Текст книги "Дети Сатурна. Серия «Ревизор Роскосмоса»"

– Как вы все хорошо знаете и без меня, на борту «Долгорукого» будет постоянно бодрствовать дежурная смена. Или дежурная группа, можно называть так. Численность группы – шестнадцать-семнадцать человек, усредненная продолжительность дежурства – один год. Всего таких смен конкретно для полёта «Юрия Долгорукого» будет пятьдесят четыре. Старший каждой из смен назначается вне конкурса. Вот меня и назначили.

– То есть, если основной состав будет отбираться по конкурсу, который сам по себе растянется на многие месяцы, то старшие групп уже известны? – уточнила Татьяна.

Она время от времени странно посматривала на меня и я не мог понять её взгляд – это не был флирт, но как будто намёк на что-то личное.

– Да, вы правильно меня поняли. – мне осталось лишь кивнуть.

– А можно вопрос не по теме? – проговорила Юми и неожиданно подняла руку, точно в школе. Получилось это у неё на редкость забавно, вообще же, по её улыбкам и неожиданной жестикуляции можно было понять, что она очень юморная и неординарная дамочка. – Во время встречи с руководителями групп в «Ситуационном» зале Лариса Янышева спросила вас…

– Да-да-да, я помню, про опасный секс. – я cдержался, чтобы не захохотать в голос. – Вы уже слышали об этом, хотя лично на встрече не присутствовали! Подозреваю, что фраза успела стать крылатой, поэтому объясняю её происхождение. Мы с Ларисой одновременно обучались в Авиационно-Космической академии, с той только разницей, что я заканчивал обучение, а ваша нынешняя руководительница её только начинала. Была у нас замечательная поездка на профильную базу. Кто учился в академии, знает, что большой учебный городок находился, да и сейчас находится в излучине Хомы. Места потрясающие, очень живописные, центральная Россия, дорожки среди сосен, стриженые газоны, кампус мирового уровня. И там после подготовительных занятий, которые мы же, выпускники, кстати, и проводили, довелось мне оказаться в одной компании с Ларисой Ивановной Янышевой. Компания была большая, человек с десяток точно. После обсуждения всех актуальных вопросов космологии, космогонии, теории эфира и управления гравитацией мы перешли к чему…? Правильно, к обсуждению проблематики межполовых отношений в процессе освоения дальнего космоса. Тогда-то и прозвучал легендарный вопрос Ларисы и мой не менее легендарный ответ: «Каким видам секса вы отдаёте предпочтение?» – «Из всех видов секса я выбираю опасный». Кстати, от сказанного я не отрекаюсь и не могу не отметить того, даже сейчас этот анекдот звучит вполне достойно, без похабщины. Как вы все, должно быть, знаете, наши юные космонавты порой острят… кхм… за пределами приличий.

Присутствующие заулыбались. Улыбнулась и Юми, став на несколько мгновений необыкновенно милой и женственной:

– Спасибо за разъяснение. А то пересказ этой истории взбудоражил фантазию наиболее активной части экипажа!

Я не знаю, что она имела в виду, но её слова вызвали хохот собеседников. Обстановка стала настолько дружелюбной и тёплой, что настало время уходить. В конце-концов, знакомство состоялось и я не сомневался, что в ближайшие дни оно только укрепится. Скажем мягко, к тому имелись все предпосылки. Я толкнул коленом сидевшего рядом Вадима Королёва и тот всё понял без лишних слов.

– Дамы и господа, – подскочил со стула командир. – я вынужден вмешаться в ваше неформальное общение с господином ревизором, поскольку у нас всё ещё остаётся ряд неотложных дел. Благодарю вас за участие в обсуждении животрепещущих вопросов и выражение искреннего чувства уважения и душевного расположения.

