Текст книги "Терроризм. Война без правил"

Мы маленькие люди.

На обществе прореха.

Но если вы посмеете взглянуть со стороны.

За узкими плечами небольшого человека

Стоят понуро, хмуро – две больших войны.

(Владимир Высоцкий)

Идея внедрить своего человека в органы правопорядка появилась чуть ли не с самого создания «Народной воли». Но дело это было непростое. Речь не шла о жандармских офицерах – туда был жестский отбор.

Для того, чтобы стать жандармским офицером, надо было соответствовать следующим требованиям. Человек должен быть потомственным дворянином некатолического вероисповедания (это ограничение было введено из-за вечной оппозиционности поляков). Кандидат должен был окончить военное или коммерческое училище по первому разряду, прослужить в армии не менее шести лет, не иметь долгов. Тех, кто соответствовал этим критериям, заносили в список кандидатов на службу в корпус. Затем их вызывали в Петербург; после четырехмесячного курса они сдавали экзамен. В случае успешной сдачи экзамена их направляли на службу в жандармские управления. Реально же в то время брали только офицеров.

То есть у террористов тут шансов не было. Но в III Отделении имелись и, говоря современным языком, вольнонаемные работники – канцеляристы и тому подобное. Однако и здесь было непросто. Большинство террористов и им сочувствующих отметились в молодости в разных «студенческих историях» и прочих неблагонадежных развлечениях. Так что для работы в III Отделении они всяко не подходили. Желающих поступить в эту контору проверяли очень серьезно.

Но тут на горизонте террористов появился Николай Васильевич Клеточников.

Это был своеобразный человек. Он являлся типичным сереньким мелким провинциальным чиновником. Да и внешность у него была так себе. Эдакий ничем не приметный задохлик. Не сравнить, к примеру, со здоровенным и красивым парнем Андреем Желябовым. Мимо такого, как Клеточников, пройдешь и не заметишь. Словом, гоголевский персонаж, «маленький человек». Революционными идеями он не увлекался. Работал себе в Симферополе на низкой чиновничьей должности. Но вот в 1878 году его понесло в Петербург. Вот как он сам об этом рассказывал:

«До 30 лет я жил в глухой провинции, среди чиновников, занимавшихся дрязгами, попойками, вообще ведущими самую пустую, бессодержательную жизнь. Среди такой жизни я чувствовал какую-то неудовлетворенность, мне хотелось чего-то лучшего. Наконец попал в Петербург, но и здесь нравственный уровень общества не был выше».

Так или иначе, но Клеточников решил, что жить хорошо – это скучно. Интереснее жить весело. Ну, а раз человек ищет приключений, то он их найдет. Клеточников сумел выйти на одного из лидеров «Народной воли» Александра Михайлова. Непонятно, почему тот поверил никому не известному провинциалу. Но вот поверил! И, как оказалось, не прогадал.

Михайлов оценил открывшиеся возможности и начал операцию по внедрению агента. Действовал террорист тонко, используя особенности бюрократической системы, которая тогда (как, впрочем, и сейчас) во многом держалась на протекции. Кстати, Михайлов был самым «продвинутым» из народовольцев. В отличие от большинства своих коллег, он великолепно знал не только систему власти, но и большинство «персоналий», отслеживая перемещения чиновников, изучая по мере возможности их связи. Особого секрета это не представляло. Петербург, как известно – город маленький, все друг друга знали. Другое дело, что остальные террористы полагали лишним изучать врага.

Так вот, Михайлов предложил Клеточникову снять комнату у некой Екатерины Кутузовой, о которой было известно, что она имеет связи с III Отделением. Даме бальзаковского возраста тихий и интеллигентный молодой человек понравился. И когда он пожаловался, что, дескать, не может найти работу, она порекомендовала его в III Отделение.

«5 или 6 декабря 1878 года Клеточников переехал в меблированные комнаты Кутузовой, где по вечерам происходила карточная игра. Ввиду того что будущий успех Н. В. Клеточникова основывался на его проигрышах корыстолюбивой хозяйке, то естественно, что их оплачивал Ал. Дм. Михайлов из сумм “Земли и воли”. В течение месяца он передал Клеточникову около 300 рублей. Зато Кутузова была совсем очарована своим жильцом. Поведения он был самого скромного, вежлив, как хорошо воспитанный человек, и, в довершение всего, проигрывал хозяйке порядочное количество денег.

