остался без работы.

Другая интересная деталь, сообщенная мистером Франком, касалась его планов на вторую половину дня 26 апреля, ту самую субботу, когда была убита Мэри. Управляющий рассказал, что планировал в тот день сходить вместе с родной сестрой жены на бейсбольный матч, но буквально за несколько часов до его начала был вынужден отказаться от запланированного мероприятия ввиду большой загрузки и плохой погоды [сильный ветер с дождём].

После вечерней беседы с управляющим, полиция Атланты объявила Ганнта в розыск. Быстро выяснилось, что бывший экспедитор и бухгалтер в одном лице проживал в городе Мариетта (Marietta), находившимся северо-западнее Атланты. Возле его квартиры и возможных мест появления были выставлены засады, но в течение ночи с воскресенья на понедельник разыскиваемого обнаружить так и не удалось.

Прежде чем перейти к изложению событий понедельника и последующих дней, следует остановиться на результатах судебно-медицинского вскрытия трупа Мэри Фэйхан и исследования его органов. Без знания этих деталей логика дальнейшего расследования может оказаться не совсем понятной.

С телом убитой девочки работали доктора службы коронера Харрис (H. F. Harris), Харт (J. W. Hurt), Клод Смит (Claude Smith), а также владелец похоронной компании Гризлинг (W. H. Greesling).

Тело Мэри Фэйхан было найдено без головного убора, обуви и носков. Открытые части тела и платье оказались сильно загрязнены опилками, пылью и разного рода мусором ввиду перетаскивания трупа волоком за ноги лицом вниз. Многочисленные мелкие повреждения кожи лица, отмеченные ещё полицейскими во время первоначального осмотра трупа на месте его обнаружения, явились следствием именно волочения, а не умышленного травмирования в процессе борьбы.

На платье девочки слева имелся L-образный разрез, открывавший грудь, трусики были разорваны или разрезаны в паху и с правой стороны. На верхнюю часть тела помочились, поэтому когда сержант Доббс решил, что кровь в волосах влажная, то с большой долей вероятностью это была не кровь.

К моменту проведения осмотра и вскрытия в первой половине дня 27 апреля трупное окоченение распространилось уже полностью на всё тело. По результатам визуального осмотра врачи пришли к выводу, что давность наступления смерти составляет 16—20 часов, то есть приблизительно относится к полудню 26 апреля.

Из телесных повреждений было отмечено кровоизлияние в области левого глаза, ставшее следствием удара тупым предметом [кулак не исключался]. В затылочной области справа имелось рассечение кожи, ставшее причиной обильного кровотечения. После извлечения мозга из черепной коробки стало ясно, что данное ранение привело к появлению кровоизлияния, но по общему мнению специалистов оно не могло послужить причиной смерти. При этом само ранение, несомненно, являлось весьма болезненным. Относительно того, могла ли девочка потерять сознание вследствие такого удара по затылку, мнения врачей разделились – доктор Харрис на этом настаивал, а вот доктор Харт не был настолько уверен и предположил, что раненая могла оставаться в сознании и сохраняла двигательную активность.

Улики, связанные с делом Мэри Фэйхан: платье, обувь, скользящая петля, изготовленная из бечёвки длиной 2,1 м., шляпка, чулки. На момент проведения вскрытия в первой половине дня 27 апреля чулки ещё не были найдены.

С шеи трупа был снят шнур длиной 2,1 м., завязанный скользящей петлёй и врезавшийся в кожу на глубину 1/8 дюйма (~3 мм.). Шнур явился удавкой, использованной для удушения жертвы. Помимо него на шее был намотан лоскут ткани, оказавшийся при ближайшем рассмотрении частью подола нижней юбки. По-видимому, именно этот кусок ткани первоначально использовался преступником для душения, в последующем что-то побудило убийцу изменить первоначальное намерение и он сделал петлю из упаковочного шнура.

В желудке убитой девочки была обнаружена практически непереваренная пища объёмом 160 см³ – это немногим менее объёма обычной чайной кружки. Процесс пищеварения только начался и не представляло особых затруднений определить, что именно ела девочка незадолго до смерти – капусту и хлеб. Помимо съеденной пищи из желудка было извлечено некоторое количество желудочного сока – примерно 5—6 унций [~130—150 гр.]. Последующими химическими исследования было подтверждено, что крахмал, содержавшийся в съеденных продуктах, практически не подвергся разложению, что свидетельствовало и самом начале процесса пищеварения. Также была измерена кислотность желудочного сока – она составила 32 градуса, что было заметно ниже показателей, характерных для кислотности по истечении 1 часа с момента начала пищеварения [норма находится в пределах 50—70 градусов].

Не довольствуясь полученными результатами, доктор Харрис впоследствии провёл эксперимент, призванный прояснить вопрос давности принятия пищи убитой девочкой. Он накормил 2-х мужчин, имевших нормальную кислотность желудка, точно такой же пищей, какую ела перед смертью Мэри, а по прошествии 1 часа вызвал у них рвоту. Оказалось, что у обоих мужчин процесс пищеварения зашёл куда дальше, нежели это наблюдалось в случае Мэри.