Всё-таки Вадим научился городить благолепные фразы! Истинно командирский навык… С ходу, не задумываясь задвинуть такое получится не у каждого адекватного человека. Кстати, выражение про «выражение искреннего чувства» надо будет запомнить, экая, всё-таки, пафосная бессмыслица…

Дежурные по операционной базе размещались в так называемом Главном Командном центре – ГКЦ – расположенном в том самом месте, в котором Главный Коридор упирался в огромный берилиевый щит, обычно ориентированный на Солнце. С точки зрения конструктивной безопасности это место считалось наиболее защищённым как от ударов метеоритов, так и от солнечного ветра. Защищённость в космосе – тем более, дальнем – понятие весьма условное, тем не менее, создатели всех этих летающих по Солнечной системе чудес пытались в меру своих весьма ограниченных возможностей размещать командные центры таким образом, чтобы у них были наивысшие шансы на выживание при любом типе аварии. Будь то попадание метеорита, вспышка на Солнце, внутренний взрыв или, скажем, нападение пиратов. Пираты, правда, в Солнечной системе покуда не появились, но прочие виды угроз для операционной базы «Академик Королёв» представлялись вполне актуальными. За защищённость – пусть и далеко не абсолютную – конструкторам пришлось пожертвовать здоровьем дежурных смен, поскольку ГКЦ, размещенный на оси Главного Коридора, находился в зоне невесомости. Соответственно, в невесомости во время несения дежурства находилась и диспетчерская смена. А как мы все давно и прочно заучили, в космосе для человека невесомость – самый главный и коварный враг.

Когда мы с Королёвым втолкнули свои тела в помещение ГКЦ и зависли в полутора метрах от пола, оба диспетчера сидели на своих штатных местах, пристёгнутые к креслам. Одновременно покинуть свои рабочие места они не могли – бортовой компьютер расценил бы это как чрезвычайную ситуацию – утрату экипажем возможности управления станцией – и активировал бы протокол аварийного оповещения. В том числе оповещения и земного центра управления… в общем, переполох получился бы огромный. До тех пор, пока хотя бы один из диспетчеров сидел, прикованный ремнями к креслу, считалось, что операционная база находится под управлением человека. Хотя с самого начала функционирования «Академика Королёва» девяносто девять из ста операций по управлению выполнялись автоматически.

Рабочие места диспетчеров были оборудованы идентично – перед каждым большой интегральный монитор, на который можно было вывести любую информацию, и с полдюжины экранов поменьше. Никаких кнопок или иных видимых устройств ввода команд – управление осуществлялось голосом, тактильно или движением зрачка в зависимости от перегрузки. Помещение казалось пустым, здесь не было второго стола или запасных кресел – тут царил техногенный минимализм в своём крайнем проявлении.

За спиной дальнего от входа диспетчера нависал Олег Афанасьев, старший Группы материально-технического обеспечения, которая несла ответственность за электро– и водоснабжение станции, штатное функционирование канализации, гидравлических и пневматических систем, вентиляции, всех видов сигнализаций и оповещений, ну и само-собой, диспетчеризацию всех этих процессов. Дежурные по ГКЦ находились в его прямом подчинении. Увидев Королёва и меня, он спокойно, без всякой показной строгости, проговорил, обращаясь к подчинённым:

– Командир в отсеке! Ревизор «Роскосмоса» в отсеке!

Эти стандартные фразы согласно «Операционному кодексу» информировали членов экипажа о статусе появившихся руководителей и побуждали их быть готовыми беспрекословно исполнить возможное поручение.

После этого Афанасьев также просто и буднично сделал формальный доклад командиру об обстановке на борту станции, из которого можно было узнать, что за время дежурства диспетчеров Сергея Кузьмина и Прохора Уряднова имело место нападение на ревизора «Роскосмоса», а в остальном ситуация на борту штатная, нагрузка на системы жизнеобеспечения – в заданных пределах, а прогноз астрофизической обстановки на ближайшие двенадцать часов экстремальных угроз не несёт.

– Хорошо, – важно кивнул Королёв и замолчал.

Молчал и Афанасьев. Молчал и я.

Для меня было очевидным, что Афанасьев оказался в ГКЦ неслучайно – командир явно сообщил ему о моём намерении поговорить с дежурными. Наверное, командир базы считал разговор с подчинёнными в отсутствие руководителя группы неэтичным. Вспомнил, наверное, аксиому средневековой иерархии: «вассал моего вассала – не мой вассал». Впрочем, меня не интересовало, что именно вспомнил или подумал Королёв, для меня было важным лишь то, что в данную минуту Афанасьев своим присутствием мне мешал. Я не мог общаться с дежурными в присутствии постороннего.

Вот поэтому и молчал.

Прошла секунда, вторая… пятая.