И так как добрый и благовоспитанный жилец впадал иногда в уныние и жаловался на свою судьбу, не посылающую ему хорошего места, то сердобольная женщина принимала эти жалобы к сердцу и предложила Николаю Васильевичу свою рекомендацию к ее родственнику Кириллову, служащему в III Отделении. Словом, все шло, как рассчитывал А. Д. Михайлов. Постоялец Кутузовой был очень тронут любезностью хозяйки и от волнения в этот вечер проиграл ей несколькими рублями больше, чем обыкновенно.

Со своей стороны Кириллов был доволен, когда с рекомендацией Кутузовой к нему явился солидный человек средних лет, университетского образования, служивший прежде в окружном суде. Однако, хотя все преимущества были на стороне Клеточникова, традиции III Отделения заставили Кириллова назначить тщательное расследование об искателе места в “почетном” учреждении. Справки наводились довольно долго, и только 25 января 1879 года Николай Васильевич был водворен на службу в III Отделение, в канцелярию, которой заведовал Кириллов».

(А. П. Прибылева-Корба, народоволец)

В самом деле, ведь что вышло? Клеточников не имел никаких «порочащих связей», просто такой вот мелкий человечек.

Тогдашние революционеры вряд ли что-то знали о методах работы разведки. В те времена даже шпионских романов не было, не говоря о более серьезной литературе[15]15
  Во всех слоях общества «шпионство» считалось неблагородным делом, поэтому и интереса к разведчикам не было.


[Закрыть]. Но террористы, возможно случайно, получили козырной туз в своей игре. Ведь чтобы получать информацию о противнике, совсем ни к чему иметь в стане врага высокопоставленного «штандартенфюрера Штирлица». Достаточно, чтобы был мелкий чиновник, который переписывает бумаги… Клеточников оказался именно таким персонажем.

«Служба его устроилась так, что все время, т. е. целых два года (1879 и 1880 гг.), он работал в канцелярии. Ему доверяли переписку секретных бумаг, и в его ведении находились шкафы, в которых хранились тайные документы. Ему поручали переписку их в виду его красивого почерка. В начале его службы его принял столоначальник Кириллов, и скоро Клеточников был назначен помощником делопроизводителя. В начале 1880 г. III Отделение было переименовано в Департамент государственной полиции, и Клеточников был принят в новом учреждении на должность, которую занимал раньше в III Отделении; в ней он оставался до конца своей службы, т. е. вплоть до своего ареста.

Окончательно положение Клеточникова в отделении Кириллова решил его прекрасный почерк, ввиду которого Н. В. был назначен переписчиком в канцелярию и в первый же день службы в свое распоряжение получил стол с ящиками, запиравшимися на ключи. Назначение в канцелярию в значительной степени успокоило Клеточникова, так как исключало возможность предложения участвовать в сыске. Назначение переписчиком имело и другую выгодную сторону. Клеточникову давались для переписки важнейшие бумаги. Таким образом он узнавал многое, что оставалось неизвестным его сослуживцам. Ему вручали для хранения наиболее важные секретные бумаги и ключи от хранилищ этих документов. Он и хранил их тщательно, но пользовался этими ключами для получения интересных секретных бумаг в те часы, когда он один оставался в канцелярии под предлогом, что ему тоскливо сидеть у себя в комнате в одиночестве и два лишних часа, проводимые им за работой, помогают ему сокращать тоску одиночества. В эти тихие часы, когда никто не мешал ему работать, он перечитывал, делал заметки и выписки, которые на свиданиях передавал Ал. Михайлову».

(А. П. Прибылева-Корба)

В общем, террористы имели всю информацию о планах жандармов. Газета «Народная воля» печатала имена и приметы жандармских осведомителей. Кстати, жандармы не понимали, что происходит. Они довольно быстро смекнули, что в их системе сидит «крот»[16]16
  «Крот» на жаргоне спецслужб – человек, который «сливает» информацию на сторону.