Как говорится, чем талантливее дирижёр, тем длиннее пауза. Я был намерен молчать хоть до второго пришествия.

Тишина в ГКЦ стала явно зловещей. Не побоюсь сказать, она приобрела форму лезвия ножа гильотины.

Афанасьев почувствовал растущее напряжение момента, откашлялся и довольно неуместно поинтересовался:

– Могу я чем-то помочь?

– У меня нет к вам вопросов, так что можете быть свободны, – тут же ответил я, не дожидаясь, пока какую-нибудь глупость брякнет командир.

– Я мог бы… если потребуется… помочь ответить… разобраться… предоставить информацию в удобном виде… и прокомментировать… если в том возникнет необходимость. – что-то такое невнятное забормотал Афанасьев, но я остановил этот лепет на полуслове:

– Олег Владимирович, мы явились не к вам. Когда вопросы возникнут к вам персонально, вы на них ответите. Сейчас же я предлагаю вам оставить нас наедине с дежурной сменой.

Сказанное прозвучало грубо, но доходчиво. Командир группы был просто обречён меня понять…

Обменявшись быстрыми взглядами с Королёвым, он оттолкнулся ногами от пола, придал телу горизонтальное положение, а потом уже движением рук направил себя точно в проём двери. За энергичными движениями угадывалось раздражение и даже бешенство – что ж, Олега можно было понять!

После того, как Афанасьев покинул помещение, я получил возможность взять быка за рога:

– Итак, Сергей Кузьмин, это с вами, кажется, я разговаривал восемь с половиной часов назад. И разговор наш был о том, что в «красном» коридоре не горит свет.

– Так точно, – Сергей откашлялся.

– А почему свет не горел?

– Материнский компьютер с периодичностью дважды в сутки, то есть каждые двенадцать часов, производит архивирование данных всех включенных в него подсистем. Вообще всех! Это очень большой массив данных – одних видеокамер на борту более шести тысяч! Кроме того, проводится сканирование на предмет выявления скрытых неполадок. Поэтому в процессе архивирования возможны краткосрочные веерные отключения некритичных с точки зрения жизнеобеспечения зон общего пользования. На полторы-две минуты… Это нормально. Это паспортная характеристика!

– Хорошо, – согласился я. – Давайте посмотрим как долго продолжалось это отключение!

Диспетчер живо махнул рукой по экрану монитора перед собой, перескочил в нужную директорию, быстро отыскал искомый лог и раскрыл его в текстовом виде. Мы с Королёвым подались к экрану и без особых затруднений разобрались в записях.

– Семь минут десять секунд. – выдохнул мне в ухо Королёв.

– Действительно! А теперь посмотрим как долго длилось подобное отключение за двадцать четыре часа до этого. – предложил я.

Через несколько мгновений Кузьмин отыскал нужную запись. Оказалось, что такое архивирование потребовало отключения электропитания в «красном» коридоре на одну минуту сорок пять секунд.

– Давайте посмотрим, что было сорок восемь часов назад… – скомандовал я. – А потом… ну, скажем, за сто сорок четыре часа до последней архивации.

В одном случае выключение продолжалось две минуты, а в другом – минута пятьдесят пять.

– Вы продолжаете по-прежнему считать, что семь минут десять секунд – это нормальная продолжительность выключения света? – уточнил я на всякий случай и, не дожидаясь ответа, повернулся ко второму диспетчеру, сидевшему поодаль. – А вы что скажете, Прохор?

Второй диспетчер даже вздрогнул от неожиданности.

– Да, это несколько больше превышения нормы. – ответил он невпопад. – В смысле, налицо превышения нормы.

Мне осталось лишь улыбнуться:

– Хороший ответ, я запомню: «несколько больше превышения»! А почему в командном центре находились люди во время моего первого обращения?

Теперь я снова обращался к Сергею.

– Нет, что вы, этого не может быть… – запротестовал он и по его нервной реакции я понял, что он врёт. Враньё это меня только заинтриговало.

– То есть вы хотите сказать, что передача дежурства происходила штатно и во время моего звонка в командном центре находились только вы и Прохор Уряднов? – уточнил я на всякий случай.

– Ну… да, конечно, – соврал диспетчер Сергей. Теперь я уже не сомневался в том, что он соврал… Ложь его была глупой, она опровергалась элементарно, но меня смущала именно очевидная глупость лжи.

– Что ж, давайте посмотрим видеозапись нашего разговора, которую материнский компьютер бережно заархивировал как раз для моего визита. – распорядился я.

Кузьмин начал гонять по экрану директории и, по-видимому, лихорадочно соображать, как лучше выходить из того неловкого положения, в которое он поставил самого себя. А потому после неловкой паузы он вдруг без всякой связи со сказанным ранее промямлил:

– Ну, люди могли находиться, потому что могла происходить пересменка…

– Ага, вы решили отыграть немного назад, сообразив, что попадёте сейчас в некрасивое положение. – я не сдержал иронии. – Хорошо, сейчас мы разберёмся и с вашей пересменкой тоже.

Диспетчер отыскал нужное соединение и включил запись обеих камер – той, что снимала меня в «красном» коридоре, и той, что фиксировала работу самого диспетчера. В одном окошке я увидел самого себя – ещё здорового, такого красивого и с волосами на голове – а в другом, Кузьмина и пару фигур за его спиной. Легко подтолкнув локтём командира базы, я осведомился:

– Что это за люди?

– Это диспетчера предыдущей смены – Холодов и Вольнов. – тут же ответил Королёв.

– Отлично, я вижу, что они благополучно сдали смену, но помещение почему-то не покинули. – мне захотелось потрепать по плечу бедолагу Серёжу, но я удержался от фамильярности. – А теперь давайте посмотрим на время срабатывания дверей в командном центре. Чувствую, нас ждут интересные открытия.

Движения рук диспетчера явно замедлились и стали совсем неловкими. А его напарник, не таясь, таращился на нас и явно пребывал не в своей тарелке. Мне было очевидно, что ребятки-диспетчера явно чего-то мутят и пытаются от меня скрыть, но я не мог понять, что именно. Они явно не могли принимать участие в нападении на меня, поскольку нас разделяло расстояние, эдак, в двести метров с гаком, а с учётом всех изгибов и поворотов коридоров, гораздо больше, так что alibi у них было несокрушимое… так чего же они боятся, дуроплясы?!

Наконец Кузьмин открыл нужный лог и мы – то есть я и Королёв – углубились в его изучение. Результат наших изысканий был весьма любопытен – оказалось, что интервал срабатывания дверей Главного Командного Центра в интересующем нас отрезке времени составлял двадцать четыре минуты пятьдесят семь секунд!

– Скажи, Вадим, ты видишь то же, что и я? Вот время открытия дверей при входе Кузьмина и Уряднова, а вот – время выхода сдающей смены, то бишь, Вольнова и Холодова… Всё верно? – я не отказал себе в небольшом глумлении.

Что ж тут поделать? – дежурная смена всё более меня раздражала и я не считал нужным это скрывать. Вместо расследования убийства врача Акчуриной и покушения на собственную жизнь я тратил время на какую-то полнейшую чепуху!

– Да, Порфирий, всё верно. – палец командира операционной базы блуждал по строкам протокола. – Вот время срабатывания на вход и био-отметки вошедших… вот время срабатывания на выход и… и тоже био-отметки пропусков вышедших. И интервал между ними почти двадцать пять минут… ну, то есть, двадцать четыре – пятьдесят семь… Кхм! Долго что-то, да… кхм!

Я поднял глаза на дежурную смену, посмотрел внимательно на Кузьмина, потом перевёл взгляд на Уряднова. Максимально спокойно проговорил:

– Просто скажите правду, чем вы тут занимались? Последствий не будет – я обещаю. Просто скажите, что происходило в Главном командном Центре во время нападения на меня…

– Да ничего не было! Вообще! – тупо брякнул Кузьмин, глядя перед собой.

Он меня расстроил. Я надеялся услышать нормальный ответ, а получил взамен отговорку болвана. Захотелось назвать Серёжу «дураком», но я подавил этот эмоциональный всплеск, поскольку мы находились в неравном положении и я не имел морального права унижать того, кто неспособен был мне ответить. Если бить – так равного, но не подчинённого! В «Роскосмосе» это называют корпоративной этикой. В общем – уважай любого со значком «Роскосмоса», даже если это очевидный болван!

– Хорошо, Сергей, я вас услышал, – мне оставалось лишь похлопать диспетчера по плечу и продолжить, как ни в чём ни бывало. – Ну а теперь посмотрим графическую схему распределения экипажа, кто где и когда находился.