[Закрыть], но высшие офицеры подозревали друг друга. И никак не могли понять, кому и зачем из них нужно поддерживать террористов? Учитывая непростой политический расклад того времени, к этому были основания. К примеру, и сейчас существуют версии, что III Отделение все знало о готовящемся убийстве императора, и, дескать, они дали ему совершиться. Это, конечно, вряд ли. Такие приемы станут применять через 20 лет. А вот то, что мелкий незаметный чиновник знает все, – им просто в голову не приходило. Долгое время террористы чувствовали себя за Клеточниковым как за каменной стеной.

Хотя, с другой стороны, именно тогда в органах правопорядка начали появляться совершенно чудовищные люди. О них рассказ еще впереди.

А Клеточникова сдал тоже очень интересный человек.

Речь идет об Иване Федоровиче Окладском, или как его звали друзья по борьбе, «Ванечке». По некоторым данным, этот человек работал «ликвидатором» – то есть убивал тех, кого террористы считали стукачами. Впрочем, точных данных на этот счет нет, на суде ему ничего подобного не предъявляли, да и при СССР данных не нашли. На нет и суда нет, не будем грешить на человека.

«Иван Окладский, в начале 70–74 гг. прошлого столетия, будучи еще совершенным мальчиком, в числе других фабричных детей того же возраста был определен Петром Алексеевым для обучения грамоте в коммуну на Манежной или Вульфовской улице. Жильцы этой тогда очень популярной школы-коммуны состояли из студентов Медико-хирургической академии. Коммуна была организована Василием Семеновичем Ивановским, носившим прозвище “Василия Великого”. Самыми частными посетителями Манежной квартиры был Петр Алексеев, И. Смирнов и другие рабочие с фабрики Торнтона».

(П. С. Ивановская, революционерка)

То есть человек воспитывался на революционных идеях чуть ли не с детства. Окладский был веселый рубаха-парень. Его любили не только собственно террористы, но и более умеренные народники.

4 июля 1880 года Окладский был арестован.

На суде он вел себя как герой. Террорист сказал таковы слова:

– Я не прошу и не нуждаюсь в смягчении своей участи. Напротив, если суд смягчит свой приговор относительно меня, я приму это за оскорбление.

Однако… Помирать он как-то не захотел.

Перспектива висеть в петле ему не понравилась. Он подал прошение о помиловании, которое и получил. Разумеется, не за просто так. Окладский стал сдавать тех, кого знал. А знал он многих.

Из доклада министра внутренних дел Александру III:

«По указаниям Окладского обнаружены две конспиративные квартиры, в одной из коих летом 1880 года помещалась тайная типография, а в другой изготовлялся динамит. Розыски лиц, проживавших в этих квартирах, имели прямым последствием задержание нескольких видных деятелей преступного общества, а именно: Фриденсона, Баранникова, Колоткевича, Клеточникова и, наконец, Тригони, в квартире которого был арестован Андрей Желябов… Личности задержанных под ложными фамилиями злоумышленников обнаружились, главным образом, при негласном предъявлении их Окладскому».

Окладский сделал очень много для разгрома «Народной воли». Именно благодаря ему был разоблачен Клеточников. Да и, по сути, смертельный удар петербургским террористам нанес именно он. Впоследствии Окладский был выпущен из тюрьмы.

Вот мнение одного из террористов:

«…Факт, что для “Народной воли” Окладский явился злым гением, именно его указания нанесли наиболее тяжелый и грандиозный удар по всей “Народной воле”. Несомненно было для меня, что если бы не этот удар, “Народная воля” жила бы много больше и принесла бы больше пользы. После удара, нанесенного Окладским, сохранившиеся остатки сумели провести несколько крупных фактов, а в последующее время она стала падать. Принимаю во внимание все это, особенно то обстоятельство, что Окладский, получивший такую крупную награду, которую он получил за свое дело, не мог не дать самых крупных фактов. Царское правительство оценивало надлежащим образом это предательство и сумело наградить его так, как он заслуживал, и я думаю, что это прямое доказательство того, что он и не переставал в дальнейшем действовать точно так же, как в начале. У меня в голове напрашивалась мысль, что, быть может, предательство Окладского началось не после суда. Мне казалось, что он мог быть до известной степени предателем, уже будучи на суде. Я выводил это из сопоставления простой психологии. Для меня было непонятно, каким образом человек, сегодня говорящий о том, чтобы его отнюдь не щадили, самым вызывающим образом держащийся на суде, завтра уже мог продать своих товарищей. Этой психологии я не понимаю. И, наоборот, я понял бы, если бы было доказано на суде, что Окладский и в то время, когда был на суде, уже работал в пользу Охранного отделения в том смысле, что вызывающим своим поведением он в то же время пользовался для указания своих товарищей и в дальнейшем.