– С какого момента времени начинаем смотреть? – уточнил диспетчер Серёжа.

– Ну, скажем, за десять минут до выключения света в «красном» коридоре, – решил я. Выбор мой был совершенно случаен, в принципе, я мог назвать любой другой интервал, просто надо было с чего-то начинать…

Кузьмин быстро запустил нужную анимацию: в объёмной полупрозрачной, но при этом довольно подробной схеме огромной операционной базы можно было без труда видеть десятки красных точек, каждая из которых обозначала человека. При прикосновении к точке моментально появлялась «выпадающая» менюшка, сообщавшая учётный номер, имя и фамилию космонавта.

– Пойдёмте вперёд с интервалом в минуту. – распорядился я. – Да, вот так! Ещё минуту… ещё!

Диспетчер передвигал индикатор времени на минуту и картинка оживала, одни точки двигались по экрану, другие же оставались неподвижны. Самое большое скопление неподвижных точек находилось в «Ситуационном» зале, что было неудивительно – там как раз проходила моя встреча со старшими групп и подразделений. Среди движущихся точек моё внимание привлекла одна, переместившаяся из «жёлтого» коридора в «красный». Согласно подписи в менюшке эта точка обозначала Людмилу Акчурину, направлявшуюся в медицинский отсек для встречи со мной.

– Это Акчурина идёт на встречу с тобой. – подсказал Королёв, тоже обративший внимание на эту точку. Что тут скажешь – Пинкертон за работой!

– Ещё минуту вперёд… – скомандовал я. – И ещё… так, стоп! За шесть минут до того, как ваш материнский компьютер начал свою архивацию, Акчурина вошла в медицинскй отсек «красного» коридора. Отсек в тот момент был пуст. Правильно я понимаю схему?

– Правильно! – синхронно выдохнули Королёв и Кузьмин.

– Отлично. Теперь смотрим, сколько всего человек находится на борту операционной базы согласно данным системы жизнеобеспечения?

– Вот цифирь сводной статистики. – диспетчер ткнул пальцем в значок греческой «сигмы» в углу экрана. Тут же выкатилась выпадающее меню, сообщавшее, что в «красном» коридоре находилось восемь членов экипажа, в «жёлтом» – тринадцать, а в «синем» – двадцать. Ещё шесть человек обретались в зоне невесомости в Главном коридоре – двое из них, по-видимому, занимались погрузочно-разгрузочными работами в районе стыковочных узлов и ещё четверо пребывали в Главном Командном Центре в противоположном конце Главного Коридора. С последней четвёркой всё было ясно – это были те самые две пары диспетчеров, одна из которых передавала смену другой. Всего же на борту находились сорок семь человек… далее в меню шли показатели расхода воды, воздуха, интегрального радиационного фона, докритичной нагрузки теплообменников первого и второго контуров работающих атомных реакторов, а также потребляемая мощность электрической сети, но я фиксироваться на этих показателях не стал – сейчас меня интересовали только люди.

– Что ж, на борту сорок семь человек. – подвёл я промежуточный итог. – По крайней мере у сорока семи бьётся сердце. Или, выражаясь точнее, система жизнеобеспечения считала, что на борту находится сорок семь живых. Далее начинаем воспроизводить в реальном времени!

Диспетчер правильно понял мою команду и снял запись с паузы. Точки медленно задвигались, минули тридцать секунд, минута… ещё полминуты. Никто в медицинский отсек к Акчуриной не заходил, она также из него не выходила. Внутреннее напряжение нарастало, я понимал, что наблюдаю сейчас последние минуты жизни человека, который, возможно, мог бы полностью объяснить все тайны происходившего на станции, но… Так случилось, что он – вернее, она – не сделал этого в силу самых разных причин – как собственного нежелания или страха, так и моей нерасторопности. И то, что я видел сейчас перед собой не лицо Акчуриной, а лишь условный значок на псевдо-объёмном экране, ничуть не снижало остроты восприятия.

Интервал времени до перезагрузки неумолимо сокращался. Если верить графической схеме распределения личного состава, за полторы минуты до выключения света в «красном» коридоре все члены экипажа и члены экспедиций оставались на своих местах и никто не двигался в сторону медицинского отсека. Ровным счётом ничего не происходило. Да и сама Людмила Акчурина пребывала в добром здравии, по крайней мере, если верить бортовому компьютеру – она дышала и у неё билось сердце. За полминуты до момента отключения в «красном» коридоре электроэнергии я вдруг почувствовал странное успокоение, возникла отчего-то необъяснимая уверенность в том, что ничего мы с Королёвым сейчас не увидим, а то, что нам показывают – это лишь фикция, шутка, картинка, которая ничего не означает. Кто бы её ни состряпал, он знал, что мы пытливо будем в неё таращиться и не отказал себе в удовольствии заочно поиздеваться.

В момент, когда экран отобразил отключение «красного» коридора, все в нём оставались живы и здоровы. И никто в медицинский отсек не входил. Спустя три с половиной минуты из «Ситуационного» зала выскочила оранжевая точка – это был я… ха-ха, как оригинально! и я направлялся в медицинский отсек. Точнее, я направлялся в серую зону, закрывавшую сейчас медицинский отсек в «красном» коридоре.

И что же? Я знал, что произойдёт далее…

У меня появилось ощущение, что меня ловко провели. Не то, чтобы именно меня и именно сейчас, а вообще всех нас – меня, Королева, тупых диспетчеров… что они вообще тут делают? У них под носом отключают от системы непрерывного мониторинга огромные сектора базы, а они сидят спокойно и пребывают в уверенности, что так и должно быть… Мне захотелось уйти, хотя я понимал, что уходить рано, надо обязательно досмотреть эту визуализацию до конца.

– А вот тут ваши звонки пошли… Ну, в смысле первый, а потом второй. – словно бы услышал мои мысли Кузьмин и указал курсором на красную отметку экстренного вызова.

– А как же архивация? – я не отказал себе в скромной толике издёвки, не со зла даже, а сугубо для тонуса. – У вас же треть станции отключилась.

– Ну и что? – дежурный сделал вид, будто не заметил моей ехидной интонации. – Аварийная связь-то сохраняется, вы же через модуль аварийной связи связались с нами, а все эти модули «подвешены» на независимых шинах. Так что вылет управляющего сервера в аут на несколько минут ничему не мешает.

Я почувствовал, что потерял интерес к тому, что видел на экране. Там была нарисованная мулька, картинка, не отражавшая сути произошедшего. Те энергичные люди, кто за считанные минуты перед моим появлением убили Людмилу Акчурину и спрятали её труп в холодильную камеру морга, знали, как обойти систему контроля. И они её обошли.

А потому, когда на схеме визуализации «красный» коридор вновь стал активен и цветные точки указали расположение всех живых членов экипажа и обслуживающего персонала, я увиденному совсем не удивился. Метка, обозначавшая Людмилу погасла, что было оправданно, ведь она к тому моменту была уже мертва, а вот остальные светились на своих местах. Согласно этим отметкам я находился в коридоре, возле ниши с универсальным спасательным комплектом, а все остальные люди в «красном» коридоре – в производственной зоне, у своих мартенов и тиглей. Впрочем, если быть совсем точным, то появилась коричневая отметка, означавшая срабатывание замка на люке выхода в межбортное пространство. Через этот люк убийцы покинули непроходную комнату медицинского склада.

Идея, казавшаяся поначалу такой перспективной, никуда меня не привела. Отследить перемещения преступников по их биометрическим меткам не удалось. Они, похоже, на сей счёт побеспокоились заблаговременно, ещё до того, как блестящая идея пришла в мою светлую голову. М-да, похоже, не я один такой умный на борту станции, есть тут и другие «ревизоры». Обидно-то как…

Я словно бы уподобился человеку, умудрившемуся заблудиться меж трёх сосен, то есть в таком месте, где сделать это невозможно в принципе. На орбитальной космической станции, в условиях ограниченного числа людей и сравнительно небольшого объёма я не смог обнаружить нужные мне следы и оказался в итоге дезориентирован. Преследуя сразу несколько целей – от расследования убийства Людмилы Акчуриной до выяснения происхождения неизвестного мужского трупа, доставленного на Землю транспортным кораблём с борта «Академика Королёва» – я всё более уподоблялся герою другой пословицы: погнавшемуся за тремя зайцами и ни одного не поймавшего. Вот уж, воистину, среди трёх сосен да за тремя зайцами… И что же меня ждёт?