Вероятнее всего, простой угрозы смертной казни или вечного заточения с собственной жаждой жизни было достаточно для двадцатилетнего малообразованного мальчишки».

(А. В. Прибылев, народоволец)

На самом-то деле далеко не все так просто. Другие террористы тоже меняли убеждения. Видный народоволец Лев Александрович Тихомиров успел сбежать в Европу. Там он раскаялся и в 1888 году написал брошюру «Почему я перестал быть революционером».

И ведь Тихомиров не стал «тупым охранителем устоев». Он разочаровался именно в террористических методах. Но принимал участие в попытках создания легального рабочего движения. Работал и с полковником Зубатовым, и со Столыпиным. В том, что у них ничего не вышло, он не виноват, – ни у кого бы не получилось.

Что же касается Ивана Окладского, то его освободили из тюрьмы, он под другой фамилией стал штатным агентом Охранного отделения[17]17
  Охранные отделения стали создаваться в 1880 году.


[Закрыть]. Работал на Кавказе, потом в Петербурге. По мере сил боролся с революционерами, сумел разоблачить множество народа. К началу Первой мировой войны Окладский отошел от активной деятельности, приобрел пятикомнатный дом в городе Луге и жил себе припеваючи солидным домохозяином.

Сумел пережить все революции. Хотя вообще-то в 1917–1918 годах большевики выявленных агентов охранки ставили к стенке без долгих разговоров. Но его не выявили.

Погорел Окладский по собственной глупости. В 1926 году, живя под иной фамилией (фамилий у него было много) и работая мастером на заводе, он указал в анкете, что был членом «Народной воли». Тогда за это можно было получить много разных «пряников». Вот тут-то чекисты и подняли документы… Интересно, что следователи проделали огромную работу и вытащили на свет практически все эпизоды деятельности Окладского. Дело в том, что в 20-е годы народовольцы с точки зрения официальной идеологии считались беззаветными героями и «своими в доску»[18]18
  В дальнейшем отношение к ним стало более критичным. Впрочем, именно не ко всем. В Санкт-Петербурге до 1990 года существовали улицы Желябова, Халтурина и Софьи Перовской.


[Закрыть]. Так что чекистам явно хотелось досконально разобраться во всем. Ведь для суда за глаза хватило бы и пары эпизодов.

Суд над агентом охранки был по моде того времени открытым и представлял сильное зрелище. Туда явились многие народовольцы, в том числе и те, кто отправился из-за него на каторгу, – на тот момент уже старики. В итоге он получил 10 лет. (В 1926 году нравы были достаточно гуманные.) Умер Окладский в тюрьме.

Перейдем к одному из самых известных агентов (известнее его только Азеф) – Сергею Дегаеву. Впрочем, в играх между подпольщиками и спецслужбами действуют те же законы, что и в шпионских историях. Наиболее известен тот, кто попался. Скажем, Окладского разоблачили, когда «Народная воля» стала уже далекой историей, ее заслонили куда более веселые события. А имя Дегаева до разоблачения Азефа, то есть до 1908 года, было среди революционеров и либералов нарицательным, чуть ли не синонимом Иуды. Хотя для краха «Народной воли» он сделал куда меньше, чем Окладский.

Сергей Петрович Дегаев являлся достаточно необычной для народовольцев фигурой. Хотя бы потому, что был военным. Причем погоны носил с детства. Вот что пишет его сестра, Н. П. Маклецова (Дегаева):

«…Ему еще не было 9 лет, когда он поступил в закрытое учебное заведение, второй Московский кадетский корпус, откуда, как лучший воспитанник и ученик, перешел в Артиллерийское училище, где окончил курс в числе первых трех, получивших премию, юнкеров, затем он уехал офицером на службу в Кронштадт. Стало быть, среда, в которой воспитался и вращался Сергей, была сначала средой закрытого учебного заведения, затем военной и, наконец, средой революционной партии.

Самым чистым и прекрасным периодом в жизни Сергея я считаю двухлетнее пребывание его в Кронштадте. Я помню его там еще до начала знакомства его с революционными кружками. В то время он страстно увлекался политической экономией, изучал Маркса, Милля и, по обыкновению, очень много занимался математикой. Способности у Сергея были блестящие, ум большой и оригинальный; характера в то время он был веселого и кроткого, но в нем всегда замечалась одна особенность: все, что он начинал, он доводил непременно до конца, до крайности…»

Стоит отметить, что увлечение Марксом в 70-е годы XIX века не являлось признаком революционных настроений. Народники этого мыслителя как раз не жаловали. Хотя не знать его считалось признаком дремучего невежества. Но тогдашние российские революционеры, в том числе и народовольцы, полагали: Россия сумеет избежать капитализма.

Что же касается Дегаева, то он вышел в отставку в чине штабс-капитана. Причины не очень понятны, но считается, что начальство смотрело на него косо из-за неблагонадежности. Он поступил в Институт путей сообщения – то есть в вуз, открывавший очень заманчивые карьерные перспективы. Тем не менее, Дегаев, не являясь членом «Народной воли», крутился в среде революционеров. И одновременно поддерживал контакты в офицерской среде. Для народовольцев это было очень важным. Дело в том, что после провалов покушений 1880 года они несколько перевели дух и задумались всё над тем же проклятым вопросом: ну, убьем мы царя, а дальше что? Впоследствии эти мысли вновь отошли на задний план, но некоторое время народовольцы носились с идеей восстания, которое должно произойти после убийства царя. О народе речь уже не шла, на него махнули рукой. Теперь расчет был на путч – то есть на захват власти с помощью военных. Упор делался на пропаганде среди офицеров. И некоторые основания к этому были…

Я немного сверну с магистральной дороги своего повествования, чтобы рассказать о малоизвестных вещах, связанных с деятельностью народовольцев. Мотивация как революционной деятельности Дегаева, так и его предательства станет куда понятнее.

Дело в том, что революционную программу разделяли не только недоучившиеся студенты, начитавшиеся «не тех» книжек, но и офицеры. Причем, не только мальчики-поручики. А ведь офицеры – это люди совсем иной психологии.

В России возникла так называемая военная организация. Она не являлась филиалом «Народной воли», но террористы приняли в ее создании самое активное участие, да и впоследствии постоянно поддерживали контакты с офицерами. Наиболее крупные структуры организации, помимо столицы, имелись в Одессе, Николаеве и Тифлисе. Однако кружки располагались и в других городах.

Вот что говорят официальные документы.

Из дознания по «процессу 14-ти»[19]19
  Состоявшийся в 1884 году процесс над лидерами офицерской организации.


[Закрыть]:

«Первая военная группа создалась в конце 1880 г. и получила название центральной, в состав ее вошли: лейтенанты Суханов и Штромберг с военной стороны, Желябов и Колодкевич – со стороны Исполнительного Комитета. Члены группы занялись разработкой “Устава военного центрального кружка”.

Месяца через два после образования центральной группы число членов центрального военного кружка достигло 10–15 человек, а в Петербурге и его окрестностях составилось 7 кружков, число членов которых, в общей сложности, доходило до 50 человек. В состав центрального кружка вошли артиллеристы: штабс-капитаны Дегаев и Похитонов, поручик Рогачев и подпоручик Панин; флотские офицеры: Буцевич, Завалишин и Дружинин. К ним примкнули Колодкевич и Желябов, Савелий Златопольский, Анна Корба и Вера Фигнер (Филиппова). Деятельность центрального военного кружка на первых же порах его существования ознаменовалась появлением в подпольной литературе, в августе 1881 г. двух преступных воззваний: а) “К офицерам русской армии” и б) “Славному казачеству войска Донского, Уральского» и пр. объявления Исполнительного Комитета. Оба эти воззвания призывали офицеров присоединиться к тайному обществу для защиты народа и, в случае открытого восстания, принять в нем участие.