– Я что-то не пойму схему, – бормотал Королёв, водя ногтём по псевдо-объёмной картинке. – Если эта коричневая метка соответствует открытию межбортного люка в помещении аптечного склада, то где вторая метка? Они же должны были вылезти из межбортного пространства обратно внутрь прочного корпуса! Где срабатывание на открытие второго замка?

Вадим Королёв, конечно, был хорошим человеком, да и командиром, наверное, неплохим, но порой он явно догонял слишком долго. Либо вообще не догонял. Я не стал отвечать на его лишённые смысла вопросы и лишь приказал диспетчеру:

– Всё, что мы сейчас просмотрели, без архивации и редактирования единым файлом зашлите на мой адрес. За своей электронной подписью, разумеется, чтобы я в дальнейшем знал, кого отдать под суд за фальсификацию…

Про суд я, конечно, высказался некорректно, откровенно неуважительно, но ребятушек имело смысл немного взбодрить. А Вадима я похлопал по плечу и потянул в сторону двери: «Пойдём-ка отсюда!»

Уже покинув помещение, командир никак не мог сменить заезженную пластинку и продолжал рассуждать:

– Нет, всё-таки, проблема требует анализа. Как убийцы сумели вторично открыть люк из межбортного пространства, не оставив отметки срабатывания замка в тайм-логе материнского компьютера? Ведь согласно данным компьютера они всё ещё находятся вне прочного корпуса, что очевидная чепуха! Это же логическая коллизия, это бомба!

– Это никакая не коллизия и не бомба, – отмахнулся я. – Это всего лишь пример ригидности твоего мышления.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я уже сказал: ригидности мышления.

– Что это значит? – Королёв явно опешил.

– Это означает, что тебе пришла в голову всего одна мысль, она застряла в твоей голове, как карамель в дырявом зубе, которую ты никак не можешь ни проглотить, ни выплюнуть. И вот ты думаешь эту мысль и никак не можешь соскочить с неё.

– Хорошо, дай своё объяснение. – командир базы как будто обиделся, но обижаться на правду ему никак не следовало, тем более здесь и сейчас.

– Никакой проблемы с этими люками нет вообще. – пояснил я. – Эти ребятки вышли из межбортного пространства ещё до того, как закончилось архивирование. Они закрыли за собой люк и поскольку число срабатываний на открытие и закрытие совпало, компьютер вообще не заметил его открывания. А вот аптечный люк остался открыт, поэтому отметка осталась…

– Но они сильно рисковали. – Королёв аж даже остановился в коридоре от неожиданности. – Преступники могли не успеть до момента окончания архивации. И для них это означало полный провал! Конец! Им конец, я хочу сказать.

– Ты опять ошибся! Никакой конец и провал им не грозил. Если я правильно понимаю логику этих ребят, они на самом деле ничем не рисковали. От слова «вообще». Потому что моментом окончания архивации управляли именно они. Ты это понимаешь, командир? Они всем управляли! Потому-то вся эта процедура архивирования и растянулась на столь долгое время – семь минут десять секунд – прежде ведь такого никогда не бывало. Лишь закончив свою возню с люками, они дали «отбой» архивации и работа системы восстановилась.

– Ты хочешь сказать, что они управляли сверхзащищённым криптоустойчивым суперкомпьютером?

– Нет, конечно. – отмахнулся я. – Быть может, я и параноик, но не придурок… Они умеют как-то просто, без особых затей вмешиваться в работу шлейфов сигнализации… дурят систему… они умные ребята! Мы ведь в «Роскосмос» дураков не набираем, верно? И на орбиту Сатурна дураков не шлём, так ведь? Не знаю, как эти ребятки реализуют свои придумки, но… как-то они научились это делать. Думаю, существует некая простенькая приблуда, которая грузит ваш криптоустойчивый и сверхзащищенный супермозг выше всякой меры. Он тупит… входит в цикл и, не распознавая ошибку, архивирует одно и то же… хоть до бесконечности. А они за это время делают своё дело и остаются незамеченными!

– Ты хочешь сказать, что у нас на борту орудуют хакеры?

– Ну почему «хакеры»? Убийцы! Они не взламывают систему, они просто используют её в своих интересах.