…

В Петербурге, по инициативе Дегаева и Папина, к концу

1880 г. были образованы кружки в артиллерийской академии, в которые в числе прочих вошли: Похитонов, Николаев, Дубинский; в Константиновском военном училище: из Котова, Элиавы, Губаревича-Радобыльского и др. и наконец, обер-фейерверкерский, основанный при посредстве обер-фейерверкера Богородского в среде служивших на пороховых заводах обер-фейерверкеров. В следующем году, в Петербурге же, образовался кружок из офицеров разных частей войск, известный под именем “Сборного”, к коему принадлежали тот же Похитонов, Рогачев, Дмитрий Чижов, Константин Степурин и другие.

Еще в апреле 1881 года, на одном из заседаний центрального кружка, Суханов произнес речь, в которой утверждал, что последние события доказали, что дела партии идут хорошо, и что, в виду этого, она может через год сделать попытку произвести инсуррекционное движение. Под этим движением разумелось не производство демонстраций, вроде бывшей в 1876 году на Казанской площади, а напротив, вооруженное восстание всей партии в такое время и при таких обстоятельствах, когда будет некоторая надежда на успех, и возможно будет, хотя временно, прекратить действие правительственной власти и популяризовать требования и цели партии путем печатного слова, при посредстве захваченных типографий, воззваний на сходках и площадях. В видах практического осуществления подобного движения, признавалось крайнею необходимостью заняться подготовительными работами, как-то: собиранием различных сведений, приготовлением складов, изучением местностей будущего восстания и пр., но главное – упрочением революционной военной организации.

…

… Летом 1881 года членами центрального военного кружка предприняты были поездки в различные местности Империи для вербовки новых членов в военной среде. Лейтенант Буцевич, получивший служебную командировку в Николаев, принял на себя организацию военных кружков как в этом городе, так и в Одессе; туда же летом отправилась Вера Фигнер. Анна Корба, летом 1881 года, ездила в Тифлис и положила начало Мингрельскому кружку. Дружинин был в Киеве, но поездка его осталась без результатов. Успех деятельности Корба и Буцевича объясняется тем, что на Кавказе и в Одессе почва для пропаганды среди военных была подготовлена местными деятелями. Дмитрий Петров находился уже ко времени поездки Буцевича в Одессу в сношениях с офицерами Крайским, Стратановичем, Ашенбреннером; этот последний, будучи прикомандирован к 58-му Прагскому полку, расположенному в Николаеве, перенес преступную пропаганду в общество офицеров этого полка; на Кавказе поручик Антонов следовал внушениям учителя Китани и литератора Чрелаева».

Повторяюсь: методы у народовольцев и их военных друзей были даже не большевистские. Большевики и в 1905 году, и в 1917-м, готовили именно восстание. Они полагали, что солдаты – это те же самые пролетарии, которым дали винтовки и кое-чему обучили. А вот народовольцы ориентировались именно на военный переворот.

Из дознания «по процессу 14-ти»:

«…Военные местные кружки не имели между собою тесного общения. Несмотря, однако, на разрозненность, следует признать, что они были устроены по одному образцу и руководствовались одинаковыми правилами. Назначение их было привлечь на сторону замышляемого народовольческим сообществом восстания, как можно больше офицеров, состоящих на службе. Но возлагая на каждого члена обязанность пропагандировать в среде товарищей, основатели и руководители кружков строго воспрещали офицерам распространять пропаганду на нижних чинов, как в пехотных полках, так и во флоте (выделено мной. – А. Щ.). Офицеры должны были лишь намечать, каждый в своей части, солдат и матросов, наиболее способных к восприятию социально-революционных учений, и дальнейшее их развращение предполагалось возложить на особых пропагандистов из примкнувших к сообществу рабочих. Сами офицеры, члены кружков, не должны были участвовать в каких бы то ни было предприятиях сообщества, пока состояли на службе. Наиболее пригодные для таких предприятий и приглашенные к участию в них офицеры обязывались предварительно выйти в отставку и перейти на нелегальное положение».

Трудно сказать, насколько это все было серьезно. Вот что пишет террористка В. Н. Фигнер о кронштадском кружке:

«В состав группы моряков входило человек тридцать. Конечно, не все были равноценны по качествам. Были привлечены не только люди, в своем революционном миросозерцании вполне установившиеся, но и такие, которых обыкновенно зачисляют в разряд “сочувствующих”. В военной среде мерка пригодности того или иного лица в члены организации была иная, чем у нас. Сообразно роду нашей деятельности, прежде всего пропагандистской, мы были гораздо требовательнее по отношению к теоретической подготовке кандидатов в члены, а для приема был нужен известный стаж, некоторая опытность. У офицеров не требовалось ничего подобного, все они были новичками и смотрели на дело упрощенно – простое товарищество легко превращалось у них в организацию заговорщиков. Многих в эти ряды влекла не твердая решимость идти до конца, с полным сознанием тяжелой ответственности, которую придется нести за свои действия, а дружеские чувства, товарищеская солидарность и молодая удаль».

Большинство военных отрицательно относились к террористическим методам. Впрочем, подобное их отношение сводилось лишь к тому, что они сами не желали принимать в них участие.

Считается, что подобные структуры существовали в 20 городах и охватывали более 500 человек. Возможно, в большинстве случаев вся деятельность сводилась к болтовне. Однако, как видно из многочисленных исторических примеров, революционная болтовня в такой среде – вещь очень небезопасная. Уж больно серьезные возможности имеются у офицеров.

Но… Организацию вовремя разгромили.

У читателя может возникнуть вопрос: а почему офицеров понесло в революцию? Тогда ведь в кадетских корпусах и военных училищах воспитательная работа была поставлено неплохо. Это вам не студенты.

Причины чисто экономические.

«…Что же за причины такого непомерно быстрого распространения революционной пропаганды среди войска? Объяснение, что будто бы “мальчишки-неучи” увлекаются новизною непонятных им идей, мне кажется до крайности наивным. Во-первых, во главе военного движения стоят люди или окончившие курс академии, или занимающие более или менее высокий пост в войске; перед теми и другими открыта карьера, и их уж никак нельзя назвать “мальчишками”. Во-вторых, к партии пристают офицеры средних чинов (поручики, штабс-капитаны, капитаны и выше), т. е. люди, прослужившие не менее 7–8 лет. В-третьих, если идеи могут казаться заманчивыми, зато виселица, каторга и бессрочное заключение далеко не привлекательны и с успехом могут отрезвить и уничтожить увлечение юношества. Мы видим тому пример у нас в России: в 60–70-х годах волновалась и увлекалась почти исключительно учащаяся молодежь; когда же правительство приняло решительные меры, она отступила на второй план, и в настоящее время в движении фигурируют люди от 25-летнего до 40-летнего возраста.

…

Я уже сказал, что существует много причин недовольства в войске, но из них две главные: 1) нищенское содержание офицера; 2) произвол начальствующих лиц и бесправие в подчинении. Относительно первой причины я могу быть кратким: в последнее время на этот вопрос обращено особое внимание и даже приняты были некоторые реформы с целью улучшить материальное положение офицера. Поэтому и скажу прямо: ежемесячное содержание офицера таково, что он может удовлетворять своим только самым необходимым потребностям; если же у него явится какой-либо экстренный расход, то денег не хватит. Но даже и необходимые расходы не могут покрываться жалованьем. Так, например, ремонт одежды требует ежегодно рублей 150–200. Откуда их возьмет офицер? Вот почему я смело утверждаю, что у нас нет офицера, который не был бы отягощен долгами, если только он не имеет своих средств. Но такие чрезвычайно редко встречаются: в настоящее время военная служба представляет слишком мало привлекательного, чтобы туда шли богатые люди (я не говорю о некоторых гвардейских полках). Находясь в таком жалком экономическом положении, офицер, сколько-нибудь знакомый с состоянием России, понимает, что его положение, по крайней мере в настоящее время, не может быть улучшено».

(Н. М. Рогачев, один из лидеров военной организации)

Тут стоит пояснить. В дореформенной армии офицеры служили в значительной степени за свой счет. (В гвардии такое положение сохранилось аж до 1917 года. Там расходы офицера на жизнь примерно в три раза превосходили жалование.) Это было, как говорили в советское время, «пережитком феодализма». Ведь изначально, при Петре I, предполагалось: наличие поместья уже является платой за службу. Времена изменились, а перемены в военном ведомстве за временами не успевали…